Кто тостует, пьет до дна

Он сидел в опрятной комнатке фешенебельной кофейни или, может, какого-то небольшого ресторанчика (кто вникал в те названия) и наслаждался тишиной, растворялся в ней, нежился.

Каждый раз вздрагивал и ежился от раздражающего щелканья телефона, который внешне походил на небольшую супницу и гармонировал сервировке стола. И тогда Анатолию Михайловичу приходилось напрягать память, чтобы где-то там, аж на самом ее донышке, отыскать какое-нибудь желание. А оно вроде краешком цеплялось и снова навсегда исчезало, терялось, как иголка в сене.

На другом конце провода каждый раз спрашивали, что хотелось бы уважаемому гостю: попить, поесть, в бассейне поплавать, массаж, девочку, отдохнуть?.. А что ему могло хотеться, если все едено-переедено, пробовано-перепробовано!

Зеркальная стена, как сама правда, честно и по совести отражала светотени лоснящегося, хорошо выбритого «купола» уважаемого господина. «Купол» — очень удачное сравнение. Словно бы громадный чугунище, тщательно вычищенный мелким речным песком, в котором селяне варят для свиней пищу.

В школе Толю по той причине квадратоголовым дразнили. Правда, потом, когда в новом  спортивном зале стал поднимать штангу тяжелее всех,  и молодое тело мускулами налилось, отлетела от него эта «дразнилка», как увядший цветок от плода, потому как такая голова штангисту вроде и по форме положена. Да и спортивные успехи играли на имидж, а как же — чемпион области, уже в юношескую сборную собирались направить...

Анатолий Михайлович наслаждался покоем, так как перед этим получил солидную порцию адреналина. Он недавно мчал переполненными городскими улицами за рулем собственного «Пежо» в колоне компаньонов. Каждый хотел быть первым. Желторотый Гава все время пытался наперегонки с ним идти. Но далеко куцему до зайца. Анатолий Михайлович один раз ему бок подставил, другой... Тот на встречную полосу, потому как деваться некуда, а там машины... Штук пять их поцеловалось, а Гава, может, и носик себе повредил. Так, так... Пусть охладится немного, пока гаишники примчатся, и пусть не лезет вперед батьки в пекло.

О «крутости» этой операции говорило то, что территория была под сильной охраной, вооруженной автоматами. Служебные собаки соревновались в гавканьи. В сторонке выстроились, словно на военном параде, «джипы», «мерсы...»   Для атомной
станции  что-то продавали…

А вроде совсем недавно они запускали свой бизнесовый паровик. Резво тогда с места взяли и так испугались своего первого миллиона, что не знали, куда такую силищу денег спрятать. Казалось, в любую минуту может придти милиция, все отберет, да еще и в тюрьму запроторит. Дай Бог здоровья Горбачеву — он о деловых заботился. И закрутилось кооперативное колесо. Деньги — товар — деньги...

Бизнесменом Анатолий Михайлович стал вынужденно. За торговлю взялся, когда уже на троллейбус копеек не хватало, чтобы в институт добраться, где он работал. А когда тесть умер, то совсем тяжело стало.

Грызть гранит науки ему раньше спорт помогал. Пять лет проучился, но ни одной сессии не сдавал — зачетную книжку заносили к ректору, и он по очереди вызывал преподавателей в кабинет, где те и расписывались. Уже на выпускном вечере старенькая
профессорша — Александра Кузьминична очень просила декана, чтобы он показал ту знаменитость, которой она всегда «отлично» ставила. Правда, потом старушка казнила себя за свое любопытство — пришлось ей кандидатскую за аспиранта писать, потому
что спортивного чемпиона областное руководство себе оставляло. Защитился и очень вовремя. Именно тогда спортивный коник закапризничал, встал дыбом и все-таки сбросил всадника. Или штанга потяжелела, или молодежь родилась сильнее его, но пришлось
идти в библиотеку, чтобы хоть разобраться, что оно за наука такая — психология.

