V. Сокровенное Слово. Глава 6. Множество событий

                ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ.
               
                Часть 5.
                Сокровенное Слово.
               
                Глава 6.
                Множество разных событий.

     Ну да.
     Вы помните, с чего всё началось? Мы проникли на Навину именно с этой целью: вырвать Чудилушку из лап злоумышленников. Это потом наши дети расползлись по свету, и мы собирали их всех в кучу, по пути решая разные проблемы психопата Каиза и вконец чокнутого Ерпя. Нет, только подумайте, сколько вреда могут принести двое сумасшедших, если дорвались до власти и знают магию! Но вот всё вернулось к тому, с чего началось. Снова спасение нашего друга стоит первым в повестке дня. А на пути к достижению цели - опять ополоумевший Наиглавнейший со своими бредовыми планами. По крайней мере, для меня главным было именно то, о чём я тут написал.
     Инара, маленькая Инара, наша с Петриком, Рики и Мальком названая сестра, стояла за пентаклем в рваном платье когда-то переливчатого цвета чёрного жемчуга. Его подарили ей на день рождения родители Лёки, Инара полюбила платье очень за то, что оно изумительно шло к её тёмно-серым глазам и сизым волосам. Надевала чаще, чем другие наряды. Пышная юбка маскировала ещё небольшой, но уже заметный животик. Мама моя! Как она решилась на прыжок из фургона? Она голодала! Столько перенесла! Жив ли ещё у неё внутри малюсенький мальчик, долгожданный сын Кохи Корка, главы клана? Глядя на измученную, похудевшую Инару предположить можно было всё, что угодно. Ненависть моя к Ерпю усилилась многократно, хотя, казалось бы, такое уже невозможно. Издеваться над беременной женщиной – это ни в какие ворота не лезет. И что бы я сейчас ни сказал, это будет настолько слабым выражением моих чувств, что я лучше помолчу. Даже Кохиного папашу ненавидел я меньше, если уж сравнивать.
     Инара вдруг прыгнула в центр пентакля, обняла несчастного моего Чудилушку.
     - Петрик, Петрик! – звала она. – Пожалуйста, где Аарн?
     - Где? – чуть шевельнулись Чудилкины губы.
     - Хватит! - рявкнул Ерпь. – Оттащите её, да начнём.
     А Инара всё пыталась добиться от полубесчувственного Петрика:
     - Ты ранен? Ты заболел? Что происходит? Где мой брат, говори же!
     Одно хорошо – всё это очень тихо она шептала, сообразила, что не надо кричать.
     Взгляд моего дурачка стал осмысленным. Он сел и чуть отстранил от себя Инару, пристально вгляделся в её лицо.
     - Я не знаю, - успел сказать Петрик, прежде чем нашу названую сестру подхватили под руки и оттащили от него. А она вдруг выдала:
     - Аарн, Аарн, только, пожалуйста, ничего им не говори! – и Инара залилась слезами.
     И она туда же. Родная младшая сестра! Или она, подобно Лесику, защищала Петрика, называя его чужим именем?
     - Приступай, - велел Ерпь.
     И что было делать моему королевичу?
     Что бы сделал я? Погубил бы дорогого мне человека, беременную женщину, ради того, чтобы не случился катаклизм? Или вызвал бы катаклизм, чтобы отсрочить страшную развязку? Мои мысли путались, в глазах потемнело. Голова отказывалась соображать. Мало того, я вдруг обнаружил, что прижимаюсь к Петриковому боку. Когда я тут оказался? Может, когда он упал?
     - Опять этот пёс! – воскликнул Ерпь. – Что же это такое?! Уберите и пса. Пусть его сожрёт свора.
     Пинками и тычками меня выкинули в темноту и сказали «взять». И никто ничего не взял. Товисовы псы мило обнюхивали меня большими носами. Видя, что, кинув меня им на съедение, свора в кисточках удалилась, я двинулся обратно, к Петрику и Инаре, к освещённому кругу, над которым из пролома в стене торчала страшная рожа Косзы.
     - Что это? – вдруг послышались крики. – Что это там, у реки?
     Собаки завыли и поползли кто куда. В освещённом кругу заметались и закричали. Прямо надо мной вдруг возник Ерпь собственной персоной и, не видя меня в сухих былинках травы, наступил мне на хвост. Я стерпел. Человек, что был с ним сказал:
     - Она не работает. Главная машина сломана, её вывели из строя. Других нет. Одна пропала у Поперечного ущелья, другая…
     - Чёрт возьми, что это там? Что-то светится гадко, – ахнул Ерпь, показывая в сторону реки.
     Собеседник Ерпя был так взволнован, что не обращал внимания на всякие непонятные вещи.
     - Маленькая машинка, очень старая, сломана предсказателями, она больше других реагировала на воду. Современный, запасной, совершенный агрегат сейчас у Эза.
    - Ладно. Вот он вернётся, тогда… Что происходит? Отчего воют собаки? Послушай, большую машину сломать невозможно. Эз недавно принял все меры. Посмотри туда. Надо выслать кого-то к реке.
    Паникёр глянул, но не принял близко к сердцу. У него была более серьёзная проблема.
    - Тем не менее, главная машина сломана совсем.
    - Быть не может, - не сдавался Ерпь. Он развернулся и зашагал назад, к Петрику. – И ради такой ерунды ты меня отвлёк и завёл в темноту? Разберись как-нибудь.
    - Большая машина сломана, ничего нельзя сделать, - стоял на своём человек.
    - Почему нельзя сделать? – остановился и обернулся на этот отчаянный вопль Наиглавнейший.
    - Её испортили кровью. На машине кровь.
    - Кровь? - нахмурился Ерпь. – Хочешь сказать, кровь проклятого Аарна, последнего сына Ви?
    - Да!!!
    - Но когда успел-то? – почти добродушно удивился сумасшедший.
    Я тоже удивился. Когда успел-то? Петрик-то? Он всё время был у меня на глазах. Или в храм пробрался уже настоящий Аарн? И что за сияние у реки?
    В той стороне я чувствовал гибель. И мне захотелось тоже взвыть и уползти в укрытие. Я словно заледенел и остолбенел, глядя на то, что, светясь, ползло на храм. В жутком свечении поднялась молочно-белая фигура, размахивающая руками. Такая огромная, что  могла бы, наверное, в два шага перешагнуть Текр. Я готов был поклясться, что знаю, куда она наступит, перешагивая. Прямо сюда. Ерпю на голову. Если бы я был таким большим, я непременно бы наступил.
    Человеческая громадная фигура вдруг поднялась в воздух, сама себя поймала за пятки и свилась в кольцо, как змея. Покружилась так, распрямилась, покачалась вертикально в воздухе, и вдруг потекла, как дым, в сторону наползающего жуткого света. И это почему-то напугало меня больше всего. Я всё-таки взвыл и уполз под скамью под аккомпанемент воплей перепуганных жрецов. Смутно мне показалось, что под лавкой кто-то есть, кроме меня, но когда тут оглядываться, я смотрел только на то, что происходило над Текром.
     А там уже всё закончилось. Странное видение рассеялось, став частью сияния, но и оно погасло. Конец концерту. Я решил, что это происки Эза, имеющего усовершенствованную машинку. И ещё я подумал, что это происки против моей компании, несомненно, победившей сейчас. С чего я это взял? Не знаю. Я это чувствовал. И улыбался во весь пёсий рот.
    - Миче, - позвали рядом.
    Я вздрогнул и обернулся.
    Два маленьких существа, по виду точно Лаян, только одно – мужчина, добродушно глядели на меня из тени, отбрасываемой лавкой.
    Если бы я мог, я бы сказал… сказал…
    - Мы слышали, что говорил один человек другому человеку там, под навесом, - произнёс мужчина шёпотом. – Когда идёт охота, тот человек, что сказал, всегда делает так, что не могут поймать ни одного унну. Если он сам присутствует на охоте.
    - Хороший человек, - мелодичным голоском добавила женщина. – Большие чёрные звери не могут найти унну. Тот человек велит им ловить зайцев, а не унну.
    Мужчина подхватил:
    - Он волшебник. Он говорил о тебе с тем, другим, человеком. Мы прятались внизу и всё слышали. Меня Наил зовут.
