Про хрущевки

История создания хрущевок любопытна. С 1955 по 1964 г.г. квартиры получило 54 млн человек, треть населения тогдашнего СССР. Научно просторечный термин хрущевка именуется звучно: крупнопанельное домостроение КПД. Нормы, принятые в КПД, взяты не с потолка, и родились они не в России, а в Германии. Именно там, в 70-е годы XIX века немецкие  социал-демократы, радея о достойных условиях жизни для германского пролетариата, озаботились целью вычислить оптимальный жилой объем, необходимый для дыхания и движения человека. Дотошные немецкие гигиенисты посчитали, сколько жилого пространства нужно для всех отправлений его повседневной жизнедеятельности, оказалось – 9,5 м кв. на человека. В 20-е года ХХ столетия эти квартиры, отвечающие установленным нормам, были воплощены в реальность в немецких городах. После, уже в 1950-е годы, их реинкарнации появилась и в СССР. Специалисты тогдашнего Госстроя ездили в Германию и привезли оттуда солидные толстые фолианты отчетов о командировке, содержащие точные цифры минимального жилого объема, в который может быть заключен человек, живя повседневной жизнью без риска расквасить себе в тесноте нос о стену.
           В СССР разработкой жилищных норм в 30-е г.г. прошлого века занимался академик архитектуры Лазарь Чериковер. По его расчетам, человеку, чтобы умыться нужно было пространство 45-50 см в длину, вытереться полотенцем, стоя, – 110 см, сидя – 90 см; пространства, чтобы надеть ботинки, для мужчины - 75 см, для женщины – 85 см; снять пальто – 95 см; чтобы «просторно» разместиться в уборной, должно было хватить, сидя - 100 см, стоя - 80 см и т.д. Но этими мерками дело не ограничилось. Было подсчитано, сколько человеку нужно для полноты жизни и одежды – трусов, носков, лифчиков и пр. Дело в том, что в советских типовых проектах, в отличие от немецких, была не предусмотрена кладовка, по причине того, что, поскольку весь гардероб советского человека был уже вычислен за него государством, ему не нужно было ломать голову, чем заполнить кладовку, и поэтому, с точки зрения партии, она ему оказалась и вовсе не нужна. Государство взялось обеспечить индивида всем, чтоб ему уж совсем ни о чем не оставалось думать. Государство забралось к нему в постель и сходило с ним в туалет. В 1950-е была создана таблица всех видов действий, которые человек может совершать в домашних условиях, с целью оптимизации его жилого объема, разумеется. И хотя туда было включено 83 процесса, среди которых были и высаживание на ребенка на горшок, и просмотр учебных программ, и репетиторство, занятий сексом там предусмотрено почему-то не было, ну да ведь все и так знали, что «в СССР секса нет». Поистине, триумф государства над личностью, диктат государства, культ государства, какая-то вакханалия государства над частной жизнью! Всеобъемлющее торжество государственной (имперской, державной, коммунистической, - какой угодно!) идеи над индивидуальным началом. Московские князья, собиратели русских земель под эгидой державной (тогда еще московской) идеологии, могли бы только мечтать в самых радужных снах о такой всеобщей рабской покорности и послушании, когда единственным вопросом гражданина к своему государству оставался: чего изволите?
