Состоялся!

First, I see the  angel

У ангела  были коротко стриженные шелковые волосы и голубые глаза, зовущиеся бездонными. Я  подошел и спросил, где мы могли встречаться. И услышал:

- Мы виделись на презентации - помните? Хорошо, что вы догадались заговорить. Звать меня Ира... А вас?..

Презентация... Действительно  ли она увидела во мне человека, вхожего на презентации, - или захотела  польстить?.. Ну, неважно. Подтвердим.

- Да-да, припоминаю. Я и то  смотрю - знакомое лицо. Артемом меня кличут...

Потом ехали на метро. Вышло  так, что я свою остановку проехал, а оказался с Ирой на станции, где прежде не  бывал. Там остановил такси - и поехали мы к девушке домой. По дороге я купил  шампанского, цветов, конфет, сигарет. Дома у Иры мы стали целоваться в прихожей. Я легко подхватил ангела под колени и за талию, поднял - и понес в комнату. Ира  покусывала мне мочку уха.

А через полчаса, что ли, она  сказала:

- Подожди-ка, милый. Я  должна позвонить, - отменить кое-что, раз уж так случилось...   

Поцеловала, улыбнулась,  поднялась и ушла на кухню. Я несколько секунд лежал, закрыв глаза. Стукало  сердце, воздымалась грудь. Натруженные бедра сладко ныли. Вытянул руку, взял  трубку того телефона, что стоял на тумбочке у дивана. Просто для интереса, как  она, с кухонного аппарата, отвадит своего любовника.

- Слушаю вас, - послышался  мужской напряженный голос.

- Витя, - сказала Ира, - я  привела его.

- Кого ты привела?!  Коробейников дома!..

- Что?! Но... все совпало...

- Совпало?.. Хреново. Это,  может, человечек-то - левый...

Мне стало смешно - экие  шпионские страсти... А смешного-то не было.

- Что теперь делать-то?..

- Люди уже едут... Я им  позвоню по сотовому - пусть они этого козла пощиплют. Все, пока! - нервно сказал  неведомый этот тип - и трубку бросил.

Я опустил трубку тоже. Не  знал, что делать. Внезапно я вышел из оцепенения. Натянул одежду.

Ира вошла в комнату. Лицо ее  было серьезным.

- Все в порядке, милый, -  тем не менее сказала она. - Теперь мы сможем продолжить. Не хочешь принять душ?   Э, да ты оделся?.. Зачем?!

- Не получится "продолжить",  - пробурчал я. - У меня вдруг - я вспомнил - оказались на сегодня дела. Извини,  лапа.

- Какие дела, скотина?! -  выкрикнула Ира. - Подслушал, сука?!

Я оттолкнул ее, рванулся к  двери. Девушка, визжа, вцепилась мне в волосы. Я, озверев, схватил эти пальцы,  вывернул их и так высвободился. Но Ира полоснула меня ногтями по щеке. Я влепил  ей грандиозную пощечину. Девушка почти грациозно села на пол и вмиг замолкла.   Тут грянул звонок в дверь.

- Ну, тварь... - прошипела  Ира - и закричала: - Открыто! Скоре-ей!!!

Дверь распахнулась, как врата ада. Я увидел короткие стрижки, угрюмые морды. Я ринулся обратно в  комнату. Морды рявкнули в два голоса: "Стоять!"

Я бросился в окно, мгновенно  прикрыв лицо, как где-то вычитал, согнутыми руками. Оттолкнулся так, что,  расколов собой оба стекла, перелетел через палисадник - и со всего маху ударился  подошвами об асфальт. Меня снесло вправо, я упал на бок, но вскочил, рванул в  сторону и побежал. Оглянулся - из подъезда выскочили те двое, ринулись за мной,  двигая локтями, оголив зубы.

Я несся, петляя, не видя  дороги. Но бандиты не отставали, пытаясь меня догнать.     Вбежал в какой-то тенистый  двор, полный галдящих детей. Заскочил на помойку - в бетонный загон, где стояли  мусорные баки. За ними и затаился. Преследователи пробежали мимо. Я выждал  некоторое время. А потом опасливо, перебежками, добрался до шоссе, а там поймал  такси.

Дома я осмотрел и смазал  йодом боевые раны. Оказалось, ничего страшного: разодрана щека, располосованы с  внешней стороны ниже локтя обе руки. Ночью я кое о чем подумал и кое-какие  выводы сделал.

***

Несмотря на свою молодость, мой тезка и друг детства Артем Анатольевич Коробейников уже очень круто  поднялся, став президентом фирмы. Фирма готовила, продюсировала, продавала сотни  разнообразных вещей - от турецких кофт до классической музыки. Имела даже свою  газету. (Газета остроумно называлась "Дело и Потеха"; коммерция размещалась на   развороте "Время", а все остальное - на развороте "Час".)

Он преуспевал и в личной  жизни. Его жена Яна - тонкая блондинка с открытыми плечами, в сверкающем платье  - заняла недавно первое место на конкурсе красоты. Разумеется, Артем Анатольевич  жене изменял. Выходные проводил в платной сауне. Голый, не по годам  мохнатенький, раскрасневшийся, средь кряканья, фырканья, шлепанья и хлюпанья, он  орудовал живой и неживой утварью. В кабинете же упоительный тот пар сменялся  вялым сигаретным дымом. Одетый и бледноватый, бизнесмен рыкал на подчиненных,  утрясал вопросы темные, деловые. Бездельников презирал.

Когда я, найдя его номер в  справочнике "Желтые страницы", вдруг позвонил, было сказано много слов, обычных  в случаях, когда стыкуются вдруг два давно не видевшихся человека. Отдав дань  вежливости, бизнесмен хотел уже замять разговор. Но тут я рассказал, что со мною  стряслось.

Коробейников, озадаченный,  сказал, что это не телефонный разговор, и предложил встретиться немедленно.

- Позвони по домофону, -  сказал он. - Если меня не будет, то моя жена тебе откроет. Я ее предупрежу.

...Жил бизнесмен в  Крылатском, в бордовом эдаком доме. У дома стояла "БМВ". Сбоку от двери  подъезда, слаженной из желтых лакированных досочек, висел белый аппаратик. Я  снял трубку, позвонил и назвался. Приятный женский голос ответил мне:

- Мужа нет, но он говорил о  вас, - я открою...

Замок щелкнул. Я взялся за  ручку.

Вдруг...

Откуда-то выскочили, в  пестрых рубахах и слаксах, два кавказца. Один уткнул нечто круглое и холодное в  стриженый мой затылок.

- Тыхо, прахады, - сказал  он.

"Вот попал!" - подумал я.

Вмиг пересохло во рту и засосало в солнечном сплетении. В горячем тумане страха, не понимая, как движутся ноги, я прошаркал к лифту...

На двенадцатом этаже мы  вышли.

- Убью, эсли пыкнэшь, -  сказал кавказец и велел звонить. Сам он, не опуская пистолета, встал справа от  железной двери, напарник - слева.

Дверь, после нескольких секунд лязга и  звяканья, открылась.     - Заходите, - сказала  прелестная молодая женщина.

- Ой, что это?!

Кавказец сдержал дверь,  которую женщина пыталась захлопнуть, и, втолкнув внутрь меня, ворвался сам в  громадную прихожую. Второй кинулся вслед...

Но тут сбоку бахнуло.

Кавказец, под женский оглушительный вопль, ткнулся головой мне в спину и  свалился на пол. Подскочивший слева человек тотчас выстрелил еще раз, уткнув  ствол в лоб второго налетчика, и я оглох. Тотчас я ощутил самый страшный удар,  испытанный в жизни, - по темени, - и мгновенно отключился.

***

...Яна, известив мужа по  телефону, перевязала гостю голову, а потом вместе с телохранителями обошла  соседние квартиры. В одной жил владелец сети престижных супермаркетов. Во второй  - популярный писатель-сатирик. В третьей - известнейший политик. Одним словом,   публика бывалая, понимающая. Согласная с тем, что случившееся - внутреннее дело   Коробейниковых.

Наконец приехал Артем Анатольевич - бледный и суровый.

- Оттащить нельзя было?   Пройти невозможно, - беззлобно возмутился он. Перешагнул через труп,   испачкав-таки подошву кровью, и доскакал до комнаты на одной ноге. Это напомнило   ему детство, ту игру, где надо было вот так же прыгать по квадратам, мелом   начерченным. Поцеловал жену, шепотом сказал нужные сейчас слова. Он вообще был   романтиком в душе.

