Кое-что из детства

                КОЕ-ЧТО   ИЗ  ДЕТСТВА                1.
  В  детстве  я  была   подвижным  и  активным  ребенком:  ходила  на  балет,  танцы,  на  спортивную  и  художественную  гимнастику.  Определиться  было  трудно:  мне  нравилось  всё.   Когда  мама  решила  пристрастить  меня  к  музыке,  чтобы  чуть  приучить  к  усидчивости,  оказалось,  что  музыкального  слуха-то  у  меня  и  нет.  Вернее, он  есть,  но  только   внутренний. Так  что,  балет  победил.
 
-  Все - дети,  как  дети!   А  тебе всё  не  сидится  на  месте... – приговаривала  бабушка,  провожая  на  очередное  занятие  по  балету, -  Чтобы  потом  -  сразу домой!
 
Когда  наступала  осень,  мне становилось  очень  грустно,  потому  что  все  дети  шли  в  школу,  а меня,  по возрасту  не брали,  хотя  я  уже  могла  немного  читать  и писать  печатными  буквами.  Правда,  букву  И -  я,  почему-то,  писала,  как  немецкую   N. Наверное, мне  так  было  удобнее…
Но  однажды,  моя  двоюродная  сестра  Юля,  которая  была  на  7  лет  старше   меня,   вернувшись  с  переклички,  сказала:
-Викулечка,  собирайся:  пойдем  к  директору – попробую  тебя  записать  в  первый  класс.  Там  у  них  недобор!
Так  я  пошла  в  школу  в  возрасте  6  лет.
 
 -  Вика!  Домой! – крикнула бабушка и исчезла в открытых дверях квартиры. Летом всегда двери были открыты до самой поздней ночи, пока не ложились спать. Мы жили в небольшом коттедже с палисадником.
- Ну, что, бабушка? – чуть не плача, спрашивала я, - Еще никого домой не зовут! –
Но бабушка, молча, стягивала с внучки замазанное платьице и меняла на чистое.

                2.
- Иди уж, шляйся.… А то, подружки без тебя плакать будут! –  и бабушка уходила продолжать начатую стирку.
«Я, может, королева, что бабушка постоянно переодевает меня во все чистое?» - думала я, направляясь к подружкам, которые играли во что-то интересное.  Но внезапно  нахлынувшие мысли в момент улетучивались, как только я включалась в игру.
 
У бабушки была подруга, Александра Ивановна, жившая по соседству. Хоть они и были подругами, но общались между собой,  почему-то,  только на «Вы».
- А пойдемте в парк, прогуляемся, - предлагала  Александра Ивановна моей бабушке, как только наступал вечер. Но это было не каждый день, потому что у нас тяжело  болел дедушка: он уже долго лежал парализованный, и бабушка за ним неусыпно ухаживала, и только иногда позволяла себе немного расслабиться.
Конечно  же,   меня  они  всегда  брали  с  собой,  а  это  означало,  что будет  праздник:  катание  в  парке  на  качелях,  и  мороженое.  По  приходу  в  парк,  они  усаживались  на  лавочку  напротив  фонтана,  а  мне  сидеть не  хотелось,  и  я  начинала,  просить  у  бабушки  деньги  на  аттракционы.
Больше  всего,  мне  нравились  -  лодки.  Чувство  свободы,  полета  –  потрясающе  здорово!
 
С  5  лет  меня  воспитывал  не  родной  отец.   Он  просто  обожал  маленьких  детей   и  ко  мне  относился  очень  хорошо.  Но  вот  с  мамой  они   постоянно  вели  какие-то  разборки,  переходящие  в скандалы.  И  зачастую,  из-за  какой-нибудь   ерунды.  Не  хотелось  бы  об  этом  рассказывать,  так  как  нехорошо   выносить  мусор  из  избы,  но  из  песни  слов  не  выкинешь…  Это  тот  случай,  когда  вместе   -  тесно,  а  врозь  -  скучно.  И  если  я  заслуживала  похвалы,   он  всегда  говорил:  «Это  же  - 
                3.
моя  дочка!»  И  наоборот:  когда  что-нибудь  натворю,  то  он  произносил  с укором  маме:  «Это  -  твоя  дочь!»
 
Как-то, во  втором  классе  я  получила  пару  по  поведению  и  наша  учительница,  Валентина  Ивановна,  потребовала,  чтоб  в  дневнике  расписались  родители. Я  ужасно  боялась  показывать  дневник  маме  и  бабушке   -  нет,  меня  никогда  не  били,  но  мораль  читали,  да  такую,  что  пробирало  до  самых  косточек.  И  вот  иду  я  из  школы,  горем  убитая,  и,  почти  у  самого  дома,  сталкиваюсь   с   Юрой (я  так  называла  отчима, и  он  был  не  против).  Он,  видя  мое  кислое  настроение,  спрашивает  что  случилось.     И  я,  как заговорщица,  рассказываю  ему  о  своей  «великой»  беде. Тут  он  говорит:  «Давай  свой  дневник  -  я  сам  распишусь.  Но  ты  маме  ничего  не  рассказывай.»  Как  потом   выяснилось,  он  все  равно  маме  меня  сдал,  но  ожидаемой  шумихи  уже  не  было.
 
         И  вот  перешла  я  в  четвертый  класс.  О,  как  мечтала  я  о  велосипеде!  Но  за  меня  очень  боялись,  как бы  чего  не  случилось,  и  поэтому,  вместо  велосипеда,  меня  отправили  в пионерский  лагерь.    В
восторге  от этого  я  не  была,  но  в  лагерь  ехала   впервые,  и  интерес  какой-то  был  в  смене   обстановки.  Осенью,  в  конце   октября,  мне  исполнялось  10  лет,  и  я  надеялась,  что,  наконец, на  этот  день  рождения  велосипед  мне  подарят.  В  лагере  я  быстро  разочаровалась,  потому  что  жить  по  режиму  было  не  для  меня.  Особенно  раздражал   дневной  сон,  когда  совсем   спать  не  хочется,  а  тебя  заставляют  ложиться в  постель. Но,   всё  заканчивается,  и  домой,  после  окончания  смены,  мы  летели,  как  на  парусах!  Дома  ждала  любимая  бабушка  и  дорогие  сердцу  подружки,  с  которыми  в  какие  только  игры  мы  не  играли…  Но 
                4.
самое  интересное  было,  когда  наши  дворовые   мальчишки,  ближе  к  вечеру,  разводили  на  поляне  костер,  и  мы,  принеся  из  дома   картошки,  запекали  ее  в  этом  костре.  Это  было  потрясающе! 
 
 С  четвертого  класса  у  нас  начиналась  кабинетная  система,  у  нас  стало  уже  много  учителей,  и  мы,  как  бы,  считали   себя  уже  повзрослевшими.
 
28  сентября  1971  года.  До  10-летия  мне  оставался  один  месяц  без  одного  дня,  и  возможно,  теперь  уж  мне  подарят велосипед!  Тем  более,  обещали…
 
После  уроков ( а  учились  мы  во  вторую  смену)  я,  как  обычно,  шла  домой.  И так  неохота  было  заходить… Вечер  стоял  -  необыкновенный:
уже   не  было  так  жарко,  как  в  первые  дни  сентября,  а  ласковый  ветерок,  как будто,  уговаривал:  «Не  заходи -  побудь  со  мной!»  Но  сейчас,  как  всегда,  бабушка  усадит  за  стол  и  заставит  есть,  а  потом  делать  домашние  уроки.  А  так  хотелось  еще  погулять  на  улице!
Я  с  неохотой  открыла  калитку  и  очутилась  во  дворе.  Поскольку  дни  стояли  еще  совсем  теплые,  входная  дверь  была  открыта   настежь,  прикрывая  вход  в  квартиру  тюлевой  занавеской.  Но дома  было  удивительно  тихо.  Я  тихонечко  прошла  по  коридору  и  увидела,  что  бабушка  прилегла  на  диван  и,  видимо,  заснула.  Я  быстро  переоделась            и,  как  можно  тихо,  вышла  из  дома.  « Хотя  бы  бабушка  поспала  подольше!» -  пожелала я.
На  улице  я  встретила  Аллу -  свою  подружку.
-  А  пойдем  на  полянку – на  качелях  покатаемся!
- Пойдем, -  и мы  направились  на полянку, которая  располагалась  в  центре  нашего  городка.  Но  переходя  дорогу,  разделяющую  городок  пополам,  я  вдруг  увидела 
                5.
свою  учительницу, которая,  с кем-то  разговаривая,  проходила  по  тротуару  вдоль  дороги.
- Подожди,  я  сейчас! -  сказала  я  Алле  и помчалась  вслед  за  учительницей.  С  какой  целью  я  вдруг  решила  ее  догонять  -  до  сих  пор  не  пойму. Они  уже  ушли  далеко  вперед,  и  мне  пришлось  идти  за  ними  по  обочине,  чтобы  не  упустить  из  виду.  Дойдя  до  перекрестка,  они  завернули  налево,  а  я,  убедившись,  что  ошиблась,  решила  вернуться.
 
