Хозяин леса

По ночам я забираюсь в свой дом на дереве, а перед этим делаю обход лагеря и заряжаю ловушки. Я уже давно сплю спокойно, ведь знаю, что они не сунутся - боятся. Знают кто я и что это за место. Знают, скольких их соплеменников-каннибалов я перебил, заманивая в ловушки, дырявя стрелами, разрубая на куски топором. А я знаю, что они это однажды припомнят, когда подрастут их уродцы-дети и те пойдут мстить за родителей.
Но как бы долго я не пробыл на этом проклятом острове, я все равно опасаюсь выходить дальше вырубленной мною поляны. Боюсь углубляться в лес; обхожусь теми ягодами, что выращиваю в саду и периодически наслаждаюсь нежным мясом кроликов, выбравшихся их леса на опушку. Моя остроконечная стрела пронзает любую цель, стоит ей только появиться в поле зрения. И, тем не менее, эти твари всегда быстрее, чем я - приходится стрелять на опережение, гадая в какую сторону двинется гад, - всегда передвигаются почти беззвучно - приходится вслушиваться в каждый шорох, хватаясь за оружие.
Днем не так опасно, но я все еще боюсь. Вымазанные грязью и кровью, они голыми скачут по деревьям, выслеживая свою добычу. Были бы на острове другие люди - они непременно бы стали добычей, а пока это только олени и иногда я. Я ведь уже говорил, что... не люблю ходить в лес?
Когда разбился мой самолет, первое, что я увидел, разомкнув глаза, это одного из "белых" - так я прозвал то племя, что живет в пещерах и выходят только по ночам, - который медленно берет на руки моего маленького сына и уходит прочь. Запасы еды и воды в хвостовой части самолета помогли мне продержаться первые несколько дней. Но самое важное - ночей. Я забивался в туалетный отсек, с охапкой провизии, и слышал, как днем "черные" - чумазые и дневные - пробираются в фюзеляж и жадно обгладывают тела пассажиров. Я завидовал тем, кто погиб при катастрофе и стал ужином для стада каннибалов, и  сочувствовал тем, кто выжил и кого в первую ночь увели "белые". Я был кем-то по середине. Тот, кого еще не обглодали, но вот-вот должны были увести.
Я не смог смириться с этой участью и на третью ночь набросился на тех, кто в очередной раз пришел по-разглядывать обглоданные за день тела. Я был настолько подавлен и зол, что казалось, уже ничего не мог потерять. Их было всего двое - мужчина и женщина. Я занес найденный в самолете пожарный топор над каннибалом и через секунду алая кровь забрызгала мое лицо и руки. Женщина злобно зашипела и бросилась на меня, перепрыгивая ряды сидений с трупами. Миг, и ее шею разорвал острый наконечник топора. Она по инерции пролетела еще какое-то расстояние и рухнула невдалеке от соплеменника и мертвой стюардессы над которой уже давно летали мухи, а в глазах ползали опарыши. Я услышал пронзительный боевой клич, испугался, и понял, что сейчас сюда сбегутся каннибалы со всей округи. Схватив фонарик и кусочек молочного батончика, я бросился наружу, прямиком в ночной лес. Я бежал, освещая себе дорогу и привлекая внимание дюжины глаз, спотыкался, падал; еловые ветви лезли мне в глаза, одежда цеплялась за сучья, она рвалась треща, иногда вместе с кожей под ней. Боковым зрением я заметил, как с обеих сторон меня настигает свет факелов...
Сейчас, лежа в своей постели по ночам, я иногда это вспоминаю и мне вновь становится точно так же страшно, как и в тот день. Меня охватывает ужас и паника, я выхожу на балкон, убедиться, что костры горят по периметру всего лагеря, огражденного толстой изгородью в три ряда, отпугивая не званных гостей...
Наверное, точно так же они называют и меня - не званный гость - если вообще умеют говорить и думать. Хотя, то, что эти создания умеют думать, у меня нет никаких сомнений. По крайней мере те, что живут в пещерах. Они гораздо выше и сильнее своих грязных дневных сородичей. На них можно встретить элементы какой-то одежды, их самодельное ручное оружие отличается изощренностью конструкции, а те тотемы, что они устанавливают по всему острову, критики современного творчества с материка назвали бы произведением искусства.
"Черные" и "белые" воют племенами. За этим зрелищем мне довелось понаблюдать в третью ночь, когда я выбежал из леса на пляж, а несколько "белых" факелоносцев окружили меня. Круг постепенно начал сжиматься; они, выпрямив спины, уверенно подходили ко мне, скаля зубы. Из вожак, с огромным тотемом за спиной из человеческих конечностей, держался за спинами собратьев, когда раздался пронзительный боевой клич и с опушки леса на него спрыгнул "черный" канибал. Соплеменники поспешили защитить вожака, уже бездыханно лежащего на мокрой земле с проломленным черепом, но "черные" продолжали набрасываться и завязалась настоящая бойня, в которой обе стороны благополучно позабыли обо мне.
В последствии я еще ни раз становился свидетелем того, как два враждующих племени кромсают друг друга в массовом побоище. Однажды, одно из таких побоищ развернулось под стенами моего первого лагеря на берегу моря. Это произошло где-то через месяц после тех событий в самолете... Я не спал ночами, трясясь от страха в обнимку с топором, в ожидании, когда же придут ночные гости. Ведь они приходят всегда... Начали срабатывать мои ловушки, которые я на первых парах делал весьма приметными, а потому не всегда действенными. "Белые" начали постепенно предпринимать попытки пробиться внутрь моего наспех сколоченного укрытия. За день я не успел как следует восстановить его, поэтому они уже были очень близки к своей цели, но тут вновь показались "черные". Бойня была такая, что когда на утро, поджав колени, я выполз наружу, сверху на меня обрушился дождь из помета чаек. Их налетело огромное количество, чтобы поклевать трупы, - наверное, даже чайки с соседних островов, если тут такие есть, - но разорванных на куски тел все равно оставалось больше. Я ступил на берег, но вместо песка под ногами оказались чьи-то кишки и раздавленный мною глаз. Из вырванного наружу желудка торчали осколки, словно дикарь вначале сожрал - а скорее всего его заставили это сделать, насильно затолкав в глотку, - осколки резанного метала. Меня тут же вырвало на чье-то обезглавленное тело и рвота стала затекать в раны покойника. Меня вырвало вновь. На этот раз я зажмурил глаза, чтобы не видеть последствий. Я хотел, но не мог побежать, опасаясь напороться на что-то острое и поэтому, сдерживая позывы рвоты в пустом желудке, аккуратно побрел через поле боя, тревожа чаек. Ни живых, ни раненных я не видел, да и видеть не особо хотел. Как я выяснил позже, побывав в их пещерах, дикари забирали своих раненных товарищей, а после съедали их, если не могли спасти...







