Ответ на рецензию

ОТВЕТ НА РЕЦЕНЗИЮ Вадима Николаева.
Прочитал в интернете рецензию Вадима Николаева на мой перевод «Ворона» Эдгара По: «Стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон» - одно из самых популярных среди переводчиков. В сборнике издательства «Радуга» (М., 1988, переиздание – 2003) есть девять переводов (М. Зенкевича, С. Андреевского, Л. Пальмина, прозаический неизвестного автора, Д. Мережковского, К. Бальмонта, В. Брюсова, Н. Голя, В. Топорова). Помнится, в давние годы, когда я занимался в семинаре художественного перевода при Московской писательской организации, мы обсуждали переводы «Ворона» в этой книге и большинство, включая меня, пришло к выводу: лучший принадлежит Константину Бальмонту, но и он очень далек от совершенства.
Позже я узнал перевод Михаила Донского, который сам писал, что сделал его из-за желания передать сквозную рифму оригинала, не найденную Донским в известных ему переводах. Сквозная рифма заключается в том, что у Эдгара По рифмуются вторая, четвертая и шестая строки в каждой строфе оригинала; в четвертой и пятой строках заключительные слова повторяются, а проходит эта рифма через все восемнадцать строф. Донской видел в сквозной рифме «нагнетание зловещей атмосферы стихотворения»; замечу также, что каждая строфа в «Вороне» - шестистишие, и четыре из шести строк рифмуются (если засчитать за своеобразную рифму и повторение слова) друг с другом (то есть рифма проходит через семьдесят две строки из ста восьми). Этот перевод, опубликованный в 1976 году, я теперь считаю самым лучшим, хотя он не вызывает чувства, которое иногда, пусть редко, возникает: всё, это идеальный перевод, делать новый уже нет никакого смысла. После Донского сложное построение оригинала передавали Виктор Топоров и Николай Голь (первые публикации – в упомянутом сборнике 1988 года), Сергей Петров (перевод опубликован посмертно, в 2003 году); возможно, не только они. Однако я не буду обвинять рецензируемого переводчика Николая Самойлова за то, что он не пошел тем же, очень сложным путем.
Не буду обвинять я его и в том, что он изменил размер и сильно увеличил количество строк (то же самое делал Дмитрий Мережковский). Гораздо хуже то, что Самойлов не отразил такую особенность оригинала: первая и третья строки каждой строфы не рифмуются друг с другом, но они разделены цезурой на две половины, и половины рифмуются (это сделать нетрудно, и это есть во всех известных мне переводах). Николай Самойлов написал хорошее стихотворение, передал детское ощущение мистического ужаса, но я не могу считать его стихотворение переводом.
И вот почему. Эдгар По не торопился, когда устраивал «нагнетание зловещей атмосферы». Вот как он начал свое стихотворение: «Однажды унылой полночью, пока я слишком много обдумывал, слабый и усталый, мудрый и необычный том забытых знаний». Николай Самойлов же без какого-либо согласования с оригиналом (за исключением второй строки) создает настоящий триллер, переходящий в фильм ужасов:

В час чёрных мыслей, колдовства, разбоя
Суть древнего ученья постигал,
А ветер за окном, по-волчьи воя,
Со всей округи нечисть созывал.
(Здесь и далее сохранена авторская орфография, которая, как я считаю, нуждается в корректуре).

Почему-то именно вторая строка (единственная, которую можно считать переводом) подпорчена отсутствием местоимения. Да, грамматика русского языка, в отличие от грамматики литературного (не разговорного) английского, такое позволяет, но это кажется мне неудачей в данном случае (отредактировать, кстати, легко – «Я суть учений древних постигал»; звуки «йа» в конце первой и начале второй строк фонетически способствует тому нагнетанию атмосферы, которое уже началось у автора). Я рассуждаю здесь о поэтической стороне и делаю вывод: сделав в одной строке перевод (пусть даже достаточно вольный), автор тут же сделал и стихотворный сбой.
Сравниваем дальше. У По – «Пока я опускал голову, почти засыпая, раздалось постукивание, когда кто-то тихо стучал, стучал в дверь моей спальной». У Самойлова:

Смиряя страх, сидел над фолиантом,
Порою носом в толстый том клевал,
Когда затих полночный бой курантов,
В окно, чуть слышно, кто-то постучал.

