Покаяние

Георгий Шелехов
ПОКАЯНИЕ.      
Юра неслышно подошел сзади и, посмотрев через плечо Софьи Андреевны, прочел список из пяти фамилий, написанный ровным, красивым почерком. «Опять, — подумал он. — Что бы это значило?» 
— Пообедаем? — бодро спросил Юра.
От неожиданности Софья Андреевна вздрогнула. Ей было неудобно перед зятем, что тот застал врасплох за столь щекотливым, как ей казалось, занятием, и она, быстро спрятав бумагу в карман, заторопилась накрывать на стол. У ней все было готово к приходу зятя. Юра работал в пяти минутах ходьбы от дома, и обеденный перерыв предпочитал проводить дома, нежели в институтской столовой. Дома его ждала заботливая теща с горячим супом, фирменными котлетами и обязательным винегретом. Готовить она умела. 
Сытно поев, Юра прилег на диван. Это уже стало ритуалом. «После сытного обеда, — любил пошутить он, — по закону Архимеда…» Растянувшись на диване, он прикрывал тыльной стороной ладони глаза и дремал минут пятнадцать — двадцать. Этого было достаточно для молодого организма. Отдохнув таким образом, Юра спешил на работу, а Софья Андреевна опять оставалась одна со своими мыслями и воспоминаниями, поджидая, когда вернуться с работы дочь и зять.
Дни шли за днями. Незаметно летели месяцы, годы. Софья Андреевна успела воспитать внучку, которая уже готовилась выйти замуж. Дочка успела окончить институт, аспирантуру, защитила диссертацию и готовила материал для штурма  докторской степени. Все шло своим чередом за исключением… В последнее время дочь стала замечать за матерью какие-то странности. Все чаще и чаще в карманах ее кофты, плаща, пальто и в потертой временем дамской сумочке Галина находила клочки бумаги, на которых аккуратным ровным почерком значились фамилии:
                Харитоненко
                Сахаров
                Ерофеев
                Кузнецов
                Славин
Галина стала строже обращаться с матерью, желая заставить ее встряхнуться и выбросить из головы всякую чепуху, которая лезет ей в голову от безделья.
— Посмотри сколько книг! — увещевала Галина свою мать. — Вся квартира заставлена книжными шкафами с подписными изданиями, а ты чёрти чем занимаешься, всё записочки какие–то пишешь!
Софья Андреевна, словно ребенок, протестовала, когда у ней забирали эти бумажки, но через некоторое время все карманы и потаенные уголки ее сумочки снова были заполнены бумажными клочками с этим загадочным списком из пяти фамилий. Странность её только этим и ограничивалась. В остальном Софья Андреевна была абсолютно нормальным человеком, без каких-либо отклонений, с ясным рассудком и не без юмора.
Однажды Юра принес домой книгу Натальи Сац «Жизнь — явление полосатое». Он любил читать воспоминания артистов, музыкантов, деятелей культуры и искусства. У него уже подобралась приличная библиотечка, которую он хранил в отдельном шкафу, где на полках стояли всевозможные справочники, энциклопедии, словари… Юра в шутку говорил: «В школе я учился отвратительно и теперь хочу наверстать упущенное». А увлёкся он предметами далеко не школьными и настолько серьезно, что мог с некоторыми большими специалистами по медицине, радиотехнике, музыке поговорить на равных и даже поспорить.
Книгу Натальи Сац Юра оставил на кухне, где целыми днями проводила свой досуг Софья Андреевна. Оставил книгу без всякого умысла и забыл про нее. Софья Андреевна читать книгу не стала. Учительница русского языка и литературы — она за свою жизнь столько прочитала, что, очевидно, на всю оставшуюся жизнь набила оскомину. Хотя трудно себе представить, как может опротиветь чтение книг. Книги — это словно наркотики. Стоит пристраститься к ним с детства, и они не отпустят тебя в течение всей жизни. Что еще может утолить жажду знаний? Только книга!
Безразлично полистав книгу, Софья Андреевна заинтересовалась лишь фотографиями из личного архива Натальи Сац, затем отложила в сторону и каким–то отрешенным голосом произнесла:
— Она жила у нас в Переборах…
Юра заканчивал обед стаканом клюквенного киселя и с интересом наблюдал за поведением Софьи Андреевны, за ее безразличным отношением к книге, к героине по прозвищу «Натаса», ко всему окружающему и, желая расшевелить тещу каким-нибудь интересным для нее разговором, спросил:
— А как вы попали в Переборы?