    Ага.
    - Дама – моя жена Каисса.
    Да, он так и сказал: дама.
    - Мы бежали из плена. Только что.
    Я слушал и морщил лоб. По-каковски лопочут эти двое? Я на этом языке произношу некоторые заклинания, те, которые произносятся вслух. Читаю их я, естественно, на этом же языке. А записаны они старыми анчутскими буквами, потому что это анчутский язык. Тот, который старее старого. Не слышал я, чтобы на нём просто так разговаривали. Он давно отжил. И, честно говоря, не все слова я понимал.
    - Тебе больно? – спросил Наил.
    Я проанализировал своё состояние. Да, больно. Меня опять пинали, когда отшвыривали от Петрика, а Ерпь отдавил мне хвост. Кстати, из какой части тела он у меня получился?
    - В душе, - уточнил унну.
    В душе. Да. Я вспомнил. Я просил Эю послать мне сегодня смерть. Пусть так. Миче Аги не может жить собакой.
    - Тот человек не причинит этому боли, - сказала Каисса. Наил сверкнул глазами. Видно, у них вышел спор насчёт моей судьбы.
    - Тот человек будет прав, - супруга ничуть не убоялась никакого сверкания.
    - Отойди, женщина, дай нам поговорить, как мужчинам, пока есть время, - рассердился муж.
    - Ты спятил, Наил? Никуда не пойду. Приказывай Лаян, а не мне.
    Имя сестры произвело замечательное действие. Молодой вождь скуксился и стал выглядеть виноватым, и, пробормотав что-то, обратился ко мне:
    - Ты побоишься обратного превращения?
    - Нет, - ответил я по-собачьи и замотал головой.
    Я не побоюсь. Я просил об этом мою Эю.
    - Хорошо. Я помогу, хочешь?
    - Да, - показал я, ничуть не колеблясь.
    - Не надо, Наил! – взмолилась Каисса. – Не надо, Миче!
    - Надо! – рявкнули мы на глупую женщину. На душе моей стало очень, очень спокойно. Пусть так, снова подумал я.
    - Иди, - сказал Наил. – Иди, пока я тоже не привязался к тебе. Иди и помни о том, что я помогу. Помни всегда.
    И я пошёл, без конца оглядываясь на скамью. Большие чёрные псы провожали меня взглядами. Я видел: они не горели желанием сожрать унну.
    Мне уже говорили это: «Помни всегда. Помни, когда света не будет».
    Минуту назад света не было совсем. А вот сейчас… Нет, сейчас не было тоже. Я снова – в который уже раз! - мерил шагами путь к моему Петрику.

    *   
    Всё к лучшему.
    Вы никогда не замечали, что всё к лучшему?
    Пока царила паника, вызванная странными явлениями у реки, Петрик сбежал вместе с Инарой.
    Ну да, вот так. Он никогда не сдаётся.
    В освещённом круге под страшной бронзовой мордой никого не было. Я стоял дурак дураком в центре пентакля. А затем побежал, уткнув нос в землю, потом – в пол. Я отлично различал знакомые запахи среди чужих. Собака я или кто?
    И после долгой беготни по храму и под землёй, в путанных переходах, я их нашёл. Я ощутил преимущество передвижения на четырёх лапах. Во-первых, быстрее, во-вторых, будь я человеком, запыхался бы страшно. Столько носиться!
    С просто немыслимым удивлением я понял невероятную вещь. Не Петрика с Инарой преследовали, нет. Он, она и Товис, смотритель псарни, преследовали Ерпя. Вот честное слово!
    Пока я беседовал с унну, случилось что-то такое, что позволило моему королевичу взять верх над космическим бандитом.
    В тот момент, когда я вылетел из бокового прохода, Петрик призывал громогласно:
    - Ривек! Заходи, давай, сзади!
    Понятно. Не обошлось без помощи трусливой Ривековой команды. Чудилушке удалось пробудить в них боевой дух и привлечь на свою сторону. Кровь Охти, что ни говори! Я обожаю его!
    Действие происходило на такой площадке, где сходились несколько коридоров. Где-то пониже тюрьмы. Ривековы приятели высыпали откуда-то сзади и окружили Ерпя. У самого Ривека в руках была волшебная палочка, глупый магический хлам. Я посмеялся про себя, видя, как Наиглавнейший испугался сего инструмента. Чуть позже выяснилось, что палочка – собственность Ерпя, которую Ривек просто украл, оттого и осмелел.
     - Свяжите его, что стоите? – возмутилась Инара.
     Изверги эти не шелохнулись. Только вопросительно взглянули на Петрика, которого считали Аарном.
    - Тьфу, женоненавистники! – рыкнул Чудилка. – Схватить и связать! Что стоите?
    Услышав приказ из уст мужчины, Косзины гаврики быстро сузили круг. Ещё миг – и Ерпь был бы схвачен. Только он отчаянно рванулся, отступил к стене…
    Я думаю, он просто дёрнулся, понимая, что всё равно окажется в руках заговорщиков.
    Прислонился к стене – и исчез.
    Ну вот так. Был – и нет его.
    Ничего не понимая, Чудилка в запальчивости прыгнул на то место… и исчез тоже.
    Вот так дела!
    Вот так снова – здорово!
    Нет, я не мог больше допустить такого, чтобы он исчезал без меня. Я прыгнул туда же.
    Короче, там мы оказались большой гурьбой: Петрик, я, Товис, Ривек и человек пять из ривековой шайки. Это не все. Инары, например, с нами не оказалось. Наверное, её оттёрли женоненавистники. В первый момент я пришёл в ужас при мысли о том, что они могут с ней сделать, а потом мне стало не до размышлений.
     Ах, да! Вы хотите знать, где мы все оказались?
     А в каком-то подвале, тёмном, захламлённом и пыльном.
     Вокруг, между колоннами, стояло и валялось то, в чём мой опытный взгляд признал театральные декорации. Свет пробивался сквозь щели в забитом досками оконце, что почти вровень с полом. С улицы доносился шум и радостные крики.
     Опять кричат! Мне захотелось лечь и проспать сто лет. Хотя зачем? Мне очень скоро и обязательно представится случай уснуть навсегда: я заметил ушлого Наила с его Каиссой под потолком. Так что надо наслаждаться последними минутами непокоя.
     Вся наша замечательная толпа ломилась в дверь вслед за ускользнувшим туда Ерпем. Он тоже никогда не сдаётся.
     Едва оказавшись в коридоре, я узнал место, где мы оказались. Мама моя! Это же театр Някки! Моей Някки, благословлённой светлой Эей, разумнейшей из сестёр! Моя родина. Моя Ната где-то здесь. Моя Ната!!!
     И так, вслед за Ерпем, мы промчались по пустым коридорам храма искусств, бывшего когда-то храмом Косзы – вы помните рассказ Блота, как он попал на Навину? Ривек неизменно держался впереди, а Петрик – сзади. Я и то не понимал, как он ещё стоит на ногах.
      Моя Ната! Увидеть бы её, пока… Взглянуть бы на мой город! Перед смертью Эя послала мне награду и утешение.
       Проскакав по пустому зрительному залу и холлу, мы снесли к чертям входные двери, и оказались на высоком крыльце над площадью. И упёрлись в чьи-то спины. И тут на пути Ерпя возникла Инара Кереичиките. А как она оказалась со своим животом впереди всех, не понять. Ах да, она же умеет превращаться в шуструю зверушку! Наил завис где-то надо мной. Я слышал его перепалку с Каиссой, и даже тихий женский плач.
       А я, разогнавшись, пролетел чуть дальше и остановился за спиной Инары, потому что врезался… О нет! Вы представить себе не можете, в кого я врезался. В короля – батюшку. Не ожидая удара под колени, он слетел с крыльца и сел в лужу.
      Ой-ой! С королями так не поступают. Пропал ты, Миче Аги, пропал совсем! Хотя, знаете ли, семь бед – один ответ, а мне вообще уже всё равно.
      Нашего с Петриком папу кинулись поднимать, но мне некогда было наблюдать интересное зрелище.
