Не суди

Пытаешься что-то сказать об ушедшем человеке, и сразу осуждение, недоуменные взгляды:
- Об умерших либо хорошо, либо ничего!
- Она прекрасный человек! Она твоя мать! Не суди!
Да, она прекрасный человек, она моя мать, и никто не знает ее лучше, чем я, прожившая с ней 64 года. Сама она так ничего и не поняла, не раскаялась:
- Я не делала никому ничего плохого. Мне не в чем каяться.

Не убивала. Не разрушала чужих семей. Жила вроде бы для детей. Прожила 40 лет с мужем. Много работала, начав свою трудовую деятельность в войну шестнадцатилетней девчонкой.

Конечно, я ее любила, она моя мать. И она любила. Но как тяжела ее любовь! И она так и не поняла, что любви не требуют скандалами, истериками, угрозами. Любовь не должна быть слепа и безрассудна. Не должна быть так деспотична.

Любила ли она отца? Конечно. Но он не любил. Женился потому, что должен был появиться ребенок, мой брат. Отец говорил, что полюбил потом, понял, какой она хороший человек. Но я говорю:
- Любовь либо есть, либо ее нет, и ниоткуда ее не возьмешь.
И он соглашается:
- Не возьмешь.

Они оба были хорошими людьми, но слишком разными. Отсюда постоянное непонимание, ревность, скандалы, истерики. Хотя истерики, наверно, из другой оперы, это уже свойство характера, возможно, болезнь. Жить с истеричным человеком очень нелегко, он высасывает всю твою энергию, доводит до умопомрачения. Она доводила отца, доводила меня. И никогда не могла остановиться вовремя:
- Замолчи! Перестань! Ты убиваешь меня!
Не замолчит, не перестанет, будет продолжать кричать, обвинять, обзывать. Отец не выдерживал, убегал из дома. Я бежала за ним, обнимала, успокаивала. Она падала на кровать и изображала умирающую. Она ни разу ни в чем не признала себя виноватой:
- Это он!

Виноват был отец, сестра отца, я, кто угодно еще. Но никогда не была виновата она и Слава, мой брат. Слава рано начал выпивать, в 15 лет. В этом обвинялись его друзья: увели, напоили. Запрещалось дружить то с  одним, то с другим, он все равно дружил, конечно. У отца, всегда очень сдержанного на работе, не хватало терпения на сына, тем более мать всегда защищала сына, в любом случае. Ко мне такого отношения не было, меня можно было обвинить:
- Почему ты сказала это при отце? Тебе тетя Нина дороже, чем родная мать!

Тетя Нина вообще считалась величайшей злодейкой всех времен и народов. Она разбивала семью матери, что-то не то «внушала» мне. Ей припоминались все обиды пятидесятилетней давности. Мне запрещалось к ней ходить, когда не стало отца, и я перешла жить к матери.

Отец покончил самоубийством, брат спился и тоже покончил самоубийством. У меня никогда не было личной жизни, хотя я все-таки сумела вырастить двоих сыновей.

Прости меня, мама, я любила тебя. Но я больше любила отца и плачу, слушая песню Ваенги:
«Девочка, возьми за руку отца, девочка держи!
И не отпускай. Тяжело любить, легче потерять»
И с горечью вспоминаю его слова, сказанные перед смертью:
- Зачем ты вернулась сюда из Коврова?
Он бы ушел. Ему надо было уйти. А его записка, в которой было написано: "Галя, я ведь любил тебя. Больше всех. Прощайте.", всегда стоит перед моими глазами.

Не  суди? А меня судят. Брат тогда пришел пьяный и заявил, что я виновата в смерти отца. Я его не простила…