Ласточкино лето. Гл. 11

***
Когда в моей голове возникают глупые мысли, которые очень хочется осуществить, я обычно бегу к дяде Косте. Любую мою самую глупую затею он выслушивает с таким интересом, что я и сам  забываю о том, что говорю ерунду. Нет, в общем-то, намеренно ерунду я рассказывать ему не собираюсь, однако знаю, что большинство людей восприняли бы мои мысли именно так. Повествуя же о планах ему, я вдруг оказываюсь в совершенно удивительном мире, где стираются грани между реальностью и вымыслом, и я уже ни капельки не сомневаюсь, что идея моя ценна, интересна и очень даже осуществима.

Когда же я заранее уверен, что возникшая в моей голове мысль важна и серьёзна, то непременно иду к папе. Он основательно разбирается в ней, задаёт кучу вопросов и она превращается во что-то совершенно гениальное. Я очень люблю этот момент рождения чуда: с самыми важными лицами мы что-то обсуждаем, с такими же лицами шутим, а в это время каким-то едва заметным чувством подкрадывается понимание – вот оно, сейчас родится чудо!

С сегодняшней моей мыслью я не знал к кому пойти. С одной стороны, она мне казалась невероятно глупой, и даже безнадёжной, а с другой – делом, способным изменить целую жизнь. Я хотел вернуть крылья женщине с зимними глазами. С тех пор, как Ласточка рассказала мне о ней, я нередко, засыпая, представлял, как бесцветные тусклые глаза заблестят весенним блеском, как на её губах снова появится улыбка, как расправятся крылья за её спиной. Правда, я не знал, что делать. Но был уверен, что если эта тайна почему-то мне открылась, если я один из немногих знаю, откуда взялась зима в её душе, значит, я непременно должен что-то изменить. Может быть, именно поэтому ласточка тогда рассказала ту историю?

Мне казалось, что для успеха стоит сделать всего два шага – найти кроссовки и как-то заставить её побежать. В моей копилке лежали деньги, которые я откладывал на новый велосипед. Думаю, их должно хватить. Но что же делать со второй задачей? Взрослые порой невероятно глупы и упрямы, и я был почти уверен, что она ни за что не будет слушать незнакомого мальчишку, который будет просить её бегать и не становиться такой же, как рыжий кот во дворе. Как это сложно, объяснить то, что на деле оказывается таким простым! Если меня сейчас поймёт папа, мы непременно придумаем, как все объяснить зимней женщине. С этой мыслью я дожидался вечера и папиного возвращения.

Он слушал меня с привычно серьёзным и важным выражением лица, однако я отчётливо видел, что его глаза смотрят на меня сегодня совершенно иначе. Наверное, это всё же была идея из числа глупых.

Однако папа ей не рассмеялся, в его голосе звучало одобрение.

- Крылья, значит. Непростое дело ты задумал. Знаешь, носить крылья – сложная задача, и порой люди сами снимают их, потому что так проще.

- Но ведь они перестают быть собой! Совсем как толстый рыжий кот во дворе, который даже разучился лазить по деревьям! Но знаешь, я и ему верну крылья.

Папа смотрел на меня с нескрываемым удивлением. Но было в этом удивлении что-то тёплое, ободряющее. В его глазах загорелись огоньки, те самые, которые он прячет от меня, те самые, которые говорят больше слов и которые я так люблю.

- Я не могу тебе обещать, что всё получится. Что ты растопишь эту зиму, которая так прочно обосновалась в её сердце. Но знай, что даже попытка будет достойна похвалы.

Я не хотел просто попыток.

Но если папа верит, что я могу, то значит, я могу.

В эту ночь я очень плохо спал, а утром, опустошив копилку, я бросился в магазин. Купить кроссовки оказалось простым делом. Так как размера я не знал, то попросил тот, который покупают чаще всего.

Прижав коробку к груди, я бежал в парк, я знал, что зимняя женщина скоро будет кормить голубей.

Она сидела на лавочке. Облокотившись на колени, она сидела такая поникшая, словно скорбевшая о ком-то или чём-то. Тёмно синий платок неизменно покрывал её голову, а глаза смотрели куда-то невидящим взглядом. Крошки сыпались с её ладони, губы что-то беззвучно шептали, но она не видела голубей, снующих у неё под ногами, не слышала моих шагов, она была где-то далеко.