       Я сразу сообразил, что сегодня за день, потому, что это была явно не ночь.  День окончания Большого театрального фестиваля. Наши государи с крыльца театра объявляют результаты голосования, раздают награды и поощрительные призы, театралы чествуют драматургов. Думал я, что сегодня непременно должны чествовать Кохи Корка, автора самых смешных пьес, Инариного мужа. Но, мельком оглядев собравшихся на временных трибунах, я не заметил нашего дружка, и вообще, никого из Корков. Это неудивительно: Инара пропала. А кроме того, я слышал ведь об очередной ссоре их с Охти. Из-за меня. А я меньше всего хотел стать причиной нового раздора. Объяснить бы… Но это уже не ко мне.
      Я обвёл глазами площадь перед театром, знакомые дома, деревья, родное небо, пахнущее синим морем, лица тех, с кем когда-то дружил, говорил, кому просто гадал. Прощайте. Я повернулся к тем, кто пришёл со мной.
     Инара так неожиданно выскочила перед Ерпем, что он замер, а потом применил заклинание Тёмного Кнута. Против Инары. Вот ведь мерзавец! А она даже не подумала отшатнуться – сзади неё была целая площадь театралов и наши с Петриком родители. Осталась на месте – и применила то же самое. Заклинания схлестнулись между ними, издав такой бумс и вызвав такое красивое пламя ярко – голубого цвета, что на площади зааплодировали, решив, что это предусмотрено программой праздника.
    Между тем стража, тоже ничего не понимая, топталась и глупо улыбалась, таращась на «представление». Папа король опомнился первым и повелел схватить наглых пришельцев. Возможно, сильно был огорчён тем, что упал с крыльца. Однако вокруг только захихикали, потому что до нашего появления, в отсутствие Кохи Корка, речь шла о его новой пьесе, победившей на фестивале, и государь, заядлый театрал, очень живо исполнил монолог глупого, напыщенного, молодящегося правителя пришедшей в упадок области. По ходу действия этот персонаж как раз повелевал всех подряд хватать и тащить в тюрьму. Люди хохотали до изнеможения и еле успокоились, а тут мы.
    А Ерпь вновь нацелился на Инару. Но как-то непостижимо догадавшись, что затеял он, наша названая сестра вновь ответила тем же, и эффект получился ещё грандиознее. Площадь неистовствовала. И всё это произошло совершенно одновременно и в несколько секуд.
     Тут опомнились Товис и Ривек, сообразившие, что с ними произошло, и что они попали куда-то не туда. Товис и Ривек никогда не бывали здесь.
     Так вот, они бы, конечно, схватили сейчас Ерпя, но тот снова напал на Инару, и снова наша умница угадала и погасила волшебство. А у Каиссы, как видно, сдали нервы, и она метнулась прямо в центр всего этого – защитить бедную беременную женщину. Поступок неразумный, но очень понятный. И в тот момент, когда площадь Някки взвыла от восторга, а до высокопоставленных лиц на крыльце и до стражи стало доходить, что происходит что-то, непредусмотренное сценарием, волшебники Текра в ужасе отшатнулись к стене театра от маленькой унну, так похожей на их обожаемого монстра. Вниз порхнул Наил и, схватив жену за руку, утянул её под крышу. Король выхватил из ножен праздничную саблю и… оказался прямо перед Петриком, доковылявшим как раз до крыльца.
     - Добрый день, - сказал Чудила и двумя пальцами отвёл клинок в сторону. – Когда день-то успел наступить?
     Отец потерянного сына даже присел от такой неожиданности, мама Петрика закричала и бросилась было к нему. И тут, в женщине взлохмаченной, в порванном платье, грязной и без бус (самый страшный позор!) узнала жену главы клана Корков. И застыла просто.
     - Инара! Петрик! – пролетел над площадью счастливый вопль Мадины, Чудилкиной супруги, и она выскочила в центр событий. А раньше я не видел её из-за колонны.
     Театралы восторженно подхватили этот победный клич, закричали «ура!», замахали руками.
     Ерпь, видя, что волшебники его родины растерялись, приободрился. А тут Мадина, не понимающая, что творится на её глазах, решила, что Петрик так эффектно обставил своё возвращение (а с него станется). Она налетела сзади на Инару с объятиями, Ерпь выхватил у Ривека волшебную палочку и одновременно ухватил и прижал к себе жену Кохи, не удержавшуюся на ногах под бурей Мадинкиных восторгов. И отпихнул меня, стремящегося кусаться. И встал так, что за его спиной оказалась колонна, а палочкой нацелился на Инару. И, очевидно, на Навине придают волшебным палочкам какое-то значение, потому что моя названная сестрёнка испугалась так, что стала белее колонны. А может, это от стыда – на ней же не было бус, а это хуже, чем рваное платье, и даже хуже, чем его отсутствие. Но сопротивляться она больше не пыталась. Наверное, у неё просто кончились силы. Слишком много испытаний для женщины, ждущей ребёнка. Королева и Мадина смотрели, как заворожённые, стоя, обнявшись, прямо перед ними. Я валялся в луже, из которой извлекли нашего монарха, и скулил от боли в постоянно травмируемой лапе.
     - Что происходит? Петрик?! – рявкнул король.
     Чудилка – ноль эмоций. Вообще не обратил внимания на своё имя, на то, что в Някке, что здесь его родители, он смотрел на Мадину. Ладно. Уже хорошо.
     И тут на площади началось волнение. До людей дошло, что происходит что-то ужасное – многие узнали Инару. А Товис крикнул на жутком наречии Навины:
     - Осторожно, у него волшебная палочка! Уходите, пока не поздно!
     И сначала отдельные личности, затем кучки народа стали пробираться прочь, а потом началась паника и всеобщее бегство.

      *   
     Остались только королевская семья, дворяне, что были с ними, да стража. Горожане жались ближе к началам улиц, едва видные за временными трибунами. Мужчины соображали, как прийти на выручку королю и королеве. Женщин удерживало любопытство.
     - Это бандиты! – кричали люди.
     - Волшебники! Ужас!
     - Убьют девчонку! Скажите Коркам кому-нибудь!
     И ещё:
     - Ну где же Миче? Где Миче Аги?
     - Я убью её, - озвучил свои намерения Ерпь. – Прямо сейчас убью, если ты, Кереичиките не провякаешь тут нужное мне заклинание. Мы, дружок, обойдёмся без мишуры и эффектов. Нам не нужна даже ночь, главное, на небе Винэи тоже зажглась комета. Не так ли? - обратился он к онемевшей Мадине и её свекрови. – Да или нет?
     - Отпусти девочку, - попросила королева.
     Я как раз выполз из лужи и похромал к Ерпю – загрызть его. Еле передвигался, а Ерпь следил за мной недобрым взглядом.
     - Да или нет? – Наиглавнейший стиснул горло Инары, она забилась и захрипела.
    - Да! – кинулась было к ней королева. Мадина запустила в гада туфлей и попала ему в голову. Молодец! Но тот быстро взмахнул палочкой – и если бы не Товис, отдёрнувший Мадинку с того места на котором она стояла, была бы в ней большая дыра. Не было бы в живых нашей Мадины. На колоне за её спиной словно выжгли чёрную глубокую и широкую, дымящуюся щель. Чудилка, в чьи объятия отлетела Мадина, вдруг развернул её к себе и поцеловал в губы, как и положено мужу. Король за локоть оттащил свою королеву подальше.
     - Петрик, что происходит? Кто это? – вновь попытался добиться он ответа. Знаете, что сказало это чудилище?
     - Миче, - сказало, - вот моя жена. Моя жена, Мадина. А вовсе не другая какая-то женщина.
     И продемонстрировал мне разомлевшую от поцелуя королевну. Будто бы ничего на свете не было важнее.
     - Миче?! – ахнул Ерпь и глянул ещё злее. Ох, не надо бы Петрику перед ним и родителями употреблять моё имя, тем более, применительно к белому пёсику.
     - Говори, Аарн! Начинай прямо сейчас! – раскомандовался Наиглавнейший и что-то такое сделал с Инарой, что она пискнула и заплакала.
    - Петрик! – рявкнул король, который считал, что наиглавнейший – это он.
    - Аарн!!
    - Мальчик мой!!!
    - Кереичиките!
