Майское безумие 41-50
— Рекламная пауза на первом канале, — обозначая свое присутствие на сцене и участие во всеобщем непонимании и негодовании. Ребята откликнулись на его шутку, и дальше, снежным комом, понеслись прибаутки в этом направлении.
А Орешкин между тем лихорадочно работал. Нащупав головки шурупов, он окрутил самые нижние с обеих сторон, потом легонько, боясь сломать старую фанеру, отогнул на себя часть стенки и запустил руку во чрево музыкальной колонки. «Есть!» — молнией промелькнуло в голове. Он вытащил драгоценность, быстро скинул правый кроссовок, и запихал злополучный кулон в носок обуви. Полразмера как раз позволяли сделать из себя некого рода тайник, а застежка на липучке реально экономило время на сокрытие кулона этом тайнике. Потом вставил в пазы оба шурупа, которые держал для сохранности во рту, прикрутил немного, использовать отвертку уже не стал, боясь и время потерять и лишнюю возню устраивать. Сказал вслух очередную шутку, заставляя парней сменить тему, и с усиленной активностью продолжать веселье. А сам, прижимаясь плотно к стене коридора, проскользнул в гримерку. Открутил лампочку, спрятал монетку, и так же осторожно вернулся на эстраду. Сел на стул, прижал гитару, чувствуя, что сердечко вот-вот пробьет грудную клетку и высочит наружу. Не больше десяти минут ушли на эту операцию, но нервных клеток сгорело превеликое множество. Столько же времени понадобилось и администрации ресторана, чтобы найти-таки трезвого электрика, а тому, в свою очередь, заменить перегоревшие пробки.
Да будет свет! Да здравствует цивилизация! После вынужденных минут кромешной темноты, свет теперь казался слишком ярким и насыщенным. Первое, что увидел Слава – это помощника Банзая, который все так же, не меняя позы, сидел около бара и не сводил глаз со сцены. Их взгляды на мгновение пересеклись. Слава, на что хватило его состояние, снова опустил шутку, но ребятам она понравилась, и они вместе дружно засмеялись. А потом вновь заиграли успокаивающую мелодию Гойя. Полностью сосредоточиться на всех тонкостях акустической композиции, Ореху не удавалось. Теперь единственная мысль сверлом врезалась в мозг, грозясь, перерасти в идею-фикс: «А что, если опять при выходе начнут обыскивать?». Он пытался успокоить себя, вспоминая тот аргумент, что в прошлый раз, при обыске, снимать обувь не заставляли. Но это были смехотворные попытки, да и самоутешение – на слабенькую «троечку».
«Отвертка!» — внезапная мысль пронзило насквозь весь организм, заставляя подняться и температуре и артериальному давлению. Весомая улика покоилась в кармане джинсов, и необходимо было, как можно быстрее и незаметнее, от нее избавиться. А время, ну как назло, как обычно и бывает, тянулось тягуче, медленно, с ленцою. И вот, наконец-то, рабочее время пришло к своему логическому завершению. Артисты прошли в гримерку, где Слава первым делом вернул отвертку на место, в ящик с инструментами. А напряжение в груди не снижалось. Мрачно вырисовывались картинки обыска, не предвещающие ничего позитивного. Отправились всем коллективом поужинать, но аппетит так и удостоил Славу своим визитом. Он только вяло ковырялся вилкой в греческом салате. Бугая в зале уже не было, да и обыск вроде бы администрацией не планировался. Шла обыкновенная суетливая (устали уже все) работа по наведению прядка в зале, баре и на кухне. Все это настраивала Орешкина на благоприятный исход сегодняшнего вечера. Но, едва выйдя из ресторана, как радужное настроение моментально испарилось. Подельник Банзая маячил совсем рядом, на стоянке. Делал вид, и очень неумело, что ожидает кого-то. Смешно, в ресторане почти никого не осталось, время – далеко за полночь, но кого можно ждать? Надо было как-то уехать отсюда, да побыстрее.
— Сергей, а ты не мог бы меня добросить до дома? — обратился он к лидеру их музыкального коллектива.
— Не вопрос, — легко согласился тот. — Рано ты все-таки вышел на работу.
И только оказавшись в собственной квартире, закрыв за собою дверь на два замка и цепочку, Слава почувствовал себя окончательно разбитым и полностью опустошенным. Не разуваясь, не раздеваясь, не включая свет, он прошел в комнату и рухнул на диван, совсем забыв про сломанные ребра. Боль пронзила его, заставляя громко застонать.
== 42 ==
Он уснуть так и не смог. Несколько раз проваливался в короткое забытье, но тут же открывал глаза и прислушивался. Ему казалось, что лифт заработал, что скрипнули по линолеуму на лестничной площадке чьи-то осторожные шаги, что кто-то пытается отмычкой взломать его замки. Но все это только казалось, и, слава Богу. С трудом дождался он пяти часов утра. Встал, принял контрастный душ, и заставил себя плотно позавтракать.
— Пока удача на моей стороне, надо действовать дальше. А то, не дай боже, закончится моя белая полоса, наступят черные денечки. Придет время платить по счетам. Главное, и, надеюсь, последнее, что остается сделать – так это вернуть кулон законной владелице. План меня, конечно, напрягает, но я лучше выдумать не мог.
Над планом он думал в перерывах между небольшими провалами в сонное состояние. Ничего утешительного не вырисовывалось. Если Банзай не изменился, а это почти не вызывало сомнений, то следить за ним так и будут. Пока или он не попадется, либо им не надоест. Значит, с месяц приблизительно придется ходить с «хвостиком». Банзай же упертый, как осёл. В школе, бывало, он сам чувствовал, что не прав в ответах, но упорно доказывал обратное. Учителя уже и не спорили с ним, не тратили нервные клетки понапрасну. Раз он сказал про слежку, так и придется смириться. Вопрос другой: как избавится от топтуна на сегодняшний день? Предстояло поехать в Энск. И вряд ли он туда доедет, перехватят его бойцы Банзая, и кулон отберут, и по ребрам надают, если не сказать большего. Ничего путного Слава придумать не мог, и обратился к классике, которая уже приелась и в детективных романах, и полицейских сериалах. Придется рисковать, а что еще делать. Он уповал лишь на то, что топтун не отличается сообразительностью и смекалкой. Банзай вряд ли бы взял к себе в бригаду человека умнее его самого. На их фоне он должен, по логике вещей, выглядеть умным до желания подрожать и копировать. Так, наверное, и есть. Впрочем, есть и риск, но…. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Да и желание утереть нос однокласснику было хоть и неуместным, но огромным-огромным. И поделать с этим было ничего нельзя.
