книга пока что без названия, закончу не скоро

Бог. В темноте меж холодных улиц, где не ходит в ночи род людской...
В одиночестве, среди хлама и разбитых судеб доживает свои последние дни он, бог всего человечества. Одинокий дряхлый старик всеми забытый, и потерявший надежду в свои творения. Мир меняется, меняется жизнь, судьбы ломаются, тупятся клинки, забываются друзья, мечты обрастают пылью, а слова растворяются в пустоте. Уже ничто не истина, нет правил. Все, что можно было потерять уже потеряли, всех кого можно было обидеть обидели, предали, и жизнь уже как лодка, плывущая в никуда, без весел, без паруса, без рулевого…
Да и кровь уже не так горяча, остыла его кровь, и старик все чаще и чаще забывается, и подолгу стоит на месте, он казалось, будто спит, идет время, все так же светит луна, мерцают звезды и холодный ветер бродит по улочкам и обдувает ветхую каморку. Здесь он живет. В ней нет окон, и только остатки свечей слабым огнём разрезают темноту. За столом сидит бог и пьёт теплый чай, подолгу думая и размышляя, а вокруг полный хаос, все покрыто пылью, ржавчиной, даже воздух тут густой, будто чернила, и с каждым вздохом он пронизывает грудь ледяным холодом. Заставляет кашлять, хвататься за грудь и чувствовать, как разрываются легкие. Ночами старик смотрит на звезды, он что-то вспоминает, ветер колышет его разорванные одежды, грязные, рваные, но ему все равно. Он думает, вспоминает, и на лице его мелькает слабая улыбка. Давно одежда его была чистой, и он сам был другим, да и жил он не тут. Старик идет заваривать чай, это единственное что тут есть из приятного.
Тускло светит свеча, бог сидит, его лицо в морщинах и шрамах, белые длинные волосы раскиданы, глаза больше не горят, в нем самом уже давно нет жизни, он потерял надежду, потерял веру в себя, веру в других. Стынет чай в кружке, и свеча догорает, оставляя лишь тлеющую в темноте точку, которая навсегда погаснет, оставив старика одного, с его страхами и кошмарами, и никто не увидит его слез и боли.
А потом наступит утро, за вечно темными небесами никогда, почти никогда не видно солнца и лишь тьма станет реже, хорошо, если не будет дождя. И старик примется опять за свои дела. Он будет сметать пыль, и соскребать ржавчину, сдувать, чистить и полировать, сдирая пальцы в кровь, задыхаться и кашлять от пыли, морщиться от боли, и чувствовать, как воздух разрывает легкие и вкус крови во рту и как закатываются глаза. Но он все рано не успеет, их слишком много, и каждый день, он находит, что-то ещё. А бог, он один, и он не всесилен.
Почистив то, что смог, он начинает собирать вещи в мешок. И времени почти нет, надо спешить, и сгибаясь под непосильной ношей, старик медленно идет по разбитым кварталам, он спешит, голые ноги изранены о мостовую. Холодный ветер гуляет в пустых и разрушенных домах. Свистит в окнах, в разбитых домах царит хаос, где-то еще можно увидеть тех, кто живет там. Серые, почти черные ходят они, и не видят ничего вокруг, в их глазах давно нет жизни, и лишь безразличие. Давно, очень давно они пришли сюда совсем не такими, они были счастливы и сердца их были полны любви, счастья и надежд. Они были совсем другими. Но тьма, царящая тут, поглотила и их. Старик поддерживал их, как мог, увы, бог не в силах тут никого спасти. Теперь одни смотрят пустыми глазами на старика, несущего мешок к воротам, кто-то бродит из угла в угол, без памяти, без цели, третьи давно превратились в пыль, которую развеял ветер и покрыл ей мостовую. Ворота, высокие, с черной цепью. Они так высоки, что уходят далеко в небо. Ворота, обитые сталью, они никого не выпустят назад. Они закрыты, много лет бог пытался открыть их, но и это он сделать не в силах. Когда-то давно, он сам прошел через них, и теперь вернуться обратно уже нельзя. Старик бережно опускает свой мешок. Еще долго он пытается, достучаться до стражников, на той стороне, но лишь мертвая тишина отвечает ему. Наступает ночь, старик опять берёт свой мешок, идёт обратно, что-то в нем уже рассыпалось. И осколки будут лежать тут, пока тьма не окутает их, а к утру, они станут пылью. В темноте, глубокой ночью, хромая, старик идет обратно домой, идет по тёмным улицам, пустым, и бесконечным, холодно, где-то за развалинами слышен плач и крики. Старик устал, бережно он достает из мешка то, что ещё цело, вещи, которые опять покрываются ржавчиной и пылью еще сильнее, какие-то уже рассыпаются. Старик плачет, силы покидают его, завтра он не сможет отправиться к воротам, но и выбора нет, ему не уйти отсюда, он не может. Опять кружка чая, и еще одна свеча, рыдания в темноте, и боль…
И так день за днем, и год за годом. И летит время, года идут всё быстрее, становится всё холоднее, серее, и всё больше тьмы вокруг. И из жителей почти никого не осталось. Старик похож на скелет, с жалкой прядью волос, он сидит за столом и смеется. Смех переходит в рыдания. Вокруг лежат кусочки разбитых вещей, и сил больше нет, он уже давно не ходит к воротам. Тьма не может сломить ему разум он сильнее её, но и он не может остановить её, и она разрушает все, что происходит вокруг. Бессмысленная борьба, не борьба, а пытка. Ужасная, мучительная. Тут помимо него бродит ещё один призрак, безумный, давно потерявший надежды, как тень он мелькает, среди руин, и долго ночами стоит в переулке. Глаза его закрыты, и с грустью смотрит он на всё, что осталось от этого мира. Он не знает, сколько он ещё проживет, может день, может год, может десять, но не ожидание убивает его, а то, что он уже ничего не сможет сделать, и обречён смотреть, как погибает город. Ему тоже не всё равно, но он так же бессилен. Слаб как младенец, без цели, обречен на существование тут, пока, город не падет.


***


Гин медленно воткнул шприц в вену, на лице появилась улыбка, он привык к этой сладкой туманящей боли, наркотик вошел в кровь, комната медленно поплыла, и исчезла...
Растворились проблемы и мечты, а на сознание как будто накинули теплую шаль, всё как в тумане, и нет ничего плохо, нет ничего хорошего, нет ничего, совсем ничего, сознание как белый лист бумаги, без единого пятнышка. Вокруг лишь серая пелена, как туман, простирается куда-то вдаль. Пустыми глазами он смотрит вдаль, но ничего нет впереди, пустая серая бесконечность. Он подает, падает вниз, без страха, без сомнения, и так уже десять лет он каждый день окунался в свой мир, мир вечного счастья любви, мир без боли, без страхов и без сомнений. Это его мир, его город. Но вот, вдруг, наступает возбуждение, наступает эйфория, счастье, и смутные знакомые тени замелькали в тумане, как яркий карнавал, в теплую летнюю ночь. Как обычно боль исчезла, глаза закатились, и он очнулся, в большом и прекрасном городе, где-то далеко в своем сознании.
Он не мог объяснить, что и как происходит. Почему он в этом городе. Он знал что «32м» один из самых дорогих синтетических наркотиков, и самый лучший в своем деле. Он не вызывал никаких физических привыканий, и позволял окунуться в собственное подсознание, в свой мир, в мир своей души, он приоткрывал потайную дверку в рай, всё это сопровождалось, чувством бесконечного счастья, радости, любви. Не всем понравился «32м», но Гину он пришелся по душе. Всё остальное было словно пустая трата времени денег, а отсутствие вообще каких либо негативных последствий делало его самым лучшим. Он создавал свой мир, реальный мир. Тут было всё, и счастье и любовь, приключения и победы, бесконечная эйфория, это был его собственный мир, он бродил в нем, пока не прекращалось действие наркотика. Изо дня в день, уже около десяти лет, каждый год, каждую ночь, он уходил в свой, совершенно другой мир.
Гин прекрасно помнил тот день, тот первый день, когда попробовал «32м», ту погоду, ту осень. Когда лето ещё боролось, солнце светило ещё безумно ярко, тепло и светло. Листья уже пожелтели и падали на землю, а вечерами шли прохладные дожди. Под ними так любили гулять влюбленные парочки. Он помнил всё, до мельчайших подробностей, как с утра светило яркое солнце, а на дорогу мягким ковром рассыпались желтые листья. Как с трепетом он шел, почти бежал, разрываясь между страхом и любопытством, как мечтал сбежать от этого мира. Помнил, как подходил к притону, ветхий дом, этажей пять или шесть. Старый, разбитый когда-то жилой дом, и мрачные тени мелькали внутри. Во тьме слышались крики, боль, запах крови, гнили, лица, те ужасные лица. Пустые, в них не было жизни, не было ничего. Кто они, кем они были, имеет ли это значение, время оно делает своё дело, и очень хорошо. От их прошлого ничего не осталось, так же как и от их будущего. Есть только настоящее. Гина передернуло, неужели он станет таким же, пустым, живущим только пока есть доза. Но пути назад уже не было, так он решил для себя.
Он помнил каждый шаг по бетонной крошке,  как хрустело и крошилось разбитое стекло под ботинками, тяжелый звук шелестящих купюр, лицо в капюшоне, и тот тяжелый пузырёк, с серой вязкой жидкостью, помнил, как глухой голос произнес:
- Не больше пяти миллиграмм, а то сразу окочуришься. Да, и не забывай жрать иногда.
Гин помнил, как он бежал, из того дома, как чувствовал в кармане плаща, тот заветный пузырёк, тот кусочек рая, о котором он так давно мечтал. Как он стремился, уйти из того места. Потом он ещё очень много приходил туда, всё вновь и вновь.
Он помнил тот дождь, холод, внезапно нахлынувшей осени. Не дождь, а ливень, который хлестал его, разрывал на части, сбивал с пути. Ту стену воды,  как изменился день, как пропало все тепло уходящего лета. И в одну секунду в распахнутые двери ворвалась, бушующая осень. Гин помнил, как он, промокший и усталый, дрожащими руками снимал с себя мокрую, холодную одежду. Как разогревал ужин, смотрел на заветный пузырек и всё боялся открыть его, выпустить джина из бутылки, которого потом не загнать обратно. Наступал вечер, солнце опускалось за горизонт, дух холодный ветер и деревья мокрые, и усталые, гнулись, сбрасывая последнюю листву. Он помнил, как дрожащими руками он набирал те самые 5 миллиграмм, как дрожала тогда рука, как мягко и плавно в плоть вошла игла, боль. Ту легкую боль, как он первый раз проткнул вену, и как серая жижа, вошла в его кровь, навсегда став единым с ним. Помнил, как закружилась голова и закрывались глаза, как он пытался найти кровать или кресло, как сходил с ума, чувствовал, как его мозг разрывается, как смерть окутывает его, как его покидают силы, как он медленно ложится на пол, тело отказывает ему, и серая пелена окутала комнату, она была везде, вокруг, всюду лишь серая пелена. Медленно подступало безразличие, растворялись проблемы, и заботы, забывалась боль, исчезли страхи, пропало всё, и через несколько мгновений он падал без страха, без боли, без радости. Вниз, словно в бесконечную пропасть, всё умерло в нем. А потом к груди подступило счастье, он хотел кричать, радость наполнила его. И Гин закричал, и всё падал и падал вниз, и серая пелена поглотила его разум, а потом он потерял сознание.
Он очнулся на зеленой траве, мягко светило солнце, рядом приветливо журчал ручей, Гин не понимал где он, только смутно отрывки прошлого, но даже думать о том кто он, и где не хотелось, так было прекрасно. Гин улыбался, его не интересовало, как он тут очутился, и где он, так хорошо ему стало сейчас, так светло и ярко светило солнце, так чудесно пахла трава, так, что Гин забыл всё, один запах травы сводил его с ума, всё вокруг было прекрасно, он хотел просто остаться тут навсегда. Пропали заботы и проблемы, душу окутывали свет и радость.  Голова его ходила кругами, и мир перед ним, то растворялся, то снова обретал очертания. Гин чувствовал безграничную радость, он смотрел в небо, видел птиц поющих в нём, чувствовал, как эйфория переполняет его. Так прошел час может больше, мир перестал качаться и кружиться и замер в ожидании. Гин наконец смог собраться с мыслями. Он не вспомнил вчерашнюю ночь, шприц иглу, тот наркотик он словно забыл, обо всем. Гин был тут, в этом раю, а его тело сейчас лежало где-то в квартире, на холодном полу, а он тут.
Наконец он решил подняться на ноги, и немного пошатываясь, огляделся вокруг, увидел свой новый мир, там бесконечно простиралось бескрайнее зелёное поле, полное цветов и рек, за спиной его стоял город, город такой в котором Гин хотел жить всегда. Он понял это, как только увидел его. Чистый, величественный, прекрасный, и такой разный. Его дома стоящие впереди, его кварталы, реки и водопады, чистоту и свежесть, это был не город, это был целый мир. Он был огромен, вдалеке виднелись люди, много, много силуэтов. Гин вздрогнул, это были не те люди, которых он видел на улице каждый день, кто продавал ему пиво в ларьке, не те, кто встречался ему каждый раз, не те друзья, которые забыли его. Это были люди, о ком Гин мечтал всегда, всю свою жизнь. Он ещё не подошел к ним, а только увидел, издалека, но уже понял, они были другие, Гин почувствовал любовь, их любовь, доброту, словно это были родственные ему души.
Гин осматривался, город, зеленая трава, яркая, как блестящие изумруды, она переливалась на солнце всеми цветами, голова все ещё кружилась:
- Кто я? Где я? – в его голове прозвучало два немых вопроса. Гин никак не мог вспомнить. Ни кто он, ни откуда он тут взялся, просто зеленое бесконечное поле, невысокая трава, словно он всегда тут был.
- Может я был тут всегда? Как меня зовут, я не помню, черт я ничего не помню. – Гин присел на траву. Было тепло, но совсем не жарко. Прохладный ветерок гулял по полю, трава, как море переливалась словно волны. Гин зачерпнул немного воды из ручья, нужно было вспомнить кто же он. Это подействовало. Вода тут немного сладкая, вкусная, свежая. Гин ещё никогда не пил такой воды. Сознание медленно прояснялось, голова перестала кружиться. Словно молния ударила его, Гин всё вспомнил, вспомнил себя, кто он, как тут очутился, всё, что так хотел забыть. Стало немного грустно, но счастье всё равно переполняло его, Гин ещё не верил что это – правда, он понимал, что это иллюзия, но какая разница, сейчас ему нужно было немного счастья и любви, то о чем он всегда мечтал, и вот город дал ему то, то самое, что не дала жизнь. Он много слышал о «32м» но что бы это выглядело так реально. Этот мир, ничем не отличался, даже был лучше, больше прекраснее. Быстрым шагом, почти бегом он направился вперед к городу, идти было легко, свежий ветер дул ему навстречу. Он шел в город, к тем людям, в неизвестное. Гин давно так не волновался, вдруг они не те, кем кажутся, вдруг всё это лишь хрустальный шар, который развалится и исчезнет, как только он к нему прикоснется. Вдруг весь город, всё поле это только иллюзия, на которую можно смотреть издалека. Эти мысли жужжали в его голове, и не давали покоя. Всю дорогу, его терзал страх, и сомнения. Но всё развеялось, как дым, только он ступил на мостовую, как только он услышал, чей-то голос, до боли знакомый, словно из далекого прошлого, произнёс.
– Гин! Мы ждали тебя - Гин обернулся, казалось, он знал их всю жизнь, и как только увидел их, он понял это. Ещё со страхом, с некоторой болью, но Гин уже почти поверил, что это его мир, что это именно те люди, кого ему так не хватало.
Город закрутил его, сжал в своих объятиях, теплых и нежных, днем и ночью, Гин помнил, как счастье медленно разливается в нем, помнил лишь улыбки вокруг, но не помнил лиц, город подхватил его, в поток удовольствий, то о чем он когда-то мечтал, и хотел. Время прошло незаметно, несколько дней два или три, Гин делал всё и казалось ничего, прогулки, разговоры, каждый раз он встречал всё новых и новых людей, знакомых. Исполнение давних желаний, те мечты, которые он мог вспомнить, концерты, прогулки долгими ночами, под луной, такой огромной и теплой, что казалось, она грела так же как и солнце. Что-то Гин помнил хорошо, что-то было в тумане, лишь радость и счастье не покидало его. Старые мечты воплотились в реальность, то, что давно хотелось сделать, попробовать, о чем когда-то мечталось.
Гин с самого детства хотел рисовать, просто научиться рисовать, старая мечта, но так она порой разрывала его душу, сколько времени он потерял тогда, давно впустую, так и не притронувшись к кисти, часто он жалел что, так и не притронулся к холсту. Гин смутно помнил, как он ходил по городу, о чем они болтали, что делали, плохо помнил лицо того парня который протянул ему кисть со словами:
-  Ты давно этого хотел, попробуй - и Гин взял кисть. Помнил он весь трепет, того как растекалась краска, каждый мазок, каждый цвет, как сначала робко, а потом все смелее, и смелее, он стоял и рисовал. Но странно он не помнил картину, он не помнил, что же он нарисовал. Только возгласы:
- Восхитительно, это прекрасно, замечательно - раздавались вокруг.  Гин сам стоял удивленный и ошарашенный, он никогда бы не поверил, что способен на что-то такое. Он помнил то чувство, как давно он не испытывал радости. Радости и довольства собой, он ещё не совсем безнадежен, раз способен на такое, безумная радость охватила его, и он помнил свой смех. Время летело быстро, незаметно, как иногда проснувшись утром, замечаешь, что уже вечер, и день подошел к концу. Наркотик ослабевал, действие его почти закончилось, Гин запомнил лишь тот момент, когда он стоял под теплым дождём, и злотые листья кружились, падая с веток, он чувствовал как теплая вода, стекала по его волосам, радость, и счастье переполняли его.
И вдруг, глухой удар сотряс всё его тело, Гин вздрогнул, и счастье испарилось, и холод окутал его сердце, будто теплый дождь вдруг стал ледяным, и еще один удар, Гин выдохнул пар, холодный пар, словно наступила зима. И не капли дождя уже стекали по его лицу, а кусочки льда. Удар, Гин посмотрел на свои руки, они стали как будто из дымчатого стекла, прозрачные, Гин с трудом понимал, что происходит, тело налилось тяжестью, он не мог пошевелиться, застыл каменной статуей посреди бушующего дождя. Удар, мир вокруг остановился, замер, капли дождя падали не так стремительно, Гин смотрел вокруг, и видел каждую каплю, падающую вниз, всё стало серым, а листья такими яркими, как будто это был огонь. Воздух обжигал своим холодом, а Гин стоял посреди дождя, застывший, как каменный, не в силах пошевелиться. Ещё один удар, неимоверно сильный, казалось, сам город пошатнулся и вздрогнул. Серая пелена, появилась перед глазами. Туманом, медленно она покрывала, его, ложилась на город, и даже бушующий ливень не мог прорваться сквозь неё. На секунду он очутился один, в этой пелене, город пропал, где то вдали затухал звук дождя. Вдруг Гин начал падать куда-то в пустоту, в бесконечность, всё быстрее и быстрее, в вечную тьму. И страх уже не просто сжимал его сердце, он разрывал его словно голодный пес. Гин кричал, кричал и плакал. Раздался глухой удар, и ещё, и ещё, Гин как будто упал. Медленно появлялись перед глазами очертания комнаты. Он лежал на полу, сознание медленно возвращалось. Разбросанные вещи, опрокинутая тарелка, осеннее солнце светило в окно, рядом валялся пустой шприц.
Гин смутно помнил что произошло. Сознание возвращалось к нему постепенно, ещё с час он сидел посреди комнаты, и пытался вспомнить, что же случилось, собраться с мыслями. Что-то  он помнил прекрасно, чувства запахи, а что-то было как в тумане, как во сне. Как  воспоминания из далекого, далекого детства, когда не помнишь ничего конкретного, только чувства и эмоции переполняют тебя изнутри. Было уже далеко за полдень. Есть совершенно не хотелось, не хотелось ничего, этот мир как будто стал ещё более пустым, разваливался на части, стал ещё более мрачным, и темным, только город, как костер в ночи манил его. Гин хотел вернуться. Здравый смысл говорил ждать, ждать следующей ночи, и Гин ждал. Ждал, чтобы вернуться опять.
Время текло медленно, день проходил мучительно долго, ничего не помогало, и время не текло быстрее, с каждой секундой, хотелось сорваться, зачерпнуть эти пять миллиграмм, вколоть их в вену, и оказаться там, в раю. Гин держался из последних сил, то ходил по комнате взад вперёд, то пытался заняться уборкой, хоть чем-то лишь бы, ускорить время, вернуться обратно.
И он вернулся, вернулся снова, в свой город, к своему счастью. Все погрузилось в туман, Гин стал жить в новом мире, реальность, да что реальность, она его больше не интересовала, зачем она? Скучная глупая реальность, отошла, ушла вообще.
Гин быстро усвоил правила, необходимые для выживания, для существования. Он вычеркнул одну реальность. Она просто перестала быть нужна, её заменил город, основная задача заключалась в том, что бы поддерживать в теле жизнь, что бы хватало сил, все остальное не нужно, минимум еды, комфорта, общения. Днем Гин искал деньги на новую дозу, продавал вещи, где то пытался работать. Всё остальное время он был там, в своем городе. Жизнь разделилась, на до, и после, и постепенно, всё прошлая жизнь его, покрылась серым туманом, и выглядела уже так, будто это она была иллюзией, туманной и пустой, а город стал реальным. Всё медленно забывалось, и старые раны и шрамы на сердце затягивались, куда-то пропала обида и боль. Чудесный новый мир, только он теперь стоял как каменный нерушимый столп. Отпала необходимость искать новых друзей, подруг, искать новые интересы, увлечения, всё, о чем можно было мечтать, было тут, рядом, на кончике иглы.
И так проходил день за днём, год за годом. В один из дней Гин решил продать свою квартиру, большую, с тремя комнатами, прекрасной верандой. Слишком много денег уходило на её содержание. Гин переселился в подвал, где когда-то жил консьерж. Холодный и пустой подвал, без мебели, одна маленькая комнатка, маленькая кухня, ванная, узкая лестница наверх, и стальная дверь наружу. Гину больше не нуждался в квартире , не нужна была теплая постель, в этом мире ему ничего не было нужно. Он был счастлив и без этого, он думал что это, самые счастливые дни в его жизни. Продав квартиру, и купив, этот подвальчик, Гин первым делом купил у старого своего знакомого наркотика, почти на полтора миллиона. Небольшой чемоданчик, полностью забитый, пузырьками, с серой жидкостью. Остальные деньги медленно уходили на еду, предметы быта, изредка он покупал одежду.
Гин взял за правило, отправлять в город только ночью, днем он перечитывал газеты, случайные книги, убирался, принимал душ, или просто лежал на куче тряпок, и смотрел в потолок.
Мир для Гина разделился на две части, с одной стороны был его и прекрасный мир, там было всё, чего он хотел, о чем только мог мечтать, любовь и друзья, с другой стороны, скучная реальность, его полупустой подвал, кучу тряпья, вместо кровати, электрочайник и лампочка. Его устраивал этот хаос. Было все равно, у него был свой мир, свой маленькое счастье, каждый раз погружаясь в него, и просыпаясь тут, он помнил лишь обрывки, того что было, но это было прекрасно. Одной дозы примерно хватало на три дня жизни в городе. Гин не помнил всего, что с ним происходило там, там Гин был счастлив, у него были друзья, которые любили его, и ждали там, мечты и надежды там не были разбиты, и солнце всегда улыбалось ему на встречу. И повсюду были те, кто всегда понимал его, то от чего сильнее билось его сердце, от чего хотелось смеяться, о чем мечтать. Когда хотелось дождя, город давал ему безумный ливень, когда хотелось снега, белые сугробы, разливались по тротуарам и скверам, и вода застывала в реках и фонтанах. Хотелось немного осени, и прохладный ветер сдувал пожелтелые листья с деревьев. Холодной пленкой по утрам покрывались лужи, и листопад их всех оттенков желтого и красного, шел бесшумным дождём. Город был прекрасен, здесь не было ничего, что могло причинить боль, ничего лишнего, город был идеален. Он всегда давал ему то, что хотел Гин, и ни разу не ошибся. Каждый раз, гуляя долгими вечерами, Гин все дальше и дальше погружался в него. Последнее время он любил гулять один, и когда его посещало такое желание, никто не встречался на пути. И город всё сверкал перед ним новыми гранями, бессчетными, как алмаз, идеальный алмаз.
В городе Гин почти не помнил лиц друзей, но помнил их слова, запахи. Чувствовал их радость. Город был огромен, казалось бесконечен, и Гин всё бродил по нему, то один, то с друзьями, открывая для себя новые двери, новые развлечения, исполняю новые мечты, получая всё больше радости, когда он хотел он летал по городу, когда хотел, рассыпался на ветру. Не существовало никаких границ, не было запретов, тихая спокойная гавань, где он, наконец нашел свой покой. Текло время, Гин почти не замечал его, в городе было прекрасно. Он уже прекрасно освоился, знал наизусть почти каждую улочку, но город был неимоверно большой, что Гин так и ни разу не добрался до конца, и вдобавок он имел одну особенность, иногда улочки менялись, перестраивались, словно город сам тоже был жив.
Гин стал богом этого мира, в один из дней он вдруг понял, что может летать, это было совсем невероятно, не Гин не удивился, это был его город, он летал, каждый день, целый месяц подряд или больше, летал к звездам, к черному и бездонному небу. Валялся в облаках, поднимался так высоко, в синее бездонное небо. Но город был еще больше, огромный, с одной стороны, бесконечно зеленоё поле, реки, и водопады, за ними, долины, и опять реки, с другой стороны, бесконечно вдаль уходил город. Гин не видел ему конца, это не пугало, не удивляло его, он думал так, раз город может дать ему бесконечно много, то он должен быть бесконечно большим. Это вполне устраивало его. Да и тут было столько мест, что Гину не хватило бы и все жизни чтобы узнать всё тут.
Его удивляло всё, особенно архитектура, тут было всё что он знал и не знал, и районы с высокими небоскрёбами, и низкие улочки с каменными домами. И деревянной крышей. Здания извивались, а улочки переплетались, превращаясь, в многоэтажные массивы. Дороги, мосты, арки, много много рек. Сначала Гину показалось странным, что тут не было ни одной машины, но потом, он привык, и не сильно жалел, машины никогда не нравились, ему, он испытывал к ним страх. А к автобусам и поездам еще больший, почти панический. Множество людей, в узком пространстве приводило его в смятение. Гин полюбил город, он стал его домом, его жизнью, люди, дома, всё тут было именно таким, как он мечтал, а каждый день жизни в городе, приносил столько счастья, столько эмоций, эйфории. Что Гин просто забывал обо всём.


***


Летело время, прошло уже около семи лет, с тех пор как Гин продал квартиру, и поселился в подвале, он изменился, сильно похудел, осунулся, кожа его побледнела, стала почти белой. Он не выходил из подвала, уже много лет, только купить большой пакет сухой еды, выбросить мусор, большинство жильцов, даже не подозревало, что у них есть такой сосед. Подошел к концу запас наркотика, и Гин понимал, что ещё чуть-чуть, несколько месяцев или меньше, и он закончится весь, и придётся искать денег на новую дозу, но Гин всё дальше и дальше оттягивал этот момент, и старался не думать об этом. Денег уже тоже почти не было. Но и это не важно.
Вся жизнь слилась в одно, город, счастье, Гин уже не морщился от боли, когда втыкал в вену иглу, и закрывал глаза. Сладкая сладкая боль, полёт, и серый туман. Полет, сладкий полёт, он стремился, туда в мир счастья. Город ждал его, ждал каждую минуту и секунду. Гин привык к городу, к счастью в постоянно любви, к спокойствию, к тишине или пьянящему безумию. Друзья, счастье, любовь, то о чем он мечтал всю жизнь, наконец, сбылось. Стало реальностью. И каждый день, как новый, каждый день полный нового, счастливого, вот она настоящая жизнь.