    - Сынок!
    - Что? – нахмурился Ерпь. Он потряс Инару: - Говори, это кто?
    Собрав последние силы, она мстительно сказала:
    - Петрик Охти, королевич Някки с Винэи.
    - Да! – подтвердил папа.
    - Да? – удивился Чудила, будто я ему не твердил об этом до Поперечного ущелья.
    - Да-а… - протянул одураченный Ерпь. – Радуешься? Счастлив, что провёл меня?
    - Я сказал тебе правду: память у меня отшибло, - ничуть не порадовался Петрик.
    Само собой, сумасшедший бандит озверел. Он заорал на Инару, брызгая слюной:
     - Тогда ты говори! Быстро! Не смей молчать! Заклинание! Обряд! Ну!
     Но бедняжка Инара вдруг обмякла в его руках. Потеряла сознание то ли от слабости, то ли ей плохо было. Мужчины дёрнулись на выручку, Ривек сунулся вперёд, и я, вместо того, чтобы кусить Ерпя, кусил его. Маг согнулся в три погибели – и волшебство глупой палочки снова ударило по колонне, пролетев над ним. Так начальник храма ещё разрушит нам театр, чёрт возьми! Я уже понимал, что оставаться под крышей, защищающей крыльцо, опасно.
     И тут показалось ещё одно действующее лицо.
     Наил сказал:
     - Не трогай даму. Никого не трогай. Заклинание скажу тебе я. Обряд проведу я. Я, Наил Сэвинэриан, последний сын Ви.
     Естественно, все удивились. Кое-кто испугался. Не все всё поняли, хотя дворяне – люди просвещённые и знающие разные языки, а их не так уж много на Винэе. У Ерпя отпала челюсть. Бессловесное животное с гор что-то там замумыркало.
      - Считаешь унну чем-то вроде муравьёв, да? – спросил его Наил, опустившись на стол, за которым до этого сидело жюри. - Унну – люди получше тебя. Унну пришли с прекрасной Ви. Унну знают старые тайны. Я знаю заклинание Сокровенное Слово.
     - Не надо, - протянул к нему руки Петрик.
     - Что происходит? – опять прицепилось его величество.
     - Послушай, ты… существо с крыльями, - неуверенно начал Ривек, - столько борьбы, столько стараний, столько усилий… Зачем?
     - Но ведь он же убьёт женщину, - сказал Наил. И все в ужасе посмотрели на Инару. – Но нужен помощник. 
     Маги отшатнулись и спрятали руки за спины. Очнувшаяся Инара глядела непонимающе. Петрик снова взмолился:
     - Ты соображаешь, что будет?
     - Я понимаю, - ответил Наил. – Понимаю, что ты должен мне верить, так, как верил бы Миче. Не станем времени терять. Но нужен помощник. Им будешь ты, - унну показал на Петрика, от ужаса округлившего глаза.
     - У него наготове есть заклинание и свой собственный обряд, - горячо зашептала Инара, имея в виду Ерпя. – Если напутствовать его – случится страшное. – И она закричала от боли. Наил сморщился, словно это с ним что-то сделал бандюга.
     - Все пусть отойдут, - приказал Наил, - помаши на них палочкой.
     Озадаченный Ерпь помахал.
     - Да мы кликнем военных! – вякнул кто-то из-за многострадальной колонны. Тут же она пострадала ещё больше. Петрик сделал попытку увильнуть от своих обязанностей и смыться, но этот номер не прошёл. Все сошли с крыльца. Мадина и королева плакали и просили отпустить Инару.
    - Не отпустит, - убеждённо сказал Наил. – Злой человек хочет знать, что я не обману его. Каисса, - позвал он, – лети со всеми.
    - Но… Но… - послышалось из-под потолка.
    - Лети, женщина, это быстро. И мы отправимся за телом нашего сына.
    Каисса заплакала и выпорхнула из-под крыши. И все шарахнулись от неё, кроме Товиса, подставившего руки. Наил смахнул слезу. Понятно, он думал, что Налака погиб, оставленный в лесу в куче камней уже очень давно.
     Я кинулся к Товису: «Скажи ей немедленно, что её ребёнок жив, здоров, присмотрен и накормлен, что его не обижают, что он в замке Лииви. Скажи, что жива её невестка Лаян, и сейчас она с князем. Скажи им всем, пусть ничего не боятся и пусть не мешают».
     - Миче…
     Но я уже поковылял к моему Петрику, чтобы сказать ему, что он должен верить Наилу, как мне.

      *   
      Ерпь следил за мной неотступно, нацелив волшебную палочку. Он думал, я испугаюсь! Но не мне, защищённому сильнейшим заклинанием мира, бояться такой мелочи. Я подошёл к столу, за которым до нашего появления сидели члены жюри, и на котором теперь расположился Наил. Я сел и стал гипнотизировать взглядом Петрика, чтобы он понял. Он понял. Понял и Ерпь. Он прогавкал:
      - Эй, пугало, пусть тебе помогает Инара Кереичиките.
      Ну как она поможет? Едва убийца отпустил мою названую сестру, как она упала ему под ноги. Наил так и сказал:
     - Она не может. Не теряй времени. Не черти раскоряку с двойной линией, символ пути. Наил Сэвинэриан знает то, что не знает никто из верзил: дорога не обязательна. Нет. Просто так совпадало у женщин. Ребёнок вырастал и улетал, а мать в тревоге творила обряд.
     Пнуть Инару, как это у него в привычках, Ерпь не посмел, наткнувшись взглядом на мой взгляд. На мои зубы и на вздыбившуюся шерсть, где она ещё осталась. Он даже не приказал Наилу убрать меня со ступенек, просто не успел – унну начал колдовство. Только внизу кто-то сказал: «Эя, ещё и собака бешеная!», да слышно было, как заливается счастливыми слезами Каисса, узнавшая, что с её сыном всё хорошо. Стало тихо.
     И теперь, понял я, помешать уже никто не в силах. Воздух заструился, задрожал – так бывает ясным утром у реки, когда только исчез туман. Солнечные лучи преломились – и мы, стоящие на ступенях, оказались словно внутри огранённого алмаза. Этот эффект устроил Петрик, а Наил произносил заклинание.
     А я никогда раньше не слышал текста, не видел обряда. Он был прост, лаконичен, даже примитивен, но впечатление оставлял незабываемое. Словно на пару минут вы оказывались с далёком – далёком прошлом, видели свет, проникающий в темноту пещеры сквозь щель, и как в улыбке солнечного луча кружатся пылинки. А вы слышите голоса веков, голоса тех, кто мог бы любить вас, если бы был с вами, вы чувствуете их взгляды, взгляд самой светлой Эи. 
    Да, я никогда не слышал и не читал текста, но с первых слов понял, как он должен звучать. Не понять нельзя. Иначе невозможно обращаться к своей Покровительнице, провожая ребёнка в дальний и опасный путь, и умоляя защитить его.
     И я понял такую простую хитрость Наила. Он должен был обращаться к своей Покровительнице, к прекрасной Ви, матери магии, а напутствуя Ерпя, наверное, сказать "Чёрная Нечисть", но он назвал имя Эи. Инара чуть вздрогнула: заклинание, по её мнению, творилось неправильно, и она силилась понять, в чём тут подвох.
     Наил обратился к моей Покровительнице. Наил произнёс в числе прочего, удивительную вещь: «Подтверждаю сказанные однажды перед твоим лицом слова». А вы слышали, чтобы кто-нибудь просил за Ерпя? Наил, не моргнув глазом, клялся в чистоте помыслов напутствуемого и того, кто напутствовал его однажды. И вот теперь Ерпя ждала самая большая бяка в его пакостях. Единственный раз должно было прозвучать имя того, за кого просят. Петрик смотрел на маленького унну на столе, будто впав в транс, и то, что он делал, как помощник, делал он машинально: зажигал огонь, и всё такое прочее. Наил глубоко вздохнул, глянул на меня. И сказал:
     - Твоя великая защита даётся раз в жизни. Снова прошу за того, за кого уже просили в начале пути, имея в сердцах свет и любовь. Но старая жизнь кончилась. Пусть будет защищён в новой жизни…
     И назвал имя:
     - Миче. Какую бы фамилию он ни носил.
