Путевые заметки Путешествие по Европе

Сентябрь, 2007 год.
Путешествие по Европе.
19. 09. Днем, в три часа, собрались на платформе Белорусского вокзала. На платформе суматоха. Нас 44 человека и модная, седовласая (крашеная) Ирэна – наш заботливый и строгий гид. Едем в одном купе со светлой и капризной парой из Краснодара – Володей и Светланой. В Бресте пересели на автобус. Процедура знакомства в автобусе, называем имена и профессии. Араик – ученый, доктор наук. Я – литератор-эссеист. Перед нами – молодые медики. Половина из нас - молодежь. Тогда же стало понятно, что только мы – москвичи. Все из разных мест, есть даже с Камчатки. Пара из Новороссийска. Загорелый портовик и очаровательная морячка, так окрестила их про себя.
Провинциалы, провинциалы…
Брест проехали быстро. Польская граница. Эти вежливые поляки с их «Пане», «Панове».
20. 09 Успели походить по Варшаве. Две главные площади – рыночная и замковая – очень похожи на старую Ригу (немецкое влияние). А памятник Сигизмунду похож на Александрийский столп в Питере.
Символ Варшавы - Сиринга (Дева с русалочьим хвостом и с мечом в руках). Легенда гласит, что давным-давно две сестры-русалки плыли по Балтике. Одна из них повернула к Датскому королевству, и теперь она стоит на набережной Копенгагена как Русалочка, вторая заплыла в Вислу неподалеку от Гданьска. Когда она проплывала рядом со Старым городом, ее выловили рыбаки и хотели съесть, несмотря на ее мольбы. И тогда русалка-сирена запела. Рыбаки были так очарованы красотой ее голоса, что пощадили русалку. Она жила в Висле, пока один богатый купец не задумал поймать ее и посадить в свой колодец. Русалку спас сын рыбака, а в благодарность она помогла жителям отбиться от захватчиков. И с тех пор русалка-сирена сидит на площади с мечом – чтобы прийти на помощь жителям города.
Стоит на площади дом Василиска (с привидениями), сейчас там бар, Литературный клуб, ресторан для элиты. Все разрисовано «граффити».
Ирэна нам торжественно сообщает, что нумерацию домов ввел в Европе Наполеон. Навел порядок. Иногда он ("Наполеон") при всех регалиях прохаживается по площади. Мы этого, к сожалению, не увидели.
Чуть поодаль главной площади - памятник повстанцам – Варшавское восстание, где участвовали даже мальчики возраста Гавроша. Продержались два месяца. Много варшавян тогда погибло. Они будто не отошли от всего этого, от казусов своей истории. Первого августа они отмечают годовщины этого героического сопротивления 1944 года и это не способствует дружбе славянских народов. Генералиссимусу тогда не понравилось, что поляки предпринимают самостоятельные решения и что народное восстание началось без его ведома. И все случилось как случилось.
Помню, как совсем недавно попала в пространство российско-польского диалога на Покровских воротах. Были наши священники, был сын Юлия Даниэля - правозащитник Александр Даниэль с прекрасными голубыми глазами своей мамы - Ларисы Богораз, и были два поляка - старички не старички, но люди в возрасте с аристократическими профилями и слегка надменной посадкой головы. Чем-то, может этой надменностью, друг на друга похожие. Говорили о том, что пора бы перестать предъявлять друг к друга исторические претензии, которых достаточно с обеих сторон, что нужно суметь стать над обидами и простить. Одна дама сказала, что с детства любила и играла Огинского, а кто-то из поляков сказал, что любит Чайковского. Атмосфера стала проясняться. Но тут самый непреклонный и проговорил то, что у него вызывало недоумение - как можно договариваться со страной, в которой не произошло истинного покаяния и останки убийц торжественно покоятся под кремлевской стеной. На что дама, историк из Питера, возразила: "Я вам скажу больше, у нас в мавзолее лежит главный злодей и это мне, например, мешает жить". Тут все заговорили разом и стало понятно, что если разумно отнестись к ситуации, то можно все благополучно разрешить. Но это, если разумно...И не было среди нас Сергея Ковалева, который сказал бы, что из двух стран, та, что больше и сильнее - всегда виноватее... И, наверное, тоже был бы прав.
Вода в Польше чудная, еда вкусная, а сами замороженные (так мне тогда показалось). Красные яблочки, но ядовитые. Помоги им Господи.
Собор святой Анны, очень красивый, тишина, изысканный орнамент, но свечи ставить нельзя. Обежали – и в автобус.  Это мы, можно сказать, уже второй раз в Варшаве. Первым было посещение во время нашей итальянской поездки. О, как это сейчас вспоминается, какая безумно трудная, но и безумно привлекательная поездка, с друзьями, с открытием чудес света, с веселыми казусами и жизни на грани голода. Да, да, Араик тогда взял по минимуму. Наш дорогой Борис Наумович, чтобы Араик не испугался, что дорого, чтобы мы поехали, убедил его, что все это стоит копейки, несколько музеев, а кормить должна была фирма. Фирма, кстати польская, нас обдурила, зато друзья, которые образовались во время путешествия, поддержали и мы невредимыми доехали домой. Как раз по дороге домой, часа в два ночи мы шли по ночной Варшаве, по ее главным площадям. До этого был Будапешт с дворцами, с королевским мостом через Дунай, мы успели перекусить в закрывающемся на ночь кафе и поехали дальше.
