Франческа и Пётр

Рассказ.

Петр Ильич Чайковский, играя расходящиеся пассажи из своего «Первого фортепьянного концерта», возмущается:
—И что ему не нравится?.. Пассажи, как пассажи!.. Руки, видите ли, боится сломать!.. Привык играть восходящие и нисходящие, а расходящиеся для него трудны… Музыка тоже не стоит на месте…
Модест Ильич сидит, откинувшись на спинку кресла, и внимательно слушает брата. Когда тот немного успокаивается, Модест Ильич начинает осторожно, словно малого ребенка, успокаивать:
—Полно тебе, Петр… Мало ли кому чего не нравится… И Бетховена не сразу и не всего приняли… И Моцарт с трудом пробивался к славе… А Бизе?.. Твой любимый Бизе?.. Как смеялись над ним?.. И до сих пор издеваются… Да, что говорить, все великие мира сего с кровью и потом прокладывали свой путь к славе… А ты у нас счастливчик. Твой концерт, первый в твоей жизни, а какой успех, как прославил он тебя!.. Папа очень тобой гордится…
—Пойми Модя, обидно то, что человек, на которого ты молишься, жестоко ранит тебя издевками! — сетует Петр Ильич брату.
—Мне кажется, Николай Григорьевич изменит свой взгляд на твой концерт… Все–таки он музыкант «от бога», и пианистов таких можно по пальцам пересчитать… А вот как быть с посвящением?.. Он, наверно, обиделся, что ты вычеркнул его имя и вписал Ганса фон Бюлова…
—Как бы уважительно и трепетно не относился я к Рубинштейну, — уже спокойно продолжал беседу Петр Ильич, — тем не менее, вздорного отношения к моему детищу я терпеть не намерен… А Ганс фон Бюлов сразу оценил мой концерт по–достоинству… Да ты и сам знаешь об этом из прессы…
—Верно! Газеты пишут о триумфе! Особенный успех выпал на долю исполнения концерта в Соединенных Штатах! — загорелся, было, Модест Ильич и тут же сник. — Все же нехорошо получилось с посвящением… Николай Григорьевич, наверно, сильно обиделся…
—Ничего!.. Впредь наука будет! — порывисто ответил Петр Ильич, резко встал из–за рояля и быстро заходил по комнате из угла в угол.
Брат недоуменно следит за ним. В конце концов, не выдержав напряжения, спрашивает:
—Петр!.. Что с тобой?.. Что ты мечешься, как угорелая кошка?
Петр Ильич резко останавливается около брата и пристально смотрит ему в глаза:
—Модя!.. Я сейчас чувствую в себе такой прилив сил!.. Как выплеснуть все это наружу?.. Мне сейчас надо какую–нибудь драматическую тему, чтобы излить душу… У тебя, ведь, что–то есть на примете, я знаю…
—Дай подумать… А, что если «Гамлет»?.. Как?.. Устраивает тебя?.. — и через паузу продолжает. — Я на днях закончил чтение «Божественной комедии» Данте… Какая глубина!.. Какой трагизм!.. Ты не читал?..
—Нет!..
—А ты почитай!.. Меня особенно заинтересовала пятая глава в первой части… Потрясающая вещь! Без слез невозможно читать! И вообще вся первая часть под названием «Ад» повергнет тебя в такую пучину несчастий и трагедий, от которых ты не сразу оправишься. Если хочешь, я завтра принесу тебе книгу…
Петр Ильич в знак согласия кивает головой.
На другой день, прочитав указанную Модестом главу, Петр Ильич глубоко задумался: «Так ведь это моя несостоявшаяся любовь!.. Это у меня ее отняли!.. Милая моя Дезире!» Глаза его наполнились влагой. Петр Ильич быстро сел за рояль, и полилась грустная мелодия… Мелодия росла, разливалась, словно река, ширилась, захватывая все пространство вокруг, и ввергая в водоворот все, что оказывалось на ее пути…
Глубоко за полночь на одном дыхании закончил Петр Ильич свое новое произведение. В это время суток ему никто не мешал, и он был счастлив… Когда музыка стихла, наступила гробовая тишина, заполнившая все уголки дома. Петр Ильич боялся пошевелиться. Ему стало страшно от этой тишины.
