На излете

События, о которых я расскажу, начались тогда, когда русская деревня была местом жительства действительно тружеников сельского хозяйства, а не дачников, как в нынешние времена, когда многочисленные колхозные и совхозные коровьи стада бродили по сочным лугам под присмотром пастухов вроде рубцовского Фили, а советская власть считала себя крепкой, как титановые корпуса ее космических ракет и единственно возможной на огромных пространствах страны, именующей себя Советским Союзом. И никому из простых советских людей не приходило в голову, что загнивающий Запад – это фикция, а непонятно откуда взявшийся дефицит всего и вся в магазинах – только цветочки перед куда более серьезными ягодами: над страной уже висела тень огнедышащего дракона с тремя головами, именуемыми Гласностью, Перестройкой и Ускорением. Однако, впереди, как казалось тогда очень многим, еще маячило светлое будущее, в котором предполагалось, что от каждого будет по способности и каждому – по потребности. Вторая часть этого лозунга казалась намного привлекательней первой и грела своей однозначностью, тем более, что стареющие ветераны труда не забыли утверждение, брошенное давно ушедшим в мир иной бывшим руководителем страны Никитой Хрущевым на рубеже 60-х, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». Но далеко не единицы считали приоритетной пословицу «без труда не вынешь и рыбку из пруда», зато многие соглашались с тем, что «работа – не волк, в лес не убежит!». Тем не менее, в стране работали, практически, все взрослые. А в магазинах было – «хоть шаром покати». Вот такой интересный парадокс.
Страна рабочих и колхозников, разбавленных тонкой прослойкой интеллигенции, под руководством дряхлых восьмидесятилетних «мудрецов» уверенно двигалась в никуда, но не знала об этом… А через несколько лет после прихода к власти нового, молодого партийного лидера это "никуда" выросло до невообразимых размеров и полностью закрыло горизонт.

- Господь, он все видит! – бабушка Дуня, невысокая, седая, пожилая женщина подняла палец к потолку, а затем привычно перекрестилась на занимающие верхнюю часть восточного угла избы, потемневшие от времени, образа, - Ты папиросу искурил, а он посчитал!...
- Не папиросу, а сигарету, - лениво поправил бабушку внук Колька, худой, русый пацан двенадцати лет, сидящий за столом в ожидании обеда, - Да и не курил я… Так, пробовал…
- Все одно, - бабушка махнула рукой и принялась разливать щи по тарелкам.
Колька, сделав несколько глотков, неожиданно закашлялся.
- Закадыхал! – бабушка сделала неопределенный жест рукой в сторону внука, -  Вот высохнет все внутри, тогда узнаешь… Да поздно будет!
- Подавился я! – осерчал внук, - Вот насела!...
- Смотри!... – и бабушка, заканчивая тему, сурово погрозила пальцем.
- Смотри! – тоже погрозила, подражая бабушке, Колькина сестра Ленушка, худущая, остроглазая девочка восьми лет, сидящая за столом рядом с братом.
- Ты на отца не смотри, - вступила в разговор мать сидящих за столом детей, Нина Васильевна или тетя Нина, как ее звали все в деревне, полная, рыхлая, невысокая женщина, - Жизнь у него тяжелая – все на работе, да на работе, а покурит, выпьет… и отвлечется!... Отдохнет немного…
- У меня тоже жизнь тяжелая! – не сдавался Колька, - Эта школа достала уже… Кому они нужны, эти циферки да буковки. Вырасту, на тракторе буду работать, там все просто…
- Ешь, давай… Тракторист! – оборвала сына мать, - Ужо две недели, как четверть закончил, а жизнь все тяжелая!... Мать сделала паузу и продолжила, - После обеда за свеклой пойдем… За рассадой…
- А я знаю – куда! – аж подпрыгнула на своей табуретке, оторвавшись на мгновение от тарелки со щами, Наташка, сестра Кольки и Ленушки, тоже худущая, десятилетняя девочка, - На совхозное поле! Там свеклы-ы-ы…
- Прорывать ее будут, - вмешалась в разговор бабушка.
- Как это – прорывать? – не поняла Ленушка.
- Ну, прореживать, значит, - начала объяснять мама Нина, - Растет она слишком часто. Большая не вырастет. Мелочь одна будет…
- Все ясно, - откликнулась Наташка, - Лишнюю вырвут, а остальная вырастет крупная.
- Вот мы и поможем совхозу, - подвела черту мама Нина, - И себе заодно рассады нарвем.
- А себе – можно? – засомневалась Наташка, - Свекла – то совхозная…
- Можно, - успокоила ее бабушка, - Не убудет!
Но Наташка не унималась, - А если все придут, да рассады наберут, на поле-то ее и не останется!
