О лебеде - рабе любви

ABRAXAS

В солнечной Греции некогда жил герой Тиндарей богоравный,
Мудрого сын Эбала-царя, повелителя славного Спарты,
И Горгофоны-царицы, царя Эбала прелестной супруги.
Жил во дворце он родительском счАстливо и безмятежно,
К подданных благу отца своего и всем смертным на радость. 
Время, однако, пришло умереть Эбалу-царю с Горгофоной,
В мрачное царство Аида cошли супругов безгласные тени,
Мертвых обитель. Еще не остыл погребальный костер их, и кости
Не были собраны в урну, как сын безутешный, наследник
Спарты престола златого, был власти лишен узурпатором ГиппокоОнтом
И обречен на чужбине скитаться им долгие годы.
После скитаний по Греции градам и весям (она раздиралась
Междоусобными войнами, распрями, сварами), вновь бесприютный страдалец
Кров и пищу обрел у царя многостАдной ЕтОлии Фестия, коий
Столь возлюбил Тиндарея-изгнанника, что даже в жены отдал Эбалиду
Дочь свою Леду, прекрасную, словно богиня любви Афродита. Когда же великий
Сын Громовержца ЗевЕса, Геракл, одолел кознодея
Гиппокоонта, его самого поразив и его сыновей своей палицей тяжкой,
Тиндарей со своею женой, светлоокой красавицей Ледой,
В Спарту родную вернулся и стал ею править, по воле Геракла,
Что победил в своей многотрудной, исполненной подвигов, доблестной жизни,
Множество крупных и мелких царей (при этом зачав столь же много
Отпрысков с теми царицами, коих он сам пред соитием вдовами сделал!),
Но никогда для себя не искавшего царства и власти, но предпочитая
Дальше вести жизнь искателя подвигов. А ЭбалИд правил мудро
Спартой и праведно, и, по возможности, длительных войн избегая.
Как-то купаться пошла из дворца златовласая Леда,
Cпарты счастливой супруга царя, богиня средь женщин.
Устья реки многоводной достигла царица спартанцев,
В рощу зашла сребролистых олив, где, от взоров нескромных
Чая укрыться, свои распустила власЫ, и, раздевшись,
Свой драгоценный прозрачный виссонный хитон расстеливши
В сочно-медвяной траве, окунулася в реку, сначала ногою
В воду точеной ступив, а потом с головой погрузившись
В струи Эврота прохладные, дав наслаждение телу,
В коих плескались, резвясь, золотисто-красные рыбки,
От которых вода казалась еще зеленее.
Лилии белые в зарослях тростниковых сорвавши,
В светлые кудри вплела, и браслеты сплела из кувшинок...
Вдруг неожиданно зрит: величаво из зарослей лебедь
Белый плывет тростника, изгибая приветливо шею,
Хлопая крыльями, тучи хрустальные брызг поднимая.
Светлокудрявая Леда, немало тому удивляясь,
Вышла на берег, страшась неизвестно чего, и присела
Там на прибрежный валун, наблюдая за дивною птицей.
Сердце в груди у царицы внезапно сильнее забилось.
