Образ Маго Артуа в творчестве Мориса Дрюона. Преди

Особенностью исторических хроник является, пожалуй, то, что они весьма неравномерно распределяют своё внимание между персонажами своих историй — то есть героями настоящей истории человечества. Это, впрочем, вполне закономерно: если какой-то дворянин постоянно вращался в самом центре мировой политики, то о нём банально больше упоминаний, только и всего. Если же хоть таковой и происходил из древнейшего и знатнейшего рода, но большую часть жизнь скромно прожил в собственном владении, изредка выбираясь в столицы для участия в церемониях, как обязывало его положение, то и не стоит ожидать, что о таком персонаже отыщется много сведений.
Тем более если этот персонаж — женщина. Тому причиной гендерные разделения, характерные для средневековой Европы: если женщина есть некое приложение к мужу, то за-чем что-то писать о ней, если куда правильнее — в традициях канонического искусства той эпохи — рассказать о деяниях её мужа, отметив при этом разве что добродетели, которыми обладала жена. Если же она таковыми не обладала, что скорее всего — ибо они суть противоестественны — то наградить её ими, но не более того. Для андроцентричной общественной системы средневековой Европы такое положение дел было не только обычным, но и единственно справедливым, а потому длительным.
Женщины не участвовали в общественной и тем более политической жизни государства в том смысле, который мы сейчас можем вложить в это словосочетание. Хотя подчас их роль была даже значительней, чем то возможно в наши дни, ибо роль эта определялась не-формальным, интимным во всех смыслах этого слова, доступом женщин к своим мужьям — государственным мужам, управляющим королевствами, герцогствами и графствами. Впрочем, грозные женские образы, в некоторых смыслах ничуть не уступающие, а то и превосходящие мужские, не были редкостью. Примерами сильных правящих монархинь и владетельных княгинь испещрены страницы мировой истории.
Подчас же особо ранее не замечавшиеся дамы вдруг каким-то удивительным образом — уж не вступили ли они в сговор с самим сатаной? — поднимались на такие высоты, которых никогда не могли достигнуть многие сановитые мужи. Пример такого восхождения - графиня Маго, или Матильда, правившая графством Артуа и пфальцграфством Бургундией в конце тринадцатого и начале четырнадцатого веков. Эти земли известны нынешним французам и любителям всего французского под скучными именами департамента Па-де-Кале и региона Франш-Конте, то есть Вольного графства. Имя же благородной и владетельной дамы Маго по большей части ныне совсем неизвестно.
Это, впрочем, более чем закономерно, ибо исторических упоминаний о сей госпоже кране немного, да и взоров художников разных мастей она также не привлекала. Пожалуй, единственным творением искусства, где она ожила, хоть и в крайне неприглядном свете, является широко известный цикл романов Мориса Дрюона «Проклятые короли» , где оная графиня относится скорее к второстепенным, нежели главным персонажам. Она вводится в действие постольку, поскольку этого требует изображение жизни главного и любимого ге-роя самого автора — вечного соперника и заклятого врага этой святой женщины — подлого выродка  благородной семьи, племянника Маго Робера.
Как же воскрешает знаменитый писатель в своих текстах эту женщину? Какой образ он создаёт для неё, чтобы показать нам могущественную правительницу богатейшей области во всей Франции? Выше мы вскользь отметили, что образ этот весьма непригляден, и потому в этом предисловии постараемся как можно убедительней обосновать столь резкое определение. Забегая вперёд, можно заметить, что практически каждое появление графини Маго в текстах господина Дрюона знаменуется потоком оскорблений этой святой женщины, похожий на обоснования претензий Филиппа Длинного на французскую корону. Вольная трактовка поступков героев в их сравнении и сумме напоминает здесь столь осуждаемый автором цикла закон салических франков.
Мы не будем голословно спорить с мнением уже покойного писателя, но представим здесь доскональную подборку описаний и сцен с участием Маго, сделанных оным мэтром. Итак, в первом романе цикла, в «Железном короле», имя артезианской графини упоминается пять раз, из которых сама Маго действует только в четырёх, а в одной сцене её имя просто упоминается. Впервые оно звучит из уст её племянника Робера в главе «Банк Толомеи», когда он говорит с означенным ломбардцем. Робер называет свою тётку дрянью и мошенницей, обвиняет её и корону в интригах и подлости, желает ей смерти в весьма грубых выражениях и строит планы мести через ни в чём не повинных дочерей Маго.
Так маститый писатель строит образ, закладывает первые камни этого здания. Из маленького диалога мы узнаём, что Маго — интриганка и мошенница, а Робер — якобы жертва её козней. При этом (пока мы просто отметим сей факт) Дрюон оставляет без внимания желание Робера погубить жизнь двух молодых женщин, между прочим — собственных двоюродных сестёр. Главное для писателя — с самого начала убедить читателей, что Маго — существо неприятное, отрицательный персонаж, что она виновница многих несчастий, поразивших французскую корону. Это послание всячески укрепляется далее, и тем более оно показательно, что чужое мнение предваряет явление самой героини.