Да куды она денется! – убежденно ответила бабушка, - В совхозе людей – два человека на пальцах пересчитают! А поле – в-о-о-о-н оно какое… - бабушка широко развела руки в стороны, - Там свеклы – пропасть!...
Неожиданно за окном раздался характерный грохот подъезжающего трактора и также неожиданно стих. Последовала пауза, затем в сенях грохнуло, зазвенело пустое ведро.
- Приперся! – с усталой обреченностью и презрительными нотками в голосе тут же среагировала бабушка.
Дети привычно затихли, втянув головы в плечи.
За дверью послышался отборный мат, затем дверь резко распахнулась, и в проеме появился, по бычьи наклонив вперед голову с плотной русой шевелюрой, глава семьи, Константин Иванович Кустов или Кустик, как звали его в деревне за малый рост и неприметную внешность. Кустик был явно и прилично навеселе. Он пытливо посмотрел на застывших с ложками в руках детей, затем перевел взгляд на бабушку Дуню, которая тут же возмущенно отвернулась.
- Эй, теща, - мгновенно повеселел Кустик, - Что стоишь, нос сморща!?
 - Опять напился, - спокойно констатировала бабушка, - Смотри, выгонят с работы-то!...
- Не выгонят, - Кустик с важным видом успокаивающе покачал рукой, - Я незаменимый!
- Незаменимых нет, есть не замененные, - тут же среагировала Нина, вспомнив слышанную где-то фразу.
- Это ты о чем? – насторожился Кустик, - Это ты в каком смысле?
- В таком! – отрезала жена, повелительно указав рукой в сторону стола, - Садись есть, - и после паузы добавила, - Пока дают.
В этот момент бабушка выглянула в окно и увидела на дворе совхозный трактор с тележкой, наполненной навозом.
-- Наконец-то! – облегченно вздохнула она.
- Что, навозу привез? – догадалась Нина.
- Припер, - откликнулась мгновенно подобревшая бабушка.
Ленушка высочила из-за стола и подбежала к окну.
- У-у-у! Много!...  А зачем навоз? – спросила она.
- Ну, летом он в куче полежит, а осенью, перед тем, как папка усадьбу перепахивать будет, разбросаем его по земле, папка его запашет.
- А зачем?
- Удобрение это! – не выдержала Наташка, - Чтобы картошка лучше росла!... Да ты что, не помнишь - в прошлом году тоже раскидывали, и папка запахивал, на тракторе с плугом приезжал.
- Не помню, - растерялась Ленушка, - А откуда его папка столько привез?
Откуда – откуда… С фермы же, откуда еще!? – Нина махнула рукой предполагаемо в ту сторону, в которой находилась ферма.
- Завтра, если начальства не будет, еще привезу, - оторвался от тарелки со щами Кустик.
- Брать без спросу – нехорошо! … – поджала губы Наташка.
- Начальство тащит все подряд, а мы – что? – перебила ее Нина, - Мы, что, хуже?
- Воровать нехорошо, - упрямо продолжила Наташка, - Дядя Вова сказал, что это грех…
- Твоему дяде Вове… - начал было Кустик, но поперхнулся, закашлялся и замолчал.
- Все мы – грешные, - вступила в разговор бабушка, - А вот сходим в церкву, помолимся, и боженька нас простит… Бабушка перекрестилась на висевшие в углу избы иконы. Нина тоже перекрестилась, Наташка же с сомнением посмотрела на иконы и промолчала.
- Вам-то что! – не выдержал Колька, - А мне эти кучи по усадьбе растаскивать! В прошлом году руки потом неделю болели!
- В футбол с дядей Вовой играть – ноги не болят! – резко осадила его Нина, - А как работать – сразу все крючит!... Футболисты!
- Лодыри они, - как поставила точку бабушка, имея в виду и футболистов и других прочих спортсменов, - И твой дядя Вова с ними!
- Дядя Вова – инженер! – горячо возразил Колька, - Он на заводе работает!...
- Е… инженеры, - непечатно выразился Кустик.
- На ферму их всех! – поддержала мужа Нина, - Пускай в навозе-то попачкаются!...
- Да пусть их, - миролюбиво сказала бабушка, - Нам бы тихо, а другим – хоть лихо…
- Налила бы, - вмешался в разговор Кустик, в очередной раз запустивший ложку в тарелку со щами, - Где самогонку-то прячешь?
Дети, торопливо дохлебавшие щи из тарелок, выскочили из-за стола и побежали на улицу, а бабушка вздохнула и молча вышла в сени, откуда быстро вернулась с бутылкой из-под водки, наполненной мутной жидкостью.