Страх, сковывавший мой бег, растаял. Мне стало очень-очень жаль её, и я понял, о чём говорил папа. Я не знаю, не рассыпались ли ещё в прах крылья, висящие где-то на гвоздике в дальнем углу её души, но я должен хотя бы напомнить ей о них.

Я сел. Невидящий взгляд колыхнулся в мою сторону.

- Вы знаете, у меня во дворе есть кот.

Мне казалось, что она меня не слышит.

- Когда-то это был очень красивый кот. Он был грозой всех птиц и мышей, если такие, конечно, появлялись в округе. Другие коты обходили его стороной, даже собаки боялись подходить к нему.

- Замечательный, наверное, кот?

- Был когда-то. Теперь он ленивый и неповоротливый. Недавно он пытался взобраться на дерево, да только ничего у него не вышло. Даже маленькие воробьи смеялись над ним. Мой друг говорит, что он почти перестал быть тем, кто он есть. А это самое страшное на свете.

Она молчала и смотрела на меня. Со страхом. Интересом. Она словно сердилась на меня, но не могла прогнать.

- Зачем ты мне это говоришь?

- Я знаю, что такое бывает не только с котами. Я знаю историю о девочке, которая когда-то бегала быстрее ветра. И не было её счастливее, когда она бежала. Она мечтала…

- Она мечтала… Молчи. Пожалуйста, молчи.

Из её глаз бежали слёзы. Что это было? Таяла зима или этот дождь снова станет холодными льдинками?

- Вы..

- Молчи. Иди. Пожалуйста, иди.

- Я принёс..

- Уходи же. Иди.

Я не знал, что делать. Уйти? Но я даже не понял, попытался ли. Остаться? Но я не знал, что я могу сделать. Внутри меня колыхалось желе. Ему было страшно, оно хотело плакать, оно ничего не понимало.

- Это вам.

Её глаза даже не посмотрели на меня.

Я шёл и ругал себя. За глупость. За то, что влез в чью-то жизнь, без спроса, без разрешения. За то, что крылья остались висеть, а за моей спиной льётся ледяной дождь. И зачем я только? Больше ни за что я не сунусь в чужие дела.

- Ты молодец. – Ласточка на мгновение замерла на моём плече и упорхнула снова. 

Следующие дни я пытался выбросить эту историю из головы. В парке я не появлялся, слоняясь подальше от людей, в ответ на папины вопросы неопределённо хмыкал и даже с Ласточкой говорить мне не хотелось.

- Однако так и свои крылья потерять недолго! – звонкий птичий голосок разбудил меня. Я потёр сонные глаза. В окно ярко светило солнце, оно настойчиво требовало скорее подниматься из постели и бежать навстречу чудесному летнему дню. Я и не думал сопротивляться, но тут мне вспомнилась овладевшая мною хандра. Ласточка разглядела тень сомнения, пробежавшую по моему лицу.

- Я соскучилась. Летим гулять в парк?

Я тоже соскучился. Соскучился по волшебному миру, скрывающемуся за парковой оградой, соскучился по ласточкиным рассказам, мне безумно хотелось рассказать всё папе, я хотел бегать, прыгать, играть. Я не хочу больше хандрить. Я старался, я правда старался…

Ласточка летела впереди, а я мчался следом. Глаза щурились из-за яркого солнца, а задорный ветерок развевал волосы на моей макушке. Кажется, это всё, чего только можно хотеть. Я добежал до любимой поляны и с наслаждением свалился на траву. Пахло летом, свободой, счастьем.

Ласточка сидела напротив и, склонив на бок головку, хитро смотрела на меня.
Я осмотрелся. На лавочке рядом с нами сидела женщина. Она кормила голубей, крошки с её ладони подхватывал ветерок и разносил далеко в стороны. Её русые волосы были убраны в хвост. Она бросила последние крошки и поднялась. На ней был спортивный костюм, зелёный, цвета первой весенней листвы. На её ногах были белые кроссовки. Её губы беззвучно что-то шептали. Они улыбались. Женщина стряхнула с ладоней прилипшие крошки и медленно побежала.