На деревню к дедушке и обратно на корове Маруське

               
               
Совершенно случайно прочитала рассказ  Анны Дмитриевны Степановой "Юбилейный День Победы с чувством вины..." Он "сподвигнул" меня написать свой рассказ - ответ уважаемому АВТОРУ.

 Мне , КАК И АННЕ ДМИТРИЕВНЕ ,тоже было 3 года , когда началась Великая Отечественная война. Но в отличие от неё, я не помню начало войны. Я родилась , как говорит мой муж , на "Курской Дуге", то-есть в эпицентре событий.

 Немцы пришли к нам в деревню  где-то в начале зимы 1942 года.То-есть мне уже было около четырех  . И вот с того времени я помню почти всё. Как мы уезжали к дедушке в с.Стаканово за 15 км.от нашего села, потому как немцы выгнали нас из деревни.

Нашу тачанку с кое-какими пожитками тащила корова Маруська, кормилица наша. В моей семье было 4 человека: мать ,отец , брат и я.
Мы приехали к дедушке в деревенскую хату, где уже было 4 человека .Итого 8! Как мы там размещались, я не знаю. Знаю, что я однажды  заболела так, что дедушка мне соорудил гробик. Дедушка говорил, что спасли меня немецкие солдаты. Тогда они уже и это село оккупировали. То страшное воспаление лёгких навсегда оставило в них рубцы.

Говорят, я в детстве была очень хорошенькой. То ли я  напоминала  их детей, оставленных далеко в Германии, то ли это были "особенные" солдаты с нормальной душой, а не  со звериной, но они брали меня на колени, чем удивляли всех соседей, подкармливали  то консервами, то шоколадкой. Ни родители, ни селяне не рассказывали о зверствах немцев по отношению к населению. Там не были расквартированы эсесовцы. Наверное, этому селу  повезло.

 Мой отец  из-за несгибающейся правой руки (поломана была в детстве) не был призван  в армию и скрывался в погребе. Для детей это было тайной. Но однажды мы, четверо детей, стали свидетелями того, как немцы из подвала тащили отца. Солдат с автоматом погнал его в лес (так уже позже  рассказывал отец, чудом оставшийся в живых) и в начале леса сказал ему что-то по-немецки.

 Отец сжался весь и ожидал выстрела. Но к его удивлению, выстрела не последовало. Отец повернулся, а немец прикладом дал ему под "одно место" и, видимо, сказал: "lauf"- беги. Отец побежал в лес, оттуда добрался до какой-то деревни, я уже точно не помню, как она называлась, и скрывался до конца войны. Помню, как в День победы ликовал  деревенский народ. Мы на той же корове Маруське вернулись в наше село Никитское.  К счастью, хата наша не была разрушенной. Маруська  стала нашей спасительницей...

И не только нашей, а и многих беженцев, которые возвращались домой, почему -то через нашу деревню. Моя мама нам с братом давала стакан молока на двоих,  а большую часть отдавала беженцам . Это позже я оценила её добрую душу, а тогда я плакала, почему она нам так мало даёт молока.

И началась наша трудная послевоенная жизнь. Не знаю, как моя мама умудрялась кормить Маруську, посадить картошку , посеять какую-то рожь , которую мы молотили вручную цепами, а потом рушили её на самодельных "мельницах".

Но благодаря моей мамочке мы не умерли с голоду в 1948 году. Поскольку голодные односельчане воровали картошку ночью, воры вырывали весь куст, то по ночам дежурили. А чтобы знали, что картошку хозяева охраняли, громко спрашивали друг друга:" Варькя,  ды ты нынче будешь картоху стеречь?" "Буду"-кричала Варькя по ту сторону речки так, чтобы слышало всё село. Так спасали урожай.