"Судовые записи капитана Филиппа"
Июль восьмого.
Я наконец-то вернулся со службы в армии к своей красотке "Наоми". Моя яхта, я так скучал по твоей палубе. Это непередаваемое ощущение, когда держишь штурвал в руке, а на встречу тебе в лицо несется морской воздух.
Фрэнку не пришлось долго меня уговаривать, чтобы тут же отправиться в плаванье на пару деньков, правда перед этим он еще уговорил меня набить татуировку, которую я обещал тут же сделать по возвращению со службы - большой черный якорь на левом плече, как и у моего покойного отца....
Фрэнк приглядывал за моей "Наоми", пока меня не было, и ему не терпелось, как и мне вновь выйти в открытое море старой компанией.
И вот мы тут, только час назад вышли из порта. Мне не помешает проветрить мозги после всего того дерьма, что мне пришлось пережить на службе... Бескрайнее море, жди нас!

Июль десятого.
Мы попали в шторм на второй день и с компасом что-то случилось. Мы не можем определить где находимся и в какую сторону плыть... Читающий эти записи, наверное, ужасно испугался за нас (хотя черта с два я дам кому-то это читать), но мы с Фрэнком бывалые моряки. Мы уже видим землю, скорее всего это один из островов канадского архипелага, но там мы наверняка разыщем людей и узнаем в какую сторону нам плыть.
Мы с Френком прочесали несколько миль в разных направлениях, но так никого и не нашли, кроме какой-то заброшенной шахтерской деревушки. Там ни оказалось ни связи, ни электричества, ни людей. Поэтому мы решили переждать ночь тут, на берегу, а утром, со свежими силами решить, что делать дальше.

Июль одиннадцатого.
Ну и надрались мы вчера в такие слюни... Френк говорит, хотя я этого не помню, что даже достал ружье и начал палить в воздух по чем зря. Мы развели костер и зажарили огромного карася, что поймали вчера днем. Долго пели песни и даже плясали, словно и не было тех двух лет ада в армии...
Компас заработал и геолокатор тоже. Как я и думал, мы забрели на безлюдный остров, который почему-то даже не помечен на картах. Но это уже не важно, потому что мы держим курс домой.




