Две жизни

    У каждого живущего в этом мире  возникает потребность оглянуться на прожитое. Оценить достигнутое, чтобы наверстать упущенное. Путевку в жизнь мне дала школа “ДОСААФ”. Теперь, наверное, надо объяснять, что эта организация Добровольно  Содействовала Армии, Авиации и Флоту.  Меня там научили  рулить. Потом – армия, десантные войска. Демобилизовался,  думал,  тельняшка под сорочкой будет лучшим нарядом. Оказалось, на гражданке ходят в джинсовой и кожаной одежде. Заработать на фирменные вещи мог только, сев за руль. Других навыков не было. В автопарк поступили новые автобусы “Икарус” и желанней машины не было.
    А потом?  Потом было две жизни. Одна в подробностях  вспоминается с трудом, а вторая уже оборвалась.  Раньше как-то не размышлял, что такое моя жизнь. Из чего она состоит. Оказалось – из НЕЕ, только из НЕЕ одной. И вроде все остальное прожитое ко мне и не относится. И об ЭТОЙ жизни не напишешь в биографии, не поделишься за бокалом вина в привычной компании. И начало этой жизни в том дне, когда она вошла в мой автобус и вышла, через две остановки. Не помню, как вел машину, не видел дороги. В романе это описали бы «в мозгу билась одна мысль. Я встретил ЕЕ!»  Нет, я потерял волю. Меня куда-то тащило, я перестал контролировать себя, я не могу,  в конце концов объяснить это членораздельно.
  Потом, когда по утрам начищал до блеска автобус, мучила мысль совсем другая. Увижу ли ее снова, или она, как комета, обожгла и прошла  мимо. Но мне везло. Каждое утро первым рейсом  она ехала на работу, сосредоточенно  о чем-то думая. А мне не перепадало даже одного взгляда. Зато я ее выучил, как поэму. Она никогда не сливалась с толпой. Не потому, что была особенно яркой, не потому, что я выделял ее из всех – все выделяли ее. Я видел, она останавливает на себе взгляд каждого. Своего же взгляда не останавливала ни на ком. Он у нее был обращен внутрь. Напрасно я крутил новейшие записи, включая магнитофон с ее появлением в салоне. Отвлечь ее от какой-то постоянной думы было невозможно.
  И вот в своих тщетных попытках  остановить ее внимание на себе, я оказался около ее ног. Без всякой надобности на остановке вошел в  салон автобуса, открыл в полу люк. Она поняла, я видел, беспричинность моих нелепых мани-пуляций. И обожгла – я всю жизнь воспроизвожу этот ожег – равнодушием к тому, кто копошится у нее в ногах. Долго не мог ей простить этого. Будто уже заслужил чего-то более значительного. Съехал с первого графика, чтобы не видеть ее. Но долго не выдержал. И потом все зеркала автобуса выставил так, чтобы в каждом видеть ее, сидящую за моей спиной. Она и это поняла и стала ездить стоя там, где я мог ее видеть, не вытягивая шеи. В остальном ничего не изменилось. Вот тогда я понял, что стал ее рядовым рабом, готовым под-ползти на коленях, чтобы положить свою голову на ее туфли. Потом я увидел ее с двумя детьми. Что там душой кривить, пылу в раз поубавилось. Но так захо-телось мне уравняться с ней хоть в этом, что я – нас мало, но мы в тельняшках – женился. И горд был до глупости, что жена моя не хуже ее. Пузырем раздувался от какой-то гордости. Но еще не понимал, что жизнь моя  пошла по невидимому маршруту-лабиринту, выхода из которого нет. И каждый день – это цепочка повторяющихся действий. Разворот на высадку пассажиров, - взгляд на остановку. Ждет ли? Разворот на посадку, -  взгляд вдоль бульвара, откуда она появлялась каждое утро. Нет ее, жду, сколько  это возможно. Идет – сажаю ее взглядом в автобус, жду, не зацепит ли меня краем глаза в зеркале. Только ее взгляд приводит мои руки в движение: закрываю двери, едем. И всю дорогу:  поворот – взгляд на нее, остановка – то же самое.
На предпоследней остановке она пробирается к выходу, я тянусь за сигаретой, провожаю ее во всех зеркалах и остального до конца смены не вижу и не помню. Так было долго. Изо дня в день одинаково. Но это не был один длинный день. Было много дней ожидания счастья. Какого? – Не знаю и теперь. Наверное, счастья видеть ЕЕ. Ведь настал день, и она, как  жадно не смотрел я на бульвар, не появилась. Это было мучительно и безнадежно. Даже в голову не пришло, что это всего лишь отпуск. И в этой безнадеге я понял, что без нее у меня ничего нет – ни жены, ни двоих сыновей. Они около, но я не с ними. Тогда нам больно было всем. И мне, и членам моей семьи. Какой была встреча, когда она вновь пришла  на остановку! Она улыбалась, глядя в мои по-собачьи преданные глаза, а я, наверное, взвизгивал от радости. И странно, большего я и не хотел. Все на своих местах: заработок, машина, семья и она.  Не знаю, почему я ставил ее присутствие в моей жизни последним пунктом, если покой  в семье зависел от нее. Появлялась, я начинал что-то напевать незаметно для самого себя, нес гостинцы детям, помогал даже по мелочам жене. Исчезала, и все катилось под откос. А  потом  ЭТА жизнь кончилась. Неожиданно. Среди ночи сковала грудь какая-то тяжесть. Едва дождался утра, первого  рейса. На посадке услышал обрывок разговора о том, что женщина, узнав, что у нее опухоль головного мозга, чтобы не мучить близких своими страданиями, ушла из жизни добровольно. Онемевшим языком спросил у собеседниц, кто эта женщина и, узнав адрес, пошел по бульвару, где стучали ее каблуки.
     Она была такой, как всегда. Только глаз на меня уже не подняла.