В отсутствие детей разговор тут же иссяк. Кустик, приняв стопку, не спеша хлебал щи, задумчиво поглядывая в окно на возвышающиеся за дорогой березы, лениво качающие ветками на едва заметном ветру.  Нина длинной кочергой шуровала в печи, переворачивая изрядно обгоревшие поленья, бабушка привычно расположилась в кресле и, кажется, дремала…
Неожиданно в дверь постучали.
- Заходи, открыто! – жизнерадостно крикнула Нина от печки.
Дверь отворилась, и в избу несмело вошла соседка Марина Алексеевна или дачница, как ее называли в семье Кустовых. И то: жила и работала соседка в городе, медсестрой в больнице, а в деревню приезжала на выходные, да в отпуск, что сейчас как раз и имело место. В руках Марина Алексеевна держала пустую стеклянную трехлитровую банку
- Молочка не нальешь, тетя Нина?
- Сейчас нет, - откликнулась хозяйка, - Все на творог слила. Вечером приходи, после дойки.
- Ну, так я баночку-то оставлю, - Марина Алексеевна несмело подошла к столу и поставила банку на край.
Увидев нового человека, Кустик оживился, - Сегодня днем в Быково ходил, иду назад по Маленькой горке, только из лесу вышел… Змей меня закрутил! Сдавил, гад, не продыхнуть! Откуда он там?...
- И что? - весело спросила Нина.
- Отпустил, гад такой… Но не сразу! Я его руками сдавил!... – Кустик сжал немалые свои кулаки, - Отпустил…
- Небось, в Быково за бутылкой бегал, - продолжила Нина, - Да и приложился по дороге…Змей-то зеленый был?
- Пятнистый… В пятнах весь… Крепко жал…
Соседка, уже было взявшаяся за ручку двери, обернулась и внимательно посмотрела на Кустика.
- Дядя Коля, а сердце у тебя щемило?
- Ну, - согласился Кустик, - Как сдавил, так и защемило.
- Боль острая была?
- Угу, - подтвердил Кустик, - как иголкой…
- Похоже, приступ стенокардии у Вас случился. Вы бы поменьше выпивали, а то так и до инфаркта недалеко…
- Бог с тобой! - испугалась Нина, - Скажешь тоже!... Она плавным, но быстрым движением руки смахнула со стола бутылку и спрятала в сервант.
- Э-э-э… Куда! – возмутился Кустик, но как-то вяло, понимая, что бутылка на стол уже не вернется.
- И курить бы не надо… – продолжила соседка, но Кустик как-то сразу осерчал и сердито ответил, - Ты Вовку своего учи, а я – ученый!... Иди пока… - и он махнул рукой в сторону двери.
Марина быстро ретировалась, а Кустик пробурчал, - Инженеры… Гуси лапчатые…
Да какой она инженер! - возразила Нина, - Медсестра она… Это Володя, муж ее – инженер.
Но Кустик в ответ лишь лениво отмахнулся, - Все они… Дальше он не нашелся, что сказать, и разговор затих окончательно. Зато за окном стали слышны пронзительные детские голоса.
Нина подошла к окну.
- О, Господи, опять с мячом носятся!...
Действительно, на улице, причем прямо на дороге, шел футбольный матч. Бегали все: и девчонки, и мальчишки. Сосед Володя вел мяч по обочине, увертываясь от детворы, как от надоедливых комаров. Больше всех усердствовал Колька, отчаянно бросаясь Володе в ноги и… раз за разом промахиваясь. Девчонки визжали, а Наташка то и дело хватала Володю сзади за плечи, словно пытаясь остановить, но делала это как-то несмело, можно сказать, даже с некоторой нежностью и не особенно ему мешая, а только обозначая свое присутствие.
- Чего это Наташка на Володьке виснет? – быстро оценила ситуацию по-своему Нина.
- Лодырь он! – убежденно сказала, как пригвоздила, из своего кресла бабушка, - Лодыри в футбол футболяют, а мужики землю пашут!
- Куда ему, - снисходительно усмехнулся Кустик, - Он лошадь запрячь не может, а ты – пахать!
- Каждому – свое… - неожиданно изменила позицию бабушка, - а Господь рассудит… - и она, чуть привстав с кресла, опять перекрестилась на иконы.
- Налила бы! – вдруг встрепенулся Кустик, обращаясь к супруге.
- Еще чего! – откликнулась Нина, - С утра наливаешь! Хватит уж! – Нина резко махнула в сторону мужа рукой и вышла из горницы. Она не то что была уверена, а точно знала, что Кустик в ее отсутствие даже не подойдет к серванту, куда была поставлена бутылка. Правила, заложенные в мозги сельчан сотни, а, скорее всего, тысячи лет назад не позволяли мужчине – сельскому жителю самостоятельно лазить по щкафам, сервантам, ящикам столов, а, с недавнего времени и по холодильникам. Это было сугубо женским делом, и Кустику в голову  не могло прийти, что ему, всего-то – встать, подойти к серванту и взять бутылку с полки. Его дело: лошадь, плуг, топор, бензопила «Дружба», различные инструменты, мотоцикл, трактор… Мужское дело.