         В экспериментальном жилом комплексе новостроек Черемушки, каковое название после появилось во всех городах СССР, обкатывались жилищные нормы, недавно разработанные в СССР. По квартирам ходили типологи, проверяющие насколько нормы отвечают реальным условиям жизни. Например, было выяснено, что, чтобы человеку встать из-за стола, все-таки, необходимо расстояние от стены 25 см и т.д. Началась борьба за сантиметры жилплощади типологов и проектировщиков, которую можно было бы назвать, наверно, тараканьей подковерной возней, если бы речь не шла о научных твердынях, находящихся на острие государственной строительной индустрии. Идеологический предмет несогласия между первыми и вторыми был принципиальным: Если типологами, в основном, были женщины, то проектировщиками, в основном, - мужчины, и борьба между ними шла за расширение в проектах места для хозяйственных и бытовых работ, которыми занимались, в основном, женщины, таких, например, как стирка и мытье посуды. Т.е. это была борьба за быт, которую выиграть ни тем, ни другим не удалось, т.к. жизнь посмеялась над всеми этими надуманными нормами, потому что в тесноте неизбежно возрастала захламленность жилья, и количество жильцов часто превышало предусмотренную норму. Ведь невозможно спрогнозировать жизнь на десятилетия вперед: кто-то рождался, кто-то женился и приводил с собой свою половину, наконец, могли приехать и друзья, и родственники, как у Райкина: «Так, ну а здесь пеленки будут висеть, моими внуками подписанные, вот. Кому же мокрым-то хочется ходить? Ну? Я тебя спрашиваю, ты сам-то вспомни свое детство золотое! Ну, вспомнил, нет? Ну, вот, вот так… пошли, давай, вот так, так-так-так-так. Тут, значит, младший будет все поджигать, тут, значит, Альбертик мой будет жить, так, тут, святое дело, – папа с мамой, родители, тут из-за угла – мой брательник, вот с таким ножичком, вот, тут я корыто подвешу, тут - мотоциклет, там, в ванной будут солененькие огурчики, а здесь что, о, здесь картошка! Ничего, я дам вам жизни еще!». В общем, жизнь опять посмеялась над очередной коммунистической утопией, ставящей задачу «научно» удовлетворить потребности «правящего гегемона», беря ресурсы для этого удовлетворения «из воздуха».
          На самом деле, возникновение квартирного вопроса полностью было «заслугой» самой Советской власти, на создание которого была брошена вся мощь советской государственной машины подавления. Спасаясь от зверств коллективизации, деревня массово, легально и нелегально, бросилась в города, в первую очередь, крупные промышленные центры – Москву, Ленинград и другие, там было легче затеряться. Так, в 1932 г. население Москвы увеличилось на 220 тыс. человек, а было построено всего 120 16-квартирных бараков на 10 000 жителей. В дальнейшем, эти процессы только нарастали, ибо деревня, разбитая параличом коллективизации, не могла соперничать с условиями жизни в городе и отток в города продолжился. Также имели место и призывы партии, поднимать тяжелую промышленность, что тоже способствовало массовому перемещению рабочей силы из деревень в города. Свой вклад внесла, конечно, и война, оставив без жилья 25 млн человек. Решением этой все нарастающей проблемы, которую Сталин не желал замечать в упор, до самой смерти оставаясь узколобым леваком, времен своей Тифлисской боевой юности, до которого не долетали никакие внешние вызовы времени, могло бы стать крупноблочное массовое строительство. Академик архитектуры СССР Жолтовский видел дома массовой застройки с портиками, колоннадами, витринами. Вот, что он написал по этому поводу: «Широкие улицы, застроенные свободно стоящими домами, радостными и светлыми, неповторимо разнообразными, с зеленью, скульптурами, монументальными оградами, такими представляются мне районы новой крупнопанельной застройки». К сожалению, ни один из проектов, разработанных мастерской Жолтовского, не был принят к производству. Взамен их были приняты всем известные серые, кособокие уродцы, глядящие на улицы своими унылыми окнами, удручающе убогие и однообразные, именуемые в народе хрущевками.
