Глаз и Ухо

Тбилиси я люблю не только за то, что хмельной Параджанов однажды сказал: а вот тут будет мне памятник. И сделали. Там метра не пройдешь, чтобы не натолкнуться на чудеса. Когда улочки окутывает полумрак, мы с другом Нугзаром Мгалоблишвили, уже выпившие, но еще как пехотинцы, твердо держим путь. Он мой старый друг, художник, я прозвал его Глаз, а он меня Ухо. Топаем вверх, к легендарной хинкальне. Оттуда такие ароматы, что можно душу дьяволу продать. Правда, обратно хрен получишь. Тут наоборот - будто алкогольные ангелы простерли к тебе крыла среди электричества и сигаретного дыма. Под этими сводами ты сам как блудный сын генерала Вельяминова. Глаз в своей стихии: Гоги, скажи пусть зарядят побольше! Да прежде принеси белой на льду! А тот – поварам сквозь туман пара, с хрипотцой: два десятка для батоно Нугзара и его гостя! Несут. Тресь рюмашку - и сразу уцапать хинкалину за хвост! Прокусить дырку, и уж высосать из нее бульончишко-то на травах и мясце. А потом – целиком в рот любезную. Как устрицу. Я не могу… Я сейчас умру… Такого не бывает, и меня больше нет!.. Жмурюсь, урчу, как кот. Вокруг вскакивают, галдят от восторга перед невероятной едой, тостуют по-грузински, и этот гортанный язык ты уже начинаешь понимать, как родной. А друг смеется, рисует мою морду на салфетке… Ухо! Ну, как я тебя учил? Чири ми шени!.. Ну, ну!?. Шени чиримэ!.. Ай, молодец!.. У Вельяминова Тициан Табидзе угощал Осипа Мандельштама, а тот писал на чем придется: «Кахетинское густое//Хорошо в подвале пить,-//Там в прохладе, там в покое//Пейте вдоволь, пейте двое,//Одному не надо пить!» Фонари, чистый янтарь во дворе, Грузия, Грузия, из какого-то окна слышен рояль… Наши фигуры смешны в переулке: один большой, лохматый, неуклюжий, в шляпе, второй невысокий, в черном пальтеце, в зубах сигаретина… Может еще по глоточку? Ну, давай…