   В 1945 году начались занятия в школе. Как и всё  моё поколение, писали на коленях и на газетах. Все возрасты довоенных детей были в одном классе. Сидячих мест в классе не хватало. Это чуть позже нас разделили и открыли второй класс более старших детей. Мы ходили в лохмотьях, в лаптях. Спасибо мастеровому дедушке, он отлично плёл лапти  и обувал половину деревни в них.

 Первую книжку  и тогда единственную "Улица младшего сына" я прочитала  только будучи уже в седьмом классе. Электричества у нас в хате не было,  да и в деревню оно тоже  было проведено где-то в 1950 году. Читала и делала уроки под   керосиновой лампой . Но несмотря на это, писала я очень грамотно, хотя говорила так же неграмотно, как и все в деревне. Например:  "А ты чавой та тут делаишь, а иде ты шлялась?  Маринк, ды не убьёть тибе пралик (паралич,  я позже узнала значение этого слова, ды шож ты тахта гусей бросила, а их волк задрал".

 Деревенские куряне эту лексику хорошо знали. Но говорить в деревне правильно было стыдно, тебя "заклюют". У меня были ярко выраженные  гуманитарные способности , поэтому , как только я приехала в город учиться после 7 го класса, я говорила на  красивом русском языке, да ещё  с взрывным московским"Г". На встрече выпускников школы  в 1976 году учительница русского языка и литературы Галина Георгиевна сказала: " Я была просто поражена, когда узнала, что эта девочка из деревни". Кстати, позже она поручала мне  на дополнительных занятиях читать диктанты отстающим ученикам  и проверять их. Но возвращаясь в деревню , я продолжала говорить на их диалекте. Иначе "задразнят"." Гришка, гад , подай гребёнку, гниды голову грызут"-это про тех, кто грамотно разговаривал.

   Жизнь в деревне была  жуткой, а труд  селян- просто рабский. Мужики пили и бесчинствовали в семьях, а "бабы"(так называли женщин  в селе тогда) в поте лица трудились дома(бесплатно) и в колхозе( за палочку - трудодень). Выживали только за счёт натурального хозяйства. Кое кто из мужиков  становился у руля колхоза, то председателем, то бригадиром,  то трактористом, то на лошади подвозили бабам воду в поле. А бабы  выполняли  каторжные работы.  Косили сено, вязали снопы, складывали копна, чистили конюшни, доили  колхозных коров, пололи бурак.

   Особенно было тяжко на бураке. Сначала женщинам давали по полгектара, а позже полтора. Бурак надо было прополоть, потом проверить,  очистить уже в холодное время от ботвы и сложить в "бурты."

   И мы , маленькие дети, становились рядом с матерями и тяпали этот проклятый нами бурак. По-украински звучит лучше -буряк). А в свободное от бурака время, пасли гусей, ходили в ночное, рвали  крапиву поросятам, кормили кур, в общем,  вели домашнее хозяйство. Таким образом   пытались хоть немного облегчить труд наших матерей.

Бурак и гуси настолько надоели мне, что я твёрдо решила  учиться хорошо , чтобы получить возможность уехать из деревни. "Буду есть сухарь и запивать его водой , но уеду", -сказала я сама себе.  Уехать было нелегко.

Даже чтобы получить возможность учиться   в восьмом классе  в городе, мне нужно было получить так называемое "отходничество" из колхоза. Нашим деревенским властям  запрещено было  нам выдавать паспорт.

 "Великий вождь и учитель" , генералиссимус  Иосиф Виссарионович Сталин  основал деревенское рабство и сделал жизнь селян невыносимой. Помню, как по его приказу каждое дерево обложили налогом . Жители со слезами на глазах вырубали плодовые деревья. Коррупция  шла уже тогда  полным  ходом. Чтобы получить  для меня отходничество, мой отец  (алкоголик ) отнёс такому же алкоголику, председателю сельсовета, четверть самогонки. Благо что  сам её и гнал.