Юра имел в виду все семейство Софьи Андреевны: мужа, двоих детей и свекровь. Лицо тёщи осталось непроницаемым, и Юра подумал: «Не зря ли затеял этот разговор» В свою очередь Софья Андреевна размышляла: «Стоит ли ворошить прошлое» и через некоторое время заговорила негромким, словно ее могли подслушать, голосом:
— Юрий Михайлович родился и жил в центре Сормово в двухэтажном бревенчатом доме… Его снесли совсем недавно… Что–то там построили… Давно уже не была в Сормово…
Рассказ ее прерывался небольшими паузами. Она что-то вспоминала и боялась упустить самый незначительный штрих из всего, что помнила и хранила в памяти более полувека. Юра уже пожалел, что затеял этот разговор. Обеденный перерыв заканчивался, а уйти просто так «за здорово живешь» неудобно, да и когда ещё сможешь вызвать такую неразговорчивую женщину на откровенные воспоминания. Утешало то, что срочное задание на этот день Юра выполнил до обеда, и, в оставшееся до конца рабочего дня время, его больше не потревожат. «В случае чего, — думал он, — лаборант догадается позвонить ему домой».
— Отец у Горы, так звала я своего мужа, был купцом третьей гильдии, — продолжала Софья Андреевна свой рассказ. — Даже не купец, а так… купчишка… Небогатый был человек… Кроме сына у него было еще три дочери, жена, брат жены хромой и глухой от рождения, а также сестра отца, то есть тетя, дородная, но глупая старая дева… Всю эту ораву надо было прокормить… Михаил Прокопьевич хоть и бедный был купчишка, но честный и справедливый… В лавке у него товар был дешевый, но самый необходимый: соль, спички, гвозди, свечи, нитки… Короче, всякая ерунда, нужная в повседневной жизни, но на которой не разбогатеешь.
Софья Андреевна подняла взгляд на Юру и, убедившись, что тот внимательно слушает, продолжала:
— Денег в доме, как правило, бывало немного. Товар народ брал под получку, и все знали, что Михаил Прокопьевич всегда выручит и никогда не напомнит о долге… В лавку к нему ходил народ бедный, но не было случая, чтобы кто–то за что–то не уплатил… Я тебе рассказываю все это затем, чтобы ты понял, почему его не раскулачили в революцию… Перед тем, как прийти революции в Нижний Новгород, дело Михаила Прокопьевича совсем захирело. Товар народ весь разобрал, денег оборотных не было, и когда в Сормовском ревкоме решали вопрос, к кому следующему идти на экспроприацию имущества, то некоторые члены комитета сразу отвергли решение нагрянуть к купцу Коняшину. Так и вошел Михаил Прокопьевич со всем своим семейством в новую жизнь — в социализм…
Софья Андреевна взяла стакан с остывшим чаем и с удовольствием отпила половину. Она не любила горячий чай, а предпочитала чайный напиток. Юра терпеливо ждал. Он боялся даже пошевельнуться, чтобы не выказать нетерпение. Софья Андреевна почувствовала настоящий интерес зятя к ее рассказу и, не желая утомлять длинной паузой, продолжила:
— Все это мне рассказал Гора…
— А, почему Гора?.. — не выдержал Юра. — Ведь он Юрий Михайлович!..
— По–церковному Юрий, Георгий, Егор — это одно и то же. Вот от Егора и пошло производное Гора, а значит и Жора тоже. Вот сколько у тебя имен! — заключила Софья Андреевна.
— Значит, и я тоже могу называться Георгием и Егором? — развеселился Юра.
— Конечно, можешь… На Руси говорят: «Хоть горшком назови, только в печь не ставь». Можешь еще и Гогой называться…
— Нет уж, Гогой не хочу…
— Почему?.. Хорошее имя!..
— Были в древности Гог и Магог…
— Вон куда тебя занесло, — прервала Софья Андреевна Юру. — Павлик Морозов продал своего отца, но это не говорит о том, что теперь никого не надо называть Павлом. А сын Петра Первого Алексей?.. Он тоже предал своего отца… Так что же теперь и от имени Алеша надо отказаться?..