Если в первой строфе перевод проиграл 1:3, во второй он, наоборот, победил 3:1 (лишь третья строка не имеет к оригиналу никакого отношения). Слово volume переведено дважды – и очень точно как «том», и как «фолиант» (менее точно, но допустимо; «фолиант» встречался в некоторых переводах). Однако начинается строфа со «смиряя страх», чего не было в оригинале, но что способствует опережающему оригинал «нагнетанию зловещей атмосферы».
Употребление выражения «клевал носом», безусловно, не соответствует стилю Эдгара По. В оригинале было nodded, но не было разговорного nodded off, позволяющего так перевести. В собственном стихотворении это выражение допустимо (хотя целиком строка «Порою носом в толстый том клевал» забавна; инверсия выражение тоже не улучшила).
Закончу я разбор первой строфы, цитируя не оригинал, а перевод (я уже писал, что не считаю данное стихотворение переводом, но именно так его представил автор):

Я вздрогнул, сердце резво в бег пустилось,
Биеньем в грудь, все звуки заглушив.
Сказал себе: В окно ненастье билось,
А может гость, про поздний час забыв.
На улице и сыро, и темно,
Поэтому стучится гость в окно.

Что же было в оригинале? «Это какой-то гость, - пробормотал я , - стучит в дверь моей спальной – только это, и больше ничего». Действительно, ничего, кроме этого стука (пусть в окно, а не в дверь) не соответствует здесь оригиналу (разве что слово «гость» в четвертой строке). Вся красота первых четырех строк – это собственные стихи Николая Самойлова.
Мне очень нравится начало второй строфы:

Я твёрдо помню полночь декабря:
Дрова, сгорая в угли превращались,
Они мерцали, тусклый свет даря,
Как змеи, в танце тени извивались.