Сбросив обувь, Коробейников   вошел в гостиную, где в огромном кресле полулежал ваш покорный слуга.

- Да, это действительно тот.   Надо же! - сказал он телохранителю. - Похоже, мы перестраховались...

(Он сразу понял, в чем дело.   Приблудные бандиты пытались сесть ему на шею. Идиоты.)

Ваш покорный слуга, жертва   перестраховки, очнулся, застонал и потрогал забинтованную голову.

- Здорово, тезка! -   приветствовал меня бизнесмен. - Жив?.. Это вон Серега постарался.

Серега улыбнулся и развел   руками - так, дескать, получилось.

 - Так... это же... -   отчаянно взвыл я, взирая на телохранителя.

Вошел второй.

- Ну, здорово, бегун! -   засмеялся он добродушно.

- Так, - сказал Артем   Анатольевич. - Жена, прибери в холле. Кровь там смой. Люди вот-вот приедут за   падалью, уделают всю обувь.

- Еще чего, - слегка   возмутилась Яна.

- Яна, я тебя прошу -   сделай, - мягко, но напористо сказал Артем Анатольевич.

- Вот так всегда. С кем   связалась?.. - в шутку вздохнула жена и вышла из комнаты.

- Фу, отослал, - сказал   бизнесмен вполголоса. - Вовка, прикрой-ка дверь. Ну, Серега, объясняй моему   другу, что к чему. А то он так и будет на меня дуться.

- Ты уж, братан, не   обижайся, - сказал Серега, присев на корточки. - У Артема Анатольевича день   рождения скоро. Мы решили скинуться, нашли отличную девочку, во вкусе шефа...

- Я, видишь ли, - перебил   его шеф, - решил вчера: дай-ка по родным местам пройдусь один, как в старые   времена, когда мы были молоды и бедны...

- Ну, значит, - продолжил   Вовка, - решили мы обставить все как случайное знакомство. Описали девочке, как   шеф выглядит, в чем одет. Надо было, конечно, фотокарточку сунуть...

- А я вот не поехал, -   улыбнулся бизнесмен.

- А Ирка уже в дороге, -   сказал Серега. - Пейджера у ней нету, связаться нельзя. Ну, думаю, ничего,   походит-походит... А она звонит нам, как и было условлено. Я беру трубку, слышу:   здрасте-пожалуйста, я с Артемом! Ну, думаем, - что там за хмырь? Поехали к   Ирке... Остальное, брат, ты знаешь. Ну ты даешь - устроил Голливуд! - теперь   стекло вставлять. Но, кстати, хорошо, что ты смылся, - я за себя не поручился   бы!..

- Вы профнепригодны,   господа, раз он смылся, - пошутил Коробейников. - Хоть сегодня вы сработали на   ять. Мерси. Кстати, как эта телка его со мной спутала?

- Рубашечка на нем была   похожая, - пояснил Серега.

- Вот оно что!.. Кстати, ты   Ирку успел трахнуть?

- Успел, успел! - весело   заверили телохранители.

- И как?

- Да вообще-то неплохо, -   пробормотал я.

- Она обижалась на тебя, -   сказал Вовка. - Ты ей губу разбил.

- Так объясни ей что к чему,   - сказал Коробейников. - Старик! Если тебе эта Ирка понравилась - дарю. Расходы   на себя возьму.

- Да ладно, - вздохнул я.

- Не "ладно"... Вместе,   может, как-нибудь развлечемся! Я перед тобой виноват. Тебя же чуть не убили!..

- Точно, - подтвердил   Серега. - Я шмальнул одного, Вовка - другого. А на тебя гляжу - ага! Саданул   рукояткой - потом, думаю, разберемся... Разобрались!..

- Я тебе компенсирую, -   осенило вдруг бизнесмена. - И знаешь, может, у меня будешь работать? - Подумаю,   - ответил я. - Только у меня специальности нет.

- Да у меня, при фирме, своя   газетка есть. Будешь там заметочки пописывать и денежки получать. Не справишься,  что ли? Я ж в детстве диктанты у тебя списывал... - улыбнулся Артем Анатольевич.

Тут вошла жена, за ней -   трое значительных мужчин.

- Наконец-то, наконец-то, -   обрадовался Коробейников, здороваясь с каждым за руку. - Рад видеть. Господа,   уберите трупы.

- Это прямо из Шекспира, -   сказал я. - Финал "Гамлета".

- Всегда, - сказал   бизнесмен, - завидовал людям начитанным. Вот, самая дорога тебе в писаки! Сейчас   разделаемся с покойниками - и спокойно, тихо посидим вдвоем, юность вспомним...

***

И вот, через пару дней,   сидел я дома за столом и вымучивал для "Дела и Потехи" первую статью.

Беда заключалась в том, что   со школьных времен я не писал ничего. Как-то не тянуло. Ходов, ведущих в   журналистские угодья политики, культуры, криминала или бизнеса, я не знал, а   искать их было мне лень.

Между тем я - скажу без   ложной скромности - был на удивление способен. Читал мало, но мог написать   отличное сочинение. К примеру, о "Войне и мире" что нужно писать?.. Что Лев   Толстой -     великий писатель, что мир   лучше войны, что главное в романе - героизм русского народа... Учительница   литературы выводила под этим вздором неизменное "пять с плюсом", приписывала:   "Очень интересная, творческая работа" - и ставила меня в пример старательным, но   бездарным зубрилам.

Теперь я сидел, покусывал   ручку, рисовал - старая привычка - в раскрытой передо мною тетради голых женщин,   и вдруг придумал.

Однажды, уже довольно давно,   я был дома у первой своей любовницы, Светки Бесединой. Квартира вся провоняла   кошкою. Диван скрипел. Но стены - везде, где не закрывала их мебель, - почти   сплошь были заклеены иностранной рекламой. На шкафах комнатных - громоздились в   несколько рядов яркие банки из-под пива и напитков. На шкафах кухонных -   бутылки, родственные банкам по происхождению.

- Откуда это?! - удивился я.   (Тогда еще не настало в стране всеобщего изобилия.)

 - А это мой младший   брательник, - отмахнулась Светка. - Он лазит по помойкам у гостиниц, посольств,   домов, где фирмачи живут, и тащит оттуда всякую дрянь.

- Ну, ничего, красиво.       Почему это вспомнилось? А   вот почему: о братике этом можно кое-что написать. Я его, правда, никогда не   видел, не знаю и имени, но это неважно. Тогда помоечнику этому было лет десять.   Сейчас - двадцать. Что из него могло выйти?..

***

- Гениально! - сказал   Коробейников, ознакомившись на следующий день с моей рукописью. - Ставим,   непременно ставим в номер. А как насчет фотографии? Хорошо бы проиллюстрировать   текст...

- Дело в том, - ответил я, -   что этот парень не хочет известности.

- Ну ладно, - согласился   друг детства.

После этого почти месяц я   подходил к нему, интересовался:

- Ну когда же?

Тот отвечал примерно так:

- Старик, потерпи. Материал  - классный, но очень уж много актуальной информации. Твоя-то тема не тухнет.

Слушая это, я даже не знал,   обижаться ли, что не печатают, или гордиться непротухаемостью темы.

Наконец заметка все-таки   вышла. В тот день меня не было в редакции, но Ира всегда ради меня покупала   "Дело и Потеху".

- Во, смотри! - сказала она   мне. - "А.Ундинов. Мусорный бизнес".

Я велел подруге сесть. Она, имея вообще тягу к декламации, все прочла с выражением:

"Примета "иностранного" дома в России - не иноземный флаг, а серебристая милицейская будка.  Гостей из "дальнего зарубежья" охраняют от нас. Берегут не только их жизни, недвижимость, автомобили, но и... мусор.

- Так я приобщаюсь к Западу, - говорит Сережка, ас "иностранных" помоек. - С детства я, без помощи родителей - тупых пьяниц, работяг, - стал слушать нормальные радиостанции, читать нормальную прессу, доставать нормальные вещи. Все это благодаря помойкам - и как было здорово заниматься этим до 91-го!..  А сейчас в стране черт знает что. Главное - утеряно понятие "престижно". Раньше ты, имея что-либо иностранное, возвышался над убогим быдлом. Теперь любая мразь, разбогатевшая на торговле пивом, может похваляться. Зачем таким ублюдкам деньги, а? Что они понимают?..  Я в гробу видел коммунистов, но при них была стабильность. Было четкое деление на "престижно" и "непрестижно". За границу попадали люди интеллигентные. Конечно, приходилось им публично хаять Запад. Но это раздражало только тех, у кого напряженка с чувством юмора. Я и сам бы так выступил:  "Сам-то я, конечно, Запад люблю, но вам, безмозглые созданья, там делать нечего!".  Когда у нас в школе стали обсуждать "пути демократизации", выбирать "школьное самоуправление", - меня от этого мутило. Так же, как от коммунистических мероприятий. Какая разница?! Стадо остается стадом, какого бы вожака ни поставили во главе.

