Помню...

 
Денис лежал спиной на горячих, колокольчиках отстрелянных гильз. По небу, разгоняя Ангелов, летела на город, начинённая шрапнелью смерть. Это бывшие братья выжигали свинцом новое имя своё на могилах общих предков.
Голова раненого покоилась на коленях странного старика, который был одет в чёрные монашеские одежды. Серые, пронзительные глаза, из-под нависшего куколя смотрели, как казалось Денису, прямо в душу:

 - Посп;шай, сын;, на пособь къ друз;мъ славнымъ. Уж; посаднiки съ воинствомъ от з;м;ль Рускихъ къ Дону в;ликому аки орли сл;т;шася. Тамъ, у Дону поганый Момай царь съ т;мнымъ войскомъ з;мли нашей и крови бр;сти хотятъ. Князи и братiя, что гн;зда Владим;ра Кiявскаго есть по рожд;нiю съ нiми Ольгердовичи, милые пановя удалые Литвъ. На борзыхъ комоняхъ къ Дону сбираются, испить шел;момъ водъ, да испытать м;чевъ своихъ о шеломъ Мамаевъ, о сулицъ н;м;цкихъ и бо;данъ бусорманскiя. Многiя сынъ славныя положатъ головъ своя за в;ру кр;стьянскую и за з;млю Рускую зд;сь, м;жъ Дономъ и Красной М;чей, на пол; Куликов;, на р;чк; Н;прядв;. Но не имать ни жёнъ, ни д;т;й, ни з;мли нашей - ни ястр;бу, ни чёрну ворону, ни Мамаю поганому!..

Денис закрыл глаза и застонал от мучительной, тягучей боли, которая держала его в своих когтях от окровавленных ногтей до кончиков спутанных, опалённых волос. И только слово старца, понятное и близкое ему, исцеляющим светом входило в растерзанную, засыпающую душу.
Два ангела приподняли его над землёй. Старик, взмахнув рукой, крикнул в след знакомым голосом давно ушедшего деда: «Смотри и помни! Помни всегда! Если вернёшься - расскажешь детям своим»…
Парня несли над ночным Даманским. До зубов вооружённые хунвейбины, кажется, заполнили весь остров. Они зарываются, маскируясь в снег… Наши пограничники идут цепью по рыхлому, белому снегу. Шквал огня! Как черти из табакерки из-под снега выскакивают китайцы. Они везде. Они беспощадны. У наших ребят заканчивается боезапас… Одинокий БТР кружит, сминая живую силу врага. Патроны на исходе… Китайские миномёты отрезают путь к отступлению…К нашим вышло всего четверо… А наши – это русские, украинцы, белорусы, казахи, таджики, грузины, армяне… Плечом к плечу … Брат за брата…
- За Родину! За погибших товарищей!..
Многострадальный остров накрывает артиллерия… Плавится снег… Плавится металл… Ад… Тьма… Вспышка…               

Он парит над ущельем на дне которого, перешёптываясь с камнями, спешит слиться с Вахшем и вдохнуть жизнь в Амударью, чужой и родной Пяндж. Давно закончилась Афганская война. Наши пограничники охраняют рубежи, чужого ныне государства от кровавой бойни, угроза которой нависла над землёй бывших братьев. 1993 год… Нет ещё вокруг охранных постов Тург, Навранга, Меркурий, Гриф… Дымится сожженная дотла моджахедами 12-я застава возле опустевшего кишлака «Саригора». Наши отступили. Двадцать пять человек навсегда остались здесь на выжженной солнцем и горячим свинцом земле… Он видел, как беснующиеся, озверевшие от крови нелюди отрезают головы у павших солдат и швыряют в вольер голодным собакам. Как, под дикие визги боевиков, с живых ещё ребят, сдирают чулком кожу и бросают в пылающие развалины. Как наши пытаются прорваться сверху, по единственной, заминированной тропе… Как разворачиваются и бегут в тыл, струсившие?.. Предавшие?..  Таджикские… Уже не наши…

- Смотри! Смотри и помни! Никто и никогда не расскажет тебе правды об этом… Денис слышит голос деда и снова проваливается в липкую тьму, пропитанную запахом пороха и сгоревшей плоти…
- Где я?.. Доктор?..               
- Тихо, тихо, сынок! Тебя из Донецка привезли      никакого…Три операции там сделали… Встанешь на ноги – свечку поставь своему Ангелу Хранителю… Даже если не веришь. Я вот в Бога только сейчас поверил, на старости лет…

Денис, смотрел сквозь белый потолок палаты далеко-далеко, в самое Небо… Он не знал молитв, не знал церковного слова – но точно знал, что Бог есть, и Он его слышит. Засыпал, под мерный, врачующий голос старца – а потому открывал глаза с Верой… И Надеждой когда-нибудь вернуть Любовь в своё смятое сердце.
- Помню, отче! Всё помню…