Я поражалась  селянам , когда они ещё успевали "гулять" праздники , собирать вечеринки на выгоне у разрушенной церкви и плясать до упаду. Мы сидели на корточках в первом кругу  и наблюдали, как наши измученные молодые девушки и парни отплясывали барыню.  Да тогда мы и не думали, что они измученные. Жизнь казалась "весёлой и удивительной". Мы учили стихи  и пели частушки про "дедушку Ленина" и любимого Сталина.

Первый парень на деревне - гармонист, организатор этих плясок, был "на расхват" у старших девчонок . Мы им завидовали и хотели быстрее стать взрослыми.

   Так вот я получила отходничество и могла идти учиться в восьмой класс либо  в село Стаканово, где была школа -десятилетка и где в дедушкином доме я могла жить с оставшейся в живых моей любимой тётей Нюрой. Это было бы дешевле для моей мамы. Но я сказала: "Не  отвезёшь меня в город учиться, повешусь на раките, которая росла перед домом из под "заваленки" и служила мне турником.

"Ды ты  Клава ножавая, - сказала мне мама, не на шутку испугавшись. Кто такая была эта Клава, я до сих пор не знаю. Предполагаю, что это была свободолюбивая женщина.

В нашей хате  в углу  висела  икона Божьей Матери.А перед нею  всегда горела лампадка. Мама молилась  утром  и вечером и заставляла молиться меня.Потом она каждый вечер плакала по тёте Марусе , умершей   на Соловках, и просила у  Бога для неё Царство Небесное.Я не понимала , что  такое Царство Небесное,но усердно просила его для тети Маруси , которую я и в глаза не видела.Мама постоянно говорила,что нельзя плохо себя вести, нельзя воровать , обманывать, ибо Божья Мать с иконы всё видит . И я свято в это верила. Каждый престольный праздник мы ходили пешком в  церковь в г.Щигры , который находился от  нашей деревни  в 20 километрах. Я стояла там  , слушала богослужение и ничего не понимала. Библии у нас не было. Я окончательно решила   учиться в этом городе.Наверное, влекло меня туда потому , что много раз  я посещала  Щигровскую церковь.




 Мама, взяла лошадь у председателя колхоза и отвезла меня в город  Щигры, поселила к своим дальним родственникам в Пригород. Это была высокообразованная интеллигентная  семья, которая приняла меня  в свою семью как родную. Особенно заботилась обо мне бабушка, мама  Евгении  Игнатьевны, которая тогда была директором Пригородненской школы...  Начались "мои университеты"...
 

Время учёбы в Щиграх, жизнь в подаренной мне Богом семье постепенно формировали  моё мировоззрение.  Я читала" запоем", всё что  имелось в библиотеке семьи и в школе.

 Каждую субботу я ездила домой поездом до станции Головинка, шла 8-10 км пешком по просёлочной дороге, а в воскресенье тем же путём  возвращалась  в город. Часть дороги проходила через лес.  Каждую субботу перед самым лесом  меня встречал мой верный друг - собака Арфа. До сих пор я не могу понять, как она знала, когда меня  надо было  встречать. В хорошую погоду, весной и осенью я бежала домой легко и радостно. А в распутицу-это были муки. Автобусы от станции не ходили. Их не было в колхозе, да и нет их до сих пор...

 Я стала понимать , что живу я в "Тьмутаракани" и что мне любой ценой надо из неё выбираться. То-есть учиться надо так, чтобы поступить в ВУЗ.  И  я старалась изо всех сил, хотя с математикой были проблемы. Безмерно благодарна учителям моей школы № 2, которые помогали мне,  деревенской девочке,  дочери неграмотных колхозников, усвоить  нелёгкую программу средней школы. Только благодаря им я её и осилила.