На этот «базар» Анатолия Михайловича пригласили просто для представительства, как фигуру колоритную. Конечно, и без него могла мельница та крутиться, очень уж не хотелось профессору покидать свой теплый уголок. Скорее всего, братки решили подставить на смотрины заграничным клиентам его бритую башку. Видос и правда не для слабонервных. Вылитый мафиози! Именно благодаря этому и взял тогда доцента сосед на первое «дело» — заключить договор на поставку минудобрений и ядохимикатов. Для солидности и предосторожности, чтобы никому не втемяшилось делового обмануть. Одно
такое «появление» Анатолию Михайловичу вдвое перекрыло годовую зарплату.

А доцент к тому времени и психологию выучил (ничего там страшного нет, если почитать), и предмет свой преподавал не хуже других. Однако инфляция уже перегоняла преподавательскую зарплату.

А в то же время его посреднические дела шли вверх. Анатолий Михайлович уже без соседа нанимал машину и мотался по селам, а потом и грузовик себе приобрел. Потому как брался за дело он с головой, хотя и квадратной: сам искал товар, клиентов. И собственные деньги для оборота имел. Спустя время перебросился на запчасти для сельскохозяйственной техники, тракторами и комбайнами стал ворочать. За год богачом стал. Ибо деньги — это сила! Поручил задрипанному профессоришке довести до
кондиции свою докторскую и целую бригаду за мо нографию усадил. Денег не жалел. И редакторы, и издатели тоже плотненько карманы набили. А что ж —заработки ему легко давались.

При науке Анатолий Михайлович отдыхал: читать лекции не очень-то рвался, работой на кафедре себя не переутруждал, однако организованный им «мозговой центр» усердно вел «его» исследования, готовил выступления на различные заграничные семинары, конференции и симпозиумы. Прилипалы хотели его еще и ректором сделать, только зачем
ему эта долбанная работа? Институтскую «схему» Анатолий Михайлович перенес и на свой бизнес: нанимал коммерческих директоров, агентов, арендовал склады, офисы. Расширился уже до таких размеров, что иногда и сам забывал, где свое, а где чужое. Уставал иногда...

Для восстановления сил любил в своем сосновом бунгало посидеть, на яхте вдоль водохранилища поплавать, карпов в собственном пруду половить. Нравилось, когда большой на крючок попадался. Возился с ним долго, аж до седьмого пота, а потом
обессилившего толстяка раз — и в подсак. Это тоже известный прием. Потому что и бизнесе так: чем солидней клиент, тем дольше нужно его за нос водить. А когда выдохнется — на бережок, пусть воздуха похлебает. Жареный с лучком и в томате карп очень вкусен. А в ресторане карпов готовить не умеют: либо пережарят так, что сок из них  вытечет, либо запарят. Но он своего повара хорошо вымуштровал. А здесь, вишь, чего желаете спрашивают. Можно подумать, что все умеют?.. Лишь бы деньги содрать.
Хотя Анатолий Михайлович и вырос на Буге, однако речную рыбу не любил. А осенние карпы, когда-то выловленные в колхозном пруду, оказались очень вкусными — на сковородке поджаренные или в ухе охлажденной. Бабка Текла (материна мать, царство ей небесное) умела все это к столу подать. Когда бы ни приходил в ней в гости — обед всегда из нескольких блюд состоял.

Новоиспеченный бизнесмен повсюду мотался на «джипе» и набивал все склады различным барахлом. Посредничество — детская забава, а когда в руках какой-нибудь товар имеешь — это дело. И продать без риска можно: гони деньги и бери, что нужно, все
же на виду! Покупать было труднее — того и смотри, чтобы не «обули». Сколько тогда они с «командой» валерьянки вылакали, пока те операции проталкивали! И сами не раз под дулами пистолетов просиживали. Позднее Анатолий Михайлович стал постоянным клиентом «страховой» группы. Теперь уже так: договор заключил, а дальше — не твое дело. И за сердце хвататься не надо. «Кидалы» всех мастей облом хватанули.

... Тех двоих привезли в лес, связали и облили бензином. Молодые, крепкие, потому и не признавались, куда деньги спрятали, но человеческие возможности ограничены — вынуждены были сказать. Потом это их сообщники по сотовому телефону подтвердили. И тогда Сивый прикурил сигарету и брезгливо бросил зажигалку на живые еще тела. Пламя аж до верхушек сосен взвилось.

