Арка

Я этого парня знаю давно. Когда мы переехали в эту восемнадцатиметровую комнату, мне было всего шесть лет. Из дома, похожего на тюрьму, с мрачным обшарпанным двором, я вышла однажды в сентябрьское утро, чтобы отправиться первый раз в школу. Я вышла в мир из черной арки, отпугивающей прохожих своей неприглядностью и заставляющей их ускорять шаги; я вышла в мир, чтобы по возвращению из него, снова скрыться, но уже в другой зияющей чёрной пасти. Я вышла в мир... Впрочем, я вышла  для того, чтобы первый раз в жизни сесть за парту, и в моей голове больше никаких мыслей не было. А этого парня я знаю давно... с детства. С тех пор прошло очень много времени, теперь я там давно не живу. Но я вижу, как проходит мимо наших окон первого этажа тот парень. Он идёт медленно, с трудом отрывая ноги от земли; он не спешит, потому что спешить некуда, и здесь на моем окне останавливается его взгляд, и, похоже, что в моем окне сосредоточена и вся его жизнь.


Ему не помочь. Теперь ему не помочь. Он так и остался за этой черной и опасной аркой. Она поглотила его своей темнотой и безнадежностью. Она съела его, как ночь съедает день, как мрак съедает солнце. Она скрыла его от моих глаз, и я боюсь ее сейчас больше чем когда-либо. Отчего люди пьют? Отчего жизнь превращается во что-то ненужное и полученное по ошибке? Прислушиваться бы чаще к своему сердцу... что оно говорит тебе?  Истина находится где-то там - внутри тебя, в твоём сердце. Умей распознать и увидеть настоящее, а все фальшивое гони от себя прочь, не трать попусту время, оно никогда не станет для тебя полезным. Слушай себя...  Но  теперь не протянуть мне утопающему руки, теперь я рискую утонуть вместе с ним. Я вижу его гибель. И я молчу. Я вижу его гибель и молчу. Но, может, я ошибаюсь? Он теперь так далеко, что я его плохо различаю. Может, он вовсе не тонет, а плывет себе по волнам на деревянном плоту, на котором тоже можно вполне существовать, и не нуждается в моей помощи? А, может быть, из взгляда оттуда, это я неизбежно обречена на гибель? И помощь нужна мне?

 
Перед  моими глазами серый асфальт и желтая стена дома напротив. И нет ни малейшего желания изменить все это, потому что привыкла и не замечаю. Каким должен сформироваться человек, который каждый день видит из своего окна серый асфальт и часть желтого обшарпанного дома. Какие мысли могут родиться в его голове? Какие чувства могут заполнить его юное сердце? Когда он сворачивает с улицы в тёмную и длинную  как труба арку, он попадает в мрачную пустоту двора,  затем проходит мимо гниющей и рассыпанной за пределами бочков помойки, мимо облезлых и голодных кошек, мимо спящего на скамейке грязного человека, случайно забредшего сюда, и, наконец, его встречает почти обвалившаяся лестница, гнилая дверь, узкий коридор, тусклый свет и мрачная комната коммуналки.
- Простите, вы поэт? Может, вы музыкант или художник?
- Нет, я просто начал пить  ... Понимаете, я просто выпил очень много... И теперь молю Бога о пощаде. Бог, будь милостив ко мне! Я хочу быть счастливым! Да, теперь я плачу и позволяю себе кричать, и биться головой о стену... Потом, я знаю, мне станет легче. А завтра я пойду на работу, и там все повторится заново, завтра будет то же самое, что и сегодня, и никто никогда не узнает…
Как потенциал, загнанный внутрь, не найдя реализации, взорвавшись, убивает личность!


Перед моими глазами неизменная картина: серый асфальт и желтая обшарпанная стена.
- Вы случайно не знаете, когда же приедет мой принц на белом коне?
- О-о! Он  немного задержался, но скоро примчится за вами, моя принцесса! Подождите еще...
И тут я замечаю, идущего навстречу этого парня, он смотрит на меня и улыбается. Он привычно кивает мне. Я знаю его очень давно, с самого детства. Я никогда о нем не думаю, потому что он занял прочное место в моей жизни. И кивнув ему невзначай, я вырываюсь из этой чёрной арки наружу, глубоко вдыхаю, знакомый до боли городской загазованный воздух, и лечу стремительно навстречу  надежде. Но секунды часов отстукивают время, а стрелки циферблата все движутся по кругу. И как же это все теперь далеко, не остановишься и не повернешь обратно: некуда поворачивать! Обязательно наткнешься на какую-нибудь выросшую новую стену или вовсе не узнаешь в прошлом знакомый ландшафт. Все изменилось по воле времени. И все-таки... Это никогда не повторится. Такого уже никогда не будет.