Слуга Алексей, привыкший к тому, что барин «громыхает» по ночам на своем рояле, подождав немного, понял, что надо пойти уложить хозяина в постель. Он тихо вошел в комнату, где музицировал Петр Ильич и увидел, что тот сидит за роялем с заплаканными глазами. Подобное повторялось часто, и Алексей уже успел привыкнуть к подобным сценам.
—Петр Ильич! — мягко и полураспевно заговорил Алексей, словно утешая плачущего малыша. — Что ж Вы так себя истязаете?..
При первых словах слуги Петр Ильич вздрогнул от неожиданности, но, быстро справившись, повернул к нему заплаканное лицо:
—Алеша!.. Алеша! — снова заплакал Петр Ильич от нахлынувших чувств. — Как им плохо!.. — Он уткнулся в плечо подошедшего вплотную Алексея и безутешно заплакал.
С детских лет звуки фортепьяно не давали юному музыканту спокойно слушать различные созвучия аккордов. Этот богатый гармоническими звуковыми красками инструмент держал маленького Петю в постоянном напряжении и теперь, будучи взрослым мужчиной тридцати пяти лет, Петр Ильич продолжал трепетать от нагромождений обертонов, издаваемых этим уникальным инструментом под названием фортепьяно.

Петр Ильич лежит на спине при слабом лунном свете, глядит в потолок и долго не может заснуть. В голове громоздятся звуки только что сочиненной фантазии, которую он назвал «Франческа да Римини». Мысленно проигрывая снова и снова все произведение, Петр Ильич, наконец, задумался: «Как началась дружба двух молодых людей? Как возникла та глубокая любовь, что увела их в такую бездну несчастий?». Он думает о себе, о своей любви к Дезире Арто, о людях, которые помешали его счастью с любимым человеком; мысленно ставит он себя на место Паоло, а место Франчески занимает его горячо любимая Дезире, по–настоящему первая его любовь, так жестоко отнятая у него.
Наступило серое утро. Никто не тревожил Петра Ильича. Слуга привык к поздним пробуждениям барина и тоже, чтобы не шуметь, предпочитал нежиться в постели в соседней комнате. Веки у Петра Ильича стали смежаться; молодой организм требовал отдыха…

Жители города Римини на берегу Адриатического моря: рыбаки, ремесленники по дереву, металлу и, конечно же, моряки на городской площади празднуют день святого Франческо, в честь которого только что закончено строительство собора. Народ лихо отплясывает тарантеллу, кружась, как волчки, на одном месте. Музыканты стараются вовсю. Веселье в самом разгаре.
Пятнадцатилетний юноша Петя встречается взглядом с задорно танцующей молодой девушкой. Яркий румянец от безудержного ритма тарантеллы и широкая белозубая улыбка дразнят Петю, приглашают принять участие во всеобщем веселье. Дружба между молодыми людьми, а затем и любовь возникают сразу. После танцев на площади молодые люди долго гуляют по вечерней набережной, слушая рокот морских волн.
—Странно!.. — удивляется Петя. — Такая тишина вокруг. Ни один листик на деревьях не колыхнется, а море шумит штормовыми волнами.
—Наше море похоже на большое корыто, — весело отвечает Франческа. — Если на одном конце поднять волну, то она скоро придет в другой конец, а затем вернется назад, и так до тех пор, пока не успокоится. Это значит, что где–то прошел шторм…
—Откуда ты все это знаешь? — интересуется Петя.
—Мне об этом папа рассказывал, когда мы с ним однажды плавали на лодке.
