Саша - залудил

Я проснулся в каком-то чертовски паршивом состоянии. Горло сушило — признак недельного запоя, - а в голове вертелись неутомимые строки стихов замечательного актера, артиста и музыканта Алексея Паперного.

«Вот же подонок», - сделав глубокий вдох, подумал я.

Мыслительный процесс, простимулированный геркулесовыми дозами спиртного, пытался разрешить достаточно запутанную задачу.  Из того, что мне было известно, я знал, что есть некие комары и комарихи, которые что-то бурно обсуждали под голубыми небесами. А в это время в соседнем доме на крыльцо то выходила, то обратно уходила молодая длинноногая то с тазиком, то с чайником, то с тазиком, то с чайником, Марина... Это обстоятельство, скажу откровенно, не вселяло оптимизма.

«Где здесь связь?» - недоумевал я.

Жизнь в этот момент не казалась легкой, хотя Паперный, разумеется, полагал иначе.

Сделав усилие, я повернулся на правый бок и взглянул на часы. Стрелка уверенно приближалась к четырем утра. Вдруг мое внимание привлек дребезжащий звук, доносившийся со стороны дальнего угла: там висела дешевая репродукция Дега «Звезда». При этом вместо привычной балерины перед моими глазами рябило, будто я сосредоточено смотрел на брюхо зебры.

Я перепугался не на шутку. Закрыл глаза. Открыл снова. Все та же зебра. В чем, черт возьми, дело? Масло в огонь, естественно, подливали эти гнетущие мысли о комарах, соседе Егоре Ивановиче, который ни с того ни с сего решил суп варить.

«И это в четыре-то часа утра! Мерзавец!» - в сердцах крикнул я на всю квартиру.

Затем я предпринял усилия для того, чтобы встать с кровати. С первого раза не удалось. Запутался в простыне и с грохотом завалился на пол. «Надо меньше пить», - промелькнуло в мозгу, или в том месте, где он, как утверждают биологи, должен быть. Впрочем, эта вспышка разума угасла столь же стремительно, как и появилась. Рука нащупала что-то гладкое и до боли приятное. Это была бутылка недопитого портвейна «Массандра».

Одним глотком я осушил остатки и переменил свое мнение относительно Паперного. Жизнь, подумал я, действительно легка.

Медлить было преступно. Я понимал, что необходимо как можно раньше найти ответ на вопрос, касающийся деятельности комаров. Вернее их связи с загадочной Мариной. Первое, что пришло на ум — открыть томик Хармса.

Это была стратегическая ошибка. К комарам добавились жуки, цифра семь и буква «К». Я уныло побрел на кухню, опустился на стул и загрустил. Несколько минут мой мозг бился в конвульсиях, потом меня осенило:

- В холодильнике есть пиво!

Вчера я решил плотно поужинать, поэтому приобрел в супермаркете все необходимое. Преимущественно алкоголь. И кусок пармезана.

С жадностью я вылакал первую банку «Балтики 9» и стал заглядываться на вторую. В этот миг случилось то, чего я больше всего опасался. Зазвенел телефон. Все сразу стало на свои места. Моя тревога была не напрасной. Телефон звенит в двух случаях, либо ты кому-то нужен по делу или какой-то сущей ерунде, либо — что-то стряслось. Учитывая время, рассчитывать на первый вариант было как минимум наивно.

- Я слушаю.

- Все, - раздался заунывный голос на том конце провода. - Саша — залудил.

О боже! Я медленно сполз по стене, как самый неудачливый в мире слизняк, и закрыл лицо руками. Последнее, что я услышал, были гудки, раздающиеся в трубке. Это был конец. В четыре утра получить такую весть. Мир решительно сошел с ума. Я был в полной растерянности. Нужно было срочно что-то делать. Руки по инерции потянулись к телефону. Я набрал номер Павла.

- Привет, разбудил? Слушай меня внимательно. Саша — залудил.

Повисло молчание. Я знал, что продолжать разговор было бесполезно. Не тот повод. Павел знает, что делать.