Слава вымыл после завтрака посуду и достал с антресолей большую коробку, в которой хранились его старые, детские и юношеские, памятные мелочи. В том числе почти все предметы его «сорочинской коллекции». Именно так называл ее отец. Потому, как Слава, словно сорока, тащил в дом то, что ему понравилось, что было диковинкой или большой редкостью. Коллекция состояла из значков, марок, спичечных и сигаретных этикеток, ключей, брелков и прочее, прочее, прочее. Сейчас Славу интересовала разборная трость, которой обычно пользуются незрячие люди. Она была сделана из множества коротких металлических трубочек, которые соединялись между собой плотной резинкой. И главный плюс этой трости было то, что она легко складывалась, умещаясь в карман, и так же непринужденно раскладывалась. Опереться при ходьбе на нее было невозможно, да и назначение у нее было только одно – простукивать перед собой дорожку. Она была на месте, что не могло ни обрадовать Ореха. Трость в его плане играла первостепенную роль. И перекраивать намеченное теперь не было нужды. Так же из недр антресоли была вынута и двойная куртка: синяя с одной стороны, и черная с другой, стоит только вывернуть ее наизнанку.
Кроссовки оставил прежние, что на полразмера, превышающие собственный размер. Перед тем, как выйти на улицу, Орешкин присел, по старой доброй традиции, «на дорожку». Ритуал немного затянулся, ибо Слава залюбовался шедевром ювелирного искусства и потерял счет времени. Вычурный вензель «НР», Наум Рапопорт, притягивал взгляд. Игра света в призме камня просто завораживала. И только кукушка с хрипотцой в голосе вернула Славу к реальности. Он вскочил и решительно направился к двери. В прихожей лишь на мгновение задержался около зеркала, игриво подмигнул:
— Ни пуха, ни пера!
— К черту! — ответило отражение, вмиг ставшее серьезнее.
Он неспешным шагом вышел во двор, постоял пару минут, глубоко (насколько это позволяли сломанные ребра) вздохнул пока еще свежего воздуха. И лишь потом направился по тротуару в сторону центра городка. Спинным мозгом он уловил слежку за собою. Тогда он остановился около огромной витрины магазина и стал внимательно рассматривать товар за толстым стеклом. И поймал-таки такой ракурс, что разглядел топтуна. Его внешний вид даже рассмешил Орешкина. Все как в шпионских боевиках: черные очки, поднятый ворот темной куртки, руки в карманах. «Хочешь кино? Поиграем в кино» — Слава вошел в раж. Азарт полностью захватил его в свои цепкие и липкие лапы, не собираясь просто так отпускать. И они проследовали в центр, друг за другом, соблюдая дистанцию.
«Пора!» — приказал себе Слава и зашел в небольшой магазинчик бытовых товаров. «Хвост» не рискнул зайти следом, боясь обнаружить себя в маленьком пространстве, и остался ожидать на улице.
Не успел Слава переступить порог магазина, как к нему тут же направилась молоденькая девчонка, работающая консультантом. Наверное, работающая первый день, потому, как робость, стеснительность и взволнованность явно читались на ее миловидном лице. Слава вдруг ощутил дикое желание пошутить, тем самым снять свое внутреннее напряжение.
Он шагнул навстречу ей и вкрадчиво так спросил:
— Добрый день! Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Пять секунд девушка находилась в полном ступоре, только большими глазенками хлопала. А потом она выдала:
— Да, купите что-нибудь, пожалуйста... — и виновато так улыбается.
Орешкин лишь улыбнулся в ответ и пошел вдоль ряда стиральных машин, холодильников и микроволновых печей. А потом нырнул за стеллаж, где и преобразился. Вывернув куртку наизнанку, он сменил ее цвет, надел бейсболку и темные очки, достал разборную тросточку. Теперь он смахивал на слепого человека. Нервно постукивая перед собой тросточкой, Слава покинул магазин. В голове упорно бились слова заклинания, надеясь, что подручный Банзая так же не отягощен большим интеллектом и сообразительностью. И надеждам было суждено сбыться. Топтун так и остался около магазина, и на слепого покупателя он даже не взглянул. Орешкин зашел за угол магазина, до автобусной остановки оставалось пройти каких-то двадцать метров. Было огромное желание в несколько прыжков преодолеть это расстояние и нырнуть во чрево «Газели». Но Славе хватило ума и хладнокровия не поступать опрометчиво, тем более такие выкрутасы при сломанных ребрах были крайне небезопасны. Дождался следующей маршрутки, из окон которой он увидел, как «хвост» так и замер в ожидающей позе. Усмехнулся, удача была на его стороне. И уже спустя полчаса он сменил «Газель» на автобус межгородского маршрута, который и повез его в славный город Энск.
== 43 ==
Влияние удачи, видимо, не распространялось на большие расстояния, и в городе Энске фортуна окончательно отвернулась от Орешкина.
Пришлось приложить немало усилий и нервных клеток, чтобы на улице Овражной отыскать именно тот дом, около которого он высаживал Вику. Дом, в конце концов, отыскал, а вот ни подъезд, ни номера квартиры, ни телефона он не знал. Да что там говорить, он даже фамилия девчонки ему была не известна. В полном замешательстве он стоял около дома и беспомощным взглядом окидывал многочисленные окна его. Этот факт совсем вылетел из-под его пристального внимания, когда он поминутно и пошагово планировал весь сегодняшний день. Теперь этот план грозился не уложиться в отведенное время, что могло повлечь за собой новые проблемы. Из раздумья невеселого содержания его вывел мобильный телефон, так неожиданно зазвонивший. Номер был совершенно незнакомым.
— Да! — ответил он незнакомому оппоненту, но тот поспешно отключился.
Из одного из пяти подъездов дома во двор выскочил в столь ранний час тинэйджер, неся подмышкой новенький скейтборд.
— Здорово, парнишка, — остановил его Слава.
— Здоровее видали, — усмехнулся паренек, оглядывая щуплую фигуру Орешкина.
— Это точно, — решил поддержать шутливый тон Слава. — Совсем я старый и больной. И потому мне необходима твоя подмога.
— Бюро бесплатных услуг – это архаично.
— Не вопрос! — пришла очередь усмехнуться Славе. У нового поколения бизнес был привит с пеленок. — Значит, ты в этом доме проживаешь?
— Ага. Всю свою сознательную, да и не сознательную тоже, жизнь, — паренек был в игривом настроении, и сам получал от этого эстетическое удовольствие.
— Мне нужна Вика. Девушка, лет восемнадцати. Темные волосы, карие глазки, татуировка дракончика на лопатке.