Обед закончился. Недовольный, но не сильно, Кустик вышел на двор к своему трактору, завел его, свалил с тележки навоз на заранее определенное место и уже собрался ехать на ферму, но тут из избы вышла Нина. Кустик тут же выскочил из трактора, несколько раз топнул ногой, изображая некие плясовые па и неожиданно тонким и совершенно немузыкальным голосом пропел частушку:
- Я с любимою, одной,
Целовался под сосной,
А с другой любимою –
Через час под ивою!
Затем он быстро залез в кабину, трактор резко дернулся и покатил в сторону фермы. Нина покрутила вслед мужу пальцем у виска, после чего крикнула детей и  повела их на совхозное поле, за свекольной рассадой.
Футбол, естественно, закончился. Поредевшие после ухода Кустовых команды разбрелись – кто куда. Сосед Володя забрал мяч и, вместе с семилетним сыном Валеркой, тоже направился к своему дому, где их  поджидала жена Марина с приготовленным обедом. Дом им достался от Марининой бабушки, умершей несколько лет назад. Супруги уже неделю, как отдыхали в отпусках, увлеченно работая в огороде, что, собственно говоря, и являлось для них отдыхом после постоянных напрягов: у Володи – на заводе, у Марины – в поликлинике. Валерка же, отходив «до звонка» в старшую группу детского сада, наслаждался деревенской жизнью, совершенно не думая об ожидающей его в сентябре школе.
Володя или дядя Вова, как его звала деревенская детвора, а официально - Владимир Викторович, тридцати пяти лет от  роду, темноволосый, среднего роста, со спортивной фигурой и пронзительным, а иногда прямо таки обжигающим взглядом темно-коричневых глаз, работал инженером-технологом на одном из предприятий областного центра. Много знал, быстро соображал, успешно и легко выполнял свои обязанности и был, конечно, на хорошем счету у начальства. Дополнительно к этому он являлся членом цехового профсоюзного комитета, где отвечал за спорт, коим и занимался, причем почти всеми культивируемыми на предприятии видами. Но особенно любил футбол, играл за цеховую команду, а по молодости довелось поиграть и за сборную завода. В цехе Володю уважали, за глаза и в глаза звали Викторычем. Некоторые женщины смотрели на него с особым вниманием, но Викторыч был верен своей жене Марине и поводов для «цеховых» романов не давал. Марина же любила своего мужа беззаветно и отчаянно, раз и навсегда решив для себя этот вопрос восемь лет назад и ни разу не усомнившись в своем выборе…

                х                х                х

Для кого – долго, для других - не очень,  прошли два года.
Июньский день неторопливо и без особого желания семенил в сторону вечера. Уходящее солнце освещало деревню особенным и неповторимым в другое время суток светом. Березы, крыши и верхние части домов окрасились мягким бархатом. Народ, как и в каждый погожий вечер, выбрался на улицу, затевая случайные по смыслу, неторопливые разговоры. Группа мужиков, среди которых был и Володя, обосновалась прямо на дороге. Лениво отмахиваясь от наседающих комаров, обсуждали тонкости предстоящего воскресным утром дележа под косьбу подболотицы – луга между деревней и озером – на участки в соответствии с наличием и количеством в семьях скотины. Понятие «один черед» означало наличие в хозяйстве одной коровы или быка, либо одной лошади, либо овец или коз, независимо от их количества. Один черед соответствовал стандартной ширине выделяемого для косьбы участка. Два череда – двойная ширина и так далее.  Скотины же в деревне было немало. В перестроечные годы в магазинах с огромным ускорением исчезли почти все продукты и товары народного потребления, и деревенские жители быстро поняли, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Буквально за два – три года деревенское стадо увеличилось раза в два, а то и больше. Каждое утро из деревни в луга выходили, гонимые пастухом, более двадцати коров, два-три молодых бычка, столько же телок, целая отара овец и несколько коз. Вечером это  войско пылило в обратном направлении. Пастухов, нанимали на стороне, а когда очередной пастух запивал горькую, пасли стадо по очереди – дворами. Количество дней, которые пас один двор, определялось количеством скотины на дворе…
Заметно подросшая за два года Наташка Кустова стояла рядом с мужиками и, как казалось, внимательно слушала неторопливый разговор, недовольно морщась, когда среди слов проскакивал, обязательный в таких случаях, матерок. Володе, не имевшему ни коровы, ни овец, ни коз, ни даже простого кота, разговор, в конце концов, наскучил.
- Пойду спать, - тихо, как бы про себя проговорил он и двинулся в сторону своего дома.