— Юра понял, что спор может далеко зайти и поэтому умолк и приготовился слушать.
— Познакомились мы на торжественном вечере, — продолжала Софья Андреевна. — Гора окончил Ленинградский строительный институт, получил диплом и назначение на стройку. Я, коренная ленинградка, на торжество попала совершенно случайно. Подруга уговорила пойти с ней. Ее парень, будущий муж, тоже в этот день получал диплом. На вечере меня и познакомили с Горой…
Софья Андреевна сделала глубокую паузу, затем пристально посмотрела Юре в глаза и спросила:
— Ты веришь в любовь с первого взгляда?..
— Д-да! — заикнулся от неожиданного вопроса Юра. — Мы с Галей как первый раз встретились, так больше и не расставались…
— Вот и мы так же. — Софья Андреевна была удовлетворена Юриным ответом. — А знаешь, что мне сказал в первый же вечер Гора?.. Он мне сказал: «Сонечка, поехали со мной на Тулому! Будем строить гидроэлектростанцию!» И я, не задумываясь, помчалась за ним… Бурная речка Тулома течет на Кольском полуострове. Чтобы снабдить Мурманск электроэнергией, партия и правительство вынесли постановление о строительстве… суровые края… строили заключенные… сколько народу полегло…
На Юру гипнотически подействовал, ставший суровым, голос Софьи Андреевны и ее рваные фразы. «Наверно не легко даются ей воспоминания», — подумал он и стал мысленно представлять условия жизни людей, сравнивая прочитанное у Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГе».
Софья Андреевна на минуту умолкла, а Юра продолжал жить суровой жизнью заключенных, не замечая паузы в рассказе.
— Что? — наконец, встрепенулся он.
Софья Андреевна пытливо смотрела на Юру, желая понять ход его мыслей. Допив остатки холодного чая, продолжала:
— Там у нас родился сын Витя… Ох, и намучалась я… ничего не умела: готовить, стирать, ухаживать за младенцем… Муж с утра до вечера на стройке, а стройка авральная «давай–давай!»… Жили в старой избушке. Печка страшно дымила… Однажды часовой привел заключенного печника; на стройке работали люди с разными специальностями, и все были землекопами: по специальности редко кто устраивался.
— На стройке не только землекопы нужны! — запротестовал Юра.
— Это я их так называю, — грустно ответила Софья Андреевна. — В основном на «великих стройках социализма» в тридцатых годах нужна была тягловая сила: таскать, толкать, тянуть… Вспомни из истории, как рабы строили египетские пирамиды… А ведь среди тех рабов тоже были мастера разных профессий… Тулома бежит по камням и валунам… Вот и представь себе, сколько нужно рабочих рук, чтобы сдвинуть с места валун в несколько тонн весом, если этим занимаются полуголодные, простуженные люди, каждый из которых с трудом поднимет камень в восемь–десять килограммов…
— Где же столько людей брали? — поразился Юра.
— Что?.. Страшновато?.. А ты спроси, сколько их умирало ежедневно, тогда твой вопрос станет еще страшнее для твоего понимания…
От волнения Софья Андреевна стала быстро перебирать кончики пальцев, словно стараясь пересчитать их. От этой давней привычки она никак не могла избавиться. Немного успокоившись, продолжила рассказ:
— Избушка невысокая, около двух метров; на севере так строят, чтобы скорей нагревалась…
— Как в бане? — уточнил Юра.
Софья Андреевна посмотрела на него долгим взглядом и, поняв, наконец, смысл Юриных слов, кивнула головой:
— Ну да, как в бане, — и добавила. — По–чёрному…
— Почему по–черному?..