     Откуда Наилу знать мою фамилию? Я и сам не уверен, Охти я или Аги.      
     Инара засмеялась. Петрик тоже. Засмеялся и погасил все огни. Колдовство окончилось. Огранённый алмаз растворился в солнечном свете.
     Ерпь оторопел.
     - Что?!! – взревел Наиглавнейший. Приставил к шее Инары волшебную палочку… Я прыгнул… Он разогнул руку и направил удар на меня… Но защищённый в прежней жизни Петриком, я думал, что успею.
     Треск, гром, крики… Колонна начала падать, потянула за собой каменный козырёк, который до того поддерживала – и всё это, медленно – медленно, как мне казалось, стало падать на Ерпя, на меня и на Инару с её малышом.
    Последнее, что я помню, это крик Чудилки:
    - Ина… - он не успевал. Я был ближе, потому что специально во время действа подбирался, а Петрик с Наилом – далеко, у стола.
    В этот момент я вытолкал названую сестру с крыльца, поднял руки к падающим камням… И это было больно. Очень.

     *   
     Дорога была нужна. Вот она эта дорога – для меня.
     Я видел небо, и видел море, над которым пролетал, но не видел, из чего состою я сам. Я был невидим, как ветер, также быстр, силён и беспечен. И я упивался ощущением полёта, невероятной свободы, и мне хотелось шалить и смеяться, и кто-то мне даже шепнул: «Пошути! Пошути и ты тоже» Я пошутил, почему бы и нет, если я ветер?
     Подо мной оказался маленький такой островок, из тех, на которых две-три деревни – и всё. И там, радуясь своим возможностям, я закружился по улице. Мне понравилась музыка, под которую танцевали на местной свадьбе – и я поспешил в ту сторону, кувыркаясь в солнечном свете. Там был один паренёк, что, краснея, наблюдал за танцующей юной красоткой. Наблюдал, но не смел подойти. Интересно, сколько праздников подряд? И неплохой паренёк, только робкий чересчур. А девчонка, чьи мысли я прочитал, как книгу, ждала и ждала, и могла не дождаться, и оба потом жалели бы всю жизнь. А я, раз я ветер, устроил прекрасный порыв, и кинул девушку пареньку в прямо в руки. Она не растерялась – вытащила его в круг, вот молодчина! Я полетел дальше.
      «Знаешь, что сделал бы Каиз? Знаешь, что Каиз сделал?» - что-то шепнуло мне в ухо. Но я не хотел знать.
     Моё сердце пело от счастья, когда я смотрел на широкое море, когда я летел, в ликующем летнем небе. Быстрее птиц, свободнее облаков.
     Мне стало интересно, что там, на берегу, в лесу. Просто городишко. Стены из брёвен, мощёные досками улицы, девушки, крепкими зубами лузгавшие лесные орехи, как наши девчата – семечки. Вот это да! Мне слабо. Там были красивые избы с резными наличниками, и в одной горевал не знакомый мне дед. Очень добрый, очень одинокий, этой весной лишившийся всей своей семьи, жалеющий о том, что выжил сам. Моё сердце чуть не разорвалось от его боли. А по улице брёл мальчишка, и он тоже был сиротой. И несколько дней уже питался только орехами, пробираясь в город из глухой деревеньки, сожжённой лесными бандитами. Единственный уцелевший, маленький дикарь, он никак не мог понять, на что сгодится в городе. Казалось ему, что здесь безопасней, но как же голодно! И никто не возьмёт ведь на работу тощего грязного семилетнего малыша. Остаётся помереть с голоду или воровать – но закон родной деревни строго запрещает непотребство. Шатаясь, мальчик чуть-чуть не добрёл до дома старика, упал за углом, а и добрёл бы – прошёл бы мимо.
    И я толкнул деда в спину: да выгляни старый, на улицу, высуни нос за ворота! Я сбросил на пол пустые бочонки и чугунки, от волнения устроив грохот.
     - Хоть воды принести, - пробормотал тот, и, взяв деревянную штуку – ведро, что ли? – побрёл, повесив голову, за калитку, пошёл по улице, завернул за угол. И заахал, захлопотал над мальчишкой, понёс его в дом – откуда только силы взялись.
    - Сейчас, сейчас, - приговаривал дед, - вот похлёбочку сгоношу. Подожди, накормлю, в баньку свожу, будем с тобой жить-поживать. Корзины плести научу, всё будет славно. Открыл глазки? Ну, здравствуй. Как звать-то тебя?
    - Ты кто? – дёрнулся мальчик.
    - Дедушка твой, аль не признал?
    - Дедушка! – и малыш прижался к нему.
    Вот и замечательно.
     «Знаешь, что сделал бы Каиз? Знаешь ли, что он сделал?»
     А мне оно надо – знать его гадости?
     Я летел над лесами, а потом - среди звёзд солнечным ветром, и оказался в месте довольно пакостном. Там жила Большая Безнадёга в доме одной милой женщины. Кем бы она ни была, она занималась не тем, к чему предназначена, ради заработка считая простым увлечением то, к чему действительно лежала душа.  Ныряя в ящики её полуразвалившейся мебели и шурша немного отклеивающимися обоями по стенам, я видел листки с напечатанным текстом, картины и краски, и улыбнулся, вспомнив Малька. Я поиграл бумажками, денежными знаками этих мест, полученными там, где работает женщина. Сумма меня совершенно не впечатлила. Откуда-то я знал, что она очень мала, и что мои продавцы получают больше.
     И, в общем-то, не было у неё ничего другого, а она убеждала себя – вот же крыша над головой, значит она богата. Её любили все, но ненавидели под этой крышей, она помнила, как любила сама – и считала, что есть в её жизни любовь. Она почти не сводила концы с концами, месяц за месяцем отказывая себе, чтобы не отказать детям, и радостно всем рассказывала, как выкрутилась. Как преодолела трудности, что устраивают ей домочадцы – она называет их приключениями. Я бы сдох от таких приключений.
     Но сегодня дождь, дождь, дождь, как и весь этот месяц, и никогда не будет снега, и снесены знакомые, весёлые дома напротив ради нового строительства, и срублена роща, в которой так славно гулять с детьми, забрана в трубу и засыпана речка, где можно купаться, и сровнена с землёй горка, а нет ничего веселее, чем кататься на ней зимой. Вернуться раскрасневшейся, довольной, и, наплевав на трудности, верить, что всё ещё впереди. В комнату, отведённую в этом доме ей и ребятам, пробралась очередная кошка, которую притащила с помойки полоумная бабка. Минуя ветеринара, поселила в доме – и теперь кошку рвёт на ковёр клубками глистов. Под струёй воды мать этой женщины стирает носки. Чужие рваные мужские носки с той же помойки. Они воняют, а в многочисленных мисках и банках отмокают найденные на улице заскорузлые носовые платки, ещё носки и даже трусы. Залиты водой, отмокают бутылки и коробки, выброшенные дочерью в ведро, но извлечённые оттуда хозяйственной дланью родительницы. И всё это будет сложено, спрятано, подписано, и бороться с этим невозможно, как невозможно без конца тратить деньги, нужные детям, на спасение собственных кошек, заразившихся от бабкиных, а силы – на бесполезную уборку. Бабка, не потрудившаяся снять уличную обувь, суёт нос в дверь, кашляет, не закрывшись рукой, и сипит: «Ага! Скоро наш дом снесут. Кто ты такая здесь? Вот будет переезд – ты у меня по миру пойдёшь! Всё малюет, всё пишет, всё тратит жизненное время на ерунду, купила себе чулки, а нет, чтобы ради детей… Да чтобы для матери...» «Отвали», - сквозь зубы цедит женщина. Она не хочет ругаться, от ругани ей плохо, не такая у неё натура. Но старая тётка зудит и орёт, и за живое цепляют её нападки. Матери знают, куда побольнее ударить ребёнка.
     Что делать? Нет лучшей жизни, нет красоты, нет любви. Нет помощи и защиты, нет впереди ни малейшей надежды на радость. Она сделала всё, чтобы помочь самой себе организовать эту радость, и придумать её, но нет никого, кто помог бы ей.