             Пришедший на смену Сталину Хрущев, видевший всегда простые ответы на сложные вопросы, взвалил вину за создававшуюся десятилетиями именно КПСС проблему жилья на архитекторов. Классический пример нахождения властью очередного козла отпущения. По его словам, «архитекторы, понимают архитектуру, как художественную деятельность, как декоративное искусство, а не как средство удовлетворения потребностей Советского народа». После объявленной партии борьбы с «архитектурными излишествами» (отсутствие облицовки, колоннад, балконов могло бы удешевить стоимость строительства на треть), профессия архитектора при массовом строительстве (а таковое в СССР только и велось с 50-х г.г.) оказалась в загоне. Теперь не он, а ему диктовали строители, и экономические соображения в строительстве раз и навсегда взяли верх над эстетическими. Блочный дом собирался «с колес» за 12 дней, но были и рекордсмены, собиравшие дома и за 5 дней. Еще 30 дней уходило на отделку, подвод электричества, воды, тепла и вот, пожалуйста, получите! Воплощенный в жизнь рожденный крестьянской сметкой постулат о стоимости отдельного жилья, вровень с коммунальным! Т.е. квартира по цене комнаты. Но чудес, конечно, не бывает и нельзя в строгом смысле соорудить человеческое жилье по цене собачьей будки. При всем многообразии проектов отделки строительных плит, массовым рекордсменом стала голая гладкая (без отделки) плита с окном, называемую у архитекторов «бублик». Это делалось не из вредительства, чтоб сделать потупей, да пооднообразней, а потому, что только такую гладкую панель, упакованную в кассеты, можно было возить стоя и выпускать на всех 400 построенных в СССР железобетонных заводах без заметных отступлений от строительных норм. Уродливые строительные швы портили и без того как нельзя более убогий вид, после они промерзали, после начинали течь, в общем вся страна была застроена очень худым, плохим жильем, серым и однообразным, порой выглядящим, как после бомбежки, которое было бы вообще никому не нужно, если бы в СССР было бы хоть какое-нибудь другое. Но жилья по индивидуальным проектам не предусматривалось, т.к. заказчиком строительства было государство, в том не заинтересованное, а частных заказчиков не было, т.к. не было состоятельных людей, тех самых, которых сознательные дедушки и прадедушки заселяемых в новостройки счастливых новоселов ликвидировали, как класс, в 1917 году, под руководством все той же неугомонной коммунистической партии, которая, не зная устали, трудилась над дальнейшим разбазариванием природных, человеческих и духовных богатств бывшей России.   
         Оказалось, что на отсутствии лифта можно сэкономить 8% от стоимости дома, а снизив потолки с 3-х до 2,5 м – еще 4%. А еще, над проектировщиками довлел жилищный коэффициент К1 – отношение жилой площади к общей площади квартиры. На 21 кв. м жилплощади должно было быть не более 30 метров общей. В таком поистине прокрустовом архитектурном ложе ничего прекрасного в области проектирования создать было невозможно. О качестве такого, с позволения сказать, «жилья» говорить, конечно, не приходилось. Но эти дома были: ими застраивались огромные необозримые пространства СССР. В этом, несомненно, есть мистическая бесовщина: создать среду обитания человека на многие тысячи верст, состоящую из обступающих его со всех сторон абсолютно одинаковых слепых, безликих домов, с одинаковыми окнами и крышами, лишенных каких бы то ни было индивидуальностей, причем, чтобы это единообразие соблюдалось по всем далям и весям – от Камчатки до Выборга. Петр I, так носившийся со своим проектом Санкт-Петербурга, запретивший строить одинаковые дома, чьи проекты утверждались только индивидуально, наверно перевернулся бы в гробу, увидев, как застраиваются окраины его северной столицы. Но и в них была своя закономерность, ведь именно Петр ввел в России культ единообразия и регулярства. Хрущевки напоминали за 150 лет до их появления дома в аракчеевских поселениях, созданных с легкой руки Александра I. По свидетельству художника Репина, выросшего в них, дома настолько были единообразны, что даже птицы путали гнезда на крышах, так эти дома были одинаковы. С другой стороны, трущобы Петербурга Достоевского с их сырыми темными дворами колодцами состояли из домов, сдаваемых в наем, которые также не отличались большим архитектурным разнообразием. В общем, Россия шла к одинаковому ранжиру своей архитектуры не одно столетие.