— Что же вы делаете, тварюки! — ужаснулся Анатолий Михайлович. — Они же вернули деньги...

На его мясистое плечо легла костлявая рука Сивого.

— А ты за «тварюку» ответишь, профессор. И еще запомни: если ты не способен убить, то тебе не место в бизнесе. Они бы тебя не пожалели, так вот и думай...

А крик тот давил на барабанные перепонки, и казалось, что что-то в груди не умещается.

— Так что помозгуй, профессор. А то канистра бензина в багажнике еще имеется.

Вопли наконец прекратились, и в лесу стало тихо. Только деревья от ветра постанывали.

... Икра, балыки, жаркое, фрукты, напитки. Анатолий Михайлович на разносолы смотрит, как на издевательство, потому что это все нужно кусать, пережевывать, а бедный желудок все это должен переварить. Сколько он всего перепробовал (а для его комплекции много нужно было!), но кушанья не убывали, а словно бы на зло ему — снова появлялись.
Ничего не хотелось.

А какие вареники с вишнями бабка Текла варила! Сочные и громадные, как чебуреки. Уже, бывало, немного их под вышитым полотенцем оставалось (для деда Устима), а Толик прошмыгивал в хату и по одному их на улицу выносил. Понемногу откусывал
от вареника и все лакомился...

За окном — вид на речку. Красиво! Зелено! Катера экскурсионные плавают. И воздух такой свежий, ароматный. А сколько он всего перевидал! Везде побывал. Хотелось уже подобрать какой-нибудь уголок за границей да и доживать свой век, как другие. Денег на многонадцать поколений хватило бы... Если бы так!.. Не дал Бог продолжить их род. Доктора говорили, что это от уколов, которые Анатолию Михайловичу когда-то делали, чтобы мускулы лучше развивались. Он только недавно об этом узнал. А жена плакалась, думая, что по ее вине что-то с ней неладно. Сохла, словно цветок без полива, да и пропала. И в Штатах не спасли. Правда, не было у Анатолия Михайловича к жене ни любви, ни жалости. Даже времени не хватало, чтобы заметить ее существование.

А стол снова новыми блюдами уставляли. Каких только блюд не пробовал он за морями-океанами, но лучше других ему нравились морские мидии. Их они с ребятами от камней отрывали, на огне запекали и ели. На сборы тогда в Коктебель приезжали. Тогда с Олей и познакомился — дочерью начальника милиции. Из-за тех мидий его с ребятами отделение затянули. Моллюски, оказывается, в Красную книгу занесены. Оля гурманов из бомжатника вытащила.

Какие шурлики-мурлики способны удовлетворить жажду цветущей юности?! Тогда всего хотелось и желалось... Но режим, тренировки. Сейчас же предпочитаешь только покой и тишину. Но какой там покой, от мыслей никуда не деться. Как те воробьи, что под окнами чирикают... Куда денешься?

Это от него не зависит, как еще много чего. Деньги, понятно, можно куда хочешь переправить из своих многочисленных счетов. А относительно другого… Да, впрочем, и бизнесом издавна правят те, кто помоложе, посильнее, попроворней... Всему есть граница. И он, как психолог, должен был это знать.

Штиль... Да разве такое ему в первый раз? Анатолий Михайлович всегда не только благополучно проходил мимо тех чересполосиц, они еще и часто служили ему трамплином для нового виража на еще большей скорости. Одна форма переходила в другую.

Спорт помог ему выйти на психологию, психология на бизнес. Деньги, деньги... Когда они есть, тогда есть всё... Хотя кто видел то самое «всё»?..

Симптоматика межевой болезни ему хорошо знакома… Это когда тебя еще не забыли, еще приглашают как будто бы куда-нибудь и для чего-нибудь, но твоя песня уже спета и никому не нужна. Ты — форма.

Анатолий Михайлович еще чувствовал в себе силу и здоровье. Консультировался недавно за границей у медицинских светил — говорят, что все в норме. Советуют изменить житие.

Внутренний голос давно ему советовал жениться. А нужно ли? Хотя должно же быть какое-нибудь обновление! Хотелось, чтобы душа встрепенулась, зазвучала, как когда-то было.