По  дороге  шла  грузовая  машина. Я хотела  ее  пропустить,  и  только  потом  переходить  дорогу.  Но  машина  остановилась:  водитель  вылез  из  кабины  и  куда-то  делся.  Я  подождала  немного  и,  не   видя  никаких  препятствий,  решила   переходить  дорогу.  До  пешеходной   дорожки  оставалось  где-то  метра  два-два  с  половиной,  как  из-за  грузовой
машины,  с  рычанием,  вывернул  мотоцикл. Всё  произошло  в  считанные  минуты.  Только  помню,  что  я   сильно  закричала…
 
И  вот  -  я  уже  лежу   на  дороге,  головой  к  обочине,  а  надо  мной  склоняется  молодой  парень и  спрашивает:
-  Ну,  ты  как?...
-  Да  я  -  ничего, - отвечаю.    У  меня  сильно  саднило  бедро  с боку,  но  признаться  в  этом  было  неудобно.
-  Тебе-то ничего,  а  мне  теперь будет… -  сказал  парень.  Потом  он  взял  меня  на руки  и  понес  в  поликлинику,  которая  находилась  неподалеку.
Стало  ужасно  стыдно,  что  меня,  такую  большую,  несут на  руках,  и  я    попросила,  чтобы  он  мне  позволил  идти  самой.
         Мы  вошли  в  кабинет  хирурга -  он,  узнав  историю,  меня  поверхностно  осмотрел  и  сказал:


                6.
- Ничего  страшного.  Девочка  просто  сильно  испугалась.  Ведите  ее  домой -  пусть  успокоится, поспит,  и всё  пройдет.
 
Я  была  рада-радёшенька, что  меня  не  направили  в  больницу …  А  по  коридору  уже  летела  моя  бабушка  с  дядей,  который   зашел  после
работы  ее  навестить.  Узнав,  что  всё  обошлось,  они  начали  причитать:
-  Сколько  раз  тебе  можно  говорить,  чтобы  ты  не  выбегала  на  дорогу!  Все -  дети,   как  дети!  Одна  ты  -  непутевая!  И так  -  до  самого  дома…
Не  успели мы  придти  домой,  как к  нам  явился  милиционер,  чтобы  опросить  и  правильно  нарисовать  картину  происшествия.  Пока  я с ним беседовала,  с  работы  пришла  мама,  и,  открыв  дверь  в   комнату,  удивленно спросила:
-  У  нас   милиция?   Что-то  случилось?
-  Вот  -  Вику  машина  сбила! -  сказала  бабушка   и  увела   маму  на  кухню.  Не  долго  думая,  мама  пошла  вызывать  Скорую.  К  этому  времени   с  милиционером  мы  закончили.  Но  у  меня  очень  сильно  разболелась  голова.  Мама  не  стала  мне  читать  мораль,  а  заботливо  раздела  и  уложила  в  кровать.  На  какое-то  время  я  забылась  и,  кажется,  уснула.
 
-  Викочка,  просыпайся!  Ты,  наверно,  кушать  хочешь?  -  мамин  голос  вывел  меня  из  забытья.
-  Мам!  Ну,  зачем  ты  меня  разбудила?  Мне   -  так  плохо!  -  что  было  потом  -  я   не  помню.  Рассказывали, что  у  меня  из  ушей  и  изо  рта  пошла   кровь,  и  я  потеряла  сознание.
 
Потом  очень  долго  была  темнота  и  пустота.  Не  осознавая  что,  где  и  как,  присутствовало  ощущение, будто бы,  с  рук  и  ног  сдирают  кожу.  Потом  -  долгий, 
                7
изнурительный  полет  по  черному  коридору.  И  голос:  «Что  ты  в  жизни  сделала  плохого?»    И  тут же  ответ  на  вопрос:  «Мне  только  9  лет.  Что  я  могла  плохого  сделать?»  И  -  снова  повисла  темнота.  Это  я  сейчас  знаю,  что  со  мной  случилось,  а  тогда  я  даже  не  понимала,  что  я  -  это я.  Долго  мучил  вопрос:   «А  что  стало  с  той  девочкой,  которую  я  знала?...  Кажется,  звали  ее  Викой…
 
    
                Из  истории  болезни
 
 Болеет  с  28.09.1971г.,  была  сбита  мотоциклом  в  17.30,  после  осмотра  в  травпункте  Заводского  района,  была  отпущена  домой.  Проимерно, в  19.30 – появились  рвота  и  потеря  сознания.   В  21.30  была  доставлена  в  1-ую  ГКБ  в  крайне  тяжелом  состоянии  с  подозрением  на  внутричерепное  кровоизлияние,  в  23.30 – сделана  операция  -  наложение  диагностического  фрезевого  отверстия  в  височной  области  справа,  с  переходом  на  резекционную  трепанацию  черепа  в  лобно-теменно-височной  области  справа,  с  удалением  эпидуральной  гематомы.  В  послеоперационный  период  состояние  больной  к  утру  ухудшилось.  Была  переведена  в   реанимационное  отделение.  На  3-й  день  после  операции,  развилась  гипертермия.  На  фоне  проводимого  лечения  у  больной  появились  судороги.  15.11.71г.  больная  пришла  в   сознание.  4.12.71г.   была  выписана  на  амбулаторное  лечение.
 
Что я могу сказать о бессознательном  состоянии? Ничего в этом  хорошего нет! Лишь  пустота и чернота. Вообще – ничего нет. Не страшно, не больно, никак. Гораздо мучительнее, когда ты начинаешь пробиваться сквозь эту завесу черноты и пустоты. Хотя, чернота еще

                8.
долгое время остается. Но начинают возникать мысли – «Что это? Кто я, и где?» Начинается ковыряние памяти: «Что стало с той девочкой, которую я знала?»  Перед глазами встает дорога, потом – остановившаяся большая машина, и вот – лежащая на дороге девочка, почти у самой машины, впереди её… «А потом что? Она ведь должна была сделать еще домашние уроки и назавтра пойти в школу…» Но – полный провал. «Наверное, я умерла и лежу, закопанная  в гробу. И так будет продолжаться, пока меня не съедят червяки…  Теперь понятно,  ч т о ощущают  умершие…»
Потом появляются  звуки, голоса. Я начинаю различать мамин голос: Она читает мне детские стишки. Опять непонятно:  «Это - стихи для маленьких детей, а я ведь уже большая – мне 9 лет!»  От  нечего  делать  я начинаю заучивать наизусть то, что читает мама. Когда ее долго нет – я начинаю кричать, чувствуя непомерное одиночество и ощущение брошенности:  это – невыносимо!
 
Но настоящая пытка начинается тогда, когда приходят какие-то люди и начинают мне железкой открывать рот,  что-то глубоко запихивать и вливать. Когда насильно открывают рот, я упорно сопротивляюсь. Но силы явно неравны, и мне приходится уступать. А когда этот процесс подходит к завершению и изнутри вынимают то, что туда запихали – у меня происходит  рвота. Слышу – маме становится плохо, и ей оказывают помощь. Такая пытка происходит время от времени. Но однажды кто-то маме говорит:
- Она не принимает пищу через зонд. Может быть, она возьмет соску? Попробуйте.
 
Позже, мама рассказывала:
- Когда Викочка начала кушать через соску – с меня, как гора с плеч свалилась! Это было таким облегчением! А иначе – я бы не выдержала…
                9.
… И еще. Передо мной,  время от времени, возникали ясные голубые глаза, и приятный,  мужской  голос  разговаривал  с   мамой.   А  от  глаз  исходил такой добрый свет, что сразу становилось легко и спокойно.
 
И вот – я пришла в себя. Это было ранним утром. Мама, только что умывшаяся,  вошла в палату. Я хотела сделать ей сюрприз.
 