            При этом будет неправдой сказать, что у СССР не было экономических средств для строительства более дорогого и менее убогого жилья. Были же деньги прощать Алжиру 3 млрд долларов долгов, о чем известил весь мир Хрущев, приехав туда в 1961 г. Были деньги и на содержание стран Варшавского договора, снабжая их дорогим вооружением, были деньги на содержание какой-то загадочной Кубы, непонятно для чего и зачем, исключительно, чтобы утереть нос Америке. Наконец, были средства для поддержания новых возникающих режимов в южной Америке и Африке, которые, не задумываясь бросили СССР в 1991 г. после его развала. Словом, вопрос строительства, как и все в СССР, был не экономический, а, как и все вопросы в нем, идеологический. Просто государство, посчитало, что житье в собачьих конурах, каковыми и были в строгом смысле слова хрущебы, вполне достаточно для советских трудящихся, и достаточно соответствует их с каждым днем возрастающим потребностям, а несчастные проектировщики и воюющие с ними за сантиметры типологи оказались заложниками ситуации, будучи вынуждены заниматься какой-то чепухой, которой для нормального человека и объяснения-то нет, если бы они не жили в стране победившей народной демократии. При этом, «железный» аргумент власти, в которой сплошь всем заправляли «выходцы из низов», «чистые пролетарии», которые никогда и ничему не учились, потому что сперва не было возможности, а потом, после революции, уже некогда было, живущие поэтому крепкой крестьянской сметкой, так вот, их главный аргумент в пользу этого строительства был экономическим, мол, смогли сэкономить на строительстве миллиарды руб. в масштабах всей страны. Но это только по крестьянской сметке. Научный объективный экономический анализ показывает, что в строительстве этих дырявых карточных домиков не принимались в расчет миллионы тонн железа (опять-таки, в масштабах всей страны), впакованные в строительные краны и плитовозы, расход топлива на эти плитовозы, возящие по 2 плиты за раз, а возвращающийся порожняком, поскольку, обратно нечего было везти, эти расходы в нашем дырявом госпланировании шли по другим ведомствам и министерствам – топливным и металлургическим, и поэтому их и не учитывали. И только разве, что дурак или крепкий крестьянский ум, руководящий как бы в издевку страной, назовет такую экономическую модель строительства «экономной». И еще 1 особенность построенных домов сильно снижает пафос руководящих работников, предпринявших подвиг «экономии в масштабах всей страны», - это отопление. Дело в том, что эти дырявые домишки с промерзающими, а после протекающими швами, и тонкими стенами, толщиной 8 см, чтобы нагреть в себе внутренне пространство до нужной температуры, требовали значительно большего количества тепла, чем более качественные строительные конструкции. Чтобы нагреть в них воздух до необходимого значения, приходилось в значительно мере отапливать улицу. Сколько за 60 лет блочного строительства наотапливали улиц, и сколько это стоило все в тех же пресловутых масштабах всей страны, никто, конечно, сказать не может, потому что эти расходы и не считали, т.е. попросту о них не думали, а думать при жизни в авторитарном идеологическом обществе, вообще, не принято, во всяком случае, это не главное, т.к. при тоталитарном режиме перед соображениями, хотя бы, минимального здравого смысла всегда стоят соображения идеологические.
            Не стоит думать, что автор пишет эти строки о хрущевках, как о некоем отвлеченном предмете: всю свою жизнь я прожил в них. И вроде все в них было по утвержденным санитарным нормам и строительным правилам, живи да радуйся! Но вспоминается почему-то такая картина: когда моя беременная жена поднималась по лестнице на 5-й этаж, неся в одной руке младшую дочку, а в другой - коляску, а сзади за ее подол держалась, чтобы легче было подниматься, еще и средняя дочка, то забота партии и правительства об условиях нашей жизни вызывали у нее, конечно, особую благодарность. А поскольку подниматься и опускаться с 5-го на 1-й и обратно нужно было ежедневно и многократно, то слова благодарности поневоле все чаще слетали с наших губ, только были они почему-то все больше непечатными. Еще у нас в подъезде жил бомж, который был прописан на 4 этаже и которого жена попросту выгнала из дома из-за его каждодневного пьянства. Поскольку ни милиция, ни дружинники, естественно, с ним не могли ничего поделать, т.к. никаких законов о прописке он не нарушал, ибо мирно почивал на лестнице в собственном парадном, то каждый вечер и каждое утро нам всем, включая и детей, приходилось дружно через него перешагивать. Собственным его детям этого делать не приходилось, т.к. те жили одним пролетом лестницы ниже. Если добавить к этой картине еще то, что на каждом этаже в нашем подъезде жило по мужчине, которые время от времени, как минимум, раз в неделю, валялся в бессознательном состоянии на лестнице, и через них тоже приходилось перешагивать, ввиду отсутствия лифта, ибо, как известно, медики разрешили-таки подниматься трудящимся пешком до 5-го этажа включительно, все выкладки и рассуждения высоколобых умов в области строительства, архитектуры и медицины становились и вовсе умилительны, просто до слез!


Рецензии