Тинэйджер более внимательным, даже где-то пристальным, взглядом осмотрел Ореха:
— Ты из Городищ?
— Да. А что?
— Просто Вика тоже там учится. И видимо имеет у местных парней большую популярность.
— С чего такие выводы?
— Да спрашивал ее тут один. Тоже из Городищ.
— Кто? — неприятная догадка засверлила в голове.
— Да вроде такой же молодой, как и ты. Но уже Александр Михайлович.
Черт! Банзай!!! Он уже и сюда протянул свои нечистоплотные ручонки.
— И что, он поговорил с Викой?
— Нет. Только со мной. Вот на этом же самом месте, за десятку долларов. — Слава поспешил достать банкноту и протянул ее мальцу. Купюра в одно мгновение исчезла в одном из многочисленных карманов куртки парнишки. — Говорю слово в слово. Сестры нет дома. Она поругалась с родителями и сбежала в неизвестном направлении. Даже SIM карту поменяла.
— Вика – твоя сестра?! — удивился Слава такому стечению обстоятельств.
— Да.
— И где же она может быть?
— А кто ее знает? Ничего, вернется. Кушать захочет – приползет.
— Слушай, а тебя как зовут?
— Предки нарекли Виктором, что в переводе с латинского означает «победитель».
— Хорошо, Витя. Слушай теперь внимательно. Твоя сестренка попала в очень неприятную историю. Этот Александр Михайлович, он же Банзай, преследует ее.
— А ты, значит, хороший? Белый и пушистый! — усмехнулся паренек.
— Конечно, ты можешь мне не поверить, и это твое право. Только мне не до смеха, а уж Вики – тем более. Я просто хочу помочь хорошей девчонке, и все. Держи еще двадцатку, но с одним условием.
— Каким? — купюра вновь по велению волшебной палочке испарилась, спрятавшись в каком-то кармашке.
— Если Вика появиться, то передай ей мой номер телефона. — Орех вырвал из блокнота листок, и написал ряд цифр. — Только пусть обязательно позвонит. Это очень важно, это в ее интересах.
— Хорошо, — листок последовал за банкнотами.
— Только не забудь.
— Ok, старичок!
Он не успел отъехать и трех метров, как Слава окликнул его:
— А бесплатно можешь мне сказать, как проехать на улицу Энергетиков?
Виктор только рассмеялся:
— Садись на «двойку» или «четверку» и дуй до площади Советов, а там…. Там тебе подскажут. Это наше деловое Сити, и народу бродит тьма-тьмущая.
— Спасибо.
— Давай.
Дом на улице Энергетиков был полной противоположностью новенькому, многоэтажному жилому комплексу на Овражной улице. Обшарпанная непогодой и годами «хрущевка», давно не крашенная, не ухоженная равнодушными жильцами и работниками коммунальных служб. Мусор вывозился нерегулярно, и ветер гонял по двору обрывки газет и целлофановые пакеты. На лавочке перед первым подъездом сидели две старушки, эдакие всезнайки. Привычная, тривиальная картинка. Они лузгали семечки и лениво разговаривали. Вот к ним и направился Орешкин.
— Здравствуйте, бабушки.
— Здравствуй, милок, — чуть ли не в унисон ответили бабули. Обрадовались, видимо беседовать друг с другом уже порядком приелось.
— Не подскажите, в каком подъезде находится сорок третья квартира.
— А кого тебе там надо, сынок? — спросила та, что была чуть постарше.
— Шаповалову Ангелину Степановну.
Старушки переглянулись, задумались, о чем-то шепотом переговорили, и, перебивая друг друга, выдали Славе информацию:
— Так она давно тут не живет.
— Родители ее померли.
— И она уехала.
— Двадцать годов уж минуло.
— Двадцать пять, — поправила вторая бабка, на что первая тут же болезненно отреагировала:
— Нет, двадцать. Семеновна горела двадцать пять лет назад, а Ангелины уже в то время не было.
— А может и была, — пошла в наступление вторая.
Слава решил вмешаться, пока их спор не ушел в дебри воспоминаний мелких деталей:
— А вы не знаете, куда она уехала?
— Да кто ее знает. Выскочила замуж, и укатила.
— Ну, извините. Спасибо.
И тут не повезло. Приходилось возвращаться домой с отрицательным пассивом.
== 44 ==
А вот везти бесценный кулон обратно было где-то опасно, рисковать ведь тоже можно лишь до определенного уровня. А дальше – бесшабашность и безалаберность. Орешкин и не удивится, если Банзай со своими головорезами прочесали весь городок, оставили кругом засады. Попадется в два счета, и тогда все его старания и сгоревшие нервные клетки окажутся напрасными и никчемными. Опять оторвал от мыслей мобильник, этот незаменимый предмет повседневности. Но оппонент снова не пожелал продолжить разговор. Опять ошиблись номером. Так и не приняв окончательного решения, Слава отправился на автовокзал. И там пришло озарение, едва он увидел табличку на стекле маршрутки. Через мгновение он приобрел билет до деревни, где жила его бабушка. «Заодно и поговорю с ней на счет родителей. Не может быть того, чтобы баба Лиза не была в курсе. Не верю!».
Настрой был решительным, и, пока «Газель» неслась между полями с дружными всходами и лесами смешанных пород, Слава все обдумывал, как лучше начать этот малоприятный разговор. Увлекся всевозможными вариантами так тщательно, что едва не проехал нужную остановку.
Бабушка его не ждала, и потому радость ее была беспредельно открытой и бурной.
— Ты разве не на машине?
— Она сломалась.
Она более внимательно пригляделась к внуку, и заметила-таки некоторую скованность при движении.
— Что-то ты совсем спал с лица?
— Ребра поломал, — пришлось сознаться. Да и начинать тяжелый разговор вот так, сходу и в лоб, не хотелось. Пусть бабушка еще немного порадуется его неожиданному приезду.
— Раздевайся и ложись.
— Я был у врачей.
— Ложись, ложись, — бабка уже мыла руки, словно готовилась к хирургической операции. Славе пришлось подчиниться. Старушка осторожно ощупала живот и грудь. — А зачем так рано встал? Дома тебе надо лежать, а не раскатываться по области.
— На работе не признают больничные листы, — ответил Ярослав, принимая вертикальное положение.
— Тогда бросай эту работу. Пенсия у меня хорошая, слава Богу, Пенсионный фонд не обижает, вовремя добавляет и выплачивает. — Она не утратила с годами чувство юмора. — На смерть свою нежданную я уже накопила. А куда еще их девать-то? Не солить же вместе с груздями?
— А ты покупай себе побольше вкуснятины. И не говори о смерти, ладно?