Из моего окна виден только серый асфальт, да желтеющая обшарпанная стена соседнего дома. Здесь не растут цветы и не качаются на ветру деревья. Только иногда залетят случайно два голубя и нарушат городские шумы своим невинным воркованием. Я не вижу даже неба, я уже забыла, как оно выглядит. Когда я хочу взглянуть на него, то беспрестанно натыкаюсь на желтую обшарпанную стену, и она мне начинает казаться бесконечной. Бесконечной, а значит - безнадежной. Мой принц за мной не пришёл, он умчался, наверное, за другой принцессой и унес свою прекрасную пленницу далеко за пределы мрачного видения, в сверкающую алмазами неведомую страну.  Но кто же не мечтает о большой любви? О светлой и чистой любви, как мирозданье. Но... за мной сегодня, как и вчера никто не пришел.  Напрасно прислушиваться к звонку, он не зазвонит сегодня: уже поздно. Он не зазвонит и завтра. Он не зазвонит никогда.

 
Мимо окна тяжёлой походкой проходит тот парень, он немного качается, наверное, опять пьяный. Но, что мне до него, когда моя гитара плачет. «While My Guitar Gently Weeps» - поёт Джордж  Харрисон, и его гитара, действительно, плачет, обжигая своими слезами итак рыдающее сердце. А на стене комнаты висит плакат Джона Леннона, и глаза его за стёклами очков прикрыты, потому что нет больше никакой возможности смотреть на этот мир. А рядом с ним висит портрет Рабиндраната Тагора, с его гипнотическим, как космос взором. И я чувствую, как он затягивает меня туда в свою космическую чёрную дыру. И невозможно   сопротивляться этой сверхъестественной силе. И неотступно преследует  мысль, что он знает нечто большее, чем знаю я. Поговори же с ним, с кем  еще тебе разговаривать, ведь не с тем же парнем, который сидит напротив твоего окна. Он сидит один, иногда с кем-нибудь, но никогда не забывает взглянуть на моё окно, как будто боится что-то упустить. Чего же он ждет?

 
В нашей коммуналке обитателями были не только люди, но и братья наши меньшие. В туалете свободно поднимались две половицы, которые просто лежали ни чем не закреплённые. Так как место предназначалось для общего пользования, то никому до этого не было дела. Но мы с мамой всё равно бы не дали отцу забить в них гвозди, потому что между первым и вторым полом жили бездомные кошки. Место для жилья было наиболее безопасное, тёплое и, самое главное, сытное. В определённые часы им спускалась огромная миска вареной мелкой рыбы, перемешанной с булкой и хлебом. Кошек было штук шесть, не считая того, что одна из них готовилась стать мамашей. Чтобы избежать ругани и ссор с нашей «любимой» соседкой Агрипиной, кошек мы кормили после программы "Время", когда по телевизору начинали показывать многосерийный художественный фильм «Тени исчезают в полдень» или «Адъютант его превосходительства», или «Щит и меч», или «Семнадцать мгновений весны». В такие минуты в квартире становилось очень тихо, так как соседи надолго скрывались в своих апартаментах.


Всё та же дорога, которая ведёт меня, домой. Я всегда возвращаюсь в свой дом. У меня один ДОМ. Может быть, он лишен комфорта и прочих, радующих глаз интерьерных элементов, но, тем не менее, он полностью оправдал столь высокое звание. Дом — это место, куда я всегда могу вернуться, где меня ждут, где меня согреют и накормят. У меня есть крыша над головой. Я всегда под ней могу спрятаться от дождя. И после всех передряг у меня всегда есть дорога, которая приведет меня в мой дом. Четыре стены — я порой скучаю по вас! Скольких рыданий вы были свидетели, сколько щемящей тоски я выплеснула на вас. Теперь меня там нет! Теперь вы, наконец-то, можете спокойно вздохнуть. Хотя, кто знает, может, найдется еще одна страждущая душа, которая не оставит вас в покое и станет поливать своими, долго скрывавшимися внутри слезами.

