Сплотка

"Железным людям железных дорог" посвящается

На станции каждой
Живут патриоты,
Герои отважной
И четкой работы.
Они не сдаются
Врагу никогда
И твердой рукою
Ведут поезда!
 «Железные люди железных дорог». В. И. Лебедев-Кумач.

*Сплотка, как объясняют толковые словари, это ряд присоединенных друг к другу предметов. Иными словами – связка, соединение, спайка, сплоченность. Например, из бревен в виде плотов.
Оказывается, «сплотка» бывает и другой –  из паровозов и вагонов.

Деревенька на белорусском Полесье была маленькая, старинная, впервые упоминавшаяся ещё в XIV веке. Состояла она из двух параллельных улиц, соединенных дорогой. Дорога вела в районный центр, а из него – в областной. Кроме небольшой церквушки, народного училища и винной лавки в деревушке был ещё трактир. Вот и все, считай, достопримечательности на время организации в ней первого колхоза.

Получив паспорт, одна из жительниц этой деревеньки, юная Маня Денисова, горячо откликнулась на призыв комсомола и отправилась работать на железную дорогу в тот самый областной центр. Её не остановили ни горячие уговоры матери, остающейся после умершего отца одной с двумя младшими детьми на руках, ни подружек, которые в один голос твердили, что «не женское это дело». «Не женским делом» была мечта Мани стать машинистом паровоза.

Устроившись подсобной рабочей на станцию, она, отработав смену, мчала в вечернюю школу – железнодорожную. В ней и на практике Маня обрела знания стрелочницы. Проработав в этом качестве пару лет, её, как бывалую железнодорожницу отправили учиться в местный техникум железнодорожного транспорта на долгожданные курсы помощников машиниста.

Было лето 1938 года, когда после курсов девушку зачислили помощником машиниста на маневровый паровоз. Конечно, это было «не то», о чём она мечтала. Мане сразу хотелось стать за рычаги управления настоящего большого паровоза, типа ФД (Феликс Дзержинский) или ИС (Иосиф Сталин). На таком «мастодонте», как называли их сами паровозники, она бы объехала всю огромную страну, мчала бы на нём так, чтобы ветер свистел в ушах в такт его мощному гудку! А тут? Паровоз-малютка из серии «К», получивший у железнодорожников прозвище «кукушка» за характерные отрывистые (кукушиные) сигналы-свистки, снующий челноком по станции туда-сюда, перетаскивая вагоны с места на место, формируя, таким образом, из них составы. И так 12 часов в сутки.

Закусив губу от обиды, прозвав маленький юркий паровозик «кукушонком», Маня вновь усердно училась, внимательно следя за каждым выверенным и отточенным до механизма движением своего наставника Василия Ивановича, которого все в депо звали просто Иванович. Тот не выпускал из рук колесо реверса, вертел головой во все стороны, чтобы мгновенно и своевременно затормозить и не раздавить сцепщика, когда тот орудовал тяжеловесными цепями в момент соприкосновения вагонных буферов.

Спустя полгода Маню перевели на паровоз посолиднее – серии СО (Серго Орджоникидзе), на котором она в роли того же помощника поездила-побывала в соседних областях – российских и украинских.

В июне 1941 года за примерную работу Маню поощрили путёвкой в дом отдыха, который находился недалеко в небольшом российском городке. Путёвка была «горящая» и Маня не успела получить отпускные. Пробыв пару недель в доме отдыха, она в прекрасном настроении вернулась за ними в город. Было чего радоваться жизни: после отпуска ей светила смена маршрутов ближнего следования на – дальние. Правда, пока опять в качестве помощника, но, после такой практики она уже выходила напрямую к осуществлению своей мечты. В городе Маня планировала часть отпускных потратить на обновы матери и младшим сестрёнке с братом, навестить их, вместе порадоваться предстоящим перспективам.

Не зря говорят: человек предполагает, а Бог располагает…

Вот и у Мани не так сталось, как мечталось. Тот злопамятный день выпал на… 24 июня, после которого жизнь девушки превратилась в один сплошной экстренный вызов на работу. Она снова оказалась в паре со своим наставником Ивановичем, который к этому времени вышел на пенсию, но в первый, же день войны сам явился в депо и снова встал за рычаги своей бывшей «кукушки».

Они работали без какой-либо подмены. В редкие минуты отдыха по очереди с Ивановичем спали урывками прямо на своих рабочих местах. День и ночь без устали кружились по станции, формируя составы, отправляемые в тыл, заменяя повреждённые паровозы, развороченные вагоны. «Кукушка» в этих операциях была просто незаменима. Маленькая, шустрая она одинаково без проблем сновала по рельсам передним и задним ходом до того дня, пока на одной из железнодорожных веток не раздались взрывы и рельсы на глазах людей в паровозной будке вдруг превратились в туго закрученные спирали. Вставшие дыбом впереди и сзади их «кукушонка», они его, таким образом, обездвижили.

