Новая учительница

На переменке шептались две ученицы седьмого класса; одна училась в классе для сильных учеников, а другая для отстающих. Они обсуждали новую молодую учительницу, которая после окончания института первый год работала в школе  и вела в том и другом классе английский язык.
–Ну и странная всё же эта Елена Марковна, – говорила подруга из отстающего класса. – Что у нас сейчас было на уроке!  Шум, гам, никто её не слушает. Она что-то там пытается вякать по-английски. Никто ничего понять не может, все смеются. А Чуркин, ты его знаешь, такой белобрысый,  так он как запомнил ещё при нашей бывшей англичанке «йес», так и орал весь урок. Что Елена Марковна ни скажет, он всё своё «йес, йес, йес!»  А она такая тихая, чудная прямо, хоть бы закричала. Только молчит и смотрит на него – никак слов, видно, подобрать не может. У меня от этого английского мозги в раскорячку. В общем, в середине урока директорша наша Варвара Петровна ворвалась в класс и давай, как всегда, орать: «А ну  все заткнулись!» Училка наша новая испугалась, думала, на неё орут. Потом опомнилась и давай жаловаться: «Они меня совершенно не слушают; невозможно преподавать предмет». Мы, конечно, перестали смеяться. Тихо стало, пока Варвара Петровна ругалась. А как ушла, англичанка опять начала рассказывать какие-то правила, произношение пыталась с нами отрабатывать. Только Чуркин не дал ей – упал с парты. Это он от Сереги Телегина увернулся неудачно, когда тот  его книгой по голове хлопал. И опять англичанка уставилась на него и ничего сказать не может. Если б ты знала, как это на нервы действует, лучше б орала. Ну, зачем нам этот английский – в дипломаты, что ли идти…
– А мне нравится заниматься английским, – говорила её подруга из сильного класса. Не знаю, как у вас, а у нас тихо на уроках. А летом  Елена Марковна обещала нам поездку  в Англию, в международный лагерь.
Пока две ученицы вели в коридоре беседу, в учительской в это же самое время Елена Марковна вытирала платком слёзы. Это были слёзы бессилия перед неуправляемым классом. Ей, как новой учительнице, постарались сбагрить слабый класс. Сначала она никак не могла понять, почему такие трудные дети не учатся в специальных школах, по особым облегчённым программам. Но ей объяснили, что такие школы давно уже переполнены, а потому приходится им, учителям обычных школ, уж как-нибудь, своими силами выходить из положения.
– Ну, зачем нам педагогику преподавали, – хлюпала носом новая учительница. – Они и слушать меня не хотят. Полгода в школе работаю, а ничего не выходит. К преподавателю полицейского с дубинкой надо прикреплять, чтоб за дисциплиной следил.
– Ничего, – утешали её педагоги. Это на первых порах. Все через это проходят. Потом всё получится.
– Нет, уйду я из школы, – продолжала всхлипывать Елена Марковна.– Этот год доработаю и уйду.
Прошло два года. Никуда Елена Марковна из школы не ушла, а набралась опыту, и вела всё тот же слабый класс, но теперь он уже был девятым. И на уроках у неё уже не было так шумно, как два года назад. И эту тишину ей удавалось удерживать неимоверными усилиями. И хоть она до сих пор была уверена, что учить дураков английскому, всё равно, что заставлять гусеницу прыгать через обруч – не научишь, только измучаешь животное, ситуацию в классе она уже воспринимала более спокойно. Она уже не «закипала» перед неукротимым буйством Спиридонова, постоянно смешившего класс своими глупыми шуточками. Она уже не терялась от  наглых поступков не глупой, но избалованной, и не желавшей ничего делать на уроках Оли Заславской. Она уже успела перенять богатый опыт работы в школе у своих коллег, у директора школы. В класс она уже входила не с наивным и добродушным выражением лица, а как дрессировщик в клетку с тиграми. Окидывая класс жёстким взглядом, она, вместо приветствия, кричала: «Всем умолкнуть!» А потом урок проходил, как придётся, как сложится. Потому что провести его по программе, как она проводила всегда в сильном классе, ей ещё никогда не удавалось.
Вот и сегодня, когда Елена Марковна вошла в класс, некоторые ученики сидели верхом на партах, кто-то носился по классу. Гвалт стоял невообразимый. Увидев учительницу, одни умолкли, другие не прореагировали на её появление. Елена Марковна какое-то время постояла у своего стола, выжидая, когда ученики слезут с парт. Но ждать бы ей пришлось очень долго.
– А ну слезли с парт! – крикнула молодая учительница.– Все закрыли рты! Заславская, почему у тебя пустышка во рту?
– Вы только что сказали, чтобы все закрыли рты, а чем?
– Что, так и будешь на уроке сидеть?
– Так и буду, – отвечала Заславская, не вынимая, а чуть сдвинув, словно сигарету, пустышку в сторону.
– Ну и сиди.
– Елена Марковна, а зачем вы клей принесли? – вопил Чуркин, увидя в её руках пузырёк с клеем.
Клей она выпросила у трудовика, чтобы после урока подклеить стул, за который постоянно цеплялась чулками.
– Рты вам заклеивать.
– В классе после таких слов на миг воцарилась гробовая тишина. Дети, видно, соображали, как использовать ситуацию, чтобы урок прошёл, по крайней мере, не скучно. А потом послышались слабые всхлипывания:
– Елена Марковна, мне не заклеивайте, пожалуйста, – развлекались ученики.               
– И мне тоже не заклеивайте!  Ну, пожалуйста!
– Так, не буду заклеивать тому, кто на уроке будет говорить только по-английски.
– О, йес! – вскакивал с парты Чуркин. – Я сегодня буду говорить только по-английски. Йес, йес, йес...
     Елена Марковна посмотрела на часы. Урок только начался, и до звонка было ох, как много времени...