 Где Вы, моя дорогая и любимая учительница физики, классный руководитель Людмила Алексеевна Соломко? Она была всего на 6 или 7 лет старше нас. Мы долго с нею переписывались, но после распада СССР потерялись. Физику я плохо понимала, вызубривала уроки наизусть.  У меня была великолепная память (кстати, своего будущего мужа я удивляла тем, что посмотрев на страницу, например, с испанским текстом, я, не понимая смысла, письменно воспроизводила  страницу целиком...). Великий психолог Людмила Алексеевна  прощала мне эту зубрёжку,понимала, что главное "моё богатство"-это фотографическая память ,а не понимание законов физики.На выпускных экзаменах по русской литературе я одна из немногих написала сочинение на вольную тему "Будущее светло и прекрасно" на "отлично". А тогда списать что-либо было невозможно. Зоркий глаз ассистента и экзаменатора следил за нами неустанно. Нас даже в туалет водили  в сопровождении учителя, чтобы мы, не дай Бог, шпаргалку не вытащили.

Упустила самое  главное : 5-го  марта 1953 года умер наш дорогой и любимый Иосиф Виссарионович Сталин. Я ещё была в Никитском, стояла у его портрета  с повязкой и рыдала навзрыд. Пришла домой, а моя неграмотная мама перекрестилась и сказала: "Чаво ты рявёшь? Слава табе, Господи, издох".  Что было со мной - не передать. Я кидалась на неё, и как Павка Морозов кричала: "Я на тебя заявлю"."Ты ищо уся дура, - сказала мне тогда  мать,- вырастишь, паймёшь".

Когда пришёл Хрущёв к власти, по его указанию перепахали бугры и засеяли их  кукурузой так, что летом коров негде было пасти. Коров загоняли в загородки, а мы , школьники, рвали траву и носили им . А вскоре он издал приказ оставить только одну корову или тёлку в хозяйстве, а остальные сдать в колхоз. Рьяные исполнители местной власти  забирали из хлева лишний скот. Когда у нас забирали тёлку,  мама плакала, отнимала  её, тащила   за хвост, а незваные "гости"  тащили её за рога. Тёлка была уже тельная. Конечно, мама мужиков победить не могла. С горечью она сказала. "Охох,  ды как же таперча жить будим ? Был один дурак , а етот ищо лутше".

Я уже не возражала маме и  не сопротивлялась. По её совету я росла и боролась за своё "светлое будущее".

В середине года в десятом классе  я написала письмо в Одесский институт иностранных языков. Как я придумала адрес, сама не знаю. Но на месте "получателя" я написала: "первой попавшейся студентке".

Ответ я получила с подробнейшим описанием студенческой жизни не от студентки, а от студента  второго курса  ФРГФ  Антона Галоцци.  Ему я искренне благодарна за то, что он на первых порах помог мне интегрироваться в студенческое братство.
Немецкий язык я любила, он давался мне легко и потому я окончательно  решила ехать в Одессу и поступать  на ФРГФ.
Окончила десятый класс. Поскольку жили мы как "голь перекатная, лыком трижды подпоясанная", то мне и выпускного платья не сшили. Кто-то из соучениц  дал мне старенькие туфельки. Но я всё равно любила Сталина и скорбила о нём . Это ж как нам надо было привить такую любовь? Зомбирование? Наверное. 

Решение ехать на Украину, (тогда говорили  на Украину, а не в Украину)  пришло ещё и потому, что в Кировоградской области жил мой единственный дядя Яша,  которого я обожала.  Дядя одобрил мою идею и просил перед поездкой в Одессу заехать к нему.

Приехав в Капитановку, где жила семья дяди, его жена, тётя Мотя , очень добрый и душевный человек, увидев, в чём я приехала, ахнула. И срочно стала меня "одевать". У нас был почти одинаковый размер, часть она мне своих платьев отдала , два новых пошили. Дядя купил туфли.

 Во "всеоружии " я поехала в Одессу. Город поразил меня сразу. Мне казалось, я попала в сказку "Аленький цветочек". Ходила  по Одессе и завороженно читала надписи  на украинском языке, из которого я тогда знала всего два слова"треба" и "нема". А  повторить украинскую фразу "маленьке телятко пасеться у лузи" для меня было мукой.    
Продолжение следует...