 
Наконец-то пробился сквозь вертикальные каменные своды маленький луч солнца. О, как я ему несказанно рада! Господи, прости мне мои жалобы! Как я счастлива, что ко мне заглянуло солнце! Неужели оно еще есть? Неужели оно еще светит, и не погасло. Как же это здорово, что оно сияет и освещает все вокруг. Я подхожу к окну, и мои глаза уже привычно устремляются на третий этаж, где живет он - так и есть, он сидит у раскрытого окна и смотрит... Интересно, видит ли он меня через занавеску?  Наверное, нет! А я вижу. И мне кажется, что он  улыбается. Да, он улыбается. И я включаю на всю катушку «Deep Purple» - музыку, которая взрывает моё маленькое пространство и распарывает, как лезвием мрачное бульканье «колодца». И гремит она на весь двор, пока не собирается у моего окна целая ватага ребятни всех возрастов и мастей, и им всем очень хочется попасть ко мне домой. Я запускаю их всех, и начинаю записывать на магнитофон их детские  голоса - они это очень любят. А потом ко мне приходят мои сверстники, и мы танцуем, или просто «валяем дурака». Он у меня никогда не бывает, только один раз, только один раз... Я убежала на кухню.
- Возьми его под руку. Господи, это так просто. Ну, какая-то секунда,
  чего ты боишься? Ну, возьми за свитер…
- Нет, ни за что! Не хочу!
- Ну, подумаешь, выпало пройти с ним под руку. Вон мне с Витькой выпало, вообще,
  поцеловаться три раза, я и то ничего.
 -Подумаешь, целоваться. Вы ушли и еще неизвестно целовались вы там
  или нет.
- Ну, возьми его просто за рукав и пройдись...
- Ну,  ладно... Пошли!
Он покраснел и очень обиделся, после того, как я, вместо того, чтобы взять его  под руку, схватила за свитер и сделала два шага вперед. Он ушёл. Мне его стало жаль.


Так уж повелось, что он слыл хулиганом по всей округе. Он был грузен и неуклюж, но его все боялись, потому что он обладал недюжинной силой. Его уважали. И откуда-то появилась эта кличка - ПАТЯК. И никто ему был не указ. Он был король, а двор - его королевством. «Генералы дворов – колодцев»! Генералы этих жёлтых обшарпанных стен. «Патяк!!!» – кричали его снизу мальчишки, потом свистели зычно, постоянно сплёвывая и, наконец, он лениво появлялся в окне. Но почему же эта стена такая желтая и почему же она такая грязная и обшарпанная! Знаменитый режиссер "Х" не хотите ли заглянуть в наш двор и снять какой-нибудь фильм в духе неореализма? Вам, можно сказать, ужасно повезло - у нас как раз почему-то очень давно не убирали мусор, и вашему взору откроется невероятно красочная панорама! Идите, идите... Что не хочется? Раздумали? А что так? Неприятно па-а-ахнет? Но почему же, по-моему, о-очень приятно!


Бесконечные кошки, кошки. Кошки и бездомные собаки. Кормишь и спасаешь. Спасаешь и кормишь. И всё равно, придя откуда-то, куда-то исчезают. Бедные кошки и собаки! За что вас так? С тех пор я поклялась всю жизнь спасать несчастных кошек и собак. Собак и кошек. Больших и маленьких, голодных и больных, собак и кошек. Как-то раз, пришли  в наш двор какие-то люди в рабочих комбинезонах  и забили железными листами все окна подвалов. И кошки оказались замурованными. Они мяукали жалобно, понимая всю свою обреченность, прося у людей помощи (а, у кого же еще просить?). Несколько дней моя мама отстаивала права кошек. Но на неё смотрели, как на умалишённую. Тогда, однажды ночью, вооружившись топором и плоскогубцами, отогнули мы с великим трудом один угол этого железного щита. Выскочили оттуда сумасшедшие от голода и счастья кошки, а в углу у стены, около нашей парадной, ждала их огромная миска вожделенной мойвы, перемешенной с булкой и хлебом.

 
Теперь он стал пить. Он идет и шатается. Но, проходя мимо, обязательно смотрит на мое окно. Посмотрит и улыбнётся. Как магнитом, почему-то, притягивает его моё окно. Он стоит и долго не заходит в свой подъезд, он не хочет идти домой, он не может сдвинуться с места, и, поэтому садится устало на свою излюбленную скамейку напротив  и смотрит на моё окно. Смотрит и улыбается. О чём он думает в эту минуту? Трезвый он ко мне не подходит. А пьяный, он готов меня растерзать, как раненный недобитый зверь. А, если я замешкаюсь на секунду, повернувшись  к нему спиной, он подпрыгнет высоко, оттолкнувшись от земли всеми четырьмя лапами, и обрушится всей своей тушей на моё хрупкое и беспомощное тело. И, поэтому я напряжённо слежу за ним, пытаясь угадать его намерения и, стараясь избежать той роковой встречи. Ведь, когда я на него случайно натыкаюсь, он загораживает мне путь своим громоздким туловищем, и пригвождает меня к стенке своими ручищами, закрыв путь с обеих сторон. И долго не отпускает меня так. Стоит и смотрит... до бесконечности. И... никакие уговоры не в силах на него подействовать. Но вдруг пройдет какой-нибудь прохожий, он опустит руки  и я, выскользнув стремительно из западни, и, юркнув незаметно в арку, убегаю. 
      