Петя с восхищением смотрит на Франческу. Ему родители никогда не разрешали подобного; богатая семья, строгие нравы не позволяли детям совершать «глупости», которые сродни рыбакам да морякам. А Петя всегда мечтал о море, о путешествии по синим волнам.
Дезире!.. Можно мне с тобой прокатиться на лодке? — робко спрашивает он у девушки.
—Как ты меня назвал? — удивляется она.
—Дезире!.. — смутился Петя.
—Меня зовут Франческа…
—А… мне показалось… — замялся юноша.
—У тебя есть знакомая по имени… Как ты сказал?..
—Нет, нет, — заторопился Петя. — Нет у меня никаких знакомых… Ты первая и… единственная, — окончательно смутился Петя.
Франческа заулыбалась. Ей нравилось, что новый знакомый такой застенчивый, стеснительный и, в то же время, такой милый паренек.
—Паоло!.. Давай, завтра утром приходи на берег к причалу… Придешь?..
—Приду! — быстро соглашается Петя.
«Почему она назвала меня Паоло? — думает он. — А, впрочем, какая разница, Петя или Паоло!»
Горячая дружба молодых людей быстро переросла в любовь и уже требовала ежедневных встреч, бесконечных бесед, прогулок, во время которых они, крепко взявшись за руки, не хотели расставаться ни на миг, и словно электрический ток пульсировал от одного к другому и обратно через крепко переплетенные пальцами ладони. Но счастье продолжалось не долго. Однажды за ними подсмотрел старший брат Пети. Ему сразу бросилась в глаза красота девушки, и он уже неотступно следовал за молодой парой, ничего и никого не замечающей, опьяненной своей любовью.
В очередной раз, придя на свидание, назначенное у собора святого Сан — Франческо, Петя ходил взад и вперед, уперев взгляд в землю, бесцельно отшвыривая ногой маленькие камешки на дороге. Торжественное шествие свадебного кортежа привлекло его внимание. Всмотревшись, он увидел своего брата в роли жениха. Это был Николай! После смерти отца, в доме он был за старшего и командовал всем и всеми. «Странно, почему он горбатый? Почему лицо у него сегодня такое угрюмое?» Мысли по поводу брата были прерваны, когда Петя разглядел под вуалью, накинутой на голову невесты… свою Дезире!.. Да, да!.. Это была она — его любимая Дезире, или Франческа, как она себя называла. Девушка шла, понурив голову, и лицо ее было все в слезах. Петя хотел остановить эту несправедливость и бросился навстречу торжественному шествию, но Николай властно вытянул руку вперед, как бы останавливая брата и, ни слова не говоря, строго посмотрел в его сторону. Петя замер на месте, не смея ослушаться старшего брата, и не имея сил пошевелиться, словно каменная стена зажала его со всех сторон, и даже дышать стало тяжело. Он хотел кричать о несправедливости, которая творилась у него на глазах, но голос совершенно исчез, и губы лишь с трудом шевелились. «Какая несправедливость!» — стонал Петя и горячие слезы бежали по его щекам…
Очнувшись ото сна, Петр Ильич потрогал свои щеки. Они были мокрыми; вытирать их не стал, и через некоторое время щеки покрылись соленой коркой. Полежав немного с открытыми глазами, окончательно успокоился и не заметил, как снова провалился в сон.

Длинная вереница людей разных возрастов и сословий, теснясь друг за другом, стоят в огромной очереди. Это души недавно умерших. Мимо, размеренным шагом проходит тень Вергилия, а рядом, поспешая, торопится Данте — живой человек. Первый круг «Ада» они посетили. Данте решил описать жизнь после смерти и с трудом уговорил Вергилия провести по всем закоулкам загробной жизни. Вергилий предупредил, что увиденное трудно будет пережить, и хватит ли у него — Данте сил и воли. Но просьбы были настолько горячими, что Вергилий согласился помочь другу — поэту, так как и сам когда–то был неплохим поэтом. Правда, все это было очень давно, и сейчас от Вергилия осталась одна тень.