- Ну вот! – неожиданно, с недовольством в голосе, произнесла Наташка и сместилась в сторону уходящего Володи.
- Дядя Вова! – продолжила она, - Вы уже домой?
- Домой, домой… - Володя мельком взглянул на девочку.
- Давайте погуляем немного…
Володя остановился и опять взглянул на Наташку, на этот раз удивленно и вопросительно. Он давно замечал определенный интерес к себе со стороны девочки, но не придавал этому значения. Теперь все открылось. Наташка, двенадцатилетняя девчонка, нет сомнений, влюблена в него, почти сорокалетнего женатого мужика! Где-то в области сердца что-то екнуло. Но-но, – мысленно осадил себя Володя, - Не расслабляться!
- Вряд ли это возможно, - медленно произнес он, с трудом соображая – а что дальше-то делать?
- Тебе сколько лет? - после секундной паузы продолжил он.
- Двенадцать! – ответила на едином дыхании девочка.
- Спать тебе пора, а не о гулянках думать, - надеясь, что это прозвучало нейтрально, как бы и не от него, а от кого-то со стороны, ответил Володя, - Мала еще…
Наташка, показалось Володе, виновато, отвела взгляд в сторону. Но продолжала упорно стоять перед ним, будто еще надеясь на что-то. Володя положил руку на ее худенькое плечико, постоял так мгновение, потом убрал руку, развернулся и пошел к дому.
- До завтра! Спокойной ночи… – услышал он за спиной неестественно звонкий  голос.
- И тебе того же, - ответил он, не оглядываясь, стараясь сказать это как можно мягче. Но сердце Володи зашлось от жалости к девочке…
Темнело. Яркими точками отметились первые, самые яркие, звезды. Листья на березах потемнели и, в отсутствие ветра, казались тяжелыми, как будто сделанными из металла. Облака на западе стремительно теряли пурпурный цвет и растворялись в наползающей темноте. Начиналась короткая летняя ночь, но до рассвета было еще далеко…
Неожиданно деревенскую тишину разбил, как будто рассыпал на мелкие осколки голос появившегося на крыльце своего дома Кустика:
- Я пошарю свою милку –
Вдруг нашарю на бутылку!
После хлопну по плечу
И на танцы отпущу!
Кустик торопливо сбежал с крыльца и засеменил в сторону как по команде оглянувшихся на него мужиков. На крыльцо из избы выскочила Нина. Она погрозила мужу кулаком, затем скрестила руки на груди, постояла так немного, глядя ему вслед, заметила неприкаянно стоящую рядом с мужиками Наташку и резко крикнула:
- Наташка, а ну быстро домой!... Быстро, я сказала! – сделав едва заметную паузу, Нина резко развернулась и скрылась за дверью. Но не успела дверь затвориться, как из-за нее выглянула Ленушка, показала сестре язык и тут же исчезла. Наташка вздохнула и послушно побрела в заданном направлении. Зайдя на крыльцо и взявшись за ручку двери, девочка оглянулась в надежде еще раз увидеть Володю, но поняла, что опоздала: Володя был уже дома. Зато она успела заметить, как из прогона между домами вышли деревенские пацаны, промышлявшие где-то весь вечер. Впереди шел Колька, лихо сжимая в зубах светящуюся яркой точкой сигарету. Увидев среди мужиков отца, он было дернулся, но не остановился и сигарету не спрятал, как делал это год и, тем более, два года назад. Видимо, вспомнил, что ему уже четырнадцать, и это круто! Пора легализоваться… Хотя слова этого Колька, конечно, не знал, но мысль его была именно такой.

                х                х                х

Август следующего лета выдался погожим и, ночами – звездным. Володя с Мариной работали, но в деревню приезжали часто: каждые выходные и вечерами – в будни. В огороде дозревала картошка, овощи и корнеплоды, а сорняки росли, как на дрожжах. Пололи, рыхлили: в выходные – почти целый день, а в будни - по вечерам, допоздна. Когда ночь окончательно вступала в свои права, Марина перебиралась в дом - заниматься по хозяйству – на кухне, а Володя, поужинав, выходил на улицу – посидеть на лавочке после трудового дня и расслабиться. Но расслабиться ему не давали. Соседская детвора под предводительством Наташки тут же окружала его, и начинался разговор о вещах и событиях, интересных и неожиданных. Наташка всегда старалась сесть рядом с Володей, как бы невзначай прижималась к нему и спрашивала, спрашивала… Володя рассказал и о своем детстве и о службе в армии, и о своих спортивных, не очень-то и весомых, достижениях, но Наташка все повторяла и повторяла свою, ставшую уже дежурной, фразу. - Дядя Вова, расскажите что-нибудь!... Остальные дети были не столь внимательны, но слушали с интересом, время от времени отвлекаясь на свои ребячьи игры. Когда небо заполняли звезды, разговор приобретал астрономический уклон. Володя в детстве увлекался астрономией и греческой мифологией и неплохо знал звезды и созвездия, о которых и рассказывал, в основном, той же Наташке, так как остальные дети к этому времени уже начинали зазываться родителями по домам.  Лишь однажды все сидели допоздна, наблюдали метеорный поток Персеид.