Лебедь же, выйдя на берег и капли стряхнув с белых крыльев,
Стал вперевалку (как свойственно то его птичьей породе,
Быстро в воде, но, однако, не столь же проворно на суше
Передвигаться способной, как ведомо всем) на коротеньких лапках
К ней приближаться (а сердце у Леды все громче стучало,
В меру того, как в груди у нее нарастало волненье,
И любопытство ее, светлоокую, одолевало
Больше и больше). А он, на красавицу ласково глядя
(Как показалось ей, хоть лебедей ей дотоле столь близко
Видеть ни разу еще не пришлось - ведь спартанские девы и жены,
Хоть обучались военным искусствам, гимнастике, как и мужчины -
Даже езде верховой! - тем не менее, не допускались
К славным охоты забавам), и трепетно крылья расправив,
Гибкую шею к ней вытянул, и василисса невольно,
Руку навстречу ему протянув и поддавшись внезапно порыву
Ей поначалу неведомых чувств, сперва по головке погладив
Лебедя, стала поглаживать шею столь ласковой птицы
(Будто ручной!). А пернатый, приблизившись к Леде вплотную,
Клювом, раскрытым слегка, прикоснулся к царицы устам - и мгновенно
Будто бы искра - предвестница молнии Зевса - меж них проскочила,
Между главой лебединой и гордой царицы главой, пронизавши
Трепетом неизъяснимым ее и томлением столь несказанным,
От головы и до ног ее стройных, царицу спартанцев заставив
Телом божественным всем трепетать, в ожидании дивного чуда,
Чудного дива - ну, в-общем, чего-то совсем необычного. Леда невольно
В сочно-медвяную трАву скользнула и, гулкий слушая сердца
Стук, нараставший в груди, и взор неотрывно вперяя
(Очи ее все сильней заволакивались томной дымкой)
В лебедя странного, гибкой спиной к валуну прислонясь, позволяла
Птице ласкать свое тело лилейное. Дивный пернатый,
Крик присущий издав породе своей, неожиданно, трубный и громкий
(Из-за которого их и зовут кликунами), ласкать ее клювом
Стал и крылАми, настойчиво, хоть удивительно нежно,
Осторожно, но властно раздвинув царицы колени.
И от его неожиданных, пламенных ласк василисса спартанцев,
Млея и страстно томясь, трепетала сильней и сильнее.
Длинную, гибкую шею свою извивая подобно змее белоснежной,
Трепетным клювом касался пернатый поднятых к вискам удивленно
Темных, густых василиссы бровей, горделивого лба и смежённых от неги
Вежд за завесою темных ресниц, разрумяненных щёк, губ краснее коралла
(Дивное диво - пернатого клюв, поначалу столь жесткий и твердый,
Как и у всех лебедей, постепенно, приникнув к устам василиссы,
Стал очарованной Леде казаться вдруг нежным и мягким, как губы,
И потому начала и она отвечать на его поцелуи). А лебедь касался
Лединых шеи и плеч дивной формы, белее, чем мрамор паросский,
Остро поднявшихся, вставших внезапно торчком василиссы спартанцев
Крепких упругих грудей, с набухавшими от возбужденья
У него на глазах сосцами - подобием двух алых ягод
Спелой малины или земляники -, царицына гладкого чрева,
Чаше подобного нЕктара, гибких лядвей, что раскрылись,
Дабы принять кликуна, и  Леды кудрявого лона,
Что аромат источало все более сильный и пряный,
Благородному запаху моря подобный, в котором немало
Рыб серебряных плавает, в вОлнах резвясь виноцветных,
Арки царицы лобка, поросшего волосом светлым,
Влажным еще от Еврота воды, но и от благовонного пота,
Выступившего из всех пор у стонущей томно царицы -
Лона, чьи цветом подобные розе пахучей и нежные губы,
Бисером мелким покрытые благоуханных ее выделений,
Сжатые плотно сначала, по мере стараний пернатого, шире и шире,
Словно у раковин створки речных, принялись раздвигаться,
Приоткрывая за створками скрытый, но тем драгоценнейший жемчуг.
Сей показался раскрывшийся взорам пернатого бисер сначала
Чем-то вроде мельчайшего зернышка. Но под воздействием страстных,
Жарких лобзаний его, это малое зернышко стало -
Диво! - расти на глазах, наливаться как будто бы соком, темнеть, пока не превратилось
В ярко-пунцовую (розовый цвет свой утратив) горошинку (чудо!), царившую властно
Над исходившими влагой губами Ледина лона. А те трепетали,
Как лепестки нежной розы махровой при дуновеньи зефира.