В тот раз Маня со старым машинистом чудом остались в живых. Восстанавливать искорёженные рельсы было некогда и некому и «кукушка» так и осталась в своеобразном плену. Маню с Ивановичем тут же перебросили на «живой» паровоз, на котором они должны были собрать по всем закоулкам станционных путей остатки подвижного состава.

До войны этот город, являлся крупным железнодорожным центром. С первых её дней он превратился в один из узловых пунктов обороны на западном направлении, на станции которого разгружались и выдвигались к линии фронта крупные соединения Красной Армии, день и ночь шла эвакуация людей, оборудования, транспорта. Об этом фашисты были хорошо осведомлены и, вскоре город стал мишенью для гитлеровской авиации. В августе 41-го он подвергся очередной жесточайшей бомбёжке. Бомбы рвались одна за другой без передышки, земля и небо сотрясались от взрывов и воя сирен. Фашистские стервятники старались разбомбить оставшиеся важные стратегические объекты. Среди них были железнодорожная станция и вагоноремонтное депо – цели для вражеской авиации архиважные.

Грохот шальных осколков, содрогание земли, запах тола и дыма… Казалось, что этому не будет конца и что наступил конец света. А ещё, что в этом адском грохоте в городе уже не могло остаться ничего живого и целого, потому что фашистские стервятники гонялись за любой движимой целью, будь то одинокий грузовик или гужевая повозка.

В один из таких дней, делая очередной круг-заход, вражеские самолёты заметили куда более заманчивую и значительную цель – целый поезд! Да какой!

Это была сплотка из уцелевших после предыдущих ураганных бомбёжек паровозов и вагонов. До последнего они исполняли свой долг, пока их было кому водить. Но, наступил такой день и час, когда эти трудяги железных дорог остались без своих механиков – машинистов. Одни из них с первых дней войны записались в срочно сформированный истребительный батальон по борьбе с диверсантами, другие влились в полк народного ополчения, который сдерживал не прекращающиеся яростные атаки противника, давая возможность выполнять задания по  эвакоперевозкам. Вот эти, оставшиеся без машинистов и чудом уцелевшие паровозы и несколько вагонов, старый машинист Иванович со своей помощницей Маней и собрали в кучу, именуемую сплоткой. И тут же получили приказ-крик начальника депо «немедленно уводить сплотку из города, в который вот-вот ворвутся фашисты».

Путь для этого необычного поезда теперь оставался только один – в противоположную от наступавших немцев сторону, к соседям-украинцам на другой берег реки. Второпях двинулись из города. А вот и мост через реку. Семафор на въезд был открыт и они на мост въехали, но дальше путь преградил снова семафор – закрытый. Сплотка оказалась в ловушке. Над мостом тут же закружили вражеские бомбардировщики и, как заведённые, начали сбрасывать бомбы. Они падали в воду, поднимая вверх огромные водяные столбы. Вода и рушащиеся металлические пролёты моста – все вокруг перемешалось и представляло кромешный ад.

«Неужели впереди колея взорвана?» – в унисон подумали два человека в паровозной будке? У них уже такое было с «кукушкой». Не доверяя молодой помощнице или считая, что в будке Мане будет безопаснее, Иванович соскочил вниз и сам побежал к дежурному. Минуты ожидания показались Мане часами, полными ужаса. Она так и не дождалась своего старшего товарища. Вместо него спустя десяток минут к правой стороне головного паровоза под парами подбежал дежурный, и прокричал ей, высунувшейся из будки:

«Семафор я открыл. Гони на Украину, мост будут взрывать».

– А куда делся Иванович? Машинист где? Как я погоню без него, без кочегара? Я же одна не справлюсь?

– Убит он! Давай, гони!

Их отчаянный перекрик потонул в грохоте приближающихся новых взрывов. Неведомая сила бросила-подтолкнула девушку к рабочему месту машиниста – тормозному крану и рычагу скорости. Машинально её левая рука убрала-выключила тормозную систему (в случае ее повреждения от бомбы или снаряда, она не сработает и не остановит состав), правая – легла на рычаг и поддала пара. Огромная махина, называемая сплоткой, вздрогнув вслед за головным паровозом, пришла в движение. Стронув сплотку с места, девушка по привычке кинулась к угольному совку, открыла топку и стала яростно кидать в неё уголь.