Борис Наумович звонил кому-то из друзей и потом удивлялся, что тот или та не захотели или не смогли быть нашими гидами в полуночный час. Да и время поджимало. А в два часа ночи наш дорогой Б.Н. уже никому не звонил, а просто удивлялся: "Вы не знаете, почему народ недоволен? Все же замечательно". Ему тогда было 72-73 года, и нельзя сказать, что отменное здоровье, но бодрость духа наверное важнее. А дело было в том, что нам предстояла ночь в автобусе. Кто ездил знает, что это такое, а кто нет, тому и объяснять не надо. И наша соотечественница изящная Лаура выставляла свои ножки на переднее сиденье, чтобы не очень затекли. А Вадим, наш обретенный друг и соперник Б.Н. по эрудиции и обаянию, все вспоминал, как нас угостил паприкой хозяин "с головой-луковкой" в итальянской ресторации.
И снова дороги, дороги, то национальные (тряские), то автобан (по гладенькой дорожке). После поездки в 1995 году я не думала, что решусь снова на автобусный тур, но увидеть Париж... И вот в 2007 мы снова в автобусе, но нет той компании, нет тех друзей, но есть мы и слава Богу. Приехали поздно. В гостинице отдышались и отдохнули. Вдоль всего пути, прямо у дороги стоят изваяния Богородицы. И радостно, и непривычно.
21. 09 Мои именины. День Пресвятой Богородицы. Встали в семь, в восемь часов уже выехали. На Берлин. Сначала немного разочаровало увиденное – сплошное строительство и неразбериха. Поразила Берлинская стена – ее оставили фрагментами. Сейчас она забавная, вся разрисованная, но представляю, какой был прежде раздражающий фактор для немцев. Видели знаменитые Браденбургские ворота (бывшие городские ворота Берлина, "Ворота Мира", построенные еще в конце 18 века), рейхстаг, и громадную лужайку перед ним. Недалеко от рейхстага есть каменная лужайка с плитами, на которых высечены имена жертв Холокоста (таких плит около 2700). Походили по площади Искусств с мощными тяжеловесными скульптурами, и проехались к парку с памятником Алеше. В этом очень лесистом парке немцы развлекаются, отдыхают (иногда голышом), но свято хранят порядок и чистоту.
Der Linder – оживленный торговый центр, Европа-центр и развлекательный центр. Отвязный, светский город. Берлинцы – особая нация, как и москвичи. Есть веселые арабы и гордые африканцы. Их здесь любят. В туалете висел портрет Луи Армстронга. Это в Марше, кафе из системных заведений для туристов, где очень вкусная и сравнительно дешевая еда. Ох, как худо было мне там, еле выжила от острого спазма головных сосудов. В голове даже мелькала мысль, что попаду в больницу, и на этом путешествие закончится. Взяла себя в руки, приняла два баралгина, и пошли на свежий воздух в знаменитый берлинский зоопарк. Этот чудный ZOO меня и спас. Там было тихо, мирно гуляли мамы с колясками и белобрысыми мальчишками, явно арийской породы. Худощавый немец толкал коляску с такой же подстриженной и седой дамой, они потом долго стояли у ограды и смотрели, как кувыркаются мишки. Черный мишка – символ Берлина, был там и белый мишка. Для жирафов выстроены целые хоромы. За оградой прогуливались слоны, а мы, купив мороженое, прогуливались по дорожкам вместе с детьми, стариками и старушками, трогательными божьими одуванчиками, и отдыхали от суетной туристической беготни.
Вспоминали тех, для кого Берлин стал прибежищем после революции. Тех, кого отправили на философском пароходе – последний акт гуманности большевиков: Бердяев, Семен Франк, Карсавин, Осоргин, Иван Ильин и т.д. Я вспомнила, что Владимир Набоков жил здесь до 37-го года. Видели и то Берлинское озеро (существует, значит, на самом деле), в котором купался герой романа «Дар». Это один из лучших романов Набокова, если не самый лучший, кроме автобиографического «Другие берега». Прочитав в свое время эти вещи, я была уверена, что ему дали Нобелевскую, ну не за «Лолиту» же, право, давать. А вот за эти стоило. Такая ностальгия и такая верная расстановка драматургии сюжета, композиции и действующих лиц!
Вторая волна эмиграции шла по линии - из ссылки, на работу в Германию; люди, которых увозили на работу немцы во время войны, оседали в немецких городах.
А третья волна – это уже наше время: Шнитке, Войнович, Горенштейн. Это те, что в Германии, и много тех, кто в Париже и Америке.
Красивые улицы Берлина, мы по ним проезжали на автобусе, проехали и улицу, носящую имя Канта. Насколько я знаю, Кант никуда не выезжал из своего родного Кенигсберга (теперешнего Калининграда). Этот город и сейчас прекрасен, особенно уголок с Домским собором, могилой Канта и громадным камнем на месте бывшего Университета. Но когда ходишь по Кенигсбергу, нынешнему Калининграду - кажется, что война только-только закончилась. В Берлине, как память о войне, оставлена в самом центре полуразрушенная церковь памяти Вильгельма Кайзера. Она и сейчас очень хороша, несмотря на то, что претерпела столько разрушения. И это очень прискорбно и поучительно...