Вот покатилась с горошинки крупная капля амврОзийной влаги,
Вслед за которой, всего через некие доли мгновенья
Вниз покатились, одна за другой, все новые капли,
Слившись мгновенно в поток, струящийся между ширОко
В стороны обе раздвинутыми ягодИцами стонущей Леды
Вниз, к афедрОна трепещущей звездочке. Клювом припавши
Нежным, с безумным целуя неистовством место укромное, в кОем
Все, что скоро умрет, источает особенно сильный
Запах (а от всего происшедшего с Ледою запахи были
Много сильней, чем от молодой кобылицы, в полях фессалийских
Встретившей вдруг жеребца), вслед за тем сладострастный пернатый
К бурно дышавшему лону царицы приник, ощутившей мгновенно,
Как что-то мощное ей подступило под самое сердце,
Так что - на краткий лишь миг! - у нее перехватило дыханье.
Лебедь-кликун, ощутив в тот же миг, как царицына лона
Губы горячие враз на плотИ его плотно сомкнулись,
Все неустанно трудился над телом отдавшейся ласкам царицы,
С уст которой отрывистые, как у женщины в рОдах, звуки слетали,
Запрокинувшей голову в светлых кудрЯх (они разметались,
И прилипли к покрытому потом эфирным высокому лбу василиссы)
И с распяленным в вопле беззвучном коралловым ртом. Сладострастный пернатый
Мало-помалу все чаще почАл издавать свои крики,
Трубные, коими лебедь-кликун подзывает в час брачный лебёдку.
Раз от раза крики его становились все резче и громче, покуда
Вторить не стали им Ледины крики. Они становились
Также все чаще, все резче, все громче, пронзительней, все нарастая, покуда
Будь мне свидетелем Зевс! - на достигнутой, в общих итоге усилий
Впавшей в экстаз ЛакедЕмона юной царицы и птицы -
Общей, предельно-высокой, ликующей ноте - их крики
Не слились наконец в исхождения сладких мученьях.
В самый последний момент лебедь выскользнул из ее лона,
Леде взлетевши на белые перси, что бурно вздымалась,
С остро торчащими врозь тугими сосцами, готовыми от вожделенья
Лопнуть, казалось. Накрыл с головой ее крыльями, властно приникнув
К широко василиссы раскрытым устам. В устах ощутивши упругий,
Уд лебединый, горячий и твердый, как уд многосильного мужа,
Леда успела горячими впиться губами в него, перед тем, как всем телом
Ощутила, что хлынул в гортань ей поток лебединого семени бурный,
Словно бы лавы горячий поток - аромат его свежих напомнил
Запах ивовых прутьев царице (какими секли ее в детстве
За проказы и непослушание в милом родительском доме),
И василисса спартанцев пила его жадно большими глотками,
Как изнуренный жарою в пустыне Аравии путник пьет свежую воду...
На удивление  ловко орудуя сильными крыльями, лебедь
Быстро перевернул на живот бессильную, томную Леду,
Неутомимый (хоть только что взял ее меж содроганий).
Леда покорно уткнулась пылающим ликом в траву, опираясь на локти,
Царственный зад свой подставив лучам полудённого солнца.
Неукротимый же лебедь на этот раз взял ее сзади,
По обычаю птиц, охватив василиссины бедра,
В предвкушеньи соитья дрожащие мелко, большими крылами
(Перьев немало в любовной борьбе потерявшими, надо заметить!),
В лоно проникнув ее в этот раз еще глубже, чем прежде (оно и понятно),
Так что вопли царицы и птицы теперь уже хлюпаньем громким
Перемежались, а лебедя белые перья намокли от сока
Благоуханного, что из Ледина лона излился -
Как и медвяная Спарты трава, на которой они неустанно
В тот достопамятный день предавались утехам любовным.
Мало того! Пролетавшей случайно в тот час филомеле
(Ласточке, то есть), гнездо себе свившей в прибрежном откосе
И неустанно носившей туда для птенцов насекомых различных,
Гусениц, мошек, червей, стрекоз, мотыльков, многоножек,
Даже почудилось вдруг с высоты, что неистовый лебедь на бреге
Враз погрузил меж дрожащих лядвей у стоявшей там на четвереньках,
Гибкий свой стан изогнув сладострастно, и громко стонущей Леды,
Клюв свой и голову с шеей, уйдя в нее до половины,
Крыльями мощными, словно распорками крепкими, Леде раздвинув
Гибкие бедра дрожащие (к ним лебединых прилипло
Пуха немало и перышек, белых, как снежные хлопья,
Что выпадают зимой). Василисса тогда испустила
Долгий радости крик. Блаженства исполнены были
Всхлипыванья ее, и стонов низкими звуки.   