- Мама, я  где? – лицо ее осветилось необычайным светом.
- Викочка, ты пришла в сознание? – она улыбалась, и еле сдерживала слезы… - Ты – в больнице.
- Меня сбила машина?
- Нет, тебя сбил мотоцикл. Ты 48 дней была без сознания. Что-нибудь хочешь?
Слова давались с трудом, но я сказала:
- Я хочу арбуза, мороженого и лимонада. А где бабушка?
- Бабушка скоро придет, она с тобой посидит, а я пойду куплю всё, что ты хочешь. Скоро придет наш  врач на обход и с тобой поговорит. А сейчас отдохни.   Но отдыхать я не хотела. Мне хотелось говорить и говорить.
- А у врача – глаза голубые? Я постоянно перед собой видела голубые глаза.
- Нет, Викочка, у него – карие глаза. – Опять загадка: чьи же огромные голубые глаза нависали надо мной? Это – так и осталось тайной…
Я не могла наговориться. И маме, наверное, стоило невероятного труда, чтобы разобрать мою трудно произносимую речь. А я начала читать наизусть стишок, который мама мне читала, когда я была без сознания:
- Вправду говорит народ, или нет,
Жил у бабки черный кот много лет…
Мама не сразу, но все - таки поняла, что я читаю ей стихи. Радости ее не было предела.
На обход пришел врач (увы, не помню имени - отчества, но фамилия его была Зауров)
                10.
- Вот, Викочка, этот доктор, вместе с реаниматором Руденко Александром Ивановичем – вытащили тебя с того света.
- Вика, ты можешь рассказать нам, что с тобою случилось? – спросил меня доктор.
- Да, конечно. – И я начала рассказывать.
- Ну, что ж, память у девочки сохранилась. Это уже очень хорошо.
- А когда меня домой выпишут? – по наивности спросила я.
- Скоро, красавица, скоро. Но надо еще научиться сидеть, а потом и ходить. А ты – молодец, у тебя всё получится!
«А чего тут учиться? – думала я, - просто взять - и сесть!» Но – не тут-то было. Когда, через неделю, мама усадила меня в подушках, оказалось, что голова-то совсем не держится на плечах, а перед глазами поплыли круги… Я попыталась  опереться на руки, но в руках – совсем не было силы.
Я быстро устала.  Всё тело, почему-то, дрожало от слабости…И  мама, видя это, поспешила снова уложить меня на постель.
Хирургическое отделение, в котором я лежала, находилось на втором этаже, а моя кровать стояла у стены, ближе к окну, и я могла только созерцать кусочек неба и верхушки деревьев. Но однажды выдался  очень хороший солнечный денек, и мама спросила:
-  Викочка, ты хотела бы выйти на улицу – подышать свежим воздухом?
О, я этого очень хотела! И мама, сначала вынесла во двор больницы раскладушку с постелью, а потом и меня на руках. Это было потрясающе! Стояла вторая половина ноября, но осень радовала всех еще солнечными денёчками, а больничные дорожки были усыпаны сплошь пожелтевшей листвой, с которой, будто бы, переговаривался ласковый ветерок. А воздух был  до пронзительности свеж и удивителен…
 
- Вик, к тебе гости собираются приехать!
- Кто, мама? – обрадовалась я.
                11.
- Твои подружки – Люда Полуянова и Аллочка   Лутфулина. Они, как узнали, что ты пошла на поправку – сразу засобирались. Но они приедут не одни, а со своими мамами – тетей Галей и тетей Валей.
Моей радости не было предела! Но когда они приехали – девчонки всё время молчали, разговаривали только наши мамы…
Уже потом, будучи взрослыми, я спросила Люду:
- А ты помнишь, когда вы с Аллой ко мне в больницу приезжали? Сильно я была страшная?
- Конечно, помню. Не, не сильно. Но ты – лысая была! Это – больше всего поразило… Непривычно так!
 
И вот,  наконец,  я – дома, с  бабушкой.  Меня  положили  в  большой  комнате  на  диване.  Вставать,  пока  что,  врачи мне  не  разрешили:  сперва  я  должна  была  окрепнуть.  Но  иногда  меня  сажали,  обкладывая  подушками, но я  быстро  уставала, и меня  снова  укладывали  на диван.  Когда  бабушка  уходила  на  кухню  по  своим  делам, и я оставалась  одна в  комнате  -  это  было  невыносимо.  Не  помню,  какие  мысли  меня  посещали  тогда,  но,  думаю,  ничего  хорошего.  Я  с  нетерпением  ждала
нового  дня,  в надежде,  что  я,  наконец,  окрепну,  и  мне  разрешат  вставать.
Когда узнали в моем  классе, что я выписана из  больницы  домой, ко мне начали приходить одноклассники – по пять человек каждый день.  От них я узнала, что нашу  классную  руководительницу, Светлану  Леонидовну,                так потрясла моя история, что она вскоре уволилась из школы  и  совсем  уехала  из  города. Говорили, что у нее дочка -  тоже  была жертвой аварии… Жаль, хорошая, была  учительница!
Часто к нам  в гости  приходила  тетя Шура – маминого брата жена и бабушкина сноха. Видя мое минорное настроение, она старательно подбадривала меня, рассказывая   про  героическую  жизнь   Алексея   
                12.
 Маресьева. Говорила,  что  нельзя  сдаваться  перед  трудностями и что надо  растить в  себе  мужество,  чтобы  справиться  со  своей  бедой…
 
*  Итак,  что  я  теперь  имела,  и  с  чем  предстояло  осваиваться,  привыкать  и  адаптироваться  в  жизни?
 А  поимела  я  -  вот  что:  начну  с  лица.  Оно  -  сильно  видоизменилось
Зрачок  правого  глаза   потянуло  в  наружный  угол,  появилось  двоение  в  глазах,  рот  -  перекосило,  отчего  речь  стала  затруднительной.  А  при  ощупывании  головы  справа  -  чувствовалась  какая-то  впалость,  натянутая  кожей,  размером  с  маленькое  блюдце.  И  что-то  случилось  с   левой  рукой:  её  как-то  неестественно  вывернуло,  и  она  вообще  перестала  мне  подчиняться.  О  ногах  пока  ничего  не  могла  сказать,
так как  вставать  мне  пока не  разрешали.  И  еще.  У  меня  после  травмы  значительно  ослабел  мочевой  пузырь,  поэтому,  уж  если  приспичит  -  нужно  было  немедленно  подкладывать  судно.  Это  в  10  лет-то:  стыд  и  позор!  Но  в  глубине  души  я  была  убеждена,  что  это  мое  состояние  -  временно,  и  стоит  немного  подождать  -  всё  восстановится .  Или  же,  я  проснусь   однажды  -  и  кошмарный  этот  сон   закончится.  Но  проходили  дни,  недели,  а  сон  всё  не  кончался…
-  Вика,  к  тебе  гости! – сказала  бабушка, входя  в  комнату.
На  этот  раз  пришли  родители  Лёвы  Мусаяна,  того  парня,  который  меня  сбил  на  мотоцикле.  Они  принесли  мне   в подарок  новые  туфельки,  лаковые.  Ага,  как  будто,  я  могла   ходить!  Ну,  ничего,  когда-нибудь  же  я  встану  и пойду…  Бабушка  угостила  их  чаем  с  ореховым   рулетом,  обменялись  дежурными  фразами  о  здоровье  и,  вскоре,  они  засобирались  домой.  На  прощанье  они  спросили:
-  Вика, а  ты  поедешь  летом  с  нами  на  море?
                13.
-  Поеду,  -  согласилась я,  -  только,  если  поедет  бабушка…
Они   ничего  не  сказали,  попрощались  и  ушли.  Больше  мы  их  не  видели.
А  через  какое-то  время,  с  очередным  визитом,  появилась  у  нас  мой  педиатр  из  детской  консультации – Галина  Ивановна  Мальцева,  очень  внимательная  и  душевная  женщина.  Осмотрев  меня,  она  сделала  мне  назначения,  переговорила  с   мамой,  и  вставать  -  опять  не  рекомендовала.
-  Вика!  Ты  пока  еще  очень  слаба.  А  если  встанешь  - голова закружится  -   упадешь,  да  еще  вдруг,  головой  ударишься.  А  голову  теперь  тебе  надо  особенно  беречь!  Нет,  пока  еще  полежи  немного.  Я  скажу,  когда  можно  будет  встать.  А  пока  -  учись  только  сидеть.
Но сидеть – я  почти  уже  умела.  По  крайней  мере,  голова  уже  у  меня  не  падала,   но  слабость  цепко  держала  в  своих  липких  лапах.

                Бабушка

 Бабушка  стирала. У  нее,  в  ванной,  то и  дело  включалась - выключалась стиральная  машина, и  она,  отжав  постиранное  белье,  выносила  его   на  улицу,  чтобы  развесить.  Была  зима.  Я  лежала  на  диване  в
комнате,  и  мне  было  очень  скучно.  «И  долго  я   буду  вот  так  лежать?» -  возникла  вдруг  в  голове  мысль.  «Так  -  можно  пролежать  и  год,  и  два!  Нет,  надо  что-то  делать!»  -   И  я  решила  встать  сама  и  сделать  несколько   шагов.  До  сих  пор,  садиться  мне  помогали  бабушка  или  мама.  Но  мама  была  на   работе,  а  бабуля  -  занята  домашними  делами.  «Как  удивилась  и  обрадовалась  бы  бабушка,  увидев   меня  вставшей  на  ноги…»   -  Мысли  сменяли  одна  другую,  рисуя  самые  оптимистические  картины...