Рытье в иностранных помойках, прочесывание подъездов (ибо аккуратные иностранцы выставляют мусор и подержанные вещи за двери своих квартир) для Сережки - возвышенный ритуал, непонятный посторонним. Его хобби - переводы (английский он выучил сам). Статья из журнала "Тайм" о чете Горбачевых. Роман о злоключениях юноши-американца, на свою беду заехавшего в Россию. Книги российских диссидентов...

- Рождество - золотая пора. Сколько добра выкидывают западные люди! Находил я все что угодно: видеокассеты, плейеры, кроссовки. И опять же: как жаль, что никто моего труда не оценит. "Ну, купил, ну, богатый. Много таких". Чертова коммерция!.. Ничего: Запад останется Западом, что бы здесь ни произошло. Случится коммунистический переворот - и вновь будет ценно обладание тем, что трудно достать. Хоть бы и банками из-под пива...

Сережке - двадцать лет. Странная психология?.. Или оригинальный стиль жизни в оригинальной стране?"

- Ну ничего, - сказал я. - И сократили не так много.

Не дожидаясь гонорара, мы устроили вечеринку, которая закончилась в седьмом часу утра.

Разбудил же меня - в половине первого - телефонный звонок.

- Спишь, пьяница? - вкрадчиво спросили из трубки. Это был Артем Анатольевич. - Знаешь, кто у меня сидит? Сам Леонтий Декслер. Он в восторге от твоего опуса. Говорит, что ты открыл тип, олицетворяющий русскую интеллигенцию!..

- Чушь какая-то, - пробормотал я. - Я выдумал этого типа... и он... не оцеливытро... не олицевтор... не олицетворяет ни-че-го.

Сказал - и спохватился. Но друг детства как бы не слышал.

- Срочно дуй в редакцию! - велел он. - Эта глыба, матерый человечище и просто мой лучший друг хочет тебя видеть. Не упускай счастья, дружок!

Упускать счастья мне не хотелось.

***

Леонтий Декслер был знаменитым, если не сказать культовым, писателем. С Коробейниковым они сошлись потому, что в трудные для беллетристов времена бизнесмен печатал его произведения в своей газете и платил хорошие гонорары. Листок, задуманный исключительно для публикации рекламных объявлений, вдруг приобрел, благодаря Декслеру, интеллектуальное реноме. О Коробейникове заговорили с почтением телевизионные вальяжные дамы:

- В наше как никогда тяжелое время, когда упадок морали и нравственности достиг апогея, есть все-таки бизнесмены, наследующие традиции старых русских меценатов. Вот, например, гость нашей студии Артем Анатольевич... Здравствуйте!

Молодой делец, хорошо заплативший за участие в передаче, рассуждал о возрождении России.

Он купил Леонтию компьютер да факс и оплатил его свадьбу (писатель женился на молоденькой девушке).

Между тем шло время; поскольку оно, по выражению той же телевизионной дамы, оставалось как никогда тяжелым, то она, эта дама, купила виллу и "Вольво", магазины заполнились невиданными прежде товарами, Россия вышла на первое место в мире по количеству выпитого "Мартини", а Декслер все-таки стал сотрудничать с изданиями поприличнее, чем "Дело и Потеха". В одном из них, чрезвычайно популярном в интеллигентских кругах, под рубрикой "Несвоевременные мысли" он публиковал свои о России размышления.

После обстоятельного разговора со мною литератор распорядился своей рубрикой так: вверху - А.Ундинов, перепечатанный полностью, внизу - писательский комментарий:

"Если вы прочли вышеприведенную заметку как очередную "чернуху", - значит, читали не вдумываясь.  Давайте же думать вместе.

Вне зависимости от устремлений А.Ундинова получился у него памфлет, очень умный и весьма своеобразный. Присмотрись, образованный читатель: не видишь ли ты в этом Сережке, ничтожном юноше, - себя?..

Российская интеллигенция зачастую негативно относится к нынешним преобразованиям, напрочь не видя в них той пользы, какую извлекают для себя люди, проще устроенные, люди, составляющие, в целом, Россию.

Коммунистический режим потакал тем образованным личностям, кто оказывался способен приспособиться к нему. Теперь же не одни "сливки общества" могут пользоваться недоступными ранее благами. Многие интеллигенты оказались в нищете и с ужасом говорят о "времени Хама". Как и помоечник Сережка, "старая гвардия" творческой элиты ностальгирует по временам, "когда была стабильность, а за границу попадали люди интеллигентные".

Но оставим богу богово, а кесарю кесарево. Осознаем, что духовное не противоречит материальному. Два этих понятия находятся в разных плоскостях. Кто, как не они, эти "новые русские", позволяют нам ощущать некоторые удобства, которых мы не знали в годы "стабильности"?

Десять лет назад у меня была плохонькая пишмашинка "Ятрань" - теперь же я работаю над этой заметкой, как и над остальными трудами, на отличном компьютере. Кто же ввез для меня этот компьютер в страну?  "Разбогатевший на торговле пивом"? А мне-то какое дело? Ну, не интересуется он изысканной прозой и небесной поэзией. Я тоже не интересуюсь коммерцией.  Российскому интеллигенту следует вернуться к "своим чертежам", а не призывать к погрому "бездуховных" бизнесменов!

В заключение хотел бы сказать доброе слово об авторе разбираемой нами заметки. Вот образец человека творческого, умеющего, несмотря на молодость, видеть вещи важнейшие, но другими едва замечаемые. Никто до него не выразил так живо и ясно весьма распространенную в интеллигентной среде позицию по отношению к реформам. Перефразируя старину Вольтера, скажу: если бы не было Сережки, его следовало выдумать!"

Эпиграфом же к этим размышлениям Декслера были стихи Ахматовой: "Когда б вы знали, из какого сора..."

И началась для меня полоса удач.

В бодром глянцевом журнале появилась ехидная пародия, подписанная "Тёма Русалкин" и озаглавленная "Реляция друга народа".

В телевизионной программе пятиминутный сюжет был посвящен автору "Манифеста..." и Леонтию Декслеру. Оба мы выглядели хорошо.

Корреспонденты журналов "Тайм", "Штерн", еще каких-то взяли у нас обстоятельные интервью.

В интеллектуальных кругах бурно - как устно, так и печатно - полемизировали. Было пущено умное выражение: "Синдром рефлексирующего помоечника". Президент России упомянул его на встрече с творческой интеллигенцией, внеся в нее, встречу, определенную живость.

Пора было представить публике "Сережку". Его нашли...

Это был не кто иной, как младший брат жены Декслера, - томный, жеманный паренек, смахивающий на девочку-подростка.

Декслер договорился с кем надо, написал пареньку многозначительные реплики. Для иностранной съемочной группы у одной из дорогих гостиниц устроили они шоу. "Сережку" переодели в немыслимую рвань, растрепали волосы и поставили у мусорных баков. Документальный телефильм о новых метаморфозах русской души назывался "Go West", "Сережка" там был ordinary Moscow teenager Sergay, я - young reporter, а Декслер - the famous Russian writer

После этого фильма пошла новая волна полемики, уже международной.

Я стал обозревателем, завел безупречный костюм, круглые и позолоченные очечки. Я отвечал на вопросы и запросы публики скромно и с достоинством. Я выступал в печати, по радио, ТВ и, наконец, дослужился до вечера (творческого) в Доме журналистов.

Леонтий Декслер с молодой женой съездил в Соединенные Штаты, где читал по университетам дельные и хорошо оплачиваемые лекции о России.

Дружба моя с Коробейниковым дошла до того, что он купил мне и Ире квартирушечку в том же симпатичном доме, где жил и сам.

Невзирая на грянувшую известность, ни я, ни "Сережка" (в миру Станислав) не зазнались. Остались какими были: обаятельными и скромными.

Когда выпадал свободный вечерок, собирались у Декслера.  Жена крепкого этого старика готовила ужин. Мы сидели вместе, обсуждали новые всплески интереса к нам и смеялись над публикой-дурой.