В один из вечеров, когда звезды далекими огнями разнообразной яркости уже давно прокололи небосвод, на лавочке остались Володя и Наташка. Помолчали, но очень немного. Наташка первой не выдержала тишины:
- Дядя Вова, откуда Вы все знаете?...
Володя пожал плечами:
- Я в детстве, да и позже очень много читал, наверное, тысячи книг, все, что было дома, а у нас была... Да и сейчас осталась большая библиотека. Отец собирал.
- А я читать не люблю. Вот математика – другое дело. А читать – нет. Только то, что в школе задают.
- Ну и зря… - Наташкины слова Володе не понравились, и он заскучал, хотя слова о математике его, все же, порадовали. А Наташка продолжила:
- Дядя Вова, сентябрь скоро. Уже не получится за звездами каждый вечер наблюдать. Вы, наверное, только в выходные приезжать будете?
- Скорее всего, - согласился Володя.
- А давайте номерами телефонов поделимся! Можно будет звонить друг другу.
- Зачем? – прикинулся простачком Володя, хотя ему стало интересно – а что ответит Наташка?
- Ну-у-у-у… - Наташка явно растерялась.
- Ладно, набирай, - согласился Володя и подумал, - А, вдруг, в самом деле пригодится…
Наташка достала мобильник, и он продиктовал свой номер, а потом продолжил:
- Мой телефон дома. Завтра мне позвонишь, часов в десять. Тогда твой номер и запомню.
- А почему завтра в десять, - не поняла Наташка, - Вы же на работе будете…
- Вот именно, - коротко ответил Володя и замолчал.
- Ну, позвоню… - и, почти без паузы, - Дядя Вова, а Вам со мной интересно?
- Конечно! Иначе бы не сидел, наверное, здесь, - с готовностью подтвердил тот, а сам подумал, - И куда меня заносит? И что я тут делаю?... Ответ напрашивался сам собой, но Володя никак не мог смириться с мыслью, что эта стройная, симпатичная девочка занимает все больше и больше места в его жизни, а, если еще точнее – в его сердце.
- Эт-то хорошо! – ответ явно порадовал собеседницу…
Неожиданно дверь Володиного дома отворилась, и на улицу выглянула Марина. Она внимательно посмотрела на парочку, хорошо видимую в свете ближайшего фонаря и сказала с явно выраженным металлическим оттенком в голосе:
- Вова, ты инструмент убрал? Задние ворота закрыл?
- Нет еще, - спохватился Володя, - Сейчас уберу и закрою… - он резко поднялся с лавочки и, сделав едва заметный прощальный жест ладонью в сторону Наташки, уверенно направился к дому. И даже самый внимательный наблюдатель, даже жена, не заметил бы и, конечно, не понял, что сердце Володи вот-вот разорвется на две одинаковых половинки.

Несколько лет прошли незаметно, будто их и не было. Ничего не менялось в деревне, если не считать еще двух умерших мужиков и нескольких построенных «крутыми»  новоселами основательных коттеджей.
Очередная осень пришла, как всегда, неожиданно. Страна, одуревшая от калейдоскопа событий, с невероятной быстротой сменявших друг друга на протяжении последних пятнадцати лет, с надеждой готовилась к переходу в новый век. В конце августа резко похолодало, голубое небо куда-то пропало, посыпали холодные дожди. Жители, не успевшие выкопать картошку, в числе  которых оказалось и семейство Кустовых, грустно смотрели в залитые дождем окна. Народу в избе, по сравнению с прошлыми годами, заметно поубавилось. Колька в далеком Приморье служил срочную на морфлоте. Наташка, поступившая в городе в учебное заведение с непривычным названием «колледж», ожидалась только к вечеру. А от умершей два года назад бабушки осталась лишь фотография на стене. Ленушка сидела за столом и делала уроки, постоянно поглядывая в окно. Нина, еще больше располневшая, грузно сидела на диване, и взгляд ее тоже то и дело упирался в оконный проем. Кустик, заметно постаревший и ставший, как будто, еще ниже, вытащил из-за дивана потрепанную гармошку, уселся рядом с женой, растянул меха и пропел надрывно и устало, как бы из последних сил:
Подойду я к лавочке
И подсяду к Клавочке,
Привалюсь к ее плечу,
Извини, скажу, шучу!...