                14.
Но!  Одно  дело  подумать  и  принять  решение,  и  совсем  другое  -  воплотить  его  в  действительность.     Сначала  я попробовала  опереться  на  локти  и  поднять  голову.  Это  удалось,  но  не  сразу.  На  большее  -  сил  не  хватило:  в  голове  запульсировало,  а  руки  задрожали.  От  затраченной  энергии  -  участилось  дыхание.  Но  отступать  я  не  хотела.  «А  что,  если    повернуться  на  бок  и   попробовать  с  этого  положения  сесть?»    Поворачивание  на  бок   тоже  потребовало  немалых  усилий,  но  желание  сесть  самостоятельно,  без  посторонней  помощи  -  было  выше.  И  вот  -  я  уже  на  боку.  Первый  этап  был  преодолён!  Теперь  надо  было  ноги  сдвинуть  к  краю  дивана  и  попытаться  их  свесить.  И  мне  это  удалось!  Отдохнув  немного,  я  снова  начала  опираться  на  руки,  чтобы  оторвать  спину  от  дивана.  Не  знаю,  сколько  прошло  времени,  но  всё-таки,  я  села!  Лоб  покрылся  холодным  потом,  а  тело  дрожало.  «Нет,  я  не  сдамся,  я  должна  встать!» -  подстегивала  я  сама  себя.   Опершись  ладонями  о диван,  я  подвинулась  к  самому  краю. Когда  ступни  коснулись  прохладного  пола,  по  телу,  будто, ток  пробежал…  «Ну, вставай!  Ты  должна!»  -  говорила  я  себе. И  я  -  встала! Это  была  победа.  Неимоверно  закружилась голова, ноги  -  затрусило,  а  перед  глазами  поплыли  черные  круги…  «Я  должна  сделать  хоть  один  шаг, хоть  один  маленький  шажочек…»  Разведя  руки  в  стороны,  чтоб  хоть  немного  удержать  равновесие,  я  передвинула  вперед  ногу.  Получилось!  «Нет,  еще,  хотя  бы  один  шаг…»    Качаясь,  как .на  канате,  сделала  еще  пару  шажков.  Восторг  смешивался  со  слабостью,  меня  качало,  ноги  дрожали,  но диван  оставался  позади.  «Может,  вернуться  и  лечь?  Там  -  безопасно…» -  мелькнула  спасительная  мысль.  Но  до  дверей  в  коридор  было  ближе,  чем  до
дивана  -  и  я  сделала  еще  несколько   маленьких  шагов.  Вот  и  дверь!  На  открывание  двери  ушли  последние 
                15.
силы,  и  я  поняла,  что  на  большее  меня  не  хватит.  Но  всё-таки  я  выползла  в  коридор  и  тут  же,  обессиленная,  растянулась  на  полу.  Честно   говоря,  в  тот  момент  я  сильно  испугалась:  не  навредила  ли  я  сама  себе?  И  смогу  ли  я  после  этого  ходить?  И  что  скажет  бабушка, увидев  меня  здесь,  лежащей  на  холодном  полу?

 К  счастью  ничего  страшного  не  случилось.  Я  не  навредила  себе,  но  почему-то  начала  вздрагивать  при  каждом  резком  звуке…
Позже, когда  мне  выливали  испуг,  на  воске  отобразилась  девочка  лежащая  на  полу.  Вот  и  не  верь  после  этого  бабкам!

Раннее,   приятное  утро  1972  года  коснулось  окна  нашей  спальни.  Зима.  Мы  с  бабушкой  только  что  проснулись.  Что-то  я  бабушке  начала  рассказывать,  как  она  вдруг   мне  говорит:
-  А  ты  знаешь,  Викочка,  у  тебя  ротик  почти  совсем   выровнялся…  Вот  бы  еще  ручку   у  тебя  отпустило… -  я  тогда не понимала,  почему  именно  ручку?  Нога- то  главнее!  «Эх,  бабушка!  -  подумала  я,  -  пройдет  еще совсем   немного  времени  -  и  у  меня  всё  восстановится!» -  в  этом  я  была  уверена  на  все  100%.
После  того,  как  я  сделала  первые  шаги  -  лежать  целыми  днями  в  постели  я   не  соглашалась.  Была  бы  моя  воля,  то  я  бы  уже  и  в  школу  снарядилась.  Тогда  мне  казалось,  что  я  вполне  нормально  хожу:  со  стороны-то  себя  не  увидишь…    И  еще  мне  очень  хотелось  поехать  с  бабушкой  на  Украину  -  к  своей  двоюродной  сестре  и  бабушкиной  старшей  внучке  Тане,  к  которой  мы  всегда   ездили  на  летние  и  зимние  каникулы.  Мне  так  хотелось  скорее  похвастаться  своими  успехами:  ведь  врачи  говорили,  что  я  встану  не  раньше,  чем  через год.  А  тут  прошло  каких-то  полтора  месяца  после  больницы, и  я  -  уже  хожу!  Конечно,   
                16.
приходилось  кое-где  еще  держаться  за  стенку,  но  все-таки  это была,  пускай  маленькая,  но  победа.  Омрачало 
 моё  настроение  только  то,  что,  вынужденно,  я  оставалась  в  школе  на  второй  год.  Но   старалась  об  этом  много  не  думать:  ведь  не  по  успеваемости  же  меня  оставляли,  а  по  болезни…
Да,  я  начала  ходить  немного   по  дому,  но  чтобы  выйти  на  улицу  -  об  этом  и  речи  не  могло  быть:  слишком  слабенькой  я  еще  была…
И  все-таки,  мы  поехали  с  бабушкой  на  Украину.  Я  так  этого  хотела,  и  так  старалась  приблизить  эту  поездку,  что  усиленно  занималась  лечебной  физкультурой  и  выполняла  все  предписания  своего  врача.
И вот,  мы  у  Тани – моей  двоюродной  сестры.  Когда  нас  встретили,  она,  конечно,  не  подала  вида,  что  я  сильно  изменилась.  Спустя  много  лет,  она  мне  призналась:  «Когда  я  тебя  увидела  после  травмы,  мне  хотелось  кричать  -  такая  ты  была  пастозная…»
Где-то  недели  через  две  после  приезда,  Таня  устроила  меня  в  местную  Грязеводолечебницу.  Вспоминаю  об  этом  периоде   с  теплотой,  потому  что  именно  там  меня  так  хорошо   поддержали,  что  не  сразу,  но  это  стало  заметно:  я  уже  могла  пройти  значительно  больше,  чем  раньше,  и  уже  не  наклонялась  вперед,  когда  шла  с  кем-нибудь  под  руку.
Моим  лечащим  врачом  в  лечебнице  был  врач  со  смешной  фамилией  Колбаса.   Да,  именно  так:  его  звали  Пал  Палыч  Колбаса.  Это  был  удивительно  добрый  и  мягкий  человек.  Помню,  вызвал  он  меня  к  себе  в  кабинет  для  очередного  осмотра,  и  я  заметила    у  него  на столе  2  медицинских  молоточка.
-  Пал  Палыч,  а для  чего  Вам  два  молоточка?  Подарите  мне  один!  -  он  не  смог   мне  отказать,  и  в  палату  я  вернулась  с  докторским  молоточком,  который  он  мне,  конечно,  не  подарил,  а  дал  во  временное  пользование. 

                17.
И,  которым,  я  успешно  «лечила»     всех женщин  в  палате.
Палата  была  просторная,  огромная  -  где-то,  коек  на   15!   Сначала  женщины  отнеслись  ко  мне  настороженно:  видимо,     мой  вид  не  очень   располагал   к  симпатии…  Но,  пообщавшись  со мной,  они  попривыкли  и,  между  собой,   стали  называть  меня  «старухой».
 
