По щучьему велению

Почти сказка.

Емельян Федотыч рыбак со стажем. С тех пор, как он выловил волшебную щуку, из речки, что петляет мимо его деревни, воды утекло много.
Сидел он как–то с удочкой на берегу озера, что в километре от деревни, и куда течет речка, в которой бабы белье полощут. Не то мечтал, не то просто дремал от малоклевья, и почувствовал, что потянул его кто–то с бережка в воду. Ну, мечты вместе с дремотой сразу куда–то и отлетели. Вцепился Емельян Федотыч в удилище, и стал напрягаться. Через некоторое время из воды показалась огромная щучья голова. Таких голов он еще не видывал. «Наверно, килограмм под сто потянет» — решил Емельян Федотыч, и стал более аккуратно вываживать трофей: леска–то была всего ничего — 0,2 миллиметра, да и мормышка, не ахти какая, к тому же и ржавая: вот–вот сломается. Совсем, было, к берегу подвел, как вдруг услыхал:
— Здравствуй, Емеля.
Емельян Федотыч вздрогнул от неожиданности, и оглянулся по сторонам. Но вокруг никого не было.
— Хватит башкой крутить. С тобой здороваются, а ты…
— Так енто ты говоришь со мной? — удивился наш рыболов. — Откеля ты меня знашь–то?
— Откеля!.. Сколько лет прошло, а ты как был неотесанным мужиком, так им и остался. Откеля!..
— Так енто тебя я тогда отпустил?
— Ну да, а кого ж еще–то? Кто еще с тобой так уважительно стал бы говорить? Только я — дура старая. Вот на старости лет опять попалась. Первый раз ты здорово огрел меня по голове.
— Постой, постой, как это огрел? Я по воду ходил, а ты сама в ведро ко мне сиганула.
— Ну да, как бы не так. Я стояла у проруби и мечтала, а ты тонкий ледок решил расколоть, да как хрястнешь ребром ведра мне по шее. Вот я с перепугу–то и «дала свечу», да прямо к тебе в ведро–то и угодила.
Разговорились, вспомнили старые времена.
— Я смотрю, ты, как ездил на печи, так и ездишь. Хоть бы мотоцикл купил себе, или, на худой конец, велосипед какой.
— Ты что, старая! Мне и на печи не худо: косточки знашь как прогреват. Да и радакюль замучил. Порой и разогнуться невмочь. А потом — горяченького чего захочется, так без проблем.
Щука подумала: «А ведь прав Емеля. И размышляет по — умному. Как все-таки время–то бежит», — и вздохнула:
— Ты б снял меня с крючка–то.
— А как насчет «По моему велению, по щучьему хотению»?
— Все–то ты, Емеля, перепутал. «По моему велению, а не по твоему». У тебя только одно хотение и было, а велела все я.
— Ну да, правду говоришь. Так как там насчет моего хотения?
— Знаешь Емеля, у меня сил только на три желания и осталось.
— Жаль отпускать тебя. Уж, больно, хороши котлеты из вашего брата получаются. Ну да ладно. Только вначале проверю, не обманывашь ли.
— Что ты, Емелюшка, да когда ж я тебя обманывала–то.
— Щас узнам. «По щучьему ве…»
— Нет, нет, Емеля, это заклинание давно уж не действует. Теперь я самолично выполняю желание. Давай, желай чего хочешь.
Емельян Федотыч даже разволновался, соображая, чего бы такого пожелать и, наконец, выпалил:
— Пусть в энтом озере будет не вода, а водка!
— Пожалуйста, — пожала плечами Щука и мотнула головой, мол, возьми стакан и попробуй.
Емельян Федотыч тут же последовал совету Щуки, а, отпив полстакана, крякнул от удовольствия.
— Добре!.. — немного подумав, сообразил, что когда–то водка иссякнет и ищи–свищи. — Давай, Щука, сделай так, чтобы в речке, которая вливается в энто озеро, тоже водка текла.
— Пожалуйста!
Емельян Федотыч зачерпнул стакан из речки и сделал хороший глоток.
— Ух, ты! Теперь всю деревню напою.
Взволнованный и радостный сидел он на берегу и мечтал о том, как мужики понесут ему много денег, и станет он предпринимателем.