Декслер часто думал, как историю эту в книжку уложить, да никому не навредить.  Писатель надеялся, что склонность к трюкам, т.е. разным остроумным выходкам в искусстве и в жизни частной, - бессмертья, может быть, залог. Он ничего не принимал на веру, ибо обладал чувством юмора. Он при коммунистах писал так, что те одаривали его званиями и премиями, а интеллигентная часть читателей была в восторге: она воспринимала его "соцреализм" как гениальную пародию. И ныне Декслер не изменился. Он подмечал нелепицы новой жизни.

Жизнь эта, впрочем, делала ему подарки. Например, Леонтий познакомился невзначай с милой девушкой, на сорок лет младше. А однажды эта Света прочла ему вслух из "Дела и Потехи" заметку о младшем своем брате, прежним ее другом написанную.  Писатель решил подсобить молодому человеку...

И теперь, когда мы ужинали вместе, литератор ласково и лукаво смотрел на нас.

Second, I see the beast

Коробейников как-то вызвал меня к себе в кабинет и сказал:

- У меня есть для тебя важное порученье.

- Всегда рад услужить, - улыбнулся я.

- Это хорошо. Верных людей я награждаю, - многозначительно сказал друг детства. - Но поручение мое деликатное. К журналистике отношения не имеет.

- Слуш-шаю, - сказал я, изобразив живейший интерес.

- Ты заделался близким другом Декслера, - задумчиво начал Артем Анатольевич, барабаня пальцами по столу. - Меня интересует знаешь кто? Его тесть.

- Кто?.. - переспросил я.

- Дед Пихто! - вдруг рявкнул Коробейников, вмиг преобразившись из друга детства в жесткого делового человека. - Папаша этой придурковатой Светки. И братик ей под стать. Он же пидор, у него на лбу написано...

Я с удивлением взирал на шефа: вспотевший лоб, блестящие глаза, нервная речь...

- Короче: этот папаша украл у меня деньги. Много денег! У него - своя фирма, мы с ней вели кое-какие дела... Я не желал портить отношения с Леонтием, иначе бы эта скотина давно была бы подвешена за собственные яйца. Через тебя, Тёмка, у меня появилась возможность вернуть деньги и проучить подлеца. Влезь к нему в доверие...

- Подожди... Ты меня ошарашил... Я же его даже не знаю!

- Короче, Тёмка, - важно сказал бизнесмен, - не думай, что это тебе хи-хи ха-ха. Это - твое задание. Не выполнишь - моя дружба с тобой кончится. Я не пугаю тебя, но скажу, что со мной лучше дружить. Понял?..

Я был взбешен, но, будучи человеком неглупым, бешенство проглотил. Да, в жизни современной, сложной и крутой, именно так: дружба дружбой, а служба службой.

- Ладно, я выполню твое задание, - пробормотал я. - Я уже думаю как.

- Думай! Импровизируй! Соблазни Светку, что ли. Ты же знался с ней в свое время...  - Это в прошлом. Она сейчас от Леонтия ни на шаг.  - Ну, - сладко улыбнулся бизнесмен, - закрути роман с этим братиком-педиком.

- За такие предложения морду бьют! - прошипел я.

- Может, рискнешь?! - рявкнул Коробейников. - Гнида, фильтруй базар! Кто тебе платит, тварь неблагодарная?! Забыл? Нюх потерял?!

Я сидел как оплеванный, проклиная себя за неосторожное слово. Ведь знал, что тезка потому и пробился в этой жизни, что ничего никому не прощал.

Войдя в раж, он запустил в меня пепельницей. Я нагнул голову, и хрустальная штука раскололась об стену за моей спиной.

- Ну, прошу прощения... - пролепетал я.

Мы примирились и, под шарканье вызванной бизнесменом уборщицы, обсудили, что именно я должен выяснить, проникнув в дом должника.

На следующий день была опубликована очередная моя "концептуальная" статья, в которой имелись такие слова:

"Коммунякам не удастся загнать нас в стойло и за нас все решать. Мы поднялись с колен. Мы хотим сами быть хозяевами своей судьбы. Теперь наша жизнь зависит не от прихоти жирных партбоссов, а от нас самих".

А еще через день, подумав как следует, я позвонил Станиславу.

***

Станислав в школе учился кое-как. Был неряшлив. Но учителя его любили, поскольку он примерно себя вел. Во всех школьных утренниках участвовал. Первый раз - в "Дне Букваря". Демонстрировал букву "Г", выведенную на двойном, с вырезом для шеи, плакате. Стоял в ряду других, не столь обидных букв.  Кроме утренников случались, пока не захирел совсем драмкружок, трогательно-убогие театральные постановки в актовом зале; Станислав, один среди девчонок - желающих мальчиков не хватало, - в костюмчике из цветной бумаги изображал то Буратино, то Ромео.

Старшая сестра к нему серьезно не относилась. Отец морщился. Мать, актрисой будучи сама, поддерживала Станиславкино увлечение. Но появлялась она дома все реже и реже. Наконец, с новым уже мужем, опальным режиссером, уехала в Штаты.

Вскоре отец женился вторично - на Елене Георгиевне. Ее достоинство для Станислава заключалось в том, что она никогда не пыталась его воспитывать. А позднее они даже сдружились на почве иронического отношения к его отцу, ее мужу. Михаилу Макаровичу было придумано тайное прозвище: Михмак.

Станислав знал, что у папы, старомодно выражаясь, росли рога, причем ветвистые, и со злорадством слушал рассказы мачехи об ее любовниках, которые, конечно, все превосходили Михмака по важным параметрам.

Елена знала о пикантной особенности, отличавшей Стасика от девяноста процентов человечества, и дарила ему всякую милую всячину: колготы там, женскую бритву, косметику, польские журнальчики. Бывало, садились они рядышком на диван, рассматривали мускулистых парней, оголенных по-древнегречески, и обсуждали их стати, пока звонок в дверь (Михмак вернулся) не прерывал идиллии.

Наступало рыночное время. Отец открыл фирму. Пробовал в деле сына. Но у того от сложных бизнес-отношений только пухла голова, как на уроках математики. Михаил Макарович, как в детстве за "двойки", хлестал его ремнем.

Другое занимало Станислава. Он больше не рылся в помойках у гостиниц, а мотался по авангардным каким-то театрам. С массой второстепенных богемных людей сошелся. Иногда его, после позднего представления, кормили, поили, оставляли на ночь. Станислав надеялся, что кто-нибудь, в благодарность и по дружбе, допустит его до сцены. Но этого никогда не случалось. Даже старшая сестра, вышедшая замуж за известного писателя, не содействовала брату никак.

Однажды появился я...

Наконец-то Станиславу удалось проявить себя, заработать. Но отец презирал никчемного сына, а когда тот, по его выражению, "записался в бомжи", снявшись в "идиотском ролике", вовсе на него обозлился.

- Ты - дерьмо, - говорил он, - а люди бабки делают. Я заметил, что ты еще и ведешь себя как пидор. Знаешь, как они кончают?

Станислав краснел и кивал.

***

- Отстань. Ну не сейчас... Тёмка...

Утренний свет, сделавший шторы прозрачными, позволял видеть время, представленное в комнате настенными часами "Ситизен". Шесть тринадцать. Я, не прекращая своих движений, называемых в специальной литературе фрикциями, нащупал, между уютных складок пододеяльника, маленький черный пульт. Нажал на кнопку и уронил опять - на простыню. Аудиокомбайн выдал все свои положенные по чину огоньки и цифры. Из колонок затенькало. К теньканью прибавился мягкий стереофонический перестук. Потом пошли скрипичные приливы и отливы. Станислав шевелился в такт. Терся лицом о подушку. Бормотал слова такие, что несдобровать ему, услышь их кондовый какой-нибудь парнюга.

Вдруг щелчок - музыка убита.

- С-сука!!! - грянул знакомый голос.

Отец Станислава - в желтом плаще, только с дороги...

Схватил меня за плечо, сорвал на пол.

- Папа?!! - фальцетом выдохнул Стасик. Повернувшись на спину, потянул на себя одеяло.

- ***па! - крикнул отец и одеяло дернул. А потом мощнейшей пощечиной сбил на пол сына.

Падая, Стасик задел столик. Все, что на нем стояло, - бутылка коньяка, две пустых рюмки, рваная упаковка из-под гондона и вазелиновый пузырек, - синхронно отодвинулось на пару сантиметров от края, испугавшись низвержения.

- Так ты и вправду пидор?!! - орал Михаил Макарович. - "Наполеон" пьете, подонки?! А ты на него заработал?!! - и бил скорчившегося Стасика ногами.