***

Саша был непутёвый малый, как охарактеризовала его однажды старушка Василиса Карповна, жившая с ним в одном подъезде около 20 лет. Не так давно ворчливая соседка почила, а сам Саша вернулся из длительной командировки, в которую пять лет назад он отправился по политическим соображениям. Достоверно неизвестно, действительно ли Саша был настолько серьезен, чтобы соображения, заставившие его эмигрировать, были политическими, но во всяком случае он настаивал именно на такой формулировке.

Жизнь Саши, или, как его еще называли товарищи, Пантифика или, как вариант, Буббы – была весьма вольготная. Он не утруждал себя рутинной работой, стараясь чисто «для галочки» отчитываться перед начальством; иногда посещал тренировки, но, опять же, исходя из коньюктурных соображений. Бубба очень любил повторять: «Скоты! Здоровый образ жизни – это соль вашего существования!». Саша даже освоил фронтальный присед и научился «жать железо» искусно выгибая спину. Он мог лихо козырнуть перед товарищами своими  «110 кг на грудь» и, кажется, был этим очень доволен. Еще Саша любил онлайн игры. Иногда эта страсть даже вступала в конфронтацию с его спортивным увлечением. Сутками он мог сидеть за игрой в «Танки», посвящая победы семиклассницам Кате и Лене, и также круто одерживать верх в спорах с агрессивной школотой, флудившей в чате.

Впрочем, идолом для Саши, тем тотемом, перед которым он смиренно падал ниц, было все же – «причащение», как он сам это называл. Для нас же привычнее сказать — Саша любил выпить. 

Он пил много и с завидным постоянством. Очутиться в одной компании с ним было небывалой роскошью. Саша умел весело и, увы, не вовремя, шутить. Танцевать крабика: он широко раздвигал ноги, выгибал широкую спину, поднимал руки, согнутые в локтях, и ходил в такой позе то влево, то вправо. Саша умел петь и играть на гитаре. Правда, в его репертуаре было всего две или три песни, а когда он напивался — способен был исполнять лишь одну. Все постоянные участники его «месс» (встречи в живописном месте на лоне природы, у реки. Там имелся столик, бревна, место же называлось «Гусь». По всей видимости, потому, что однажды на дереве, за которым все привычно справляли нужду, кто-то краской нарисовал утку) знали песню наизусть и подпевали хором, хотя в последнее время и с малозавуалированным раздражением.   

Саша был душой компании и единственным, кто мог уверенно держаться на ногах после неисчислимых доз алкоголя, растянутых на несколько часов. Когда все разъезжались по домам (кого-то плашмя укладывали в такси), Саша не думал останавливаться. Он шел в клуб. Там вел себя вежливо и деликатно. Правда, зачастую забывал, что приходил в заведение с гитарой и в запачканной кетчупом тенниске. Поначалу охрана напрягалась, но со временем начала относиться к этому снисходительно. Было понятно, что Сашу не остановить.

В клубе Саша пил все — чаще не заплатив ни копейки, - и пел тоже все. В зале для караоке. Публика до сих пор помнит его «душевную» «Батька атаман» и менее известную местной богеме «Я не сдамся без бою».

Сдаваться Саша, действительно, не собирался. Друзья часто просили его снизить темпы, но он не поддавался на их уговорки. Иногда страдал от этого физически — били морду, иногда  - морально — это приводило к тунеядству. Как-то он даже сказал:

- Надоело. Написал заявление начальнику, чтобы уволил меня по статье.

- А почему не по собственному желанию? - недоумевали товарищи.

- Я так решил, - отрезал он.

Однажды Саша устроился на работу в местную газету. Не успев проработать в ней и месяца, он был вынужден искать другую профессию. А вышло все так.

Сашу послали написать материал о заседании депутатов в городской управе. Естественно, пойти туда трезвым он не мог. Считал это ниже своего достоинства и вообще «моветоном». За полчаса до заседания он зашел в распивочную и опрокинул несколько стопок «Ливенской беленькой». Закусил, как обычно, бокалом свежего «Жигулевского». Там же он встретил фотографа Иванцова. Выпили еще. Между первой и второй говорили о Пастернаке. Саша считал, что это что-то из Древней Греции.