Адаптация

Грязеводолечебница,  конечно, хорошо,  но  этого  было  мало.  Бабушка  с  мамой  начали  добиваться  для  меня  санаторной  путевки.  Но  куда  бы  они  ни обращались,  ответ  был  один:  «Путевок  нет!»   А  нужен  был  профильный  санаторий,  именно  по  моему  заболеванию.
Мне  почему-то  казалось,  что  если я  попаду  в  санаторий,  то  там  меня  обязательно   вылечат  полностью…И  не  нужно  будет  уже  проходить  эти   нескончаемые  курсы  лечения  и   посещения  поликлиники  с  ее  бесконечными  очередями!  Но  проходили  недели  и  месяцы,  а  достать  путевку  было  практически   невозможно.
Лето  плавно  перетекло  в  август,  и надо  было  готовиться  к  школе.  А  я  так  по  ней  соскучилась!  Но  перед  этим  мы  с  бабушкой   нанесли  очередной визит  в  детскую  консультацию.   Узнав,  что  я  собираюсь  продолжить  обучение  в  школе,  Галина  Ивановна,  по  доброте  душевной,  предложила  мне  выписать  направление  в  спецшколу.
-  Зачем?  Викочка  пойдет  в  свою   родную  школу.  Правда,  она  пропустила  один  год  по  болезни,  но  это  ничего. -  голос  бабушки  был  тверд,  как  никогда. 
-  А  не  навредят  ли  Викочке  умственные  нагрузки?  Ведь  девочка  перенесла  тяжелую  травму  головы…
-  Ничего  не  навредят!  -  сказала  бабушка.  -  Она,  вон, стихи  стала  сочинять  с  подружками. 
 Выражение  лица  педиатра  было  недоверчивым.
                18.
Я  сидела  ни  жива,  ни  мертва,  боясь,  что  меня  обязуют  ходить в  другую  школу… А  хорошо  это  или  плохо  -  я 
 еще  не  понимала …Но  бабушка  оказалась  настоящим  бойцом  и  отстояла  любимую  внучку.  И  насчет  стихов  бабушка  не  обманула.
После  травмы  с  моими  мозгами  что-то,  видимо,  произошло  и  их  как-то  «перевернуло»,  потому  что  я,  безумно  любившая  до  этого  математику  и  витиеватые  формулы,  вдруг  вообще  потеряла  к  ним  всякий  интерес  и  до  трепетности  полюбила  стихи,  которые раньше  на  дух  не  переваривала.  Кроме  того,  попробовала  сама  их  сочинять,  и  у  меня  получилось!   А  начиналось  это  так.
Сидим  мы  втроем   с  девчонками  за  столом,  в  резной  деревянной  беседке,  увитой  виноградом,  которую  самостоятельно,  на  ощупь,  построил  наш  замечательный  сосед  Борис  Иванович  Титов  -  совершенно  слепой  человек.  Он  в  Великую  Отечественную  потерял  зрение  и  теперь,  вместе  со  своей  женой,  Маргаритой  Павловной  -  изумительной  женщиной,  работали  в  нашей  школе  учителями  пения.  Соседи были  -  потрясающие!
Значит,  сидим  мы  и  играем  в  «Города,  реки..»  Тут  неожиданно  потянуло  прохладой  и  весело  прыснул  летний  дождик.  На  раскаленной  асфальтовой  дорожке  образовались  лужицы.  А  виноградные  листья,  встретившись  с  долгожданной  влагой,  захлопали  в  свои  широкие  ладошки:  «Ура,  ура,  дождик!»  Но  дождь  был  недолгим,  зато  настроение  приподнял  буквально  всем.  К  лужице  на  асфальте  слетелись воробьи  и  начали  радостно  полоскаться  в  дождевой  воде.  Мы,  девчонки,  отложив  игру,  с  упоением  наблюдали  за  этим  птичьем  действом.  Закончив  свое  дело,  воробышки  со  щебетом,  чириканьем,  весело  улетели,  унося  капельки   лужи  на  своих  изящных  лапках.  А один  из  них,  самый  толстый,  остался   стоять  в  лужице.  Было  уморительно  наблюдать,  как  он  степенно  и  тщательно  моет свои  перышки.
                19.
Тут   у  меня  вырвалось:
-  А давайте,  сочиним  стишки  про  воробьев!  -  и  первая  начала: 
Зачирикал  воробей:
-  Обливайся,  не  робей!
Чики-вики,  чик-чирик,
Я  давно  к  воде  привык!
-  Да  ну!  Вот  еще… -  произнесла  Людка.  А  Алла  задумалась   ненадолго,  и  через  некоторое  время  тоже  выдала  продолжение  к  стишку.  Нас  это  увлекло  и  мы  вдвоем  сочинили  воробьиный  стишок   на  целую  страницу.
-  Девчонки,  а  давайте  отправим  его  в  Москву?
Недолго  думая, мы  накатали  письмо  на  целый тетрадный  лист.  Я  принесла  из  дома  конверт  и мы  начали  его подписывать.  Точного  адреса  не  было,  поэтому  мы подписали:   Москва,  редакция  Центрального  телевидения.  Обратный  адрес  значился  мой.
Ближайший  почтовый  ящик   висел  на  хлебном  магазине,  и  мы  отправились  отсылать  письмо.
-  Девчонки!  А  вдруг  к  нам  приедут  и  скажут:  «Вы  такие  молодцы – стихи  сочиняете!  Собирайтесь:  мы  приехали  за  вами!»
-  Ой,  я   платьев  наберу… -  воскликнула  Алка.
-  Да  причем  здесь  платья?   Нам  - тему  дадут,  чтоб  дальше   писали!
Короче,  письмо  отправили  и  вскоре  совсем  забыли  про  него. Было  еще  несколько  стихотворений,  сочиненных  на пару.  Но  потом  Алла  с  Людой  были  заняты  учебой  в  двух  школах  -  средней  и  музыкальной,  а  меня  так  затянуло стихосложение,  что  я  уже  не  мыслила  себя  без  сочинительства.   Но  это  случилось  гораздо  позже.

Итак,  наступило  первое  сентября.  В  школу  меня  провожала  бабушка.  Как  только  нас  увидели  у  решетчатых  ворот   школы,   девчонки  из  моего  класса 

                20.
тут  же  обступили  меня  и  стали  тянуть  с  собой.  Но  бабушка  сказала:
-  Девочки!  Вика  теперь  не  с  вами  будет  учиться:  она  снова   пойдет  в  4-ый  класс.  Вы  же  понимаете,  что  она  целый  год  не  училась… -  По  таким  знакомым  лицам  пробежал  холодок  разочарования,  и  девчонки,  не  сразу,  но  рассосались.
Новый  класс  меня  встретил  спокойно,  но  и  не  особенно тепло,  скорее настороженно.  Гораздо  позже,  примерно  через  полгода,  мы  попритерлись  друг  к  другу,  когда  я  уже  приобрела  статус  твердой  хорошистки.  Позднее,  кто-то  из  учителей  сказал  моей  бабушке:
-  Вашей  Вике  можно  было  не  пропускать  год:  она  прекрасно  бы  училась  и  в  своем  классе.
Жизнь  наладилась.  От  физкультуры  я  была  освобождена,  а  на  уроках  труда  мне  девочки  помогали вставить  нитку  в  иголку.  Но  не  всегда  у  меня  всё  получалось,  поэтому  вместо  шитья  я  рифмовала  слова:  «иголка  -  заколка,  машинка -  балеринка»,  ну, и  так  далее.  Зоя  Романовна – наша  учительница  по  труду, махнула  на  меня  рукой  и  вообще  перестала  обращать  внимание,  хотя  и  была  крайне  не  довольна,  но  вида  не показывала.  Да,  швея  из  меня  не  получилась,  но  пришить  пуговицу  или  вставить  резинку  я,  все - таки,  могу…
На  уроках,  когда  сильно  доставала  меня  моя  левая  рука  (она  не  болела,  но  ее  напрягало  и выкручивало  ТАК,  как  будто  мое  присутствие  ей  очень  мешало),  я  ее  отводила  за  спинку  стула,  и  только  в  таком  натянутом  положении    можно  было  спокойно  писать.   Нога,  в  положении  сидя,  меня  не тревожила  вообще.  Зато,  когда  я  шла,  левый  голеностоп  подворачивало,  причем,  не  шаг  за  шагом,  а  совершенно  неожиданно,  как  будто,  он  жил  отдельно  от  меня.  Вот,  в  возрасте  10  лет  я  доходчиво  узнала,  что  ТАКое  «левосторонний  гемопарез», 

                21.
и  КАК  выражаются  «остаточные  явления  после  тяжелой  черепно-мозговой  травмы».

Не  сложились  у  меня  отношения  с  математикой.  Но  я  старалась,  как  только  могла.  Дело  в  том,  что  до  травмы  я  училась  еще  по  старой  программе,  а  после  -     влилась  уже  в  совершенно  новую.  Вернее,  совсем  не  влилась.  Ну,  никак  она  в  меня  не  вкладывалась!   И  учительница  попалась  замечательная  -  Ирина  Александровна  Малинковская.  Она  с  такой  любовью  преподавала  нам  свой  предмет ,  что  не  любить  его  было  просто  невозможно.  Но  в  мою  голову  он,  почему-то,  не  заходил.  Ирина  Александровна  это,  конечно,  видела,  и  особо  многого  от  меня  не  требовала.  Это  было  снисхождение,  которого  я  очень  боялась,  и  которое  чувствительно  царапало  мою  детскую  душу.  Но  я  ничего  не  могла  с  собой  поделать.  Поэтому  приходилось  смиряться.  Зато,  по  остальным  предметам  меня  не  щадили  и  требовали  полной  самоотдачи.  Отдушиной  являлись  уроки  русского  языка  и  литературы.  А  заучивание  наизусть  запавших  в  душу  стихов  -  стало  просто  наслаждением.  Я  их знала  очень  много  и  на  любую  тематику.  Помню,  стихотворение  Константина  Симонова  «Сын  артиллериста»  я  выучила   целиком еще  летом,  как  только  купила  в  книжном  магазине   учебник  литературы  для  4  класса.