Гин жил в большой квартире, в часовой башне. Несколько комнат, не слишком богатое убранство. Большего и не хотелось. Иногда целыми вечерами и ночами он гулял, и веселился, иногда сидел в кресле и пил вино, играл на пианино, или гитаре, рисовал, творил. Тут он мог делать всё то, что ему хотелось, мечталось. Всё, за  что бы он не взялся получалось. В музеях висели его картины, играла его музыка, люди читали его стихи, в городе строились его скульптуры, одно время он даже изменил часть города, убрал все серые и высокие многоэтажки, и сделал многоуровневые системы кирпичных домиков, не больших, но уютных. Он ощущал себя самым счастливым человеком, смешно, ему ничего не хотелось, и нереальный мир вполне удовлетворял его потребности. И какая разница, реально это или нет, мир его ничем не отличался от реальности, а всё остальное не имело значения. Ни его подвал, в котором он жил, ни отвратительная еда, ни усталость, ни отсутствие цели. Всё поглотил серый туман, все цвета жизни превратил в одну серую, унылую кашу.
Гин стоял у окна, у себя, в своей квартире, на вершине башни. Он впервые ощущал себя на своем месте. В окно стучал дождь, капли его стекали по окну. Мигали в свете капель огни фонарей. По улочкам стелился туман, и одинокие прохожие прогуливались под дождём. Сверху открывался прекрасный вид на город. Бушевал ливень, потоки дождя падали вниз, разбиваясь о каменную мостовую. В окнах светили яркие живые огоньки, Гин не знал, кто там живет, да и живет ли кто. Может каждую ночь, там просто загорается свет, и на самом деле, нет там никого, и только голые стены. В городе казалось, все знали прекрасно Гина, и любили его. Всё без исключения, он часто просто так ради интереса, бродил по городу, разговаривал с жителями. И каждый раз чему-то удивлялся, находил кого-то нового интересного. Не похожего на других.
В комнате горели свечи, терпкое вино, совсем не пьянило Гина. Он дорисовывал картину, но не мог придумать, чего ему хватает.  Хотелось получить что-то новое, особенное, интересное, зачаровывающее. Гин закрыл глаза, шум дождя стих, и тучи над городом развеялись. И на небосвод взошла полная луна. Гин надел плащ и вышел. Он просто шел, зная, что город всё равно даст то, что ему нужно, город знал лучше. Он гулял по ночному городу, как и много раз до этого, но в этот раз без друзей, один, просто один. Он шел сам не зная куда, по мокрой мостовой, под светом фонарей. Он брел вдаль города, в пустоту ночи петляя по улочкам. Ветер играл с его волосами, с его плащом, и пытался задуть его сигару. Гин всё шел, он один только знал путь, как найти, как прийти туда, и он шел, казалось наугад. То и дело он просто сворачивал, то влево,  то вправо, или просто вперёд, петляя в бесконечном лабиринте города. Пустые улочки, освещенные фонарями, прохладный ветер, тихий, ласкающий. Гин не просто гулял, он искал, сам ещё не зная что, просто искал. Улица вывела его на большую площадь, посреди её стоял фонтан, он пенился и взрывался всеми оттенками радуги. Играл, выплескивая, цветные брызги воды и они переливались, в лучах ночных огней. Площадь перерастала в яблоневый сад, с множеством цветущих деревьев. Разноцветные цепочки гирлянд растягивались от одного фонаря к другому. В окнах домой горел свет, желтый теплый, как от весеннего костра. И луна тут светила ярче, была больше, и светлее манила к себе. Играла музыка, слышался смех и крики радости, словно тут был карнавал, но площадь была пуста, ни души, только ветер сдувал лепестки с цветущих яблонь, и они медленно падали, и покрывали землю, нежно розовым ковром. Гин остановился, он пришел куда хотел, наконец, он добрался. Там где цвели яблони, там стояла, фигура, в платье, с длинными черными волосами, они падали на её плечи, спускались ниже, до пояса. Она смотрела вдаль, тонкая и хрупкая, как хрусталь. Гин поправил свой плащ, кашлянул и пошел к ней. Сначала не решительно, словно чего-то боясь, но шаг за шагом, он спешил. Миновал калитку и ворвался ветром в сад, и побежал к ней. Падающие лепестки окружили его, и запах цветов, и спелых яблок сводил с ума. Гин видел её, меж деревьев, её тонкую фигуру, её высокий лоб, и лицо, прекрасное, белое, будто выточенное из мрамора. Она показалось ему прекрасной, ангел. Белое чуть ниже колен платье, она стояла, и смотрела на звезды, босая. Тонкие пальцы, держали в руках розу, фиолетовую, почти черную. Гин остановился, спрятался за деревом, он смотрел, любовался ей, затаив дыхание. Он не мог налюбоваться, время замерло, он видел как медленно падали лепестки, и чувствовал её дыхание, каждый вдох и выдох. Гин стоял и смотрел. Текло время, она любовалась луной, а он, спрятавшись за деревом, как мальчишка смотрел на неё. Наконец он решился, словно струна лопнула в его сердце. И он гонимый скорей страстью, и страхом, подошел к ней. Она обернулась, и испуганно посмотрела на него, руки её задрожали, и роза упала к её ногам. Она смотрела на него со страхом, и болью. И Гин не зная, что делать, остановился в шаге от неё. Он стоял и не знал что дальше. С деревьев падали и падали лепестки цветов, а они стояли и смотрели друг на друга, Гин с удивлением, она со страхом.
- Я так долго искал тебя – прошептал Гин, голос его дрожал.
Но она, молча, просто стояла, даже не пыталась что-то сказать, её большие глаза, со страхом смотрели на Гина. А Гин улыбался, он ещё не знал почему, просто чувствовал тепло в сердце. Он немного распахнул плащ, и обнял её, закутав в плащ. Он почувствовал, как она обняла его, как тихо билось сердце в её груди. Она прижалась к нему.
Где-то далеко играла музыка, а в ночном небе, начали взрываться фейверки. Огненными змеями, освещали ночное небо, а они, обнявшись, стояли и любовались. Молча, долго, слушая друг друга, Гин, будто впервые обрёл свою вторую половинку, стал един сам с собой, стал любимым, он закутал её в свой плащ, прижимал к себе, целовал. А потом когда начался восход, он взял её на руки, и понёс по пустынным улицам к себе. Она спала у Гина на руках, прекрасная, как ангел, неземная, Гин любовался ей, и шел, тихо ступая, боясь разбудить её. Солнце ещё не вышло из-за горизонта, а Гин уже был у себя. Он поднялся по лестнице к себе, и аккуратно уложил девушку на свою кровать, и накрыл одеялом. Она спала, Гин смотрел на неё, аккуратно погладил по волосам, и побрёл на кухню, надо было приготовить еду, откуда-то в нем проснулась забота. Откуда она проснулась, и почему Гин не знал, но смутно помнил что, когда то это всё уже было, только когда...
Гин не сильно любил готовить, так, по настроению, но сейчас желание что-то сделать было просто бешенное, и он старательно гремел тарелками. Завтрак получался, джем, горячие тосты, омлет, апельсиновый сок и немного фруктов, Гин даже немного вспотел пока готовил, никогда он не был так доволен собой, даже когда писал картину, не испытывал он такого счастья, это было что-то особенное. Он довольный собой, аккуратно перекладывал, еду на поднос, тщательно всё раскладывая, боясь упустить любую деталь. Гин словно обрел смысл жизни. Он аккуратно понёс поднос в спальню, к ней. Солнце уже стояло в зените, она должны была немного выспаться. Гин поставил поднос на столик, и посмотрел не неё, она спала, и спящей была ещё прекраснее, черные волосы падали на белый лоб, длинные ресницы слегка вздрагивали, Гин затаил свой дыхание, что бы услышать каждый её вдох. Он не знал её имени, но это было не важно. Он просто знал, что она именно та, та единственная, кто ему нужен. Гин зарыл глаза, он не хотел её будить, но завтрак остывал. Нельзя было кормить её холодной пищей. Гин собрался, улыбнулся и дотронулся до её плеча, осторожно потряс и прошептал:
– Есть, ты хочешь есть? Я тут приготовил.
Она вздрогнула, открыла глаза, посмотрела на него, на поднос с едой, улыбнулась, сказала:
– Спасибо - и села на кровать. Гин подал ей стакан сока, и широко улыбаясь, словно светясь от счастья, намазал джемом огромный кусок тоста, и протянул ей. Осторожно, она взяла его, улыбнулась ещё раз, поцеловала его в щеку, и они принялась за еду. Ели они медленно, больше смотря друг на друга. Кормили друг друга фруктами, и руки их соприкасались, время остановилось в городе, лишь тут в квартире Гина, оно текло словно медленно, как туман. Гин почти и не ел, он смотрел и смотрел на неё, в её глаза, как грациозно она ела, как улыбалась ему, и иногда замечая, что он слишком засмотрелся на неё, давала ему кусочек еды.
Гин чувствовал себя целым, он ничего не спрашивал у неё, совсем, ни слова, будто всё знал. Он знал, что она останется тут, у него, и он будет с ней, в этом в городе, всегда. Гин сидел и обнимал её, завтрак давно закончился, они седели на кресле, молчали и смотрели на закат. Гин укрыл её пледом. Ничего не хотелось, Гин чувствовал, что счастлив на столько, что ничего уже не нужно, он хотел чтобы время остановилось, и они так сидели, обнявшись, вечность. Смотреть на закат, как медленно уходило солнце за горизонт. Но не всё так спокойно было у Гина на душе, скоро он должен был уйти, кончится эффект, и он опять вернется в реальность.
- А почему реальность там? – вдруг подумал Гин – реальность тут, - решил он для себя.
- Что, что реально там? Есть ли там любовь, есть ли радость? Что вообще значит тот мир, там нет ничего, всё иллюзия, друзья, любовь, счастье, добро, нет ничего настоящего. Тут, настоящее тут, - Гин вздрогнул, - как я не понял этого раньше, то что там, не то что бы не реально, этого нет вообще – решил он.
Время текло, наступала ночь, наркотик вот-вот закончится, но Гин уже знал, что будет делать, решение пришло еще до наступления проблемы. Наступил тот час, Гин почувствовал удар, если повезёт, она даже ничего не заметит. Удар и ещё удар, он чувствовал, как стучит его сердце. Мир всё вокруг стало туманным, пустым, словно стекло, всё, пол, стены. Гин покинул свое тело, упал вниз, последнее, что он успел схватить взглядом, это свою фигуру в кресле, крепко обнимающую девушку. Серый туман поглотил его, Гин падал в него, всё было как обычно, медленно растворялись воспоминания, того что произошло сегодня, но её Гин держал крепко. Ничто не могло заставить его забыть её. Гин всё падал, он чувствовал, как где то в городе, медленно исчезает его тело, и спешил, спешил, как только мог. Вот, медленно, он начинает чувствовать, что происходит рядом, как ему в бок впивается жесткий комок одеяла, холодный запах сырой воды, ночной холод, чувствует, как его тело продрогло. Гин с трудом открывает глаза, раньше он обычно лежал, но не сейчас, медлить нельзя. Осознание постепенно приходит к нему, он открывает глаза, и слышит шум, гул, идёт дождь. Гин еще смутно видя, потолок, и мелькающие тени, начинает стонать от боли. Болит тело, болят мышцы. Медленно передвигая рукой, он нащупывает шприц, пальцы не слушаются. Кое-как, схватив его, Гин пытается встать с кровати, безуспешно, и тогда он начинает двигаться в её краю, благо куча тряпья не высокая. Гин падает, на холодный бетон подвала, от удара начинает кружиться голова, и всё вокруг шатается и плывет. Но Гину всё равно, он должен успеть, и он успеет, он ползёт, шаг ша шагом, туда, где лежит наркотик. Как безумец, Гин прополз через комнату к чемоданчику, к заветному пузырьку. Руки его дрожали, почти на ощупь он открыл его, и набрал немного серой жижи. Аккуратно, он запечатал пузырёк, убедился в том, что он в порядке, и тщательно положил на место, воздух разрывал легкие, организм Гина не был готов к такому резкому пробуждению. Задыхаясь Гин нащупал иглу, и попытался представить, где же вена, но никак не получалось, дрожавшей рукой он схватил шприц, кашлянул, и воткнул его в грудь, прямо в сердце. Боль резкая боль пронзила его, мозг будто взорвался, а всё тело пронзила судорога. Гин лежал и корчился от боли на холодном полу, холодный пот стекал по лбу. Судорога сводила суставы, мышцы, тело. Он хрипел от боли, но всё, же чувствовал, как серая пелена вновь окутывает его. Гин закрыл глаза, боль исчезла, всё будто пропало.
Гин открыл глаза, он всё так же сидел в кресле, обнимая её, она так же мирно спала. Ничего не изменилось, он успел. Только закат уже прошел, и наступила глубокая ночь. Но всё же Гин чувствовал что устал, безумно устал. Он закрыл глаза и уснул вместе с ней.
Гин не помнил сколько был с ней, он не считал дней минут, он правда полюбил её, сильно, на сколько смог. Этот город, дом, стали для Гина его маленьким миром дом счастье, очаг, любимая, что ещё нужно. Вечерами они часто гуляли по городу, по окрестностям, обнявшись, смотрели на закат. В реальном мире он держал второй шприц, на всякий случай, и часто использовал его. Гин стал счастливым, но сердце его было не спокойно, он чувствовал, что его любят, что он любим, но любил ли он, или это была просто привязанность. Он не понимал, что-то поселилось в сердце. Не страх, не боль, сомнение в том, что он любит. Гин еще не понимал, но всё чаще, он уходил один, бродить по городу не понимая, его несло, но он еще не понял куда. Его звали, кто-то знакомый, кто-то, из далекого прошлого. Но Гин никак не мог вспомнить кто. И всё чаще он слышал, как она прижималась к нему, крепко крепко,  и спрашивала.
- Любимый всё в порядке? Я боюсь, боюсь за нас.
И Гин чувствовал её дыхание, чувствовал, как трепетно бьётся сердце, но ничего не мог поделать, он молчал, крепко сжимая зубы. Однажды она исчезла, он так и не понял, что произошло, он просто очнулся в  городе, и не увидел её рядом. Гин не искал её, однажды она просто стала не нужна ему, и исчезла, как и все в этом городе, они появлялись только когда были нужны Гину. Ничего не просили, ничего не требовали взамен. Точно так же и она, где то глубоко в душе Гин это понимал, просто не хотел признаваться себе в этом. Было немного обидно, но Гин ещё не понял этого. Просто немного грустно, Гин не замечал, как тьма подошла к нему сзади, обвилась вокруг, схватила его. А Гин ещё сонный, забывший, что же такое боль, страдания, забывший всё, кем он был, как любить, и что значит жить. Гин стоял  на вершине своей часовой башни, он любовался закатом. Но он почувствовал, что-то в своем сердце, как какой-то клубок распустился. Будто что- то взорвалось, и черная пустота, вот-вот была готова ворваться в него.
Медленно опускалось солнце, в городе зажигались огни, желтые фонарики, светили не так ярко, но сильнее и не хотелось, желтый теплый огонёк, маленькие кусочки солнца. Они зажигались повсюду, тут и там, в домах, отражались на тротуарах, на мокрой мостовой. Гин молча стоял на карнизе, он не боялся упасть, он мог летать, мог захотеть что бы этот закат длился вечно, пока не кончится наркотик. Но ничего не хотелось, он не знал что с ним, может он устал от этой праздной жизни, он смотрел вокруг, он добился больших высот, художник поэт, скульптор. Этот город теперь стал его творением, он стал другим. Гин сам изменил его, изменил свой мир, сделал его ещё уютнее, теплее, таким, каким он видел его в своих мечтах.
Но что-то было не так, что-то мучило его, стучалось, скреблось в его груди, Гин давно чувствовал это, но раньше просто не прислушивался, теперь же, оно рвалось наружу. Солнце уже почти зашло. Оставались мгновения, и вот последний его луч исчез за горизонтом, оставив только красно-желтое зарево на западе.
Гин спускался, с мостика, к себе в квартиру, несколько комнат, тепло уютно. Тихо треща горели дрова в камине, огонь весело гудел. На стенах плясали тени, будто играли. Гин сел в кресло, закрыл глаза.


***


Он всё чаще и чаще стал с опаской посматривать, на свой чемоданчик, черный, уже весь потрепанный и пыльный, в нем были десятки стеклянных пузырьков, и каждый раз, когда Гин открывал его, их становилось меньше. Он боялся того дня, когда он откроет его, и нащупает лишь один, последний пузырёк, наполнит с него с десяток другой шприцов, и положит на старый столик, они будут лежать там, а он каждую ночь будет брать по одному шприцу, пока наконец не возьмёт последний. Что же тогда, Гин не знал. Этот день настал неожиданно, Гин сидел молча, он держал в руке последний свой шприц, последнюю дозу, больше не было, он тщательно перерыл весь чемодан, десятки раз, пытаясь найти, хоть один, ещё один случайно завалявшийся пузырёк, но его не было, не было, не было, не было...
Этот день наступил, Гин ещё не понял всего ужаса, он приходил лишь постепенно. Он совсем не понимал, что ему делать, меланхолично он крутил шприц, нет наркотика, почти закончилась еда, и сталось чуть-чуть денег, на них даже обед купить будет сложно. И где достать наркотик, через столько лет, восемь лет назад, что сейчас, он помнил только одного человека, но жив ли ещё он. Гин не знал, просто сидел, и молча смотрел на шприц. Мысли сотни мыслей, событий, проносилось в его мозгу, но придумать ответа, он не мог.
Наконец он решился, он лег на кровать, воткнул иглу в вену, и аккуратно ввел серую жижу. Гин закрыл глаза, он чувствовал как падает, чувствовал серую пелену, что окутала его, и медленно, растворились все проблемы, стало не важно что будет завтра, что сегодня, ну и пусть последняя доза, он найдет новую, всё будет хорошо.
Гин открыл глаза уже в городе, он как обычно появился там, где исчез, еще не понимая, что же хочет, он помчался в один из дворцов, там вот-вот должен был начаться праздник, песни, много интересных людей, вкусной еды. Гин не читал ни афиш расклеенных по городу, не спрашивал никого, он просто захотел этого, и теперь просто боялся опоздать. Страх его не оправдался, никто и не подумал начинать банкет без его прихода, и как только он зашел, в зал полный людей, тотчас заиграла музыка, со всех сторон послышались голоса, и шампанское заискрилось в кубках. Гин брёл меж людей, танцующих пар, все здоровались с ним, всё как обычно, он небрежно отвечал им, интересовался как дела у них, что нового случилось в его отсутствие. Как обычно гора прекрасных и разных новостей, и каждый хотел показать что-то Гину, то новые цветы, то далекую планету, на которой возможно есть жизнь, картины, фотографии, рисунки, поездки в парк, пикники, спектакли, и театры, куча разных концертов, любимые группы Гина, которые пели песни десятилетней давности. Гин так и побоялся подойти к ним, поговорить, он решил, что кумиры должны оставаться кумирами. Хотя одно время, он только и делал, что устраивал концерты, которые были слышны на весь город. Но сейчас, Гин хотелось поговорить о чем-то другом. Может поспорить с кем-то, но в городе не было такого человека, который бы был с ним не согласен. Гин стоял посреди банкета, совершенно отрешенный от всего, ему вдруг захотелось, уйти от всего этого праздника, все стало наигранным, пустым. Гин закрыл глаза, а когда открыл их, зал был, абсолютно пуст, всё пропало, и музыка, и гости.
Он стоял у окна, и не понимал, что происходит. Город всегда давал ему то, что Гин желал, даже если Гин сам не знал что хотел, но сейчас, сейчас было тихо. Гин стоял, он был счастлив, но не понимал почему, где-то далеко, его сердце требовало, но что, Гин не знал. Да и не понимал. Город не надоел, просто, вдруг стал иным. Гин отошел от окна, и вышел на улицу. Дул холодный ветер, и Гин как обычно побрел по городу, туда, вдаль, где он ещё не был. Он бродил по незнакомым улочкам, они были прекрасны, фонтаны, ночные огни, прохожие, желающие удачного вечера. Карнавал, и тысячи бумажных фонариков поднялись в небо. Гин миновал их всех, зачем они ему, и устало бродил по городу, а когда надоедало и это, Гин подходил к каналу с лодками, садился в одну из них, и плыл, по течению, под сенью деревьев, под мостами. В хрустальной воде отражались звезды и луна. Гин плыл и любовался, пытаясь успокоить душу, или понять, чего же нему не хватает. Уже давно поселилось в нем это чувство, он никак не мог понять, что же нужно ему, иногда он думал, что устал от праздной жизни, и тогда он садился работать, подолгу порой несколько часов подряд он не отходил от картины. Каждый раз смотрел на неё, восхищался собой, но всегда видел, что не хватает одной малой детали, и это портило всю картину, а когда Гин просыпался, он не мог вспомнить ни той нужной детали, ни самой картины. И Гин снова и снова пускался бродить по городу, в поисках сам не зная чего.
Но сегодня всё было по другому, по особенному мучительно. Гин целых два дня не выходил из дома, пытаясь понять, играя сам с собой в шахматы, слушая музыку. Пока вдруг не услышал, как кто-то далеко завет его. Он на мгновение увидел, черные высокие ворота, холод и тьму за ними. И что-то в ней было, что-то, что тянуло к себе его сердце.


***


Всё менялось, то медленно, то стремительно, сгорали и превращались в прах вещи, и слова, уже не светило солнце. И всё чаще над переулком, холодные тучи, черные, как ночь закрывали всё небо. Старик сидел пил чай, непрерывно, неизбежно, чай это всё что было, горячий, обжигающий, он грел его изнутри. Холодные ветра и днём и ночью били в стены его хрупкого домика, стремились разрушить его, сломить. И только горячий чай не давал ему замерзнуть. Пузатый чайник, старый, покрытый копотью. Висел над камином, и мерно, тихо урчал, как довольный кот. Старик, ничего не делал, он устал, всё меньше и меньше сил оставалось у него, тьма сгущалась вокруг, и он чувствовал как где-то в переулке, кричали испуганные призраки, словно сходили с ума. От боли, от темноты, что окутывала их. Старик смачно, делал большой глоток чая, из  большой кружки, и закрывал глаза, наслаждаясь. Иногда днем он бродил по пустому переулку, медленно и устало. Наблюдал за призраками, они стали почти черными, и уже давно не разговаривали со стариком, кто-то бредил, и кричал, кто-то сидел, забившись в углу, дрожа всем телом. Тьма убивала всех. Очень часто, старик видел, как призраки стали рассыпаться, черной пылью, пустой, и холодной, и ветер разносил её по улице, медленно она поднималась в небо, и улетала вдаль, черным облаком, и оно растворялось, высоко высоко в небе. Старик лишь молча смотрел ему вслед, он ничего не мог поделать, это был конец. Переулок пустел, исчезал, и всё меньше призраков оставалось, всё меньше и меньше.
Да и сам переулок, больше походил на пустые развалины, забытого города. Текли дни, и ничего казалось, не могло принести хороших вестей, старый бог потерял счёт дням, неделям. Пока в один момент старик не почувствовал, он близко, он где то рядом, где то за воротами, его душа, совсем рядом, в городе. Старик почувствовал, его боль, его тьму, совсем рядом, Гин шел сюда, в свой переулок, он ещё не понял, куда и зачем, но его уже влекло сюда, тянуло. Старик почувствовал его тьму, его боль, его разочарование, ещё немного, и он найдёт, переулок, так не должно было быть, никогда, а может это и к лучшему.
Гин всё чаще бродил по городу, в поисках чего-то, мир уже не привлекал его, всё так же было хорошо, и весело на душе, но чувство что он что-то потерял, не покидало его уже долгое время. Гина тянуло, он, словно искал, и искал, ещё не зная что. Может часть себя, может, новых ощущений, или что-то давно потерянное.
Так он бродил по пустому городу, не понимая, зачем и куда, наступил рассвет, а затем день, Гин всё брел, просто, вдаль. Дома и знакомые улицы, менялись, случайным узором и переплетением улочек. Стены, высокие башни, все извивалось, и уходило вглубь, вдаль. Гин всё шел и шел, пока не начал понимать, куда идти, и зачем. Он уже не наугад сворачивал в тот или иной переулок, словно знал, где что он ищет, и  где это лежит. Улицы, тоннели, шаг за шагом, он,  то поднимался, то спускался. Пока не  наткнулся на большие ворота. Просто огромные, Гин, словно карлик стоял перед ними, огромные тяжелые двери, уходили высоко в небо. Словно не было конца им. Двое стражников стояли перед ними, загораживая вход пиками, каменные великаны, они даже не посмотрели на Гина. На воротах висел замок, огромный тяжелый, стянутый цепью. Гин в нерешительности замер, от двери веяло, холодом, злобой, и чем-то знакомым, грустью, которую, он так искал. Ворота медленно тряслись, шатались, даже сквозь плотно прикрытые створки можно было почувствовать леденящий душу холод.  Гин так давно не грустил, что и забыл что это за чувство. Страх и любопытство прокрались к нему в душу. Впервые в городе, он столкнулся с чем-то тёмным, и непонятным, неподвластным ему.
- Эти двери, куда они? - спросил Гин
Но стражники, даже не посмотрели в его сторону, не моргнули глазом, словно Гина тут не было. Крепко держали они свои пики. И от них каменных, веяло такой же холодной, и темной силой. Гин ещё громче повторил свой вопрос, и опять в ответ ему было глухое молчание, пустота.
- Я хочу туда попасть - сказал Гин, и уставился на дверь, огромную дверь, стальные засовы, даже он не смог бы разбить их, а гигантский замок на черной цепи, нет, будь даже он гораздо сильнее и выше, он не смог бы разбить его, сломать. Гин никогда раньше не видел такого, город, который он знал, словно вырос тут, поставил перед ним загадку, о которой Гин даже подумать не смог, это вызвало в нем интерес, и желание знать, что же будет там. Что же за запретной дверью, кто там. Он столкнулся в городе с тем, что не подчинилось его воли, его желаниям. Холод, холод веял от неё, и тьма, Гин видел темный комок, внутри, где-то за дверью, и темные щупальца тянулись во все стороны, и стремились вырваться. Сомнения одолевали его и пугали. Так в нерешительности он стоял, не зная, что же делать, и как открыть эти ворота, как снять замок. Он потрогал, дверь и отдернул руку, она была как лед, холодная и мертвая. Гин испугался, как ребенок он стоял, словно перед дверью на чердак, и два чувства боролись в нем, страх и любопытство. Но он не думал, не взвешивал шансы, просто боялся сделать шаг. Гин закрыл глаза, и протянул руку к двери, он еще помнил, что в городе он был всевластен, и не сомневался в этом, медленно, он растворялся перед дверью, превращаясь в туман. Гин протянул руку к двери, он почувствовал как ледяной холод, схватил её. Словно он опустил руку в жидкий азот на мгновенье, холод, боль, и вот уже он не чувствует ни руки, ни плеча.  Холод по руке, пробрался к его телу, до сердца, и  там схватил Гина, крепко, ледяной хваткой. Он в страхе отдернул руку, и с ужасом почувствовал, что там, за дверью кто-то схватил его, и совсем не желал отпускать. Он чувствовал как холодные черные щупальца, обвиваются вокруг его руки. Гин попытался вырваться, но ничего не получилось, стальной хваткой держали его, и тянули к себе. Стражники, стояли  каменные статуи, не шевелясь, и даже не думая помочь. Гин сопротивлялся из о всех сил, но тот кто там, был сильнее. Гина словно окунули в ледяную воду, его руку отпустили, но он уже был полностью по ту сторону, во тьме в пустоте, холод сковал его, за дверью ничего не было, просто пустота, черная как ночь, даже если бы Гин закрыл глаза, видения бы не покинули его, но тут, абсолютная тьма. Холод, лёд, смерть, крики, боль, а он падал вниз, в бесконечность. Он почувствовал, как теряет сознание, как больше не может ничего контролировать, ещё немного, и Гин отключился. Тьма поглотила его.
Он очнулся лёжа на мостовой, в темноте. Тело его пронзал холод, и воздух тут был настолько тяжелый, что стало трудно дышать.  Медленно отступала ночь, стали различаться уродливые силуэты домов, полуразрушенные стены каких-то зданий, и глухие стоны, донеслись до него. Холодный ветер гулял в раскрытых окнах. А огни на фонарях вспыхивали, то гасли. Гин поднялся на ноги, в черном небе тускло светили звезды, полная луна казалось, совсем не давала света, ночь была так темна, что казалось, убивала весь свет, и лишь крупицы его достигали мостовой. Всё было черное, будто кто-то рисовал этот мир черным карандашом, и лишь где то оставлял, белые силуэты.