     Много-много лет унылого существования, когда дети – единственное утешение, и уверенность в том, что творчество твоё никому не нужно. Женщина горько плачет. Стучит дождь. На столе, под яркими картинами, полными света и смеха, теперь только мрачные краски. Стихотворение об одиночестве, впервые не изорванное под влиянием внутреннего вечного счастья.
    Так уж получилось, что в этот день ей открылась правда о том, что её ждёт. Беспросветная каторга жизни, Большая Безнадёга. Сколько бы она ни рыпалась, как бы не освещала себе путь надеждой, не украшала весёлыми картинами, стихами и рассказами, помощь, защита, любовь, достаток – всё мимо. Мимо неё. Всегда. За что?
     А я предсказатель, и не терплю Безнадёгу. Я самый страшный её враг. Но у меня нет с собой карт, она не видит меня, и я не могу ей сказать…
     «Скажи!» - шепчут мне в ухо.
     И я сказал, всем существом желая быть услышанным: «Есть только одно. Поверь мне, пожалуйста – и сделай это. Одно, последнее усилие в бесконечной череде тех, что уже сделаны. Ты никогда не опускала руки – и невозможно тебя осуждать за сегодняшнее прозрение. Единственное усилие – чтобы выбраться к свету. К радости, что уже стоит за порогом, но может уйти, не замеченная тобой. Пожалуйста – ради тебя и твоих малышей. Чтобы жить там, где вы захотите, чтобы никогда не был уничтожен лес, что виден из ваших окон, чтобы, проснувшись утром, ты встречала взгляд, полный восхищения. Чтобы душа твоя наполнялась покоем от того, что ты защищена от пустоты, где нету любви к тебе. Прошу – последнее усилие!»
    И женщина вытерла слёзы, разорвала и выкинула унылый стих, и поискала в помойном ведре выброшенные сгоряча кисти и яркие краски, но нашла их в комнате у матери, уже описанные и рассортированные. И, с трудом вернув их себе, на подготовленном холсте начала писать тёплый ветер. Ветер, ясный, как солнце, цветной и прозрачный, как радуга, и ромашковое поле, и мне было радостно следить за работой. Пока она измазанной в краске рукой не полезла в ящик стола за бумагой. Пока, улыбаясь, не вывела на ней: «Посмотрите же, до чего он прекрасен, мой город. Он золотой и зелёный, он белый и голубой…» Я подивился, узнав, мои собственные строки. Женские пальчики скользнули вверх. «Сказка о Миче Аги» вывели они. Женщина рассмеялась и пожала плечами, не понимая, с какой стати написала именно это имя. И пририсовала ромашку. Я испугался такого совпадения и вылетел в щель.
    ТЕБЕ, МИЧЕ АГИ. ПОМНИ ВСЕГДА.
    Но я видел, улетая, что вот началось будущее, полное света, а женщина могла бы отпугнуть его под гнётом отчаяния.
     «Знаешь, что сделал бы Каиз? Знаешь ли, что он сделал?»
     До Каиза ли мне, когда всё так чудесно?!
     Но на каком-то пространстве в забытом уголке Вселенной начиналась война. Я подивился нелепости претензий сторон друг другу. Как такое стряслось, если это всё один народ, если семьи, друзья, любимые места многих - на обозначенной вождями другой стороне? В войска, а не в тюрьмы, направлены те, кто рождён причинять другим боль и получать от этого наслаждение. Их жертвы – дети.
      «Что скажешь, Миче Аги? Неужели ты, как всегда, влезть хочешь?»
      Я хотел. Я взмолился: «Пусть не будет войны. Нельзя. Величайшее бедствие. Прекратите, пожалуйста! Я могу прекратить?»    
      - Как скажешь, Миче. Тебе сегодня можно всё. Пусть не будет войны. Но знаешь, что сделал бы Каиз? Что он сделал?
      - И знать не хочу. Если можно мне нынче, пусть я исправлю то, что он сделал много поколений назад, и то, что он делал потом. Оптом исправлю сегодня всё, что ещё возможно исправить, и отчего будущее зависит.
      - Как хочешь, Миче. Пусть будет так. Но попробуй сказать теперь, что не видишь света.
      Но я видел свет! Море и небо, и купола, и окна родной Някки - всё полно солнца! Всё для меня!
      ДЛЯ ТЕБЯ, МИЧЕ АГИ!
      …И грохот падения камней большого моста, заглушивший звук выстрела, страшная боль в области сердца… И свет солнца прямо надо мной.
      Я смотрел, не мигая.
      
       *   
       …ра, беги! – услышал я окончание вопля Петрика. А вот он сам.
       - Ой! – он всплеснул руками и упал передо мной на колени. – Что же это такое?
       - Живой, - констатировал довольный Наил где-то рядом. – А злой человек засыпался камнями. Так и надо ему.
      - Так и надо! – эхом отозвались бывшие соратники Ерпя.
      - Так и надо! – прошептал Миче Аги, он же Охти, человеческим голосом. И, собравшись с силами, сказал потрясённому Товису, возникшему тут же: - Что могло случиться со мной, если Наил организовал мне защиту в момент превращения? Защиту, дающуюся единожды в жизни. В новой жизни моей. Ты балбес, Товис.
      Это, наверное, уже третья моя жизнь, усмехнулся я, и с содроганием вспомнил, как будучи белым пёсиком, неразумно бросался под копыта храмовым лошадям и не боялся волшебной палочки, считая, что ещё защищён. В то время, как моя первая жизнь и впрямь закончилась в Поперечном Ущелье. Это не Петрик, нет, не он устроил мне собачью шкурку. Сам Радо два года назад, предвидя, что что-то такое случится.
      И тут некоторое время царило ликование, у каждого своё. Гости из Текра радовались решению своих проблем и тому, что космической катастрофы не будет. Наил и Каисса – вестям о своём сыне и о Лаян. Жители Някки – освобождению Инары, возвращению королевича Петрика и гибели злоумышленного волшебника. А потом они ещё принялись выкрикивать моё имя. Вроде бы, это я защитил от камней разрушающегося навеса Инару, наших государей и их приближённых. Я вспомнил: да, тогда у меня уже были руки, а не лапы. А потом ещё набежали Корки, в том числе, Кохи и Хрот, и требовали от меня объяснений. Почему именно от меня, а не от Петрика, этого я вам сказать не могу. Все всегда от меня требуют. Инару окружили заботами. Мадина сняла с шеи одну из жемчужных нитей и надела на подругу. Потом кинулась к Чудилке своему. Собралась толпа. Еле-еле пробились мои родители – и я понял, что все мигом друг с другом помирились. То есть, Охти, и Корки, и вся моя семья. Ни тех, ни других, никого вообще не вдохновляла идея о вражде.
     - Миче, ты что лежишь? Ты что в таком виде? Ты ранен? Эя, да что с ним? Доктора!
     - Это твоя родня? – спросил у меня Петрик, чудилище несчастное.
     - Чудик, Чудик, - причитала моя мама, - что такое с моим мальчиком? Что это? Ожоги? Откуда? Вы что?!!
     Очки мои скособочились, я с трудом мог наблюдать эту суету. Но мне было приятно. Мама и папа здесь, со мной! Эя, вот счастье! И, естественно, все спрашивали о Рики и Лале, Лёке, Аарне и Марике с Васяткой. Я кивал головой, показывая, что всё нормально.
     - Что это? – вскричал папа и принялся ощупывать меня. – Что за дырочка? В Миче стреляли? Да что же это такое?!
     Я всполошился: надо же, во мне дырочка. Но речь шла о моих, вконец испорченных рубашке и куртке. Понятно, они были прострелены в одном месте. Спереди. Сзади их не было, одни горелые ошмётки болтались. А набежавший Шушик, наш дружок, доктор Шу – младший, обнаружил на мне шрам, как от пули, прямо напротив сердца, спереди и сзади, так, словно я ранен был навылет. Только Шушик очень тактичен. Орать он не стал, правда глаза его полезли на лоб.
     - Как? – в полнейшем недоумении спросил он. – То есть, Миче, ты действительно жив или что? Или почему?