Оно происходит лишь через семь глав, в восьмой главе той же второй части («Принцессы-прелюбодейки»). Эта глава так и называется – «Маго, графиня Бургундская»; Дрюон приводит её титул по мужу, Оттону IV. Он описывает свою героиню, не жалея мрачных красок: она получается у него мужеподобной тёткой с пробивающими усами, ярко накрашенными губами и самоуверенной улыбкой человека, не сомневающегося в своём прочном положении. Она изображается властолюбивой, знающей все науки управления землями и людьми, жёсткой и не терпящей пререканий. Дрюон даже сравнивает её с прожжённым крючкотвором, добавляя в её образ столь нелюбимый характер бюрократа.
Впрочем, эта глава ещё сохраняет попытки справедливого, по возможности беспристрастного взгляда на эту великую женщину. Закладывая фундамент будущей ненависти к святой графине, писатель всё же отмечает её справедливость (она не мучили народ понапрасну), заботу о дочерях, физическую и умственную силу, а главу завершает примиритель-ным жестом со стороны Маго и её одобряющим заявлением племяннику. Впрочем, отмечает Дрюон, недоверие, а точнее уверенность в том, что Робер ещё причинит ей беды, не покидало графиню даже в этот трогательный момент. Далее мэтр описывает, как Маго выбирала линию поведения своих дочерей, и здесь он снова начинает сгущать краски в художественной реконструкции этого малоизвестного образа.
Он отмечает желание Маго взвалить всю вину на неродную ей Маргариту Наваррскую, жену принца Людовика. Это можно понять как заботу графиню о дочерях, но также как и желание решить собственные проблемы любой ценой, даже за счёт других. Далее показано, как после осуждения дочерей все начинают сторониться Маго, за что она называет их про себя подлецами и трусами. Маго тяжело переживает этот процесс, он плохо сказывается на её богатырском здоровье, и из залы она выходит, опираясь на канцлера и его дочь. Эта глава — своеобразный переломный момент в образе графини.
Далее её положительные черты будут исчезать из текста, зато отрицательные станут особенно яркими, будто бы Маго — единственная, кто имела их, а все прочие были просто ангелами во плоти. В одиннадцатой главе — «На площади Мартрэ» — она плачет, как бы теряя все свои добрые черты, а уже в следующей («Ночной гонец») — она полна не только горя, но и ненависти – в первую очередь к Ногарэ, ведшему процесс её дочерей. Она прощается с ним «полным угрозы голосом», и фраза про божье милосердие как бы оттеняет, усиливает её злость и готовность защищаться и мстить. На этом читатель надолго прощается с артезианской графиней, потому что появится она теперь нескоро.
Следующее её появление происходит во втором романе цикла «Узницы Шато-Гайара», в четвёртой главе первой части («На заре царствования»). Глава называется «Да здравствует король»; она посвящена погребению Филиппа IV, и Маго лишь коротко упоминается там в числе прочей знати, среди которой она, по признанию Дрюона, занимает место всё же по праву, то есть законно. Она изображается суровой, побагровевшей от холода и беспокойной из-за присутствия Робера. Очевидно, её тяготит церемония, потому что именно она первой решает отправиться из храма в свой парижский отель.
Маго пока мало участвует в судьбе династии, поэтому её появления ещё реже нечастых упоминаний о ней: во втором романе таковых всего два, и из этих двух сцен графиня появляется лично лишь однажды. А в главе «Кто же правит Францией?» (четвёртая глава второй части «Волки перегрызлись») имя Маго упоминается лишь в связи с тем, что она, как и прочие потомки Святого Людовика, вывезла в свой замок частицу мощей легендарного короля. На этом участие её в событиях второго романа ограничивается; быть может, эти две столь удачные и столь изящные сцены нужны были лишь затем, чтобы вписать Маго д’Артуа в сюжет второй книги цикла, чтобы Маго не исчезла оттуда совсем, пусть и на время.
Зато в третьем романе цикла «Яд и корона» артезианская графиня перемещается в самый центр событий, что сильно увеличивает число её появлений (оно возрастает до восьми) и упоминаний (таковых аж шесть), итого имя Маго фигурирует в четырнадцати сценах. В третьей части цикла происходит окончательное утверждение за Матильдой образа интриганки, злодейки и мошенницы. Первое же появление графини в тексте (в главе «Приворотное зелье», седьмая глава первой части «Франция ждёт королеву») связано с подготовкой ею при участии придворной дамы Беатрисы д’Ирсон отравления ненавистного ей Ногарэ, ведшего процесс её дочерей, а до того — тамплиеров.
(Появлению этому предшествует упоминание её имени в сговоре, организуемом Робером во время простоя в грязевом походе — одноимённая шестая глава первой части.) Затем Маго притворяется больной и принимает в таком виде принца Филиппа, графа Пуатье. Она излагает ему свою программу действий: необходимо вызволить из Дурдана Жанну, восстановить их брачные отношения, защитить её — Маго — от притеснений со стороны баронов, возглавляемых Робером и т. д. Беатриса подаёт Филиппу приворотное зелье. В этой главе Маго описывается без лишних негативных черт, но и без акцента на том, что она заботится о дочери, о своей земле и тем самым о себе. Дрюон начинает формировать образ интриганки, притворщицы и предательницы короны.
Последнее развивается в виде затяжного конфликта между Маго и бездарным Людовиком Сварливым. Для начала графиня не является на бракосочетание короля (восьмая глава «Сельская свадьба»), сославшись на брожения в графстве. А далее в первой главе «Смутьяны» второй части «После Фландрии — графство Артуа» описываются козни Робера и противостояние им Маго с помощью хитрости, споров, посулов, притворства, крючкотворства. В дело уже введены королевские уполномоченные, которых графиня также старается обмануть и запутать. Дрюон ненавязчиво — пока — намекает, что она ставит интересы графства — то есть свои — выше интересов Франции — то есть короля.
