Не было печали

    Ох, и маятно Прасковье в перинах на лебяжьем пуху. Жарким телом раскидывается, синими очами в потолок брызжет - скукотишша...
Нет у ей в жизни ни радости, ни печали какой - ни мужа, ни детей, ни хозяйства маломальского - мать померла уж давно, а отец в отсутствии - на приисках деньгу заколачивает.
   
    Переменчивости в жизни ей захотелось - страсть! Вскинула пухлы руки синеокая, потянулась до ломоты в суставицах, поднялась с перин, натянула на пышно тело сарафан расшитый, вставила ноги мраморны в лапти кукурузные, пошла за дом к колодцу водицы студеной зачерпнуть, чтоб лицо охолонуть и дать румянцу сквозь кожу белёную пробиться. 
Умылась, причесалась, ленту в русу косу вплела, чаю с баранками напилась, на базар засобиралась. До базара-то дед Тихон на бричке своей её и подбросил.

    Плывёт Прасковья ладьёй промеж калашных рядов, где какой пряничек спробнет, где на леденец глаз положит, только не радуют её ни леденцы, ни пряники. Так и дошла до скотского придвору. Там, глядишь, повеселей будет - гомон, трескотня, кони игогочут, куры и гуси заполошно крыльями хлопочут... Дошла до того места, где люд поросятами торгует. Те визгом надрываются, а Прасковью точно пригвоздил кто - глаз не может оторвать от их пушистых рыл с пятаками в пол хари и ушами, что тебе кулёк для конфет. Взяла, да и купила себе одного - самого потешного.

    Вернувшись домой запустила порося в горницу, тот кругами по горнице, как ошпаренный носится, визжит, как оглашенный, а Прасковья знай себе хохочет. Натешившись вдосталь выпустила его во двор, а он во дворе никак оставаться не желает, визжит и промеж ног в избу щемится. Ну, стало быть, остался жить в горнице и ночевать в сенях, покуда отец с приисков не вернулся. А как вернулся, загончик ему выстроил и переселил на улицу.

    С тех самых пор Прасковью без того порося и не видал никто - везде с ним, как с собачонкой  на привязи, а люди только диву даются и судачат меж собой за глаза - вот, мол, дурёха. А Прасковье что - не было у ей радости, а теперь, вот, поди ж ты, имеется.

    К следующему лету порося подрос, смышленый стал - не передать, за собаку стал сходить для чужих, и за человека для своих. И Прасковья уж боле в перинах по утрам не томится, чуть свет - как она у загона. Кабы видел кто, как они встречи-прощания друг с дружкой у того загона учиняют... Встаёт порося на задние ноги, в глаза заглядывает и смотрит глазами любящими, да так преданно, что аж мурашки по телу - не всякий человек так смотреть может. А Прасковья его чухает и слова ласковые говорит. Даже порой и целует.
   
    А в осень не стало Прасковьи - поперхнулась кашей гороховой и преставилась. Как хоронили, порося визжал хуже резанного, на брёвна в загоне кидался, подрался весь. Кричал весь день и всю ночь. Соседи не выдержали, говорят поутру  отцу: "Режь порося, нет от него никакого покою, да и ему без Прасковьи не жисть..."
Пошел отец за тесаком, хоть и жаль порося, а делать нечего. Вдруг чует - тихо сделалось. Побежал к загону, а там порося бездыханный вытянулся в струну и как будто улыбается.

    Верно в последний миг Прасковья ему привиделась.