Они были парой. Дневники

Я летел в далекий Санкт-Петербург сложно и долго.

Я поругался в аэропорту, когда там мы не нашли общий язык с администрацией по поводу перевозимых мною в Россию книг... Меня обыскали.
Они отстранили меня, и просматривали эти книги, словно понимали этот язык. Но они не понимали ни черта... Ни черта из того, что было написано на этих страницах.
Они были упорны и глупы. Но их поведение было понятно для меня. Я для них чужой...
Сколько бы не прошло лет нашего общения.

Но, когда все вопросы были решены, передо мною извинились, а я, махнув рюмку в баре, и, поднявшись в салон, помахал раздосадованный в окно на эту чуждую землю рукой.

Смотря в окно лайнера я выругался. Тихо, почти не слышно Богу.
Я думал о своем. Я думал о том, что несправедливо, что любовь на земле не находит своих городов, а родина всегда далеко...

Может быть... Может быть отец знал об этом больше?
Я ведь помнил его, или, вру, представлял его таким...

Я откинулся на спинку кресла и посмотрел в иллюминатор на небо, освещенное встающим над горизонтом солнцем...
Какой-то Бог там управляет, подумал я.
Бог ведь чем-то управляет...


Старый лист бумаги лег в мою руку

... Они были странной парой.
Он - сильный, внешне очень уверенный в себе, редко считавшийся с мнениями других, не из-за того, что просто не хотел их слушать, а скорее из-за того, что эти мнения не давали ему ничего нового, и всегда было лучше, когда он поступал по-своему.
Он был немногословен, считал, что поступок - это лучший ответ. И при этом он был чрезвычайно импульсивен, загорался новыми идеями, и мог на пути их достижения свернуть горы.
Во всяком случае, старался. Для него проиграть - было равносильно погибнуть.

Она была очень красива, хрупка и спокойна. Она была умна, но не пыталась доказать свою точку зрения любой ценой, всегда умея выслушать любого. Она была гибка в своем поведении, она умела подстраиваться под обстоятельства, но, где-то в глубине ее характера, был тот железный стержень, который не в силах было изменить никому.

Я посмотрел на облака за окном. Лайнер начал разворот и яркие грани небосвода ушли из моего привычного восприятия... Я был неправ, возможно, что в первые неправ... про своих родителей.
Я смотрел на небо за окном. Где-то там Родина...

... Он знал ее силу, просто чувствовал. Силу этой женщины, которая терпела многие его поступки, казавшиеся иногда столь эгоистичными. Она старалась понимать его, его стремления и его характер. Поэтому, иногда ей приходилось поступать не так, как хотелось ей самой. Но она терпела и была с ним рядом, хотя ей и было очень тяжело порой.
Она очень хотела спокойствия. Она хотела свой дом, где они бы могли быть рядом. Он же редко сидел на месте. Он мог унестись в другой город, ни сказав ей ни слова... Она ждала его в своей пустой квартире, а он появлялся внезапно и засыпал ее розами. Он был с ней пару ночей, а потом снова уезжал, объясняя это наличием важной работы, о которой она не знала ровным счетом ничего. Да и сама работа его была порой связана с риском и опасностью, не потому, что его это привлекало, а потому, что он презирал условность каких бы то ни было границ и считал, что лучший судья - это не закон, а собственная совесть.

Он очень любил ее, очень... и никогда не говорил ей об этом. Но она это знала, ей не нужны были слова. Она тоже любила его. Она никогда не знала таких мужчин. И ради этой любви она терпела многое. Но всегда приходит предел терпению...

И вот сейчас она стояла перед ним в его рабочем кабинете. Она приехала сразу же, как только он позвонил и сказал, что уезжает. Надолго, может на месяц, а может и больше...
Она стояла посреди кабинета и холодным взглядом смотрела на него.

А он сидел за своим столом и любовался ею, совершенно не задумываясь о последствиях ее приезда. Она просто была очень красива, а эта неожиданная злость придавала ей совершенно новый образ, образ, которого он раньше не видел.
Он понимал, что опять причиняет ей боль своими поступками. Он понимал, что их отношения уже давно находятся на грани краха, что всему есть предел. Но он ничего не мог поделать, ему нужно было уехать опять, это было важно, и он так решил. Ему нужно уехать. Это было его решение, он такой и все... А больше всего на свете он боялся потерять себя, свое я...
Нет... Не правда... Больше всего на свете он боялся потерять ее. Но даже ради нее он не мог изменить сейчас своего решения...