Во второй главе «Графиня Пуатье» говорится о попытке вооружённого захвата Маго её баронами, а в третьей «Вторая королевская чета» Маго прямо называется жестокосердной. При этом через сцену с объятиями Жанны и Филиппа показывается её самолюбие и материнская (или эгоистическая) ревность. Отмечается, что Маго много ест (грех чревоугодия) и подчёркивается, что она управляет человеческими судьбами, почитая это само собой разумеющимся и совершенно естественным. Всё же пока ещё Дрюон отмечает и положительные стороны графини — возможно, по инерции. Он говорит, что она образованна и обладает одной из крупнейших частных библиотек, не скупясь на книги.
Между воссоединением семьи и тяжбой имеются два упоминания Маго. Первое относится к четвёртой главе «Дружба служанки», принадлежит Сварливому и заключается в том, что он называет Маго и её дочерей шлюхами, болезненно припоминая позор Нельской башни. Глава пятая вспоминает о графини лишь формально — там просто говорится о том, что усилиями всех сторон готовится договор между Маго и её вассалами. Таким образом, отмечается, что она способна договориться, если её права будут учтены и уважены — и это непременное условие сговорчивости чересчур самостоятельной графини.
В шестой главе «Тяжба» оно грубо попирается решением Сварливого, продиктованного его дядей Карлом Валуа, сторонником выродка Робера. Маго фактически лишается власти над своими вассалами, а те получают широкую автономию от графской бюрократии (бальи, прево и сенешалей). Это второй переломный момент в истории графини, в каком-то смысле – в ее образе; она проявляет упрямство и отвергает королевское решение. Робер в ответ разражается бранью, всячески оскорбляет тётку, которая отвечает ему лишь спокойной отповедью, а потом про себя желает ему с королём смерти.
Следующее появление временно опальной графини происходит в шестой главе «Беру графство Артуа под свою руку!» третьей части «Срок кометы», где сначала она вынужденно вспоминает якобы убийство Ногарэ, сожалея о том, что сообщника поймали. Её бароны бунтуют и в отсутствие Маго разоряют богатейшее графство Франции, но Дрюон, очевидно, полагает это совершенно нормальным явлением. Он приписывает Маго гневливость, мужские шаги, говорит, что в ярости она ругала всех подряд, а кого-то и била. С особенным цинизмом он подчёркивает, что Маго не любила лишь вынужденных бесед о злодеяниях, но сам замысел преступления и его воплощение её не страшили.
В  четвёртой главе этой части («Комета») описывается сложный период в жизни  Маго: волею короля она заточена в Париже, не желает идти на позорные уступки, а в это время свиньи-бароны под началом выродка Робера грабят её графство. Положение описывается самим автором так: «Таким образом, великое смятение царило на землях, прилегавших к Артуа, каждый по собственному желанию мог объявить себя сторонником графини или Робера; любое слово увещевания отскакивало, как горох, от баронских кирас и производило столь же малое действие». Важно отметить, что у графини также были сторонники - горожане и городская знать, видевшая в ней реальную опору.
Бессмысленная и незаконная позиция Людовика Сварливого закономерно приводят к полному разрыву между ним и Маго. Дрюон для пущего эффекта охотно берёт неподтверждённую версию об отравлении графиней короля и чернит её образ. В седьмой главе «В отсутствии короля» он, хоть и отмечая мужество Маго, грызшей драже несмотря на боль от сломанного зуба, всё же показывает её законченной предательницей и бессовестным чело-веком. Обманывая наивную дуру Клеменцию, она хладнокровно вбрасывает в кубок отрав-ленное драже – любимое лакомство Сварливого. Более того, для максимального эффекта заботы и доброго визита она использует собственную дочь.
В главе девятой «Траур над Венсенном» Маго в притворном, но весьма правдоподобном изумлении и скорби стоит у одра умирающего Людовика и прощает его за все его прегрешения перед ней. А уже в одиннадцатой главе «Кто будет регентом» на правах пэра активно продвигает кандидатуру Филиппа, супруга своей старшей дочери Жанны. Её поддерживают граф д’Эвре и коннетабль Франции Гоше де Шатийон. Таким образом, Маго изображается хладнокровной и расчётливой убийцей, опытной интриганкой. Теперь этот образ будет присутствовать ещё долго, и до следующего появления всего ничего.
Маго появляется уже в самом начале четвёртого романа цикла «Негоже лилиям прясть», в первой части «Филипп Запри Ворота», в первой главе «Белая королева».  Реализуется уже излюбленный Дрюоном приём — предварять появление неприятного ему персонажа отрицательным о нём упоминанием. Карл Валуа беседует с королевой Клеменцией и обвиняет в смерти её мужа многих людей, в том числе и графиню Маго. Далее следует формальное упоминание о ней в третьей главе «Осушим слёзы наши», где говорится, что графиня вместе с д’Эвре и коннетаблем пытается обуздать притязания на регентство Карла Валуа. Противостояние этих двух фигур — Маго и Валуа — уже очевидно.