       "Мне эта песня не дает уснуть.
       На струнах памяти моей
       Качаются, как в колыбели звуки,
       Вселяющие в сердце дуновенье
       Лишь ветерка...
       Зовущие сквозь шелест дней
       Назад. Туда! Туда! Назад!
       В туманные, чуть видимые дали"

- Здравствуйте! Что вы тут делаете?
- Да, вот... сочиняю музыку.
- Вы пишите музыку? Неужели? Не знал, не знал... Вы можете сыграть?
- Да, конечно.
- Ну, что ж, с удовольствием послушаю. Что вы мне сыграете?
- Хор.
- Хор?
- Да! Я сочиняю только хоры.
- Странно...
- Что ж тут странного? Не хотите, я не буду...
- Нет, пожалуйста... мне очень интересно послушать.
- Слушайте, мне не жалко.
- Только один вопрос: на чьи стихи?
- На мои.
- На ваши? Вы пишите стихи?
- Только для хоров.
- А почему?
- Да, потому что жалко портить чужие, а свои не жалко.
- Ну, так уж и портить...
- В любом случае, портить.
- Вы меня заинтриговали. Когда же я, наконец, что-нибудь услышу?
- Я сыграю и спою... Только помните, пожалуйста, что рояль и я - не хор...

 
Я этого парня знаю давно. Всю жизнь. Он с кем-то подрался. У него огромный синяк под глазом. Потом ко мне пришли и сказали, что дрался из-за меня. С кем? Зачем? Говорят, что кто-то меня оскорбил. Кто оскорбил? Почему? Его мать меня  ненавидит. Я же вижу, как она на меня смотрит: ей хочется  меня задушить! А я-то что? Разве я виновата? Но она никогда ничего не скажет. Она никогда не проронит ни слова. Ей нечего сказать. Потому что нет моей вины в том, что я родилась, и нет моей вины в том, что родился он, и нет моей вины в том, что на этом отрезке времени нам суждено пересечься судьбами в безграничном пространстве под названием жизнь. Вдруг  громовым раскатом прерывают ночную тишину душераздирающие крики соседки  Агрипины, она зовет истошно и навзрыд мою мать: "Лида, Лида! Костя удавился!» Моя мать, дрожа и, задыхаясь от стука собственного сердца,  заходит в его комнату и видит... улыбающуюся его пьяную рожу с удавкой на шее, другим концом привязанную к спинке кровати.
- Ну, ты и сволочь! Ну и шуточки у тебя!

 
Я подхожу к окну и вижу перед собой серый асфальт и желтую обшарпанную стену дома напротив. Боже мой! Боже мой! Когда же это кончится? Настанет ли такой день, когда я, подойдя к своему окну, увижу... лес... Но на моём, столь недолгом пути вдруг выросла стена, огромная, до самого неба. И я вижу только тупик. Загон для диких зверей. Как выбраться отсюда? Как найти лазейку? Тянется бесконечный тоннель, которому нет конца.  В этом лабиринте выход когда-то замуровали, то ли по ошибке, то ли кому-то дуло... Сквозняки — штука опасная. Да, еще к тому же темно. Я пробираюсь на ощупь по стеночке, сантиметр за сантиметром, так отчаянно надеясь на свет в конце тоннеля, который вот-вот уже забрезжит... Ну, кто-нибудь подайте голос, хоть шёпотом, хоть тихой песней укажите же мне путь! Но, неужели, меня никто не услышит! Неужели нет выхода из этой темной арки. Она поглотила меня своими гниющими внутренностями, она пожирает меня своими отходами и отбросами, выплёскивая к моим ногам помои! Господи, спасите меня, наконец! Кто меня спасет? 
- Я спасу!
- Кто это сказал? Чей это голос?