- Мне все это надоело, - сказала тихо она. - Мы расстаемся. Я не могу так жить.
Она помолчала и добавила:
- Я не могу жить с тобой. Ты все сам понимаешь, и я не стану ничего объяснять.


Тут я откинулся на спинку самолетного кресла, не в силах читать дальше. Сердце стучало.
Тук-тук. Тук - Тук
Наверное, он был именно таким. Хотя я все еще не верил, кто он.


Он вдруг осознал, что она говорит очень серьезно. Он верил в ее поступки. Бесконечно. Он даже мысли не допускал, что она будет сомневаться в своих действиях. Он понял, что это решение зрело у нее давно, а эта ситуация являлась последней каплей. Он очень хорошо ее знал, она не изменит своего решения. Он и сам понимал, что для нее это будет лучшим выходом - научиться жить без него.

Наверное, больше всего ему хотелось сейчас взять ее за плечи и попросить не делать таких поступков. Усадить ее в кресло и объяснить ей, что так нужно, что это его работа. Но он не мог ее посвятить в свою работу, он не мог, было бы только хуже. Да и не изменило бы это ничего. Даже не потому, что она была уже готова для своего решения, а потому, что он очень хорошо понимал, что эта ситуация была бы не последняя, и все повторилось бы вновь. И любые объяснения были бы лишь отсрочкой.

Он вдруг ощутил какую-то внутреннюю пустоту. Он понял, что предел наступил, что ее больше нет с ним. Он, наверное, всегда ждал и всегда боялся именно этого момента. Момента, когда осознание правильности происходящего навалится на него всей своей безысходностью... Все правильно. Так и должно было быть. Они были слишком разными. Все, что он сейчас может для нее сделать - только отпустить ее.

Он очень спокойно... Очень спокойно...
Я посмотрел на солнечный залив небосвода...

Он очень спокойно и как-то грустно посмотрел на нее. И так же тихо спросил:
- Ты приехала только ради этой фразы?
Она гневно сжала губы. А потом развернулась и направилась к двери.

- Я не смогу жить без тебя. Я люблю тебя, - очень тихо, только для себя самого, произнес он.
Но она услышала и на секунду остановилась около двери. Обернулась и со злой усмешкой спросила:
- Вот как? Очень странные слова для тебя. Они на тебя так не похожи.
А потом, задумавшись, добавила:
- Но... Это же все равно ничего не меняет? Да? Ты все равно уедешь опять, потому, что это ты так решил... Прости, я не хочу больше это переживать...
Она открыла дверь и уверенно переступила порог.

Он грустно усмехнулся, ничего не сказав. И только звук захлопнувшейся двери каким-то болезненным эхом отразился в его голове.

Он откинулся в своем кресле, смотря на потолок.

Пустота... Какая-то странная пустота...
Для него эта пустота в этот миг казалась откровением.

Он потянулся и медленно открыл тумбу стола. Он взял в руки свой пистолет, который до сих пор ни разу ему не пригодился. Наверное, он нужен был только для одного, самого нелепого поступка.
То, что способно убивать, всегда существует для поступка.
Холодная сталь удобно легла в ладонь...

Она медленным шагом шла по улице. Множество мыслей вертелось в голове. Грустные, злые...

На мгновение она остановилась. И вдруг усмехнулась, вспомнив свое поведение.
Ничего, пусть знает. Она не станет терпеть больше его поведение. Пусть подумает и о ней. Позлится и сам скажет, что был не прав.

Она даже мысли не допускала, что они могут быть не вместе. Она считала, что у нее много времени, что впереди вся жизнь, что все равно будет и дом, и что они будут рядом... Да разве она и могла бы представить себя без него, с кем-то другим?
Она не знала, что он опять решил за всех...
Она не знала, что он не оставил ни малейшего шанса ни себе, ни ей... Она не знала, что на звук выстрела сбежалась охрана, она не видела, как его мертвое тело выносили из парадной... Она думала, что жизнь продолжается всегда, и что в ее силах изменить эту жизнь под себя...
- Немного времени. Сам все поймет, - она усмехнулась и быстрым, уверенным шагом направилась по улице.
И только более частый стук ее каблуков эхом отразился в стенах домов...

я перевернул страницу....

Он застрелился...
Она узнала потом, конечно... Пришла на похороны вся в черном и молча положила букет из роз. Такой же, какой он ей дарил всегда... Ни единой слезы при этом не проронив и не сказав ни единого слова... Хотя, ей и хотелось... Хотелось биться о неведомую стену и кричать "Почему все так?!..."