Скоро подошли к вратам во второй круг «Ада». Здесь командовал Минос. Когда–то на острове Крит у него было могучее государство, и он считался одним из справедливых правителей на земле. Когда пришло время смерти, бог призвал его душу к себе и поручил ответственное дело — сортировать по–справедливости людей, попавших в «Ад». Ему поручалось из общей массы отсеивать тех, кто совершил прелюбодеяние, супружескую неверность и измену. Хоть и не очень строгое, но довольно жестокое наказание несли души этих грешников. В остальных кругах «Ада» наказания росли пропорционально грехам. Здесь же, во втором круге, наказанием был сильный вихрь, который подхватывал легкие, невесомые души грешников сразу, как только Минос впускал их через врата. Ветер со страшным завыванием и свистом уносил несчастных вверх, туда, где серое облако, состоящее из подобных, не совсем прозрачных, тел, стремительно неслось к высоким скалам. Казалось, что ветер швырнет это скопище грешников и разобьет о камни, но в последний момент другая струя воздуха подхватывала серое облако и, обогнув скалы, оно неслось уже обратно, туда, где стояли Вергилий и Данте. Когда облако пролетало у них над головами, Данте испугался страшного воя и стона пролетавших мимо душ. Ужас, охвативший поэта, ослабел лишь с удалением этого облака. В том и было наказание, чтобы души не знали покоя и отдыха от бешеной гонки и страха, что их вот–вот швырнут о стены гранитных скал.
В очередной раз, в пролетавшем над поэтом облаке, Данте различил двух совсем юных молодых людей, крепко слившихся в объятьях друг друга. Эта пара была настолько юная и прекрасная, что Данте не удержался и попросил Вергилия каким–нибудь способом призвать их к себе и расспросить, за что они несут здесь наказание, за какие грехи. Вергилий согласился, и через некоторое время, из пролетавшего мимо облака, он выхватил этих двоих, что так заинтересовали Данте. Это были души Пети и Дезире. От подземельного холода они крепко прижались друг к другу, пытаясь хоть как–то согреться; глаза были полны слез и мольбы. Им обоим показалось, что пришло, наконец, избавление от страшных мук. Петя поднял взгляд и… «О, радость!» Перед ним родной брат Модест, но почему–то выглядит очень уж взрослым. «Ведь он младше меня на десять лет, — думает Петя, — Когда же он успел состариться?» Петя хочет радостно кричать: «Модя!.. Милый брат, Модя!» Словно предвидя это восклицание, мужчина опережает:
—Данте! — называет он себя, — Оливьери! — и тут же представляет молодой паре своего спутника. — А это Вергилий… Поэт… Расскажите мне, как и за что вы сюда попали…
—Петя, было, поспешил рассказать о несчастье, постигшем их, но Дезире крепко сжала его ладонь, чтобы он помолчал, и начала свой рассказ:
—Я сразу влюбилась в Паоло, как только впервые встретилась с ним. Предо мной стоял скромный, застенчивый юноша, к тому же очень миловидный…
—Я тоже сразу полюбил Франческу, — заторопился Петя, боясь, что ему не дадут сказать сокровенное…
—Мы подолгу гуляли вместе, — продолжала Франческа, — и дружба наша день ото дня крепла… Мы уже не могли жить друг без друга не то, что ни одного дня, а даже часа не проходило в расставании. Только, только попрощаемся и уже опять спешим на встречу друг с другом. Однажды мы вышли в море на лодке, хотя Паоло это было запрещено. Если бы вы видели, как он радовался!
—Я сначала боялся и крепко держался за борта лодки, — торопливо начал рассказывать Петя. — Потом Франческа уронила за борт весло и долго не могла поймать его в воде. Она выпрыгнула из лодки за веслом, а я сильно испугался, но все обошлось. Франческа такая смелая и ловкая…
—Грести мне пришлось одной, так как Паоло совершенно не владел искусством управления лодкой, — снова заговорила Франческа.