— Емелюшка, не томи, родной, загадывай третье желание, а то мне тут в водке тяжело стало. Надо плыть в море.
Стал Емельян Федотыч думать, что бы еще такого пожелать. Но в голову, затуманенную выпитым, ничего не лезло.
— Знаешь что, — наконец придумал Емельян Федотыч, — налей стакан и плыви в свое море.
«Ну, Емельян Федотыч, и сволочь же ты, — думала Щука, отправляясь в море, — Так и подохнуть можно раньше времени».
Вода в речке была сплошная водка.
— И угораздило же меня выполнить Емелино желание, а главное — не осталось у меня никаких возможностей поменять это желание. Всё поистратила, старая дура!
И уж совсем было задохнулась в водке, как почувствовала свежую струю чистой, ключевой водицы. Не долго думая, повернула в протоку, что соединяла с другим озером, и через несколько минут радостная и счастливая бултыхалась в широких просторах большущего озера. Рыбешки всякой здесь было больше, чем предостаточно, и это радовало.
 Как–то пришел на берег озера порыбачить Емельян Федотыч. Закинул удочку, и стал ждать, когда клюнет любимый карасик. Уж больно вкусен он в жареном виде, да в сметанке, да под рюмочку. Мечтал, мечтал, да и заснул.
Тянет его кто–то, а кто, непонятно, да и тянут–то прямо в воду. Совсем весь с головой оказался в озере. Вода на дне холоднющая. Стал замерзать. Неуютно как–то Емельяну Федотычу. Откуда ни возьмись, подплывает Щука.
— Здравствуй, Емеля! Ты, я вижу, опять промышляешь рыбешкой. Мало тебе водки что ли? Так ты еще и рыбкой приторговываешь.
— Нет, Щука, это я для удовольствия. Да и рыбы–то здесь приличной нет. Всю сетями мужичье переловило.
— А ты, стало быть, уже не «мужичье»?
— Не–е, Щука, я теперь предприниматель, и даже, пожалуй, заводчик.
— Это как же так?
— Очень даже просто. Помнишь, ты мое желание исполнила? Так вот теперь я производителем стал.
— Быком что ли?
— Не о том я. Произвожу продукцию массового потребления. На нашей речке я запруду сделал, чтобы водка никуды не утекала. Качаю ее на заводик по производству…
— Постой, постой, какой заводик?
— Сейчас, все по–порядку. Как только в речке появилась водка, я эту речку быстренько приватизировал. Берега колючей проволокой обтянул, чтобы никто «на халяву» не смел попользоваться. За плотиной построил заводик, и в нем закупориваю продукцию. Благо, не надо до кондиции доводить, Спасибо тебе, родная.
— Где ж ты денег–то взял на строительство завода.
— Это не проблема. В банке ссуду взял на десять лет, а расплатился через два месяца. Больно уж хороша продукция. С руками отрывают. Еще раз спасибо, и до конца дней своих буду благодарить тебя.
Тут Щука, весьма польшенная, с удовольствием поковыряла пальцем в носу, достала оттуда «козла», и хотела, было, полакомиться, как тут же, вынырнувший откуда–то карасик, схватил лакомство, и был таков, оставив Щуку «с носом».
— Вот сволочь! Каждый раз из–под носа утаскивает. Стара я, видно, стала. Пора на покой.
— Так ты что меня сюда притащила, для того только, чтобы рассказать, что помирать пора?
— Нет, Емеля…
— Емельян Федотович!
— Ладно, хрен с тобой. Я что хочу сказать–то. Надо бы как–то вернуть все на свои места. В речке должна вода течь, а не водка. Плотину надо разобрать. Рыбам тоже где–то жить надо.
— А хохо–то ни хохо? Ишь ты, что удумала–то!
— При этих словах Щука покраснела от злости и хвостом своим такую пощечину влепила, что у Емели искры из глаз посыпались.
Емельян Федотыч в ужасе открыл глаза и потер рукой щеку, никак не понимая, что с ним произошло. Пальцы наткнулись на что–то мокрое и липкое. Это был птичий помет. Он проводил взглядом пролетавшую мимо стаю галок и подумал: «Хорошо, что коровы не летают».