Через несколько лет вышла замуж. За очень хорошего человека. И, еще через пару лет, чувствовала себя уже вполне довольной семейной жизнью.
Она даже полюбила своего мужа, наверное. Во всяком случае, он ей был дорог...
Но она никогда не переживала с ним настоящих эмоций, редко теперь искренне смеялась, а в глубине ее взгляда навсегда поселилась грусть...

А порой, она вдруг чувствовала себя до ужаса одинокой, словно ей чего-то остро не хватало. И тогда воспоминания из прошлого не давали успокоиться.
Но она справлялась... Она знала, что Его с ней больше никогда не будет, а жизнь продолжается...

И она жила... Какой-то теперь не совсем настоящей, но все-таки жизнью...



- Пожалуйста, пристегните ремни.  Мы снижаемся. Если у вас есть нетрадиционный товар, подлежащий анализу, сообщите бортпроводнику. Если вы желаете сдаться властям - сообщите бортпроводнику. Если вы беженец, и желаете принять гражданство российской федеративной империи - сообщите бортпроводнику. Если вы не имеете документов на дальнейшие юридические шаги на территории России  и смежных Китайских Провинциях - Вы будете препровождены в изолятор при приемном пункте Пулково-восемь... Если Вы гражданин Китайской Республики, - пройдите в комнату сто четыре - сто шесть...

Молодая девушка подошла ко мне.
- Пристегнитесь, пожалуйста. Вас ждет земля. Героический город Санкт-Петербург к вашим услугам..

Посадка была быстрой и жесткой. Я так все и ждал.
 Прочитанные листы в моих руках хаотически легли по левую и правую сторону...
Какая глупость, какая библейская глупость в этой вере силы и одиночества, подумал я и захлопнул книгу.


Я все еще был дерзок и я был надменным.

Город таким меня и встретил.
Я замерзал от этого воздуха великого Города.
Я посмотрел на людей кругом, они даже не одевались, казалось. Так и были увлечены своими делами, но, при этом, где-то вдалеке я услышал веселые голоса.
Но мне казалось, это так  же холодно.
- Такси! - кричал я.

- До Восстания двадцать минут.
- Сколько долларов, - спросил я, усаживаясь в такси-автобус.
- Это Пулково, гость, бесплатно. Есть такси... ну, рублей сорок...
- А долларов?
- Ты что, американец?
- Нет, это Австралия, там тоже доллары...
- Ну, поехали... - водитель ложился на курс. - В жопу вашу Австралию, это социальный маршрут.
- А где мне выходить? - спросил я водителя.
- А, помню, Австралия... Тут, старичок, через 5 минут уже Питер, выходи где хочешь, лето... Извини) Зима, конечно

Я был готов выйти из автобуса.
Слушай, - обратился я к водителю. - Я по русски говорю. Я специально прилетел...
Тут мой отец умер, понимаешь...

Водитель посмотрел на меня в упор - Бывает...
Он тормознул - Скоро Московский проспект... Слушай австралиец, иди - ночь длинна... Питер - город святых.

Я выскочил из автобуса и оказался прямо в центре великого города...
Как мне бы это казалось.

Кругом посреди ночи ходили люди и смеялись, я прошел недалеко и посмотрел на воды Невы... Почти лед.
Мой отец тоже любил смотрел на воду...

Через несколько лет вышла замуж. За очень хорошего человека. И, еще через пару лет, чувствовала себя уже вполне довольной семейной жизнью.
Она даже полюбила своего мужа, наверное. Во всяком случае, он ей был дорог...
Но она никогда не переживала с ним настоящих эмоций, редко теперь искренне смеялась, а в глубине ее взгляда навсегда поселилась грусть...

Потом он увез ее за грани ее родины. Очень далеко от судьбы и глупой смерти.


К черту этого водителя, к черту все Империи, От Английской до Российской..
К черту все непогоды и все ночные морозы.


Я прошел по Невскому, не выдержав холодного воздуха, сел опять в такси и проехал до Литейного проспекта...


... И только более частый стук ее каблуков эхом отразился в стенах домов...


Я все готов простить, и дурацкую судьбу. И непонятного Бога...
Одного не могу простить, того, чего моя мама никогда не делала...
А моя мама никогда мне не говорила, почему всегда называла меня русским...







Requiem aeternam dona eis, Domine