В ночи, когда я уже засыпал, остров облетели не естественные для него звуки выстрелов. Я подскочил с постели, схватил топор с луком, и, не раздумывая, ломанулся через лес к побережью, откуда раздавались одиночные залпы. Я знал, что не один такой, поэтому все же сохранял осторожность... Я тоже не первый год на этом острове и прекрасно умел видеть в темноте, как и дикари.
Как это ни странно, но, видимо, новый оглушающий звук напротив отпугнул племена, а не привлек. Ведь по моим наблюдениям они всегда сбегались на шум.
Взобравшись на дерево у опушки, я стал всматриваться. Я тут же заметил огонь и скачущих вокруг него людей. Они вовсе не были похожи на дикарей. Оба были бородатые, но в ухоженной одежде и с добрыми лицами. Я разобрал английскую речь и даже сам улыбнулся, наверное, впервые с того времени, как попал сюда сам. Желанию ринуться к людям, обняться, заговорить, рассказать им о всей той чертовщине, что происходит на этом трехклятом острове, противостояла колкая боль где-то в груди.
Я съежился, сидя на ветке, и заплакал, глядя то на огонь, то на белоснежную яхту, отражающую помесь света от луны и костра.
Сколько лет я тут провел?.. Я уже перестал считать после третьей зимы. Я одичал, вероятно сошел с ума, возможно даже не смогу произнести простейшего слова. Сколько ночей я провел в слезах и раскаяньем перед сыном, сколько дней я простоял на берегу, всматриваясь с надеждой в горизонт и с опаской затылком в лес. Я одичал настолько, что мои животные инстинкты однажды заставили меня изнасиловать мертвую дикарку. Она не сопротивлялась и не хотела меня убить - это было удобно и приятно. Я делал это не раз... Однажды, я сделал это зимой, когда рано темнело, и я не успел сходить на охоту за едой. Перед этим я и так уже не питался больше двух дней и в живот предсмертно урчал, умоляя о пощаде. Я сделал это с дикаркой еще раз, а потом порезал ее на куски и съел левую ногу. Поскольку, убивал дикарей я даже чаще, чем животных - в основном обороняясь, - я посчитал, что будет практичнее и впредь употреблять их мясо в свой рацион. Если они и могли думать, то мне даже страшно представить, кем они меня воображали. Чужак, спустившийся с небес, поселившийся возле их дома, насилующий их женщин, а потом их же съедающий.
Боль в груди продолжала колоть.
Я научился ставить первоклассные ловушки, которые даже не сразу убивали дикарей. Делал я это в надежде все-таки попробовать секс с живой дикаркой. В основном в них попадались наиболее тупые - как я это успел выяснить по наблюдениям, - "черные", поэтому я почти даже не рассчитывал встретить пещерного дикаря. И однажды я все-таки встретил такового. Он болтался вверх головой, привязанный ногой к ветке дерева невдалеке от моего лагеря. "Белый" издавал шипящие гортанные звуки, и, к моему несчастью, это оказался мальчик. По мускулатуре он сильно уступал иной дикарке, поэтому я решился на отчаянный шаг. Связав ему руки веревкой одним концом, второй я примотал к огромного булыжнику, зафиксировав дикаря в одном положении, чтобы он не мог дергаться. Взяв баночку с барсучьим жиром, я применил ее по назначению, обхватил дикаря сзади и приступил утолять свои животные потребности в сексе. Когда дело было кончено, я думал убить мелкого дикареныша, но тот зачем-то поймал мой взгляд. Меня что-то в нем зацепило, а потом, под слоем грязи, я разобрал знакомые черты... Это был мой сын. Мой повзрослевший похищенный сын, которого я уже давно похоронил в мыслях. Он смотрел на меня, скалил заостренные гнилые зубы и продолжал рычать. Я оказался настолько шокирован, что не отдавая себе отчета, тут же разрезал веревки на ногах. Он упал, высвободил руки, и тут же бросился на утек, слегка прихрамывая на обе ноги, будто что-то ему мешало передвигать ими.
Мой сын был жив, он был на этом острове и я трахал его в зад.
Все эти обстоятельства попросту не позволяли мне выйти к людям, поздороваться с ними, и, как ни в чем не бывало, уплыть обратно в цивилизованное общество. Возможно даже рассказав потом всему миру об этом чертовом месте. Стать известным, прославиться, взглянуть в глаза жене и признаться, что трахнул нашего сына и оставил его на острове с дикарями-каннибалами.
Нет, пока я не найду сына вновь, пока я не придумаю, что мне с ним делать... Я никуда от сюда не уплыву.
Я услышал, как подо мной раздается хруст листьев. "Белые" медленно пробирались по лесу, но не чуяли моего запаха. Я предвидел такой расклад и успел намазаться грязью перед походом в лес, тем самым отбив запах. Заблудившиеся туристы вновь выстрелили из ружья. Пуля просвистела невдалеке от меня и, кажется, задела дикаря. Это был вожак, я сразу это понял по ритуальному тотему из конечностей "черных" у него за спиной. Судя по тому, как продолжали радоваться люди, этот выстрел оказался случайным и дикари по прежнему оставались инкогнито, как и я.
Возможно, мне следовало бы первым убить людей по-быстрому, а их яхту припрятать до тех времен, пока не найду сына. Ведь убийство людей мною окажется менее мучительным, чем дикарями. После катастрофы самолета, я на протяжении года натыкался на ритуальные тотемы из тел выживших пассажиров. Каждый раз тела оказывались свежими, что внушало мне надежду, что сын оставался живым. Как я понял, оба племени ставили тотемы для того, чтобы показать, что это их территория, и если кто-то имеет на нее свои претензии, то они готовы принять бой. А опасность для заблудившихся сейчас и безмятежно отплясывающих у костра моряков заключалась в том, что жертвам тотема приходилось умирать непосредственно на нем и непосредственно долгой и мучительной смертью. Мне всего однажды довелось застать еще живой одну бортпроводницу, распятую на палках. Груди ее были отрезаны, а из обеих щелей ниже пояса торчали огромные колья. Она не смогла произнести ни слова, так как язык ее был отрезан, а зубы выбиты, поэтому она попросту глядела на меня умоляющими глазами. Я сделал то, о чем она меня, скорее всего просила - перерезал ей глотку. А, возможно, она просила меня о спасение, но никакой помощи кроме этой я не смог бы ей оказать.
Поэтому, если сейчас я застрелю из лука, прямо с этого дерева, обоих моряков, они только скажут мне "спасибо", ведь рано или поздно одно из племен переступит через страх свистящих пуль и поквитается с чужаками за нечаянно убитых собратьев.
Но я просидел на дереве всю ночь, и ни одно из племен так и не решилось напасть на тех двоих, даже когда они на пару часов ушли спать в яхту. Рано утром они отплыли.