В седьмой главе «Дворцовые ворота» Маго наконец появляется сама, но никаких описаний не следует – она просто присутствует на признании знатью регентом Филиппа. В следующей главе «Первые визиты графа Пуатье» образ графини обогащается новыми чертами, которые можно трактовать по-разному, в зависимости от отношения к этой фигуре. Писатель говорит, что Маго обладала чисто мужским умом, чисто мужским самолюбием и пеклась о престиже своего рода. С одной стороны это хорошо, но с другой даёт формальное основание обвинить святую женщину в гордыне, высокомерии и т. д. и при желании возвести на неё целый редут напраслины и ложных обвинений.
Что, собственно, Дрюон и делает далее. Уже в той же восьмой главе он отмечает желание Маго, чтобы Клеменция не сумела выносить своего ребёнка до срока, и тот не выжил. Это, впрочем, будет на руку и Филиппу, что тот и понимает. Эта мысль зарождается в сознании обоих, но до поры до времени не реализуется. В девятой главе «Дитя, родившееся в пятницу» Маго рисуется как человек, готовый на всё ради своего клочка земли: она ожесточённо спорит с Филиппом о престольных актах, пытаясь выбить наилучшие для себя условия, пренебрегая при этом интересами королевства в целом. В главе подчёркивается также и её показательная набожность (сцена с ладанкой на груди).
В главе одиннадцатой «Ассамблея трёх династий» упоминается, что врачи графини участвовали в наблюдении королевы Клеменции. В следующей главе «Жених и невеста играют в кошки-мышки» Маго подписывает акт о признании Филиппа регентом Франции. Первая глава «Граф Робер» второй части «Графство Артуа и конклав» снова начинается с нелестного упоминания о Маго: племянник называет её прощелыгой, свиньёй и шлюхой, комментируя так разграбление и разрушение её замков и спорного графства. Ниже мы непременно приведём описание этих действий, дабы показать всю широту души любимого героя писателя, ради которого он клевещет на святую женщину.
А пока процитируем Дрюона, когда он устами Филиппа Длинного описывает своё видение образа графини: «Наша мадам Маго натура властная и считает, что любой человек рождён на свет божий с единственной целью служить ей, отдавать ей всё до последнего лиарда и до последней капли пота». Таким образом, писатель утверждает, что Матильда Бургундская жадная, эгоистичная и обладает неуёмной жаждой власти. Вероятно, поэтому — в представлении автора — она возмущается подлыми действиями Филиппа, посланцы которого, следуя его указаниям, вступили в сговор с вассалами Маго – тупыми скотами, умевшими только жрать, грабить, убивать и насиловать.
Филипп полагает — спасибо Дрюону! – что с такими выродками можно о чём-то договориться, а с графиней Маго — нет. Тогда она признаётся в убийстве Людовика, что делает регента невольным соучастником. Писатель нарочно показывает, как она шантажирует этим признанием регента и говорит о том, что рискует спасением души. Он изображает графиню совершенно бессовестным человеком, не имеющим ничего святого и готовым ради выгоды, ради достижения своей цели на любые гнусности и прегрешения. Показательность её набожности, скорее всего, означает отсутствие такой в душе. Таким образом, образ без-нравственной Маго, идущей по трупам ради клочка земли, завершается.
Далее следует только развитие этого образа, обогащение его новыми примерами и авторскими комментариями. Неприятие автором этого образа только усиливается. В четвёртой главе «Коль скоро нас вынуждают воевать…» Робер прямо угрожает Маго, клевещет на неё, и Филипп в порядке оправдания дамы делает её крёстной сына королевы Клеменции. В пятой главе «Войско регента берёт пленного» Маго соглашается на перемирие с Робером, но появляются свидетельства того, что она покупала яд. Расцвет авторского неприятия образа этой женщины приходится на следующую главу.
Третья часть «Траур и коронование» открывается главой «Да свершится воля божия!», в которой Маго злится из-за того, что Клеменция всё же родила, и родила мальчика. Дрюон отмечает, что она убедила себя, будто действует в интересах всей Франции, а не в своих личных. Она замышляет вместе с Беатрисой убийство новорождённого, а нежеланием совершить это на крестинах подчёркивается её суеверностью. Многие сановники не доверяют Маго; она намёками обсуждает с Филиппом смерть младенца – якобы по естественным причинам, на что говорит — на всё воля божия. Маго так до конца и не понимает слова короля, но план убийства у неё уже готов.
 «Эта женщина, знатнейшая из знатных, богачиха, тиранка, по самой своей натуре была закоренелой преступницей. Всякий раз, когда ей требовалось склонить чашу весов на свою сторону, она прибегала к излюбленному оружию — к убийству; ей нравилось вынашивать планы преступления, она жила воспоминаниями о них, в них черпала она свои радости, загораясь при мысли о мучениях жертвы, упиваясь своей изворотливостью и наслаждаясь тайными своими победами. И если одно убийство не оправдывало ее надежд, она горько сетовала на несправедливость судьбы, жалела себя чуть не до слез и сразу же переходила к новым проектам, искала и находила новую жертву — того, кто стоял у нее на пути и должен был поплатиться за это своей головой».
