Ностальгия Аслана Черчесова

Декарт, чтобы мысль была  чиста, поселялся в стране, языка которой  он не знал. Оградившись от привходящих и чужих смыслов, писал, убеждаясь, что мыслит, следовательно, существует. Герои  рассказа Аслана  Черчесова  «Палец в ране» строят свою жизнь в молчании, говорением, в той или иной степени, обустраивая уже построенное. Говорливость предков в памяти потомков, особенно литературных, склонна насочинять с три короба. Напомню, что у Пушкина в «Капитанской дочке» постаревший  Петруша Гринев немыслимого про любезности  государыни  Екатерины и ее прогулки с Машей по парку насочинял. Но это так…к слову. Читая рассказ Черчесова, думаешь, конечно, не об аскетичных  текстах  Пушкина, а об орнаментальной прозе. Что, в результате, тоже оказывается  несущественным.
  В диахронической  композиции  рассказа  обратная  перспектива. Хотя от памяти о самом отдаленном предке остался  якобы лишь «палец в ране», но начальная часть рассказа самая цветистая, знаками времени насыщенная. Не многим уступает ей следующая часть, хотя история здесь более личная, нежели всеобщая. К концу забываешь про орнаментальную прозу и сомневаешься в генетической  связи финального потомка  с предками.
«Отрезанный палец с безымянного трупа истории – вот мы кто. Те, на кого не хватило легенды. Те, кто дышит отравой сомнений. Те, кто смотрит войну и беду уже только по телевизору – даже ту, что стучится к нам в дом, когда дома нас нету. Те, кто смеется – навзрыд. Те, кто лечит себя от тревог тавтологией действий и слов, засоряя повторами будни и глотая зевотой их смысл».
Ностальгия по утопии эпических смыслов, по родине эпических предков? Не думаю, что решение проблемы там.
 Рассказ опубликован  в журнале «Октябрь» 2014, №11.