Гин, наконец смог осмотреть то место, куда он попал, это был когда-то жилой квартал, широкие улочки, мощеный камнями тротуар. По обе стороны стояли разрушенные дома, мелькали в них силуэты людей, черные и серые. Кто-то стонал как от боли, изредка раздавались вскрики. Всё вокруг было разбито, улочка поднималась далеко вдаль, в темноту. Будто ночь поглощала этот квартал, холодный ветер обдувал Гина. Он чувствовал, как текуч тут воздух, будто в нем что-то живое, что-то ужасное.
Впервые за столько лет в городе Гин ощутил страх. Холод и страх пронзили его сердце, он захотел убежать и не возвращаться больше сюда никогда. Гин обернулся, за спиной его были те же ворота, тяжелые и бесконечные, с этой стороны, они казались ещё неприступнее. Гин подошел к ним протянул руку, он хотел пройти обратно раствориться сбежать, но с ужасом обнаружил, что не может, ночь и тьма поглотили всю силу, тут Гин больше не всевластен, что-то сдавливало его изнутри. Он стоял перед дверью, не зная что делать, ждать когда, кончится наркотик, и он освободится, а что если он не кончится, и Гин застрял тут навсегда. Время шло, но любопытство брало вверх, что тут произошло, и где он. Почему в его городе есть такое ужасное место. Гин побрел по единственной улочке, меж ветхих и разбитых стен. Ночной воздух казалось жил своей жизнью, то стремительно опускаясь, то оживая, то вея холодом от мостовой, так, что шел пар изо рта. То, теплея, и окутывая шалью, как светом луны и звезд. Глухо звучали его шаги по мостовой, эхом отражались от разбитых стен. Медленно, не спеша, бродили призраки по руинам домов, им не было никакого дела до Гина, они не замечали его. А он все брел, по темной улочке, куда то вдаль. Мимо разрушенных домиков, его тело обдувал ветер, и почему то было грустно, очень грустно, Гин не знал почему, может город тут был бессилен. И чем дальше он отходил от ворот, тем сильнее страх сжимал сердце, тем больше он думал, Гин не помнил, о чем он думал, долго ли петлял по улицам, пока не увидел на холме маленький деревянный домик. Он стоял далеко, и ночная тьма, словно не могла до него добраться. Разваливающийся ветхий, кое-где подбитый досками, и камнями. Домик совсем не смотрелся тут, он выделялся на фоне каменных полуразрушенных домов, серой мостовой, всего того разрушения что тут царило. Он казалось, излучал ту самую бездонную грусть, которая поселилась в сердце Гина. Будто этот самый домик и искал Гин всё это время. Из открытой двери его мелькал свет. Гин направился к нему. Серый разбитый домик, он казалось, вот-вот сломается. Но от него исходило тепло, Гин робко открыл скрипучую дверь и вошел. В хаосе за столом, на стуле сидел старик в лохмотьях. Длинные седые волосы падали ему на плечи. На столе валялись какие то шарики, камешки, кубики, много много всего, но ещё больше осколков и серой пыли и желтой ржавчины. Старик пил чай. В тот момент, когда Гин вошел он обернулся, и посмотрел на него. С минуту они изучали друг друга. Лицо старика, сильное и мужественное избороздили глубокие морщины, серые глаза его смотрели как будто сквозь Гина, куда-то вдаль, старик хотел увидеть что-то, но никак не мог. Руки его, когда-то сильные, теперь были слабы, весь растерзанный, он был похож на скелет. Но все же старик широко улыбнулся Гину
- Я ждал тебя, проходи – сказал он.
- Кто вы? - спросил Гин, робко и нерешительно проходя в дом.
- Я и сам не знаю, кто я, да и какая разница -  ответил старик, всё так же улыбаясь, загадочно и спокойно.
- Так кто вы и почему вы здесь? -  удивился Гин, медленно подходил к столу, ещё ничего не понимая, ошарашенный, словно сошедший с ума, Гин робко произнёс – где я?
- Ты, в переулке, это не важно, совсем не важно, - всё так же улыбаясь, сказал старик, - неважно и кто я, успокойся, садись, я тут, делаю очень важную вещь, Гин, я хранитель, я берегу вся это – и старик, раскинув руками, показал на разные предметы, всех возможных форм и цветов, - я берегу чувства.
Только теперь Гин увидел, что дом полон всего, шарики, кубики, стеклянные, каменные, деревянные. Что-то ещё целое, и крепкое, что-то уже покрытое ржавчиной, и кровью, что-то почти рассыпалось, и на каждом из них была надпись. Тут лежало и счастье, и любовь, и мечты, честь и гордость блестели при свете свечи, честность и доброта. Старик бережно протёр доброту, улыбнулся Гину, бросил взгляд на стол, на котором ещё столько всего лежало и грустно вздохнул.
- Хочешь чаю, - спросил он? И не дожидаясь ответа, достал кружку, и налил, её до краёв напитком. Гин медленно взял, и поморщился, по телу пробежала знакомая дрожь, он не ощущал себя уже целиком тут, наркотик медленно ослабевал ещё час или два, и Гин очнется там, у себя на кровати подальше от этого места, весь разбитый, и усталый.
- Я рад, что ты зашел сюда, друг мой, у меня столько дел, а я никак не успеваю, я был бы рад принять твою помощь, ты же не откажешь старому человеку? - ещё раз улыбнулся старик.
С недоумением в глазах Гин спросил:
- Что я могу сделать? - ещё никто в этом мире не просил его, что-то сделать, помочь, наоборот все и всегда делали всё для него, за него, Гин уже и не помнил, что значит просить кого-то, еще же более странным казалось то, что просили его.
- Вещи - старик указал на стол, - они такие грязные, старые, им больно. Я не успею все почистить, и привести в порядок, а сегодняшняя ночь уничтожит то, что я не успею подлатать. Ты поможешь мне, ведь так? Я не справлюсь один - И взгляд старика стал настолько грустным и печальным, что даже если бы Гин и не хотел помогать, то согласился бы.
Но добрая душа Гина почему-то опять проснулась. Гин улыбнулся старику, осторожно взял легкий шарик, почти невесомый, с надписью «радость» и начал соскабливать с неё пыль и грязь. Старик, улыбаясь, тоже принялся за дело. Давно он не работал так легко и свободно. Давно не спорилось дело в его руках. И Гин не думая зачем и почему, молча чистил старые и разбитые вещи. Грязь как будто въелась в них, и совсем не хотела сходить, не было никакого порошка, или мыла, только немного воды и маленькая тряпочка, которая совсем не чистила. Гин посмотрел на руки старика и вздрогнул, он пальцами соскребал грязь, ржавчину, которая казалось проникла в самое сердце вещей. Сдирая их в кровь, омывая ей вещи, и кровь, кровь старика совершала невозможное, она стирала всю эту тьму. Гин не рискнул чистить так же, он понимал что мир этот не реален, но всё равно что то держало его тут, страх которого он давно не чувствовал, проснулся в этом месте. Всё также осторожно тряпочкой он стирал грязь, немного дрожа от холодной воды и холода наступавшеё ночи. А мир всё таял и таял перед его глазами, но что-то проснулось в нём, то ли азарт, то ли ещё что, Гин словно не хотел уходить, действие наркотика прекращалось, несколько часов пролетели незаметно. Старик как будто увидел, что Гин исчезает, тает на глазах.
- Спасибо тебе – вдруг сказал он – без тебя я бы не смог, ты не представляешь, сколько ты сделал сейчас для меня, для себя, вот возьми с собой, в благодарность за труд - и старик протянул ему, маленькое фарфоровое сердечко.
- Зачем мне это? - Спросил удивленно Гин, рассматривая сердечко, оно легкое, почти невесомое, но теплое, чистое, словно источающее свет. Гин верил, но боялся доверять старику, это место, оно было странным, тут не было так хорошо, как в городе, впервые за столько лет он почувствовал себя плохо, одинок, ему захотелось убежать отсюда, обратно, где солнце, где свет, где ему всегда были рады. Гин стоял и не знал, что ему делать. Он ждал лишь того, как полностью закончится действие наркотика и он уйдёт отсюда навсегда. И не вернётся, стражник был прав это место, он плохое. Всё сильнее Гин ощущал ту дрожь, и уже чувствовал, как уходит, как серая пелена поглощает, его, и все растворяется, и сквозь неё, он услышал голос старика, раздававшийся откуда-то издалека.
- Оно тебе пригодится - Старик, улыбаясь, похлопал по плечу начавшую таять в ночи фигуру Гина. Гин был ещё не в реальном мире, но уже и не тут. Старик закашлял, и уныло поплёлся, по улочкам искать новые вещи.
А Гин уже падал, куда-то в пустоту, как обычно, раскинув руки, как всегда серая пелена окутывала его, но что-то было не так. Гин чувствовал, как в руке он сжимал фарфоровое сердце, подарок старика. Гин никогда не помнил, что он мог что-то взять из города, с собой, но подарок старика, почему же он ещё держит его? Пока он падал, эти мысли крутились в его голове, он пытался придумать ответ, но никак не получалось. Он не мог придумать объяснение того, почему в его руке кусочек фарфора. Он все держал его, чувствуя, что конец падения уже близко, ещё чуть-чуть.  Как вдруг он почувствовал, как дернулось в его руке сердечко, сначала он подумал, что ему показалось, но удар за ударом, он чувствовал, как оно ожило и пульсирует в его руке. Гин падал, тук-тук, тук-тук, тук-тук, стучал и трепыхался в его руке кусочек фарфора, сознание покидало его, Гин закрыл глаза...
Он очнулся у себя в кровати, ужасно болела голова, и его преследовало непонятное ощущение, он казалось, держал что-то в руке, что-то важное. Он посмотрел в руку, там было пусто. На душе лишь было тяжелее, чем обычно и сердце его стучало чуть громче, и чувствовал он, будто старое чувство вернулось к нему, но не понимал какое.
Гину было страшно, он помнил каждый момент, произошедший с ним в переулке. Помнил темноту, холод, схвативший его, черную улочку, призраков, помнил старика, как вместе они чистили вещи, помнил, как старик подарил ему сердечко, и оно забилось в его руке.
Гин дрожал – черт, что со мной случилось – подумал он. Такого раньше не было. Он не чувствовал той радости когда возвращался из города. Только щемило в  сердце, о грусть наполняло его сердце. Он смутно помнил зачем он пошел искать эти ворота, плохо помнил почему он вошел в них, всё прошло не как обычно, не было того счастья, радости, ничего не было. Будто он вернулся не из своего маленького рая как обычно, а из холодного темного ада, из царства тьмы и боли. Какой-то старик похожий на скелет, разбитые улочки, холод, пустое холодное небо.
Гин не понимал, что случилось, а тут ещё сердце и душа. Там будто открылись все старые раны, разом, и так кровоточили, что пустота окутала и самого Гина. Гин не знал почему, и как. Просто началась апатия, словно тьма из переулка, поселилась и в нем.
Всё в один момент вдруг стало ужасно, очень плохо, осталось совсем немного денег и немного еды. Гин прекрасно помнил, что вчера он потратил последний шприц, вколол последнюю дозу. Еще вчера он не представлял, как будет без города, без своего рая, но уже сегодня, вернувшись из переулка, Гин не хотел возвращаться, так страшно было ему.
Вечерело, нужно было что-то поесть, и искать деньги на новую дозу, и реальный мир давил на него как стальной пресс. Как будто стремился изгнать его обратно, в царство иллюзий, там где и было место Гину. Но денег не было, совсем, Гин смутно представлял где их достанет, неужели снова начнутся бесконечные дни, недели когда он будет метаться, ища выход. Так было часто, очень даже часто, Гин был не в себе в такие моменты, но все-таки, он не терял голову, он держался, многие ломались, он помнил, кто то кончал со всем, не выдержав боли, но почти все, уходили убивать, грабить. Гин не мог так, что-то всегда держало его, он не желал связывать себя хоть как-то с этим миром. Может когда то он принял столько боли, что теперь просто не желал причинять её другим, Гин не знал, или забыл.
Этот мир, жестокий и чужой для него, Гин никогда не понимал его законов, правил, переплетений судеб. Казалось вот-вот, он ухватывал ту самую нить, по которой он должен был идти, но всякий раз нить обрывалась, и опять он оказывался один. Гин не любил жизнь, давно, когда-то, он мечтал, смотрел на всё сквозь разовые очки, но в один момент весь его оптимизм пал, как карточный замок, рассыпался. Исчезла цель, смысл, желания покрылись ржавчиной и пылью. А то что, приносило тепло и свет, больше уже не грело, а лишь причиняло боль.
И сейчас, Гин лежал, смотрел в потолок, ошарашенный, выброшенный из своих иллюзий, в холодную жестокую реальность. Медленно капала вода, и чья-то холодная рука сжимала его сердце. Оно болело. Одиночество проснулось в нем, Гин почувствовал себя действительно одиноким, друзья, реальны ли они, может ли сейчас он дотронуться, поговорить с кем-то из них, позвонить и ответят ли ему. Одиночество проснулось в нем, как голодный волк оно раскрыло пасть, и тихо прошептало:
- Любит ли тебя кто-то? Ждёт того, что ты придёшь, кто-то ждёт твоего звонка? Нужен ли ты кому-то? Помнят ли тебя, Гин, они помнят?
Он содрогнулся, он знал ответ, его никто не любил, наверное поэтому он и ушел, никто не схватил его за руку.
- Любил ли я кого-то - прошептал он себе. – Да, я любил, как давно это было, я и забыл, всё забыл. Какая сейчас разница, прошло столько лет, столько времени, вспоминать ничего не хотелось.
С каждой секундой Гину всё отчетливее возвращалось сознание, и смысл происходящего. Старые воспоминания как лента разматывались в нем, словно старые, черно белые, потрепанные фотографии, покрытые пылью, сомнениями, было ли это когда-то, капля за каплей падали они, так трудно было вспоминать.  Гин вспоминал, как он любил, кем он был тогда, что в нем было живо. Он закрыл глаза – я из прошлого, я был совсем другой – прошептал он. Всё было так давно, он уже не помнил почему всё случилось, как он менялся, да и за день ли это случилось?  Боль не проходила, он не мог понять, почему через столько лет он вспомнил именно её. Гин смутно помнил её, и не хотел вспоминать, просто хотел, чтобы она оказалась опять рядом. Покой вот что он чувствовал с ней. Она дарила ему умиротворение, с ней он не чувствовал себя не нужным. С ней он не чувствовал страха, не боялся показаться глупым или смешным. Он просто был собой, ничего не надо было скрывать, или меняться. Это чувство важности, нужности ей, но это было так давно. Да и после неё у него были девушки, но любил ли он их? Гин не мог дать себе ответ на этот вопрос. Нет, он не любил, эта мысль сверлила его голову, нет, он никого не любил, так как её. И тогда он понимал, что готов отдать всё, чтобы вновь она была рядом. Но теперь какая разница, прошло столько лет. Что было в ней такого, он так и не помнил. Он не помнил её запаха, не помнил её лица, не помнил улыбки, даже не помнил её цвет волос. Всё как будто пропало за столько лет жизни в этом подвале, в это городе. Словно наркотик уничтожил его память. Всё забылось, он помнил отрывки, но и их было достаточно, чтобы помнить, что она у него была та единственная. Но так не реальны были эти кусочки. Или всё это лишь бред сумасшедшего и не было её совсем, никогда и Гин просто придумал её. Как и всё вокруг. Гин уже ничего не понимал, что реально, а что нет, он просто лежал, смотря в потолок, иногда ему казалось, что по подвалу кряхтя, ползает старик, ища очередной шарик с надписью. Иногда слышались голоса, песни, мотивы которые пели в городе, запахи, отголоски, слова, крики, всё сливалось в ночи. И Гин лежал в бреду. Он очнулся, когда солнце взошло высоко. Дальше лежать было уже глупо и не интересно, солнце уже ярко светило через дыру в стене. Тепло заливало комнату, нужно было что-то поесть, что-то сделать, Гин откопал, где-то пакет сухих хлопьев, и брикет лапши, скудный завтрак, но всё равно. Есть не хотелось, но Гин уже десять лет сидел, на этой дряни никто не держался так долго, максимум года три четыре. Гин помнил одно правило, нужно было жить днём, есть мыться, чистить зубы, делать зарядку. Все умирали, не от редких передозов, не от болезней, а просто от того что воображаемый мир заменил реальность, заменил её полностью и целиком. Человек забывал, где мир, а где реальность, и каждый раз когда кончался наркотик, вкалывая из последних сил новую и новую дозу, пока сил уже не оставалось.
Гин помнил их, они как скелеты, с пустыми впалыми глазами, сухие, исхудалые, они медленно умирали, кто-то умирал в городе, и тогда смерть оставляла на лице страшную безобразную улыбку. Тем, кто умирал в реальности, повезло меньше, они долго стонали, от боли, от голода, сначала с надеждой, а потом уже с безразличием они смотрели на происходящее вокруг. Такого нельзя допустить, Гин еще кое-как держался, как ни велико было желание, проснувшись утром, опять уйти в город. Но организм нуждался в силах, душе и разуму не нужна еда, только телу, а тело должно было существовать тут. Сколько раз он хотел завязать, и каждый раз видел перед собой два разных мира, землю и небо, и выбор был очевиден.
Теперь ещё и эта прошлая любовь вернулась к нему. Гин не знал почему, больно было лишь осознавать, что после почти десяти лет он так и не забыл, он всё ещё помнит и ему больно. Есть совершенно не хотелось. С трудом он съел свой завтрак, принял ванну. Потом сел на кровать, возвращаться обратно было страшно. Так он просидел, почти весь день, пока не наступил вечер. На улице стихли звуки, и темнота опустилась на город. Гин понял, что сидеть тут бесполезно, не было наркотика, не было города, не было ничего. И он поднялся наверх, он осторожно ступал вверх по пыльным ступенькам, последний раз он поднимался наверх год назад. И каждый раз со страхом, вот и теперь страх, он шел в ненавистный для него мир. Он открыл замок, с тяжелым скрипом отодвинулась стальная дверь, поднимая облако пыли. Свет тусклых фонарей упал на лицо Гина, осветил его длинные всклоченные волосы, черный плащ, уже старый и потертый, Гин вышел в мир, он стоял не зная даже куда идти, он услышал как глухо скрипя, тяжело захлопнулась дверь его подвал.
Гин дрожал, он не знал, не знал, что всё получилось так, вот так, пусто и грустно. Он брел по ночному городу. Шумели машины, и ночной ветер играл с обрывками газет на тротуаре. Гин бел по городу без цели, этот мир вызывал в нем отвращение, люди с их проблемами, заботами, нигде не видел он и крупицы счастья и радости. Все как летящие на ветру мотыльки, кружили вокруг фонарей, круг за кругом, не понимая зачем, не в силах оторваться. Пустые машины неслись куда-то в голубую даль, к неведомой цели, которая так и не наступала, и не наступит никогда. Деньги работа, деньги работа, для чего всё это, воображаемые цели, мечты, и давящее общество, никто не стремится ничего сохранить, каждый лишь разрушает, и пытается построить что-то на осколках. Гин избегал редких прохожих, лишь бы не сталкиваться с ними взглядом, не видеть их лица, не видеть пустоту в глазах.
Денег на новую дозу не было, и Гин не представлял, когда они появятся, но и обратно в город тоже не хотелось как раньше, нет, он не надоел, просто он чувствовал что однажды, что-то в нем изменилось, какой-то старик, домик, разбитые здания и холод. Он не помнил, когда это случилось, но тот день в городе что-то изменил в нем. Он открыл что-то запретное, страшное, что-то поселил в своей душе. И Гин брел по ночному городу, наслаждаясь огнями, звездами, вывесками которые манили, наслаждаясь знакомыми трущобами, и кострами, вдыхая всем телом их тепло. Он смотрел, как вокруг фонарей кружили мотыльки. И огни их уходили вдаль, далеко в ночную темноту. Как по ночным улицам гуляли влюблённые парочки, кто-то целовался, Гин вдруг чувствовал лёгкую зависть. И знакомое чувство в груди, может он влюбился, но в кого. Гин не знал всех ответов, да и какая разница, он не чувствовал себя так спокойной уже давно он просто не бродил и не любовался, давно мир вокруг не казался ему таким прекрасным и завораживающим. Ночь проходила медленно, время тянулось, и ползло, луна на небосводе прошла свой круг, Гин сидел в ночном кафе, и с аппетитом ел, странно в городе он не чувствовал вкуса пищи, помнил что она была прекрасна, но вкус, как в тумане. Гин не мог вспомнить вкуса. Много вопросов, терзали его, он впервые остановил этот безумный бег по кругу, в город все равно безумно хотелось, но тоска завладела его сердцем, и Гин был уверен, что это тоска не по городу. Что-то другое, терзало его. Гин молча брел по городу, пустота, звезды, бесконечность. Небо всегда пугало его, завораживало, бесконечное, бездонное, пустое, с тысячами, ярких точек. Что-то было в нем, ужасно пугающее. Гин не смотрел на дорогу, задрав голову вверх, он смотрел на звезды. А они мрачные, и высокие, смотрели и не замечали ни Гина, ни фонарей вдоль дороги, ни спящего города. Так он гулял почти всю ночь, только перед самым рассветом, он отправился обратно к себе в подвал, тихо и осторожно, он проник в свою берлогу, разделся, принял душ, и забрался под холодное одеяло. На сегодня прогулок достаточно решил он, закрывая глаза. Ночь прошла быстро, сны разные: манящие, непонятные, мучили его, сбивали с толку. Но утро не заставило себя долго ждать, машины, голоса прохожих, город проснулся и ожил. Забурлил жизнью. Гин проснулся ещё больше уставшим, совсем не отдохнувшим. Солнце ярко светило, в дыру в его подвале, тихо где-то внизу капала вода. Гин лежал с открытыми глазами, он ещё не совсем понял, что проснулся. Никаких мыслей в голове, никаких эмоций. Постепенно сознание возвращалось к нему. Осознание происходящего, где он, кто он и что нужно сделать. Наконец он решился встать, не было ни денег, ни еды, совсем ничего. Гин поднялся, и побрел в ванную, нужно было умыться и привести себя в хоть какой-то вид, найти работу, хоть какую то. Заработать немного денег, а потом он сможет решить, что же делать. Холодная вода немного привела его в чувства. Освежила мозг и тело. Гин был готов приступить, к осуществлению плана. Кое-как он привел себя в нормальный вид, почистил плащ, достал новую рубаху из шкафа, вытряхнул от пыли расческу, он уже несколько лет не пользовался ей. Волосы лежали ужасно, криво, и косо, Гин стриг себя сам. Давно, очень давно, где-то в ящике с разным хламом валились ножницы, нужно было хоть немного перестать походить на бродягу. С час он корпел перед зеркалом, аккуратно срезая лишние волосы, восстанавливая в памяти свою любимую прическу. И потом ещё долго вертелся вздыхая:
- Ну хоть не так сильно отталкивает – заключил он в конце, поднялся по узкой лесенке, открыл стальную дверь подвала, и вышел. Солнце, было уже высоко в небе, и светило ярко и горячо. На небе не было ни облачка, бездонная нежно голубая синева. Раскаленный асфальт, нагревал воздух, Гин словно попал в адское пекло, после его холодного подвала это было невыносимо. Гин закрыл дверь на ключ, и прячась в тени деревьев и навесов, направился в центр города. Он смутно помнил эти улицы, так давно он не ходил по ним. Обычно Гин выбирался раз или два, в полгода, и то поздним вечером, закутавшись в плащ, он обычно покупал пару коробок сухой еды, салфетки, скупал старые газеты, и направлялся обратно в подвал. Лишь пару раз, он выходил не за едой, один раз когда у него сгорел чайник, второй раз, в аптеку, взять таблеток и порошков от простуды, и купить, большое теплое одеяло.
В одну зиму вдруг пропало отопление, и очнувшись утром он обнаружил что, сильно продрог, и по всем признакам заболел. Лечился он как-то по своему, в основном перед сном проглатывал пару таблеток, закутывался в одеяло, и вкалывал сильную дозу. Постепенно теплый климат под одеялом, постельный режим сделали свое дело, и Гин пошел на поправку. Но и это было очень давно, сейчас же он почти не помнил улицы города, в котором он вырос, он шел наугад, примерно помня, куда должен идти. Чувства его не подводили, он медленно подходил к центру. Тут была куча мелких и крупных магазинчиков, разных фирм, и забегаловок, и всегда требовались, рабочие руки. Медленно проходил он, по улочкам, пока наконец не присмотрел что искал. Большой грузовик-холодильник, стоял перед входом в небольшой ресторанчик, было видно, завезли, продукты, но грузчиков нигде не было видно. Только растрепанный официант, бегал, от ресторана к фургону с трудом таская, коробки и банки, рядом видно стоял хозяин магазина. Это был полный низкий мужчина, лет сорока, сорока пяти, уже лысый, ужасно суетливый, и нервный. На лице его была кислая гримаса, и маленькие глазки все время бегали туда сюда. Гину он сразу не понравился, такие не держат ни обещаний, ни клятв, и живут по своим собственным принципам. Сколько таких он повидал в жизни, до того как переселился в подвал.
Гин направился прямо к ним, быстрым шагом, он точно был уверен, нашел себе на сегодня небольшой заработок. Он не ошибся, он был уже на полпути к фургону, как мужчина заметил его:
- Эй ты, не хочешь немного заработать? А? – протараторил он, голос его был низкий, резкий, не совсем приятный. – Нужно перетащить продукты, на кухню, тут, недалеко, я бы не стал просить тебя, но сегодня мои грузчики, решили, уволиться, черт бы побрал их всех, а этот хлюпик и до вечера не управится – и он указал, рукой на молодого официанта.
Гин ответил не думая, даже не подумав о том, что уже десять лет он наверное не таскал ничего тяжелее, коробки сухой еды, и вообще не носил ничего тяжелого:
- Да, да – улыбнулся он – куда все нести?
- Следуй за ним, - крикнул мужчина, указав пальцем на официанта.
Гин довольно резво запрыгнул в грузовик, схватил первую попавшуюся коробку, и понес её за парнем. Первыё десять шагов он ничего и не заметил, и только уже в ресторанчике он понял как тяжело ему. Благо кухня была не далеко. После они уже возвращались вместе. Гин нёс коробки с горошком, и пакеты с ужасно пахнущим мясом, и коробки которые вообще не имели никаких надписей. Уже на четвертой коробке Гин понял, что так долго он не продержится. А в грузовике, было еще много всего.
- Эрнест, - вдруг представился официант. – Ох, как я не люблю, когда мистер Джонс заставляет меня делать не мою работу, а заставляет он меня делать это почти каждый день. И хоть бы платил, так нет, от этого скряги не и благодарности не добьёшься, не то что денег.
- Да не сладко тебе приходится – заметил Гин, рассматривая Эрнеста.
Это был невысокий, худощавый парень, лет двадцати. Длинные волосы, черные глаза, немного суровый, но добрый взгляд. Эрнест был, красив, строен, даже по женски грациозен. Носить коробки с продуктами, занятие было явно не для него. Но и Гин теперь тоже не отличился силой. Раньше он был гораздо крепче, сильнее, но десять лет в подвале сделали свое дело, и теперь, он с удивление замечал как болят его руки, спина, как трудно дышать, раньше он не испытывал таких неудобств.
- Сколько всего прошло, как я изменился – подумал Гин.
- Не спеши, - вдруг сказал Эрнест – мистер Джонс, никому не доверяет, и будет лично следить, чтобы мы не утащили себе, кусок хлеба или банку тушенки, - рассмеялся он, - пусть себе жарится на солнце, - и Эрнест широко улыбнулся.
Почему-то Гину он сразу понравился, молодой веселый, красивый, у него был мелодичный голос, и Гин пытался найти причину, что он потерял тут, на этой ужасной работе, в этом городке, таская ящики с продуктами, у такого скряги.