Не напелся еще… - устало прокомментировала частушку Нина, - Только шутить теперь и можешь…
Кустик было дернулся, чтобы ответить, но так ничего и не сказал, опустил голову на гармонь и замер.
Неожиданно Ленушка вскочила, подбежала к окну и возбужденно затараторила, - Ой, дядя Вова приехал… Привез кого-то… Ой, Наташку из города привез! Ничего себе!
- Наташку? – Нина  тяжело встала с дивана и подошла к окну, - Совсем девка сдурела! Хоть бы ты ей мозги вставил! – обернулась она к мужу.
- Дело молодое… - лениво отмахнулся Кустик.
- Какое молодое! – возмутилась еще больше Нина, - Женатого мужика обхаживает!... И Вовка хорош! Куда Марина смотрит?!
- В огород она смотрит, - встрепенулся Кустик, - Насажала… А теперь полет каждый вечер. До темна. Вчера шел затемно мимо них, дождь порет, а она плащ натянула, с капюшоном, и все копается, копается. До мужа тут… Вовка корзины с травой только успевает на зады таскать!
- Да куды же без огорода-то? – возмущенно всплеснула руками Нина, - С ее зарплатой-то… Нина не успела закончить фразу, как в избу шумно влетела, мокрая, но разгоряченная и возбужденная, с довольной улыбкой на лице, Наташка.
- Приветик! – крикнула она с порога.
- Заприветилась! – осадила ее мать, - Ты чего это к Володьке-то все клеишься? Уже и в машине с ним разъезжаешь!
- А я-то тут при чем! – возмутилась Наташка, - Я на остановке стояла, автобуса ждала, а дядя Вова мимо проезжал, меня заметил и остановился…
- Как же, заметил! – не сдавалась Нина, - Таким дождем разве усмотришь что?
- А он усмотрел! – Наташка, гордо задрав нос, прошествовала в комнату.
- Врет она все! Созвонились они, - неожиданно подала голос Ленушка, - У Наташки дядин Володин номер в телефоне есть. Я видела!
- Дура! – Наташка переступившая уже было порог, мгновенно развернулась и  двинулась в сторону сестры, но мать встала меж дочерьми, - А ну, кыш!...
А в это время, в соседнем доме, Володя меланхолично снимал мокрую куртку, ботинки, пытался слушать оживленно тараторившую что-то жену и одновременно думал о сидевшей рядом с ним в его машине несколько минут назад Наташе. Четко понимая, что у него с Наташей ничего не будет и быть не может.

                х                х                х

Первые годы нового века, а, точнее, нового тысячелетия, ничем не отличались от предыдущих. Страна, под руководством нового, молодого Президента, только-только выбралась из инфляционных, дефолтовых, бандитских девяностых и тяжело, с огромным напрягом раскочегаривала неповоротливые колеса новой экономики. А деревня, ожившая было после развала Союза, стремительно старела и слабела, теряя, одного за другим,  коренных жителей, давно перешагнувших рубеж пенсионного возраста. Деревенское стадо неудержимо таяло, как теплый весенний снег. Бычков и телок не заводили, а коров либо резали, либо продавали на мясо наезжавшим с областного центра предпринимателям. Кустовы же забили свою корову еще раньше – сразу после смерти бабушки. Ходить за коровой стало некому – тогда Костя с Ниной еще работали…
В погожий, но далеко не теплый будний день середины октября деревня хоронила Кустика. Последний год он сильно ослаб и мучался болями. Какими – не говорил. Да и кому жаловаться-то? Дома – жена, да Ленушка, в сентябре приехавшая из города, где работала продавщицей в промтоварном магазине, но, как сказала, не сработалась с коллективом. Много позже, когда отец давно уже лежал в земле сырой, она призналась матери, что прихватила в подсобке из сумки одной из продавщиц кошелек, призывно торчащий наружу, и в тот же день была вычислена и мгновенно уволена, хорошо, что не побита. Хозяйка магазина так и сказала: - Паршивой овце в стаде не место! Ленушка почти месяц сидела дома, свыкаясь с мыслью, что путь у нее один – дояркой на ферму. В конце концов, туда и устроилась, не подозревая, что через полгода хозяева подгонят к ферме огромные фуры, погрузят в них весь скот и увезут в неизвестном направлении, оставив осиротевшие корпуса на разграбление местным жителям.
Колька, несколько лет назад отслуживший срочную службу, поработал в одном месте, в другом, быстро увольнялся, а на вопросы матери о причинах увольнений отвечал однозначно и односложно: - Все - козлы!... Стал пропадать на день, два и каждый раз появлялся с деньгами. Теперь выпивал на свои и денег у матери не требовал, как в первое время после демобилизации. Пил все чаще, «забурел» окончательно, но вскоре все прояснилось: на милицейской «Ниве» приехал участковый с двумя милицейскими чинами, пьяного в стельку Кольку повязали и увезли в СИЗО. Оказалось, что за ним и его «друганами» из близлежащих деревень тянется целый хвост краж из магазинов, у сельчан и единственного в округе фельдшерского пункта.