 ***
-  Вика, просыпайся, а  то в  школу  опоздаешь… Ты  посмотри,  сколько  снегу  навалило!  Ну,  поднимайся.  -  Я  слышала  бабушкин   голос,  осознавала,  что  надо  собираться  в  школу,  но  вставать  не  хотелось:  так  было уютно  под  теплым,  мягким  одеялом!  «Вот   бы  снегу  навалило  столько,  чтоб  даже  и  дверь  на  улицу 

                22.
невозможно  было  открыть... -  сопя  в  одеяло,  фантазировала я.  -  Но  у  нас  в  Грозном  такого  никогда 
 не  будет!»    Сегодня  в  школу  не  хотелось.  Поваляться  бы  немного,  понежиться,  но  долг  призывал  вставать.  Как  я  и  предполагала,  снегу  «навалило»  с  гулькин  нос,  поэтому  дверь  открылась  легко  и  свободно.  Но  как  же приятно  было,  выйдя  из  натопленной  квартиры,  вдохнуть  свежего  утреннего морозца! 
В  этот  день   я  в  школу  шла  одна:   у  бабушки  пошаливало  сердце,  и  я  уговорила  ее  меня  не  провожать.  До  школы  было  недалеко – всего-то  выйти  из  своего  городка,  перейти  две  дороги  и,  вот  она  школа!  Обуваясь  дома,  я  так  удобно  подложила  в  сапожок  бинт,  чтобы  нога  меньше  подворачивалась,  и  идти  было,  на  редкость,  легко.  Да  еще  и  свежевыпавший  снежок  улучшал  настроение.
Наш  городок  заканчивался  двухэтажным  домом.  И  чего  меня  вдруг  дернуло  сойти  с  пешеходной  дорожки  на  присыпанную  снегом  траву?   Но  так  захотелось  пройти  по  этому  белоснежному,  еще  никем  нетронутому,  покрывалу…  Да  уж,  самоуверенность  меня  подвела:  нога  скользнула  -  я  потеряла  равновесие  и  тут  же  распласталась  на  этом,  таком  вожделенном,  покрывале…Бог  шельму  метит!  На  этот  раз  Он  выбрал  меня.
«Господи,  хотя  бы  никто  не  увидел…» 
С  первых  трех  попыток  подняться  не  удалось.  Своим  копошением  я  уже  разгребла  вокруг  себя  весь  снег,  обнажив  примороженную  травку,  которая  надо  мной,  как  будто,  насмехалась:  «Так  тебе  и надо!  Не  будешь  ходить,  где  люди  не  ходят…»  Ухватиться  было  не  за  что,  бинт  в  сапоге  уже  давно  съехал  в другую  сторону,  и  стопа  от  этого  безбожно  начала  подворачиваться.  Опереться  на  нее   не  получалось.  Накатывала   тревога:  «Так  и  в  школу  можно  опоздать!  А  если  кто  увидит  -  тут же расскажут  бабушке  и  ей  станет   еще  хуже…»
                23.
Я  копошилась,  как  жук  в навозе.  Встать   у  меня  не получалось.  Устала,  дыхание  участилось.  После 
 небольшого  передоха,  снова  повторила  попытку  встать.  Не  знаю,  сколько  прошло  времени,  но  все-таки,  одна  из  моих  попыток   подняться  -   увенчалась  успехом.
В  школу  я  не  опоздала.  День  прошел,  как  нельзя  хорошо,  но  когда  я  возвращалась  домой,  то  с  опаской  смотрела  на  место  своего  падения.
 Навстречу  мне  приближалась  тетя  Шура  -  пожилая  дама,  проживающая  как  раз  в  двухэтажном  доме,  на  втором  этаже,   окна  которого    равнодушно  взирали  на  мое  сегодняшнее  падение.  Поздоровавшись,  я  хотела  продолжить  свой  путь,  но  она  сказала:
-  Вика,  слушай!  Я  видела,  как  ты,  бедненькая,  сегодня  утром  упала. Ты  так  долго  не  могла  подняться… Уже  хотела  спуститься  помочь  тебе,  но  побоялась,  что опоздаю… Потом  гляжу  -  ты  и  сама  поднялась…Молодец!
-  Только  бабушке  ничего  не  говорите! -  сказала  я  и  пошла  своей  дорогой.  На  душе  было неприятно:  ведь  она  видела,  как  я  корячилась… И  с  таким  упоением  рассказывает  об   этом!  Могла  бы  и  промолчать,  ради  приличия…
Но  все  неприятности  когда-нибудь  заканчиваются.
Дома  меня  ожидал  сюрприз.  На  кухонном  столе  лежал  большой  официальный  конверт.
-  Как  твое  сердце,  бабуль?  -  спросила я.
-  Да  ничего.  Отпустило… Тут  тебе  письмо  из  Москвы…
-  Что,  путевку  в  санаторий  прислали?
-  Да  нет.  Сама  почитай…-  бабушка   довольно  улыбалась.  Мое  сердечко  приятно  защекотало…
На  белом  лощеном  бланке,  вверху  которого, на  голубом  фоне,  была  изображена  Останкинская  башня,  указывался  обратный  адрес:  Москва,  ул. Королева, 12.  «Редакция  литературных  и  художественных  программ».

                24.
В  письме  писалось,  что  какие  мы  молодцы,  девочки,  Алла  с  Викой,  такое  замечательное  стихотворение  про  воробья  сочинили.  В  нем  столько  света,  тепла,  задора, 
но,  к  сожалению,  оно  еще  очень  сыроватое  для  публикации,  надо  больше  читать  стихов,  расширять  свой  кругозор – и  тогда  все  получится.  Письмо заканчивалось  пожеланием  дальнейших  творческих  успехов.
Я  перечитывала  письмо  несколько  раз.  Это  была  такая эйфория  возвышенных  чувств…  От  письма  исходило  столько  тепла,  как  будто,  сама  Москва  погладила  меня  по  голове  своей  доброжелательной  рукой.
-  Бабуль,  я   сбегаю – Алле  письмо  покажу?
-  Конечно.  Только  не  упади от  радости-то!
Аллы  дома  не  было:  ее  родители  получили  квартиру  в  районе  «Березки»  и  съехали  от бабушки  с  дедушкой.  Но  Алка  осталась  учиться  в  нашей  школе.  Радость  откладывалась  на  другой  день…
Зато  Люда,  прочитав  письмо,  пришла  в  такой  неописуемый  восторг,  что  тут  же  побежала  делиться  новостью  по  телефону  со  своей  мамой,  которая  тоже  находилась  на  работе. 
Потом  еще  были  письма  и  из  Центрального  телевидения,  и  из  «Пионерской  правды».  Особенно  льстило,  когда  на  бланке  «Пионерской  правды»  я  читала  «Памятку  юнкору».
Но  это  была  уже  только  моя  переписка:  Аллу  стихи  больше не  интересовали,  а  я  не  смогла  остановиться.  Где-то  глубоко  в  душе  начинало  звучать,  появлялась  строчка,  рифма…  Это было  похоже  на  чудо.  Нельзя  сказать,    что  вдохновение  сопровождало  меня  постоянно,  но  рифмовать  слова  было так  увлекательно! 
Переписка  с  московскими  редакциями  длилась  вплоть  до  8  класса,  пока  я  не  показала  свои  письма  в  редакции  местной  газеты  «Комсомольское  племя».

                25.
-  Ну  зачем  же сразу  в  Москву  посылать,  когда  надо  сначала  попробовать  на  местном  уровне…  -  сказала  мне  в  редакции  газеты  заведующая  отделом  по  делам  с творческой  молодежью  Малика  Гортикова.
 И  я  стала  частым  гостем  в  редакции  газеты, где  меня  уже  хорошо  знали  и принимали,  как  свою.  Но  это  было  позднее,  а  пока,  к  окончанию  пятого  класса, у  меня возникла  идея  обратиться  в знакомые  мне  московские  редакции  с  просьбой  о  санаторной  путевке.  Но  перед  этим  мы  с  бабушкой  нанесли  визит  в  Грозненское  министерство  здравоохранения,  где  нам  в  очень  вежливой  форме  объяснили,  что  путевок  нет,  а  если  и  появятся,  то  нам  с бабушкой  будет  не  по  карману  ее  приобретение.  Очень  хорошо  помню  эту  дородную  женщину  с  высокой  прической,  кажется,  фамилия  ее была  Волошина.
Я  написала  сразу  в  три   адреса,  да  еще  и свой  стих  в  заключение  прилепила.  Писала:  как  же  так?   У  нас  в  стране  всё  лучшее – детям,  а  тут  ребенку  с  серьезными  проблемами  со  здоровьем  - санаторно-курортной   путевки  не  добиться!  Где  же эти  путевки?
Буквально  через  две  недели  нас  срочно  вызывают  в  Минздрав,  и  та  же  самая  Волошина,  встретив  нас  с  бабушкой  еще  на  пороге  министерства,  спрашивает:
-  Ну,  зачем  же  вы  жаловались  в  Москву?  Мы  бы  и  сами  что-нибудь  придумали…
-  Так  писала  не я,  -  сказала  бабушка. -  Писала  сама  Вика.  Потому  что  ей  хочется  тоже  быть  здоровой  девочкой.
Предложили  на  выбор  две  путевки:  куда пожелаем  -  в  Калугу  или  Евпаторию?  Причем,  абсолютно  бесплатно!
Мы  выбрали,  конечно,  Черное  море.
***

Чувствовала  себя  абсолютно  счастливой: ну  еще  бы!  Я  еду  в  санаторий, где меня  полностью вылечат… Фортуна, 
                26.
наконец,  обратила  на  меня  внимание…Перемена  обстановки,  смена  впечатлений  и - знакомство  с  Черным морем!  Это  было  здорово.   