Работа, продвигалась медленно, склад на кухне, постепенно заполнялся, после первого часа, Эрнест, решил вдруг отдохнуть, откуда-то он принес, холодного апельсинового сока, взял у повара пару бифштексов, отдых пошел на пользу. И с новыми силами, они начали таскать ящики, проработав еще час полтора, Гин наконец закончил, Эрнест усталый уселся на ступеньки, он весь вымок, пот тек с лица, мокрые волосы, грязный фартук, и сюртук. Гин выглядел  не лучше, он, устало прихрамывая, направился к Джонсу, который уже приготовился было сбежать, но Гин настиг его вовремя. Джонс сначала было хотел сделать вид, что не совсем понимает, чего же хочет от него Гин. Но потом сразу же сделал как можно более важный вид, и, стараясь придать себе как можно больше уверенности, сказал:
- О у нас прекрасный ресторан, в качестве оплаты, я могу предложить вам скидку у нас, уверяю вы совсем не пожалеете об этом. – сказал он и как можно шире улыбнулся.
- Мне нужны деньги, две тысячи, - сказал Гин, - просто отдайте деньги, я не нуждаюсь в скидках.
Гин закончил свою фразу улыбкой, пытаясь сделать её как можно более добродушнее, но весь его вид, ужасный, потрепанный, его сухое, исхудалое лицо, произвели, скорее обратное впечатление. Джонс, поёжился, сжался в комок, и огляделся по сторонам, грузовик, где-то вдалеке, курил шофер, которому совсем нет дела до него, и никого вокруг, только пустой переулок, Джонс успел пожалеть, что не ушел к себе в ресторанчик, он только что и смог пролепетать – это же грабеж, вы так не можете.
- Могу, - спокойно ответил Гин, страх мистера Джонса придал ему больше уверенности, - если вам не нравится, то я могу перенести, все что отнёс обратно в грузовик, а потом ищите, себе кто согласится работать за вашу скидку, а на Эрнеста можете не рассчитывать, он так устал, что не сдвинется с места. – Закончил Гин и улыбнулся еще шире, ему понравилось улыбаться Джонсу. Джонс еще раз огляделся по сторонам, пустой переулок, да и в конце концов, две тысячи это все равно гораздо меньше, чем он платил грузчикам, не стоит ссориться с этим сумасшедшим, решил наконец Джонс, и нехотя полез в кошелёк. Ужасно медленно он отсчитывал нужную сумму, стараясь выбрать самые потрёпанные купюры. Наконец он закончил, и передал деньги Гину, и как можно быстрее, направился в ресторан. Так быстро, как только мог, лишь бы не показать страха перед незнакомцем. Гин лишь усмехнулся, и хромая побрел обратно, немного денег было, часть можно потратить на еду, другую часть, отложить, и так, за неделю или две может он наберет денег на пузырек. Его обычно хватает на месяц, если вкалывать минимум. Но тогда все мысли в городе немного сбиты, а ощущения не так сильны, как если вколоть дозу больше, но и этого должно хватить. Гин шел обратно, к дому, еле передвигая ноги:
- Ох, ну и тяжелый сегодня выдался денёк, пожалуй, если так дальше пойдет, я не совсем способен таскать грузы, надо бы найти что-то полегче, – решил он – к примеру, хотя бы официантом, но для этого нужно купить порошка, постирать одежду, и сходить к парикмахеру, рассуждал он, - так или иначе, на сегодня хватит.
Громкие шаги сзади оторвали его от этих мыслей, кто-то бежал к нему. Гин обернулся, это был Эрнест:
- Стой, - крикнул он, - подожди, уф, ты так быстро ушел. А я так устал, что не могу даже бежать.
Гин подождал пока, Эрнест отдышится и сможет говорить, он уже был без этого сюртука, без фартука, только брюки, и серая рубаха, немного грязная, и измятая.
- Ну ты и быстрый, - наконец сказал, Эрнест, - я думал тебя не догоню. Ох, что ты такого сказал мистеру Джонсу, я никогда не видел его таким испуганным, он был таким растерянным, что даже отпустил меня, когда я сказал, что так устал и так грязен, что не смогу обслуживать клиентов. Обычно в таких случаях он отправлял меня чистить картошку, или мыть пол или посуду. А сейчас, отпустил, невероятно, что ты ему сказал? Всегда бы видел его таким.
Гин пожал плечами, - ничего такого, просто потребовал свои деньги. Почему ты работаешь тут, если тебе так плохо?
- Больше негде, у Джонса, можно работать день, и день отдыхать, меня это устраивает, но я тут надолго не задержусь. Не люблю этот город, хочу уехать, мы хотим уехать, я и моя девушка, у нас вместе рок группа. Главное только найти, спонсора – усмехнулся Эрнест.
- Да, группа это хорошо, - задумчиво ответил Гин и продолжил идти.
- Ты не совсем разговорчивый – заметил Эрнест.
- Да, я просто очень устал – ответил Гин.
- Ещё бы, я просто с ног валюсь, после такого, раньше мне никогда не приходилось таскать столько всего за день, ну пять может шесть коробок, но не сотню. Но поверь, ты произвел глубокое впечатление на Джонса,  и это того стоит - расхохотался Эрнест. – я знаю поблизости, неплохое кафе, там чудесный сок, и холодное мороженное, как раз для такого, дня, я угощаю, идем. И да, как тебя зовут?
- Гин.
Гин шел вслед за Эрнестом, идти в кафе не сильно хотелось, но ноги так болели, и он решил, что передохнуть немного не помешает, да и в такой жаркий день, нужно было что-то холодное. Или душ или мороженное. Но так как душ был еще очень далеко, то Гин выбрал второе. Кафе оказалось совсем близко, маленькое, на открытом воздухе, среди клумб на открытой траве. С десяток, маленьких столиков, с зонтиками. Посетителей почти не было, несколько одиноких парочек, мамы с детьми. Рядом шумел фонтан, скучный, просто пара струй бьющих вверх, ничего такого, что привык видеть Гин в своём мире. Эрнест, сел за первый же столик:
- Ох, как я люблю тут отдыхать, летом, в жаркий день, тут просто великолепно. Что ты будешь? – спросил он, и протянул Гину меню.
- Мороженное, на твой вкус - ответил Гин, даже не посмотрев в меню.
- О, спасибо, я думаю ты не пожалеешь, о своем выборе – и Эрнест широко улыбнулся, и почти бегом умчался к кассе.
Вернулся он очень быстро, с восхитительным мороженным, Гин не ел такого, чем то оно было похоже на то, что продавали в городе, но тут было что-то другое, он было холоднее, реальнее. Гин не совсем понял, что же такого было в нем, в этом небольшом сквере, в людях, окруживших его, может то, что никто не обратил внимания ни на Гина, ни на Эрнеста. Гин медленно ел мороженное, пытаясь собраться с мыслями. Но думалось плохо, ясно было лишь одно надо как то придать себе более приличный вид, стрижка, может новая рубаха, немного еды, на первое время. А там чем лучше ты выглядишь, тем больше шансов найти себе хорошую работу.
Тем временем, Эрнест рассказывал о себе. Медленно, и довольно интересно, сейчас Гин присматривался к нему, замечал разные детали. Эрнеста совсем не смущал тот взгляд, каким смотрел на него Гин. Он продолжал болтать. Преимущественно жалуясь, на свою работу, и восхищаясь, тем как же Гин сумел напугать мистера Джереми.
- Почему ты работаешь, у него, почему именно тут? – наконец решился прервать его Гин.
- Долгая история, я родился тут, это мой родной город, в принципе все было бы не плохо, но жизнь не сложилась, - грустно закончил Эрнест, - конечно, всё не так плохо, я рос в нормальной семье,  хорошей, не сказать, чтобы богатой, но и не бедной. С детства я играл ни гитаре, на барабанах, отец у меня увлекался этим, и я тоже, увлекся, музыка стала для меня всем. В тринадцать лет познакомился с Жаннетт, сначала мы не поладили немного, а потом сдружились. Мы дружим уже восемь лет, я ей обязан многим. Всем, ты наверное помнишь, как четыре года назад, произошла эта катастрофа?
- Да помню, - Гин хмуро замолчал, он не помнил, он не слышал о ней, только какие-то отголоски, и статьи, прочитанные в газетах.
- Это было ужасно, - продолжил Эрнест, - наши родители погибли там, мне тогда было семнадцать. Год, понимаешь всего один год!! Гин, один год!! – Эрнест закрыл лицо руками, - У меня не было близких родственников, тут. Только тетя, по отцовской линии, я её почти не знал. Меня определили в приют, её тоже, и мы на год потеряли друг друга. А когда через год я вышел, то узнал, что дом наш продали. Тетя уехала куда-то, я не смог её найти, суд ничего не решил. Жаннетт тоже не повезло, я нашел её быстро, в одном из пригородов, к тому времени как она съехала из приюта, государство продало и её квартиру, и дало лишь немного, денег, якобы вырученных с продажи. Вся жизнь закончилась. Был бы я старше на один год, у меня бы остался наш дом. Но теперь, что говорить. Я поселил Жаннетт, у себя, в квартире, которую я снимал. Мы стали жить вместе. – Эрнест замолчал. – Всё не так плохо, вдруг улыбнулся он, могло быть хуже, я бы не перенес, если бы потерял её. График у Джереми меня устраивает, Жаннетт торгует цветами, в соседнем магазинчике, а как наступают выходные, мы играем в клубе, и пытаемся найти спонсора, или группу, которая согласится нас к себе взять. Тут сложно, у нас почти не ценят хорошую музыку, я мечтаю уехать из этого города. А что с тобой, почему ты, согласился таскать ящики, что гнетёт тебя?
Гин не знал что ответить. Кто он и зачем он таскал эти ящики. Он сидел и молчал, Эрнест, тоже притих, он словно чувствовал, что у Гина своя тайна, которую он, возможно, боится открыть. Наконец Гин ответил:
- Много что, я уже не надеюсь на что-то, последнее время я веду очень тихий образ жизни, никуда не выхожу, ни с кем не общаюсь, я продал свою квартиру, что бы начать жить так. Но недавно всё изменилось, - Гин опять замолчал, не мог придумать, как сказать, что сказать – недавно я просто начал думать, не напрасно ли я ушёл от себя, у меня когда-то тоже была, возлюбленная. Как это было давно, я уже и не помню, словно что-то убило мою память. Но сегодня я вспомнил о ней, я и не знаю, хочу ли я найти её. Но просто сегодня закончились все мои деньги, и надо идти работать – подытожил Гин, и широко, как только смог, улыбнулся.
Эрнест, тоже улыбнулся в ответ:
- Я понимаю тебя, очень сильно, если бы не Жаннетт, я бы тоже не смог, умер, пропал, забился в угол. Так много значит, то когда рядом есть кто-то, кто готов отдать если не всё, то хотя бы многое. Эх как жаль что у тебя не было такого человека. – закончил Эрнест. – Я думаю тебе пора, всё никак не мог понять, что же не так в твоем взгляде, но теперь понял, ты очень долго ни с кем не общался, да?
- Это правда, - улыбнулся Гин, - десять лет, ни с кем.
- Тогда приходи, послезавтра, эммм... Эрнест, собирался с мыслями, - тебе сложно будет найти, клуб, где мы поем, так что приходи сюда, вечером, часов в семь, я встречу тебя тут, сходишь на наш концерт, идёт?
- Да, я не знаю, - пробормотал Гин – смогу ли я, но все равно спасибо, мне нужно идти, правда, ещё очень много дел, надо снова привыкать к реальной жизни, - пробормотал Гин, - но всё равно, рад знакомству.
- Ага, я тоже, - улыбнулся Эрнест, - буду ждать тебя послезавтра.
Гин встал из-за маленького столика, продолжая улыбаться Эрнесту, медленно побрел по улочке, изредка оборачиваясь, и смотря назад, Эрнест сидел спокойно, уже не смотря на Гина, он начал думать о чем-то своём. А Гин шел уже более уверенно, он отдохнул в тени, немного перекусил, появились силы идти дальше, и думать, планировать. Гин брел по улочкам, солнце уже клонилось к закату, он решил не оставлять дела на завтра. Успел сходить в парикмахерскую, купить немного еды, новую рубаху. Выглядел он всё так же устало, но уже более спокойно, живее. Аккуратно он открыл дверь в подвал, и спустился по пыльной лестнице, зажег единственную лампочку, бросил рубаху на столик. Скинул грязную одежду на пол, и пошел в душ, холодная струя воды, на секунду скинула всю усталость, освежила его, дала новых сил, но как только он вытираясь вошел в комнату, усталость легла к нему на плечи, обхватила его, подкосились ноги. Гин уже не мог сопротивляться, он медленно опустился на кровать, укрылся плащом и заснул.
Спал Гин не спокойно, без снов, словно боясь чего-то, и все время казалось что мрачные черные тени нависают над ним, молча смотрят. Словно хотят что-то сказать, но так и не могут. И только когда шум нового дня проник в его подвал, Гин открыл глаза, полдень, солнце сквозь дыру в стене, светило прямо в глаза. Вставать не хотелось, сегодня был один из тех дней, когда словно спал всю ночь, но как оказывается, совершенно не выспался. Гин закрыл глаза, нужно было уснуть, лежать, и просто смотреть не было сил. С полчаса он лежал и размышлял, потом не выдержал, нужно что делать, надо встать, проснуться, наконец он собрал всю свою волю в кулак, и сполз с кровати. Медленно он растянулся на холодном полу подвала, рядом с тумбочкой. Потом аккуратно встал, попытался рукой пригладить взъерошенные волосы. После долго умывался, в ледяной воде, холодной, с терпким запахом хлора. Отвратительная, не фильтрованная, за много лет Гин так и не смог привыкнуть к ней. И сколько бы он не кипятил воду, заваривая чай, он всегда получался горький, ужасный, и сухая еда с привкусом старого железа, как пахнут, старые корабли, сыростью и плесенью, всегда вызывала приступы тошноты.
Но сегодня Гин не стал кипятить эту гадость. Он достал из пакета, бутылку минералки, и пару здоровых сэндвичей, завтрак обещал быть вкусным.
Гин жевал с аппетитом, слушая как сверху по тротуару, гудят колеса автомобилей, отрывки людских голосов доносились сверху, все куда-то спешили. Гин же сидел чинно, и строго, и ел свой сэндвич, запивая его холодной минералкой. Люди не интересовали его, не интересовал его и мир наверху, скучный как обычно глупый, нисколько не рациональный. Гин вырабатывал план действий. На первом месте стояла работа. Немного денег, Гин всё ещё думал о ней, но прошло столько лет, много, слишком, много, и он не помнит ни её имени, и лица, лишь жалкие образы, оборванные, стертые. Он не будет её искать, это слишком глупо и безнадежно. Гин встал, посмотрелся в осколок зеркала, да вид у него конечно стал более лучше, чем вчера, он достал из пакета новую рубашку. Оделся, вытряхнул плащ от пыли и грязи, сначала он решил одеть его, потом бросил на кровать, достал из чемоданчика, свое старое портмоне с документами, положил туда остатки денег, последний раз посмотрелся в зеркало, и вышел. Глухо простучали его шаги по ступенькам, со скрипом открылась дверь. И Гин вышел в мир с желанием начать новую жизнь.


***


Почти весь день он провел в поисках работы, ужасно устал, но нашел подходящее место, самом дальнем конце города, в старой забегаловке, его задача заключалась в том, что бы бродить между столами, и вытирать их, а после закрытия, прибраться, помыть пол, вычистить забитые пеплом пепельницы. Такая работа его вполне устроила. Гин уже было хотел выйти, на следующий день, но вдруг вспомнил про Эрнеста, если он будет работать, то он не успеет, поэтому он важно сказал хозяину, что должен уладить кое какие дела, и выйдет работать только, через день. Хозяин, плотный, высокий мужчина, лет сорока, сорока пяти. С тонкими усиками, и небольшой бородкой, не возражал. Спокойный сдержанный, он казалось, мог спокойно, без единой эмоции выдержать любое предложение, обдумать и так же спокойно сказать, согласен он или нет. Гин был доволен, этот человек ни сколько не был похож на Джереми. Совсем другой, целая пропасть лежала между ними, Гарольд так звали хозяина, он, кажется был ирландцем, во всяком случае так решил Гин. Конечно он выглядел немного странным, грубоватым, но от него шла энергия, сильная и в то же время спокойная. Вся его забегаловка выглядела странно, по-старинному, тяжелые дубовые столы, громоздкие стулья. И много огромных бочек с пивом, разных сортов, тёмное, светлое. Глаза разбегались, Гарольд играл во всем этом важную роль, она был за главного повара. Он жил тут, вся это большая забегаловка была его домом, помимо, тут работал ещё один поварёнок, две официантки, и теперь Гин, был на подхвате. И множество разного люда, сидело здесь, тут не было ни радио, ни большого телевизора,  с новостями и футболом. Вообще ничего, множество разных людей, куча сигар и табачного дыма, дым поднимался к потолку, скапливался и плавал там, пока молодая официантка, не начинала веником выдувать его в окошко. Звонкий смех, крики, шутки, всё-таки удивительно было это место, и сам Гарольд, Гин даже подумал, что он сменил имя, дабы больше подходить этому месту, и в серьез раздумывал, не заставит ли Гарольд, и Гина назваться неким Уильямом, или Карлом.
Гин все еще рассматривал это место, попутно слушая наставления Гарольда, пока наконец тот добродушно не рявкнул:
- Так, всё! Пошел отсюда, как придешь сюда работать всё объясню, а то зачем на тебя время трачу, своих дел полный котёл, марш отсюда, и что бы послезавтра был тут, ровно в полдень, ни минутой позже. А теперь марш!
- Так точно, - отрапортовал Гин, и вздрогнул от неожиданности, он совсем не собирался этого говорить.
- Иди, иди, - расхохотался Гарольд.
Гин быстрым шагом вышел наконец из таверны и обернулся. Ничем не выделяющееся здание, тут даже не было рекламы, просто маленький пивной бочонок прибит к крыше. И ничего больше. Уже вечерело, солнце почти зашло за горизонт, по тротуару мерно двигался поток людей, разделялся, плыл. Мелькали силуэты, машины и автобусы и ярким светом, проносились по дороге. Гин как всегда побрел пешком. Он уже не помнил, что отбило у него желание ездить со всеми. Или отсутствие денег, или боязнь кучи людей, или  и то и другое. Так или иначе, домой он вернулся, уже когда зажглись фонари, и солнце полностью зашло за горизонт. Аккуратно он сложил одежду, умылся, съел второй сэндвич, запил остатками минералки, и устроился на своей кровати. Он устал, разные мысли лезли в нему в голову, то о ней, то о своей жизни, и о городе, его теплые манящие огни, голоса, вино, друзья, которые там остались. Тоска разъедала его, было грустно, но Гин не мог понять, почему он тоскует, по городу или по себе. Ночь проходила в раздумьях, совсем не спалось. Он просто лежал, смотря в потолок, ожидая сон, но ему всё время представлялось как он, лежит тут же, только вкалывая немного наркотика, в вену, чувствовал, как он течет по жилам, как растворяется в крови. Гин ждал, когда же серая пелена накроет его, и он попадет в свой маленький рай, но время шло, а пелена так и не наступала. Пока наконец, сон не одолел его, медленно Гин словно провалился, в пустоту, а когда открыл глаза, было уже светало. Солнце только вставало, и ещё слабо освещало подвал. Была почти так же темно, как ночью, но по тому свету, немного яркому, Гин понимал что, уже рассвет, ранний рассвет, Гин уже и забыл что значит, видеть, как встаёт солнце. Он никогда не просыпался так рано. Обычно наркотик прекращал действовать часам к  двум дня, когда солнце уже очень высоко.
Теперь ему представился шанс, Гин нерешительно встал, и начал искать, в полутьме одежду. Его одолела одна мысль, он много раз встречал рассвет в своём мире, но так давно не видел его, в реальном, он хотел сравнить, где же рассвет лучше, где солнце светит раньше. И вот почти одевшись, в темноте, забыв о том, что может включить свою единственную лампочку. Гин быстро поднимался по ступенькам, открыл стальную дверь, и вышел на улицу. Холодный ледяной воздух освежил его, сдул сон, сдул усталость. Совсем как холодный душ, и Гин не помнил, такого в городе, там всегда было тепло, и только редко холодно, и то в пределах комфорта. Тут, же Холодный ледяной воздух, свежего утра, ещё не испорченного пылью машин, криками, и дыханием сотен людей. Город был почти пуст. Гин посмотрел наверх, вбок, кругом, дома и только жалкие лучи солнца пробивались сквозь них, и на улице ещё только светало. Тогда он подошел к пожарной лестнице, и начал подниматься вверх, быстро, как только смог, пару раз он почти соскальзывал, но держался крепко, он даже не смотрел вниз, просто карабкался наверх, медленно, этаж за этажом. Его дом был самым высоким в округе, семнадцать этажей, с него, как и рассчитывал Гин он точно увидит рассвет. Он не ошибся, тяжело дыша, он наконец поднялся на крышу, солнце почти на половину выглянуло, из за горизонта, яркий свет его, только начал ослеплять, медленно и плавно оно выходило из за горизонта, свет его яркий, слепил глаза, Гин не смог простоять и минуты, как глаза его начали слезиться, и он заплакал.
Солнце же медленно поднималось из-за горизонта, а Гин прикрыв рукой глаза, смотрел на него. Чем выше оно поднималось, тем жарче становилось вокруг, отступала ночь и холод. Стремительно светало, и Гин чувствовал, как тепло окутывало его тело, медленно, постепенно, чувствовал как горячие лучи, грели его, обнимали. Прикрыв лицо рукой, он смотрел на восход, и где-то глубоко в душе, он восхищался им, то, что было в городе, в его иллюзии, было не так величественно. В его мире восход как восход, красивый до безумия, с ярким солнцем, восход всех цветов радуги, Гин помнил своё солнце, обрамленное облаками, величественно оно всходило по небу, освещая всё вокруг. Тут солнце было другое, и всходило оно совсем по другой причине, Гин стоя на крыше, почувствовал это. Почувствовал, как солнце, поднимаясь, вдыхало в него жизнь и тепло, почувствовал, как оно стремительно рассеивало ночной холод и темноту. Тут у него была другая цель, не просто дарить красоту, оно дарило жизнь, свет и тепло.
Гин стоял на крыше, размышления мучили, его, этот черствый мир, на проверку начал оказываться не таким черствым. После же, когда стоять под палящим солнцем было уже глупо, Гин осторожно, спускался по лестнице вниз. Солнце ещё не поднялось, на земле было ещё прохладно, но уже появились первые прохожие, кто-то просто вышел, на прогулку, сделать зарядку, кто-то уже бежал на работу. Город начал просыпаться, оживать. Гин видел, как где-то зажигался свет, и люди, все как обычно заваривали кофе или крепкий чай, носились по кухне, одевались, и вновь начиналась повседневная суета.
Гин открыл дверь в свой подвал, медленно спустился по лестнице, зажег свет. Дел на сегодня было немного, купить еды, и занять себя чем-то до шести. Потом надо идти в сквер, Гин решил  все-таки прийти к Эрнесту на концерт, он не понимал, что на него так повлияло, или его харизматичный вид, или сегодняшний восход солнца. Ему просто стало интересно, он уже столько лет нигде не был. Странные чувства перемешались в нем, с одной стороны, было интересно, и даже, замечательно, но с другой, общество, люди толкотня, он не мог этого терпеть. Гин уже и не помнит, почему так относился к людям, к окружающим, это уже давно не волновало его. Как старая привычка, просто не любил, терпеть не мог большие компании, и людей. С этими мыслями, он поднимался наверх, в магазинчик около дома, с ними же покупал завтрак, спускался, заваривал еду, и дурно пахнущий чай. Медленно текло время, Гина разрывало на части, старые воспоминания как волны, омывали его, накатывая, и оставляя на нем лишь капли-обрывки прошлой жизни. Гин сидел на своей кровати, пытался вспомнить что-то, из своей жизни, как серо все стало, словно ох смотрел старый старый фильм, фильм, обрывками, на черно-белой ленте. Холодный, без эмоций, без чувств. Гин то и дело сталкивался с серой стеной, целые года выпали из его памяти, он забыл многих друзей, их имена, вся прошлая жизнь, до наркотика, стала серой, почти черной, хотя Гин помнил, что это не так. Было в его жизни хорошее, но где оно, завалялось где-то среди серых будней. Гин потерял его навсегда, и не осталось ничего, ни фотографий, ни пленки, ни записей, ни частички из прошлого, что могло бы напомнить ему о прошлом. Он лежал несколько часов, смотря на серые обрывки воспоминаний, лежал и ужасался, себе, этому миру, всему вокруг. А вдруг и правда ничего не было, и он всю жизнь живет в этом самом подвале, а это лишь только бред.
- Нет, такого не может быть, - подумал Гин, это всё неправда, - я просто устал, сильно устал, это ломка, как то так.
Он медленно поднялся с кровати, было ещё равно идти в сквер, но он решил, что сидеть тут ещё хуже, и безумнее, стены будто сдавливали его. Гин надел свой плащ, посмотрел в осколок зеркала и начал подниматься наверх. Город поприветствовал его, жаром горячего асфальта, по небу лениво плыли мелкие облака. Но даже слабый ветер не гулял по улице. Гин не спеша побрел к скверу, в надежде, что Эрнест придет раньше, и можно будет где-то спрятаться от жары. Ожидания не оправдались, Эрнеста ещё не было, рядом был фонтан, рядом с ним было гораздо прохладнее. Гин купил себе стакан холодного сока, и сел в беседку рядом с фонтаном, делать ничего не было нужно, просто сидеть и ждать. Гин так и поступил. Он сидел в беседке, и ждал, наблюдал за людьми, они то и дело проходили, рядом, кто-то спешил, кто-то шел медленно, словно наслаждаясь жарой, кто-то спешил спрятаться, уйти от палящего солнца. Гин закрыл глаза, но все равно было так ярко, что даже в тени беседки, солнце светило в глаза, и красная пелена была перед глазами. Гин словно уснул, забыл свой про свой сок, про стакан, он слушал шаги людей, голоса, крики, шум фонтана. Он пытался представить, что же происходит вокруг, не видя, только слушая этот мир. Сначала всё было непонятно, странно и только тени мелькали вокруг. Потом медленно начало играть воображение, Тени превращались в причудливые фигуру, образы, они мелькали, переплетались, Гин не замечал, как текло время, он словно опять переместился в свой город. Что-то окружило его, он словно был опять там, видел всё, но не мог ни пошевелиться, ни сказать, ни слова. Просто смотрел на все закрытыми глазами. Гин уснул, его разбудил Эрнест, он тряс его за плечо, на улице было не так жарко, солонце клонилось к закату. Эрнест, широко улыбался:
- Я не хотел будить тебя, но концерт уже скоро начнется, а ты тут так хорошо разлегся, – улыбался он.
Теперь он выглядел совсем по-другому, за плечом висела гитара, Глаза светились, да и сам он казался более веселым. Черная рубашка без рукавов, небольшой чемодан, или колонка, Гин не мог разобрать.
- Я конечно виноват, я пришел немного позже, но как мне кажется, спишь ты тут уже давно, – наконец сказал он, - и сок твой уже давно стал горячим. Идем, со мной, обещаю тебе, и холодного сока, и хорошее настроение, с нами ты не уснёшь.
Гин сонно оправился от всего, он еще не пришел в себя полностью, но Эрнест, быстрым шагом вышел из сквера и Гин, был вынужден поспешить за ним.
- Я рад, что ты пришел, - говорил Эрнест, - не знаю какие у тебя проблемы, но тебе тоже нужно иногда с кем-то общаться. Я рад что могу просто так взять и помочь.
Так просто болтая, они прошли пару улочек, Эрнест становился около небольшого кафе:
- Ну, вот мы и пришли, - сказал он и вошел.
Гин последовал за ним, это был маленький бар, почти пустой, немного народу, небольшая сцена, на ней стояли инструменты. Пара гитар, старенький синтезатор, барабаны. Но не было видно, чтобы кто-то играл.
- Ты долго - прозвучал откуда-то обиженный голос, - я уже совсем заждалась тебя.
К Эрнесту подбежала молодая девушка, невысокая. Одета она была так же просто, серя рубашка, обычные джинсы и кроссовки.
- Это Гин мой друг – начал представлять их друг другу Эрнест, - Гин это Жаннетт, я рассказывал о ней, она для меня всё.
- Очень приятно, - и Жаннетт улыбаясь, протянула ему руку.