В оригинале: «О, я четко помню – это было в холодном (мрачном) декабре, и каждый отдельный умирающий уголек рисовал свой призрак на полу». Мы видим, как автор уходит от оригинала и перевод, забив гол первым, снова проигрывает 1:3. Я, разумеется, не утверждаю, что автор написал лучше Эдгара По; я утверждаю, что написал он хорошо. При этом «твердо помню» мне нравится больше, чем «четко помню». Как сказала моя знакомая по поводу строки в одном моем стихотворном переводе (кстати, очень точном – я вообще сторонник точных переводов): «Это необычно и поэтому красиво».
Затем Николай Самойлов снова приближается к оригиналу. У По: «Я горячо желал утра», у Самойлова: «Устав от страхов, ждал прихода дня». Уже не в первый раз приближение к оригиналу ухудшает поэтику автора. В данном случае, как это ни парадоксально, в том месте строки, которое далеко от оригинала (близка ведь только вторая часть). Я уже писал, что никакого страха, страхов в оригинале нет. Дело в другом – по-моему, очевидно, что «устав от страха» звучит лучше. Впрочем, очень скоро поэтический уровень достиг своего зенита, в котором, надеюсь, остался пребывать и после завершения приведенного здесь фрагмента.
Я думаю, можно закончить разбор стихотворения; по-моему, понятно, что автор, время от времени приближаясь к оригиналу, но гораздо чаще от него отдаляясь, создал свое собственное стихотворение. И что же? Лермонтов вообще великий поэт, но как переводчик он не состоялся; поэт в нем постоянно побеждал переводчика (согласно классическим идеям кармы, в следующей инкарнации Лермонтов, оставшись великим поэтом, а также великим прозаиком, должен стать и гениальным переводчиком).
«Ворон» Николая Самойлова – это даже не вольная вариация (как, допустим, «Пьяный корабль» Артюра Рембо в переводе Павла Антокольского). В создании собственного стихотворения при попытке сделать перевод у Самойлова есть такой собрат по духу, как Борис Пастернак. Юрий Лифшиц убедительно доказал в своей статье («Литературная учеба», 2009, № 6), что знаменитый перевод Пастернаком стихотворения «Цвет небесный, синий цвет…» Николоза Бараташвили – вовсе не перевод, а оригинальное стихотворение. Не согласиться здесь невозможно, поскольку приведен и подстрочный (я предпочитаю эпитет «прозаический») перевод, и транслитерация оригинала, за что выражена благодарность грузинской поэтессе. По мнению Лифшица Пастернак должен был издать «Синий цвет» как собственное стихотворение и посвятить его памяти Бараташвили.
Николай Самойлов, подобно Пастернаку, определил свое стихотворение как перевод. Я поставил оценку 5-«Никак» (в смысле «Никакой перевод не получился»). Но сейчас у меня возникло желание изменить и повысить оценку. Самойлову я также желаю удачи в проявлении его бесспорного поэтического таланта».
Спасибо автору рецензии. Во многом я с ним согласен, поэтому назвал свой перевод вольным, и буду настаивать на этом.  При переводе сонетов Шекспира я не допускал вольности. Но сонет состоит  из 14 строк, поэтому при потере нескольких слов (английские слова короче, поэтому их в 14 строчках больше, чем русских) передать смысл сказанного автора проще, чем когда строк сто восемь. Усложняет дело и своеобразная, сквозная рифмовка и повторяющиеся слова. Не малую роль для нагнетания атмосферы мистического ужаса играет и звучание английского слова  "Nevermore." В переводе - никогда больше, никогда впредь. Русский перевод лишён каркающих р, поэтом ослабляет ощущения ужаса. Нужно или оставить это слово без перевода, или искать другие средства для восстановления равновесия. Или неточно перевести с рр, или перестать гнать за равнострочностью увеличив количество слов. Это лучше, чем уродовать фразы, творя из них усечённых калек, обрубки мыслей. Я пошёл по этому пути. Старался сохранить не букву, а дух произведения, что, на мой взгляд, важнее. Идею, суть, описание событий я передал, а главное оставил нарастание ужаса. Если бы я назвал это своим произведением, меня могли бы (и справедливо) обвинить в плагиате. Теперь нет. Чтобы доказать свою правоту приведу примеры двух лучших,  на мой взгляд, переводов (по две строфы):
ВОРОН
К. Бальмонт
  Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, – вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне.
"Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне".
  Ясно помню… Ожиданье… Поздней осени рыданья…
И в камине очертанья тускло тлеющих углей…
О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
О светиле прежних дней.
М. Донской 1976
По Э. Лирика. Л., 1976
Раз в тоскливый час полночный я искал основы прочной
Для своих мечтаний – в дебрях теософского труда.
Истомлен пустой работой, я поник, сморен дремотой,
Вдруг – негромко стукнул кто-то. Словно стукнул в дверь…Да, да!
"Верно, гость,- пробормотал я,- гость стучится в дверь. Да, да!
Гость пожаловал сюда".
  Помню я ту ночь доныне, ночь январской мглы и стыни,-
Тлели головни в камине, вспыхивая иногда…
Я с томленьем ждал рассвета; в книгах не было ответа,
Чем тоска смирится эта об ушедшей навсегда,
Что звалась Линор, теперь же – в сонме звездном навсегда
Безымянная звезда.
И свой точный:
Чёрный мрак в разгаре ночи, я читал, слипались очи,
Листал книги с нетерпеньем, ждал лекарство от потерь -
Искал формулу забвенья, находил одни сомненья.
Тихий стук, в душе смятенье, кто стучит несмело в дверь?
Бормочу себе: «Проверь, может гость стучится в дверь.
Больше некому, поверь».
Помню тот декабрь прекрасно: ветер, мрак, мороз ужасный,
На  золе угли мерцали, из теней плели узор.
С нетерпеньем ждал рассвета; зря прошло ночное бденье
Не пришло ко мне забвенье по утраченной Ленор,
Я скорбел, а райский хор, презрев смерть,  пел про Ленор.
Она в сердце  до сих пор.
Здесь я постарался сохранить и рифмы оригинала: Дверь, Ленор, но продолжение  счёл бессмысленным, не стал тратить время. Лучше, чем не точный  мне мой точный перевод не сделать. Пусть останется история, рассказанная моими словами:
1
В час чёрных мыслей, колдовства, разбоя
Суть древнего ученья постигал,
А ветер за окном по - волчьи воя,
Со всей округи нечисть созывал.
Смиряя страх, сидел над фолиантом,
Порою  носом в толстый том клевал,
Когда затих полночный бой курантов,
В окно  чуть слышно кто - то постучал.
Я вздрогнул, сердце резво в бег пустилось,
Биеньем в грудь, все звуки заглушив.
Сказал себе: В окно ненастье  билось,
А может гость, про поздний час забыв.
На улице и сыро,  и темно,
Поэтому стучится гость в  окно.
2
Я твёрдо помню полночь декабря:
Дрова,  сгорая в угли превращались,
Они мерцали,  тусклый свет  даря,
Как змеи, в танце тени извивались.
Устав от страхов, ждал прихода дня,
Измучило меня ночное бденье,
Печали в сердце жалили меня,
Ленору помнил каждое мгновенье.
Я знал её весёлой и живой,
Лицо небесной кротостью сияло.
Она была моей земной звездой,
Прекраснее на свете не бывало,
Закрыла смерть за ней свои затворы,
Теперь лишь ангелы  зовут её Ленорой.
Не согласен я с автором и в том, что переводчик из Лермонтова не получился. Получился – гениальный переводчик. Приведу пример перевода стихотворения
Гёте  «Странника ночная песнь».
;ber allen Gipfeln
Ist Ruh,
In allen Wipfeln
Sp;rest du.
Kaum einen Hauch .
Die V;glein schwiegen im Walde
Warte nur, balde
Ruhest du auch.
Над всеми вершинами
покой.
Во всех верхушках (деревьев)
ощутишь ты
едва ли дуновение.
Птички смолкли в лесу.
Подожди только: скоро
Отдохнёшь ты тоже.
Вот мои варианты перевода:
Ночью на вершинах
Царствует покой;
Спящий лес  не в силах
Шелохнуть листвой,
Смолкло птичье пенье,
Небеса пусты…
Наберись терпенья –
Отдохнёшь и ты.