— Я тебе травку сейчас одну заварю, она кости хорошо укрепляет.
— Да не надо, бабуль. Я ведь ненадолго заскочил. Вот посижу с часок, и поеду.
— Что так?
— Надо.
— Сейчас тогда я быстренько тебе гостинцев приготовлю. Варенье, соленье, медок.
— Бабуль! — взмолился Слава. — Я ведь не на машине, а тащить сумки еще тяжело, ребра болят.
— Немножко можно. Не с пустыми же руками я тебя от себя отпущу. Значит так, я в погребок, а ты вон щи разогрей, да чайник поставь, — бабка с завидной легкостью бросилась во двор.
А Слава только этого и ждал. Он тут же забрался на русскую печку, где еще в детстве он устроил небольшой тайник. Прятал от любознательной бабки пустые патроны, сигареты и карты с полуобнаженными девицами. С помощью перочинного ножика Ярик отковырнул небольшой квадрат фанеры, за которым и скрывалась небольшая ниша. Сейчас там, кроме густого слоя пыли, ничего не было. Он положил в тайник кулон, тщательно завернутый в полиэтилен, и вставил фанерку на место. Платно легла, почти незаметная для чужих глаз.
— Лежи до лучших времен. Пока твою хозяйку я не разыщу. — Он слез с печи, и поставил греться чайник. Кушать совсем не хотелось, либо после плотного завтрака, либо аппетита не было вследствие пережитого. Едва бабушка переступила порог комнаты, как Слава протянул ей лист бумаги. Тянуть время было уже невыносимо.
— Что это?
— Прочитай.
Она нашла в комоде очки, села за стол напротив Славы, и принялась читать. А он просто наблюдал на ее реакцией. И чем дальше она читала текст, тем больше на ее старческом лице проявлялось волнение и беспокойство. Даже руки заметно задрожали. Дочитала, медленно сняла очки, аккуратно сложила лист по сгибам, усердно пряча взгляд.
— Что это? — в свою очередь поинтересовался Ярик, и бабка тяжело вздохнула:
— Говорила же я Оленьке: сожги ты эту бумагу от греха подальше. Да не послушалась меня моя девочка, уперлась. Говорит: нет, вдруг появится эта женщина, и отберет у нас Славочку.
— Значит, это правда?! — Орех вдруг поймал себя на мысли, что где-то в глубине души он надеялся, что все это – ложь, сон, чей-то неудачный розыгрыш. Увы, все оказалось явью. Горькою правдою.
— Они, ну, твои родители, так хорошо жили, так любили друг друга, оберегали, жалели. Жили, душа в душу, на зависть всем и вся. И в квартире все было, и машину купили, и на сберкнижку откладывали. Вот только одна напасть: детей никак не могли родить. Оленька и лечилась, и на дорогие курорты ездила, и по бабкам моталась, да и я ее травками да корешками поила. Ничего! Отчаялись было уже, а тут и познакомились с этой молоденькой парочкой. Оба студенты, не расписаны, жить негде. А пузо уже на нос лезет. Они и сговорились, не знаю как, но сговорились. Вот и купили тебя.
— То есть, как это купили?
— За двадцать пять тысяч рублей купили. А ты представляешь, какие это были деньги в те времена? Огромные! Пришлось им тогда и машину продать, и кое-что из дома, золото там, хрусталь чешский, ковры персидские. Уехали они тогда сразу из Энска в Городище. Хоть и стали жить скромнее, но счастье было бесконечное. — Она вздохнула и замолчала. Молчал и Слава, а что он мог сказать? Трудно пережить за столь короткое время такую весть. Переосмыслить надо, прислушаться к сердцу.
— Поеду я, баб. Эту неделю я работаю, а вот на следующей – абсолютно свободен. Жди в гости. Забор надо залатать, а то куры, поди, все грядки перелопатили. Да и трубы печные надо почистить.
— Хорошо, внучок, — она утерла краем платочка повлажневшие глаза.
== 45 ==
Седой, а именно такая погремуха была у топтуна, который по приказу Банзая должен был не спускать глаз с Орешкина. Куда бы тот не пошел, не поехал, и даже не полетел. Но Седой упустил объект из-под пристального наблюдения. Тот зашел в магазин бытовой техники, и…. Исчез, испарился, телепортировался. Битых полтора часа Седой рисовался около входа прежде, чем решился последовать за ним в этот храм Гермеса. Но Ореха там не обнаружил. Лишь парочка консультантов и с десяток потенциальных покупателей. И все. Никто толком так и не понял, что хотел Седой, смешно угрожая и брызгая слюной. Несолоно хлебавши, топтун выскочил на улицу, лихорадочно оглядывая оживленный проспект. Машины шли потоком, пешеходов тоже было не меньше. Седой сгоряча едва не позвонил Банзаю, не сообщил о форс-мажоре, но вовремя спохватился, убрал обратно телефон. Он только на миг вспомнил, каким бывает бригадир в гневе. Банзай ведь, и без состояния аффекта, убить может любого, за более мелкую провинность. А уж про такой «косяк» и говорить не приходится. Но если и не убьет, то из бригады, как пить дать, попрет. А ведь многие из подрастающего поколения просто грезят попасть к нему в бригаду. Тут тепло и сытно. Стрессовая ситуация заставила-таки небольшое наличие ума включиться и заработать. Седой из телефона-автомата позвонил сначала на домашний номер Орешкина, но никто не поднимал на том конце провода трубку.
— Значит, домой ты не вернулся. И куда же, интересно, ты мог отправиться? Черт тебя побери! И как ты только смог проскользнуть мимо меня? Неужели, когда я прикуривал, отвернулся от ветра? Наверное! — потом он набрал номер мобильного телефона. Слава ответил, и Седой, естественно, ничего не стал говорить. — Где же ты, Орешек? В зоне доступа, но где?
Он поехал в ресторан, но и в «Эре» Ореха не было. Так и метался незадачливый топтун по городу в течение всего светового дня. Несколько раз он стучался в дверь его квартиры, звонил и на стационарный и на мобильный телефон. Слава регулярно отвечал «да», что еще больше злило Седого. Он молился лишь об одном, чтобы Банзай лично не проверил его работу. Хотя и звонил пару раз, интересовался ходом слежки. И каждый раз Седому не хватало смелости признаться шефу, что он «сидит в калоше».
— Сидит дома, и не носа не кажет, — врал он, нагоняя тем самым на себя еще больший страх перед неизбежностью расправы.
А время неумолимо шло. Вот уже и вечерние сумерки вошли в город через восточные ворота. Зажигались фонари, улицы заметно пустели.