Гин несмело пожал её. Он ещё не мог привыкнуть ни к бару, ни к небольшой суете, царящей тут. Он только радовался, что здесь почти нет никого. Только несколько человек у барной стойки. Гин посмотрел на Жаннетт, молодая, красивая, совсем как её описывал Эрнест, черные, большие глаза, черные волосы, тонкие, черты лица, она была очень мила, и чем-то очень похожа на Эрнеста. Гин присел в стороне, подальше от людей, от Эрнеста и Жаннетт, и наблюдал, как они вместе, распутываю провода, что-то подключают и весело смеются, Эрнест что-то настраивал, что-то совсем не известное, как Эрнест проверяет инструменты. Как он начал медленно что-то наигрывать на гитаре, потом настраивал её. А после, когда почти всё настроил, он подошел к Гину:
- Давай вставай, весь концерт проспишь, он вот-вот начнётся, - и схватил его за руку, и повел к сцене.
Гин стоял, ничего не понимая, почти в пустом клубе, с совсем не знакомыми людьми. Тем временем Эрнест, взял гитару, и взял пару аккордов, потом еще, Жаннетт играла на синтезаторе. А потом Эрнест запел. Гин замер, он никогда не слышал ничего, подобного. Раньше он слушал много разного рока, столько мелодий. Столько разных песен. Но сейчас, это было что-то другое, даже не то, что он слышал в городе. У Эрнеста был красивый голос, но когда он услышал его пение, Гин замер. Слова песня музыка, все слилось, Эрнест пел, тихо едва слышно ему подпевала Жаннетт. А Гин просто стоял и слушал. Люди у стойки бара тоже обернулись, кто-то подошел, кто-то остался стоять. Эрнест пел, песня за песней, то тихо и спокойно, то срывался на крик, громко, словно захлебываясь от эмоций, будто музыка разрывала его сердце. Всю боль в своём сердце, он пытался передать, хоть частичку её, хоть немного. Гин почувствовал её, всю, целиком, каждую каплю, стоял, словно зачарованный, и частичками, прошлые воспоминания, всплывали в его памяти. Уже не серые, но и не приятные, наполненные болью, грустью, Гин и забыл о таком, может и к лучшему всё это. Постепенно приходило всё больше и больше людей. Но Гин даже не заметил этого, так он был поглощен собой. Своим прошлым, которое приоткрыло свои двери.
Концерт закончился, ночью, далеко за полночь. Медленно расходились посетители. Бар закрывался. Гин не решался уходить. Он стоял, сам еще не понимая, что происходит, куда уходят эти люди. За сегодня он устал, сильно. Он смотрел, как Эрнест с Жаннетт собирают оборудование. Он не знал, что сказать о музыки Эрнеста. Она была прекрасна, но она открыла в нем столько темного, плохого. Он и не знал, хорошо ли все это. От раздумий его оторвал Эрнест.
- Идем, - сказал он. С этими словами, он дал ему гитару, - поможешь нам, немного, мы снимаем квартиру соседнем доме.
- На концерт, там мало кто приходит, - пожаловалась устало Жаннетт.
- Да брось, - успокоил её Эрнест – пусть не так много, но им нравится, я видел, сегодня я видел, что наша музыка, это что-то большее – Эрнест, явно устал, но настроение было у него прекрасное.
Они быстро подошли к дому, поднялись по лестнице, на второй этаж, Эрнест открыл дверь, с маленькую комнатку, удивительно чистую, кровать, маленький шкафчик, и кухня, такая маленькая, что кухня в подвале у Гина, казалась огромной. Эрнест аккуратно сложил инструменты, обнял Жаннетт, и поцеловал её со словами, мне нужно проводить гостя. Гин смотрел на все это, смущенно. Немного испуганно.
- Ох, прости, я не хотел, - вдруг сказал Эрнест.
- Нет, ничего, всё в порядке, - кое-как улыбнулся Гин. – И не нужно меня провожать, я сам в состоянии дойти.
- Нет, это исключено, - ответил ему Эрнест.
Гин слабо сопротивлялся, уже через минуту они вместе шли по тёмным улицам, светила луна, повсюду горели фонари, летали мошки. Пустые улицы, спящий город, пустой. Словно мертвый.
Эрнест, медленно шел рядом с Гином, он молчал. Гин тоже шел молча, даже не знал о чем говорить. Он думал о музыке, думал о прошлом. Так они прошли, несколько улиц. Вдруг Эрнест спросил:
- Ну как, ты не жалеешь что пришел?
- Нет, наверное нет, я уже и забыл что значит, слушать живую музыку. Мне правда, понравилось, это...
- Нет, не говори, - перебил его Эрнест, - не надо, я знаю, что тебе понравилось, ты плакал. Почему?
- Я плакал... – Гин не помнил, - да, наверное, я плакал, это трудно объяснить, я почувствовал, эти песни, сердцем, душой. Это напомнило о прошлой жизни. Я не знаю, Эрнест, просто не знаю. Хорошо это или плохо.
- Я понимаю тебя, где то понимаю, прошлое, оно не всегда бывает хорошим, Гин – Эрнест грустно вздохнул. – И даже если оно хорошее, все равно, порой нам бывает так тяжко осознавать, что оно не вернётся. Никогда...
- Особенно, когда от него ничего не осталось – добавил Гин, ничего, совсем ничего.
- Нельзя жить одним прошлым, нужно стремиться, к будущему, Гин, не томи себя, прошлое оно прошло, ушло навсегда, каким плохим оно бы не было, оно закончилось. Нужно жить настоящим. – Эрнест, положил руку на плечо Гину.
- Не в моём случае, - ответил, Гин – моё прошлое, не было таким плохим, просто что-то стало не так. Я потеря его, есть в жизни ошибки, которые нужно забыть и не вспоминать, но есть ошибки, которые забыть невозможно, и есть такие люди, которых не забыть. – Гин остановился – Эрнест у меня нет настоящего, есть только прошлое, и иллюзий, я и сам запутался во всем, что реально, а что нет. Давно очень давно, я предал сам себя. Давай не будем об этом, я и сам не разобрался во всем.
- Возможно, ты и прав, - сказал Эрнест, тебе знать лучше что делать и как.
- Слушай, ты так и будешь вести меня до самого жилья? – спросил Гин.
- Да конечно, это было бы не вежливо с моей стороны, это раз, а во вторых, я хотел бы узнать, где ты живешь, я хочу иногда приходить к тебе, если ты не против. У тебя совсем нет друзей, да и у мня их не много.
- Но почему, ты меня совсем не знаешь? – Гин удивился, почему, кому и зачем он ещё нужен.
- Где то ты прав, ты мне просто понравился, разве этого мало, для того чтобы просто помочь человеку, мне этого ничего не стоит, совсем ничего. А если я пройду мимо, то какой из меня человек. Сегодня на концерте, я многое узнал, ты плакал, у тебя есть сердце, есть душа, ты живее всех тех, кто ходит по этим улочкам. – Эрнест улыбнулся. А ещё ты дал мне, то чего никто до этого не давал, ты дал мне надежду, а это много значит.
- Я просто пришел на концерт, - ответил Гин, - приходили и другие люди, почему я, а не они?
- Ты плакал, плакал, когда я пел, просто плакал, я достучался до одного сердца, достучался по настоящему. Это много значит, ты дал мне надежду, дал сил. Ты сам этого не понимаешь. Но я знаю, как много может дать улыбка, слезы или смех. Настоящие чувства не купишь за деньги, не достанешь силой или обманом. Ты вдохнул в меня надежду, возможно, я правда не так безнадежен. Ты просто не представляешь, как я тебе благодарен, за то, что ты плакал, - Эрнест и сам был готов вот-вот зарыдать, он крепко обнял Гина. Не зная, что же ещё сказать.
Гин молчал, он тоже обнял Эрнеста, он был совсем не такой, как остальные, не такой как Гин, он жил, он боролся. И совсем не был похож ни на одного из этой серой толпы. Пустой и безжалостной, без мыслей эмоций, чувств.
- Ты прав – наконец сказал Гин – я тоже тебе благодарен, просто за то, что ты не оставил меня, я и не думал, что нужен кому-то, что кто-то будет бороться за меня.
- Я буду, - сказал Эрнест. Давай идём, мы уже долго стоим, тут. И как бы я не хотел тут болтать, нужно ещё успеть выспаться, завтра работа.
- Да, у меня тоже, я нашел себе местечко, в одной пивной. Неплохо вроде там. Они так болтая, шли почти час. Когда они подошли к стальной двери в подвал Гина, на часах было уже почти пять.
- Тут я и живу – сказал Гин. Он открыл стальную дверь.
- Ладно, друг, - сказал он Эрнесту, - тебе нужно домой, уже очень поздно, я буду всегда  рад видеть тебя тут. Приходи как захочешь. Но после полуночи, такая у меня работа, раньше не могу, а по четвергам, в любое время. Но меня может и не быть тут, я часто последнее время гуляю по городу ночью.
- Договорились, - сказал Эрнест, - не будем прощаться.
И он, махнув рукой, быстрым шагом направился, прочь. И через несколько секунд исчез за деревьями. Гин закрыл стальную дверь, устало спустился по узкой лесенке, зажег лампу. Всё было странно, каждый день он как в первый раз удивлялся новому миру. Реальность была другая не такая серая и страшная, какой он её помнил.
Гин выключил свет, закрыл глаза. Перед глазами был концерт Эрнеста, он не мог уснуть. Старое, давно забытое прошлое всплывало в его голове, то чему он раньше совсем не предавал значения, друзья, любовь, ему казалось, в нем умерли эти чувства, но нет, он мог любить, мог страдать. Гин вспомнил старика, в его странной одежде, тот мертвый переулок, куда он попал, почему. Что же это за место, и как туда попал этот старик. Гин как будто давно знал его. Он вспомнил и фарфоровое сердечко, которое отдал ему старик в самый последний момент.
- Зачем это всё было нужно, может он виновато, - думал Гин. - Во всем, в том, что я вспомнил, что значит любить, что значит, дружить, верить, чувствовать. Еще неделю назад, до встречи с этим стариком, если бы кто-то сказал, что я буду, плакать, ходить по городу ночью, с кем-то разговаривать, чувствовать привязанность, вспомнить что когда то давно любил, любил сильно, я не поверил бы, посчитал всё это бредом. Я и сейчас не верю. – Гин стиснул зубы, - что со мной? Почему так, а не иначе.
Он лежал долго, думая, вспоминая, в один момент он почувствовал, что держит в руке то самое сердечко, маленькое хрупкое, словно бархатное, немного теплое. Почувствовал, как стучит оно в его руке. Он сжал его сильнее, и почувствовал, как сильно оно застучало, будто испугалось. Тяжелое, он чувствовал его каждый удар, тут-тук, тук-тук... Гин лежал, сжимая его в руке.
- Наверное это бред, - просто бред сказал себе он. Аккуратно сжимая, боясь выронить его, он поднес руку к глазам, стремясь в полумраке, рассмотреть его. Рука была пуста, оно словно растворилось в воздухе, ещё минуту назад, он крепко сжимал его, а теперь, его нет.
- Бред, просто бред - пробормотал Гин, - я схожу с ума и ничего больше.
Гин закрыл глаза, медленно приходил сон, как обычно пустой, серый, совсем не понятные образы, мелькали перед ним, танцевали, кружились.
Медленно взошло солнце, Гин открыл глаза, светло, позднее утро. Сначала он испугался, что опоздает на работу, но посмотрев на старый будильник, понял, что только десять. Проспал он не много, около четырех часов, не выспался.
- Утро, самое отвратительное врем суток, особенно когда не для кого вставать. – подумал он, и тут же удивился своей мысли, - почему я так подумал, для чего. Столько раз просыпался, и никогда не думал, что просыпаться не для кого, а тут.
Медленно он встал под холодный душ, ледяная вода, запахам хлора, обдала его. Гин вздрогнул.
- Холодно, очень холодно, но так свежо, что сводит скулы, черт. - Гин выскочил из душа, слишком холодно, слишком. Потом был небольшой завтрак, отвратительный чай. После Гин уже ничего толком не помнил, он быстро одевался, второпях, накинул плащ, поправил волосы, быстро поднялся по лесенке. И бегом пустился, на другой конец города, в таверну. Теперь он ощущал себя кем-то одним, из топы:
- Куда я  бегу, бегу со всех ног, как сумасшедший, совсем ничего не замечая, не зная с какой целью, прийти вовремя, что бы меня не уволили, в первый же день. Было бы смешно, – улыбнулся себе он. – Неужели так будет каждый день, одно и то же. Всё превратится в карусель. Нет, так не будет, скоро я вернусь в город – решил он.
Он не опоздал, но ужасно запыхался, и устал, бежать летом в плаще. Было еще не сильно жарко, но зной уже растекался по земле. Вот Гин стоял, уже усталый, тяжело дыша, перед входом. Он немного перевел дух, вспомнил Гарольда, мелкого и шустрого поваренка. И решился войти. Это был первый рабочий день. Таверна только открылась, было пусто, не было посетителей, царила тишина, ни тостов, ни криков. И даже густой табачный дым не плавал по потолку.
- О, вот и наш дорогой друг – Гин услышал звучный бас Гарольда, бас раздался далеко из кухни, там мелькали, разные огни, что-то громко шипело, жарилось. – Да ты пришел на целых десять минут, раньше, нет даже пятнадцать, если ты и впредь будешь так же приходить, из тебя получится прекрасный работник, - и Гарольд громко расхохотался. Даже далеко их кухни его звучный хохот, будто сотрясал таверну.
- Иди сюда Гин, у меня есть кое-что для тебя, примерь, думаю, это будет тебе в пору – голова Гарольда высунулась из кухни, - давай, давай скорее, я ещё мясо тут жарю.
Гин почти бегом рванулся на кухню, голос Гарольда, действовал на него как голос командира, на солдата. Он внушал уважение. Кухня было большой, несколько больших печек на дровах, большой котел, плитка, в углу стоял большой холодильник, умывальник, куча посуды, разных тарелок, мисок.
- На держи, примерь, - Гарольд дал Гину небольшой пакет, - в своем плаще, ты конечно выглядишь прекрасно, но в этом, ты будешь выглядеть гораздо лучше, да и если запачкаешь, то все равно не так жалко. Примерочная там – и Гарольд указал Гину на небольшую дверцу, рядом с холодильником.
Гин открыл её, это была не такая большая комнатка, я кроватью, шкафчиком, зеркалами, и тремя креслами. Тяжелая дубовая дверь захлопнулась, и сразу всё звуки с кухни притихли, как будто Гин очутился совсем в другом месте. Аккуратно он скинул плащ и открыл сверток Гарольда. Там лежала чистая, рубаха, белый фартук, и шапочка. Гин быстро переоделся.
- Хороший у него взгляд – сказал он. Одежда сидела, плотно, будто сшита, как раз для него. Это было удивительно,  - зачастую и сам, покупая, себе вещи частенько, покупал либо что-то большое, либо маленькое, а тут. – Гин замер, на как ему показалось на секунду, очередная волна воспоминаний окатила его. Он вспомнил длинные ряды магазинов. Они шли вместе, она смеялась, так весело, он почти разглядел её лицо, улыбку, почти, но не смог. Он вспомнил, как они покупали вещи. Ему тогда что-то было нужно, купить, но он не мог вспомнить что. А потом он вдруг вспомнил, как они сидели у неё дома, как он мерил, кажется, это была рубашка, просто белая рубашка. Он вспомнил, как она, улыбалась, едва сдерживая смех, когда эта рубашка оказалась ему слишком длинной, как весели рукава, как он с удивлением, смотрел на себя в зеркало, широко улыбаясь, он вспомнил себя. Гин закрыл глаза, он словно стоял там, одетый в ту самую рубаху, белую. Увидел узор на рукаве. Увидел насколько длинный был этот рукав, и второй, посмотрел в зеркало. Вся рубашка сидела на нем как мешок,
- Только полчаса назад, в магазине, она была мне в пору, - воскликнул Гин. – А теперь, я что стал меньше?
Он еще раз посмотрел на себя в зеркало, он ещё и смог криво застегнуть пуговицы. Задумчиво он смотрел, на себя в зеркало. А она, уже совершенно не выдержав, громко расхохоталась. Гин широко улыбаясь, обнял её, и поцеловал. Просто так, она была всем для него, жизнью, счастьем, воздухом, мечтами, всем. Мысль, словно молния пронзила его. Он жил ради неё.
- Странные мы существа, да. Порой достаточно лишь одного человека, для того чтобы было ради чего жить. Одного человека, и он станет для тебя всем, – произнес чей-то голос, хриплый, слабый. – Того человека, который дает великое, возможно сам того не понимая, так почему ты оставил её? – закончил голос.
Гин вздрогнул, воспоминание, словно зеркало, потускнело, распалось, и рассыпалось. А Гин так и не успел, ни увидеть её лица, ни глаз, ни цвет волос. Он стоял, ничего не понимая. В пустой комнате, перед зеркалами, в совершенной тишине. И этот голос, откуда он в его голове?
- Бред, бред, это всё бред – сказал Гин.
- Парень, с тобой всё хорошо? – откуда-то из за спины, до него донесся шепот Гарольда, немного испуганный. – Ты уже тут минут десять стоишь перед этим зеркалом, как статуя, сначало чего-то смеялся, а потом затих.
- Я немного задумался – ответил Гин, все ещё стоя, даже не обернувшись, - а никто больше ничего не говорил мне? – спросил он.
- Нет, тут есть кто-то ещё? – удивился Гарольд.
- Нет, разумеется нет, - ответил Гин, - тогда всё в порядке, я просто задумался, вспомнил прошлое. Всё нормально, я готов работать.
Гин встряхнул головой,  протер глаза, поправил свою рубаху. И вышел на кухню.
- Я готов, - уже четко и спокойно сказал он.
- Да вижу, - всё ещё искоса смотря, сказал Гарольд. – Давай хоть расскажу, что ты должен делать, то. Слушай, работа не пыльная, спокойная, не сложная. Пока просто сиди, народу сейчас не много, потом будешь помогать мне по кухне, разносить тяжелые заказы, убирать со столов, и так всю смену. Плюс разливать пиво, девушки не успевают. К одиннадцати мы закроемся, официанты уйдут, да и повар, а мы с тобой, быстренько приберём тут, полы помоем, вытряхнем пепельницы, и ты свободен.
- Да, не так и трудно, - сказал Гин, осматривая зал, кучу огромных дубовых столов.
- Садись пока, на сегодня набегаться ты ещё успеешь – ответил Гарольд.
И он оказался прав, сначала, всё было вполне спокойно, посетителей совсем не было. Но ближе к середине дня, начали подходить люди, сначала не много. Гин расхаживал между ними, иногда помогая официанткам, то принести, ещё пива, или собирая в кучу грязные тарелки и миски. Вечер наступил незаметно, в таверне сидело уже много людей, самых разных, в основном рабочие, усталые после трудного дня, они приходили сюда, немного отдохнуть. Цены совсем не кусались, даже слишком дешевые. Наверное, поэтому к вечеру, тут уже не было ни одного свободного места. Зато табачный дым валил так, что почти вся закусочная заполнилась им. К концу смены Гин уже валился с ног, но это был ещё не конец, медленно расходились люди, оставляя на столах горы грязной посуды. Гин потратил почти целый час, пока перенёс всё это на кухню. Сложил на столах, в раковины, дальше была не его забота. Потом они с Гарольдом мыли полы, вернее полы мыл Гин, а Гарольд бродил между столов. Чистил пепельницы, протирал столы, убирал крошки.
- Ну вроде всё, наконец сказал Гарольд, весь его вид говорил, что он не прочь поболтать. Но Гин устал, он еле держался на ногах. Услышав что вроде всё, Гин попытался придать себе бодрый вид, он улыбнулся и сказал:
- Ну тогда я пройду, да завтра – и вышел из таверны. Гарольд смотрел на него, странным взглядом, но не сказал ни слова. Только уже почти у дома, Гин понял, почему так смотрел на него Гарольд, почему он сегодня так замерз. Он вышел из таверны, не сняв ни рубаху которую отдал ему Гарольд, ни развязал фартук, даже не снял шапочку. В таком виде он брёл с другого конца города. Словно официант, которого собрался принять заказ на дому. Гин расхохотался:
- До чего же я докатился, - проговорил он. Благо ключи были с собой, он редко клал в плащ что-то ценное.
Остаток пути, он прошел быстрее, он сильно замерз, устал, возвращаться за вещами не хотелось, ничего ценного, да и завтра опять на работу. Со скрипом открылась дверь в подвал, Гин в темноте спускался по ступенькам. Они стали для него привычными, он помнил каждый изгиб, где был сколот кирпич на стене. Тут всегда было темно. Однажды он даже чуть не упал тут.
Гин скинул фартук, зажег лампу, аккуратно снял рубаху. Есть он точно не хотел, работа у Гарольда была примечательна тем, что он успевал подкармливать всех своих рабочих. Не объедками со стола, а сам готовил для них еду.
- Если так и дальше пойдет, то я пожалуй начну поправляться, - подумал Гин.
Он сложил рубашку, фартук, положил всё это на чемодан  верно служивший ему и столиком, и шкафчиком при кровати. Усталость сразила его, нужно было бы сходить в душ, немного взбодриться. Но Гин не смог. Он повалился на свою кровать, и даже не укрывшись одеялом, не зарылся в лоскуты, просто упал и уснул.
Ночь поглотила его, Гин видел сны. Сначала не понятные, он будто опять в таверне у Гарольда, убирал столы, мыл пол. А потом не  выдержал, и вышел на улицу, немного проветриться. Он вдруг вышел в свой город, солнце уже зашло за горизонт, темнота, светили звезды. Темно синее небо, ещё не черное, а чернильное. Оно словно переливалось в лучах луны. Гин сразу узнал свой город. Он изменился совсем не много, он увидел и высокую часовую башню где жил, и стеклянные фонтаны где так любил гулять. Вслед за Гином вышел Гарольд, покашливая. Он тоже остановился, зачарованный красотой, ночным небом, и одинокой луной в центре. Дул прохладный ветер, улицы города были пусты, только как обычно одинокие прохожие, бродили по городу. Загорались и потухали огни в окнах.
- Как тут всё-таки прекрасно, - сказал Гин. Он снова оказался тут, он даже не знал что делать, и не думал. Ему просто захотелось к себе, в часовую башню, это был его дом. Гин брел межу кварталов, пустых, спящих. Город был как обычно, встретил его тепло, но что-то тут было уже не так, холодно. И не все фонари горели, и роняли свой свет на мостовую. Иногда Гин полностью погружался в темноту, холодную, и только свет в окнах и огни на башне помогали ему не потеряться. Шаг за шагом Гин все ближе и ближе подходил к башне. Часы уже били полночь, когда он стоял прямо перед ней. Он заглянул в окна, они были высоко, немного ниже чаем сами часы. Но и отсюда он смог разглядеть, в них свет. Он увидел там себя, и ещё кого-то. Его силуэт, стоял, как каменный, не шевелясь. С ледяным взглядом он смотрел из башни в окно. Гин вздрогнул, не может быть, это его башня его дом. Он открыл дверь, пробежал через всю парадную.
- Нет, нет, нет, не может быть, это я, это мой дом, я никому его не отдам, я настоящий, только я. – Твердил он себе, бешено нажимая кнопку в лифте. Но он не работал, и тогда Гин как сумасшедший помчался по лестнице. Этаж за этажом мелькали перед ним. А он все поднимался, и понимался, казалось вот-вот, и дверь в его комнаты. Но нет, каждый раз, всё новый и новый виток лестницы, бесконечно вверх. Сердце колотилось в груди, как молот. Гин присел на ступеньки, ярость и злость, уступили место усталости. Надо было немного передохнуть, а потом подняться. Но сколько бы он не шел, вверх, он так и не мог добраться, до нужного этажа. И тогда он повернул, назад, Гин к ужасу обнаружил, что поднялся не выше второго этажа. Он так бежал, словно преодолел сотню этажей, может больше. А он только на втором, как в кошмаре.
- Нет, так не может быть! – Закричал он. Голова пошла кругом, всё поплыло, ярость захлестнула его настолько. На мгновение он почувствовал, силу, руки, всё тело его вдруг стянули сотни цепей. Гин схватился за голову, и закричал.
- Нет, нет, нет. Это слово так и билось в его голове, это всё не правда. Гин стоял, он почувствовал, как рушится башня, как кругом падают осколки стен. Сам город содрогнулся, и весь сон тоже. Его словно вышвырнуло в реальность, одно мгновение, он находился и во сне и тут на кровати. Он слышал, как он кричал. И уже через секунду сон пропал, растворился. А Гин он тут, напуганный. Он уже не кричит, но страх всё ещё жал в его сердце.
- Ох, это только сон, только сон, - сказал он себе. Но эти слова совсем не успокаивали. Гин перевернулся на спину. Было холодно темно, никакого света, никаких звуков, часов пять шесть, не раньше. Решил он. И уставился в темноту, спать не хотелось, Гин боялся что всё повторится снова. Он просто не мог уснуть, а вдруг следующий кошмар будет ещё хуже. Он лежал так, и не спал, но и не думал, просто провалился в темноту, смотрел в темноту, различал смутные силуэты, изредка моргая, иногда ему казалось, будто они живые. Он пролежал так до самого рассвета. В комнате постепенно становилось светлее, тени и призраки отступали. Солнце поднималось всё ярче, и наконец, достигло своего апогея, оно светило прямо в дыру в стене, солнечные лучи падали на кровать. Они немного рассеивали мрак подвала. Тут всегда было так и не темно и не светло. Все было пепельно-серым. Гин смотрел в потолок, пока солнце не ударило ему прямо в глаза. Он прищурился и оторвался от своих созерцаний. Было ещё очень рано. Гин был разбит. Он попытался встать с кровати, но не смог, тело болело, он очень устал вчера. Гин полежал ещё немного, и медленно аккуратно поднялся, было трудно, словно это было не его тело, не его глаза смотрели на этот мир. Он просто встал, сам не понимая зачем, принял холодный душ. Но он не помог, Гин хромая прошел на кухню, еды не было, ничего не было. Он впервые почувствовал как тут холодно, серые стены давали, со всех сторон. Даже одна лампочка не могла ничего сделать, стены поглощали её желтый свет и  в дальних углах его подвала, царил вечный мрак. Гин не знал что делать, идти куда-то было ещё рано. Гин барабанил пальцами по столу.
Он закрыл глаза
- Как же я устал от этого мира, - подумал он, - или устал от себя. Что всё это значит, для чего всё? Что со мной?
Ответов не было. Гин просто сидел, чувствовал, как в нем копилась злоба, но поделать ничего не мог. Время не вернуть назад, может быть тогда давно, в первый день, когда он держал в руке шприц, если бы он знал, до чего дойдёт, может быть, он тогда бы и не вколол наркотик. А может и вколол. Две реальности бились в нем, ожесточенно, одна настоящая, и мир, который был бы у него, если бы он не принял тогда наркотик, и его настоящее, черное, пустое оно просто закрылось за маской иллюзий, только сейчас Гин начинал видеть её настоящее лицо. Время шло, Гин сидел час или два. Он так ничего не смог придумать, вопрос как жить дальше мучил его, что-то в нем ожило, хотело бороться, но он не знал как, не знал зачем, почему. Он всё потерял, всех, потерял её, друзей. Он столько забыл:
- Человек ли я ещё, или уже просто существую – спросил он себя. Гин не знал ответа.
Наконец он понял, что сидеть бесполезно. Нет никакого смысла, просто сидеть. Стены словно сжимались, давили. И всё вокруг смотрела на него с ненавистью или даже с жалостью. Гин поднялся со стула, одел рубашку. Потом он посмотрел на фартук, и шапочку, с несколько секунд думал, а после, надел и их.
- Я наверное очень смешно буду выглядеть – решил Гин, - да какая разница, кто меня знает. Никого из этих людей, я больше не увижу, и что значит для меня их мнение, хах. Они мне даже знакомые, не соседи. Плевать, что они мне скажут – решил Гин.