Ночью на вершинах
Царствует покой;
Спящий лес  не в силах
Шелохнуть листвой,
Нет ни дуновенья.
Крепок птичий сон.
Наберись терпенья –
И тебя ждёт он.

С рифмовкой точно по оригиналу:
Ночью на  вершинах,
Царствует  покой.
Тополя  в долинах
Не шумят листвой.
Не ласкает кожу
Ветра дуновенья,
Наберись терпенья:
Отдохнёшь ты тоже.

Хорошие переводы, но у Лермонтова несравненно лучше.  Он и сделал это стихотворение знаменитым.
М. Лермонтов
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы …
Подожди немного
Отдохнешь и ты!

Из оригинала не ясно, почему это песня странника. В переводе Лермонтова понятно.
Он гениально перевёл

Во всех верхушках (деревьев)
ощутишь ты
едва ли дуновение. Как :

Не пылит дорога,
Не дрожат листы …
Лермонтовский  перевод - сотворчество.  Из содержания стихотворения не поймёшь, что речь о дороге, усталости и страннике. Об этом говорит название. Лермонтов слова :»Во всех верхушках (деревьев) ощутишь ты едва ли дуновение» гениально перевёл: « не пылит дорога, не дрожат листы».  И сразу стало ясно речь о путнике,  прошедшем длинный, тяжёлый путь с вершин гор, через долину, спящий лес. С ним ребёнок, он устал, хнычет, старший уговаривает: «Подожди немного…».   От Гёте название и две последние строчки. Эффект от добавок поразительный, картина стоит перед глазами и навсегда врезается в память. Дорога не пылит, когда нет ни дуновенья. Улучшать автора при переводе можно, ухудшать нет. Лермонтов улучшил. Честь ему и хвала за это. Думаю, этот перевод и сделал это стихотворение столь знаменитым.