Впрочем, сие филомелу особенно не занимало,
А потому и отвлечь не могло от жизненно важного дела -
Дать пропитанье птенцам, прожорливым, вечно голодным...
Сладостное это действо в тот день много раз повторилось.
С лебедем, в ласках столь изощренном, так хорошо было Леде,
Как хорошо спелой ниве под ярким полуденным солнцем.
Это шепча кликуну (как будто способен был лебедь
Уст человеческих речь понимать!), Леда вкладывала свои груди
Поочередно в его нежный клюв, рту подобный грудного младенца,
Алчущего материнского млека. Подобно младенцу,
Жадно лебедь сосал ее грудь и стискивая крыльями Леды
ЯгодИцы. Схватив его фаллос, она начинала губами
Втягивать, вновь выпускать изо рта его. Ледин язык искушенный
Неустанно ласкал уд кликуна, покуда из Уда
Не извергался поток густого семени новый.
Леда ж густыми его извержениями упивалась,
Ими она умывалась, размазывая по лицу, по щекам, и по шее,
И по лилейным грудям, и в тугие соски их втирая,
И в свежем влагой речной напоЁнном и трав ароматом 
Воздухе запах от истечений сливавшихся уст неустанно
Лебедя и василиссы сильней и сильней ощущался. 
Склонный к опытам лебедь - в традициях эллинских лучших,
Начал пытаться войти во врата седалища Фестия дщери,
Но, вопреки всем усилиям, лебедю эти ворота
Трудно было пройти. Тогда кликун повернулся,
Дабы лобзать ее там, свой острый язык уподобив
Боевому мечу, нанеся Леде много ударов,
С каждым новым толчком исторгая все новые стоны
Из упругой груди царицы счастливых спартанцев.
Леда ж лобзала его в ответ в то же место. Они уподобились как бы
Зверю о двух головах. Лебедь белый совсем обезумел,
После чего смог войти в нее, наконец, напряженным он Удом,
Хоть за воротами первыми уст ее задних замОк от вторых находился.
Наблюдателю Леда воистину крепостью осажденной
Показаться могла многостенной. Все же кликун продвигался
Вверх по ее афедрОну, толчок за толчком, достойное всюду встречая
Сопротивление натиску. Ноздри ее трепетали,
И ревела она, как животное, будучи бОльшею страстью
На сей охвачена раз, чем когда он входил воротАми
Меж ее бедер - и вот, наконец василисса изверглась
Судорожно, с пронзительным криком, какой испустила, когда он
В лоно впервые вошел ей. Леда под ним содрогалась,
И окончание тут походило на пытку, как будто вырвано силой
Было. И лебедь почувствовал боль ее в животе оперенном,
И облегченье, когда Леду боль отпустила - и в то же мгновенье
В недра царицы излил, наконец, изобильно молочные стрУи.
Лебедь извлёк из ее каллос-пигоса свой напряженный ещё от коитуса фаллос.
В этот раз из василиссы обильный и смешанный в трАву поток заструился 
Из лебединого семени, из выделений ее, мутной слизи и крови багряной,
Цветом подобной ихОру - прославленной в греческих мифах
"Влаге, что в жилах струится у жителей Неба счастливых"
(Как сказал бы Гомер)...ЯгодИцы хоть кровоточили
У спартанцев царицы, она ликовала, как будто вакханка
Или менада, неистово, в дни Дионисий Великих.
