Третья четверть

Саги про Рабиновича.      

Раньше, когда Рабинович писАл в стол, проблем с Люсей и с ее родней у него не было!  Но после того, как он зашагал в ногу с прогрессом и начал сбрасывать на стенку все, что накопилось в столе и в голове,  у него возникли большие семейные проблемы! После каждой публикации от первого лица, даже, если этим лицом был ежик, или развесистый фикус или китайский шпион, Люся устраивала ему допрос с пристрастием, кого именно он имел в виду и кто у них ежики, и, даже, прекращала с ним на три дня всякую близость, а-то и вовсе  выносила его чемодан на лестничную клетку!
Все доводы Рабиновича, что и ежик, и фикус и китайский шпион -  это лишь литературный вымысел, только разжигали Люсино воображение, подпитываемое вопросами с подковыркой ее многочисленной родни, которую тоже угораздило записаться к Рабиновичу в друзья. Тупо забанить их Рабинович не мог, во-первых, не знал, как, а во-вторых, Люся бы его просто убила, так как в ней родственные чувства не уступали чувствам к Рабиновичу!
Среди вопросов родни были следующие:
- Люся, а кого твой Рабинович  имел в виду, когда в его басне к ежику на огонек заглянул на минутку хомяк, а потом от него нельзя было избавиться целую неделю?! Это, значит, Люся, вся твоя родня,  для него просто хомяки?!
Или:
- Что это за намек, Люся, что у твоего Рабиновича  в стихах терапевт  оказался в итоге ветеринаром?! Это он, значит, про нашего дядю Гришу из Махачкалы, у которого медицинского стажа хватит на две пенсии?! И который за свою жизнь спас от простуды, от насморка, от золотухи и от поноса миллионы людей?! И как твой Рабинович вдруг пронюхал, что дядя Гриша заканчивал ветеринарный?! Он что, под него копает?!
Но самыми страшными были вопросы самой Люси! Потому что, после того, как он во сне однажды дважды произнес имя Тоня, ситуация обострилась до состояния холодной войны и Люся теперь ревновала его даже к женским манекенам в магазине «Одежда».
Поэтому, Рабинович в своих литературных трудах всякие скользкие темы обходил стороной, и старался описывать только то, к чему не подкопаешься! Но все его попытки были тщетными и Люся подкапывалась!
- У тебя в твоем гениальном опусе, что ты опубликовал ночью,  ночевала Тучка золотая на груди Утеса-великана!..- припирала его к стенке Люся.-  Паразит, значит, ты опять начал путаться  со своей Тоней, с этой тучной коровой?!
Все доводы Рабиновича, что он далеко не утес и не великан, а Тоня всегда была худой, как щепка, не помогали!
Рабинович снова, уже в сто какой-то раз,  клялся, что  последний раз с Тоней виделся еще в пятом классе, а потом она уехала в Ненецкий национальный округ, так как она была из семьи военных. Но это только распаляло Люсино воображение!
- Значит, выходит, она щепка, а корова,  значит, по-твоему,  я?!  Этого, Рабинович, я тебе никогда в жизни не прощу!- начинала рыдать Люся, и Рабиновичу приходилось клясться самым дорогим, его фейсбуком,  что корова, именно Тоня, а Люся у него просто тростинка, и по своим габаритам запросто может стоять в магазине «Одежда» вместо любого манекена.
Но самый страшный скандал разразился на почве его  последней притчи о жизни, в которой Рабиновича стукнуло  написать, как в самом начале весны идет по хляби чуть живой Дед Мороз в протертых валенках без калош и с тулупом, перекинутым через руку, и сильно вздыхает по растаявшей  Снегурочке.  И глубоко рассуждает, что жизнь, все же сложная штука и что, кому надо, тому тепла не хватает, а кому до лампочки, тому его, хоть, сдохни!..
В своих обвинениях по смыслу притчи  Люся договорилась даже до того, что Рабинович – чуть ли не самый сексуальный маньяк на свете, что он конченный аморальный тип, и что, ей давно известно, ведет подлую двойную жизнь! И что скатертью ему дорожка в его Ненецкий национальный округ, где вечная мерзлота, раз она ему милей их семейного тепла!..
Потом, Рабинович до утра отпаивал Люсю пустырником, и объяснял, что дед Мороз – это всего лишь аллегория и, что он пишет на общечеловеческие темы без подтекстов и, без всякой конкретики!
 Утром Рабинович, совсем не выспавшись, поплелся с чугунной головой на работу. На душе было, точно все бездомные кошки их микрорайона решили одновременно у него на душе поскрести!
В довершение, тринадцатого трамвая не было минут двадцать, и Рабинович замерз, как бездомный пес...   В трамвае он прижался носом к запотевшему стеклу и смотрел в никуда. Он решил больше никогда не писать, а записаться, лучше, в шашечный клуб или в секцию по метанию дротиков.
- Рабинович! Левка, это ты?!- вдруг услышал он сзади обрадованный голос.- Я тебя сразу узнала! Я так рада!
Рабинович обернулся, и у него внутри все обрушилось, а потом,  прямо, сразу выросли крылья. Перед ним стояла его Тоня, в которую он был без памяти влюблен в пятом классе, в самом начале третьей четверти... И, хотя прошло лет двадцать, не меньше, Тоня совсем не изменилась. Так ему показалось.  И после быстрых вопросов: «Ну, как ты?» и «А, как ты?», Рабинович от перевозбуждения чувств начал нести вдруг какую-то околесицу про то, что время течет, как сумасшедший ручей, что, ничто не случайно под луной, и, что ученые установили, будто каждая человеческая клетка имеет память и несет в себе всю информацию обо всей жизни!.. А потом сказал, что ему сейчас так хорошо, будто только-только началась третья четверть! А Тоня смотрела на него во все глаза, улыбалась своей солнечной улыбкой, и Рабиновичу казалось, что она его полностью понимает!.. И что для нее тоже сейчас  началась третья четверть...

А.К.