Я рванул из комнаты, сгребя с постели трусы. Но мужчина схватил меня за волосы, вернул - и тотчас  занялся мною всерьез.

- А, нашел себе жопу?!! (Удар по зубам.) Нашел?!! (Еще удар.) Я тебя самого трахну, тварь!!! (Серия ударов.)

Я вырвался, оставив трусы неприятелю. Выскочил в прихожую голый, с изукрашенным лицом. Мгновенно вспухли, горя огнем, губы и оба глаза. Бросился в ванную. Доверил увечья холодной воде. Она стекала в раковину розовой, но притушила боль. Сукин сын Стасик! Заявил, что отец вернется не раньше двенадцати... И черт дернул включить музыку! Заслышав ключ в замке, можно было быстренько одеться... Что ж теперь?

Дивясь своей наглости, я защелкнул дверь и влез под душ.  В комнате же, судя по звукам, творился кошмар. Орал Михаил Макарович, сын плаксиво возражал, визжал, захлебываясь...  Я завернул кран. И тут услышал, как мужчина вновь выкрикнул: "Пидо..." - но что-то глухо разбилось, прикончив оставшийся слог. Потом Стасик закричал: "А-а-а!!! Ба-тя!!!"

- Прибил отца, - пробормотал я.

Вытерся досуха, вышел, заглянул в комнату. Сразу увидел, что угадал.

Со стола исчезла бутыль "Наполеона", а Михмак лежал ничком на полу, лицом в бордовой луже. Несколько темных осколков, включая донышко, лежали на его спине, остальные - вокруг головы... впрочем, с головой было что-то не то, не то...

Голый Станислав, то шепча, то взвизгивая, забился на постели в угол. Я вдруг понял справедливость утверждения, которому не вполне верил: опасность возбуждает. Однако тотчас осознал ситуацию.  Мне стало холодно. Оказалось вдруг, что Станислав не просто издает звуки ужаса и отчаяния. Он объясняет, как все стряслось.

В фильмах, понимаешь ли, если человека бьют бутылкой, то он никогда не умирает, а прикольно закатывает глаза и падает. Станислав представил себе так: бабахает разъярившегося папу по темени. Тот отключается. Очнувшись, видит перед собой сына. Сын произносит: "Теперь давай спокойно поговорим, ага?"

Вышло же убийство. Пропорот висок. Вон кожа за ухом и до виска отстала лоскутом. Жабры получились. Человек-амфибия, итить.

- Уходить тебе надо... - забормотал Стасик, исповедавшись.

- А ты как же?! - выкрикнул я.

- Неважно... Убегай! Позвоню в ментуру, скажу: в состоянии аффекта... Я же косил от армии - у меня диагноз...

- Рюмку мою вымой, - сказал я.

Спустился по лестнице. Боялся, что в лифте столкнусь с кем-нибудь, и потом меня опознают.

По улице ходил взад-вперед.  Думал: сделать ли сейчас один звонок, важнейший? Или сначала удостовериться, что...  Смотрел на часы. Дошел до ларька, купил банку пива, выдул. Видать, Станислав ментам не позвонил.

И тут - вот, дождался! - увидел: пронеслись мимо три машины. Милицейский "Опель". Белый с красной полосой "рафик" - "Скорая психиатрическая"... Красный "пазик" - явная труповозка.

Я занял позицию во дворе. Двор был полон всяких горок, качелей и прочих более или менее покореженных приспособлений для детей. Сквозь их пеструю мешанину я следил за подъездом, у которого стояли три автомобиля. Рядом прохаживались трое же мужчин, по одному представителю от всех задействованных организаций: медицина, милиция, трупное ведомство.

Вот, вот, вынос тела! На сером покрывале!.. Как во всех книгах, рука свешивается...

Вот внушительные люди в белом выводят растрепанного Стасика...

Вот вышли двое в штатском. В руках у них были рации, бубнившие так, что неразборчивый бас долетал и до меня. Погрузили, сели, завели, поехали. Труповозка впереди, милиция замыкала. Мне здесь больше делать было нечего.

Спустившись в метро, я позвонил по таксофону Артему Анатольевичу.

***

Через месяц Михаил Макарович, вполне живой и здоровый, и его сын жили в одной лондонской гостинице.  Однажды утром, в номере, отец, бормоча что-то, начал определенного рода поползновения. Конечно, делал он это в шутку. Но сын так живо, так охотно откликнулся на них, что Михаил залепил ему пощечину.

- Больно же!.. - возмутился юноша.

- Я имею право, - веско сказал мужчина.

- Я ж и не спорю, что имеешь, - улыбнулся Станислав. - Но зачем же драться?

- Заткнись. Что вы за люди такие? Кому я передам свое дело, а? Кто ты?..

- Без меня ничего бы не вышло. Идея-то была моя. А воплощение?.. Мне следует, может, пойти в режиссеры? Гей-направление в нынешнем искусстве...

- Я повторяю - заткнись, - сказал Михмак. - Я иду по делам, а ты - ты себе занятие найде-ешь... Учти: потратишь больше сотни - убью.

Выходя, он обернулся:

- Дочур-рка!.. Дочурку породил, блин!..

Ему стало смешно.

Он присвоил себе огромную сумму. Перекачал ее в западный банк.

Я, Артем Ундинов, - благодетель, сделавший Станислава известным, давший ему роль пресловутого Сережки, - оказался сотрудником фирмы, облапошенной в свое время Михаилом Макаровичем.

Михаил Макарович был не дурак. Он это быстро выяснил по темным и тайным своим каналам.

- Бесплатный сыр, - кричал он на сына, - бывает только в мышеловке!..

Сын сник - и вскоре признался в своем грехе. Отец ему врезал, но не сильно. Вообще он был хорошим отцом и всегда любил сына, а если любовь и сдерживал, то исключительно из педагогических соображений.

Пред лицом опасности они с сыном и вовсе замирились - и придумали сложный этот спектакль.

Отец нанял гримера, ребят, сыгравших роли врачей и милиции. Выехав со двора, машины направились вовсе не туда, куда мнилось мне, а на территорию, полностью подвластную Михаилу Макаровичу. Здесь, в складской конторе, под надежной охраной, можно было смыть грим, расплатиться со статистами, посмеяться вдоволь. И как славно было лететь через несколько часов прочь из Москвы, из страны, как сладко посасывало под ложечкой у Стасика! Это было гениальное представление, пароксизм актерства, насмешка над подонками, включая, конечно, и меня.

В Лондоне умница Михаил Макарович готовил месть Коробейникову и мне, созванивался с нужными людьми в Москве. Он не торопился. Качественное возмездие требовало аккуратной подготовки и эффектного исполнения. Не вполне чуждый творчеству (в юности писал стихи), бизнесмен придумывал всякие планы, подчас весьма остроумные.

***

На окраине Москвы находился ресторан "Миранда" - бывшая столовая с кулинарией. Типовое двухэтажное строение, "стекляшка". Убогий предмет, как бы с глаз долой задвинутый в глубь третьесортного квартала. Внутри имелся бордово-коричневый зал со множеством мелких светильников. На небольшой сцене вечерами упражнялись опытные голенькие девчата.

Однажды вечером плавно, с достоинством правительственного кортежа, хоть и в мглистой пустоте, несколько нерусских автомобилей проследовали к "Миранде". Захлопали дверцы - и скрипнули двери ресторана. Приехавшие выходили из машин, втягивались в желтый емкий прямоугольник. Там кто-то их приветствовал. Походило все это на таинство. По некоторым приметам - яркое платье, выбившееся из-под темной шубы, общее возбужденье - было ясно, что люди собрались веселиться.

И верно: в ресторане "Миранда" фирма "Инвестменеджмент" наметила праздновать успешное свое десятилетие. Веселье ожидалось грандиозное. Попойка, концерт, капустник и утренний развоз по домам.

В капустнике участвовали многие штатные работники "Дела и Потехи". Машинистки Лена и Надя. Заведующий отделом распространения Виктор Митков. Компьютерные верстальщики супруги Моховские. Главный рекламный агент, импозантнейший Гарик Зариян, душистый, одеколонно-сигаретный, имевший во внешности только три изъяна: оспу, золотой зуб да грязные ногти. И я.

Прибыв в "Миранду", мы, самодеятельные актеры, быстро прошли за кулисы, волоча с собой немудреный реквизит. Остальные - потенциальная публика - рассаживались, шуршали, звякали. Там и сям вспыхивал смех. Официантки, улыбаясь, подходили к тому, другому столику, что-то из расставленных закусок поправляли иль меняли.