 В общем, немцы нам понравились – приветливый и живой народ. И договориться можно, старшие помнят русский, а молодое поколение хорошо знает английский.
Вечером случилось маленькое Ч.П. Ехали по красивой холмистой местности и на повороте чуть не опрокинулись. Два-три часа была разборка с местной полицией, так что в Веймар приехали почти ночью. Вечером в баре пили розовый рислинг и рассказывали молодежи про нашу поездку в Италию. И фотографировались на балконе. Мы, как настоящие заправские туристы, все время все вокруг фотографировали и фотографировались.
22. 09. С семи часов утра начался осмотр Веймара. “Прогулки” с Гете и Шиллером. Их дома, те пейзажи, что они видели из своих окон. Удивительно красивый и уютный маленький, “большой” город.
Не помню, это моя мысль, скорее нет, это нам процитировал наш гид чьи-то слова: “Самое гениальное, что сделал Гете – это его собственная жизнь “. Какая, однако, экзистенциальная мысль, понятие “жизнетворчество”, возникло, по-моему, на рубеже 19 и 20 столетия. Но, может быть, в таком неоформленном в особое направление виде оно присутствовало испокон века, во всяком случае, во времена Гете уже имело место быть.
Видели обрыв, с которого мог броситься в речку Ильм юный Вертер (“Страдания юного Вертера”.)
Дом баронессы Шарлотты фон-Штейн, которой Гете написал 1000 маленьких записок, так сильно, ежедневно нуждаясь в ее советах, поощрениях, в ее общении. Как говорится, за каждым великим мужчиной стоит великая женщина.
В конце 18 начале 19 века в этом маленьком городке жило одновременно сто или больше художников, музыкантов, поэтов. Здесь есть школа, где преподавал Бах И.С.
Дом, где жил Лукас Кранах старший. Чудные кафешки и громадные парки английского типа.
Шиллер жил всего 45 лет. Когда он захотел обустроить свою жизнь – влюбился сразу в двух сестер. Выбрал одну и обзавелся детьми. Он всегда допоздна работал, и его окошко освещало улицу, которая теперь носит его имя. Где-то рядом чрез улочку протянут транспарант, на котором выведены слова Жюля Ренана «Если кто знает место, где находится жизнь, покажите мне его».
Да вот же оно, прямо тут, в этом городке, по булыжным мостовым которого, мы, невыспавшиеся, но чрезвычайно обогащенные духовными переживаниями, ходим, бродим, спотыкаемся…
На одной из центральных площадей города стоит памятник Гете и Шиллеру. Мы, конечно, сфотографировались на фоне этих двух друзей. Причем скульптор погрешил против правды: в жизни Шиллер был выше Гете, здесь высота этих двух замечательных фигур была подкорректирована мерой величия каждого - Гете стал чуточку выше.
Дома Ницше мы не увидели. Увидели гостиницу, где бывали Тургенев, Карамзин, Жуковский (он как раз и передавал приветы Пушкину от Гете).
Есть на улицах Веймара памятник (бюст) Пушкину. Наш великий среди “ихних”, тоже наших, великих. Сумели сходить в туалет (немыслимо изукрашенный) в шикарной гостинице – девочка-администратор милостиво впустила, а то бы я погибла на дороге, остановка автобуса только через два часа.
Пили с Араиком немецкий кофе в придорожном кафе. Вкусно пахнет еда даже в забегаловках на автобане в Польше и в Германии.
Народ немецкий приветливый и любит представления. Один нам приветливо помахал, сидя за стойкой, то ли приглашая присоединиться, но скорее, демонстрируя удовольствие от своего положения. Мы его сфотографировали.
Следующий город, Триер, был построен еще римлянами. В главном соборе хранится одежда Христа, которую делили между собой римские солдаты (тога, хламида). Ее иногда достают как реликвию. Этот собор положил начало христианизации Германии. Поставили там свечи (плошки со свечами), преклонив колена, помолились и купили мне очень красивый крестик, в честь вчерашних именин Мариам-Аствацацин  (Марии-Богородицы). Наверное, благодаря этому крестику все остальное путешествие прошло безо всяких головных болей и организменных казусов.
Где-то в начале главной торговой улицы пожилые немцы в котелках что-то изображали. Один с поклоном шутливо приподнял котелок, я ему приветственно помахала рукой. Старички выглядят породисто, достойно, трогательно. Молодежь рядом буйствовала, лихо и вызывающе распевая громкие песни, пили они пиво, а градус громкости был под стать более крепким напиткам.
Триер – это что-то чудесное на берегу реки Мозель. Вокруг мозельские горы, холмы, соседствующие с Арденнами. На склонах растет виноград. Из поздней лозы, не добавляя сахара, делают полусухие и полусладкие рейнские и мозельские вина.
Гуляя, прошли мимо шотландцев в пестрых клетчатых юбочках, которые играли на волынке вальс-бостон, будто это национальная  шотландская песенка. Вспомнила, как когда Араик при Олеге Кагане и Наташе Гутман спел «Ари им сохак», армянскую колыбельную, Олег вдруг сказал, что это мотив народной шотландской песни. Господи, как все на все похоже. А, может и вправду корни армян прячутся где-то в Скандинавии?
Есть же теория происхождения армянской нации из слияния местных хайасов, населявших Араратскую долину, с пришлыми, голубоглазыми арменами из прибалтийских краев.