Так  Дрюон  отзывается о мудрой графине,  изображая  её  какой-то  психопаткой,  одержимой манией убийства, садисткой, что в корне противоречит первой её характеристике, данной им в главе «Маго, графиня Бургундская» в первом романе. Дальше противоречие только нарастает. В третьей главе «Хитроумный Бувилль» совершенно не доверяет Маго и не пускает её к королеве. В четвёртой «Перед вами король, мессиры» эта особенно сейчас огромная и страшная внушительная великанша убивает младенца и начинает крик с целью отвлечь от себя подозрения . Это ей не удаётся совершить до конца, потому что в пятой главе «Ломбардец в усыпальнице Сен-Дени» Бувилль боится, что Маго отравит его с женой, если откроется правда о подмене младенца.
В шестой главе «Безжалостно разбитые мечты» писатель отмечает, что Бувилль обви-нял Маго, и обвинял её справедливо. В главе восьмой «Отъезды» впечатление от живописаний зверств Маго усиливается пересказом их Робером мессиру Толомеи и Гуччо Бальони. Десятая глава «Реймсские колокола» изображает триумф Маго, но даже тут Дрюон влагает в уста нелюбимой героини пожелание сдохнуть в адрес герцогине Агнессе Бургундской. та-ким образом, в четвёртом романе цикла Маго появляется в восьми сценах, а упоминается ещё в одиннадцати. Всего это имя звучит в девятнадцати главах, оно равномерно распределено по тексту романа, что создаёт эффект постоянного присутствия обозначаемого им персонажа – в этом романе Маго уже никуда не исчезает.
В пятом романе цикла «Французская волчица» появления и упоминания Маго столь же часты — её противостояние с Робером медленно идёт к развязке, поэтому персонажи эти фигурируют всё чаще. В первой главе «Новый клиент мессира Толомеи» первой части «От Темзы до Гаронны» на вопрос банкира Робер отвечает, что пусть Маго стареет, и тогда он её свалит — упоминание формально и негативно. Далее графиня исчезает из сюжета до второй части «Любовь Изабеллы», где появляется в главе первой «Трапеза папы Иоанна». Бувилль рассказывает папе, что она была оправдана советом пэров, за неё вступился король, и она опровергла все обвинения — разумеется, обоснованные.
 В следующей главе «Грехи Бувилля замолит папа» имя Маго упоминается вскользь, но и этого достаточно, чтобы назвать её преступницей, лицемеркой и определить смерть её семнадцатилетнего сына Робера как божью кару. Отмечается также, что все пэры и высшие сановники под присягой признали невиновность Маго. В третьей главе «Дорога в Париж» Робер оскорбляет перед Изабеллой Маго и её дочерей, а саму графиню опять называет шлюхой. В седьмой главе «Любой умирающий государь» Маго  описывается как грузная, грозная и гигантская. Её появление у одра Карла Валуа вызывает замешательство, она бросает на Изабеллу взгляд, полный застарелой ненависти.
Дрюон пишет, что «все знали, но не смели сказать вслух, что она убила мужа одной [королевы – Клеменции, то есть Сварливого], чтобы дать возможность царствовать другой [своей старшей дочери Жанне]». Таким образом, автор придает своему мнению всеобщность, выдавая его за всем известный, но не установленный законно факт. Автор намеренно опускается до сплетен. В третьей главе «Королева Тампля» третьей части «Похищенный король» Маго (упоминание формально) стоит среди прочей знати, о которой Гуччо Бальони рассказывает своему — как все думают — сыну Джанино.
В главе четвёртой «Совет в Шаали» Маго уже постарела и сильно сдала, отчего, по утверждению автора, производила ещё более грозное впечатление. Незадолго до этого она потеряла младшую дочь — Бланка умерла в тридцать лет от болезней и истощения. Дрюон не преминул заметить, что «Маго сумела воспользоваться даже своим горем», чтобы восстановить доверительные отношения с Карлом Красивым. Она по-прежнему великанша, усатая, с широкими плечами и бёдрами, большой грудью, жирными руками — «настоящая глыба», но уже седая. По договору 1318 года она с подчёркнутой вежливостью обращается к Роберу. Она явилась на совет, чтобы отомстить за дочерей Изабелле.
Несколько месяцев назад она написала Эдуарду, что Изабелла изменила ему с государственным преступником Мортимером, и теперь король Англии требует жену для расправы. Дрюон описывает подтасовывание фактов с целью максимального очернения Изабеллы, она говорит о незажившей кровоточащей ране в груди из-за смерти Бланки. Писатель изображает здесь мстительную и злопамятную женщину. Играя и манипулируя Карлом Красивом, она добивается своей цели и более в пятом романе не фигурирует. Всего в этой части цикла она появляется в двух сценах, а упоминается в пяти, итого её имя равномерно распределено и фигурирует в тексте «Французской волчицы» семь раз.
Шестой роман цикла «Лилия и лев» подводит итоги многолетнего противостояния двух Артуа, и поэтому Маго появляется здесь очень часто. По заведённой писателем традиции сначала — во второй главе «Труды ради короны» первой части «Новые короли» Робер называет в беседе с Филиппом VI Подкидышем Маго разбойницей и отравительницей, а также строит планы получения Артуа через суд или наследование. В третьей главе «Совет у ложа мертвеца» Маго продолжает интриговать, несмотря на старость, слабость, грузность, шум в ушах и палку при ходьбе. Она продолжает сдавать.