Наташка… Здесь все оказалось гораздо лучше: после окончания колледжа устроилась в областном центре в какое-то торговое ООО помощником бухгалтера, быстро разобралась в не очень-то и сложной бухгалтерии, понравилась начальству своим усердием и способностью быстро схватывать информацию, потом понравилась холостому инженеру по маркетингу, и, после быстротечного романа, вышла замуж, таким образом «зацепившись» в городе, чего четко хотела с очень ранней юности, фактически, с детства.
А о том, как Кустик закончил счеты с земным существованием, долго судачили бабки по соседним деревням. Вышедший на пенсию Костя «пил по черному», пропивая почти все пенсионные деньги. Нина иногда успевала выцарапать у него часть пенсии, но это удавалось далеко не каждый месяц. В очередной раз приняв солидную дозу «лекарства» от болей, действительно его мучавших, он, в отсутствие жены, залез, непонятно – зачем, в нетопленную три дня русскую печь, да в ней и представился. Зачем он туда полез, что искал – так и осталось загадкой. Хотя жену, наблюдавшую много лет его чудачества, это не удивило. Обнаружив мужа в печи, которую собралась затапливать, она спокойно сходила за соседскими мужиками, и те с большим трудом вытащили мертвого Кустика, всего в саже, наружу…
- Как жил, так и помер… - только и сказала жена, устало махнув рукой. Но на похоронах голосила и причитала исправно, как полагается. А, уже успокоившись, беззлобно рассказывала соседкам, как, много лет тому, Костя назвал их козу Нинкой и, находясь в подпитии, крыл ее матюгами почем зря, имея в виду, конечно, достававшую его своими постоянными придирками, «любимую» супругу…
Похоронная процессия медленно двигалась по деревенской улице к ожидавшему в конце деревни катафалку. День был будний, но провожающих оказалось немало. Пенсионеры собрались без проблем, а работавшие взяли отгулы. Прибыли родственники с соседних деревень. Немного пополневший и слегка поседевший за последние несколько лет Володя, вернее, имея в виду уже немалый возраст, Владимир Викторович, отпросившийся у начальства на полдня, шел, в числе других мужиков, рядом с гробом, время от времени меняя одного из несущих. Непосредственно за гробом находились члены семьи, дальше – ближайшие родственники. Беременная Наташа шла под руку с мужем, опустив глаза, но, однако, поднимая их иногда, и тогда ее взгляд тут же упирался в Володину спину. Она пыталась смотреть в сторону, опускала глаза и шла так некоторое время, но глаза сами собой поднимались и опять искали в толпе знакомую фигуру.
Володя, в какой-то момент случайно оглянувшись, заметил взгляд Наташи, однако ничего, кроме досады, этот взгляд не вызвал.  Чувство, щемившее сердце много лет, уже почти отпустило, оставались какие-то последние обрывки, осколки, медленно, но верно сходившие на окончательное «нет». Больше он не оборачивался. Только один раз, немного скосив глаза в сторону, он посмотрел на идущую сбоку от процессии жену, и сердце его наполнилось теплом и спокойствием.
Процессия медленно доползла до околицы и остановилась перед катафалком. Гроб с телом и отдельно крышку споро загрузили во внутрь, и, после короткой паузы, процессия, уже на колесах, состоящая уже не только из катафалка, но и из автобуса и десятка легковушек, в основном, иномарок, двинулась дальше, проследовала мимо стыдливо прячущихся в зарослях бурьяна приземистых зданий фермы и продолжила движение среди неотвратимо обступающих дорогу зарослей ольхи, мимо молодых сосенок, и едва заметных прутиков уже потерявших листву юных березок, тут и там вылезавших из не кошеной травы на давно запущенных лугах по обе стороны дороги.
Неожиданно в пойме, примерно в полукилометре от дороги, раздался выстрел. Со старицы сорвались в небо несколько явно запоздавших с отлетом на юг уток. Хлестко ударили еще несколько выстрелов. Две или три утки упали. Остальные, на бреющем полете, унеслись в сторону реки. – На излете! – подумал, смотря в боковое окно своего «Хундая», Володя, хотя, какой уж тут излет! Наоборот – взлет. Но слово «излет» упрямо не хотело уходить из головы. Здесь был какой-то другой, высший смысл. И подумалось Володе совсем не об утках, а, почему-то, о Кустике и, еще о чем-то гораздо большем и серьезном…
 – Ничего, прорвемся! – подумал он, бережно, но, одновременно,  крепко сжав руль, - Все будет хорошо…