В автобусе почти час ожидали Леночку, которая устроила себе роскошный обед, мы-то все быстро-быстро поели в кафе-самообслуживании. Леночка опаздывает почти всегда, но вообще очень мила, и единственная, кто поддерживает меня в стиле одежды – только мы изо всех дам и девиц носим длинные юбки. Наконец, она пришла, и мы двинулись в следующую европейскую страну. В пять часов пополудни были уже в Люксембурге.
Люксембург это сплошная эклектика. Странная история: родоначальник княжества – герцог, обменял Триер на крепость Люксембург. Долго ее укреплял. Ее захватывали то нормандцы, то Габсбурги. Она была то немецкой, то французской. С течением времени крепость разрушили. Живут здесь люди, не считающие себя немцами, хотя они - этнические немцы. Говорят по-французски, но и не французы. В политике играют ведущую роль, именно здесь собираются главы государств, входящих в Европейский союз. Есть районы унылые, как прежние новостройки Москвы, есть древняя часть с крепостной стеной, замком и «карнизом Европы», с которого открываются очень красивые виды на мосты и низину, поросшую лесом. Немцы любят устраивать долгие прогулки по лесным тропам Люксембурга.
Видели памятник Шарлотте. Золотая Шарлотта, герцогиня, которая спасла молодых людей от участия во Второй Мировой войне. В Первой Мировой они участвовали на стороне французов.
«Мы хотим остаться такими, какие мы есть», - написано на внутренней стороне ратуши. В городе-государстве только один музей. Перед герцогским замком стоит караул, который кончает работу в пять часов вечера. А по воскресеньям караул отдыхает. В общем, прямо по фильму «Караул устал…»
Успели попить кофе, мимо шли туристы и отдыхающий люд.
Уже зрела мысль, едем-едем, а до Франции, до Парижа никак не доберемся. Под вечер включили экран и машинально смотрели Эльдаровскую картину «Служебный роман». Чтобы убить время.
В 12 часов ночи прибыли в Париж. Все кричали: Ура-а-а. И мы вместе с ними. Полночь в Париже. Романтическое начало.
Размещались до трех часов ночи. Наш номер 410 на четвертом этаже. Мылись, чистились, пили чай с печеньем и кофе.
23.09. воскресенье.
Так устали, что еле встали и чуть не опоздали на автобус.
Завтраки тут плотные; и яйцо, и ветчина, и вкусные йогурты с булочками и кофе. Вспоминали, как в далеком, двенадцать лет назад, путешествии по прекрасной Италии нас с утра кормили парочкой круассанов с чашечкой кофе и все, в свободное плавание до пяти и часов вечера. Ну уж потом мы до отвала наедались спагетти, мы-то обожали макароны во всех видах, и мы с Араиком, и дети, но каково было тем, кто не очень их любил, можно представить…
В гостинице мы быстро научились говорить горничным и официанткам “мерси”, “сильвупле”, “бонжур”. И метрдотелю тоже на прощание при выходе “оревуар”. Метрдотель был мощный африканец, и он был первый француз, который гостеприимно встречал нас на французской земле.
Этих нескольких прекрасных фраз было недостаточно для общения с парижанами, и мы все говорили на плохом английском, и Ирэна по-прежнему нас опекала и тиранила.
Доехали до Бастилии за 15 минут, и потом в течение получаса кружились по площади вокруг статуи до прихода гида. Гидом на этот раз оказалась грузинка по имени Мадо, велела величать себя Мадонна, она говорила с небольшим акцентом и была весьма экспансивна. Сразу сообщила нам пикантные подробности о нынешнем мэре – гомосексуалисте, который вполне может стать президентом после Саркози. (Кажется, все же не стал).
Что французы и особенно молодежь склонны к бунтарству и очень свободолюбивы, это мы знали еще из французской истории, изобилующей революциями и протестами разного рода. А вот имя Осман (кстати, полная ассоциация с Османской империей, что совершенно неуместно), мы слышали впервые. Именно он расширил узкие средневековые улочки Парижа, превратив их в просторные улицы и проспекты так, чтобы по ним мог двигаться транспорт. Целые районы перестраивались по указанию и плану Османа. Париж и сейчас прекрасен, поэтому может и не надо ругать месье Османа за его творческую реконструкцию города. Мы щелкали аппаратами, глазели по сторонам. Осваивались.
Мы еще не вовлеклись в сумасшедшую карусель узнавания и изумления, и мелькания знакомых с детства, прочитанных и вспомнившихся названий улиц, памятных мест, этого сказочного, сумасшедшего, удивительного города. Монпарнас, Монмартр, Золя, Флобер, Бальзак, позвольте, а импрессионисты, а наши русские поэты серебряного века, те, что только приезжали в свадебное путешествие, как Ахматова и Гумилев, кажется, в те же годы там был Мандельштам, а позже весь этот русско-французский Парнас, и среди них мой Бунин. Но нет, это у нас все было где-то внутри, как обогащающая нота, это придавало всему впечатлению незримый лепестковый флер тайны и особого колорита. Скажу по секрету, я даже привезла с собой маленькую черную шляпку “аля серебряный век”, вот гордыня, надеялась, что кто-нибудь из старых просвещенных французов глядя, как я в этой шляпке пью кофе, вспомнит о ренуаровских дамах . Но было так жарко и так все спешно, что о шляпке и не вспомнилось. А старые просвещенные французы почти не встречались, ну, кто-то немножко задержал взгляд, кто-то пристальнее глянул, откуда я знаю, может, они подумали так же, как мсье Шуар, папин друг, профессор из Парижа. Папа тогда спросил: “Правда, Машенька похожа на француженку?”. Тот улыбнулся и сказал: “Нет, она похожа на хорошенькую армянку”. Вот ведь галантность французов, так сказал, что я помню эти слова, вот уже почти 30 лет...