Он поднялся по ступенькам, открыл стальную дверь. На улице было прохладно. Солнце перекрывали редкие тучи, возможно собирался дождь, Гин ещё не мог понять. Он брел по улице, было около десяти утра. Но прохожие уже заполоняли улицы. Мелькали машины, автобусы, трамваи. Гин медленно шел, путь был не близкий. Но и времени было очень много. Серые дома, рекламные щиты, магазинчики. Гин даже не смотрел в их сторону. Ничего не манило его. Все казалось серым, затасканным, безжизненным. И  люди с каменными лицами, никто даже не смотрел на него, кому какое дело до человека, в фартуке и шапочке. Было прохладно, даже немного холодно. Гин шел не спеша, он вышел к центру города, высокие дома, уходили далеко в небо, народу тут было много, потоки людей, куда все бежали, зачем. Поток подхватил и Гина. И понес его за собой, и вырваться было невозможно, Гин просто шел, стремясь как можно скорее уйти свернуть в менее людные переулки. Гин давал большой крюк, он сам не знал почему пошел через центр, времени было много, и рано приходить совсем не хотелось. А он так давно тут не был, столько лет прошло, как они последний раз гуляли тут. Гуляли с ней, Гин опять провалился в воспоминание. Он узнал эту улицу, эти дома, так сильно всё изменилось, но он узнал. Они тут гуляли, давно, очень давно. И всё вокруг снова померкло, потускло, высокие дома, словно растворились, улицы, фонари всё стало другим как тогда, много лет назад и люди пропали. Гин замедлил шаг, он будто опять упал в воспоминания. Он смотрел вокруг, кода-то тут были клумбы, цветы. Был летний день, пропал холод, стало тепло даже жарко. Гин с удивлением рассматривал всё вокруг, и чем больше он смотрел, тем больше вспоминал, о том дне. Тогда они даже не встречались, и знал он её очень плохо, может месяц или два. Сколько ему было, тогда, девятнадцать? Около того, может двадцать. Гин был один, немного прохожих вокруг, и всё. Он вспомнил, они договорились о встречи. Тут рядом, через улицу, было маленькое кафе. Именно там она должна была его ждать. Гин увидел кафе, сам не зная почему, он направился к нему, затаив дыхание. Он шел, иллюзия колыхалась, то расплывалась, но он даже не обратил внимания на это. Шаг за шагом, и каждый шаг, каждый взгляд, давал ему новые воспоминания. Вот Гин подошел к дороге, кафе было напротив, он вспомнил его, стулья в виде чашечек, белые столы. И запах кофе, свежий, терпкий, даже тут на улице он почувствовал его. Гин осторожно ступал по асфальту, он посмотрел на свои ноги, серые джинсы, кроссовки. На руке часы, он потом разбил их. Как он мог всё забыть. Гин поднял взгляд. Он увидел её, лишь на мгновение, этого было не достаточно. И в тот же миг сильный удар в бок сокрушил его. И иллюзия растворилась, рассыпалась на сотни частей. Мир вокруг погас, вспыхнул несколько раз, яркими краскам, и потух.
Гин открыл глаза, над ним стояли какие-то люди. Всё плыло, растворялось. В голове шумело, трещало, всё тело ныло, и болело. А голоса раздавались, словно он до этого никогда не слышал ни слов, ни звуков. Они как гром, обрушивались на него, и бесконечным эхом метались в голове. Гин ничего не мог разобрать. Только беспомощно лежал. Мысли в голове спутались, он сначала ничего не понимал, где он, что случилось. Но потом, всё начало проясняться. Кафе, он вспомнил про кафе, она ждёт его там. Он должен успеть. Гин неимоверным усилием поднялся на ноги, чьи-то руки помогли ему. Мир поплыл, обрушился на него, но Гину, было всё равно, туман перед глазами. Он хотел позвать её, но не мог вспомнить её имя. Не мог вспомнить ничего. Он сделал шаг вперёд, потом ещё, захотел побежать, но не смог и упал на колени. Еще несколько секунд он приходил в себя.
Гин стоял на коленях, всё, то расплывалось, то становилось четким. Мозг будто пытался сфокусироваться, но не мог. Наконец Гин рассмотрел асфальт, каждую трещину на нём. Увидел свои руки,  кисть была разодрана. Гин тяжело дышал, сердце билось, как чугунный молот, каждый удар сотрясал его, Гин дрожал. Гин заметил как на асфальт падают маленькие капли крови. Откуда, они Гин удивился. Осторожно рукой он прикоснулся ко лбу, что-то липкое. Кровь. Но его сейчас интересовало не это, кафе, кофейня она ждёт его там, Гин сделал ещё одно усилие, и наконец, поднялся на ноги. Его шатало из стороны в сторону, голова кружилась. Медленно пошел вперёд, он перешел дорогу, толпа даже не пыталась остановить его. Гин дошел до конца, и поднял взгляд. Кафе не было. Теперь вместо него была только надпить, химчистка. Гин ничего не мог понять, только потом он понял. Что она уже давно не ждёт его тут. И встреча их была давно, очень давно. А сейчас он лишь только поверил в воспоминание.
- Но что же случилось - спросил себя он. Гин обернулся. Дорога, толпа людей смотрящая на него. Рядом машина. Гин всё понял, он так погрузился в своё воспоминание, что просто шел по дороге, пока его не сбила, машина.
- Но почему, почему именно так? – Гин бессильно опустился на колени. - Если бы не эта машина, я бы вспомнил её имя, увидел её лицо, может смог бы найти её. Черт!
Гин сидел на асфальте, со лба его стекала кровь, кто-то подал ему его шапочку. Гин даже не сказал спасибо. Нужно было уходить. Ещё не хватало, больницы, врачей в белых халатах, расходов на лечение. Гин поднялся на ноги, было уже легче. И шатаясь он пошел прочь, Гин услышал возглас – Эй, ты куда?
Но даже не обернулся, никто не остановил его и шатаясь он скрылся из виду. Гин шел по улицам, не разбирая дороги. Теперь случайные прохожие, весь поток людей, шарахался от него. Гин не знал чем остановить кровь.
- Возможно, у Гарольда что-то найдётся – думал он. Только минут через 10 он понял, что идёт совсем не в том направлении. Думалось плохо, голова ещё кружилась, ныла ссадина на руке, а к ране на голове Гин даже не прикасался, он и без этого болела. Гин попытался вспомнить, где же он сейчас. Это получалось с трудом. Но была хорошая новость, он был всего в паре кварталов от таверны. Гин свернул в нужном направлении. Высотные дома остались далеко позади, и людей теперь встречалось не так много. Гин выходил на окраину. Тут было всё по другому, никто никуда не спешил. Люди сидели, кто на лавках, ребятня играла у дорог. Люди тут, жили другой жизнью, никто никуда не спешил, в основном старики и дети. Кто-то не обращал на Гина никакого внимания, кто-то провожал его удивленным взглядом. Гин не замечал этого. Он шел между домами, безумно кружилась голова. Было сложно думать, его начинало тошнить.
- Ещё немного – говорил он себе. Мысли его спутались. Закрутились, Гин не думал ни о себе, ни о травме. Он испугался потерять работу. Это был идеальный вариант. Не нужно было тратиться на еду, не такая нагрузка, ещё немного, и он сможет купить новую дозу. Гин уже понял, что будет делать в городе. Он попытается вспомнить её, он создаст её там, и они будут жить вместе, всегда. Эти мысли, путались в нем, прыгали, скакали. Гин шатался из стороны в сторону, как пьяный. Уже ничего не в силах, что-либо сделать, он прислонился к столбу и осел на землю. Надо было отдохнуть. Ещё метров сто, он видел таверну, её дубовые двери, дымок, идущий из трубы. Пять минут Гин собрался силами. А потом, один за другим накатывали приступы тошноты. Гин держался за столб, его стошнило. Он стоял ещё несколько минут, стало легче. И он уже уверенным шагом направился, к таверне.
Он открыл дубовые двери, в таверн, как замерз, с него стекала вода, он посмотрел на себя.
- Откуда – немой вопрос застыл у него в голове. Гин повернулся назад, шел дождь, не сильный, но и не слабый. Гин не заметил и его.
- Черт, сильно же меня потрепало – проговорил он, медленно входя в таверну. Было очень тепло. Где-то на кухне хлопотал Гарольд, ещё никого не было. Время показывало около одиннадцати. Гин устало присел за один из столов.
- О, что-то ты совсем рано, – раздалось с кухни, - ну хорошо, как там погода, бушует?
- Да дождь, я его даже не заметил, - как можно громче сказал Гин.
- Что с голосом, а? – ответил Гарольд.
- А что с ним? – спросил Гин, и только сейчас услышал его, хриплый, усталый, он словно не говорил, а булькал.
- Черт, Гин что с тобой!? – воскликнул Гарольд, он вышел из кухни. Гин сидел весь мокрый, разбитый, и фартук рубаха, всё было замазано кровью, кровь стекала у него по лицу, волосы слиплись. Гин удивленно посмотрел на Гарольда.
- Зазевался на улице, машина сбила, - ответил он, - а всё действительно так плохо?
- Нет, - огрызнулся Гарольд, - мог бы и не приходить сюда, а идти в больницу, идём со мной, тебе нужно умыться, и переодеться. Зачем ты вообще пришел, я похож на тирана, который лишит тебя работы, или оштрафует, если ты пару дней проваляешься дома? Я знаю, вокруг полно таких, людишек, но я не такой! – Гарольд сказал это громко, но без крика. Было видно, что он обиделся, но в тоже время был очень польщен, что Гин добрался до работы и пытается вести себя, как ни в чем не бывало. Они поднялись, на второй этаж, по узкой лесенке, тут, жил Гарольд. Было несколько комнат.
- Сначала прими душ – сказал он Гину, и указал на черную дверь, я пока принесу тебе новую смену одежды. Тут часто такое случается, то запачкаешься, то обольёшь себя. А мы всегда должны выглядеть отлично – Гарольд усмехнулся. – Да и там, в шкафчике есть бинты, ты уж починись, если будешь работать.
- Да хорошо – почти машинально ответил Гин, совершенно не вслушиваясь в слова.
Он открыл дверцу, включился свет, это была большая душевая, наверное, самая большая которую Гин видел. Но и Гарольд был не мал, Гин рядом с ним был как игрушечный. Он включил воду, положил на шкафчик шапочку, ополоснул лицо, волосы от крови, потом стянул с себя фартук, весь мокрый, запачканный кровью, рубаху, тоже в крови. На боку у него был огромный синяк, кожа содрана, да и сама рубаха была в клочья. Гин вытащил ключ из кармана, завернул его в шапочку, и отложил подальше. Он всегда боялся его потерять. Гин скинул брюки, разделся и встал под душ. Вода была теплая, почти горячая. Раны на голове, на руках, сбоку, всё начало жечь, и шипеть, Гин почти минуту стоял под душем, потом не выдержал, и выскочил. Кое-как он вытерся полотенцем, запачкал его в крови. Бросил и бросил его к остальной одежде. Потом достал бинт из шкафчика. Еще полчаса он забинтовывал руку, разодранный бок, рана на голове оказалась, маленькой, и уже не кровоточила. Рядом на стуле лежали чистые вещи, Брюки, рубаха и фартук. Гин и не заметил, как Гарольд принёс их. Медленно он начал одеваться, усталость одолевала его. Гин надел фартук, вытащил ключ из шапочки, посмотрел не неё, и отшвырнул к остальной одежде. Последний раз посмотрел на себя в зеркало, и вышел в коридор, никого не  было. Было слышно, как Гарольд чем-то гремел на кухне. Гин направился туда. Прихрамывая, он брел по коридору, было немного прохладно. Особенно после теплого душа. Повязка на боку стесняла движения. Но было вполне терпимо. Гин осторожно спустился по лестнице в кухню, Гарольд уже начал готовить еду. Время близилось у двенадцати, официантки, вытирали тарелки, раскладывали салфетки. Второй повар, варил в огромном котле суп. Пахло совсем не дурно. Гарольд налил немного супа в тарелку, взял ложку, огромный кусок хлеба, и передал это Гину со словами:
- Ну-ка, попробуй, тем более, сегодня трудный день, особенно для тебя.
Гин взял горячую тарелку, и обжигаясь, тут же поставил её на стол. Зачерпнул немного супа. Он был прекрасен, густой, наваристый, он не мог даже понять из чего этот суп. Ясно было только одно, в супе было мясо, очень много, а все остальное, оставалось загадкой.
- Суп просто прекрасен, - ответил Гин. Он отложил ложку, откусил ещё немного хлеба. И хотел уже встать из-за стола.
- Стоп, - раздался громкий голос Гарольда. – Суп вкусный? – спросил он.
- Просто прекрасный, – ответил Гин, не понимая, что от него требуется.
- Если вкусный, так ешь, – сказал Гарольд. – Никаких отговорок, никаких. Если уж пришел работать ко мне, то слушайся меня. У меня мало работников, но всех я знаю, и за всех в ответе. А после того как тебя сбила машина. Я просто обязан, тебя накормить.
Гин молчал, Гарольд был совсем другой, и не отпустит его, пока он не съест суп. Голод давал знать о себе, Гин не ел с утра.
- Ох, хорошо, я конечно же съем – проговорил Гин и принялся за еду.
- Ну вот и славно – Гарольд усмехнулся, довольный, что в своей таверне он хозяин, и на всё влияет он и только он.
Гин обжигаясь, ел суп, тарелка оказалась гораздо больше чем ему показалась вначале. Гин запутался совсем, с одной стороны он не хотел показать своего голода, и старался, есть медленно, с другой стороны, хотелось съесть всё быстро, и уже начать работать, а не строить тут из себя раненого. Эти порывы, побеждали по очереди, и Гин то давился, то наоборот застывал и подолгу дул на ложку. Наконец суп кончился, Гин быстро встал, почти бегом рванулся к умывальнику, и начал мыть тарелку. Сначала свою, потом те, что лежали рядом.
- Ну, хорошо, - услышал он голос Гарольда, - посуду мыть ты сам намылился, теперь мыть часть посуды, это твоя обязанность, я и сам хотел попросить, но раз так, хах. В  зарплате я это разумеется учту.
Гин не знал что ответить, потому промолчал и просто кивнул. Посуда закончилась неожиданно, день обещал быть трудным, начали приходить посетители, было ещё около двух, а в таверне сидело уже человек десять пятнадцать. Гин приступил к своим основным обязанностям. Всё проходило спокойно, тихо, шумели посетители, таверну заполнял табачный дым, Гин носил полные ароматного пива кружки, смех веселье, вечер подступал незаметно. Полная таверна гудела, и шумела, Гарольд бегал по кухне, не успевая принимать заказы. Гин заметил, что много кто, посидев тут, потом заказывал ещё порцию с собой, домашним. Люди расходились, понемногу, компаниями, по двое, по трое. Сначала Гину казалось всё случайным, не понятным. Но теперь он уже прислушивался к разговорам, присматривался, тут было много семей, где то смена рабочих, просто старики, нигде не было ни праздно гуляющих пар, ни веселящихся, забредших сюда случайно. Было далеко за полночь, Гин не торопять убирал, посуду, протирал столы, и уже собрался было мыть пол, когда вдруг Гарольд его окликнул:
- На сегодня всё, можешь идти домой, плащ не забудь и рубаху, они там, в каморке, брюки оставь себе. Дальше я всё сам уберу. Да и завтра постарайся без неприятностей.
- Хорошо - проговорил Гин. Он зашел в каморку, быстро переоделся, накинул плащ. И ужу хотел было выйти, но потом остановился.
- Гарольд, - воскликнул он, - на кухне что-то осталось? Я хочу купить у тебя еды, что-то на завтрак, так лень что-то варить.
- Не надо покупать, я дам так, - ответил Гарольд. Через минуту он вышел и дал Гину увесистый сверток.
- Вот деньги – ответил Гин, он положил их на стойку, - я не могу, просто взять это, особенно после всего, что вы сделали, для меня.
- Ну хорошо, - согласился Гарольд, - так поступил бы каждый, в этом нет ничего особенного, улыбнулся он.
- До завтра, - проговорил Гин, - завтра буду, без неприятностей.
Гин вышел на улицу, было холодно, и темно, фонари не горели, Гин не  обратил внимания, на небе не было не звезд, ни луны. Все застилали холодные облака. В любую минуты мог пойти дождь. А идти было так далеко. Гин шел быстро, как только мог, стараясь не спешить, бок очень сильно болел. Гин не знал, как лучше ему выйти, напрямик идти по пустым дворам, с потухшими фонарями, заблудиться в этих дворах, было проще простого, и Гин свернул на главные улицы. Толпы праздных прохожих, несущихся непонятно куда. Яркие брызги неоновых вывесок, шум, голоса, крики смех. Город продолжал жить, это были совсем другие улицы, совсем не те, которыми любил ходить Гин. Шумные, людные, он не помнил почему, так не любил их. Забылось, стёрлось из памяти. Он уже хотел было свернуть, обратно пойти более длинным путем, но потом вдруг решил уже идти так.
Гин шел не быстро, его то и дело обгоняли спешащие куда-то люди, бегущие в неизвестность, в пустоту. Он видел их в первый и последний раз, через минуту, он не вспомнит о них ничего, ни лиц, ни их голосов, только смутные образы, которые потом забудутся в памяти, расплывутся цветными кляксами.
Мелькал и переливался неон, Гин будто слышал, как он гудит. Как цвета капают, переливаются, пытаются заманить, похитить душу, слить всё в огромную толпу, без души, без чувств. Его то и дело задевали, толкали. Кто-то, не обернувшись ронял, стандартное извините, кто-то даже не замечал фигуру в плаще. Или не считал её за человека. Гин медленно брёл по улочкам, цветным и не очень, но одинаково шумным, как вдруг он почувствовал очередное воспоминание, оно медленно поглотило его. Он закрыл глаза, на несколько секунд, не сбавляя шаг. А когда открыл, уже не было никакого неона, не было шумных улочек, бурлящей толпы людей. Они и тут гуляли. Так давно, почти четырнадцать лет назад.
- Как я мог забыть, - прошептал Гин. – Как я мог?
Шел первый снег, первый густой, настоящий. Было ещё тепло, и снег упал неожиданно, Гин в своем плаще, немного замерзший. Но совершенно не подавал вида, что ему холодно. И она шла рядом, они болтали, но о чем. Он не мог вспомнить, ни единого слова, ни единого звука. Они шли в тишине, Гин в упор смотрел на неё, очертания её расплывались, путались. Они шли медленно, Гин любовался погодой, он вспомнил, как тогда хотел, закидать её снегом, веселиться играть, что его держало тогда? Он не находил ответа на свой вопрос.
Они шли по дороге, Гин вспомнил, как и куда они шли, несколько улочек, а потом они возьмут такси.
- Да, всё было так, - наконец уже твердо решил он.
- А можно ли изменить воспоминания? - Вдруг спросил он сам себя. Можно или нет, он так хотел искупать её в снегу, может сейчас, может так. Он не выдержал. Будто разорвал оковы, как легко они разлетелись. В один миг из наблюдателя он стал творцом. Он почувствовал, что может изменить прошлое. Гин резко наклонился, схватил охапку снега. Холодного, свежего. Почувствовал, как он тает на его ладонях, почувствовал холод. Гин засмеялся:
- Лови, - крикнул он и бросил снег, она тоже засмеялась. Тогда Гин обнял её, и хотел уже, скатиться с ней с сугроб, как иллюзия треснула. В один миг, исчез снег, ночь развеяли потоки неона, смех. Гин вырвался. Он обнял незнакомую девушку. Она смотрела не него немного с испугом, но улыбалась, словно пыталась вспомнить, знает ли она его. А Гин смотрел на неё, отчаянно пытаюсь придумать, что же сказать. Даже не догадываясь отпустить её. Он замер, весь мир остановился для него, стихли голоса, крики, шум, перестали мерцать неоновые лампы. Наконец он вышел из ступора. Аккуратно он отпустил её и улыбнулся:
- Простите меня, я кажется, вас перепутал, с одним человеком – проговорил он, и быстрым шагом, почти бегом помчался прочь.
Бегом почти не останавливаясь, он наконец добрался до дома, усталый. Открыл дверь, спустился по ступенькам, пыльным, шуршащим. Бросил пакет с едой на кухне, кое-как скинул одежду. Раны теперь болели, неимоверно, как он смог столько пробежать, только подходя к подвалу, он вдруг почувствовал всю боль.
Было уже поздно, Гин уже собирался спать, как вдруг он услышал как, кто-то сильно стучит в стальную дверь наверху. Удары были громкие и сильные. Кто-то явно знал что там кто-то живет. Гин сначала решил переждать. Но кто-то стучал так сильно, так настырно, что Гин не выдержал. Он поднялся с кровати, оделся, поднялся по лесенке вверх. В дверь всё ещё стучали.
- Что вам нужно? – спросил он.
- Это я, - раздался знакомый голос, - ты меня помнишь? Это Эрнест.
- Конечно, помню, - ответил Гин, открывая дверь. – Что ты тут делаешь?
- Прости, если разбудил, понимаешь, мне нужна твоя помощь, твой совет. Я не могу сам это решить, понимаешь, я очень устал. Мне нужна помощь.
- Да, конечно, - ответил Гин, - проходи, только тут нет света, его никогда не было, -  добавил он, - можешь взять меня за руку. Эрнест взял его за руку, дверь захлопнулась за его спиной, и темнота окутала их. Эрнест медленно спускался за Гином. Наконец впереди замаячил свет, они вышли на кухню.
- Ты голоден? - спросил Гин.
- Ну если честно я бы не отказался, - ответил Эрнест.
Гин достал сверток, купленный у Гарольда, раскрыл его, каждый раз там было что-то другое. В этот раз там были две большие куриные ножки, хлеб, паштет и немного макарон.
- Угощайся – сказал Гин.
Эрнест, набросился на еду, Гин сначала немного подумал, потом тоже начал есть. Была ночь, он редко питался ночью, но голодный Эрнест, и вкусный запах пищи сделали своё дело. Гин тоже решил перекусить, вместе, почти за полчаса, они покончили с едой.
- Ты хотел поговорить, - сказал Гин – что тебя беспокоит, почему ты пришел ко мне. Ты знаешь, как я распорядился своей жизнью, почему именно я?
- У меня больше нет никого, - сказал Эрнест.
- А Жаннетт? – удивился Гин.
- Вопрос как раз и о ней, мы уже приняли решение, но всё равно, - сказал Эрнест. - Не знаю, как мне быть, понимаешь, исполнилась наша с ней мечта, мне сказали, что меня берут, в группу. Одного, а её нет, продюсер сказал, что у Жаннетт нет шансов, ни петь, ни играть, и вообще нет таланта, и что всё это время, нас не брали только из-за неё. – Эрнест замолчал. - Я задумался всего на секунду, сказал, что нам нужно подумать. Мне нужно уезжать, понимаешь и билет всего один, на второй у нас просто нет денег, и первую зарплату, дадут мне не скоро. Она говорит, что я должен лететь, это мой шанс, мы ждали этого всю жизнь. А она останется тут, подкопит денег и прилетит ко мне. – Эрнест в растерянности замолчал.
Он сейчас был грустный, растерянный:
- Я должен ехать, - вдруг сказал он. – Мы так решили, это наш шанс.
Гин сидел, он смотрел сквозь Эрнеста, сквозь стену своего, пустого подвала, у него никогда не было гостей, так странно.
Эрнест ещё совсем молодой, у него прекрасный голос, прекрасное лицо, такие тонкие черты. Гин помнил, как он пел, с таким голосом, он станет звездой.
В голове кружились мысли, путались:
- Жизнь подлая штука, - думал Гин, хотя не думал, он знал. – Жизнь всегда ставит перед тобой сложный выбор, невозможный. И не важно, что ты выберешь, ты всегда останешься прав. Оправдаешь себя, люди имеют свойство, каждый раз оправдывать себя, снова и снова, так и я. Куда я скатился, и всё равно, не желаю открыть глаза, признать, что когда-то совершил ошибку. А Эрнест, не будет ли он потом проклинать, что оставил ту, которую любил. - Гин вспомнил себя, что тогда произошло? Что случилось? Почему он ушел? Почему он ещё любит её? Спустя столько лет. Сделал ли тогда он правильный выбор? Гин не знал.
Вдруг Гина что-то словно укололо, он обнял Эрнеста, крепко, быстро, что тот даже испугался, удивленный испуганный, он даже не стал вырываться. Просто стоял, разинув рот.
- Слушай, ты любишь Жаннетт, так? – прошептал ему на ухо Гин.
- Да, конечно люблю, - растерянно ответил Эрнест, - я же рассказывал, мы с ней вместе, уже 8 лет, с тех пор как познакомились в детстве, ты забыл?
- Нет, я всё прекрасно помню, - ответил Гин, и ещё сильнее, сжал Эрнеста, - Запомни, если ты её любишь, не смей, слышишь не смей бросать её, никогда, не оставляй кого любишь, никогда! – почти прокричал Гин ему в ухо.
Гин немного отпустил Эрнеста, смущаясь, своей вспышки чувств. Его лицо было в нескольких сантиметрах, от лица Гина, он смотрел прямо ему в глаза, не понимая, что вдруг случилось, и почему.
- Теперь иди, - вдруг сказал Гин, и оттолкнул Эрнеста - мне надо побыть одному.
- Думаю, ты прав, - наконец приходя в себя – ответил Эрнест, я не должен её оставлять.
Гин не слышал, как поднимался Эрнест из подвала по ступенькам, не слышал, как захлопнулась железная дверь подвала. Он молча, стоял посреди комнаты, и погрузился в свои мысли, долгие и мучительные, он не знал как теперь быть, как выбраться. Через минуту он, тяжело вздохнув, облокотился на стену и медленно сполз вниз, закрыв лицо руками.
Город спал, изредка ночные голоса прерывали, ночную тишину. Гин сидел без движения, не было никакого желания, что-либо делать, Гин упорно не желал признать свою ошибку, он всё ещё жаждал вернуться в город.
Гин понемногу привыкал к жизни, медленно, со скрипом, но всё же привыкал, каждый день на работу, иногда, когда было поздно, он оставался у Гарольда ночевать, с утра он топил печь, помогал привести кухню в рабочее состояние. Но воспоминания били его в самых неожиданных местах, и как всегда ничего конкретного, только образы, и разочарование. Прошел почти месяц, Гин получил первую зарплату, этого должно было хватить на один пузырёк. Гин уже собрался было сделать расписание, что-то неделю работает выходные в городе. Но всё не сложилось, он не мог найти ни одного поставщика, не знал где купить наркотик, не знал, у кого спросить. Этот мир стал для него чужим, он взял отпуск у Гарольда на несколько дней, сказав что болят травмы после того как его сбила машина, и нужно немного передохнуть. Это вполне удалось, Гарольд дал ему целых четыре дня. Ему понравился Гин, не опаздывал, всегда делал больше, чем от него требовалось.
Было целых четыре дня, Гин посвятил их тщательно обходя дворы, прислушиваясь к разговорам, пытаясь услышать знакомые «32м», но нигде не говорили ни о чем таком. Столько синтетика, травы, порошков, пилюль, но нигде не было той самой серой жидкости в стеклянных пузырьках. В конце второго дня, Гин уже напрямую спрашивал про наркотик, но никто ничего не знал, не слышал, не видел. Так проходил день за днем, Гин уже отчаялся что-то найти, услышать что-то знакомое. Но на третий день, он нашел незнакомца, серого, как пыль, уже почти живой скелет. Он слышал об этом наркотике.
- Давно, лет 5 назад. Его было много, а потом он пропал – говорил незнакомец, - он наводнил улицы, он был везде, а потом, исчез, никто так и не узнал, что случилось, но поговаривали что, секрет его знал лишь один человек, его создатель. Молодой доктор, психотерапевт, лет тридцать ему было. Говорят, он сошел с ума, и потом сам подсел на свое творение. Его тело нашли у него в лаборатории, точнее то, что осталось, от него. Он так хотел остаться в городе, что даже не желал тратить время, чтобы очнуться, и вколоть новую дозу. Говорят, он подключил, свое тело к капельнице, с наркотиком, каждый раз впрыскивая новую дозу. И так пока он не умер. Он унес рецепт с собой в могилу. Его долго искали, пытались сварить, но ничего не вышло, вот так. – Закончил он рассказ. – Хотя поговаривают, что кто-то для себя его делает, но никто так и не видел «32м». Никто уже не помнит о нём, те, кто пробовал, умерли, почти все.
Гин стоял ошарашенный, значит, наркотика нет, вообще нет, он еще не понял, значит пять лет, уже никто не видел ничего. Но что делать, Гин не понимал, он хотел в город, обратно, в свой мир. И теперь врата закрыты, и он никак не попадет обратно в город, почему. Черт, почему он не взял тогда больше наркотика.