В детстве, помнится, ему очень хотелось зерно от комбайна возить. Бегал по колхозу со старшими хлопцами, но к машине не подпускали, говорили: маленький еще. А Анатолий доказывал бригадиру, что он крепкий.

— Да, крепкий, потому что в деда Данилу весь, но скажи, на кой ляд тебе та работа сдалась? Хочешь пылищей от комбайна дышать? Или вы такие уж бедные, что денег на штаны не хватает? Родители тебе купят все, что нужно. Лучше бы с хлопцами на пруд побежал, в воде побултыхался и отдохнул, пока каникулы. Моего вон и свинье бурьяна нарвать не допросишься.

— Я работать хочу, дяденька, — на глаза слезы наворачивались.

— Коль так, то садись к Легару в машину, если добудишься его. Он по ночам где- то шлендрает, а днем как мокрая курица, — лень рукой пошевельнуть. Женился бы, что ли...

А Легар, положив руки на вылизанное до блеска рулевое колесо, сладко спал. Пришлось крепенько таки врезать ему между плеч, чтобы поднял голову с руля и мотор запустил.

Поле пахло свежестью и спелым хлебом. Комбайнеры у лесополосы в карты резались, ожидая, пока солнце росу выест. А Легар только остановил машину и сразу за руль спать мостится.

... Зерно сыпалось и сыпалось из бункера. А он разгребал его по кузову (как пахнет!). А женщины на току спрашивали: «Чей вон тот будет? Случайно
не Мыколы? Такого и в плуг запрягать можно». «Чемберлен» аж пел в Толиковых руках. Как это прекрасно — работать!

— Сам сумеешь от кагат отъехать? — спросил Легар.

— Не знаю, не пробовал...

— Не пробовал? — сонно скривился Легар. — А на какого лешего мне такой помощник сдался?..

Легар, когда припекало солнце, оживал и, пока разгружалась машина, бегал к своей крале — куховарке. А Толик, как только разгребет зерно, должен был подъезжать к кухне за Легаром.
На машине ездить он научился в первый же день. И еще, когда хату строили, он глину бросал да воду в бочку наливал — в мускулах тогда такой огонь трепетал!.. Но поначалу его родители жалели, а потом — тренеры. Тесть, пока был живым, на даче и дома сам хозяйничал.

А после за Анатолия Михайловича деньги работали.

«А как там старики сейчас? — кольнула мысль. — Выкрутятся как-нибудь сами...»

Сын о них не забывал, деньги всегда пересылал, но старики их не тратили — берегли на черный день, тогда, мол, пригодятся.

«Вы бы, отец, не брались за тяжелую работу», — просил старика. Советовал на базаре семечками или отравой для жуков торговать. Товар обещал ему доставлять. Не хочет. «Не умею, — говорил, — торговать. Мы — земледельцы с дед-прадеда».

Когда завод у них начали строить, то прилепили скраю базарные прилавки. Мать повадилась туда, потому как там свежей копейкой запахло, а домашнюю работу забросила. Разве за всем успеешь? А отец, как-то рассердившись, поразбивал все банки с молоком да и приказал больше продажей не заниматься. Домашнее хозяйство — надежней.

Анатолий Михайлович давно хотел к себе стариков забрать — не идут. Чудеса...

Его хуторок притаился глубоко в степи, в тернистой ложбине.К родному порогу в ту осень приехал не на заграничном авто, как раньше, а выпросил у коллеги старенький «жигуленок» с топорно залатанными трубами. Он хоть и перевернется, но никогда не
сплющится, потому что когда-то в автогонках участвовал. Да к тому же такое авто никому глаза мозолить не будет. Молодцы из охраны вынуждены были сзади плестись.

... Над хутором рассвет только забрезжил. Шпорыш серебрился и сруб на кринице — сплошь в инее. Куст калины аж сгибается от пылающих кистей. Никто их не срезал — птицы расклевывали, словно кровяные островки на припорошенной земле. И неимоверная тишина.

Родители не спали — оконце в летней кухне светилось. С детства знакомая картина: мать готовит в больших чугунах корм для свиней, а отец бураки на терке трет. Матушка в старой латаной жакетке, выцветшем фартуке — худенькая, как стебелечек, и, как всегда, в слезы.