— Это когда дым никуда не уходит. Я же тебе говорила, что печка у нас в домишке сильно дымила… Ввалился в избушку детина под два метра ростом, ссутулился, чтобы головой за потолок не задевать и занялся печкой… Надо сказать, печь он наладил быстро. Оказывается, на трубу садились вороны, чтобы погреться, и одна из них то ли нанюхалась угарного газа, то ли подруги нечаянно столкнули ее в трубу, но печь после этого стала невыносимо дымить… Обед для мужа у меня был готов, и я решила покормить печника, хотя это строго запрещалось. Пока хлопотала с посудой, решила поболтать с ним. Он оказался родом с Украины, Фамилия его Харитоненко… Имени я не помню, но фамилия крепко запала в голову… На вопрос за что он попал в лагерь, Харитоненко спокойно, даже чуть с бравадой ответил: «Та, убив одну сволочь»… Его язык — помесь русского с украинским помню до сих пор: «Мене чиловика убить, що муху прыхлопнуть»… От этих его слов у меня мурашки по спине поползли. Что я перед ним?.. Девчонка двадцати трех лет… Боком, боком выскочила я в сени. Там часовой курил махорочную цигарку. «Все, — говорю я ему, — печь починил… Можете забирать!» А сама бледная и растрепанная выскочила на двор с двухгодовалым Витей на руках, крепко прижала его к груди, и пока не увели печника, стояла и дрожала… На обед Гора так и не пришел: очередной аврал в связи с приездом очередной комиссии. Вечером за ужином я рассказала все, как было, мужу. Гора нахмурился, но ничего не сказал. Он вообще по–природе молчаливый был и порой даже казался угрюмым… Много лет ездила я с Горой по стране, куда его направляли на строительство гидроэлектростанций. После Туломы попали мы на Волгу. Рыбинская ГЭС стала очередным этапом нашего жизненного пути… Сколько выпало на долю этого небольшого городка Рыбинска! Как его только не называли! И Щербаковым, и Рыбинском, и Андроповым и снова Рыбинском! Что его ждет в дальнейшем?..
— Теперь, пожалуй, не тронут больше, — убежденно заявил Юра.
— Так думали многие, когда после Щербакова городу вернули его родное имя… В Щербакове у нас прибавилось — родилась Галочка. Волосенки на голове у ней были темные, и мы с Горой, не задумываясь, назвали ее Галчонком, тем более что она постоянно кричала и требовала грудь… Прожорливая была…
Вспоминая о детях той поры, лицо у Софьи Андреевны светлело, разглаживалось от морщин. У дочери в Нижнем Новгороде ей жилось хорошо, но сердце постоянно болело о сыне. Виктор после окончания Горьковского института инженеров водного транспорта был направлен в Ленинград — мечту всей его жизни. Он столько слышал от матери, горячо любившей свой город, что попасть по распределению работать в этом городе, жить, ходить по улицам, где когда–то жил и учился его отец, где гуляла с подругами его мать — вот цель, к которой стоит стремиться. Цель, наконец, была достигнута. Но теперь мать осталась на родине мужа в Нижнем Новгороде, а сын жил на родине матери в Питере. Частенько грустные нотки налетали на Софью Андреевну при воспоминании о сыне. Виктор успел жениться второй раз, но и со второй снохой у ней отношения не сложились. Дорога в Петербург ей была «заказана».
Зять с тещей легче уживаются, нежели сноха со свекровью. Зятя нужно сытно и вкусно накормить. Кто это сделает, жена или теща, зятю все равно. Дочь матери будет только благодарна, что ее муж накормлен, обстиран, обглажен, и все живут в мире. Совсем другая картина, когда молодая жена приходит жить в дом мужа. Она всячески старается угодить своему любимому. Но и мать старается лучший кусок отдать своему сынуле. Начинается соревнование, потом зависть, обиды, дальше — ссоры, наговоры друг на друга, в конце–концов, дикая ревность и слёзы. А ведь обеими двигало благое намерение: они старались для одного и того же любимого человека.
Думая так, Юра настолько увлекся своими мыслями, что не заметил продолжения рассказа Софьи Андреевны. Но когда до его слуха долетело слово «Переборы», он устыдился своей рассеянности и снова превратился в слух.