В четвёртой главе «Король-подкидыш» Маго теряет свои позиции, а Робер приобретает вес и влияние. Со смертью её канцлера Тьерри д’Ирсона она становится одинокой, а Робер думает подначивать вассалов Артуа во время фламандской кампании и начинает подделывать документы. В пятой главе «Гигант перед зеркалами» Робер намеревается возобновить тяжбу с Маго, которая является на очередную церемонию багроволицей из-за возрастных нарушений кровоснабжения, но по-прежнему уверенной в себе. Робер называет её про себя «воровкой, лгуньей, отравительницей королей, обыкновенной преступницей, что выкрадывает бумаги … из королевских архивов».
В главе шестой «Вассальная присяга и клятвопреступление» Робер перед королём за-являет, что Маго «незаконно, хитростью и предательством захватила титулы и владения графства Артуа». Он в который раз называет эту великаншу-воительницу шлюхой и толкает её на принесение ложной клятвы. В этой сцене Дрюон фактографически обосновывает причастность Маго к уничтожению документов по наследованию Артуа. В первой главе «Свидетели» второй части «Игры дьявола» Маго упоминается в связи с производством расследования и опросом свидетелей по делу об Артуа.
Во второй главе «Расследование ведёт сам истец» Маго упоминается формально в связи с изучением протоколов и сведениями об её сговоре с герцогом Эдом Бургундским. В третьей главе «Подлог» говорится, что «все семейные документы хранились в архивах графства Артуа под неусыпном оком писцов графини Маго». В главе четвёртой «В Рейи собирают гостей» Робер притворно удивляется, что тётка его, оказывается, отказалась от прав на Артуа. Он представляет подложный документ и сам обвиняет Маго в подлоге. Но при этом в понимании писателя он всё равно остаётся положительным персонажем, а Маго — законченной преступницей без совести и какого-либо страха.
Пятая глава «Маго и Беатриса» изображает графиню в бешенстве. Она обвиняет своих людей в подлости, предательстве, кражах. «Жирная великанша» Маго постарела, у неё седая щетина, от волнения проступают красные пятна на шее и груди. Характер её совсем испортился, как и желудок — от обжорства и огромных порций мясных блюд, усилилась подозрительность. Писатель старательно рисует максимально неприятный образ, отталкивающий как внешне, так и внутренне. В следующей главе «Беатриса и Робер» слуга последнего Лормэ формально упоминает Маго, как и Беатриса в главе седьмой «Дом Бонфий».
В восьмой главе «Возвращение в Мобюиссон» Робер боится, что Маго раскроет его подделки и намёками предлагает Беатрисе в крайнем случае убить графиню. Стремясь обелить этого выродка, Дрюон подчёркивает, что он стремился попытаться вначале решить дело миром, через короля и всячески старался избежать убийства. В той же главе Жанна, дочь графини, думает о матери, что та властная, уважаемая и подчиняющая себе людей. Вспоминая прошлое, Маго про себя называет Робера негодяем, мошенником и вонючей сволочью. В беседе с королём держит себя упрямой и гордой.
Далее близится развязка многолетнего противостояния, в которой Морис Дрюон описывает графиню как абсолютную злодейку без малейшей частицы добра. В главе девятой «Плата за злодеяние» она объята смертельным страхом, но остаётся гневливой и вскидчивой, по-прежнему ругает лекарей и думает о наследовании Артуа. Писатель прямо заявляет: ничто не выбило из неё раскаяния или сочувствия. Он с особым вниманием подчёркивает, что даже умирая, она умудрилась — пусть и невольно — обречь на медленную смерть в каменном мешке монаха, её исповедавшего, которому она призналась в убийстве двух королей. Автор, видимо, хочет сказать, что её злоба уже действовала сама по себе, не нуждаясь в указаниях, потому что она была сродни дыханию или сердцебиению.
Когда Беатриса призналась ей в отравлении, «умирающая подняла на Беатрису взгляд, полный недоверия, тут же сменившегося яростной ненавистью, и хотя Маго уже покидала жизнь, последним желанием её было убить». «Когда ее дочь прибыла из Пуасси, Маго, хотя члены уже не повиновались ей, с трудом вытянула негнущийся, уже холодеющий палец и указала на Беатрису; губы ее шевельнулись, но ни звука не слетело с них, и в этом послед-нем порыве ненависти она отдала богу душу». И, наконец, каскад подобных чудовищных утверждений писатель завершает категоричным выводом: «Эта душа не нуждалась в искуплении». Дрюон лишает Маго любых положительных черт.
Но и этого ему кажется мало. После двух формальных упоминаний в четвёртой («Дур-ной день») и восьмой («Честь пэра, честь короля») главах третьей части «Одно падение за другим», а также первой главы «Изгой» четвёртой части «Зачинщик войны», где Робер сваливает всю вину на Маго и других лиц, следует последний удар — Дрюон проходится по па-мяти несчастной графини. Ему мало клеветать на неё, пока она жива, ему мало изображать её воплощением абсолютного зла. Нет, он хочет изгадить даже память об усопшей. Во второй главе «Ночь в Капитолии» эпилога «Иоанн I Неизвестный» он влагает Джанино мысль: «Ох, видно эта графиня Маго была настоящая преступница».