— Знала, сынок, что приедешь, мне и сон вот приснился, и голубка вчера целый день к оконцу подлетала и клювом в стекло стучала. Я ей и пшеничку сыпала на погребице, чтобы куры не склевали, а она все в хату заглядывает... Отец и тот фыркал на меня,
а, вишь — приехал...

Отец, как всегда, держал марку — пока не окончил тереть бурак, не встал. Расцеловались.

— Как там твоя наука? Не кормит тебя? Машину свою хорошую продал? Говорят, что профессора нонче под церквой стоят. Город — не село. Тут захотел есть — пошел на огород, сорвал что-нибудь с грядки да и пообедал. А там платить за все нужно.

Что он мог отцу на это ответить? Что у него денег — не сосчитать? Так для старика цену имеет только то, что мозолями заработано. Отец обижен на тех, кто людей нищими сделал...

— Такая машина, вроде, и не личит профессору. — Лишь бы ездила, отец...

Татьяна-одноклассница тут как тут. Увидела его и застыла. Странно, но она даже не изменилась — такая же свежая и румяная. Когда-то после уроков на выгоне собирались, в волейбол играли, песни рас певали. «Может, и Зоя такою же молодой осталась?» — подумалось. Он боялся встречи с ней, не хотелось постаревшей увидеть. А оно, видать, не ко всем время крылом дотрагивается.

— Там, за огородами чья-то крутая иномарка, — наконец заговорила она. — Может, свиней покупать будут? Я б своих продала. Может, кто пойдет спросит. Я ведь не мужик, боюсь проторговаться. Такая хорошая молодичка. И детей быстро народила. И внуки есть. Муж, правда, завеялся куда-то.

А Зоя какая сейчас? Может, заехать к ней. Да куда?

... Школьный хор — большой, на две стороны вокруг учителя. Зоя напротив него проникновенно хмурит лоб, когда поет:

— Та во-ро-го-го-жу кров,
Ти носив до мо-о-о-о-ря...

И раздольно та песня лилась. А Зоя красивой тогда была: глаза синие, как лен, стройная, длинноногая...

Безобразие! Это же его хлопцы за огородами на страже. Говорил же, в лощинке сидеть. Охрана чертова! Выгнать к едреной матери!..

А любовь между ними то вспыхивала пламенем, то угасала. Все в письмах и открытках выливалось.

Ездить ему приходилось много — спорт того требовал. Зоя долго, говорили, замуж не выходила. А он все за славой гонялся. И не думалось тогда, что слава та не такое уж и счастье.

«Жива ли она нынче?» — снова кольнуло. Шел к хлопцам напрямик огородами, репейник за штаны цеплялся и тоже колол.

... Он уже в институте учился и приезжал в родные края. Зоя в селе библиотекаршей работала. При встрече с ней Анатолия заносило — а как же, золотую медаль получил! Она, видно, почувствовала этот гонор и исчезла напрочь с его глаз. Не застал Зою и у тетки, где она снимала квартиру. Потом снова примирение в письмах получилось...
В комнату зашла полуголая красавица и подошла к столу.

— Директор ресторана просит выпить за его здоровье!

Где такой цветок отыскали? Что сзади, что спереди. На подиуме, наверное... Молодое тело не волновало профессора. На все свое время. Межа?.. А может, следует перейти? Или пусть все будет как есть!..

Он до сих пор так и не научился пить водку. Только пригубливал... Боялся почему-то внезапного опьянения. То был психологический барьер, который он никак не мог преодолеть. От спиртного ощущение реальности утрачивалось. А он привык свои действия трезво контролировать.

Он мог себе позволить выпить бокал (попробовал бы не позволить!), когда предлагал тост в соответствующей компании, где твердые законы. Да и напитки те, как говорят, потеряли свою притягательность. На задворках их изготовляют. Настоящее питие можно лишь за границей найти, да и то не везде.

Анатолий Михайлович взял большой бокал и налил в него дармового коньяка. Неожиданно для себя опрокинул до дна, закусил и снова налил. Даже удивился, что так легко преодолел свое табу. Выпил еще.