— Стройка была огромная, и народа туда сгоняли, видимо–невидимо, — продолжала Софья Андреевна. — В Переборах мы жили в двухэтажных бараках, построенных для руководства стройки… Однажды вышла в коридор и смотрю, мой Витя беседует с какой-то высокой женщиной, очень интересной. Она держит Витину руку, и я слышу их разговор: «Витя?» — повторяет женщина, — «Очень приятно, а меня зовут Наташа. Скажи, Наташа!» «Натаса!» — отвечает Витя. Женщина смеется, а, увидев меня, спрашивает: «Это Ваш мальчик?» Да, — отвечаю я. — Он что–нибудь натворил? «Нет, нет! Что Вы! Очень хороший мальчуган!» — отвечает красивым грудным голосом женщина. Она мне сразу понравилась, и мы частенько стали встречаться то у нас, то в ее комнате. В холодное время года я помогала ей топить дровами печку — буржуйку, с наступлением тепла помогала на огороде. Возле бараков всем нам нарезали участки земли, где мы выращивали лук и морковку, петрушку с укропом и картошку. В общем, все, что могло расти. У Натальи, как правило, ничего не росло. Какая–то она неприспособленная была к повседневной жизни. А что касается искусства, то здесь равных ей не было. Такой эстрадно–театральный ансамбль создала, что закачаешься! Гремела на всю стройку! Как московская комиссия приезжает, так сразу концерт. А комиссии, надо сказать, наведывались к нам частенько. Шутка ли, Москва–то рядом.
— Но ведь Наталья Сац была заключенной! — удивился Юра. — Как же ей разрешили жить в одном с вами бараке?
— К тому времени, когда мы познакомились, она была то ли освобожденная, то ли на поселении… Я не вдавалась в такие подробности. Да и не долго жили мы вместе–то. Вскоре Гора был направлен на строительство Горьковской ГЭС.
— Все ближе к родным местам, — задумчиво произнес Юра.
— Да… Словно рок какой–то тянул его на родину…
— Почему рок? — насторожился Юра.
— Потому что стройка эта оказалась для него последней… Построил ГЭС, пошел купаться на водохранилище и утонул…
Софья Андреевна по прошествии лет философски смотрела на смерть мужа. Другая может и всплакнула бы, а эта нет: твердая женщина.
— Что же все-таки произошло? — не выдержав длинной паузы, спросил Юра.
— С детства болел он эпилепсией. В последние годы приступы участились. Вот во время купания и случился такой приступ. Зашел в воду, смотрю, идет все глубже и глубже, голова уже под водой, а руками никаких движений не делает. Думала, он нарочно так — попугать меня, а потом поняла, но было поздно… Водолазы минут десять искали, а откачать уже не смогли. Вот так я и осталась с двумя детьми и свекровью на руках. Витя к тому времени на втором курсе Водного института учился, а Галя заканчивала радиотехникум. Вскоре, после смерти мужа, схоронила я и маму Юрия Михайловича. Лежат они рядом на погосте в городе Заволжье… Вот такова моя голгофа! — заключила Софья Андреевна.
Юра хотел было возразить, что жизнь прожита бурная, интересная, но, подумав, не стал говорить банальности, а наоборот, представил себе все тяготы и лишения молодых, любящих друг друга людей, мытарствующих по белу свету, живших в нечеловеческих условиях, в постоянном общении с заключенными, многие из которых были далеко не ангелы, а многие от скотской жизни из людей превращались в таких, как Харитоненко, бравировавшие: «Мне человека убить, что муху раздавить».
— Кстати, что стало с Харитоненко? — спросил Юра, вспомнив эту фамилию из списка Софьи Андреевны.
Словно от удара вздрогнула старая женщина, услышав этот вопрос. Словно ждала она этот вопрос. Долго ждала… Немного подумав, тихо заговорила:
— Через несколько дней я спросила у Горы, рассказал ли он о случившемся. Гора ответил утвердительно. И что ему будет за это? — спросила я тогда. — «Расстреляют», — спокойно ответил он.
Лицо ее стало грустным и потухшим. Юра подумал, что Софья Андреевна сомневается в своих тогдашних действиях. Может, не стоило говорить мужу? Может Харитоненко просто пошутил и хотел посмотреть на реакцию молодой женщины, свободной, не сидевшей за колючей проволокой в голоде и холоде? Юра смотрел на старуху с опущенными плечами, высохшую и ставшую маленькой и сутулой. Наверно, ее мозг сейчас сверлила та же мысль, что пришла Юре на ум, Значит не один Харитоненко на ее совести и совести ее мужа! Так вот откуда этот список! Вот за что она расплачивается потерей любимого человека, ушедшего из жизни в сорок два года, расплачивается недолюбив, оставшись вдовой в сорок лет!..
«Ничто на земле не проходит бесследно…» Слова эти — предостережение: «Не сделай зла, ибо оно к тебе же и вернется»!