     Вроде, я объяснил Товису, почему. Впрочем, не всё ли равно? Жив – и ладно. Мне было очень хорошо – глаза всё ещё видели блеск и красоту дивного бесконечного мира, и голова немного кружилась от сладостного ощущения полёта.
      Кажется, я сказал всё это вслух. Шушик покрутил пальцем у виска. Не просто так, а в адрес нашего королевича. В отличие от некоторых, он всегда знает: раз случилось что-то непонятное – виноват Чудила. В отличие от наших государей, например. Они тут подскочили и, слегка только чмокнув Петрика, обратились ко мне, такому слабому и вызывающему сомнение у докторов – а жив ли я вообще.
     - Миче Охти, это что? – пожелали знать король с королевой. – ЧТО ТЫ ОПЯТЬ НАТВОРИЛ? ЧТО ТЫ С НАШИМ СЫНОМ СДЕЛАЛ? Кто все эти люди и эти два маленьких чудища?
     Слыхали такое? Это они о Каиссе и Наиле.
     - Это кто? Чего они ругаются на Миче? – спросил Петрик у Мадины. Оба они так и стояли возле меня на коленях. Она обнимала своё обретённое сокровище, а он держал меня за руку своими двумя и никому не отдавал.
     - Это твои родители, дурачок. Тебе что, и впрямь память отшибло?
     - Ну да, - не стал отрицать Чудила. – Но тебя я помню. Я тебя люблю.
     Кохи Корк хлопнул в ладоши:
     - Ещё и память отшибло! Почему меня это не удивляет, Аарн?
     Он спешил увезти с площади свою Инару, и поэтому несколько наспех приветствовал нас.
     И тут, не успев подивиться глупости фразы, я увидел Нату.
     Она вдруг подскочила ко мне, пробравшись сквозь толпу. Я чуть сознания не лишился, до чего все чувства во мне всполошились. Я сел, ощущая ещё не вполне зажившей спиной, лишённой одежды, ветер и прилипшие к ней мелкие камешки.
     - Ната!
     Она была такой… Она болела, так внезапно потеряв меня. Она так исхудала, что платье, которое носила ещё до рождения Розочки, болталось на ней, словно в нём никого не было. Лицо, на которое она не потрудилась наложить косметику, стало серым и маленьким каким-то, а под глазами – чёрные круги. И когда я ощутил под ладонями её волосы, то просто ужаснулся: были они колючими и сухими, а это результат сильных душевных переживаний. Как друг Мале, я это точно знаю.
     Что я с ней сделал! С моей Натой, которую мечтал видеть самой счастливой! А эти родители ещё лезут с вопросами о Петрике, которого я как раз им вернул.
      Я всё просил у жены прощения, целуя её, и прижимая к себе. Пытался объяснить, как всё случилось, почему мне пришлось оставить её - великая Эя! – даже не прислав нормальной записки. Рассказывал ей наши приключения, спеша и захлёбываясь словами. И оба мы плакали. И я говорил ей, с ужасом понимая неправдоподобность моих объяснений:
      - Ната, пойдём со мной! На Навине у нас ещё есть дела – пойдём со мной. Ненадолго. Закончим – и вернёмся к нашей Розочке. Как она? С кем? Тоже скучала? Скорей. Я хочу, чтобы ты убедилась. Чтобы поверила. Чтобы познакомилась с теми, кто расскажет тебе о нас. Ты поверишь, когда увидишь.
      - Я верю тебе, - смеялась и плакала Ната. - Я пойду с тобой – куда хочешь! Только ненадолго.
      - Я тоже пойду, - вызвалась неугомонная Инара. – Мне тоже надо!
      И при этом она сидела на обломке колонны, завернувшись в белую хламиду Товиса, и тряслась от холода, хотя стояла жара.
      - В постель её! – рявкнул Шу. – Куда ещё вы собрались? Аарн, скажи ей.
      Я оглянулся, но действующие лица были всё те же – никакого Аарна.
      - Петрик, сынок, ты что, опять куда-то спешишь? – расстроилась королева. – Поедем домой! И где Аарн? Я ещё не поздоровалась с ним. Аарн, покажись!
     А кто-то говорил:
     - Королевич опять куда-то делся.
     - Только что был здесь.
     - Ну, значит, где-то тут.
     Услышав кодовую фразу, я чуть не взбесился. Чудилка зажал ладонями уши и застонал.
     - Я не могу больше, Миче! Не могу больше! Не могу! Давай отсюда уйдём!
     - Я с тобой, - мигом сориентировалась Мадинка. – На чуть-чуть, да?
     - Петрик, ты что? – хором ахнули наши родители.
     А я сказал:
     - Давайте-ка возвращаться. Эй, кто из Текра, погостите потом. Сейчас – бегом обратно.
     Ривек сдёрнул с меня за рукава переднюю часть моей одежды, накинул на меня свою белую размахайку и выразил полную готовность возвращаться.
     - У меня же тоже жена, - пояснил он.
     - Спокойно, - сказал я родителям Малька, которые требовали известий о сыне. – Через пару дней мы доставим вам Лёку. С ним всё хорошо. Со всеми всё хорошо, все здоровы. Скоро все будут здесь, всё расскажут. Аня, идём с нами, - предложил я жене нашего друга.
     - Но где Петрик? Говорят, он вернулся вместе с тобой. Где Петрик, Миче?
     - Где-то тут.
     Мне помогли подняться, и наша компания стала пятиться ко входу в театр, спотыкаясь об обломки и камни. Ната, Аня и Мадинка – с нами, а у Инары даже встать не получилось. Мы крикнули, что скоро вернёмся и всё ей расскажем.
     - Петрик, никаких походов, не смей! – вспылил король – батюшка. 
     - Миче, Аарн, вы куда? – закричали Шу и Хрот с Кохи, и прочие наши друзья, оттеснённые от нас приближёнными дворянами. Что-то очень уж они были приближенными! Причём к нам.
     - Поймайте-ка Миче – тогда никто никуда не пойдёт, - отдала интересный приказ королева.
    Ну уж нет. Ещё чтобы меня ловили в собственном городе собственные родители, в то время как мне уже двадцать три года! Или ещё не уже? Да нет, всё-таки уже. Мы с Петриком пропустили свой день рождения, мотаясь по Навине. Смешно.
     Мы развернулись и побежали внутрь театра, оставив позади наших доброжелателей.
     - Куда?
     - Туда!
     - За мной!
     Ривек заколдовал скособоченные входные двери так, что они кое-как закрылись, и должны были некоторое время не пускать погоню. Петрик по дороге всё время порывался упасть. Его поддерживали, но уговаривали остаться.
     - Фигу вам, - словно рассерженная гадюка шипел Чудилка. – Я сейчас ещё этого Аарна найду. Я ему задам! Я с ним побеседую. Я ему скажу кое-что. Я теперь понял: это он сделал так, что все принимают меня за него. Как я могу остаться, если все думают, что я – это не я?
    - А кто ты? - спросил Наил. – Давай познакомимся.
    - Понятия не имею. Но помню, что с этим Аарном мы вместе изучали заклинание Плавающей Мочалки – и он был неправ, и вот тут-то, думаю я, он что-то такое нахимичил, что стоило мне попасть в лапы Косзы – я сразу забыл и то, чья это была  мочалка, и кто я такой. А ещё вечно хвастается Аарн этот!
     «Сам хорош», - хотел сказать я, но промолчал. Всё равно не вспомнит, что сам тот ещё химик. Каисса и Наил беспрерывно спрашивали о Налаке. Я спрашивал о Розочке. А Ната с Мадинкой и с Аней, хихикая, домогались на ходу:
     - Он что, правда, ничего не помнит? Миче, скажи, что с вами случилось, отчего вы такие? Где дети? Они правда здоровы? И как мы могли забыть Петрика снаружи? Его же мамочка с папочкой заедят. Аарн, постой, мы Петрика забыли!
    Кошмар.
    - Заклинание Плавающей Мочалки? – оживился Наил. – Да я же обязан тоже его изучить.

    *   
    Спросите меня, как я не сошёл с ума с этими людьми? Отвечу: не знаю.
    Вот остановились возле колонны в подвале, сквозь которую мы просочились в наш мир из переходов под храмом Текра. Мадинка упёрлась, как упрямая коза.