Коробейников вышел на сцену, подошел к микрофонной стойке, негромко проговорил в черную шишку: "Раз-раз..." - дунул: "Фффф..." - потом постучал по упругости пальцем и наконец возвысил голос:

- Дамы и господа! Наша фирма добилась впечатляющих успехов...

За кулисами речь его, по причине близости говорившего, слышалась в двух вариантах. Во-первых, голос истинный - мелкий, живой. Во-вторых, голос громадный, механический, отдающийся в каждом закоулке.

Машинистка Лена, шурша, влезала в костюм Загадочной Русской Души. Я, спиной к ней, готовясь к роли Компьютера, напяливал на себя оклеенную фольгой коробку. Зариян и чета Моховских, в парадной одежде, играли самих себя. Митков, в черной хламиде, - Налогового Ревизора.

- У нас, - говорил шеф, - работают гениальные люди. Газета "Дело и Потеха", ее редколлегия, показала себя с лучшей стороны. Первый мой тост - за наш спаянный коллектив!..

- Ну вот, - сказала Лена, - сейчас все напьются, и будет беда: нас никто не сможет слушать. Им потребуется юмор на уровне голых жоп!..

- Да не успеют напиться!.. Сейчас шеф закончит, и нас тут же объявят, - сказал я.

Но шеф все говорил. Один раз микрофон зашелся свистом.

А потом - Боже мой!..

***

Перебив голос, порвав слово, посыпалось оглушительное тра-та-та и бум-бум.

В щель меж косяком и приоткрытой дверью мы увидели вакханалию вспышек. Кто-то оглушительно кричал. А кто-то полез на сцену, но вдруг рухнул со вспоротой в разных местах спиной.  Мы, в нелепых костюмах, бледные, сжались в своем закутке. Пробив дощатую перегородку, осыпала нас щепками россыпь пуль...

Потом сплошной грохот вдруг оборвался, затопали тяжелые, но быстрые ноги, и настала тишина. Тогда мы выглянули. Вышли. Я поскользнулся на сцене, упал и, как змея изгибаясь, выпростался из коробки.

Коробейников лежал прямо передо мной, навзничь, с красной кляксой на лбу.

Яна, которой пуля попала в затылок, как сидела, так и рухнула ничком на стол, на посуду, как если бы крепко выпила, и ее лицо утонуло в гадкой мешанине осколков, пищи и алкоголя.

Владелец ресторана вытянулся в проходе, поджав под себя руки и разведя удивительно длинные ноги, причем одна штанина задралась, оголив волосатую, еще по-живому розовую плоть.

У самого выхода из зала, скрючившись, привалился к стене Вовка; его правая рука была глубоко погружена за пазуху, но оружие он вытащить не успел.

Серега же лежал в классической позе киношного стрелка - на животе, расставив ноги, за перевернутым столом, пробитым пулями, - но пистолет его вывалился из рук, а лицо уткнулось в пол.

И остальные гости также были мертвы; их парадные костюмы да платья, залитые кровью и вином, виднелись тут и там средь исковерканной мебели, битой посуды, пестрых пищевых ошметков. Казалось, что здесь не банкетный зал, а свалка порченой мебели, битой посуды и дефектных манекенов.

***

Городская газета выразилась потом так (сам диктовал):

"От озверевших киллеров чудом спасся только ведущий журналист "Дела и Потехи" Артем Ундинов, а также несколько других сотрудников фирмы. В момент нападения они, скрытые от бандитских глаз, переодевались за кулисами: готовились к капустнику".

Кроме того, я опубликовал в солидной газете статью "Нас Не Запугать", где увязал трагедию в "Миранде" с политикой:

"Это выгодно тем, кто тянет страну назад..." - и так далее.

Я знал, что политика здесь ни при чем. Но надо было отвлечь внимание, милицейское и общественное, от дел чисто коммерческих. Не ведая еще о том, что отец Станислава и Светки, тесть Декслера, жив, я допускал, что он даже посмертно мог навредить: была ведь у него бандитская "крыша" и прочие положенные солидному человеку аксессуары.

Естественно, что меня мучила бессонница, я не мог ни пить, ни есть, и даже нежности любящей Ирины не утихомиривали страх. Между тем я даже не мог сменить место жительства, безусловно известное Михмаку и его людям.

На всякий случай я купил пистолет, а ещё симпатичную, простую в обращении, бомбочку. Спрятал под кровать.

Декслер, разумеется, по поводу Коробейникова по телевизору выступил с пространным соболезнованием. Говорил, что подонки отстреливают лучших людей России.

***

Света иногда ездила "в Институт Сербского - проведать брата". На самом деле она тайно звонила в Великобританию от своей подруги.

Однажды в очередной раз девушка пришла к ней. Посидели, поговорили, выпили. Наконец пришло время разговора, и Света набрала международный код да номер отеля, а подружка тактично удалилась в смежную комнату.

- Ну, как дела, пап?

- Лучше некуда. Как и раньше, держи этого суку под контролем. Сделай все, чтобы до психушки - проверить, так сказать, наличие Станислава - он не добрался, и скажу тебе по секрету, что жить ему недолго осталось.

- Когда вернетесь?  - Скоро, доча, скоро...

- Я так скучаю... Как брат?

- Брат, брат... Ты знаешь, что это печаль моя. Опять в педерастическом клубе здешнем, мать его. Ну ладно, Свет, я спешу. Следующий, хм, сеанс связи - как обычно. Кстати, все забываю спросить: эта девица, подруга твоя, - человек надежный?

- Вполне, - сказала Света. - Как самой себе, ей верю. Если хочешь, - лукаво прибавила она, - я сведу вас, как приедешь.

- Ну, посмотрим-посмотрим. Бывай, доча, я убегаю!..

- Бывай...  Света положила трубку и вздохнула сладко. Тут и ее подруга вошла.

- Ну, как? - спросила она.

- Да все то же... - отмахнулась Светлана Декслер. - Обещает скоро быть. Но он говорит так третью неделю.

- Еще бы! Такая ситуация!..

- Да это я понимаю... Кстати, я хочу настоять на своем и заплатить за переговоры. Это же приличные деньги, и ни к чему мне на тебе кататься...

- Нам, - улыбнулась подруга, - деньги девать некуда. Нужно иногда по-христиански помогать ближнему!..

Так, за малозначащим разговором, прошел вечер, и Света наконец собралась домой и покинула гостеприимнейший дом.

А подруга прошла в ту комнату, куда Света не заглядывала, и прыгнула на необъятную тахту, где уже сидел я, а рядом валялась трубка беспроводного телефона.

- Ты знаешь, что я обожаю подслушивать, - сказал я. - Это так возбужда-ает!

- Свинья ты. Неужели ты хочешь грохнуть эту миленькую девицу?

- Ирочка, перестань. Пусть живет, ублажает дедуню Леонтия. Грохать будем только двоих, мужеска пола. Родина их ждет. С распростертыми!..

- А как именно? - вкрадчиво спросила девушка, ластясь ко мне.

- Ну, мужика возьмешь ты на себя.

- Я-а?..

- Ты... Я тебе дам бо-ольшую бомбочку...

- Я знаю, о чем ты говоришь...

Ира стала целоваться, и мы завозились на тахте.

У нас был, и остался еще, на удивленье гармоничный союз. Умненький, я в свое время решил не знакомить Иру с семейством Декслеров, и вот как это пригодилось теперь. Знакомство же двух молодых женщин было ладно устроено на одной из презентаций, где Декслер провозглашал тост за тостом - за успех демократии, за здоровье президента, за успех своей новой книги "Русская Кухня" (не кулинария, а раздумья, с юмором да подковыринкой, о диссидентско-литераторской жизни в советскую и постсоветскую эпоху). Ира великолепно сходится с людьми!

Между тем Михаил Макарович решил, видать, что со мною можно разобраться и позднее, что я, ничтожный тип, - не помеха для их с сыном возвращения.

- Все улажено, - сказал он Станиславу, - летим домой.

И они вернулись.

***

Через несколько дней после этого, как донесли мне, Стасик кушал с отцом лобстеров в "Трех Пескарях". Михаил Макарович опять незлобиво, полушутливо пенял сыну по поводу его сексуальной ориентации:

- Занимаешься дерьмом! Точно: твое дерьмо месят, а ты от этого кайф ловишь...

- Я полдня на клизме сижу, - буркнул Стасик, краснея. Ему было стыдно, но в стыде этом сквозило и легкое удовольствие.