- Саша, ты не прав, - возражал Иванцов, клюя носом.

- А кто сегодня прав?

- Как кто, президент и Кафка, - неожиданно заявил фотограф и задремал.

Саша понял, что ему пора.

В этот день в кабинете у зампредседателя  городской думы собралось много народа. В месте, отведенном для журналистов и присутствующих, — прямо в двух метрах от стола депутатов и чиновников,  - Саша расположился в самом центре. Рядом с ним поначалу сели женщины из соцзащиты и отдела по работе с ТОСами, но вскоре ретировались, очевидно, почуяв скверный запах алкоголя. Заседание началось. Первым в повестке значился важный вопрос о предоставлении льгот многодетным семьям.

Неожиданно в кабинете раздался храп.

Депутаты переглянулись. Сообразив, что никто из них не спит, вопросительно посмотрели на женщин. Те пожали плечами и кивнули в сторону Саши.

Да. Он спал. Его голова была запрокинута назад, рот полураскрыт. Из него доносился изнурительный храп. Депутаты проявили снисходительность: может быть, человек и впрямь устал.

- Толкните его кто-нибудь, - вежливо попросил председатель.

Сашу толкнули. Он мгновенно проснулся и сделал вид, что все под контролем: важно начал водить по блокноту ручкой. Заседание продолжилось.

Спустя полчаса председатель снова посмотрел на Сашу. На этот раз с опаской. Голова молодого человека была запрокинута, но звуков он не издавал. Кажется, даже не дышал.

- Дышит он, нет? - быстро смекнул председатель. - Не умер?

- Да пьяный он! Вон перегаром несет! - не выдержала одна из женщин в шапке из лисы.

Депутаты начали переговариваться. Затем председатель подозвал к себе секретаря, после чего та выбежала из кабинета. Через минуту в помещение вошли два амбала в черных костюмах, взяли Сашу под руки и поволокли на улицу.

В тот же вечер Сашу вызвали на заседание Большого жюри Союза журналистов и подвергли публичной бастонаде. 

- Все их доводы я опроверг цитатами телеведущего Дмитрия Киселева. Пообещал, что сотру свои пороки в радиоактивный пепел, - рассказывал друзьям Саша.

- И каков результат?

- Естественно, уволили.

Странно, как Сашу изначально взяли в газету. По образованию он инженер, по жизни — демагог-любитель.  Впрочем, этот этап свей жизни он прошел и не особенно огорчался на тему того, как именно его преодолел. «Главное — развитие», - любил повторять Саша... До того, как пережил лоботомию. 

*** 

Это стало неожиданностью для всех.

- А сдайте вы меня в дурдом, - обратился Саша к друзьям во время посиделок на «Гусе».

- Ты в своем уме?

- Видите, а я что говорю.

Друзья сначала не поняли подвоха, потом сообразили.

- Так, ладно, напился — веди себя спокойно, - серьезно сказал Андрей.

- Во-во, начинаешь выкаблучивание. Лучше б бабу себе нашел,  - поддержал товарища Павел.

Саша обвел всех странным взглядом. В зареве костра его лицо и впрямь походило на лицо сумасшедшего. Он встал. Предложил выпить. Разлили.

- За понимание, - произнес Саша.

Запив пивом, он пошел к рюкзаку с вещами, что висел на суке. Причем, нужно отметить, в тот момент, когда Саша изрядно напивался, его походка приобретала причудливые черты. Как будто он находился под действием эфира. Он напоминал Джони Деппа в фильме «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Шел, как будто проседая. И лукаво ухмылялся. Нет, он ничего не затеял, просто был абсолютно неадекватен.

В этот вечер никто не воспринял слова Саши насчет дурдома всерьез. Посмеялись — и забыли. Между тем это был тот самый вечер, когда они слушали его пусть уже и всем осточертевшую, но все же любимую печальную песню  - в предпоследний раз...