Но в общем (по большому счету) Париж не обманул наших ожиданий, а в некотором смысле и превзошел. Тем, кому пришлось испытать эти автобусные турпоездки, знакомы эти чувства напряженного любопытства и мельтешения: все увидеть, запомнить, ко всему прикоснуться. А чтобы прочувствовать, вдохнуть, осознать себя в этом месте в этот час - нужен иной ритм, и это уже удел ленивых индивидуально путешествующих.
Помню у кого-то из русских классиков 19-го века прочитала: я часами простаивал у полотен художников (Боттичелли, к примеру) в галерее Уффици. Ну да, часами, нам хватило и получаса оценить шедевры (большего не дано было) и дальше рысью, рысью...
Но я думаю, что тут особое свойство Парижа "зацеплять" путников за живое, устанавливать какую-то волшебную связь образов, отпечатавшихся на сетчатке глаза с теми, что издавна присутствовали в подсознании.
Кафе Парижа все уютные, так и манят. Первое было напротив Нотр-Дама и называлось Panis (two coffie and toilette). Потому что и на благословенной земле Парижа социалистические принципы не очень прижились - все туалеты и музеи. которые перешли на бесплатное обслуживание были закрыты временно или насовсем.
Наше кружение по Парижу началось с чашечки кофе в кафе "Panis". И это дало нам возможность сразу же почувствовать Париж на вкус, проникнуться его ароматом, запахом. светом, сопрячь только что увиденное с образами давно осевшими в душе, коснуться, попробовать, подсмотреть, вспомнить-запомнить и, конечно, щелкнуть аппаратом.
"Чрево Парижа", так стал называться район центрального рынка после романа Золя (1873 г.). Теперь он превратился в развлекательный комплекс с офисами, отелями, кафе и т.д. Громадный цветной куб, у которого мы фотографировались, вероятно отражает ту своеобычную геометрию, которая заполняет свободные пространства, будь то стеклянная треугольная пирамида Бей Юймина перед Лувром, или расположенные напротив северного крыла Лувра перед дворцом Пале-Рояль - полосатые колонны Бюрена. Колонны, "поддерживающие пустоту", так они именуются, создал в 1986 году скульптор Даниэль Бюрен. Есть предположение, что эти колонны поставлены для того, чтобы перед дворцом не ставили машины, но мне кажется, что это слишком плоское объяснение и не соответствует накалу загадочности, царствующей в Париже геометрии.
В самом центре Парижа стоит знаменитый Дворец Консьержери. В средние века (13-14вв.) это был самый роскошный королевский замок Европы. В годы революционного террора ему суждено было стать тюрьмой. Мрачный коридор, тюремные застенки - тут прошли последние дни Марии Антуанетты, Лавуазье, самого Максимилиана Робеспьера. И вообще много узников с той и другой стороны было отсюда отправлено на гильотину. Слава Богу, мы не успели погрузиться в переживание по этому поводу - впечатления крутятся калейдоскопом - и это одно из несомненных достоинств туристических форс-мажорных маршрутов.
По ту сторону улицы я заметила очень красивое здание и вывеску на нем The theatre de la Ville. И вспомнилось, как смотрели давным-давно в заснеженной Москве великолепный спектакль по пьесе Жироду "Троянской войны не будет". Как мы с подругой прятались и хотели и не смогли подойти, а эти великолепные французские артисты, они стояли кучкой, и кто-то из них поглядывал на нас. Потом там внутри завершилось какое-то действо и Одиссей решительно зашагал к метро, держа под руку Елену-прекрасную. Как-то там у них не так сложилось, не по правилам.
У этого театра своя история. Его построил Антуан Давид в 1862 году на площади Шатле, в самом сердце Парижа по проекту архитектора Габриэля Жана для барона Османа. В 1898 году он именовался Театром Наций, а с 1949 года это - Театр имени Сары Бернар. Уже совсем больная она  блистательно играла там Федру. А с 1968 года он существует как Театр Танца и уже отказывается от привычных театральных постановок. Но мы (по-моему это был именно 68 или даже 69 год) успели посмотреть тот запомнившийся спектакль. Может, они просто гастролировали со своим старым репертуаром.
Обзорная экскурсия началась с того, что нас высадили из автобуса любоваться панорамой Парижа - любимое занятие не только туристов, но и самих парижан. Два дугообразных павильона Трокадеро - огромных, построенных для Всемирной выставки начала 20-го века, превращенных теперь в музеи и заключающая их сзади видовая площадка. На фотографиях мы какие-то не то чтобы довольные, но какие-то ошеломленные, растягиваем губы в первом недоумении: и это Париж?! Известно, что Ги Де Мопассан очень любил посещать кафе на этажах Эйфелевой башни. Это было единственное место, с которого она не видна. Не сразу, не сразу мы привыкли к геометрии Парижа. К Эйфелевой башне. Она заворожила нас уже ближе к ночи, когда вдруг засияла вся желто-золотая, как свеча, отбрасывая окрест себя блики разноцветных лучей. На нашем автобусе мы объехали центр: первый взгляд на Нотр-Дам, мощный тяжеловесный храм и народу вокруг тьма, потом Дворец Консьержери, Пантеон, где похоронены Вольтер, Руссо, Золя, Дюма-отец и супруги Кюри. Сначала это была церковь святой Женевьевы, покровительницы Парижа, а позже стала усыпальницей выдающихся людей. Видели Дом Инвалидов с гробницей Наполеона. Это все рядом. Это Латинский квартал.