- Тьфу! Учился бы у меня! - весело выговаривал ему отец. - Я вот опять - Светлана познакомила! - классную бабу снял. Сегодня к ней еду, так что дома меня не жди. Елене Георгиевне наври что-нибудь. Дела, мол, дела... Бабки сами в карман не падают!

После этого ужина отец подвез его к подъезду дома, где они купили квартиру.

Едва сын вышел, "Тойота" с затемненными бронированными стеклами развернулась и унесла отца к таинственной незнакомке.  Стасик зашагал к подъезду...

Откуда ни возьмись - вывернулся я.  Обрушил на плечо широченную ладонь. Моя жертва присела аж на корточки.  Этого Стасик не ожидал! Но поздно, поздно.

- А, попался, скоти-ина, - довольно сказал я.

- Не понимаю, - ответствовал Стасик, пытаясь улыбаться и вообще вести себя независимо. - Рад тебя видеть.

- Ты оборзел, я смотрю, - почти любовно произнес я. - Ну мы это дело поправим.

- Попробуй, - огрызнулся Стасик.

- Да что ж ты ничего не понимаешь в жизни, - вдруг иронически-ласково сказал я. - Человек тебя, можно сказать, сто лет не видел. А ты сразу хамишь.

- Ну ладно, ладно, поговорили, рад тебя видеть, теперь спешу, до свиданья, - забормотал Станислав. И ринулся прочь.

- Ку-уда? - рявкнул я.  Догнал, схватил за шиворот.  - Думал, похоронил старого друга? - кричал я. - Думал, я не догадаюсь?..

- Пристал бы к другому кому-нибудь, а? - напряженно сказал Станислав и пихнул меня в грудь.

- Ругаться нехорошо. Ты от меня слово плохое слышал? - произнес я и мгновенно ударил Стасика в глаз. Юноша ойкнул, отшатнулся, но не упал.

- Сильно я тебя хватил, а? Да что ты... Тихо! Тихо! Вот я тебе свои раны покажу - охренеешь. У меня нынче гулянка - в честь чудесного спасения! Юбилей - два месяца! - так говорил я, лапая жертву участливыми руками, и ответного выпада у Стасика не получилось. Я - хороший психолог, настоящий, видите ли, старший товарищ. Он и поучит уму-разуму, жестко, по-мужски, он и приголубит.

- Моя к тебе любовь, - нарочито слащавым голосом бормотал я, - так сильна, что я готов простить тебе все. Даже попытку меня угробить. Слышь, чувырло!

Я обнял Стасика. И вот уже побитый юноша перся со мною прямо, так сказать, в логово.

***

Там, за столом, говоря точно, находилось двенадцать человек. Они издали дружный приветственный рев, едва возник я, хозяин квартиры, подталкивая впереди себя Стасика - взъерошенного, со свежеподбитым глазом. Веко дергалось, как надкрылье у подшибленного жука.

- О! Еще не пил, а уже синяк! - мгновенно пошутил кто-то.

- Мой лучший друган, кореш высший класс, - громко объявил я. - После Гитлера, ясное дело.

- Налейте Синяку, - предложил голос потоньше. Прошел смех. Станиславу часто ставили в пример людей сметливых, быстро соображающих, моментально находящих выход, решение, точное слово.

Его усадили на кушетку, потеснив рыжего, нечесаного парня с реденькой бородкой и одной серьгой, как перевернутый крест. Кавказской наружности мужчина, сидевший напротив, спросил, указывая на подбитый глаз:

- А-аткуда сынак?

- Упал... - буркнул Станислав.

Задал вопрос и парень по соседству:

- Как жизнь?

Едва услышал натужный ответ: "Да ничего, ничего" - отвернулся к двери.

Не очень-то к Стасику мы лезли. Но едва ему казалось, что можно улизнуть, я весело обращал на это внимание общества. Все начинали отпускать шуточки типа "Синяк хочет смыться" или "Отпустите Синяка в сортир, а то палас испортит". Несчастный, конфузясь, вновь усаживался на кушетку, с которой было привстал. Когда и вправду ему захотелось в сортир, он вдруг громогласно заявил об этом.

- Какое хамло! - шутливо возмутилась какая-то девица.

- Синяк, ты, в на-атуре, фильтруй баз-зар, - задвигал ртом, зашевелил пальцами, пародируя блатного, местный забавник.

- Витек, ты сходи с ним, покарауль, а то смоется, - приказал я.

Витек ухмыльнулся и пошел. Стасик, кстати, ошибся, если решил, что этот парнишка - отморозок и разгильдяй. Витек, в числе лучших студентов, заканчивал институт радиоэлектроники. Уже писал некие программы для неких фирм. Славился среди друзей щедростью, отзывчивостью и неразглашеньем серьезнейших тайн. А Стасик кто такой? Никто; несостоявшаяся личность.

Привалившись к стене у санузловой двери, загородив собой дверь входную, Витек сказал:

- Ну, Игорек, заходи - и успеха тебе.

- Шестеришь? - прошипел Станислав.

- Молчи лучше, мой тебе совет, а то и второй глазик пострадает.

Над бачком, кстати сказать, был прилеплен большой бледный плакат Саманты Фокс, сплошь покрытый автографами моих друзей, примечаниями и прибаутками. Дама едва различалась, как сквозь заросли.

Станислав спустил воду. Вода прогрохотала. Мы загоготали.

Витек, толкая в спину, направил неповоротливого клиента опять в комнату.

- Он не вымыл рук! - весело крикнул я.

Далее Станислав сидел тихо. Потом он наконец опьянел. Хохотал над каким-то анекдотом. Его трепали по загривку. Ему, кажись, стало мниться, что отношения сейчас наладятся, спасибо спиртному. Но я цыкнул на него, и он осознал свое место.

Витек извлек гитару, забренчал на ней, забормотал модную песню. В припевах мы ему оглушительно подпевали.

Станислав сидел красный, натуженный, с трепещущим глазом, исходившим слезами, с мокрой щекой.

Наконец вечеринка стала закругляться. Девять человек ушли. И так вышло, что Стасика я даже уложил спать.  Отдельно!

***

Я поставил себе деликатное задание: описать, что делал, думал и чувствовал Стасик в ту ночь.  Казалось бы, мне ли не знать беднягу, но все же чужая душа потемки. Так или иначе, вот что у меня получилось.

Звуки стихали: люди погружались в сон. Несколько реплик, скрип кроватных пружин, кашель - и тишина. На кухне, где пахло едой и сигаретами, проступило вдруг, как это бывает ночами, тиканье часов. Стасик, лежащий там на полу, завозился и встал. На полу осталась импровизированная постель: невероятных размеров шуба и одеяло.

"И я так просто уйду?!" - подумал вдруг он.

Первый раз его враги оказались беспомощны!

Страшился Стасик в свое время армии, дедовщины. Художественно представлял себе, как его допекут "деды", а он их взорвет: ведь в армии много этих, как их... боеприпасов. Подожжет пороховую дорожку, будет спокойно идти и не вздрогнет, мужественный мститель, когда за спиной оглушительно разлетится, разорванное вспухшим изнутри огнем, черное строение с ублюдками. Он так живо видел эту картину (полностью заимствованную из видеофильма)!  Но с возрастом он понял всю наивность такой мечты и откосил от армии в психушке.

Станислав тихо пошел по комнатам.  В гостиной, где на столе ночевала посуда, а на кушетке приютился гитарист, окно было закрыто.

В спальне, хорошо освещенной - уличный фонарь жарил между несомкнутых штор, - спал я. (Где моя Ирина - Станислав не знал.) Здесь он прикрыл форточку.

На кухне сделал то же самое. Нарочно потоптался по отвратной шубе. Повозился у газовой плиты...

А потом так рванул к двери, что за ним не угналась смерть, истекающая из всех конфорок, - ни вонь ее, ни шипение.  Выбежал, пронесся, остановился, оглянулся. Развернулся опять, пробежал едва...

И вот тут за спиной глухо ухнуло, зазвенело и посыпалось. Замер. Рывком повернул голову -и увидел в темноте горящие окна.

Залаяла вдали собака. Вспыхнул и оборвался крик - женский, яркий.

Станислав летел домой - и вот оказался в подъезде. Поднялся в лифте, открыл дверь холла. Синеватый здешний свет сразу надавил на больной глаз. Отпер дверь квартиры. Внутри - пусто, темно. Отец еще не вернулся. А где мачеха? Неведомо.