— А ведь Орешкин сегодня должен быть на работе. Сегодня смена их группы. И вот если он и там не объявится, то мне точно не сносить головы. Тайное станет явным, обман раскроется – и все! Прощай, сытая жизнь! Привет, инвалидность! В лучшем случае.
Опустошенный, растоптанный собственными не радужными мыслями, с замирающим сердцем, Седой, в который раз приехал к ресторану. Едва переступив порог «Эры», на увидел Орешкина. Тот спокойно сидел на эстраде и настраивал бас-гитару. От сердца вмиг отлегло, и невидимая тяжесть свалилась с плеч. И тут же возникло дикое желание промочить горло чем-нибудь спиртосодержащим. Он подошел к бару, заказал себе двойное виски и позвонил Банзаю:
— Он приехал в «Эру».
— Хорошо. Сейчас тебя сменят, отдыхай.
Слава тоже заметил «хвоста» когда тот нарисовался на пороге, и по его несчастному виду понял, что парень пережил не самый счастливый день в своей жизни. Извелся весь.
«А ведь это он звонил и молчал, — осенила его догадка. — Ну, что ж, теперь уже караульте – не караульте, а кулона вам не видать, как собственных ушей. Жаль, что Банзаю нельзя обо все рассказать, чтобы увидеть выражение его глаз. Теперь-то я понимаю книжный и киношных героев, которые оставляют для милиции следы и подсказки. Они хотят, чтобы их поймали, чтобы при встрече посмеяться операм в лицо».
Он провернул такое дело, но погода на душе не изменилась. Все такая же ненастная, пасмурная, и ужасно противная.
== 46 ==
Несколько раз на дню Орешкин перечитывал заявление от Шаповаловой. Знал уже наизусть, не только текст, помнил каждую запятую и точку, даже особенности почерка. Наверное, из тысячи образцов он, не хуже опытного графолога, безошибочно определит руку этой самой А.С.
Он не знал, что делать с этими знаниями. Как поступить? Что предпринять? Внезапно раскрывшаяся тайна отравила его существование. Выбила из накатанной колеи. Слава не радовался наступившему лету, победе любимого футбольного клуба над принципиальным соперником, ни проливному теплому дождичку. Он не единожды пытался отвлечь себя другими мыслями, повседневными делами и заботами, но ничего не получалось. Текущая жизнь отошла на второй план. Только мысли о родителях постоянно бились в висках, пульсировали, причиняя душевную боль.
Он часами бродил по городу, посещая кинотеатры и выставки. Правда, никогда не выдерживал весь сеанс по времени, вставал и уходил. Ему было словно тесно, в квартире, в городе, в жизни. Несколько раз звонил Борису, перекидывался назначающими ничего фразами, намекая на совместный отдых где-нибудь за городом, у костра в компании тучи комаров. Борис либо не понимал, либо, и скорее всего, ловко уходил от предложения, ссылаясь на занятость. Только на работе все тревожные мысли оставляли его. Слава погружался целиком в волшебный мир инструментального волшебства. Теперь время работы пролетали в одно мгновение, и он снова оставался наедине с собой. И снова мысли и терзания возвращались, дыша ядом и отчаяньем.
Услышал как-то ранним утром по радио, что ремонт в квартире, перестановка мебели способствует улучшению настроения и меняет кардинально течение жизни. Услышал и ухватился за идею, словно утопающий за соломинку.
Начал он с генеральной уборки. Окна, потолки, двери поверглись тщательной влажной, с применением «химического оружия», уборке. Ковры и бархатные шторы были отправлены в химчистку. Цветы пересажаны в новую землю, и даже в новые горшки. Библиотека пропылесосена с пристрастием. В порыве Слава купил новый и модный кафель в ванную комнату, предварительно ободрав прежний. Но вот тут пыл и закончился. Пришло полное безразличие к окружающему. Он просто валялся на тахте, бессмысленным взглядом обозревая пространство.
С неожиданным визитом нагрянула Стелла:
— Привет!
— Привет! Как здоровье? — Стелла увидела чистоту, вдохнула свежесть. — Здесь как-то все переменилось.
— Да, — только ради приличия, а не по собственным ощущениям, согласился с нею Ярик. — Просто навел порядок, да небольшую перестановку сделал.
— Готовишься к чему-нибудь важному? — она приятно улыбнулась и, видя, что Слава не совсем ее понимает, пояснила. — Так было всегда принять на Руси: перед большими и важными событиями в доме всегда проводили ремонт. Уж не жениться ли ты собрался?
— Нет, — покачал головой Слава. — Мне это счастье не грозит в обозреваемом будущем.
— Что так?
— Надо получить образование, устроиться на хорошую работу, найти ту единственную, с кем захочу просыпаться каждое утро. Пошли лучше пить чай!
— С удовольствием. Кстати, к чаю я принесла пряники. Ты любишь пряники?
— Люблю. Тульские, печатные. И не стоило тебе тратиться, у меня все есть. — Он разлил чай по чашкам.
— А это особенные пряники. Я их сама пекла.
Слава улыбнулся:
— А помнится, ты говорила, что вообще не можешь готовить.
Стелла спрятала лукавую улыбку за большим бокалом:
— Вот, решила начать. Учиться никогда не поздно.
Слава откусил пряник, напрасно ожидая безвкусицы.
— М! Недурно. Если у тебя такая первая попытка, что тогда можно ожидать в будущем?
— У меня хороший учитель, — довольно ответила девушка, и добавила чуть тише. — И стимул тоже.
Но Орешкин оставил эту фразу без внимания, и перевел разговор на иную тему. Вообще, они провели время весело и беззаботно. Стелла уговорила парня показать их семейный альбом. И вновь, глядя на снимки, нахлынули чувства, с которыми он тщетно боролся в последнее время. Девушка заметила резкую перемену настроения, и вспомнила о каком-то там важном деле. Ушла, заставив Ярослава задуматься об истинной цели ее визита:
— Девочка чего-то хочет. А вот что хочет женщина – мужчинам никогда не понять. Нет в природе более загадочного и парадоксального существа, чем женщина. Ее логические размышления необъяснимы, они не укладываются в рамки никакой из наук. Ясно мне только одно: у них с Борькой что-то происходит. И Стелла ловко, даже виртуозно я бы сказал, уходила от разговора о Борисе. Поругались? Разбежались? И что? Она сама решила проявить инициативу и начала осаду моей крепости? Ой, не льсти себе, Орешек. Девочка – не по тебе. И что я? Как мне поступить, если дело все-таки движется по этому сюжету? Может, позвонить Борису, и прокачать эту тему? Ведь сам он никогда не заговорит о наболевшем. Наверняка, переживает сильно. И это понятно. Не каждый день от тебя уходит такая шикарная девчонка. Удар по самолюбию тот еще! Самооценка упала до уровня плинтуса.