Санаторий  назывался  «Солнышко».  И  правда,  солнышка    было  много:  моя  путевка  выпала  на  июль-август.  Первое,  что  поразило,  это  то, что  дети,  окружающие  меня,  были  совершенно  здоровыми.  Правда,  у  одной-двух  девочек  были  малозначительные  дефекты,  типа,  штыря  в  бедре  (по  их  словам),  что  не  мешало  им  свободно  бегать  и  прыгать.  Санаторий  больше  напоминал  обычный  пионерский  лагерь.   Мое  заболевание  плохо вписывалось  в  общую  картину, поэтому  на  первом  же  занятии  лечебной  физкультуры,  меня  деликатно  освободили  от  этого  мероприятия.
Море,  конечно,   было   потрясающим!   И  берег,  покрытый  белым  песком!  Именно  там,  на  берегу,  я  впервые  увидела  детей  в  инвалидных  колясках:  они  плохо  держали  голову,  и  особенно  поразил  взгляд  одной  девочки  -  такой  отсутствующий…  Казалось,  что  ей  и  море  не  в  радость. Сердце  невольно  сжалось.  Эти  дети  тоже  были  из  нашего  санатория,  только  из  другого  корпуса.  И  на  территории  я  их  никогда  не  встречала,  как  будто,  их  совсем  не  выпускали  на  улицу.  Или,  может,  их  выгуливали  в  другом  месте?

Как  больно  разбиваются  мечты  о  полном  выздоровлении!  Здоровой  я  не  только  не  стала,  но  еще  и  привезла  из  санатория  болезнь  Боткина.  Всё  бы  ничего,  но  она  тоже  дает  осложнения.  И  они  не заставили  себя  ждать…  Теперь  нога  стала  подворачиваться  почти шаг за  шагом,  а  ладошку  левой  руки  постоянно  зажимало  в  кулачок,  и мне  с  трудом  приходилось  его  разжимать.  Но  я  вспоминала  ту  девочку  в  коляске:  каково  же  приходилось  ей,  совсем беспомощной?  Вот  ЭТО  было  страшно.  А  у  меня  все- 
                27.
таки   правая  сторона  функционировала  нормально.  И  в  школу  я  уже  ходила  без  провожатых.  Тем  более,  мы  с  бабушкой,  сразу   после  выписки  из  больницы,  заказали  для  меня  в  ортопедической  мастерской  специальную 
 обувь,  поддерживающую  мой  голеностоп.  Конечно,  качество  такой  обуви  могло  бы  быть  и  получше,  но  это  отдельная  тема  для  рассказа.
Новый  1975  год  начался  трагично:  ушла  из  жизни  моя  бабушка.  Ушла  очень  тихо,  никого  не  обременяя.  Просто  уснула  и  больше  не  проснулась…….
Утрата  близких  и  дорогих  сердцу  людей  -  всегда  потрясение.  Нет,  не  подобрать  слов,  которыми  можно было  бы  описать  это  состояние.  Вроде  бы,  всё  жизненно,  логично.  Но  как  осознать,  осмыслить,  что  того,  с  кем  ты  еще  вчера  разговаривал,  общался,  может  быть,  даже  озадачивал  чем-то,  больше  никогда  не  будет?  Ни-ког-да…  Сказать,  что  это  очень  тяжело -  значит,   не  сказать  ничего.

 -  Тебя что,  вые…ли  что  ли,  поэтому  ты  так  ходишь?  -  холодные  и  насмешливые  глаза  подростка  просверлили  меня  насквозь,  и  он,  усмехаясь,  пошел  дальше.
-  Дурак!  - только  и смогла  вымолвить  я.  В  голове  застучало  и  запульсировало.  Сердце  готово  было  выскочить  наружу,  а  к  горлу  подкатился  ком,  затрудняя  дыхание.
Дома  никого  не  было:  мама  с  отчимом  на  работе,   а  бабушка  уже  не  встретит  меня,  не  успокоит… В  голове  стучало.  Жизнь  утратила  свои  краски  и  потеряла  смысл…
В  ящичке  швейной  машины  вдруг  наткнулась  на  целую  конвалюту  «Пипольфена» - там  было  десять  таблеток.  Решение  пришло  сразу:  «Я  столько  страданий  принесла     бабушке  и  маме…К  чему  жить,  когда   впереди  столько  обид!   Да  и  маме  станет  легче… А  со  мной -  одна   морока…»
                28.
В  голове  продолжало  стучать.  Таблетки,  покрытые  оболочкой,  были  приятного  голубого  цвета.  Я  их  пила  по  одной,  но  осилила  только  9  штук.
Мысленно  попрощавшись  с  жизнью  и  с  собой,  легла  в  постель… 
 Я  проспала  3  дня.  Суицид  не  удался.  Жизнь  не  хотела  расстаться  со  мной  и  осталась  равнодушна  к  моему  отношению  к  ней.   
«Но  если  это  так  -  я  выжила  после  тяжелейшей  травмы,  и  сейчас,  после  попытки   добровольно  уйти   -  значит,  это  для  чего-то  нужно?  Нет,  все-таки,  кому  сколько  суждено  прожить  -  так  тому  и быть!»  -  с  таким  убеждением  я  снова  ступила  на  свою  тропу  жизни.

Мои  мозги,  видимо,   решили  за  меня,  что  наилучшим  выходом  из  этого  состояния,  будут  временные  отключения.
Первый   приступ  случился  на  уроке.  Оказывается,  такое  бывает.  Вдруг,  ни  с  того,  ни  с  сего,  начинают  холодеть  конечности  рук  и  ног,  потом  теряешь  чувство  реальности,  и  постепенно…  отключаешься.  И  при  этом  слышишь  только  стук  своего   сердца.  Ощущение,  я  вам  скажу,  не  очень…
После  повторных  таких  приступов,  мама  поспешила  обратиться  к  врачам.  Но  они  ничего  интереснее  не  придумали,  как  поставить   диагноз  -  эпилепсия.  И  прописали   курс  лечения,  в  виде  приема  3-х  раз  в  день  очень  отвратительного  порошка – «Смесь  Сирийского».
Подспудно  предполагая,  что  диагноз  поставлен  ошибочный,  я  этот  «чудный»  порошок  начала  благополучно    выбрасывать.  Не  буду описывать  всех лечебных  мытарств,  которые  пришлось  преодолеть  и  пережить  -  ничего  в этом  интересного  нет,  но  приступы  закончились  так же  внезапно,  как  и  начались.  И,  думаю,  отнюдь  не  от проводимого  лечения.  Весь  7-ой  класс  я  проучилась  на  дому. 
                29.
Поскольку  свободного  времени  в  этот   период  у  меня  было  много,  а  учителя  приходили  всего  два   раза  в  неделю,  то  я  выпросила  для  себя  у  классного  руководителя  -  Галины  Николаевны  Дубасовой  -  дополнительную  нагрузку.  И  мне  прикрепили  двух 
 отстающих  учеников  из  нашего  класса,  с  которыми  я  делала  домашние  задания,  правда,  кроме  математики,  конечно…  Но  и  этого  оказалось  мало.  Тогда  я  стала  наведываться  в  школу,  в  кабинет  русского  языка  и  литературы,  для  проверки  ученических  тетрадей  4-5-ых  классов,  которые,  с  некоторых  пор,  мне  стали  доверять.  Очень  мне  это  нравилось… Сначала  я  только  проверяла  ошибки  и  оценок  не  ставила.  Но,  со  временем,  мне  доверили  ставить  и  оценки.   И  я  была  очень  этим  горда.   Позже,  когда  я  уже  работала  в  своей  школе  заведующей  школьной  библиотекой,  некоторые  учителя,  по  старой  памяти,  приносили  мне  для  проверки  стопки  ученических  тетрадей.
Как-то  стою  перед  зеркалом  и  веду  разговор  сама  с  собой:
-  Да, уж!  Красивой  я  никогда  не  буду… Ну,  так  что?  Если  жить  все-таки  суждено,  значит,  надо  быть  умной…….