***

Саша сдался. Он понял, что его образ жизни может привести к трагическим последствиям. Понял, что одним спортом дело не исправить. Да и сам спорт стал невмоготу. Все-таки алкогольный трэш не дает как следует восстановиться перед тренировками. Саша инстинктивно искал выход. И — со свойственным ему бытовым сюрреализмом — нашел этот выход в наркодиспансере. Проще говоря, решил прокапаться. 

- Готов на клизму, - прямо сказал он главврачу.

- Что вы, что вы, мы гуманнее, чем кажемся, - последовал ответ.

В диспансере Саша провел неделю. После этого он внезапно исчез. Друзья сбились с толку в его поисках. Спустя месяц Андрею позвонил его знакомый.
 
- Слушай, тут все серьезно. Ваш друг в кишкинке. Но это не самое страшное.

- В смысле? Подожди, подожди, как он вообще там оказался?

- На самом деле это не так важно. Наплел врачу какую-то несуразицу про инопланетян, якобы похитивших президента то ли Киргизии, то ли еще чего-то. Причем с такой уверенностью, что тот решил, что его надо обследовать сам понимаешь где. Там он, кстати говоря, пошел дальше и начал нести какой-то откровенный бред про какую-то Кали Югу и про то, что он потомок Бадхисатвы или что-то в этом роде. А в кишкинке с этими вещами не шутят. Короче, установили однозначное расстройство личности...

- Вот же дурак... Ладно. Ты сказал, что это не самое важное?

- То-то и оно. В общем, не знаю, как сказать. Короче, ваш друг, считай, допился до чертиков. В дурке он пару месяцев задержится, но он ведь тянется к алкоголю, как кошка к валерьянке. Но даже капля спирта в его нынешнем состоянии способна привести к непоправимым последствиям.

- Не понял.

- Выпьет — жопа ему, говорю. Все — череп сверлить будут!

- Да ты ох..ел?!

- Андрюх, пойми, от меня тут ничего не зависит. Саша перегибает. Он начал собирать вокруг себя овощей, - с его-то харизмой, - и рассказывать им свои байки. Санитары не знают, что делать. Жесткая изоляция в его случае может привести к худшим последствиям...

- Куда уж хуже.

- В то же время на территории больницы куча «косарей» от армии, сам знаешь. Синька у них всегда есть. Однажды проконтролировать Сашу мы не сможем...

***

Как оказалось, в ту ночь, о которой шла речь в самом начале, все завсегдатаи «Гуся» обзвонили друг друга. Мы встретились в 7 утра на привычном месте. Все были мрачные и старались не смотреть друг другу в глаза. Даже капитан Корольчук, обычно отличающийся каким-то нескончаемым позитивом, молча курил в сторонке и что-то бурчал себе под нос. В толпе можно было слышать лишь одну фразу: «Саша — залудил».

***

Кто-то скомандовал, и все расселись по машинам. Вова Петросян попытался включить рэп.

- Не стоит, - попросил Павел.

Вова не стал спорить. Все все понимали без лишних аргументов.


***

Мы застали своего друга у зимнего пруда. Шел снежок, морозило. Саша сидел в инвалидной коляске с довольным выражением лица. Он смотрел на нас, но никого не видел. Взгляд был отрешенным. На его голове была старая шапка-ушанка с еще советским гербом. Из-под головного убора торчал медицинский бинт. На ногах Саши были валенки. Он напоминал крестьянина из далекой кировской глубинки.

Он не узнавал нас, но пел ту самую, до боли знакомую, до боли любимую, но сегодня отчего-то по-настоящему грустную, по-настоящему глубоко ранящую прямо в сердце песню. Про тех самых комаров и комарих, соседа Егора Ивановича, ту самую загадочную Марину, о которой мы так никогда больше ничего и не узнаем.

- А я сидел и думал, до чего ж моя жизнь легка
До чего ж моя жизнь — легка
Над белым небом, над черным небом
Гори, гори — моя звезда.

На наших лицах наворачивались слезы. Корольчук ревел, сев прямо у коляски: «Эх, хорошо поет», - хвалил он. Володя Петросян шептал: «Саша — залудил»...