Он был немного рад, хотя и стыдил себя за это. Оправдание нашлось, к сожалению, достаточно быстро. Беда у друга отодвигали собственную идею-фикс на второстепенную роль.
== 47 ==
Сладкомедов сидел в своем рабочем кабинете, пил мелкими глоточками кофе, и просматривал бумаги. И это были отнюдь не рабочие документы. Депутатские обязанности были Олегу Ивановичу неинтересными и утомительными. И занимался он ими лишь в крайних случаях, когда откладывать уже было некуда.
Куда интереснее, а главное прибыльнее, была его тайная деятельность. Торговля и общепит. Но сейчас и финансовый отчет, с его приятными цифрами чистой прибыли, был отложен в стол. Все внимание Сладкомедова было приковано к тоненькой папочке, которую курьер доставил пять минут назад. Это был отчет частного детективного агентства, которое за хорошее вознаграждение, в столь короткие сроки так продуктивно и оперативно собрали весь материал. То было полное досье на Бориса, именно с этим молодым человеком сбежала его родная дочь. Правда, отчет немного задержался, но вины наемных детективов в том не было. Это его Стеллочка так быстро наигралась в семейную жизнь, и вернулась под теплое крыло родительской опеки. Притихшая вернулась дочь, быт быстро сбил с нее гонор и спесь. Изменилась, вроде. И тут же ударилась насыщать свой очередной каприз. Занялась кулинарией, и целыми днями она торчит на кухне, где под присмотром Маруси познает азы этого искусства. Насколько хватит запала, когда иссякнет терпение – неизвестно. Каждый раз ее очередной каприз длится по-разному. Она и писать картины начинала, как мать. И к большому теннису пыталась привить любовь, глядя на отца. И марки собирала, и стихи писала, и кактусы выращивала. И каждый раз ей все надоедало. И Стелла возвращалась в свое привычное русло, к своему любимому занятию: ничего не делать. Лежать днями на диванчике, листать гламурные журнальчики, изучая изменения в мире моды и светских сплетен, при этом постоянно слушать глуповатую музыку с примитивными текстами.
— А не поторопился ли я, прикрыв молодым финансовый поток? Борис, как оказывается, очень даже не плохая партия. — Он листал папочку, внимательно изучая каждый лист бумаги. — Может, и они не разбежались бы так быстро. На голодный желудок и секс не в радость. Не подумал как-то сразу. Иметь родственников из налоговой полиции – это же подарок судьбы. А я отвернулся от него. Не первые, конечно, они люди в органах, но и не последние. Да, ошибочка вышла. Расквадрат твою гипотенузу!
Он встал из мягкого кресла, неспешно прошелся по кабинету, распахнул настежь окно. Закурил, хотя пытался бросить пагубную привычку, ограничив дневной рацион сигарет.
— А Стелла не высказывала обиды по этому поводу. Может, причина кроется совсем в ином? Характером не сошлись? А что, очень банальная и популярная причина. Надо вечерком переговорить с ней. Осторожно только, деликатно. — Приняв окончательное решение, тяжело вздохнув, он приступил к служебным вопросам.
Вечером же его ожидали в доме совсем иные события и дела. Все началось за ужином. Жена, нарушая тишину, сделала неожиданное заявление, обращаясь к нему с приклеенной миловидной улыбкой:
— Олег, я тщательно обдумала твое предложение, пожалуй, приму все доводы и даю свое согласие.
Сладкомедов только собирался глотнуть испанское вино, которое так заманчиво плескалось в большом фужере, но услышав от жены такое, поставил нектар на место. А жена, между тем, обратилась к своей матери и Стелле, давая пояснения:
— Олег вот уговаривает меня устроить персональную выставку своих работ.
Ах, лиса! Ах, какой хитрый ход! Знала ведь, что в присутствии теще и дочери он не станет упираться и отрицать. Доказывать, что он не это имел в виду, значит, признаться в своем равнодушие к собственной супруге. Жена же вошла в пике, ее понесло, и остановить было даже где-то рискованно. В последнее время она всегда находилась на грани нервного срыва, и могла наломать дров.
— Но сначала я хотела бы вам показать свои работы. И потому, сразу после ужина, я вас всех приглашаю в свою мастерскую.
— Давно пора, — Стелла единственная, кто был откровенно рад. — Может, это и станет первым шагом к нашему единению. А то, на самом деле, живем под одной крышей как представители разных классов фауны. Соседи по коммунальной квартире и те живут намного дружнее. — Сказала именно то, что каждый сидящий за столом давно чувствовал, но так и не решался ничего сделать, или просто высказаться по этому поводу.
Картины произвели двоякое впечатление. Тут были и пейзажи, и натюрморты, и портреты. Стиль тоже не выдерживал единой линии и рамок. Смешанный и далеко непонятный. Теща была сдержана в своих комментариях, ибо предпочитала и принимала только классику. Дочь, наоборот, была в полном восторге, и не сдерживала выплескивающиеся эмоции. Олег пока воздержался. Задумался. И было над чем. Слишком часто на картинах жена изображала некого молодого человека, акцентирую внимание на его глазах. И вновь подумал, что супруге не помешают сеансы у хорошего психолога.
== 48 ==
Орешкин придумал-таки способ примириться с Борисом, хотя слово «примириться» не точно определяло положение дел. Заморозки – вот, наверное, верный диагноз. Но и это не важно, главное найден рецепт. И Слава приступил к его осуществлению. Налепил большое количество фирменных пельменей, из трех сортов мяса, говядины, свинины и дичи. А к ним – сливочно-чесночный соус, рецепт которого мать только после обильных уговоров открыла ему. И только после позвонил другу:
— Ты сильно занят?
— Да, очень. Сижу и убиваю свободное время, но мне кажется, что оно бессмертно. — Настроение у Бориса было подходящим.
— Не желаешь помочь старому и больному другу?
— С удовольствием, — тут же откликнулся он. Слава даже ярко представил, как широко, чуть глуповато, тот расплылся в улыбке.
— Тогда бери рабочую форму, и дуй ко мне.
— Что еще захватить?
— Возьми хорошего вина. После работы посидим, раздавим.
— А на закуску что?
— Я уже налепил пельмешки.
— И соус?
— И соус.
— М! Открывай двери, я скоро буду.