Париж - город-побратим Рима. И в Латинском квартале стоит копия знаменитой Волчицы с маленькими Ромулом и Ремом. Неподалеку от старого здания Сорбонны - памятник Монтеню. Он сидит, выставив ногу с вычищенным до блеска ботинком. Потому что существует поверье, что если потереть этот ботинок - жизнь пойдет чрезвычайно удачно.
Мы, конечно, вспоминали путешествие наших родителей во Францию в 1972-ом и в 1978-ом годах. И мамины путевые записки, и папины слайды, среди которых особое место занимали снимки армянской общины Франции. И тут у нас прямо над головой сияли громадными буквами имя и фамилия некоего Alain Manoukyan - владельца бистро, кафе и магазинчика. Мог ли он присутствовать на этих снимках. Вполне возможно. - "А что, - предложила я, - зайдем, познакомимся". Но Араик вспомнил случай, когда кто-то вот так зашел, а местный нувориш недовольно спросил: "Что, пришел деньги просить?" Думаю, что есть там, конечно, и более приветливые особи и среди богачей. А уж сами французы нам просто понравились. Мне под конец стало казаться, что если произнести хоть несколько фраз на французском: "Бонжур, месье, сильвупле, Тюильри", - они засияют и отвезут в любой конец если не страны, то Парижа уж точно. Одну нашу мадам, которая опаздывала на экскурсию в Лувр, шеф довез на такси и отказался от денег, узнав. что туристка из России.
Парижане терпели наш плохой английский, когда мы выясняли, где же почта и с ясными лицами и большим энтузиазмом указывали в разных направлениях. В Москве много всяких встреч и событий происходило возле Главпочтамта на Мясницкой и еще больше у Главного телеграфа на Тверской. И назначали свидания, и неожиданные встречи случались. Араик с удовольствием вспоминает, как встретил родного брата Жорика, приехавшего в командировку, и пошли они кутить в ресторан "Будапешт" - "Савой", и ели удивительно вкусную свежую рыбу.
В Париже такое невозможно, хотя возможно подойти к уличному таксофону и через код дозвониться до Москвы. Так мы за 10 минут поговорили с Литочкой и потом с Анечкой. Чудеса!
За нами внимательно наблюдал парижский бомж, и когда для усиления чувства радости от общения с девушками (у них там, Слава Богу, все в порядке и трехмесячный Жорик здоров) купили вкусные пирожные, чтобы съесть на улице, он подошел и спросил Са Ва? (Как дела?) Сказать, что мы разговорились - нет, мы просто улыбнулись и угостили его пирожным, и дали несколько монет. Вообще, стало как-то понятно, что мы бы вписались в городскую жизнь древней Лютеции, или современного Парижа. Так же бы лакомились в кафе, так же помогали, чем могли тем, кому меньше повезло, так же бы бегали на выставки, хотела написать - так же бы покупали книжки. Вот тут нет, и дело даже не в языке, на развалах вдоль Сены мы не нашли интересных нам книг. Я разочаровалась, что нет Метерлинка, потом вспомнила, что он - бельгиец, хоть и писал по-французски. И, конечно, прогулка вдоль Сены с ее дивными мостами и удобными скамеечками - была бы нашим излюбленным променадом. Но это все в умозрении, а пока мы пополняли список достопримечательностей, увиденных нами в темпе presto.
Увидели Люксембургский сад, по нему нас водила уже не Мадо, а какая-то другая русская дама. Она таинственно сообщила, что это как раз то место, где не встретились французский художник и русская поэтесса.  "И в память той невстрече - шиповник посажу". Ну, конечно, это она про Амедео Модильяни и Анну Ахматову, которые очень даже встречались и сейчас, как драгоценные следы их общения, обретаются зарисовки (ню), которые считались потерянными. И сразу вспомнилась та история, когда Ахматова решила навестить друга, пришла, но его не оказалось дома и она стала кидать в окно цветы (это, кажется, были красные розы), которые точно и изысканно легли, и трудно было поверить, что это случайное попадание.
Даму - экскурсовода мы особенно не слушали, мы видели этот прелестный сад со скульптурами, подстриженные газоны, купы дерев, множество стульев, на которых привольно устроившись отдыхали парижане и гости столицы, фотографировались у фонтана в итальянском стиле и забавлялись, глядя на маленькие игрушечные яхточки, что тарахтели по водной глади бассейна, напротив Люксембургского дворца. Прообразом этого дворца послужило палаццо Питти во Флоренции, и построила его вдова короля Генриха IY итальянка Мария Медичи.
Обедали в кафе самообслуживания в Лувре. Это была наша первая встреча со знаменитым музеем. Народу тьма и полный хаос, но все-таки покушать удалось.
