А телефон звонил... - many years later

  Я готовил себе утренний чай, когда прозвенел телефон в прихожей.
 
  И я поймал себя на мысли, что... Ах, как странно... Чертовски странно... Потому что мысль, которой нужно было появиться в данный момент – слабо шевельнулась где-то там в темных закоулках сознания, будто серебристый отблеск от мутного зеркальца в мрачных застенках..., – да и пропала. Не стала лучом, отражавшим чувства; лучом, способным ослепить, выжечь сетчатку и искрящимся разрядом ударить в мозг... Не стала.
 
  Я просто продолжил готовить свой утренний чай. Бросил в заварочный чайник три щепотки отменного цейлонского чаю, залил кипятком, накрыл чистым кухонным рушником с красивой вышивкой по краям. Я посмотрел в заиндевевшее окно, за которым едва просматривались черные ветки замерзшего жасмина. И вихри колючего снега... Ненавижу зиму. Я умираю в это время года, как и жасмин под окном. Не думаю, не чувствую, не вижу, не слышу. Смерть.
 
  Телефон в прихожей замолчал. Наконец-то. Я вытряхнул из пачки сигарету, подошел к окну и открыл форточку. Прикурил и выдохнул сиреневую струйку дыма, наблюдая как она растворялась в переливчатом облаке остывавшего воздуха. В кухне моей пахло пирогом с повидлом, что румянился на большом белом блюде посреди стола. Аппетит я давно где-то потерял, как и прочие интересы в этой жизни, но сейчас мне и вправду хотелось отрезать здоровенный, сочащийся горячим алым повидлом кусок и впиться в него всеми зубами...
 
  В этот момент зажужжал виброзвонок мобильного телефона в кармане джинсов. Я поморщился (кажется?), однако положил сигарету на латунную пепельницу с ножками в виде драконьих лап, и вынул трубку. На большом сенсорном дисплее светился номер какого-то там очередного...
 
  –Да? – вяло сказал я в телефон.
 
  –С праздником, старик!
 
  Я снова поморщился (теперь уже точно), взял сигарету и поднес ее к форточке, чтобы лучше рассмотреть кружевные завитки и колечки дыма, которые от соприкосновения с холодным воздухом, втекавшим в кухню извне, стали почти белого цвета. Почти белого... Почти...
 
  –А что там у нас на дворе? Какой праздник? – поинтересовался я через силу.
 
  –Ну как же! Новый год!
 
  –А-а...
 
  –Вот, снова ты кислый с утра, старик! – не терял бодрости голос на том конце. – Я так и знал, что ты будешь не в духе. И супруга отговаривала тебе звонить. Так, знаешь, и сказала, что ты будешь молчать в ответ или пошлешь куда подальше. Но я, все же...
 
  –Передавай ей привет, – я усмехнулся и сунул сигарету в рот. Затяжка. Выдох... – В общем-то, я так и собираюсь поступить. Ты что предпочитаешь, первое или второе?
 
  –Ну брось ты, старик! Праздник же! Посмотри, сколько веселых и красивых людей на улице! Шутки, смех, хлопушки, шампанское!
 
  –Елки, мандарины... – пробормотал я, прислонившись лбом к стеклу и наблюдая за кружившейся по двору поземкой. Черные жасминовые ветви шевелились и трещали на ветру, как кости истлевшего висельника. Настроение однако было у меня... – да, весьма и весьма праздничное.
 
  –Что? – переспросил голос в трубке.
 
  –Ничего особенного... – столбик пепла отвалился от сигареты и упал на идеально белый подоконник. Я скосил глаза вниз, на грязно-серый холмик, нарушивший чистоту. – Ты все сказал? Поздравил, все такое?
 
  –Ну да... – пробормотали на том конце.
 
  –Мне что-то нужно тебе ответить или и так сойдет?
 
  –Эх, старик, зря ты...
 
  –Значит, пока.
 
  –А я хотел к тебе в гости нагрянуть с супругой и детишками...
 
 
  Я представил себе его жену, женщину сколь добродушную, столь и пышнотелую, назойливую, сующую нос во все щели и даже в шкаф с бельем... А потом и детей его, двух мальчишек близнецов восьми лет, крикливых, суетливых, вечно что-нибудь разбивающих, разрывающих, ломающих...
 
 
  –Как-нибудь в другой раз... – ответил я. И закончил: – Старик.
 
  –Ну, пока, – ответили на том конце совсем упавшим голосом.
 
  После чего я услышал благословенные сигналы отбоя. А через минуту и вовсе отключил мобильный телефон.
 
  Затушив дотлевшую до фильтра сигарету в пепельнице и закрыв форточку, я вернулся к столу и некоторое время просто стоял и рассматривал румяный пирог на блюде. Теперь он вызывал тошноту. Еще и запах этот... ванильный. Решительной рукой я взял блюдо и сковырнул пирог в мусорное ведро. К черту. Ничего не хочу. И никого...
 
 
  В этот момент снова зазвонил телефон.
 
 
  Я вытряхнул следующую сигарету из пачки и пошел в прихожую.
 
  Включил свет, ибо здесь всегда было темно.
 
  Сел на стул возле тумбочки, на которой аппарат так зазывно тренькал.
 
  Затянулся...
 
  –Ты лжешь, – сказал я телефону. Еще затяжка... – Ты всегда мне лгал, проклятый звонарь. Потому что на том конце провода, если подниму трубку, будет очередной «старик» с глупым «сновымгодомпоздравляюжелаюсчастьяпух». А тот голос, тот голос... – я закрыл глаза прислушиваясь к внутренней своей пустоте. К звенящей и черной... – Тот голос с хрипотцой в конце каждого слова... Голос, который я хочу услышать и по-настоящему жду...
 
  Телефон замолчал. Но мне казалось, что эхо его звона впиталось в стены пульсирующими вибрациями, и растекалось волнами, вверх и вниз, слабея, слабея, слабея...
 
  –Тот голос мертв, – я открыл глаза и посмотрел на телефон. – Истлел. Сгнил в земле. Был съеден червями. То есть, не голос, конечно, а связки... И все остальное. Понимаешь?
 
  Телефон снова принялся бодро трезвонить в тишине.
 
  Я потянулся рукою к черному шнурку провода, взял и выдернул вилку из розетки. Затем облегченно вздохнул в тишине и расслаблено откинулся на спинку стула. Вверху светилась красивая такая люстра из белесого стекла с золотистой полоской наискось.
 
  Сколько я просидел в прихожей?
 
  Полчаса?
 
  Час?
 
  Встав с трудом, я поплелся на кухню. Сдернул с остывшего чайника рушник, свернутый вчетверо, налил заварки в чашку и выпил залпом, как водку.
 
  Горький.
 
  Вяжущий.
 
  Отвратительный вкус.
 
  Рука сама собою потянулась к пачке сигарет...
 
  Как вдруг...
 
  В прихожей снова зазвонил телефон.
 
  Я испуганно оглянулся назад, (ведь этого не может быть!), слыша лишь звон и болезненные испуганные удары сердца: думп-думп, думп-думп, думп-думп. Сердце, сердце, отчего ты так бьешься? Испугалось, сердце? Или...
 
  Я все стоял и смотрел на оранжевый прямоугольник дверного проема.
 
  А оттуда...
 
  Все звенел и звенел...
 
  Звенел и звенел...
 
  Звенел телефон.