Гин брел по переулку, все его планы словно смело, разрушило. Он не знал, что и как делать дальше. Он не мыслил своего существования без города, без этой чарующей иллюзии. Без счастья, без этой радости, без людей, ставших для него всем. Так, он шел уже не смотря куда, хотя оставался еще один шанс. Но он был так мал, что Гин забыл о нем. Переулки, лица люди, Гин и не заметил, выбрался из трущоб. Он просто шел, не разбирая пути, не смотря на лица людей, не смотря вокруг. Гин очнулся только когда его толкнула молодая девушка, смеясь, она, убежала, а за ней молодой парень. Гин только увидел его лицо. Он узнал в нём себя. Он обернулся, улица поплыла, словно туман окутал её. Гин вспомнил, как давно они дурачились, он бегал за ней, пытался что-то отобрать, а она, смеясь, убегала. Вот и теперь воспоминания накинулись, потекли рекой. Гин стоял, не двигаясь, словно боясь спугнуть. Он слышал её смех, наслаждался им, ловя каждый звук.
- Ну что же ты? Давай! – раздался вдруг откуда-то звонкий голос.
Гин увидел  впереди силуэт, смутный расплывчатый, он стремительно удалялся. Весело и беззаботно смеясь. Гин тоже улыбнулся и погнался за ним, сначала медленно, потом быстрее, он бежал, но никак не мог догнать её. Он слышал звонкий смех, буквально в двух шагах, но как бы он не бежал, он не мог поймать его. Улица, за улицей, так он пробежал несколько кварталов, он вспоминал каждый шаг, каждого прохожего, которого тогда чуть не сбил. И вот когда он коснулся её плеча, увидел её лицо, туман вдруг рассеялся, воспоминание лопнуло как пузырь, и Гин влетел в поток людей. Он был на одной из центральных улиц, он чувствовал, что сделал все правильно, нигде не свернул, не ошибся, но все же не смог. Словно кто-то издевался над ним. Кое-как выбравшись из толпы, Гин свернул в первый попавшийся переулок. Немного черный и забитый, но всё же людный, он уже хотел было выйти, как вдруг Гин увидел Эрнеста и Жаннетт, они стояли посреди потока, рядом были их инструменты, то с чем играли, домашние вещи, книги, Гин сразу понял, что они пытались что-то продать.
Гин помнил, что Джонсон, хотел, уволить Эрнеста, толи нашел на его место кого-то другого, то ли решил держать меньше официантов.
Эрнест стоял растерянный, в глазах была пустота, всё разом рухнуло, его старая рубаха, была смята, немного разорвана, рядом стояли чемоданы, с вещами, они не смогли снимать квартиру, и как не прибыльных жильцов их просто выставили. Жаннетт стояла радом, и пыталась, завлечь покупателей, но мало кто смотрел, на гитары, и барабаны, в этом городе, никому не нужно было, искусство, Гин это прекрасно понимал. Он не знал, что случится именно так, что все закончится, и город поглотит и их. Это он виноват, Гин стоял и смотрел, они даже не замечали его. Они не замечали ничего, не видели, какой-то бродяга, тихо взял скрипку, и понес её, словно свою. Эрнест был разбит, он смотрел, то куда-то вдаль, то на свои руки, словно не понимая, почему так случилось. В одно мгновение рухнули все мечты, Гин вспоминал себя, чем-то они похожи. Текло время, Гин не мог на это смотреть, но и найти в себе силы подойти к ним он тоже не смог. Гин забыл, зачем шел, что хотел, но просто направился по дороге, мысли завлекали его, он, то винил себя, в том, что произошло, то вспоминал о никчемности своей судьбы, и думал своей любви, прошло столько времени, он уже никогда не встретит её. Единственная мысль терзала его, - Надеюсь с ней всё в порядке – думал он.
Так он прошел пару кварталов, вечерело, солнце, клонилось в закат, Гин брел в старый район города, к одному старому знакомому. Именно у него он смог купить столько наркотика, которого ему хватило почти на восемь лет. Интересно жив ли еще он, торгует ли, его Гин только и помнил, и к нему шел, это был последний шанс, если у кого и осталось немного, то только у него. С трудом вспоминая улочки, и дома, Гин все же добрался до Лео. Он помнил и этаж, и квартиру, помнил всё. Постучал в дверь, ту же самую, как сейчас он помнил её, холодную и железную, помнил глаза Лео, круглые, и испуганные, когда Гин сказал что хочет купить наркотик на полтора миллиона. Тот сначала подумал, что Гин сошел с ума. Но после всё выслушав, он пообещал раздобыть нужное количество. И он не соврал, и принёс Гину небольшой чемодан, в котором аккуратно лежало много пузырьков с серой жижей. И теперь Гин опять стоял перед той дверью, но на этот раз он не собирался, покупать целый чемодан, только одну дозу. И Гин позвонил в дверь
Лео так и не уехал, сначала послышались шаркающие шаги, а после дверь приоткрылась, и наружу показалась, лохматая, не причесанная голова Лео, он постарел с момента их последней встречи. Несколько секунд он смотрел на Гина, а потом тихо, почти не слышно сказал:
- Проходи, я думал ты уже давно того, умер.
Лео шире открыл дверь, пропуская Гина, - У меня тут не убрано, но ты, не стесняйся, у меня тут всегда так. – попытался он пошутить.
Гин только  мельком успел осмотреться, всё было завалено каким-то мусором, хламом, тряпками, кругом валялись, банки, разбитые кастрюли. Осторожно, чтобы не шуметь, и не раздавить чего случайно, Гин брёл вслед за Лео. Одет он был по домашнему, разорванный халат, изодранные джинсы, он уже давно не выходил на улицу, медленно бредя, и раскидывая ногами, весь мусор валяющийся тут, он прошел на кухню, смел со стула, кипу газет, и другой бумаги, предложил Гину сесть. Сам он устроился на кровати, тоже ужасно грязной, разбитой, в сером сигаретном пепле, чем-то она напоминала Гину его кучу тряпья. Гин с удивлением разглядывал кухню, на ней уже, давно ничего не варили. Не мыли, даже просто не убирали. Такой хаос, но голос Лео, раздавшийся откуда-то из далека, вырвал Гина из его размышлений
- Удивлен я тебя видеть здесь, не думал, что ты жив ещё, хе-хе. И неплохо сохранился, почти такой же, каким я помню тебя. И все-таки, зачем ты пришел ко мне?
- Да, спасибо, пока живой, - ответил Гин, совершенно не смотря на Лео, - куда мне деваться, мне нужен ещё наркотик, одна доза, деньги у меня есть.
Лео надолго замолчал, просто минут пять он смотрел на Гина, задумчиво, словно что-то прикидывал, вспоминал, а после полез, в кухонный шкаф. Раскидал какие-то старые тряпки и вытащил оттуда коробку, с небольшим пузырьком, до краёв наполненным серой жидкостью.
- Я уже давно завязал торговать всякой наркотой, уже лет пять, наверное, с тех пор как сам подсел на неё. – Проговорил он задумчиво, - но этот пузырёк, у меня лежит уже очень долго, очень. Видно тебя ждёт, забирай его так, он мне не нужен, я другое употребляю, - усмехнулся он. И передал Гину коробочку.
А после медленно потянулся к столу, достал из пачки пару таблеток, и проглотил их.
Гин не мог ничего понять, все произошло быстро, Лео просто завалился на кровать, Глаза его закатились, зрачки посерели, и он просто отключился, Гин видел, как из уха его потекла кровь. Но это совсем не беспокоило Лео, его ничего уже не беспокоило.
Гин привстал, так ему захотелось сбежать с этого места, неужели он так же, там лежит пустой, у себя в  подвале, с открытыми глазами, и просто смотрит в потолок, есть ли ещё что то реальное, или уже нет, стоит ли за что-то цепляться. Гин спотыкаясь выбежал из кухни, налетел на шкаф, стоящий в прихожей, и громким грохотом перевернул его. Пыльная посуда, стаканы, ложки вилки, вперемешку, со статуэтками, и прочим хламом, посыпались на пол, разлетаясь в дребезги. А сверху ни них с громким шумом упал шкаф. Гин отскочил, ему не хотелось даже думать о мысли попробовать тут что-то прибрать. Он выскочил в коридор, сжимая в руке заветную коробочку, открыл дверь, выскочил в подъезд. Спустился по лестнице, отвращение ко всему медленно проходило, уходил и страх. На улицу Гин вышел уже спокойно и быстрым шагом направился домой. Путь прошел быстро, Гин лишь думал о том, как бы быстрее попасть к себе в подвал, быстро шагая, по тротуару, обходя случайных прохожих, и прогуливающиеся парочки.
Только закрыв за собой дверь подвала, он успокоился, и позволил себе отдышаться. Он аккуратно положил пузырёк, а сам медленно шатаясь направился в ванную. Холодный душ почти ледяной, медленно приводил его в чувство. Гин собирался с мыслями, давно он этого не делал, последний раз это было больше чем полгода назад, когда закончилась, еда и почти не было денег.
Наконец он решился, вернуться в город, странные чувства терзали его, старые воспоминания разматывались бесконечным клубком, причиняя всё новые и новые страдания. Так больше было нельзя. Стоило лишь вернуться в реальный мир, как он снова, нанес страшный удар, которого он не ожидал. Гин пытался продолжить работать у Гарольда, но получалось, плохо. Управлялся он отлично, но всё время он отрывался, застывал на месте, вспоминая, отрывки воспоминаний, он влюбился, опять в неё, спустя столько лет, когда казалось, что он забыл навсегда, вычеркнул из своей жизни. Гин сходил с ума, он никак не мог вспомнить её лица, только но секунду, то улыбку, то её грустный взгляд, то голос, и всегда так туманно что не мог запомнить.
Он кое-как закончил третью неделю, мир стремительно рушился, все достигло своего апогея, Гин ненавидел себя, ненавидел за то, что поступил так, за то, что ушел. Хоть он не помнил, что случилось тогда, но какая была разница. Ночами он никак не мог уснуть, он всё думал и думал о ней, всё вновь и вновь. Изредка когда ему удавалось поспать, он видел во сне её, обрывки воспоминаний, а ещё чаще ему снился город, снилось, как он падал в серую пелену, бесконечно вниз, падал и ждал, когда же он очнется в городе, но город всё не появлялся, а Гин падал, и тогда он кричал, и просыпался. Каждый день он бесконечно перебирал воспоминания, которые помнил хорошо. Особенно то, когда он покупал ей кольцо, сколько он его искал, он это никогда не забудет. Но дальше был провал, он не мог вспомнить, как дарил ей кольцо, что было потом, почему всё кончилось. Ничего, словно все чувства в нем умерли. Но любовь, почему то воскресла, и начала терзать, его. Гин даже не вспомнил её имени, так и не смог.
Наркотик он сразу же аккуратно перелил в шприцы, получилось всего два, часть драгоценной серой жидкости, пролилась, когда он опрокинул шкаф у Лео.
Один шприц, одна ночь в этом мире, и три четыре дня в том. Наркотик никогда не действовал строго определённое время, не меньше двух дней, обычно три, иногда было и больше, Гин не понимал, почему и как. Да и это не особо интересовало, после того как он продал квартиру, у него было столько пузырьков, что это совсем не было важно.
Гин уже привык к боли, когда вену протыкает игла, и даже скучал по ней, медленно он выдавил, серую жижу, вытащил шприц, и лег.
На глаза его опустилась серая пелена, сначала медленно закружилась комната, а потом и вовсе растворилась в сером тумане. Гин лежал, и падал, серая пелена окутала его и тихо убаюкивала, он чувствовал как приближается город, Гин закрыл глаза, он падал в пустоту и ждал, того знакомого чувства полета, потом толчка, и Гин вновь вернется в город. Всё так и случилось, Гин осторожно приоткрыл глаза, и с ужасом узнал, очертания коморки, очаг, старый закопченный чайник, тусклый свет, бьющий в окно. И множество предметов на столе. Старика нигде не было. Гин осмотрелся, так значит то, что он увидел в последний раз, была правда, старик, осколки, этот страшный переулок, но самое страшное, это то, что Гин не мог отсюда выбраться. Он заперт в этом чертовом переулке, не в силах открыть эти двери. Теперь и город превратился для него в ад, зачем он тогда зашел в это дверь, Гин уже жалел об этом, почему, что его потянуло сюда. Теперь он сам загнал себя в западню, из которой он не знал выхода.
Гин вышел из домика, был день, серый день, черные тучи на небе, не пропускали ни луча солнца. Было ужасно холодно, и казалось вот-вот пойдет дождь. Домик старика стоял, на холмике, в отдалении вот всего переулка, на высоте. С этого холма было видно весь переулок. С десяток, разных улочек, с разбитыми домами, совсем не похожих друг на друга. Чудное переплетение мостовых, разных кирпичных кладок, и фонарей. Переулок был мрачно красив, множество разных зданий, кода-то величественных, манящих и чем-то знакомых, теперь же разрушенных. Можно было увидеть, черные фигурки призраков то бродящих между разбитых домов, по улочкам,  то сидящих в разрушенных домах. И в самом конце переулка виднелись те самые ворота, и огромная стена. Она уходила высоко в небо. Бежать отсюда было нельзя. Гин посмотрел вокруг домика, рядом с ним была грядка, на ней рос тот самый чай, что любил заваривать старик, рядом бежал ручей, он начинался, рядом с домом, и убегал за него. Ручей бежал в поле, и через него, в лесок, к старым и высоким деревьям. В лес вела тропинка, заросшая, травой и кустарниками, по ней совсем не ходили. Над лесом возвышались скалы, и горы. Виднелись белоснежные вершины.
Гин повернулся и побрел, вниз, к улицам, к закрытым воротам, нудно было как-то попробовать, бежать отсюда, может сейчас получится, и тогда он просто устал и поэтому не смог, воспользоваться силой. Может сейчас все получится. Гин не знал, но что-то нужно было, делать, он заперт тут, дня три или четыре, в худшем случае на неделю, такое тоже было.
Гин брел по улочкам, медленно не спеша, он осматривал разрушенные дома, смотрел не черных призраков, бродящих по улочкам, они совсем не замечали его, а может, и замечали, но никому не было дела до него. Гину тоже не хотелось, ни разговаривать с ними, ни узнавать что это за странные существа, от них веяло холодом и страхом, болью, страданиями, и ничем хорошим.
Так он и добрел до ворот, с этой стороны они казались ещё больше. Гин размахнулся и ударил кулаком, со всем силы, ещё и ещё, удар за ударом, пока не обессилил, но ворота, даже не пошатнулись. Даже царапины не осталось на них. Ни следа, Гин не знал что делать, он вновь попытался просочиться через них, но не смог, по эту сторону он был бессилен, тьма сковывала его, лишала сил. Он пробыл тут час, стучал камнем, кричал, звал стражей, друзей, всех, молил, что бы хоть кто-то услышал его крик, привел на помощь, вместе они бы разбили эти ворота, и выпустили его из этого ада. Но время шло, а никто так и не приходил. Гин уже разочаровался, и просто из любопытства приложил ухо к воротам. В надежде что-то услышать. И он услышал, тихие далекие отголоски песен, криков, голосов, город жил без него, своей жизнью, он услышал, как играла музыка, услышал знакомые голоса, смех, и только эти ворота, отделяли его от всего того, что стало так дорого ему.
Наконец просто сидеть и слушать, стало уже совсем бессмысленно, Гин поднялся на ноги, эти ворота ему не открыть, может старик, что-то знает, может он поможет ему, он наверное тут давно живет решил Гин. Нужно было возвращаться в каморку, обратно, возможно старик тоже там, и сможет дать ему ответы на вопросы,  и возможно и помочь.
И Гин опять побрел по пустынным улочкам, на холм к дому старика. Между призраками, среди домов, с неба начал падать мелкий дождь, он барабанил по мостовой, звонко и задорно, но всё вокруг было мертво, что Гин стало только ещё грустнее. А ещё дождь был холодным, очень, и Гин поёживаясь, закутался в свой плащ, и прибавил шагу. И так идя под дожём, усталый, продрогший, Гин добрался до домика старика, небо стало совсем черным, а дождь перерастал в ливень. Гин успел вовремя, и как только он переступил порог, загремели раскаты грома, и сильный дождь обрушился на переулок. Ревущие потоки воды падали с неба, холодные, дождь так и хлестал.
- Странно – подумал Гин, в городе он никогда не видел, таких дождей в городе, таких холодных.
В домике было теплее, горел очаг, весело кипел чайник, а старик, с удовольствием растирал чайные листья и крошил их в заварник. Он обернулся, увидел Гина, и недовольно сказал:
- Нельзя бродить в такую погоду, а что если ты простынешь, или ещё чего доброго утонешь, а? Давай садись около очага, грейся суши одежду, сейчас я заварю чай, и мы с тобой, неплохо поговорил.
Старик весело подмигнул Гину, улыбнулся, и принялся, опять растирать чайные листья. Гин же с удовольствием, подвинулся поближе к горячему огню, вытянул к теплу продрогшие руки, и застыл в таком положении. Огонь в камине загорелся ещё ярче, и горячее, как будто ему тоже доставляло удовольствие греть озябшего путника. Гин не заметил как перед этим старик, махнул рукой огню, и тот заполыхал жаром.
Гин сидел, перед очагом, от него валил пар, мокрый плащ висел над огнем, так посоветовал старик, Гин сначала боялся, что плащ просто сгорит, но старик заверил, что ничего не случится. И правда, плащ спокойно висел над огнем, и даже не думал гореть.
Старик, аккуратно растирал, чайные листья, и мурлыкал себе под нос, что-то знакомое, но Гин никак не мог вспомнить эту мелодию. Наконец старик прервал молчание:
- Чай, большинство людей не умеют его правильно заваривать, - говорил, он и было не понятно, кому обращался старик, толи учил Гина, толи просто рассказывал о чае, - то они кладут слишком мало заварки, и чай получается, светлый, и совсем не вкусный, горячая вода с сахаром, или вообще заваривают этот, гранулированный, это же просто отвратительно, это не чай, а гадость какая-то – проворчал старик.
- Настоящий чай, должен быть изготовлен из листьев, свежих, только что засушенных, которые уже сухи, но еще не потеряли весь сок и вкус, - говорил старик измельчая листья – тогда чай получается действительно вкусным, просто прекрасным, не горьким, и таким ароматным, ты же пробовал его у меня, ещё скажи что тебе не понравилось, - усмехнулся старик Гину.
- Ты весь мокрый, усталый, не лень тебе в такую погоду бегать под дождём?
- Нет, я люблю дождь, - соврал Гин.
Старик улыбнулся, грустно. Посмотрел на Гина. Чай был почти готов, горячий пар поднимался от него, к потолку. Гин взял кружку обеими руками, и сделал большой глоток. Тот самый, ароматный чай, он словно пил его где-то давно. А может ему просто казалось. Гин не знал. Чай был чудесен, он согревал, но не обжигал, даже просто взяв кружку, Гин почувствовал тепло, как оно окутало его тело, а аромат, просто успокаивал, Гин уже не хотел никуда бежать, рваться, просто посидеть тут. Они молча сидели и пили горячий чай. Наконец Гин решил начать разговор.
- Кто вы? – спросил Гин
- Не важно, - ответил старик, совсем не важно, - я хранитель, я бог, какая разница, люди называют меня по-разному, и для всех я разный, и единый. Не в этом смысл. Ты знаешь, зачем я тут, я говорил тебе в прошлую нашу встречу. Просто ты боишься поверить во всё.
- Даже если это правда, нет, я не верю, - сказал Гин. – Что вы знаете обо мне? О моей жизни, что вы можете сказать? Чем вы можете помочь.
- Напрасно, - старик замолк на секунду, а потом продолжил, - напрасно ты не веришь мне. Ты не знаешь, как глубоко забрел. Я всё могу рассказать тебе, зачем и как, что тут было. Сам город это вся история твоей жизни, как и этот переулок, я видел всё. И я могу дать тебе все ответы, но готов ли ты их принять. Я вижу, что нет.
- Но что случилось, со мной, что это за место? Что со мной происходит, почему, я вспомнил что любил, почему воспоминания, которые я даже не помню, разбивают мне сердце, камнем лежат на душе? До встречи с вами, я бы не поверил, что такое может случиться.
- Может и так, люди убивают все, что причиняет им боль, так и ты когда-то сжег любовь, веру в друзей, в счастье, в себя. Ты видишь, этот мир вокруг, он когда-то был совсем не таким – сказал старик.
- Но тогда почему это все вернулось? – спросил Гин. - Я ведь даже не помню этого. Как я могу страдать от того что не помню?
- Всё ты помнишь, Гин, просто не хочешь вспоминать, невозможно ничего забыть навсегда, особенно то, что принесло счастье или горечь. Как бы ты не пытался, это навсегда с тобой. Можно лишь смириться. – Старик кашлянул, сделал большой глоток из кружки и продолжил – ты думаешь десять лет пока ты жал в раю, каждую ночь улетая в свои мир, каждый день живя лишь ради того, что бы вернуться сюда снова, думаешь за всё это не нужно платить? Ты думаешь, что нашел свой рай, свой уголок, это не так. Наркотик убил в тебе столько воспоминаний, сделал их серыми пустыми, подменил ложными. Ещё немного и ты забудешь, кто ты, станешь пустым. Ты уже почти пуст.
- Но откуда вы знаете про наркотик? – Гин вздрогнул, он и раньше боялся старика, но теперь ему стало действительно страшно.
- Я всё знаю про тебя Гин, не бойся, я же говорил, ты совсем не  веришь, и не слушаешь меня – старик грустно улыбнулся.
- Но почему тогда я вспомнил что значит любить, как это, как так получилось? – паника медленно подступала к Гину. Почему, все те чувства вернулись? Почему я вспомнил, что значит страдать? Что значит, когда тебе подрезали крылья, тоску и грусть по человеку, которого я забыл столько лет назад, я не помню его, совсем не помню, только люблю, - закончил Гин.
- Потому что ты тогда взял сердечко, и унёс его с  собой, вот и всё – ответил старик и замолчал.
- Но как это изменить, я не хочу, всего этого опять, прошлое, накинулось на меня, оно не даёт мне покоя, как? – Гин смотрел на старика, его глаза, зеленые, бездонные, он ни у кого не видел таких глаз. Живые глаза, молодые, совсем не старые.
Наконец старик заговорил:
- Боюсь никак, - наконец сказал он – этот переулок тебя больше не отпустит. Ты ещё сам не понял, что тут увидел, это как открыть запретный ящик Пандоры, слишком поздно.
Старик замолчал, и глухая тишина, медленно разлилась по коморке. Гин не смог её нарушить, слова старика ошарашили его, словно тяжелый молот, ударили, свергли с ног, Гин знал это всё это время, он понимал, что спускается в мир, который построило его подсознание, но не мог подумать что, дойдет так далеко, так глубоко, спустится в свое сердце, да и не могло это быть правдой. Он вспоминал, как выглядит переулок, призраков в нем, тьму и холод, и горькая правда подступала к нему, медленно и неумолимо, Гин не хотел верить, не мог, но правда стояла так близко, так рядом, это и правда его душа. Разбитая, мертвая, в ней ничего не осталось, умерли все чувства, все надежды.
Медленно текло время, старик молчал, Гин сидел и медленно пил свой чай, и думал. Старик, же перестал обращать на него внимания, не смотрел не него. Словно дал время подумать, решить, понять. Смириться с этой мыслью, но Гин просто замер, он уже давно смирился, он подозревал, что душа у него именно такая, черная, измученная разбитая.
- Что же мне делать? – наконец решил спросить Гин.
- Вспомнить всё, но я не буду рассказывать, ты не поверишь, если я расскажу тебе, о том кем ты был, не поверишь, словам старика. Ты должен вспомнить сам. Любовь, то единственное из чувств, что ещё так сильно в тебе.
- Так вот, - продолжил старик – оно и заставило тебе вновь вспомнить о ней. И только одного человека, ты любил по настоящему, безумно, она и осталась в твоём сердце Гин, и поэтому ты так стремишься вспомнить её. И ты вспомнишь, - повторил старик - иди за ней - с этими словами он, как будто из ничего вытащил бабочку, с черно красными крыльями, большую, чуть меньше голубя. Она взмахнула крыльями и вылетела из коморки.
- Она приведёт тебя к ней - сказал старик, улыбнулся, посмотрел на Гина и добавил – ты особенный, знай это. Гин вышел из домика, Серые облака плыли по небу. Дождь уже кончился. Но все было мокро, тускло светило солнце, но уже чувствовался холод наступающей осени, или зимы, деревья тут всегда стояли сухие и мертвые, почти не росла трава. Гин впервые был тут днем. Когда было видно солнце. При его свете дня разруха и хаос тут казался ещё более мучительным. Серые пыльные руины, и редкие серые тени, мелькающие в домах. Бабочка порхала, и медленно летела, кружась словно высматривая, её дом. Гин брел за ней, мысли путались, он не верил старику, да и кто поверит, в его слова, но всё-таки это место было настолько странным, что Гин сомневался. Брел он меж разбитых домов, в дырах их гулял и свистел ветер, а черно-серые тени, и вовсе не видели его. Жиль они своей жизнью, как сумасшедшие, не видели руин, не видели хаоса вокруг, будто отгородились от всего. И не хотели видеть. А Гин всё брел за бабочкой, куда-то вдаль, петляя по улочкам. Наконец бабочка села на разбитую стену небольшого дома. Некогда прекрасный, и величественный. Небольшие клумбы, около дома теперь заброшенные, разбитые окна. Стены, сделанные из темного камня, почти все упали на землю, открывали внутренности, дома. В беспорядке валялась мебель, одежда вперемешку с каменной крошкой и кирпичами. Крепкие двери, теперь скрипели и шатались. Сохранились лишь двери, Гин мог пройти и через стену, но усмехнувшись, он открыл дверь. Он увидел её темное приведение. Она сидела в самом дальнем углу и даже не обернулась. Темно-серая, пустая, тоской и грустью веяло от неё. Гин смотрел, дом казался знакомым, но Гин ничего не помнил. Кто она, откуда, он даже не знал её имени. Откуда она, так далеко в его сердце.
- Эй! Привет, ты помнишь меня, я Гин, просто Гин…э…а ты кто? - Гин медленно подходил к ней. И чем ближе он подходил, тем сильнее ощущал её грусть и боль, шаг за шагом Гин подходил, и с каждым шагом страх медленно закрадывался в его сердце. Он подошел к ней, посмотрел в лицо, в надежде вспомнить знакомые черты, но у неё не было лица, лишь черная пелена, колыхалась как бесконечный туман, и смутные очертания закрытых глаз. Она словно спала, и совсем не видела ничего, погрузилась мечтания, в свой другой мир.
Она была как черный туман, полная боли. Гин толкнул её рукой сначала слабо, потом сильнее, глаза её открылись. Гин вздрогнул от испуга. Она смотрела сквозь него, а он даже увидев её глаза, не мог вспомнить её имени, странно, так странно. Она смотрела, но не видела его, в глазах был испуг, и страх. Будто её разбудили, на миг, разрушив её сон.
- Привет – прошептал Гин, но она не услышала его. Всё так же сидела, и смотрела сквозь него, а потом глаза её закрылись и она опять погрузилась в сон.
Гин всё пытался понять, вспомнить, кто она, почему же он должен знать её. Но в голову ничего не приходило, старик тут совсем сбрендил, решил он. Гин уже собирался уходить, когда увидел маленькую красную коробочку, с нежно розовым бархатом, и маленькой синей полоской. В них обычно дарят кольца, когда делают предложение. На столике, среди всего хаоса она сразу бросилась в глаза, и Гин сразу узнал её.
Кольцо, он помнил кольцо, всегда его помнил, он дарил его той, которую, наверное любил,  любил больше всех. Он прекрасно помнил как бродил он по магазинам, пустой и ужасно расстроенный, в поиске того что было бы ему по карману, но нигде он не мог найти того что было нужно. Либо дорого, либо безвкусно Гин уже потеря надежду, когда увидел его, маленькое прекрасное, как раз для неё. Денег у него было немногим больше чем, стоило это кольцо. Дорого, но она сразу понял, что оно ей понравится, очень понравится. Он помнил как сжимал холодное кольцо, серебряный дракон на нем, как живой, вот-вот готов был ожить, он немного хитро улыбался, держа в пасти белоснежную жемчужину, она обожала такое. Животных, и особенно драконов, и Гин вспомнил всего на секунду, её образ, как они всегда спорили, и она смеясь, пыталась доказать ему что драконы существуют. Это было прекрасное кольцо, Гин помнил, как он даже не торгуясь его, это было дорого для него, но какая разница, он боялся, что кто-то купит его раньше, или продавец, вдруг ошибся ценой, и оно стоит дороже.