Кажется, стена непонимания и отчуждения, которая возникла между ними, дала серьезные трещины. По крайней мере, Ярослав на это надеялся. Так хотелось вернуть светлое и чистое время их дружбы. Орешкин в пылу радостного предвкушения подумал было, что Борису можно поведать историю с кулоном. Но, спустя мгновения, пожурил себя за поспешность. Ведь он и сам до конца не был уверенным, что эта история закончилась. Гуляя по городу, он замечал слежку за собой, хотя и не придавал сему факту большого значения. Научился не думать об этом, даже как-то привык. Не мешало и не напрягало. Значит, все по-прежнему должно сохраниться в тайне. Чем меньше народу в курсе секрета, тем больше у того шанса таковым и остаться.
— Ну? Чем бы будем таким заниматься, что после этого устроим праздник чревоугодия? — Борис окинул взглядом музейную чистоту комнаты. — Как в операционной. Мы что, удалять аппендикс будем?
— Ты глянь лучше сюда, — Слава подвел друга к санузлу и распахнул дверь. — Будем менять кафель. Или не будем?
— Будем. Зря я, что ли вина закупил. — Он потряс пакетом. Да, одна бутылка звенеть не будет, а две звенят не так.
За работой, с шутками и подколками, время просто понеслось вскачь. Все невеселые мысли отошли в тень, тревоги затихли и затаились. Работа спорилась, просто дрожала в руках «мастеров». И пусть не все так идеально, но частицу души, и не малую долю, они вложили. И потому радовались результаты, как маленькие детки новогоднему сюрпризу. Санузел тоже засверкал свежестью и чистотой.
— Вот теперь можно и желудки порадовать, — Борис еще раз внимательно осмотрел итоги их совместного труда. — Красота! Надо же, у нас и так получилось?!
Они поочередно приняли душ, замочили рабочую форму в ванне, и прошли на кухню. Пока Борис возился со стареньким штопором, раскупоривая бутылки, Слава вылавливал пельмени и сервировал стол. По середине – красовалось огромное блюдо с горой вкусно пахнущих пельменей, их окружали розетки со сметаной, майонезом, горчицей, кетчупом, уксусом и соусом. Борис с некоторой опаской посмотрел на сибирские большие пельмени.
— Осилим?
— Что не съедим, то надкусим. Разливай!
Багряное вино смачно полилось в бокалы. Борис первым поднял свою чашу и многозначительно произнес:
— За нас!
Обоим был понятен весь объем столь короткого тоста. Добавить что-либо – только испортить. Выпили и налегли на сочные, тающие во рту, пельмешки. Аппетита звать не приходилось, он давно уже витал на маленькой и уютной кухне. На душе вмиг сделалось легко и покойно. Лишь маленький червячок сомнения точил душу Славы: а что, если Борис узнает о визите Стеллы не из уст друга. Поймет не так, обидится, и будет в том прав.
— Борь, скажи, только честно, а что происходит у вас со Стеллой?
Борис сморщился, как от внезапной зубной боли, и вновь наполнил бокалы:
— Она ушла от меня.
— Ты любишь ее? — после осушенного бокала спросил Слава.
— Переживаю, — ушел от прямого ответа друг.
— Она приходила сюда.
Вилка в руке Бориса замерла. Большая жирная капля соуса скатилась с пельмешки и плюхнулась на стол.
— Зачем?
— А кто может знать истинную причину поступка женщины? Порой мне кажется, что они и сами не знают точного ответа.
— Не все, — друг почему-то был уверен, что Стелла точно знала, что хочет, и как этого добиться.
— Ты, надеюсь, не забыл о нашем разговоре на эту тему?
— Нет.
— Так вот, я снова тебе повторяю: я никогда не встану между вами, как бы сильно мне не нравилась Стелла.
— Но….
— Никаких «но» я даже рассматривать не стану. Я уже сказал, и от слов своих не отрекусь. И давай сейчас поклянемся друг другу, что больше никогда не станем влюбляться в одну девчонку. Наша дружба выдержала тяжелое испытание. Второго шанса судьба нам может и не дать.
— Золотые слова, Ярик! За это тоже надо выпить, — он раскупорил третью бутылку. — За нашу настоящую, мужскую дружбу.
— За нас! — они опустошили бокалы. — Кстати, завтра футбол. Может, сходим?
— Наши с вашими, — пошутил Слава. Проснулся его мобильный телефон. — SMS пришла. — Он прочитал сообщение и рассмеялся в голос.
— Что там? — нетерпеливо поинтересовался Борис.
— Мегафон, блин! Как чует! «Вы приближаетесь к порогу отключения».
Борис тоже засмеялся:
— Вот это сервис! Вот это забота! Все, больнее не пьем! Иначе: отключимся.
== 49 ==
Проснулся Ярослав в разбитом состоянии. Проблема никуда не ушла, приукрасилась только похмельем и тяжестью после переедания. Требовала решения, настойчиво и незамедлительно. Вчера в застолье с Борисом, Слава так и не решился рассказать об этом. Не был уверен, что Борис адекватно вникнет в суть, да и алкоголь нанес красочные штрихи на истинное полотно проблемы. Пожалуй, только Вера могла правильно оценить ситуацию, и дать дельный совет. Не вставая с постели, Слава отослал сообщение на ее номер.
Орех: «Привет! Просыпайся! Может, тогда и день будет солнечным и ярким».
Вера: «Ты проснулся в хорошем настроении? Это внушает оптимизм».
Орех: «На самом деле – это маска. На душе слякоть и неопределенность».
Вера: «Расскажешь?».
Орех: «А мне больше и некому. Мои покойные родители – не мои родители. Я – плод суррогатной парочки».
Вера: «Ни фига себе поворот! Как ты?».
Орех: «Меня приобрели за большие деньги. Посоветуй, что мне делать?».
Вера: «Ты же любил своих родителей?».
Орех: «Конечно. Они самые лучшие».
Вера: «Тогда продолжай любить. Храни светлую и добрую память».
Орех: «А как быть с теми, биологическими?».
Вера: «Забудь».
Орех: «Думаешь, это так легко?».
Вера: «Нет, конечно. Наберись сил и терпения. Главное сейчас – это время. Лучший доктор на свете».
Орех: «Я хочу найти их».
Вера: «Зачем???».
Орех: «Просто посмотреть в глаза».
Вера: «Порыв твой понятен и банален. Что тебе это даст? Только лишнюю душевную боль и ненависть».
Орех: «А если им нужна моя помощь?».
Вера: «Тогда в скором времени посадишь их, совершенно чужих для себя людей, себе на шею».
Орех: «Ну, а если мне необходимо их сочувствие и понимание?».
Вера: «А получишь унижение и оскорбление».
Орех: «Ты мудра не по годам».
Вера: «Спасибо».