Апофеозом первого дня в Париже стала поездка на катерке по Сене и посещение Эйфелевой башни. Трехъярусный гигант из бетонных конструкции, мощный (тяжеловесный) и ажурный одновременно, на каждом ярусе множество магазинчиков, кафе, сувенирных лавок. И весь Париж как на ладони: и Трокадеро, и купола церквей, Пантеона, вдали виден возвышающийся на холме Монмартр и, наконец, новый район Дефанс. Это Манхэттен Парижа - современный квартал, построенный по инициативе Де Голля в 1957 году. Когда мы были поблизости от него впечатлил громадный, торчащий кверху большой палец, вроде бы все сделано на Ять, отличчно все: O'kay, Mister  или все же Monsier!?
Наша Ирэна - молодец. организовала все так, что мы, в количестве 40 человек, постояли в очереди всего минут 20 и попали на башню, а потом была поездка по реке. Тут я сдрейфела: "Араик, а вдруг меня укачает?"
В ответ был такой испепеляющий взгляд, что я поняла - лучше 100 раз укачаться и лежать в лежку, чем отказаться от поездки. Поехали - и это оказалось восхитительно. Париж зажег свои волшебные огни. Эйфелева башня желтым свечением сияла окрест и пускала многоцветные волны, Сена журчала под нашими ногами, а мы всем дружным экскурсионным составом пели "О шанзелезе!" И на память об этой поездке у нас хранится фотография, сделанная французом - африканцем в тот момент, когда мы только усаживались на катерок. Мы ему улыбнулись, не поняв, чем собственно привлекли его внимание. Французы - они такие непредсказуемые. Оказалось, это был их маленький частный бизнес и кто-то из наших друзей-туристов сообщил, что там на выходе имеется наше фото, отлично сделанное. Так оно и оказалось. С этим трофеем мы закончили наш первый парижский день.
Следующие два дня мы, согласно расписанию турпоездки, должны были ехать в Нормандию и еще смотреть замки Луары. Но мы выбрали Париж - нам так хотелось надышаться, насмотреться, побродить по нему. Ирэна была не очень довольна, но не настаивала, только добавила, что взялась вести этот тур именно из-за Нормандии, из-за замка Сан-Мишель. Но она-то много раз была в Париже и даже знала отличие цен в кафе на разных сторонах Елисейских полей, и как-то раз встречала здесь Новый год, ела устриц и была в Мулен Руж'е. Впрочем мы записались туда на представление в конце следующего дня из-за любопытства и солидарности. Так что весь следующий день был наш!
Стоял конец сентября, осень звенела золотыми монистами, иногда накрапывал дождик и в лужах отражалось небо Парижа. Воздух искрился как на картинах импрессионистов, и мы гуляли по улицам, паркам. площадям.
Но до этого надо рассказать о ночном происшествии. Мы вдруг осознали, прибыв в нашу гостиницу, что уже второй вечер в Париже - а еще не пробовали настоящего французского вина. Бар был закрыт, магазинов рядом нет (район Бобиньи - это не центр). Обнаружили светящиеся окна соседнего ресторана Ballantine. Там оказалась очень милая барменша, похожая на повзрослевшую Фаншетту, и она нам продала бутылочку красного вина. Открывалки нет, открывали ножом. Вино оказалось очень вкусным, терпким. Выпили за всех тех, кто не с нами и за наше путешествие и легли спать.
24.09
Назавтра первым делом посетили Нотр-Дам, Собор Парижской Богоматери. Он в веках (12-14 вв) постепенно превращался из крепости в Храм готической архитектуры. Вертикаль и стрельчатые формы, стены изрезаны сужающимися кверху шипами и окнами с ажурными колоннами. Собор "струится", "тяжелый как слон и легкий, как насекомое",- сказал о нем Анатоль Франс. Фасад храма состоит из трех порталов: портал Св. Анны, девы Марии и Страшного Суда. " 28 статуй иудейских царей. В центре фасада - Роза, символ Небесного Иерусалима на земле. Если задрать голову кверху - то видны Химеры и Горгульи - полуфантастические существа с неприятным выражением (а что это вы там внизу о себе думаете?). Они считаются символическими изображениями людских пороков.
Мы тихо зашли в Нотр-Дам, несмотря на то, что этот храм очень многолюден из-за большого количества туристов, там ощущается Господнее присутствие. Мы молились, ставили плошечки и стаканчики со свечами. Дай Бог, чтобы наше путешествие благополучно длилось и завершилось, аминь!
Очень хочется привести выдержку из маминых записей 1972 года об их с папой посещении Нотр-Дама.
"Прилетев в Париж, мы остановились в знакомом нам отеле Меджори, где, по договоренности, нам отвели наш же номер. Пообедав в итальянском ресторане Пиза мы пошли осматривать Нотр-Дам. Интерьер храма так же потрясающ, как и его внешний вид. Во многом напоминает храм св. Витта в Праге. В три яруса изумительные витражи, тот же готический стиль, то же величие статуй Божьей Матери и распятого Христа. Храм настолько велик, что туристы не заметили отпевания покойника в одном из приделов храма. Нас сторож пропустил туда послушать католическую службу. В храме было сумеречно, и мы вначале не разглядели, что перед алтарем стоит гроб, покрытый черным покрывалом, и только мерцающие с обеих сторон свечи помогли нам его увидеть. Провожало покойника в последний путь только три человека, а при отпевании недалеко от нас сидела женщина, которая время от времени утирала платком слёзы, но она, как мы потом заметили, никакого отношения не имела к усопшему... Как у нас у армян в народе говорят: покойник унес с собой горести и невзгоды живых, провожавших его в последний путь. Да будет так!!!