Не так она представляла себе начало работы в качестве машиниста у правого окна паровоза. Именно у правого. Ведь весь железнодорожный люд, от стрелочницы с путейскими рабочими до начальников депо, дистанции и ещё выше, знал, что у правого окна паровоза находится главный его водитель-механик – машинист, а у левого – помощник. Занять место у правого окна было её давней заветной мечтой. И не важно, что оно постоянно находилось под пронизывающими сквозняками, под одинаково больно обжигающими лицо жгучими ветром, морозом, и слепящим солнцем – неизменными спутниками машиниста и помощника. Ведь и один, и другой только полагаясь на своё внимание и собственное зрение, на ощупь, должны были на протяжении рейса, высунувшись из окон будки, смотреть вперёд, чтобы не проглядеть запрещающие сигналы. А они могли появиться в любую минуту впереди поезда в виде путевого обходчика с красными флажком или фонарём (ночью), семафора, или преграды вроде крестьянской повозки, а то и застрявшего на переезде трактора.

До исполнения желанной мечты оставалось совсем немного. Три года (включая работу на «кукушке») после окончания курсов она проходила «обкатку» в качестве помощника у опытнейших  машинистов, накатала с ними в целом не один десяток тысяч километров, перекинула-перелопатила тяжеленным совком вручную из тендера в угольную топку не одну тонну угля. Железный конь пожирал его, как не в себя: одного тендера (27 тонн) хватало лишь на 300 километров пробега. Всякого нагляделась за это время, многому научилась-переняла у своих старших товарищей. Бывало, что бригаде приходилась выходить в рейс без кочегара, а при движении без остановки на некоторых станциях на ходу, перегнувшись-высунувшись из паровозной будки, перехватывать жезл, дававший разрешение на право проезда перегона. Пару раз она промахивалась и не могла подхватить тот жезл – рука проскакивала не в кольцо, а мимо. Вот, стыда-то было! Машинистам-наставникам приходилось снова включать тормоз, дежурному бежать вслед за паровозом и опять протягивать вверх жезл. С её неуклюжести скалили зубы чумазые кочегары, с немым отеческим укором смотрели машинисты-наставники, как бы говоря ей: «Ну что, убедилась, что не женское это дело?»… 

Сплотка тем временем, покачиваясь и вздрагивая на стыках рельс, медленно, но упрямо  двинулась вперёд, вынырнула из металлических пролётов-ограждений моста. Она, словно живое существо, вроде как почувствовала, что надо уходить от зловещих стальных птиц, с пауками чёрных крестов на жёлтых крыльях, атакующих поезд, для которых стала открытой со всех сторон и совершенно беззащитной живой мишенью. Теперь и холодные паровозы, которые были прицеплены к головному, и ряд вагонов за ними полностью зависели от своего ведущего собрата. Вся их надежда была сейчас на него – своего вожака и на неё – щуплую девчушку с бледным вытянутым лицом и полными смертельного страха глазами.

Как стая стервятников, завидев убегающую добычу, бомбардировщики устремились-погнались, словно соревнуясь, за сплоткой и на выходе её из пролётов моста. Маленькие чёрные точки, похожие на зёрна семян, веером так и сыпались с неба. Да только семена эти соприкоснувшись с землёй и тем, что на ней было, взрывались, сея вокруг себя не жизнь, а смерть.

Откуда Мане было знать, что за каждый подбитый паровоз летчики «Люфтваффе» награждались рыцарским крестом? А тут их они разглядели не один и не два – целых шесть да плюс вагоны!

От ужаса девушка вжалась в комок собственного тела и прилипла к рычагам управления.

Была бы она за баранкой автомобиля, пусть бы самого огромного, тяжёлого и неповоротливого, так уклонилась бы, петляя, как заяц, от налетавших стервятников в сторону. Скорее всего, в ближайший лес, под его укрытие. А как ты увернёшься на рельсах, к которым, словно приклеенный и с которых не соскочить? Разве что под откос? И руля, как у автомобиля у тебя нет, а есть только рычаг скорости (больше или меньше пара), тормозной кран и колесо реверса (устройство для перемещения золотников с целью изменения направления движения)? И ты одна со всей этой махиной! Одна! Без положенной по инструкции бригады (машинист, помощник, кочегар). Некому слово сказать, не у кого совета спросить, некому пожаловаться, некому уголь бросать в топку, наконец! А скорость у сплотки черепашья. По инструкции полагается не более 20 км\час. Как тут увернёшься, как убежишь от падающей с неба смерти?

– Боже правый, милосердный, спаси, помилуй, помоги! Мамочка, родненькая, помолись за меня, – мимо воли перекрестилась девушка-комсомолка и в панике на миг закрыла глаза.

