Разрыв

                Владимир Голдин

                РАЗРЫВ

Ранняя утренняя электричка запаздывала. Немногочисленные пассажиры стояли кучками и поодиночке. Кто-то нервно курил, часто всматриваясь в циферблаты ручных часов, кто-то  для этой цели использовал сотовый телефон. 

Железнодорожные платформы всегда вызывают во мне чувство радости, ожидания встречи чего-то незнакомого, неожиданного. И в то же время на этих железнодорожных платформах настигает чаще всего разочарование, так как время проходит буднично, по заложенному расписанию, да и люди, как правило, собираются одни и те же. Многих уже в такой жиденькой толпе узнаешь по одежде, по стилю покроя рюкзаков, по отдельным приметам походки.

Я ходил по платформе взад-вперед: движение – жизнь, и в движении время проходит незаметней и мысли в голове систематизируются в какие-то законченные выражения, в абстрактные летучие фразы, ложатся  в фантастические планы, которые так и остаются там, в голове, не реализованными.

Слабый звук откуда-то мчавшегося товарного состава достиг моего слуха и задержался в моем сознании, как предвестник опасности. Я в это время подошел к концу платформы, развернулся и перед моими глазами открылись новые ощущения производственного пейзажа.

На многочисленных железнодорожных путях в утреннем рассвете просматривались силуэты грузовых вагонов, многие из них были загружены каменным углем, другие ровно уложенными штабелями пиломатериалов, тут же в одной сцепке зеленели цистерны с мазутом, бензином, с черными отметинами разлитых нефтепродуктов. Всё видимое пространство ещё освещалось мощными прожекторами, образованные светом тени затихли в загадочных формах.

В мою спину, с востока, грозно и отчетливо обозначенным звуком упирался железнодорожный состав. Сигнал опасности застрял в голове.

В это время из-под низкой платформы выскочила собака, и как-то вяло, раскачивая двойным рядом отвисших сосков, перешла железнодорожный путь и остановилась в ожидании. В след за ней, из образовавшейся когда-то собачьей конуры, выскочили два упитанных щенка, и прямо на шпалах, между двумя рядами рельс начали свою беззаботную игру. Щенки поднимались на задние лапы, боролись, давили лапами друг друга за ушами, падали в пыль в мазутную грязь, задевая попутно своей густой шерсткой хилые растения придорожной полыни.

Грохот надвигающегося тяжелого железнодорожного состава нарастал. Нарастал страх в моем теле за эти две беззаботные жизни. Мать щенков с тревогой наблюдала за своими созданиями, но не двигалась. Машинист электровоза подал длинный тревожный сигнал. По-видимому, он уже знал о существовании этого нелегального и такого не разумно устроенного жилища.

В головах щенков сработал инстинкт самосохранения по системе академика Павлова, и те проворно скрылись в родной для них конуре.

Товарный состав грохотал, заполняя пространство своим мощным говором, рельсы прогибались под тяжестью проносящегося груза, вдавливая шпалы в землю, но они успевали  между двумя парами колес выпрямиться, чтобы вновь послушно погрузиться в землю под тяжестью следующего вагона.

Я стоял завороженный силой железа, размышлениями о жизни, видел, как спокойно сидела собака на свободном пути, её обвисшие соски не шевелились, как и она сама. Собачий образ, как в кино, мелькал перед моими глазами между проносившимися вагонами.

Промчался состав, затихающий гул железной мелодии уходил на запад.

Собака, не спеша перешагнула через рельсы, где только что промчалась смерть, ускорила своё движение, уже рысцой одолела препятствие очередных рельсов.
 
Щенки вновь появились между рельсами, которые мертвой лентой удалялись в равнодушный горизонт. Начавшиеся было беззаботные детские игры,  вдруг закончились, откуда-то возникшее чувство холода и опасности заставили щенков оглянуться. 

Окружающая знакомая среда была лишена тепла…

Собака ещё остановилась, бросила последний взгляд на своих бывших детей, и, раскачивая из стороны в сторону отвисшими сосками, ускорила бег…

Жизнь с её радостями и заботами широко открыла объятия ещё для двух самостоятельных молодых существ ...