В шестом романе цикла Маго появляется четыре раза, кроме того, упоминается она ещё в четырнадцати сценах. Всего, таким образом, имя это появляется в восемнадцати главах. За все шесть романов (в седьмом — «Когда король теряет Францию» — уже другие персонажи) она появляется и действует сама в двадцати семи эпизодах, а упоминается в тридцати одном. Всего её имя фигурирует в цикле пятьдесят восемь раз, причём от начала цикла к его концу наблюдается некоторое изменение соотношений появлений и упоминаний. В начале превалирую первые (4 к 1 в первом романе, 1 к 1 во втором, 8 к 6 в третьем), а затем — наоборот: 8 к 11 в четвёртом, 2 к 5 в пятом и 4 к 14 в шестом.
Это позволяет сделать следующие выводы. В начале романе Маго ещё не изображена как законченная злодейка, а в конце она лишается всех положительных черт, даже справедливости, которую оставил ей Дрюон в первом её появлении. Таким образом, негативные её черты лучше всего и обильно проявляются… — со слов третьих лиц, в первую очередь – её ненавистного племянника Робера. Иными словами, пока Маго была обычной женщиной, с плюсами и минусами, как и все люди, она появлялась чаще, чем о ней упоминали. Когда же она стала вдруг конечной злодейкой, упоминать о ней стало удобнее, чем описывать все эти так называемые злодейства, якобы ею совершенные.
Подытоживая экспликацию сцен и описаний, можно очертить образ графини Маго, воссозданный в цикле романов Мориса Дрюона «Проклятые короли» как крайне однобокий, во многом нелогичный и явно несправедливый ни к ней, ни в целом к сообществу персонажей, если рассматривать их в сравнении. Абсолютизация негативных черт личности Маго лишает этот образ естественности, так как с приписываемой ей жадностью и жесткостью она не могла эффективно управлять двумя графствами и не мучить людей понапрасну, как отмечает вначале сам автор. Кроме того, если бы она была столь жесткой, едва ли она получила бы поддержку городских верхов графства.
Можно добавить также, что Маго заботится о своих детях, ведя себя куда лучше, чем тот же Робер, бросающих их на растерзание Филиппа Подкидыша и сбегая во враждебное королевство. Но Дрюон опорочивает даже материнские чувства, говоря устами Жанны, что великанша подчиняла себе дочь. Он лишает этот образ даже родительской заботы, превращая его в механизм по защите прав на графство ради самого этого графства. Это приводит к бессмыслице, получается, что Маго стремится оставить Артуа себе исключительно ради принципа и денег, однако её участие в судьбах осуждённых дочерей заставляет всё же думать иначе. Допустим даже, что вызволение Жанны было политически мотивировано, но ведь перевод Бланки в монастырь не мог иметь властного подтекста.
Кроме того, Дрюон противоречит сам себе в создании этого образа. Представляется, что в процессе работы над циклом он пересматривал свои позиции и менял, исходя из этого, образы. В пользу такой мысли говорит то, что Маго вначале не представлена как злодейка — такое её позиционирование начинается примерно с середины цикла, а до этого она просто обычная дворянка, вынужденно интригующая. Негативные моменты заложены сразу же, но их недвусмысленное развитие происходит во второй половине цикла, когда Маго называется автором убийцей, тиранкой, преступницей до мозга костей и т. п. Поскольку ровно в таких же выражениях о ней отзывается Робер, можно предположить некое слияние отношения автора и отношения одного персонажа к другому.
Дрюон создаёт некий образ, для которого он не находит ни одного доброго слова, и это в особенности поражает сознание. Бесконечно огорчает и оскорбляет то, что писатель оправдывает любых злодеев, тупиц, дур, скотов, но твёрдо стоит на том, что Маго Бургундская не нуждается в прощении и искуплении. Политический идиот Карл Валуа, мечтающий воевать с другими феодалами и чеканить собственную монету, на пороге смерти вдруг становится у писателя удивительно мудрым в том смысле, что понимает всю тщету своих поисков трона, политических игр и т. д. Он уходит в мир иной по всем канонам католичества, испросив прощения у своих врагов и совершив все приготовления.
Безумный Людовик Сварливый вызывает у писателя жалость, как вызывает её и обезумевшая блаженная Клеменция, не понимавшая, откуда берутся деньги и потому швырявшая их направо и налево из государственной казны, и без того вечно пустой. Но, конечно, самую большую скорбь вызывает у него кончина Робера. В конце цикла беспринципный выродок, готовый громить собственное — как он считает — графство и обрекать тысячи людей на смерть от меча или голода, вдруг становится заботливым мужем, прозорливым отцом, мудрым пэром. И автора даже не смущает откровенная попытка обмануть короля и всё королевство, предательство собственной страны, развязывание двух войн – Аквитанской и Столетней, оставление детей и жены во враждебной Франции.
Господин Дрюон настолько проникается бандитским обаянием мнимообманутого по-донка, что с лёгкостью прощает ему невинных людей, погибших при взрывах в Аквитании, сотни тысяч умерших во время Столетней войны, бесчинства в Артуа, которые сам автор и описывает подробно: «Расхитили библиотеку, насчитывавшую дюжины томов, украли шахматы из яшмы и халцедона. А платья, пеньюары, белье графини Маго мелкопоместные дворянчики торжественно преподнесли в дар своим возлюбленным и ждали ночи, когда их горячо отблагодарят за великодушный дар. Даже из кухни унесли все запасы перца, имбиря, шафрана и корицы… // Под ногами хрустели осколки посуды, шелестели обрывки парчи; повсюду валялись балдахины, поломанная мебель, сорванные гобелены».