     - Мы бросили Петрика снаружи. Вы что? Кто-то должен спасти его от родителей. Пустите, я пойду к нему! Я от тебя не ожидала, Миче, ты хочешь в такой момент оставить лучшего друга!
     Кажется, она забыла, что у нас с Чудилкой одни родители, а всего их четверо на мою голову - и кто от них спасёт бедного Миче?
    - Мадинушка, - сказал я невестке ласково, - поверь, там, откуда мы пришли, на твоего муженька нападало нечто пострашнее, чем мамочка с папочкой. И ничего, живой, поистрепался только. Вот он.
     Мадина отшатнулась:
     - Это же Аарн! Что за шутки? 
     - Он говорит, что не Аарн, - засмеялись Ривековы дружки. И ещё сказали: - Пусть женщина идёт к своему мужу, раз так ей хочется. Зачем она нам?
     Я потихоньку подталкивал Мадину к колонне, и, в конце концов дал ей лёгкого пинка и затолкал на Навину. Чудила ринулся следом. Что-то он мне не нравился. Мало того, что выглядел безумно ободранным, избитым и усталым, так ещё вдруг помрачнел, примолк и как-то странно поглядывал на Мадину. Так вот. Когда мы уже двигались к жилым помещениям храма Косзы, но ещё не миновали подземных окрестностей тюрьмы, этот оригинал вдруг поведал о своих терзаниях Мадинке, которая всё возмущалась, что её разлучили с Петриком.
    - Кто такой Петрик? – спросил Чудила, чем чуть не довёл меня до обморока.
    - Мой муж! – со слезами воскликнула она.
    - Так-так. А я тогда кто?
    Можно я вам не буду рассказывать, как они разбирались с этой проблемой под всеобщее веселье. Даже когда Товис попросил их утихомириться, потому что дальше начинался, собственно, храм, они продолжили ругаться шёпотом.
    - Так я для тебя ничего не значу? – голосом помирающего героя трагедии вопрошало моё чудилище.
    - Я вообще понять не могу, при чём тут ты, Аарн? У тебя своя жена есть.
    - Ты моя жена, я точно знаю.
    - Ты Саю разлюбил, получается?
    - Почему? Никого я не разлюблял. Я тебя любил всегда.
    - Вообще с ума сошёл. Я тебя не люблю. Я Петрика люблю.
    - Несколько дней не виделись, а ты уже другого полюбила!
    - Я?! Да ты вообще, Аарн, к чужой жене пристаёшь, даже людей не стесняешься. Где твоё воспитание?
    - Где твоя порядочность? Сначала: «Тюти-пути, здравствуй, дорогой», - а теперь: «Пошёл прочь, я другого люблю»?
    - «Здравствуй»?! Когда я тебе говорила «здравствуй, дорогой»?!
    - Ты целовала меня при всех! Сегодня! Прямо сейчас.
    - Ты чокнулся, Аарн! Я мужа своего целовала. Петрика!
    - Меня!!! Да кто такой Петрик???
    Товис и Ривековы дружки скрючились от беззвучного хохота. Наил, Каисса и наши девочки глядели испуганно – их угнетало большое, пустое, полутёмное здание. Я махнул рукой на запутавшуюся в мужьях Мадинку и на Петрика, ошалевшего от ревности к самому себе. Ну их. Предоставим разбираться Аарну, повелителю плавающих мочалок. Главное, мы с Натой вместе, и ничто на свете не сможет нас сбить с толку в отношении наших чувств. Я крепко держал жену за руку, ловил её взгляды, полные любви.
     - Уйду я от вас, хоть с вами и весело, - хихикнул Товис. – В город пойду, посмотрю, что там.
     - Зачем?
    - Хочется. Меня, видите ли, главным считают. Я уж давно Текр баламутил, надеялся, что удастся на этот раз власть жрецов побороть.
    - То есть нас?
    - Ну да. Раньше заговоры и бунты проваливались, потому что в самом храме поддержки не было, но терпеливая Наи послала нам Сеша. И мы решили: надо подготовить почву.
    - Главный в городе некто Кусачка. Мы его два года поймать не можем. И даже говорят, что он – женщина.
    - Нет, старик.
    - Нет, толстый купец.
    - Подросток, тощий, как голодная селёдка.
    - Оборотень, умеющий принимать вид собаки.
    - Кошки.
    - Мышки.
    - Мушки.
    - Иностранец с северных островов, усатый и бородатый.
    - Кусачка – это я, - представился Товис. – Счастливо оставаться.
    Наслаждаясь произведённым эффектом, он удалился в сторону лестницы, ведущей в переходы, то есть туда, откуда мы только что пришли. 
    Вот так мы временно остались без Товиса.
    Шли дальше – и видели, что коридоры пусты, а в комнатах никого нет. По пути утеплили наших женщин вещами из помещений, покинутых жрецами. Здесь – начало зимы, а в Някке – лето. Аня, Мадинка и Ната с радостью закутались в чужие белые балахоны. Светильники кое-где погасли. Мы шли туда, где у крыльца Наиглавнейший, помнится, собирался проводить обряд.
     - Как мы докажем, что Ерпь скончался? – задался я вопросом.
     - Пока ты целовался, я снял с него перстень. Наиглавнейший никогда не расставался с ним, - похвалился Ривек.
    Мы по очереди покрутили перстень в руках, но только я догадался нажать на скрытую пружинку – и откинулась крышка с блестящим голубым камнем. Я передал кольцо Петрику.
    - Покажи, - попросила Мадина.
    - Не покажу, - буркнул он, и вернул Ривеку перстень.
    Мадина и Чудила, надувшись и фыркая, продолжили путь в нашей компании.
    На девочек большое впечатление произвело разрушенное Петриком святилище. Всё ещё витало в нём что-то… Какой-то отвратительный дух. Ната и Аня шёпотом спрашивали, неужели наш королевич причастен к этому и просили рассказать, как всё было, хоть вкратце. Пришлось, конечно. Наил и Каисса поведали о том, как они бежали из плена. Просто Наил дождался момента, когда стража, постоянно торчащая поблизости, умчалась на борьбу с бунтовщиками, разнёс клетку – он же волшебник, заглянул в соседнее помещение, а там – его жена. Что он пережил, когда она, заливаясь слезами, рассказала ему о Налаке, оставленном в лесу – не передать словами. Но надо было покинуть страшное место – и Наил потянул жену за собой. Они оказались в помещении с главной машиной. Потомок просвещённых предков - волшебников отлично знал, что это такое. Плеснул на неё водой, потом попытался включить и убедился, что усовершенствованный агрегат не сломать старым способом. В голову ему пришла та же мысль, что и Аарну. Наил, конечно, не Кереичиките, но всё же последний сын Ви. А я только сейчас заметил, что у вождя грязной тряпочкой забинтовано запястье. К рассказу подключились даже Ривековы товарищи. Чудилку они называли «вот этот». А потом спохватились:
    - Вообще-то сюда женщинам нельзя, святотатство.
    Я только хмыкнул. Мадина сказала:
    - Вот видишь, Аарн. Петрик, мой муж – герой.
    - Миче, зачем ты меня Петриком называешь? – взвился чудак. – Не называй меня никак, если мы оба не знаем, кто я такой.
    Я возмутился:
    - Ты сказал, что знаешь, что я знаю, кто ты такой, и знаешь, что это правда. Когда догадался, кто я такой.
    - Мы уже запутались, - сказали все остальные.
    Я тоже запутался. Я сдался:
    - Как мне это надоело! Хочешь быть никем, не будь ни Аарном, ни Петриком, но как мне тебя называть, если ты не знаешь, кто ты такой, а я знаю, но ты не знаешь, ты ли это? Лучше быть хоть кем-нибудь.
    - Миче, он действительно не Аарн? – пожелали знать все.
    Что-то я озадачился. Не знаю, почему. Такой простой вопрос поверг меня в недоумение. Я попробовал вспомнить, что нас связывало с этим вот человеком. Получалось, что ничего, кроме имени. Я сказал, сам себе не веря:
     - Аарн, конечно.
     Тогда появились воспоминания.
     Как им не появиться? Мы с Аарном друзья.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2015/01/28/1152

Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".