- Я пре-ступ-ник... - вяло пробормотал Стасик.

Он глянул на себя в зеркало. Подумал, что в гроб краше ложатся. Побрел в комнату, стягивая одежду.  Рухнул в постель.

Выспался, протрезвел. В холодильнике оказалось пиво - стало быть, исполнение последнего желания. Придется ведь резать сонную артерию, когда будут ломиться в дверь. Ежу ясно, что гости, не заночевавшие у взорванного Артема, сразу укажут, где искать террориста. Витек его помнит... В камере будет дикий ад, едва поймут, что пидор. Блатные - это тебе не обаятельный Артем. Пока еще отец вызволит... если сможет, если захочет.

Благо, что Стасик бреется такой же опасной бритвой, как и его отец, - в пику любителям новомодных "Жиллетов".  Но надо еще кое-что уточнить. Он уточнил. Нашел некоторую полезную информацию в одной книге, вообще любопытной...

Вернулся на кухню. Вскрыл новую бутылку. Пил. И, должно быть, шум собственных глотков... Или, говоря романтичней, сердцебиение... В общем, как открылась дверь, он не слышал.

А это пришла мачеха. У входной двери мелькнуло в ее мозгу то, что называется нехорошим предчувствием. Она подивилась ему, открыла и вошла.

Пасынок, очень бледный, волосы взъерошены, сидел на кухне, дул пиво. Лил из бутылки в чашку. Потом бутылку, перевернув, потряхивал, желая последних капель... Повернулся в анфас - левый глаз весь синий.

- Доброе утро!.. Что это с тобой?

- Я у друзей был. Вернулся часов аж в пять. И не повезло, знаешь, - шпана напала тут, у дома. Денег, правда, с собой не было, но глаз, видишь, подбили, - быстро заговорил Станислав. - Такие ребята классные - в смысле гости, - и на гитаре, и анекдоты... И вот эта мразь на улице...

- Что ж ты так...

Мачеха пошла переодеваться в комнату. Там увидела, что на диване лежит "Популярная медицинская энциклопедия", раскрытая на цветном рисунке: бюст без кожи.

- Ты что, решил глаз лечить по науке?

- Что? Да-да. Не смейся, но давно я не попадал в такие переделки...

- Налей холодной заварки и достань ваты. Вот еще напасть! И поставь, пожалуйста, чайник.  Он замешкался со спичками, глядя на плиту так, будто никогда ее не видел.

"Совсем пьяный, - подумала мачеха. - Что ж, двадцать один год. Пусть сам думает, как жить. Но жаль, если пропадет, - хороший парнишка". Вообще с гомосексуалистами общаться ей было приятнее, чем с обычными мужиками, у которых вечно одно на уме.

- Прими душ, - предложила она.

- И чистую рубаху... - пробормотал пасынок.

- А? Ну возьми в шкафу. Майку лучше - дома-то ходить.

Заверещал дверной звонок. Станислав посмотрел полоумно - и ринулся открывать. "Боится, что хулиганы придут сюда? Он что, дал им адрес?!" - подумала Елена. Как трудно и опасно нынче жить вообще и замужем за новым русским в особой частности. Пасынок бешено вбежал назад, крикнул:

- Лена, открой! Там... это... заело! Меня тошнит! - и заперся в туалете.

- Ну что за утро, - проговорила женщина. - Кого там принесло...

Вышла в холл, посмотрела сквозь стекло наружной двери. На лестничной клетке стоял мужчина. В синей рубашке, серьезный, статный.

- Откройте, милиция! - задорно повторил Петр Феофанович, любовник, свою любимую шутку.

- О, явление Христа народу! - засмеялась Елена Георгиевна, открывая. - Ну что ж, - сказала она, понизив голос, - Мишки не будет до вечера. Заходи, познакомишься с пасынком. Нормальный парень. Не проболтается.

- Он как глянул, - довольно сказал мужчина, - сразу побежал - тебя звать...

***

Что до меня, то проснулся я в двенадцать. Трещала башка. Ирки не было. Встал. Прошел на кухню, открыл холодильник. Не обнаружил пива - тихо выругался. Прогремел сортирный водопад. Вышел (вместо ожидаемой Ирки) Витек - бледный, похмельный.

- Ну, шо, Тёмчик, жив? - осклабился он. Двинулся в кухню, застегивая ширинку. Дружески пихнул меня в плечо.  Я, матюгнувшись, шутливо сымитировал каратистский блок и выпад. Потом, сопя, сел на табурет и спросил:

- На фиг шуба валяется на полу?.. Где Ирка?

- Дык она за пивом пошла, - ответил Витек.

Щелкнула дверь. Вошла любимая, втащила два набитых пакета.

- У, дай расцелую, - промычал я.

- Заткнись, чувырло! - засмеялась она, выставляя на кухонный стол пивные бутылки. Я умело вскрыл одну зубами, выплюнул пробку, опрокинул в рот содержимое. Пока булькало, Ирка стала выдергивать шубу из-под ног Витька.

- Да сойди же, блин!

Витек отступил, нащупал позади на тумбочке открывалку и откупорил себе пивца культурно.

- У, аристократ хренов, - ухмыльнулся я.

- Аристократ у тебя в штанах, - добродушно огрызнулся друг. - Ир, где моя гитара? Ур-рою!

- Да ты ж сам на шкаф ее засунул, чтоб не уселся никто.

- А! - вспомнил тут я. - Где мой старый и закадычный?..

- Да он, - ответила Ирка, - видать, еще ночью смылся. Я встала - одна шуба лежит.  - Жаль. Был бы цирк. Ну, хрен с ним. Потом достану...

- Папашу его я, стало быть, взорвала, - добавила Ирка, уже из комнаты - пихала в шкаф шубу. - Всю квартиру коробейниковскую разворотило. Прохожу сейчас мимо - два черных окна. Внизу менты тусуются.

- А мы-то вообще в полном отрубе были, - произнес я и зевнул. - Не слышали даже, как бухнуло за стенкою. Пожрем - сходим посмотрим. Проветримся.

Ирка налила в кастрюлю воды, бросила сосисок, поставила на плиту. Взяла спички - и тут заметила непорядок. Хотела, может, сказать, что нечего было по пьяни баловаться с газом, но, зная меня, сдержалась. Завернула все конфорки. Пустила в плиту газ, подняв рычаг на трубе сбоку. Зажгла под кастрюлей огонь.

***

Заметка в "Деле и Потехе":

"Загадку взрыва на Осенней улице удалось раскрыть сотрудникам местного отделения милиции.  Установлена личность погибшего. Им оказался некий М.М.Беседин, предположительно связанный с криминальными структурами.  Проникнув в квартиру недавно убитого Артема Коробейникова, виднейшего российского предпринимателя, стоявшего у истоков нашего издательского холдинга, г-н Беседин попытался вскрыть принадлежащий покойному сейф, который оказался заминирован, скорей всего, самим хозяином. Вероятно, преступника интересовали важные документы, касающиеся деятельности фирмы "Инвестменеджмент".

Все это приводит к выводу, что Беседин мог быть причастен к печально знаменитой бойне, учиненной два месяца назад неизвестными лицами в ресторане "Миранда", в которой и погиб Артем Анатольевич. Если данное предположение верно, то смерть г-на Беседина можно считать неким "поэтическим возмездием" за убийство одного из тех волевых, талантливых людей, на которых и легла великая честь возрождения России.

Можно сколько угодно говорить о том, что предприниматель не имел юридического права минировать сейф. С другой стороны, как еще защититься честным бизнесменам от нынешнего бандитского беспредела? Ведь государство такой защиты не обеспечивает.

Любопытно, что буквально через несколько часов после смерти Беседина в собственной квартире покончил с собой его сын, 21-летний Станислав. Мотивы суицида выясняются. По словам сотрудников милиции, они могут быть связаны как с преступной деятельностью отца, так и с нестандартной сексуальной ориентацией молодого человека. Наша газета будет держать наших читателей в курсе событий.

Артем Ундинов".

Third, I see the all

Итак, я и моя любимая девушка разобрались с проблемами, которые никто бы за нас не решил. Мы сделали себя сами. Мы состоялись.  В этом нам помогли лучшие наши качества, как-то: понимание, взаимовыручка, самоотверженность. А главное, конечно, любовь, редкая в наше как никогда тяжелое время.

Мы еще так молоды.

Деятельная, насыщенная, интересная жизнь расстилается перед нами.

В ней - не то что в старые тоталитарные времена! - все зависит только от нас.
[1995]