Выйдя, мы еще раз обошли волшебный храм, посмотрели на взметнувшиеся ввысь вершины (острия куполов), на причудливых химер, на молодых художников, рисующих храм с разных сторон, и пошли домой."
А мы в 2007 году пошли потом в сад Тюильри. Прозрачный, полный света, и никаких теней прошлого (по нашему незнанию, конечно). Это мы были те главные герои, что гуляли мимо белых статуй, пестрых цветников, сидели на стульях рядом с бассейном, в котором плавали уточки, и пили кофе за прозрачными столиками.
Мы уже купили сувениры: французские береты для мужчин, сумочки для дам и прелестные маечки для Жорика. Продавщица из бутика умильно складывала губки и повторяла: "Petit, petit ". Но самым лучшим подарком был слоненок, купленный в магазинчике на автобане в Польше. "Пани понравился слоненок?". Да, и пани понравился, и маленькому Жорику, он в него долго играл потом.
На обед был антрекот с жареным картофелем и салат "parizien", включающий в себя все на свете, все очень обильно и вкусно, а запивали красным вином, терпким и ароматным. Такие дела...
И вот теперь гуляли по саду и не торопясь, но все же успели в "Оранжери", это музей в одном из уголков Тюильри, хранящий "кувшинки" Клода Моне.
Наверное, в самом "Живерни" трудно найти такую точку отсчета, где можно наблюдать эти кувшинки, находясь на поверхности пруда. Большой зал овальной формы и все стены увешаны вариантами "кувшинок", так что кажется - ты погружен в толщу воды и только зрачки живут на поверхности и впитывают в себя окружающие виды, такое средостение воды и воздуха, трудно уловимая грань, колебания света и цвета, голова кружится от невозможности понять. остановить это круговращение цветовых пятен, бликов. Капли влаги, почти ощутимые кожей, кажется, еще мгновение и захлебнешься ...Фантастика!
Очень симпатичный молодой француз (может быть, студент), не делал нам замечания, когда мы фотографировали это подводное царство, а как-то скромно отводил глаза. На нижнем этаже мы тоже столкнулись с сюрпризом. Тут были малоизвестные (нам, по крайней мере) ранние работы Пикассо ("Три девушки у фонтана"), работы Шагала, был Хаим Сутин с трагическими портретами и перевернутыми, изломанными контурами домов. Как-то обратило на себя внимание, что все художники жили до восьмидесяти пяти - девяносто лет, а Сутин всего пятьдесят лет.
Так же у меня щемило сердце, когда узнала, что автор дивных гортензий "Голубые Гортензии" и театральных живописных работ - Николай Сапунов жил всего тридцать два года. Он утонул во время прогулочной идиллии - катания на лодках в компании деятелей серебряного века по Финскому заливу. Ослепительно и красочно его творчество, люблю его картину с цветами, где он поместил свой автопортрет в ассиметричном пространстве сбоку, за цветами.
Дягилев назвал его художником "жаждущего красоты поколения".
Блистательный художник, блистательны его картины, а разве мы "не жаждем красоты", Господи?!
На той же выставке, где висели работы Сапунова в Инженерном корпусе, выставлялся и художник Антон Чирков. Он прожил сорок четыре года и умер во время росписи храма святителя Николая в подмосковной деревне. Запомнилась его картина "Автопортрет с Евангелием на голове". Это его драгоценная ноша, которая не просто смиряет его, а является якорем, за который он держится. И в действительности вера была основным стержнем его жизни и творчества. Тогда я ходила и горевала о судьбах этих художников: Что тут поделаешь? (Se la Vie, как говорят французы.)
Но как же радостно становится на душе, когда вдруг узнаешь или вспомнишь, что Ренуар, Моне, Пикассо, Шагал - были долгожителями, много работали, наслаждались, много любили и умерли, насыщенные днями...
Мы в тот день еще погуляли по Елисейским полям и набрали домой каштанов. У отеля Mariott присели за один из столиков, что тянулись в ряд вдоль отеля и тут нами пренебрег гарсон - латинос. Обслуживал так, как это бывает у нас на Родине - небрежно и невнимательно.
Мы возмущенно переговаривались с Араиком и не заметили, что две девочки с восхищением наблюдают за нами: "Вы по-русски говорите!" - "А мы вообще из Москвы", - отрывисто ответили мы и, чтобы смягчить нашу неприветливость, пожелали им счастливо оставаться и, не притронувшись ни к чему, отправились дальше: "хамства нам и в Москве хватает".
Конец вечера мы провели в уютном маленьком кафе неподалеку от Триумфальной Арки, кутаясь в пледы, объедаясь вкусными пирожными. Машины сновали где-то недалеко, но нам не мешали, а иллюминация, заливающая Елисейские поля, дробилась в стеклянных витринах, сливалась в пестрые змеиные линии на скоростных трассах, искрилась в ночных фонарях у столиков кафе, добавляя веселого огня в этот маленький праздник вечерней жизни Парижа. Какая-то милая девочка, поняв наше настроение, предложила - по-английски (наверное, тоже была туристкой) сфотографировать нас.
В тот вечер мы были твоими детьми, Париж, неприкаянными