И более того: «Робер отрядил своего Лорме, которого не брал хмель, с надежным эс-кортом в город — пускай обшарят все дома и доставят сюда девушек, чтобы бароны могли позабавиться. В поисках требуемого товара Лорме со стражниками не особенно церемонились и стаскивали с постелей всех женщин подряд — будь то невинная девица или же честная мать семейства. И вскоре Лорме пригнал к замку ревущую от страха толпу женщин в одних ночных рубашках. В разгромленных покоях графини Маго начался безудержный шабаш. Визг женщин лишь еще больше распалял высокородных рыцарей, которые бросались в атаку на свои жертвы, словно перед ними было воинство неверных…».
И наконец: «В графстве Артуа … Робер распоясался, как на вражеской территории, и вел опасную, дикую, лихорадочную жизнь, что вполне отвечало его вкусам. Он наслаждался тем, что при его приближении все трепещет, но не замечал, что сеет вокруг себя ненависть. Слишком много повешенных на первом попавшемся суку, слишком много обезглавленных и зарытых живьем в землю под радостное ржанье его приспешников, слишком много испорченных девушек, на чьей нежной коже сохранились царапины от медных кольчуг, слишком много пожаров отмечало его победоносный путь. Матери, желая утихомирить расхныкавшееся дитя, грозили позвать его светлость Робера; но как только он появлялся поблизости, они хватали своих ребятишек и бежали прятаться в соседний лес».
И этот образ вызывает у автора больше симпатии и сочувствия, чем образ одинокой старой женщины, которая вынуждена заботиться о себе и о своих детях, потому что больше некому это сделать, кроме неё. Стареющая и теряющая здоровье Маго, причастность которой к двум убийствам королей — ничем не доказанный миф, легенда, которых полна история, становится злодейкой. А она, между прочим, стремилась править мирно, платила королю налоги, жертвовала на бедность и на храмы, поддерживала искусства и науки в своём графстве, не развязывала войн и не убивала людей сотнями из пьяной прихоти, не строила козни первой и заботилась о графстве и детях. Даже если она и убила двух королей, что —повторимся,  не доказано, и  даже более того, опровергнуто советом пэров — эти две жертвы
не видны на фоне кровавых и многочисленных бесчинств выродка Робера.
Меня  глубоко оскорбляет  такое  отношение великого писателя  к  воссоздаваемым  им
образам, такая несправедливость, с которой он готов обвинять старую больную одинокую женщину, из последних сил пытающуюся защитить себя и своих детей, во всех смертных грехах. Он приписывает ей обжорство и некрасивую, жирную фигуру, он делает всё, чтобы в глазах читателей она выглядела как можно хуже. Стоит ли удивляться, почему в тематических сообществах, созданных в социальных сетях , Маго Бургундская одна из наименее популярных персонажей его романов. Подавляющее большинство читателей слепо поверили бессовестным наветам нечестного писателя и согласились с тем, что эта несчастная женщина, в одиночку отбивавшаяся от стаи скотов-вассалов, — конченая преступница.
Но я заявляю, что даже если весь мир согласится с этим и назовёт Маго Бургундскую убийцей, мошенницей и другими бранными словами, — Я никогда не соглашусь с этим и не поверю в то, что она причинила зла больше, чем её сволочной племянник. Я никогда не по-верю в то, что он повинна в большем количестве смертей, чем этот убийца и государственный изменник. Я никогда не соглашусь с тем, что Маго Бургундская обворовала Робера, нет! — напротив, он сам раз за разом обворовывал себя, когда грабил и разорял города и замки Артуа! Она мудро правила двумя феодами, умножая их состояние, и уже тогда Артуа было богатейшим владением Франции. Даже если она и уничтожила документы, она сделала это во благо графства, ибо Робер разорил бы его.
Робер и многочисленные его приспешники — тупые, ограниченные скоты, ратующие за уродские обычаи Святого Людовика, дававшие им права грабить, насиловать, мучить, убивать и проводить время в жратве и пьянстве. Маго Бургундская, графиня Артуа — мудрая правительница, под властью которой земли жили в мире и процветании. Я не побоюсь сказать, что она мыслила, во многом опережая своё время. Это следует хотя бы из того, что она стала пэром, получила титул, сам название которого так перекликается с французским словом «отец». Она, женщина, в тёмные время средневековья, когда женщин едва считали за людей, стала отцом королевства! Она не скупилась на книги, она была готова — я нисколько в этом не сомневаюсь! — так же эффективно управлять графствами при любом социальном устройстве, располагавшем к миру.
Мой роман — попытка представить эту женщину такой, какой она скорее всего была, честной и умной, справедливой и рачительной, заботливой и отнюдь не жестокосердной. Если она и приобрела жёсткость и грубость, то лишь оттого, что некому было защитить её от полчищ её врагов под началом подлого племянника. Господин Дрюон с высоты своего писательского пьедестала высокомерно осудил её, лишив даже права на раскаяние, но я оправдаю великую женщину, бургундскую и артезианскую графиню Маго! И если уж Людовик Десятый, сжигавший сотнями евреев и других иноверцев, вдруг стал с подачи Филиппа Красивого святым, то и оправданную в двух убийствах Маго можно с чистой совестью назвать святою. И для меня эта великая женщина — истинно святая, ибо не жесткой убийцей, а прозорливой правительницей и доброй матерью была Святая Маго.