Полюдова пещера

     Гудит над Вишерой-рекой гудок бумажного комбината, а в маленькой избушке, что в Бахарях, бабка Дарья сказывала под мерное потрескивание лучины и журчание веретена ребятишкам, раскрывшим от удивления рты, старую бывальщину. « Мне ишо бабка моя говаривала, что в незапамятные времена, много было лихого люда на Вишерской дороге. Да и как ему не быть – дорога то государева. По ней соболиная казна из Сибири в Москву ежегод хаживала. Гостей-купцов  лихие людишки потрошили, что твоих рябков. Бывало, кого до нитки оберут, в одном исподнем и отпустят смеху ради. Только воровано-то богачество не в радость. То проиграют, то пропьют. Одно слово -  лихие люди.
     Не раз миряне собирались очистить дорогу от разбойников, да те всякий случай уходили от погони по одним им известным тропам, по таежным чащобам, да болотам. Прослышал как то народ, что есть богатырь, Полюдом его звать. Спуску он никакого не давал. Попади ему в руки разбойник – живу не быть, за все чудачества, да за веселую жисть приходилось ответ держать. Решили тогда миряне позвать Полюда на охрану Вишерской дороги. Упрашивать себя он долго не заставил, собрал, что было, и поселился в пещере на горе. Её со всякого места с реки видать, то одним боком, то другим. Вот как только заслышит Полюд крик  да брань на реке, так сразу туда и поспешат. Часто, бывало, только нагонит он разбойничью ватагу, а её и след простыл. Долго думал богатырь, как ему с разбойничьим людом совладать, и придумал. Сказался, что, мол, занемог богатырь. Слух с быстротою ветра облетел окрест, и разбойнички на реке зашевелились, В то время дело к концу лета шло. Торговые гости торопились до ледостава домой добраться, ну уж на худой случай до Чердыни. Там под воеводской защитой можно было и перезимовать, а то и зимником домой вернуться. Караван собрали большущий ну и поплыли. А лихие-то люди их уже и поджидают у Чертовых-то пальцев. Как только подошли насады к пальцам-то, раздался свист на всю округу. Налетели разбойники на торговых людей, глазом моргнуть не успели, как полегли все на караване. Довольны разбойнички, куш отхватили небывалый, рады - радешеньки от такой добычи. Да тут вдруг вековая ель с берега-то и рухни поперек реки. А место там узкое. Разбойный люд высыпал с насадов, затор-то разобрать надо, вот тут Полюд и вышел из своей схоронки. В руках у него не то дубина, не то бревно. Охаживал он лихих людишек, пока не заметил, что уж и нет никого. Многие замертво лежат от его ударов, а кто-то, может быть, и сбежал. Как знать? Меня- то там не было.
     Вот так и очистили государеву дорогу от разбойничков. А у Полюда опять голова болит, что с добром-то делать. Привел он тогда насады к нашей деревне. А деревни – то ишо и не было, так избушка стояла.
     Стал он богачество к себе в пещеру носить. День носит, два, на третий день только к вечеру и управился. Пошел он напиться, глянул в реку-то, а на него уж не богатырь, а седой старик смотри. Да, состарился Полюд, пора на покой. Вспомнил тут Полюд, что еще мальчонкой блудил он по лесу, да наткнулся на землянку в лесу..
         Вышла из неё старуха, вся седая, волосы не чесаны, в седых лохмах травинки засохли. И Говорит ему : «Не помрешь ты своей смертью, угланчик, как старость придет, окаменеешь». Старая колдунья пермянкой была, знала жисть многих наперед
      Умылся Полюд и пошел к себе в пещеру. Вход камнем прикрыл, сам на каменную постель хотел лечь. Справа от неё стоит сундук с золотом, слева с серебром, а в головах мягкая рухлядь навалена. Взял Полюд большую чашку и ложку, что твой половник. Только сел на кровать, чувствует, как ноги его каменеют. Глазом не успел моргнуть богатырь, как весь окаменел.
     Много народу с тех пор искали дорогу в Полюдову пещеру. Да видно, с недобрым сердцем шли отыскивать то место. Другие старики говорят ишо, что не только вход покажет, где богачество схоронено. Когда в пещору-то зайдешь, ни злата, ни серебра не увидишь. Кругом одни камни, а вот у Полюда в руках чаша с похлебкой. Только тогда, когда из чашки все выхлебаешь, то камни справа станут золотом, а слева – серебром, а в головах на постели куча рухляди – расколдуется Полюд. Но свершиться это в тяжелые, тяжелые времена.
     Ребятишки заерзали на печи, начали шушукаться. Вот, мол, настал час. Жить-то уж больно тяжело. А бабка Дарья, не замечая эту мышиную возню, продолжала:  « Тяжелые нынче времена, храмы Божьи рушат, да закрывают, со святых икон оклады сдирают, в храмах бесовские пляски идут. Слыхала я днесь, надумали в Чердыни собор закрыть. Ну, тот, что на площади-то стоит. Строен был в честь Святого  Воскресения Господня. А там и утварь святая и иконы святые. Люди прознали про то злодейство, да тайком, ночью погрузили все на три подводы, да и увезли к Полюдовой горе. Пещора-то, говорят сама им  и отворилась, а в пещоре - свет. Схоронили люди в пещере святые иконы, дорогую утварь соборную и вышли. Пещора – то и закрылась. На другой день искали вход, не нашли, хотели еще раз из Богословского храма иконы схоронить, не успели. Разграбили уж.
     Не знаю, родимые, сколь времени пройдет, когда Полюд даст знать, что пришло время за богачеством к нему идтить. Я-то уж не доживу, а вот ваши внуки-правнуки, может, и доживут. Люди еще говорят, что разрушаться бесовские наговоры от колокольного звона. Но когда Полюд услышит его, одному богу известно».