"Судовые записи капитана Филиппа"
Август восьмого.
То путешествие с Френком очень сильно помогло мне проветрить мозги. Целый месяц я только и думаю о том, чтобы повторить морской круиз на тот остров, но теперь уже с целой кучей друзей. Ведь это целый безлюдный остров, на котором можно делать, что угодно! Тем более, кажется, я потерял там свое ружье... Уверен, что с ним ничего не случилось, остается только приплыть и забрать его!
Я жил одной только этой мыслью. Ведь на мое приглашение согласилась и Люси. Мы с ней еще не встречаемся, но все уже идет к этому... Я пока не представляю как я буду с ней... делать это, после того, как мои сослуживцы сделали ЭТО со мной...
К черту все эти мысли, ведь мы уже вышли в море и я слышу, как на верхней палубе уже вовсю началась вечеринка, через пару часов мы будем на месте. Главное не напиться, как свинья к тому моменту, ведь кроме меня больше некому управлять моей яхточкой.




Эти недотепы оставили ружье. Они просто не представляют, насколько теперь моя репутация среди дикарей возросла. Стоило мне всего пару раз выстрелить со своего балкона по проходящим мимо "белым", а потом пару раз по "черным", как оба племени поняли, что теперь та странная и очень опасная штука есть и чужеземца с дерева. Вернее, наверняка меня они называют каннибало-насильщиком-чужеземцем. Если бы они меня так не называли, то, наверное, однажды утром у ворот моего лагеря я бы не нашел неожиданный подарок от них.
Порезанная на части и хорошенько прожаренная, передо мной лежала женщина. Это я понял по обуглившейся груди. Но на этом подарки не кончались. Поставленный раком и привязанный соответствующим образом к деревянной конструкции,  меня ждал бородатый мужчина с татуировкой на левом плече. Я сразу его вспомнил - тот самый Санта Клаус, что подарил мне за все пропущенные мною праздники - ружье. Он был полностью голый, а вся его задница была перепачкана кровью, словно мишень.
Он глядел на меня заплаканным глазом, ведь он оставался всего один. Рот его хоть и был наспех зашит веревочкой из кожуры дерева - я знал, поскольку сам такими пользовался в бытовых целях, - это не помешало наконец-то раскрыть его. Вместе с разорванной веревкой, он разорвал и обе губы. Во рту почти не оставалось зубов, но и это не помешало ему жалостно выкрикнуть первое и последнее слово:
- Люси!..
Если племена ставили тотемы, заявляя о своей территории, показывая свою власть и силу, то, скорее всего, то, что они преподнесли мне на этот раз, говорило о страхе и уважение. И я с радостью принял их жертвоприношение, ведь они учли все мои пристрастия.