Орех: «Может, все-таки встретимся с тобой. Как-нибудь. Где-нибудь. Когда-нибудь» — Слава не удержался, нарушая их договоренность общаться только с помощью сообщений.
Вера: «Нет».
Орех: «Так категорично?».
Вера: «Да».
Орех: «Почему?».
Вера: «Самое страшное в жизни – разочарование. Сейчас у нас есть возможность мечтать и рисовать что хочется. Потом такого счастья уже не будет. Никогда».
Орех: «Да, наверное, ты права. Мне бы капельку твоей мудрости».
Вера: «Я – глупа, как пробковое дерево. Знаешь, сколько ошибок я совершила. Давать советы – это самое простое ремесло».
Орех: «Спасибо тебе, что ты есть».
Вера: «И тебе тоже. Я очень ценю нашу дружбу. До завтра?».
Орех: «До завтра!!!».
== 50 ==
Виктория думала, что никогда не закончится этот месяц адского труда. Теперь уж точно ее сюда не заманишь никакими коврижками. И подружка Светлана была такого же мнения. Она даже перестала много говорить, сил молоть языком просто не осталось. Хорошо, что с заработанными деньгами их не обманули. Даже премией поощрили за безупречный труд. Местную банду рэкетиров тоже посчастливилось избежать. Не успели они собрать свои вещи и сдать постельное белье, как на их место заселилась новая партия работниц. Света, глядя на их оптимистические улыбочки, грустно покачала головой:
— В России дураков на век вперед припасено.
— Это точно, — просто ответила Вика. Какие там шутки, разговаривать-то, без особой надобности, не хотелось. Казалось, что в организме скопилось столько усталости, что она вряд ли испарится даже после месячного бездействия. Хотелось просто лечь и умереть. А по ночам так часто снились наваристые горячие щи с пампушками и жареная картошка с грибочками. Даже аромат витал в воздухе, а во рту – послевкусие. И только об этом девушка мечтала всю обратную дорогу. Принять горячую ванну с огромным количеством пены, покушать так, чтоб икота напала, а потом завалится в кровать с хрустящим от чистоты бельем, и спать, спать, спать. Желательно без сновидений. Внезапная мысль пронзила ее насквозь: «А куда я еду?». И тут же в памяти вспыли лица родных: гневное отца, равнодушное братишки и смиренное матери. Боль обиды вернулась с удвоенной силой. Она расстроилась, что глаза вмиг повлажнели.
— Ты что побледнела, подруга? — Света вроде и дремала, но как-то уловила резкую перемену настроения Вики.
— Ничего, — ответила Таежная, не пожелавшая снова загрузить подружку своими проблемами.
— Устала? Я тоже, чертовски вымоталась. Уже скоро мы будем дома, и там отдохнем по полной программе. Николаша звонил, он нам каждой жарит по целой сковороде картошечки, с пеночками. А к ней – копченое сало, прозрачное, с мясными прожилками.
— Мне неудобно опять ехать к тебе, — хотя желудок и воображение кричали совсем об обратном.
— А вот это ты брось! Чего еще удумала? Поедешь, как миленькая, — грозным командным голосом заявила Света. Что-либо возражать не было сил.
И если волшебникам из детских сказок надо было загадать три желания, то Коля их просто угадал. К их появлению у порога квартиры были приготовлены и ванна, и обильный стол, и постели с чистым бельем. Девчонки сначала намылись, потом набросились на еду, словно стая оголодавших студентов. На его вопросы Света отвечала либо кивком головы, либо короткими междометиями. Он бросил выразительный взгляд на Вику «Что это с моей суженой? Она такая молчаливая!!!». Вика тоже ограничилась едва натянутой улыбкой. А потом – кровать. Блаженство! Рай!
Проснулась Вика в районе шести часов утра, сказывалась привычка. Сладко, со стоном, потянулась. Прислушалась к себе: усталость ушла, да не вся. А в квартире висела тишина, которая через мгновение оказалась ошибкою. Светлана уже вовсю хозяйничала на кухне, стараясь при этом создавать как можно меньше шума.
— Проснулась?
— Кажется.
— Вот и мне только кажется. Сейчас мы с тобой плотно и обильно позавтракаем, и снова баиньки.
— Не хочется, вроде.
— Ха, сейчас увидим. Нам только стоит хорошенько покушать, как опять наши глазки осоловеют, веки потяжелеют, ножки едва доведут до кроватки. Садись, и не спорь. Что за привычка, перечить старшим? — она начинала постепенно приходить в себя, хотя до прежнего уровня трещотки еще было далековато.
И она оказалась права. Откуда только сон взялся и куда он только лез.
Вечером Вика вышла на балкон, оставив супругов поворковать. Город в вечернее время суток преображался, становясь привлекательным и загадочным. Прохладный воздух с великой реки, набравшись к вечеру сил и наглости, шагал по улицам, играя молодыми листочками деревьев. Их шепот навевал легкую грусть, едва уловимую, и потому приятную. В небе поочередно зажигались звезды, и город, как зеркальное отражение, отвечал небесам включенными фонарями и окнами домов.
Она набрала номер телефона братишки:
— Привет, Витек!
— Ника? — он называл ее именно так. Виктория – это победа, а Ника – древнегреческая богиня победы. Вот такая незамысловатая логическая цепочка.
— Как дела? Как дома?
— У меня все в ажуре. А дома? Да, все по-старому. Ты вернешься?
— Не знаю. Простили?
— Кажется, нет.
— Тогда не вернусь, — с трудом подавила тяжелый вздох.
— А тебя тут разыскивали. Двое.
— Кто? Когда?
— Сначала некий Александр Михайлович. Потом Ярослав. Он, кстати, оставил свой номер телефона.
— Понятно, — хотя про Александра Михайловича она слышала впервые.
— Ярослав сказал, что этот Александр Михайлович – бандит по кличке Банзай. А он сам – белый и пушистый. Просил тебя обязательно перезвонить. Что-то важное, и тебя касаемо.
— Хорошо, скинь его номер по SMS.
— Нет проблем, лови.
— Пока.
— Звони.
— Позвоню, — она отключилась. На душе было тоскливо и пакостно. Грусть в одно мгновение приобрела массу и вязкость. Обвила душу, словно противная паутинка. Слезы непроизвольно побежали по щекам. Она окинула взглядом панораму города, словно искала в ней спасение. По неведомому наитию она крикнула громко:
— Ёжик!!!
И тут неожиданно со стороны противоположного дома ей ответили, так же громко и грустно:
— Лошадка!!!
Слезы вмиг высохли на щеках, а губ коснулась легкая, трепетная улыбка.
Свидетельство о публикации №215012400392