Летом,  перед  8-ым  классом  нам  пришел  вызов  в  Московский  институт  им. Бурденко.  Но  когда  мы  туда  приехали,  оказалось,  что  мест  в  институте  нет,  приходилось  с  недельку  подождать.  В ожидании места  в  клинике,  мама  достала  билеты  в  Лужники  на  «Американский  балет  на  льду».  Зрелище,  конечно, было потрясающим,  но  мне  так  выворачивало  руку,  что  я  еле  дождалась  окончания  представления.  В  этот  период  я  начала  учиться  не  обращать  внимания  на  все  выкрутасы  своей  руки.  Это  трудно,  но  иногда  получалось…

                30.
Двухнедельное  пребывание  в  клинике  абсолютно  ничего  мне  не  дало.  И  даже  не  облегчило  мое  состояние.  Дело  в  том,  что там  собирались  вставлять  мне  пластику  в  череп.  И  даже  уже  подготовили  к операции.  Но  как  хорошо,  что  собрался  консилиум!  И  мой  лечащий  врач  -  интерн  из  Прибалтики,  убедил  светил  медицины  в  том, 
 что  такая  операция  мне только  навредит:  девочка  растет,  соответственно,  растет   и  голова,  а  пластина,  со  временем,  будет  только  мешать.  А  то,   что  девочка  хочет (ходить  нормально,  без  спастических  выкрутасов) , то  до  этого  наша  медицина  еще  не  доросла. Вы  же  сами  понимаете…

Должна  сказать,  что  после  травмы,  как   только  я  начала  двигаться,  меня  разнесло,  как на  дрожжах.  И  это  случилось  потому,  что  в  меня  вливали в  неимоверном  количестве  гормональные  препараты.  Думаю,  что  благодаря  этим  веществам  меня   удалось  вернуть  к  жизни.  Но  это  внесло  и  некоторые  неудобства.  Во-первых,  из  тоненькой  балеринки,  которой была  не  так  уж  давно,  я  вдруг  превратилась  в  довольно  пышную  перинку.  Во-вторых,  меня  стали  обзывать  «бочкой»  и  «бомбой»,  что  приводило  в   сильное  отчаяние.  Очень по  этому  поводу  переживала…
Видя,  что  меня  что-то  гнетет,  мой  невропатолог,  у  которого  к  тому  времени  я  состояла  на  учете,  стала  выпытывать  о  моей  беде.  Узнав,  в  чем  тут  дело,  даже  разулыбалась:
-  И  ты  из-за  этого  расстраиваешься?  Здесь  всё  очень  просто.  В  следующий  раз,  когда  подобное  услышишь  в  свой  адрес,  скажи:  «А  ты -  глиста  в  корсете!»  Потом  расскажешь  -   подействовало  ли  лечение…
Чтобы  войти  в  ворота  школы,  надо  было  пересечь  тополиную  аллею,  а  по  ней  частенько  ходили  группами  и  поодиночке  воспитанники  интерната, который  располагался  недалеко  от  нашей  21-ой  школы.  И  вот 
                31.
иду я  однажды  через  аллейку – навстречу  два  интернатовца.  И   со  смехом,  в  меня  пальцем  тычут  и  один  из  них  кидает  небрежно,  довольный  своим  остроумием:
- Эй, ты!  Худенькая,  как  бочка!   
Но  я,  уже  вооруженная  советами  своего  врача-невропатолога,  отвечаю:
-  Ой,  а  ты  - вошь  на  гребешке! -  повисла  секундная  пауза:  видимо,  подростки  переваривали  услышанное,  а  потом  раздался   взрыв  хохота,  и  мои  обидчики,  ничего  не  найдя  подходящего  в  ответ,  пошли   своей  дорогой.  И  больше  меня  не  обзывали.  «Лечение»  прошло  успешно.
Гормональные  препараты  ускорили   и  мое    физиологическое  развитие.  Одной  из  первых  в  классе  я, из  девочки-подростка,  стала превращаться  в  пышно  цветущую  девицу.  И  это  -  при  росте  152  см!  Такая  вот,  маленькая  тетенька…  Надо  признаться,  что  в  нашем  роду  вся  женская  половина  отличалась  ярко выраженной  пышногрудостью.  Не  ушла  от  «традиции»  и  я.  И  очень  этого  стеснялась.  Но  куда  деваться?  Что  уж  есть  -  не  спрячешь…
8-ой  класс,  идет  урок..  Вдруг  мне  передают  записку:   «Вика,  я  тебя  люблю!»   Закрадывается  мысль: «Издеваются!»  -  и  на  записку  никак  не  реагирую.  Но  таких  записок  приходит  еще  штук  пять.  Пославшие   ждут  от меня  хоть  какой-то  реакции.  И  я,  перефразируя  А.С.  Пушкина,  пишу:
Идите прочь.
Еще  не  ночь…
Постели  нету,
И  я  -  одета!
Записку  отправляю  обратно  по  цепочке.  Через  какое-то  время  галерка  взрывается   бурным  хохотом.
-  Кому  это  там  так  весело?  -  реагирует  преподаватель. -  Гоценко!  Это,  ты,  сегодня  такой  веселый?  Что  ж,  иди  к   доске  -  повесели  и  нас…
                32.
-  Да  я  чего?  Я  -  ничего… -  смущенным  баском  отзывается  Славик   и  тут  же  его   пухленькие  щечки  заливаются  ярким  румянцем…   
К  тому  времени,  мои  стихотворения  уже  публиковались  в  местной  печати.  Конечно,  я  это  не  афишировала,  чтоб 
 вдруг  не  причислили  к  зазнайкам,  но  мне  было  приятно,  что  на  школу  для  меня  приходили  письма  из  разных  районов  республики.
Перед   уроками  некоторые  наши  мальчишки  окружали  мой  стол  и  имитируя  пеналом   микрофон, начинали  крутить им  перед   моим  лицом:
-  Газета  «Нью-Йорк   Таймс»  -  какие  у  вас  творческие  планы?  -  я  заливалась  веселым  смехом…
Однажды,  перед  уроком,  Сережа  Переходов  сказал:
-  Вика,  напиши  стихотворение  о  школе,  или  «Прощание  со  школой».  А  я  его  на  музыку  положу.  -  Сергей  у  нас  играл  на  гитаре  и  был  руководителем  школьного  музыкального  коллектива.  Да,  собственно,  весь  этот  коллектив  состоял  из  мальчиков  нашего  класса.
-   Да  ну,  у  меня  стихи  не  очень  музыкальные…
-  Ты,  главное,  напиши.  А  я  потом  скажу  тебе,  получится  или  нет…
Наш  класс  я  представляла  большим  белым  кораблем,   который  плывет  по  огромному  океану  знаний  и,  как  корабль  переходит   из  гавани   в  гавань,   так  мы  переходили  из класса  в  класс.
Стихотворение  я  написала.  Начиналось  оно  так:
Как  медленно  идут  часы,
А  годы  наши  -  точно  птицы…
Упала  юность  на  весы,
И  - перелистаны  страницы. -
  Передала  Сергею,  и  совсем  забыла   про  него.  Но  однажды  на  одном  из  школьных  вечеров,  кто-то  сказал:
-  Давайте   сыграем  Викину  песню! – Хорошо, что  я  сидела  в  этот  момент  на стуле,  который,  при  звучании 

                33.
первых  строчек,   из-под  меня  куда-то  поплыл,  а  сама  я превратилась  в  невесомое  существо… По  спине   бегали  ошеломительные  мурашки…  Восторг  смешивался  с  чувством  благодарности  ко  всему  нашему  классу  и всему  миру  вцелом.
 -  Ну, как  тебе  песня,  Вик?  -  кто-то  из  девочек  возвратил  меня  к  действительности.
Я не  помню,  что  ответила,  но,  видимо,  ответ  можно  было  прочесть  на  лице.
-  А  ты  знаешь,  что  твоя  песня  победила  на  районном  и  городском  конкурсах?  Переходов  так  волновался,  что    дважды  спел  один  и  тот  же  куплет…
Потом  я  показывала  это  стихотворение  в  ТОМе (Творческое  Объединение  Молодых),  но  мне  сказали,  что  текст  слабоват…  Может  быть,  поэтому  и  зарезали  песню  на  республиканском  конкурсе?

Всякое  бывало.  Будучи  уже,  после  окончания  школы,
учащейся  библиотечного отделения  культпросветучилища, одна  из  сокурсниц  меня  спросила:
-  Вика,  а  тебе  не  стыдно  так  ходить?  -  честно,  в  тот  момент  я  растерялась…
-  А  что  ты  мне  предлагаешь? -  только  и  сумела  я  ответить  вопросом  на  вопрос.  Но  она  лишь  -  пожала  плечами… 
И  еще.  Однажды,  один  не  состоявшийся  поэт  воскликнул:
-  Знаешь, если бы  я  был  на  твоем  месте  -  я  бы  уже  -удавился!
Всё – таки,  хорошо,  что  он  не  был  на  моем  месте…

…Не  озлобиться,  не  отчаяться,
И  в  невзгодах  жизнь  продолжается…
Год   за  годом  -  как  речка  быстрая:
Плакать  -  просто.  Труднее  -  выстоять.

                34.
Рассказала  эту  историю  в  надежде,  что  кому-то,  попавшему  в  сложную  жизненную  ситуацию,  она  поможет  и  поддержит.  Если  хоть  одному  человеку  моя  история   принесет  пользу  -  буду  просто  счастлива.