Данте внимательно слушал сбивчивый рассказ юной пары и все более восхищался Франческой: «Какая сильная натура!» — удивлялся он. Вергилий, стоявший рядом, одобрительно кивал мыслям Данте.
—Мы были так счастливы, — продолжала Франческа, — что ничего вокруг не замечали, и это сыграло с нами злую шутку… Много завистливых глаз выказывали, порой, злобу и ненависть. Старший брат Паоло вообще задумал нас разлучить. Мой отец нуждался в некоей, довольно приличной сумме денег, и брат Паоло любезно предложил их моему отцу, договорившись о сроках возврата долга. Через некоторое время, не дожидаясь истечения срока, он потребовал деньги назад, а когда отец признался в несостоятельности так рано оплатить долг, было выдвинуто требование расплатиться мной… Отец сильно любил меня и знал, что я и Паоло не можем жить друг без друга. Но делать было нечего… Так нас разлучили…
—Мой брат последний негодяй! — зарыдал Петя, для которого эти воспоминания были самыми тягостными.
—Так я вошла в их дом, — продолжала Франческа. — И хотя с Паоло мы стали видеться ежедневно, это было настолько горько и тяжело, что словами невозможно передать. Комок к горлу подступал ежеминутно, и я очень часто плакала. Паоло видел мое состояние и убегал в глубь сада, где утешал себя слезами… Это продолжалось ежедневно… Однажды мой ненавистный супруг уехал по своим делам в другой город… Наконец, мы остались одни. Боже!.. Как сладостно было нам, обнявшись, сливаться в долгом поцелуе. Мы словно выпивали по глотку соленой воды и, чтобы утолить жажду, должны были пить и пить… Поцелуи наши были бесконечными. Это было для нас таким наслаждением!.. На траве, среди зарослей винограда, под горячими лучами солнца мы нежились и купались во взаимных ласках. Нашим любовным играм, казалось, не будет конца, когда, совершенно неожиданно, появился мой супруг. Увидев нас, слившихся в объятьях друг друга, он выхватил кинжал и вонзил его в спину ничего не подозревавшего Паоло. Я громко закричала от испуга, но тут же получила удар в грудь тем же кинжалом, на котором была кровь моего возлюбленного… Последний раз увидела я перекошенное злобой лицо ненавистного супруга. Какое счастье, что, наконец, рассталась с ненавистным мне созданием.
Во время всего рассказа Франчески Петя горько плакал и крепко держал в своих объятьях любимую. Кончив рассказ, Франческа тоже обняла Паоло. Они слились в поцелуе, и Вергилий отпустил их в пролетавшее мимо облако, состоящее из грешных душ, стенающих и вопящих о пощаде. В общий стон грешников влились душераздирающие крики Пети и Франчески. Вергилий проводил их долгим взглядом, пока облако не скрылось за дальними скалами. Когда он повернулся к Данте, чтобы продолжить путешествие в следующий круг «Ада», то увидел поэта лежащим на земле. От услышанного рассказа молодой пары Данте потерял сознание и упал в глубокий обморок.

Слуга Алексей сквозь чуткий сон услыхал крик в соседней комнате. Некоторое время полежал, не вылезая из теплой постели, чутко прислушиваясь и все–таки решил проверить: «Показалось, или нет?» В длинной ночной рубахе и шлепанцах приоткрыл дверь, прислушался и, ничего не услыхав, бесшумно подошел к кровати, где спал барин, и увидел его с открытыми глазами.
—Звали, Петр Ильич? — тихонько спросил Алексей.
—Нет, — так же негромко ответил Петр Ильич. Глаза его были полны слез.
Что–нибудь приснилось? — осторожно продолжал расспрашивать слуга.
Петр Ильич молчал. Не дождавшись ответа, Алексей философски заметил:
—Жениться Вам надо…
—Пожалуй… — со вздохом ответил Петр Ильич. Сейчас он думал о крепкой, сильной любви и такой трагичной, какая была у него с Дезире Арто самой любимой, самой желанной…