 
- Стой… Я не пущу тебя!
- Пусти... Не трогай меня! Что тебе нужно от меня? Ты пьян! Пусти! Дай мне пройти! Когда будешь трезвым, тогда и поговорим!
- Я?!... Я никогда не буду трезвым!
- Почему же?
- Потому что я к тебе ни за что не подойду! Понимаешь ты или нет?
- А что, собственно, во мне страшного?
- Что?! Да, ничего!
- Тогда пусти!
- Нет!
- Хорошо, что дальше? Будем молчать?
- Нет.
- Тогда, что?
- Я хочу тебе сказать...
- Что?
- Понимаешь...
- Пока ничего не понимаю.
- Ты понимаешь... ты – ведьма! Самая настоящая ведьма!
- Пусти же меня! Ну, что ты вцепился! Почему я ведьма?  Что я тебе сделала?   
- Я скажу, скажу сейчас. Только понимаешь... ты - ведьма!
- Ведьма, ведьма! Что дальше-то?
- А дальше, вот что... 
- Ты что? Плачешь? Ты - пьян! Иди домой и проспись… 
- Я не пьян, понимаешь ты... ведьма... Я не пьян! Я люблю тебя! Понимаешь!
- Это не правда! Ты пьян, я не верю не единому твоему слову! Я не верю тебе!
- Это правда!
- Я не верю тебе!
- Ну, что мне делать?  Ну, хочешь, я себе вены вскрою?  Хочешь?  Вот прямо сейчас, здесь...
- Дурак! Зачем?
- Ну, что мне сделать?!
- Не знаю!

 
Я вижу из окна своего дома серый асфальт и желтую стену соседнего дома. В какой момент человек вдруг перестает сопротивляться неотвратимому злому року? В какой момент вдруг ломается его воля?  Наверное, тогда, когда он стоит уже на эшафоте, а рядом с ним поблескивает начищенной сталью нож гильотины, который с минуты на минуту должен  опуститься на его шею. В камере он мог кричать до хрипоты, звать на помощь, стонать, так что крик долго еще стоял в воздухе и звенел в ушах суровых стражников: "Я не хочу умирать! Я не могу! Я хочу жить!" И он плакал, плакал. Долго плакал, орошая свою железную кровать горючими слезами. А что теперь? Теперь он стоит, наклонив голову и, опустив руки; такое нелепое и никому не нужное существо, потому что он здесь вдруг стал лишним, растеряв за ночь последние свои личностные черты, и навсегда, расставшись со своими амбициями и своей гордыней.  Все кончено. Теперь глаза его сухи и он тихо и спокойно произносит:
- Прощай жизнь! Прощай прекрасное солнце! Я больше никогда не
увижу тебя. Прощайте зеленые леса и золотистые поля. Прощайте прозрачные
воды, и прощай голубое-голубое небо. Прощайте навсегда... Простите...


Я этого парня знаю давно. С детства. Я и сейчас вижу, как он проходит мимо моего окна. И он стал уже таким родным и близким, как будто бы мой брат. Мой брат... помнишь ли ты свою сестру? А-а... забыл? Наверное, забыл... А ведь я тебя не забыла. Я помню тебя, мой брат! А ты, наверное, проклинаешь меня и злишься на меня до сих пор. Я ведь ведьма! А что мне сделается? Я ведь сяду на свою метлу и полечу, как Маргарита, хохоча призывно и издевательски, в чернеющее небо от всего этого кошмара подальше. А еще и разозлюсь напоследок, перевернув и разбросав эту злосчастную помойку по всему свету. И вырвусь, наконец, из этой тюрьмы, навсегда распрощавшись и с этим двором, и с этими желтыми обшарпанными стенами. Пролечу последний раз под этой аркой и, ни разу не оглянувшись, растворюсь в ночи! Завтра же! Я так и сделаю! Я знаю, у меня получится!


Льет дождь. Желтая стена напротив моего окна потемнела от воды, а на асфальте появились лужи. Сколько уже прошло лет? Кажется, что целая вечность. Затуманились окна, капли струйками стекают вниз, натыкаясь на неровности стекла и  постоянно меняя свою траекторию. И очень трудно разглядеть в этом сумеречном царстве, где всё зыбко и растушевано, - явь. Это только  мои воспоминания, и сейчас - вдруг, нарисовавшиеся акварельной картинкой. Неужели это я стою у окна, всматриваясь в хмурое и серое полуночное небо? А за глухой стеной играет музыка Глиэра, провожая "Красную стрелу" по кинжальным рельсам в чернеющую пасть ночной перспективы. И я - живая? Из плоти и крови? Да, нет, какая уж там живая. Живая я здесь, сейчас. И пишу эти строки. А тогда - лишь сон... Кто же этому поверит? Где же доказательства? Нет их. Только  мои воспоминания. А значит, не было ни-че-го.


А значит — ничего не было...

Ленинград, 1979г