Мокрый воевода

     Тяжела была жизнь в старой Руси. Бежали от неё люди в далекие и
непроходимые края. Кто-то из них оседал на земле, ставил избу, корчевал лес и налаживал нехитрое крестьянское житье. Другой бы и рад был оседлой жизни, да великая вольница засосет мужика, и нет у него ни кола, ни двора. Да и сродственников своих забудет, как звали. Сбивались такие сорвиголовы в ватаги разбойников, укрывались в непроходимые леса, где дорогу знал только зверь да брат по разбойничьему братству.
      Частенько тревожили разбойники своими налетами купеческие караваны, хоробрились и до Соли Камской доходить да пощипать тамошнего воеводу, пожечь купеческие соляные варницы, а погуляв, возвращались в вековую тайгу, подальше от людских глаз. Отдохнуть и залечить раны, как затравленный зверь. Крепка была разбойничья ватага, но и среди них находились, бывало, предатели.
     Получил однажды Соли Камской воевода донос, что шайка разбойников обосновалась на берегах реки Язьвы ближе к устью. Мигом собрали городовую рать, припасов наготовили целый обоз. Пищали и сабли сверкали на солнце, когда воинство выходило из соликамской крепости, а за ним почти на версту растянулся обоз в стороны чердынского тракта. Пристали к рати и купцы, говорят, что богатства много у разбойников, так они сразу после боя и скупят его у ратников-победителей. Забыли они, видать, поговорку-то: « На чужой каравай рта не разевай!»
     Быстро продвигался отряд по наезженному чердынскому тракту. К вечеру добрались они до речного брода, да перейти его не решались. В верховьях реки, видно, дожди прошли, подтопило брод-то. Решили обождать до утра, да и подкрепиться уже не мешало.
     Полетели на землю конские попоны, выросли, как грибы после дождя, походные шатры, запылали костры, повылетали пробки из бочонков с душистым медом, да хмельной брагой. Покатились по поляне здравицы в честь отца-воеводы да славного воинства.

     -Напрочь покараем разбойников! – размахнувшись своим шестопером, прокричал воевода.

     - Изничтожим ведьмино семя! – вторил ему подьячий.

     Пили и ели от души, подкладывая в костры сухого валежника да еловых лап, чтоб спастись от надоедавших комаров.
     Разомлевшее воинство и песни уже начало петь, а кое-где и за грудки друг дружку хватать. Об одном забыл отец-воевода: река для разбойников не помеха, они ни его воинства, ни холодной воды не испугаются, а он даже дозорных поставить забыл. Да и кого ставить, все уже хмельные, и сон всех валит с ног.
     Светлыми бывают ночи у нас на Урале, белыми их называют в народе. Как будто и не ночь, а вечерние сумерки спустились на землю.
     Свалил хмель храброе воинство, храп стоит над всем лагерем. Как только начали гаснуть костры и предутренний сон, самый сладкий и крепкий за всю ночь, вступил в свои права, стали подползать к спящему хмельному воинству осторожные тени.
     Извещенные заранее о выходе воеводы, разбойники тайно подкрались к спящему лагерю, дождались, когда все угомоняться и, подкравшись к спящим ратникам, взяли оружие, боевые припасы, отогнали обоз, Потом в сотню ртов дружно закричали:

     -Пожар! Горим!

     Спящее и еще не совсем трезвое воинство, вскочив на ноги, начало метаться. Ратники налетали друг на друга, топтали еще не проснувшихся, кидались в разные стороны.
     Тут-то и пришел час разбойничьим дубинам и кистеням. Крепко тогда поколотили они воеводову рать.
Самого же воеводу, прямо, в кафтане расписном окунули в холодные воды реки.
     Напоследок, захватив все припасы, разбойники удалились к своим берлогам.
     Воевода же крепко-накрепко заказал: «Всем молчать! Дойдет слух до посада – засмеют!»
     Слух все же дошел, долго смеялись потом в Соли Камской над мокрым воеводой, вспоминая добрым словом разбойничью вольницу.