Ибо супруг ее, царь Тиндарей, в последнее время,
Занят был, прежде всего, делами военными, так что
Проводя со своими соратниками не только дни, но и ночи
И потому не балУя вниманьем свою супружницу Леду,
Редко весьма посещая на брачном ложе ее, да и то ненадолго,
Долг свой супружеский лишь исполнял, не снимая доспехов -
ПОножей, пояса, лат (на его голове колебался блестящий -
И в миг соития! - шлем; золотые над ним развевались
Волосы, в грозных гребнях закрепленные густо Гефестом).
В помыслах он пребывал совсем о другом, и оттоле все чаще
Пренебрегал любовным обычаем эллинов - хоть в свое время,
В первую брачную ночь с ему в жены отданной Ледой,
Он, к мольбам снизойдя своей робкой и кроткой супруги,
Что казалась себе слишком юной еще для любовных сношений
С целью зачатья наследника Спарты великой престола,
Целостность так и не стал нарушать ее девственной плевы - гимЕна,
От которого имя свое получил Гименей, славный бог новобрачных и брака -,
Ограничась сношением в афедрОн (хоть крови и воплей
Было от этого в первую брачную ночь его с Ледой нисколько не меньше,
Ибо привык Тиндарей грубой силой преодолевать все препоны).
Лебедь же действовал Иначе... Все бы сложилось прекрасно,
Только вот в очередной момент кульминации страсти
Леда, в экстазе обвившая лебедя шею руками
(С птицы давно уж летели и перья, и пух!), ее стиснула слишком уж сильно,
И продолжала сжимать все сильней, в экстазе смежИв свои очи
(И в результате лишившись возможности что-ибо видеть),
Воплями заглушая своими совсем безнадежные крики
Лебедя, что задыхался в объятиях красавицы страстной.
Крики его перешли постепенно в писк, а затем и в хрипенье -
И наконец злополучный кликун умолк навсегда, принеся себя в жертву
На алтарь богини любви - Афродиты Пеннорождённой.
Смертных нельзя осуждать, голубей и цветы на Киприды алтарь приносящих,
А уж тем паче такую большую и редкую птицу, как лебедь!
Леда, не видя, не слыша совсем ничего, совершенно утратив
Представленье о времени и о пространстве, унять не сумела
Вовремя пыл своей страсти, что лебедю гибель сулило.
Трепет Финальных предсмертные конвульсий задохшейся птицы, совпавший
С трепетом Леды последних любовных конвульсий, во благо
Василиссе пошел, так что бедный, задушенный лебедь
Даже в мгновенья последние всё-таки смог осчастливить
Эту последнюю в жизни своей, столь странную - как по повадкам,
Так и по внешности и совершенно лишённую крыльев лебёдку
(Зевс его знает, зачем кликуна на неё потянуло)...
Леда, в сознанье придя,  даже погоревала над тушкой
Лебедя - только что cтрастной, теперь же недвИжимой птицы.
Вспомнив, однако, что ей уж пора во дворец возвращаться,
Вверив опять свои прелести вОдам реки среброструйным,
Смыв с тела семя и пот, кровь и всяческие выделенья,
Выбрав из влажных кудрей лебединые перья, царица
Вновь собрала их в пучок, облеклась в свой хитов, подвязавши
Под белой грудью его (всё волнуемой воспоминаньем
О злополучном пернатом). Сандалии взяв за завязки
В левую руку, а в правую - бедного лебедя тушку
(Весила мертвая птица, конечно, немало, но Леда,
Как все свободнорожденные, крепкие телом спартанки,
Пребывала всегда в отличной физической форме -
Даже после любовных утех) василисса своею известной
Всем богами любимым спартанцам танцующей, легкой,
Чуть пружинящей, дивной походкой богини, слегка, грациозно
На ходу изгибая свой стан лебединый, направилась быстро
Во дворец Тиндарея. Обедать...Так бедный диковинный лебедь
Спел свою лебединую песнь... Никто его больше не видел...
Не от копья он погиб, побежденный в открытом сраженье,
А от измены невольной своей лебединой породе,
Фебу, сиречь Аполлону, столь, сыну Зевеса, любезной.


ПРИМЕЧАНИЕ

От всего сердца благодарим Риту Нижарадзе за великолепную иллюстрацию.