«Держись! Держись! Держись!» – вдруг почудилось ей. Открыв глаза, она услышала извечную песню железной дороги, вселяющий веру родной и знакомый перестук – ей пела песню её сплотка!? Не веря собственным ушам, она прислушалась и, точно – в перестуке вновь услышала те удивительные слова. Девушка распрямилась.

– Да что же это я раскудахталась? А ещё машинистом мечтала стать, правую сторону занять? Да какой же из меня механик выйдет? Не машинист, а курица-наседка, которую и на дух нельзя подпускать к железной машине. А ну, Маняша (так звали ей в родной деревне), возьми себя в руки! – прикрикнула-приказала сама себе. – Давай, моя дорогая (сплотка), вместе петь, – и, чтобы прогнать страх и не дать захватить себя панике, запела-закричала во весь голос:

Наш паровоз, вперёд лети.
В Коммуне остановка.
Другого нет у нас пути —
В руках у нас винтовка…

А стервятники, словно играясь в забавную игру «догонялки», не отставали. Тяжёлой волной воздуха от совсем близкого взрыва Маню в очередной раз бросило от рычагов управления к тендеру и обратно. Чтобы устоять на ногах, девушка бессознательно ухватилась за ручки-краны котла. Молниеносно что-то вспомнив, отчаянным рывком она открыла его продувательные краны. Подчиняясь воле человека, огромная струя пара, с шипеньем и устрашающим свистом вырвавшись из котла, взмыла вверх, заклубилась-завихрилась и, словно покрывало из облаков, опустилась и укрыла-обволокла сплотку. В этот момент Маня, всё ещё стояла у кранов, словно прикованная, не в силах от них оторваться и только безмолвно шевелила губами. Казалось, что девушка и громадина паровоз, слились воедино.

«Ну, вот и всё! Фашистам вы не достанетесь ни за что!» – отрешённо и обречённо подумала она. Но, вдруг, снова в её сознание проник уверенный волшебный перестук:

«Прорвёмся, прорвёмся, прорвёмся! – теперь обещающе твердила ей сплотка, нырнув под паровую завесу. Маня не видела, как, уверовавшие в свою безнаказанность фашистские летуны, видимо, решив, что это от их смертоносного бомбапада взорвался состав и от него остались лишь облака дыма, не пошли на очередной круг, а взмыв от ими же устроенного ада на земле, улетели туда, откуда прилетели. (Очевидно, за крестами-наградами).

После отчаянного своего маневра, девушка вдруг почувствовала, что в ушах нет сплошного гула бомбёжки, что вокруг наступила… тишина,  и она слышит только мерный перестук своего паровоза-вожака, которому в такт вторят его собратья – холодные паровозы и вагоны. Не веря своим глазам и ушам, она высунулась из будки и огляделась: сплотка двигалась в чистом поле и под чистым небом.

«Прорвались, прорвались, прорвались!», – уже торжествующе пела-выстукивала и мчала вперёд сплотка,  вынырнув из-под  искусственного покрывала.

«Неужели и, правда – прорвались? А может у них закончились бомбы? А может в её родной деревушке в её маленькой церквушке в эти ужасные часы и минуты за неё горячо молилась мать и потому силы небесные уберегли и её, и сплотку? Значит, она родилась под счастливой звездой и ей ещё рано умирать! Она же ещё не успела сдать экзамен на машиниста, проехаться по всей огромной стране на великане типа ИС, побывать в её столице, по-настоящему влюбиться, выйти замуж и родить детей! Значит всё впереди?» – бились в голове Мани шальные радостные мысли.

 – Паровозушка мой дорогой! Чудище моё ненаглядное! Железина моя золотая! А я же уже приготовилась умереть вместе с тобой. А ты вон, какой у меня! Родненький мой, на тебе хлебушка, – ласково приговаривала она своему спасителю-паровозу, ловко и привычно бросая совком-лопатой в его топку паровозный «корм» – уголь, чтобы он набрал-накопил новую порцию пара. По чумазым запавшим щекам девушки, прокладывая по ним светлые бороздки, катились прозрачные ручейки радостных и счастливых слёз.

«Ух ты, ух ты, ух ты!», – довольно сопя, что не подвёл её – своего машиниста, отдуваясь клубами дыма из широкой трубы, спуская набранный от новых порций угля пар, с чувством исполненного долга усталый паровоз-вожак, победно трубя, приближался к крупной украинской станции, по перрону которой ему навстречу бежали военные с красными пятиконечными звёздочками на фуражках…


Так вот из таких, маленьких, на первый взгляд, побед начиналась и зарождалась уже в первые месяцы войны та, пока ещё далёкая, но неотвратимая великая Победа.


"Лiтаратурная Гомельшчына". Альманах. Мазыр 2014.

Шорт-лист Всероссийского литературного конкурса "ГЕРОИ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ-2015". Москва 2015.