... Запиликал мобильник. Сообщали, что завтра ему необходимо быть в университете — пора государственных экзаменов.

«Разве уже лето настало? — удивился Анатолий Михайлович. — Вроде только вчера весна бурлила. Да и прохладновато еще... Нет, это от кондиционера холодом тянет. За окном и вправду уже в майках разрисованных ходят. Придется все же отсидеть на экзаменах...»

А речка плескалась рядышком и бежала куда-то мимо, как его года.

Сидел на берегу в холодочке... Опьянение таки гадко действовало на него: казалось, что мир стал маленьким и невыразительным. Невидимая цепкая паутина оплела руки и ноги. Стало тяжело дышать.
«Не быть жабе птицей», — грустно усмехнулся  Анатолий Михайлович. К сожалению, это неплохо получалось у его покойного брата. Он и в школе учился лучше Анатолия, и в политехнический институт поступил без чужой помощи. Но года не проучился, потому, что в винные погребки заглядывать начал. Из института выгнали, потому и пошел обычным человеческим путем. Спиртное вчетверо укоротило его жизнь. А здоровый был, хороший на вид и голову не квадратную имел. Может, брат и его водку выпил,если ему не пьется.

А коньяк таки крепко ударил по мозгам — бодяжный, хотя и написано, что французский. Тошнило. Сколько раз зарекался спиртного и в рот не брать? Может, в больницу съездить? Но он край здесь необходим, сейчас компаньоны придут, разборки устраивать...

Около воды тоже душновато. Охрана на парапете рубашки порасстегивала — жарко им. Потерпите. А разве ему легко деньги зарабатывать?.. Погода такая, как перед дождем. Хотя бы ветерок какой-нибудь подул. Штиль...

Мысли вихрились, вихрились... Хотелось такое сделать, чтобы все снова неожиданно закрутилось, завертелось, а ему опять бы очутиться в эпицентре того водоворота.

... Те двое так кричали, словно за всю недожитую жизнь хотели выкричаться... Да что она стоит — жизнь?.. Вон сидят, охраняют, как золотое яичко...

... Они с братом вставали рано, брали на погребице почерневшие бамбуковые удочки, весла и шли к Бугу на рассвете. Отмыкали лодку и плыли к плотине — там на быстрине хорошо рыба бралась. Анатолий Михайлович уважал рыбную ловлю, только рыбу не любил есть, тиной она пахла. На похоронах брата не был — за границей соревнования проходили, да и родители не сообщили ему о несчастье. Уже позднее сказали.

А брат, видимо, почувствовал, что недолго ему жить осталось, приезжал к нему перед этим в институт.  Увиделись, поговорили. Собирался даже бросить спиртное, ведь и семью уже имел... Сильный был и телом, и характером, а вот со спиртным ничего поделать не мог. Нашли в петле...

... Бросить бы все к чертовой матери и поехать на Буг, где степи, луга... А может, те земли уже кто-то к рукам прибрал, пока он думы думает?.. Не беда,
купить все можно.

Сотовый отозвался снова.

— А пошли вы все!.. — И швырнул кусок пластмассы в грязноватую воду.

Перед глазами поплыли виноградники, бахчи с грузными арбузами. «На Буге
можно электростанцию свою построить...» — обрастала задумка фантазией. Дома лучше. И за родителями присмотр будет. И Зою нужно разыскать. Может, и она сейчас где -нибудь одна мается...

... Те двое кричали, воняло бензином и паленым...

Он только раз такое видел... Волчьи законы...

А родители здорово постарели, чванятся только. Мать говорит, что отец иногда заговаривается и забывается...
Хлопцы с него глаз не сводили — ожидали команды.

 «Не испортилась ли та сотовая штучка? Говорили, что ни огня, ни воды не боится. Нужно проверить».
Он только кивнул, и два амбала, не раздеваясь ,пошлепали по воде.

Спиртное одурманивание немного отпустило, взамен устанавливалось равновесие, окутывал покой.

.... Калина ему сбоку криницы виделась: густая-прегустая. Птицы суетливо расклевывали кисти, красная жидкость капала на снег — белый, аж глаза слепило...

А сотовый оказался таки исправным.