Кольцо было идеально, он помнил каждый выступ, каждый изгиб его, каждую грань. Гин стоял и дрожал, он смотрел на хаос, на столик, с разбросанными вещами, и маленькую коробочку с кольцом. Дрожащей рукой он взял её, и открыл, резной дракон сверкнул всеми гранями на солнце, а белая жемчужина радужно переливалась. Гин стоял, к груди подступил ком, он не мог дышать, не мог говорить, он узнал кольцо, никогда он его не спутал, ни с каким другим. Так хорошо он запомнил кольцо. Солнце, уже начало спускаться к горизонту, а Гин стоял, держа в руках ту коробочку, он боялся, боялся поверить что это, правда, но почему, он не помнит ту, которой дарил это кольцо, что же стало с его памятью. Что с ним случилось, и почему. Что-то было не так, Гин ещё раз посмотрел на неё. Положил коробочку с кольцом в карман, но что-то так сдавило его сердце, и он не смог. Злясь на себя, он положил кольцо на столик, обратно, он не мог, не мог лишить её последнего источника света, источника её жизни, не важно, любил ли он её раньше или нет. Она так берегла это кольцо, и он не мог забрать его у неё.
Гин вышел из дома, бросив прощальный взгляд на неё мечтающую, в развалинах старого дома, и заспешил к дому старика, времени оставалось немного, день или чуть больше, денег на новую дозу не было. На сердце было не спокойно, его разрывало, на куски на части. Гин шел по улочкам, в душа у него металась, разрывалась на части, мозг просто разрывался, и ничего не понимал. У него было столько вопросов к Богу.
Дул холодный ветер, тьма всё сильнее и сильнее разрасталась в этом переулке. Её уже можно было почувствовать, будто тело окутывала едва ощутимая пелена, черная и холодная, она металась в воздухе, заползала в грудь ледяным холодом. Закат медленно умирал в наступающей ночи, а Гин брел по уже знакомым разбитым улочкам к дому старика. Вдалеке, на холме показался, слабый огонек его лампы, как спасительным маяк, он горел, мелькал во внезапно наступившей ночи. Ни луны, ни звезд, лишь мерцающие огни фонарей, тлели и тухли в ночи. А тьма, темно синяя как чернила, плыла, и синим туманом легла на переулок. И сквозь неё, мелькали, черные, неясные силуэты, страхи, и страдания. Изредка были слышны, как тихо кто-то бродит в разбитых домах, как скрипят двери и ставни окон. Туман окутал его целиком, и Гин ощущал как, словно невидимые руки, хватали его, гладили, пытаясь утащить назад в ночь.
Но огонек в ночи, становился всё ближе и ближе, Гин подходил к домику. Постепенно рассеялся туман, и ночь стала реже, и призраки уже не хватали его, и не стремились затащить в ночь. Гин остановился, обернулся и посмотрел не переулок. Он увидел как медленно, черный туман, течет по нему, как огибает разбитые дома, как от него, словно от времени, покрываются трещинами стены и двери, стареют и умирают дома, воспоминания, призраки.
Гин подошел к дому старика, через разбитое окошко, струился теплый свет, пахло горячим чаем, ароматным, вкусным. Гин с скрипом открыл дверь. И осторожно вошел, тихо без стука. Старик сидел за столом, задумчивый как обычно, но всё такой же, спокойный, и величественный. Рядом с ним стояла большая, до краёв наполненная ароматным чаем кружка, на огне, довольно пыхтел чайник. Всё было тихо и спокойно, всё так же лежали в беспорядке покрытые ржавчиной предметы. Старик повернулся к Гину, на лице его, старом измученном, появилась едва заметная улыбка.
- Проходи, садись – сказал старик, - хочешь чаю?
Гин слегка продвинулся к столу, - Нет, спасибо, что-то не хочется, я устал сегодня – побормотал он, не зная, что делать, то ли сесть за стол, то ли так и остаться стоять рядом. Было тепло, трещал очаг, а Гин совершенно не знал, как начать разговор. Наконец он присел. Мысли путались в голове, было столько вопросов, что где как, и почему. Но стоило ему зайти за порог, как все они пропали, улетучились. Он не знал с чего начать. А старик, даже не думал его спрашивать, как он сходил, и что там произошло. Он был занят своими делами, мыл огромные кружки, и ждал, пока чайник начнет кипеть. Потом он налил заварки, кипяток и дал Гину большую кружку ароматного чаю. Гин отхлебнув глоток, это помогло, немного расслабиться, почувствовать, себя словно дома. Стало спокойнее, Гин перестал метаться, мучить себя вопросами. Захотелось просто сидеть, отдыхать и пить чай. Пол часа, они молча сидели, пили чай. В домике было тепло, хотя огонь в очаге совсем погас, угли ещё тлели и источали тепло.
- Я был там – сказал Гин, - неужели всё кончено, зачем же вы здесь? Старик кашлянул: - Я лишь стараюсь беречь в вас те частички любви, добра, любви. Но вы всегда все разбиваете, уничтожаете, выжигаете в своем сердце. Все теплые чувства, тех людей кто был вам дорог, и всё это падает, в самый темный уголок твоей души, те, кого ты любил, кто предал тебя, и я спускаюсь сюда, чтобы не дать им умереть окончательно. Вот и всё, я знаю ты не веришь мне, но в глубине души, ты понимаешь, что всё так. А там, это правда она, то что осталось от неё.
- Нет, всё глупо – Гин улыбнулся, он отложил кружку с чаем. Что-то кольнуло его, очень сильно, он не мог находиться тут. Словно в один миг он почувствовал страшное отвращение к старику, к этому чаю, к домику, к теплому очагу. – Простите меня, - пробормотал он и вышел прочь.
Всё выглядело так пусто, эти дома, переулок, тёмное небо, Гин уже хотел просто бежать обратно, забраться в один из домов, и сидеть так пока не закончится действие наркотика. Но всё было так противно, так серо, ему совершенно не хотелось спускаться обратно в переулок. Он повернул прочь, по ещё одной дороге, она огибала домик, и тянулась в поле, и дальше в темный лес. Он пошел по ней. Тропинка петляла, но все же была хорошо видна, по ней не часто ходили, и кое-где там уже поднималась трава. Темно зеленая когда-то трава, теперь желтая, увядшая медленно колыхалась, словно море. Медленно и бесшумно. Гин шел, пустой, совершенно без мыслей, только одно сверлило его голову, может эта дорога выведет его обратно в город. Он не видел, как из домика вышел старик, и долго смотрел в след уходящему Гину.
Тропинка привела его в лес. Высокие деревья, и густая чаща и только маленькая тропинка мелькала между ними. Вела куда-то вдаль. Где-то рядом Гин услышал, как журчал родник. Но сам лес был мёртв. Деревья давно высохли, сломались, и теперь тянули сухие руки свои к Гину, словно умирая, застыли они так, навсегда. Лес был густой, только сквозь голые ветки, мелькали клочки серого неба,  деревья стояли так плотно, что Гин не смог бы свернуть с тропинки, даже если бы захотел. Он шел осторожно, трещали сухие ветки под его ногами, каждый раз приходилось, переступать упавшие деревья.
Но Гин упорно шел вперед, тропинка, то расширялась, то становилась узкой, лесная чаша постепенно редела, и вот он подошел к горам, чьи макушки виднелись за лесом, когда он шел по полю. Тропинка не обрывалась у гор, она вела дальше вглубь в пещеру, или грот было сложно понять. Гин раздумывал несколько секунд, а затем вошел в темноту. Внутри было не так темно, как показалось вначале. И буквально через несколько шагов, за первым же поворотом тропа заканчивалась. Она вывела его в большой грот, на обрыве горы, внизу под ним было море, или океан. Он простирался в бесконечную даль. А сверху, синее сине небо, без туч. Такое же синее, как и вода, оно уходило вдаль, и было не понятно, где кончается море, и начинается небо, все сливалось. Это был тупик, выхода не было. За спиной Гина раздались шаги. Гин вздрогнул и обернулся.
Перед ним стоял человек, серый почти белый, в черном плаще, седые волосы его падали на впалые щеки, путались, переплетались, губы бледные его сжались. В его глазах горела ненависть. Несколько секунд он пытался сдержать эту ненависть, а потом неимоверным усилием он убрал её, и широко улыбнулся. Этот взгляд, Гин узнал его, это был он, сам Гин, или его двойник. Как это место изменило его. Гин почувствовал, в нем всю злобу, всю тьму, всю боль.
Он стоял перед самим собой, улыбался сам себе, это было жутко, он смотрел на себя, на себя из переулка. Зрелище было не из приятных, он смотрел на себя. Как он был не похож на себя, сухой мертвый, как живой труп. Но Гин узнал себя. Как два брата близнеца, похожи как две капли, но один жив, а другой умер, умер много лет назад. Черные волосы Гина, прекрасные, теперь седые, лицо серо, и череп обтянут кожей, и глаза, больше всего Гина испугали его глаза, два тёмных провала, бездонных пустых, ни какой памяти о тех зеленых глазах, которые так часто сводили с ума всех вокруг. Гин стоял и смотрел в глаза сам себе, со страхом разглядывал он себя самого.
- Привет - сказал призрак улыбаясь, хриплый голос его, резал слух, оглушал, он источал не боль, не грусть, а пустоту, безысходность и ту самую тьму, которая была тут вокруг. - Тебе тут понравилось, да? Я рад, что ты заглянул. Я думал ты никогда не придешь сюда.
Гин дрожал, он не знал, что ответить самому себе, кто это существо, неужели это он.
- Кто ты? Нет, ты не я, кто ты? - спросил Гин
- Нет! Я это ты! - расхохотался призрак. - Я давно ждал тебя, а ты всё не приходил, и вот мы встретились – призрак широко улыбнулся Гину – да, я это ты, только в этом мире, я твоя душа, я часть тебя, ах ха ха ха. Посмотри! Ну же! Давай, посмотри на меня! В кого ты превратил меня! Ну же!! – прокричал призрак. – Я, я тоже живу тут, со всеми, кого ты ненавидишь, со всеми, кого ты заточил себя, почему я тут, ты ненавидишь я себя, за то, что сделал. Да?! Да?! ДА!!! Да, ты ненавидишь себя? За что? Не смотри так на меня, не надо, - призрак ходил вокруг Гина, то улыбаясь, то корча ему злые рожи. – Ты, ты виноват во всём! Только, ты посмотри, куда привела тебя твоя тьма, твой эгоизм, что есть, у тебя!?! Что!?! Что!?! – прокричал призрак. - Ты один!
- Заткнись, - прорычал Гин, - заткнись!!
- Или что – улыбнулся призрак, - сделаешь со мной тоже что и со всеми, давай, я уже лежу в могиле! Давай, реален ли я? Я же всего лишь иллюзия, плод воображения, как и всё вокруг.
Гин закрыл глаза, он представил голубое небо, солнце, и зеленую траву. Покой, тишину, открыл глаза, и широко улыбнулся призраку. Призрак застыл в замешательстве, словно увидел в улыбающемся Гине себя. Гин радушно улыбался, словно медный пятак, но такая ярость и злость таились в этой улыбке. Гин улыбнулся ещё шире, ещё добродушнее, и в следующую секунду призрак почувствовал, как Гин со всей силы ударил его кулаком, и ещё и ещё. Со злобным рычанием, как зверь, он избивал призрака, избивал себя, с каждым ударом он чувствовал совсем не облегчение, а злость, ещё большую, Ярость не угасала, а наоборот, лилась через край. Гин чувствовал, как всё в нем кипит. Он посмел назвать его виноватым, нет, кто угодно, но только не он виноват во всём, через что он прошел, после всего что случилось, он нет, он не виноват.
И каждый удар укреплял его веру, и все больше в нем кричало, выло от злобы, - Уничтожь его, разрушь, пусть его кровь зальет тут каждый камень, и никто, никто. Никто! Не посмеет, сказать тебе, что ты виновен во всем – словно каждая клетка кричала в его теле. И Гин бил, всё сильнее и сильнее, видел как лицо призрака заливала кровь, как он улыбался Гину, широко, словно безумец. Ему нравилось, что происходило с Гином, он словно чувствовал что, Гину ещё больнее.
Как вдруг чья-то сильная рука, отшвырнула Гина от призрака, словно тряпичную куклу. То был старик, он был недоволен, он был зол. Лицо его было сурово, словно камень, теперь нельзя было сказать, что он стар и слаб, или едва держится на ногах. Ветер развивал его волосы и одежды.
- Хватит! – прокричал старик, - хватит. Гин что ты себе позволяешь тут, в моём переулке?
Гин сидел не земле, ярость разрывала его. Но он молчал, он чувствовал, как злоба и темнота, медленно заполняют его сердце, его душу.
- Не слушай его - сказал старик, - он шутит,
- А ты, ты почему тут? - прошипел призрак Гина, глядя на старика, - разве мы не договаривались, что это ты не должен приходить ко мне на утес.
- Он злой не спорю - старик, улыбнулся, пропустив вопрос призрака мимо ушей - он не такой плохой, он страдает, он это ты, а ты это он. Вы одно целое. Он не смог, не смог оставить тех, кто ему дорог, не смог, не он не смог, а ты не смог. Он часть тебя. И он пришел сюда, вслед за теми, кто тебе дорог. Ты пришёл, это был твой выбор. Ты не как все уничтожил всех кто дорог тебе, Гин, ты ещё не понимаешь, но ты не представляешь себя без них. И тогда ты уничтожил себя вместе с ними, выжег из души. Гин ты хороший человек, ты не злой, ты не виноват, в тебе не всё потеряно, есть то что у тебя в душе, глубоко, глубоко, чего не выжечь, чего не убить. Гин ты глубоко в своей душе, всё же веришь во всех их.
- Я не такой как он - прорычал, призрак, - я никогда не был таким, не смей меня сравнивать.
Гин сидел, страх тихо стучался к нему в сердце. Гин боялся того, кем он стал.
- Только злость и ярость, только злость и ярость, ничего больше, нет, ничего не осталось. Только злость, только ярость, ничего больше, ничего – как безумный Гин шептал, говорил это себе.
Кем он стал, зачем он сорвался, почему? Он не мог найти ни одного ответа. Старик что-то говорил его двойнику, призраку. Гин резко встал. Почти бегом выбежал из грота.
- Гин, стой! – раздался за спиной голос старика.
Но Гин не слушал, он бежал, просто от себя, от старика. Наконец он поверил, что всё это правда, этот переулок и есть его душа, это он виноват, он всё создал. Он выбежал из леса, тяжело дыша, сердце бешено колотилось, его словно разрывало.
- Я во всём виноват, я, только я. Во всём. – Твердил он. Еще чуть-чуть и он не выдержит. Ещё чуть-чуть и боль разорвет его.
Гин ничего не хотел, страх, безумный страх окутал его душу, сердце. Его мир рухнул, тьма живущая здесь будто проснулась, зашевелилась, и потянула свои щупальца к Гину, схватила его сердце. Переулок ожил, зашевелился, наступила ночь. Ни света луны, ни звезд не прорывалось сквозь тьму, сквозь страх. Гин побежал, побежал прочь, почти в  полной темноте, она как холодная вода затопила вес переулок, окружала его, пробиралась под одежду. Гин спотыкался, падал, вставал и бежал дальше. А старик стоял на холме и грустно смотрел, как Гин падая, словно в бреду убегал, сам от себя, а в каморке, трескались и рассыпались все тёплые чувства. Он бежал, не разбирая дороги, не зная где спрятаться, в кровь разбил он колени, стер руки, капала кровь с рассеченной губы. Призраки ожили, их крики доносились со всех сторон, стенания боль, страх. Тьма поглотили весь переулок, залила всю душу Гина вышла на свободу. И Гин бежал прочь, из этого места. И казалось ему, что все призраки, и старик, в сам он все бегут за ним, жажда разорвать в клочья, его тело, найти его душу, превратить в черную тень за всё то, что он сделал. Ему мерещилось, как в ночи мелькают, чьи-то уродливые лица, измученные страхом, черепа с остатками плоти, выпавшими глазами. Чувствовал, как кто-то бродит рядом. Ощущал в темноте пристальные взгляды, направленные на него. И он бежал, по улочкам, с трудом разбирая путь в ночи, натыкаясь на разбитые стены, камни, сухие деревья, бежал и падал на землю, потому что из темноты вдруг чей то силуэт устремлялся на встречу Гину. Гин выбился из сил, и плутал в темноте, а тьма сжимала сердце всё сильнее и сильнее, разрывала голову, душу. В изнеможении Гин забился в разрушенный дом, прижался к стене, и, дрожа всем телом, просто сидел, чувствуя, как тьма бродит вокруг. Он слышал топот ног, крики, стенания, видел через дыры в стенах как трупы, уродливые и страшные проходили, как плоть сходила с костей. Как шлепалась она на мостовую. Он слышал их смех, рычание, плач, он видел себя среди них. Почти скелет, уродливый, он метался, искал его, и каждый раз он ощущал, что встретился с ним взглядом. И тогда ужас заключал его в ледяные объятия. И гул, гул тысячи криков, резал его уши, разрывал голову. Гин схватился за голову, в ней кричал, молил о помощи весь город, все жители. Гин не мог терпеть, он поднялся на колени, закрыл уши руками, сдавил голову, как только смог, но крики становились сильнее, и ужас, просто поглощал его. А крики стали невыносимыми, в них был и страх и смех и безумие. Гин с трудом поднялся, развернулся к стене, и прижался к ней головой. Легче не стало. Крики, и тогда Гин закричал что есть силы, будто вся боль, что он столько времени копил, залила чащу до краём и перевернула её. Из горла его вырвался не крик, а что-то среднее между стоном и рычанием. Гин посмотрел вверх, в черное бездонное небо, увидел звезды, увидел, как с них капала кровь. Гин с размаху ударил головой о стену, и ещё и ещё, с каждым разом всё сильнее, и сильнее, крики в его голове, Гин захотел проломить себе череп, что бы они вырвались оттуда. И каждый удар, немного приглушал крики, приглушал страх. Гин стоял, долго и всё бил головой о стену.
Кровь, горячая кровь текла по лицу. Её солёный вкус, рассеченный лоб, содранная кожа и волосы, болтались, обнажая белоснежную кость черепа. Гин был страшен. Кровь лилась, как река. Гин наконец остановился, посмотрел вокруг, ночь рассеялась, было светло, но небо так и осталось черным. В ветер гулял по улице как всегда. Только стало еще холоднее. Гин побрел к стальным дверям, кровь обжигали его, но страх так сильно проник к нему в душу, что Гин не чувствовал боли. Он слышал в голове слабые крики, и стоны, иногда в проемах стен мелькали мертвые. Гин всё брел, сил не осталось, он так хотел просто упасть, и забыть всё, но страх перед тьмой, перед переулком, он не мог тут упасть, и брёл он к воротам через пустые улочки. И с каждым шагом, страх опять окутывал его. И вот он миновал знакомый, каменный дом, прошел по мостику, и увидел ворота.
Стальные ворота были приоткрыты, ветер приносил теплый воздух, приятный сдобный запах. Город ждал Гина. И он из последних сил бросился к нему. С трудом он приоткрыл ворота, и прошел сквозь них, знакомое тепло окутало Гина. Он повернулся и посмотрел на свой мир. Посмотрел и вздрогнул, улицы были темны. Светили фонари, небо стало черным, как смола, дома уходили в темноту, как в вечность, тьма вырвалась, и поглотила весь город, всю его душу. Гин упал на колени, он не мог поверить своим глазам. Повсюду лежали трупы, десятки сотни молодых парней и девушек, все они как один были чем-то похожи на Гина. И все они были мертвы. Гин всё не верил, всё было разрушено, все мертвы, на мгновение он увидел, как тьма убила их всех, нет, не тьма их убила, Гин сам, он всё понял, как рухнул хрустальный замок, который он так долго строил для себя, который он сам разбил. Город был уничтожен, и Гин как в бреду опустился на колени, всё кончено, он уже запутался, где он и зачем. Он безвольно сел у железных ворот, подобрал маленький осколок стекла, и долго смотрел на него, жить было не зачем, не было ничего, ни его, ни города, всё разрушилось. Аккуратно он провел стеклом по руке, чувствуя, как мягко поддается плоть, как горячая кровь течет по руке. Он аккуратно перерезал себе вену, прислонился к стене и чувствовал, как кровь, капля за каплей покидает тело. Как всё слабее бьётся сердце, как слабым ручьем его кровь его жизнь утекает, от него, ручьем по мостовой. Гин закрыл глаза, сознание покидало его, холодели ноги, он уже не чувствовал как кровь течет из вены. И каждый удар его сердца, становился все больнее, и сердце билось всё чаще, и сильнее. Как будто чувствовало, что жизни больше нет. Сознание покинуло Гина, серая пелена окутала его, он стремительно падал куда-то в низ.
– Вот и всё – подумал он. И падал всё быстрее и быстрее. Он видел своё мертвое тело лежащее среди сотен других, видел как вытекала из вены последние капли крови, чувствовал последний удар своего сердца, почувствовал тот поцелуй смерти на своём лбу.


***


И вдруг, словно каменный рука вбила его в землю. Гин вскочил. Он очнулся на куче тряпья, в подвале. Мерно стучал трамвай по мостовой. Рядом лежал пузырёк, и пустой шприц. Голова болела, а во рту был привкус крови, Гин сидел, всё было как обычно, когда он возвращался, но теперь, все было так похоже на реальность, он помнил всё, всё до последних деталей, помнил страх, помнил старика, лица всех тех кого он знал. Руки его дрожали, Гин только сейчас осознавал, что тот суицид, не настоящий, и нельзя умереть в городе, но страх, так запутал его, что он забыл, что он в городе. Гин уже третий час сидел на кровати из тряпок, до него постепенно доходил весь смысл. Только теперь он понял что город, разрушен навсегда, что вся его душа наверное разрушена. Он не знал, сколько ему осталось, но чувствовал что не долго. Ничего не хотелось, только страх душил его. И тоска, больше Гин ничего не чувствовал, да и чувств не осталось, не осталось ничего, всё поглотила тьма, и старик ничего не успел спасти. Гин сидел долго, пока не показалось, что он уснул, или не спал, он не понял, только откуда-то он достал её фотографию. Гин долго смотрел, на неё и только боль разливалась в его груди, он всегда восхищался этой фотографией. Но сейчас, он не смог вспомнить, что же так нравилось ему в ней, что же было в ней такого. И от этого становилось ещё больнее. Гин понял, он потерял всё. Он аккуратно сжимал, кусочек картона, чистый и блестящий. Откуда она у него, Гин никак не мог вспомнить, он не взял ничего, из прошлой жизни. Гин ещё раз поднял взгляд на фото, что бы ещё раз увидеть её, но рука была пуста. Опять, иллюзии и видения одолевали его. Гин вздохнул
- Многие люди приходят к этому, рано или поздно, но не осознают, почему всё так, почему я осознал, что потерял, - Гин лёг на спину.
Разочарование, боль, обволакивали его, сможет ли он полюбить, если больше не верит, сможет ли прощать, жертвовать ради друзей, мечтать, чувствует ли он, есть ли что-то кроме темноты в его сердце. Гин не знал, его немного грел тот факт, что совесть в нём еще жила, и стучала, кричала, взывала к нему, грызла его душу. Гин посмотрел в дыру, на лучи солнца, которые падали с неё, он столько всего хотел сделать в жизни, и теперь он лишь как пылинка, одна из миллионов, мелькает в лучах солнца, кружится в хороводе среди сотен других, таких же бесполезных, как и он сам.
Зашло солнце, и зажглись фонари на улице, а Гин всё сидел и сидел, на куче тряпья. Он ни о чем не думал, просто сидел, застыл как камень, отчаяние схватило его. И бороться с ним не было ни сил, ни желания. Гин ничего не мог поделать с собой, не мог решиться идти вперед или назад, всё рухнуло в один момент. Он стоял, стоял и смотрел, как рушится его замок, но смотрел сквозь розовые очки, или просто не хотел видеть. И теперь, когда замок рухнул, Гин только начал осознавать что же не так он делал….
Но время уже прошло, пролетели года, туманной дымкой рассеялась молодость, он был уже не так молод что бы на что-то надеяться, но и не так стар что бы принять всё как есть. Гин лежал, и размышлял о жизни, о том, что же произошло. Сознание и разум, бродили, где то вдалеке от него. Гин всё лежал, он не спал, но и не думал. Образы, мысли слова всё сливалось в огромную кучу, и одновременно кричало в его голове. Картинки и чувства сменяли друг друга. Гин провалился в пустоту, она залила его глаза, рот уши, он будто на секунду окунулся, в пепел мертвого города и захлебнулся им. В ужасе он открыл глаза. Светило солнце, и на стенах мелькали тени прохожих. Тело окутала слабость, и усталость, Гин чувствовал что разбит так, будто всю ночь грузил кирпичи, на холодной стройке, и не лежал. Голова с трудом соображала, дань уже наступил, а Гин еще чувствовал, как он лежит в темноте, как еще эхом отзываются крики в его голове. Медленно, капля за каплей сознание возвращалось к нему, и с ним приходила надежда. Захотелось жить, Гин еще не понял зачем, но жизнь новым ручьем разливалась в душе. Словно он проснулся от долгого сна, от туманных грёз, от счастья такого приторного и сладкого что оно вызывало отвращение, от города, который как кривое зеркало, извратил все мечты и желания, всю сущность Гина.
Гин поднялся с кровати, немного кружилась голова, и ужасно хотелось есть. Еды не было, совсем. Но оставалось немного денег, на скудный завтрак вполне хватит, надо только привести себя в порядок. Принять кое какой самодельный душ, почистить зубы, одеть чистую одежду. Гин обожал порядок. Единственное что он ценил в этом мире. Холодная вода, взбодрила его, душ, холодный душ, это было замечательно. Вода словно смыла всю тьму, всю боль, всю грязь, унесла прочь. Подарила немного надежды. Гин быстро собрался, надел рубашку на ещё мокрое тело, полностью вытираться было лень, и ему не терпелось выскочить в мир, в новый для него мир. Который он решил полюбить.
Яркое солнце обожгло Гина своими лучами. В дорожной пыли как в тумане мелькали машины, и люди спешили кто куда. Разные лица, разные судьбы, кто-то с радостью кто-то с ненавистью, у одних своя маленькая цель, на этот день, на завтра, на эту неделю, месяц, жизнь. Кто-то и без неё просто брел, в потоке. Плыл, как лодка, по течению, без паруса и без вёсел.
- Неужели у каждого в душе, есть такое место – подумал Гин, - неужели у всех? Осторожно выглядывая из переулка, он видел, всех, как огромный муравейник. Все стремились, куда, зачем. У каждого свои цели и пути.
- Не такие и разные, - усмехнулся Гин. Сделал робкий шаг, вперед, потом другой, и ещё, и слился с толпой, город подхватил его. И поток понес его, вдаль, вдоль улиц и дорог, неизвестно куда, неизвестно зачем, Гин принял этот мир, и в этом потоке, направился искать свой путь, свою дорогу.
Был полдень, редкие облака то открывали, то заслоняли солнце, теплый ветер гулял по крышам, шумел листьями деревьев. В такой жаре, ветер только обжигал лица горячим воздухом, будто пламенем. Гин сидел за столиком, и ел яичницу с беконом. Рядом стоял холодный томатный сок. Самое-то, для такой жары. Он ел медленно, не спеша, стремился насладиться вкусом еды. Это слабо получалось, яичница, как яичница, ничего особенного, ничего прекрасного, ничего захватывающего дух. Даже холодный томатный сак не освежал его, так как хотелось, немного солёный, холодный как лёд. Гин закрыл глаза, он хотел представить что-то или кого-то, знакомого возможно, вспомнить бы, но нет, на ум ничего не приходило, только пустые образы, расплывчатые лица, туманные голоса, он не мог представить. Не мог вспомнить. Его прошлая жизнь, как будто в тумане, то растворялась, то появлялась, и он хватал только жалкие клочки, образов своего прошлого. И они как пепел рассыпались в его голове. Гин плохо помнил, что с ним происходило, а чувства, образы, эмоции, просто пропали, исчезли. Он не помнил, что чувствовал, когда целовал её, когда обнимал, что чувствовал, увидев её в первый раз, почему он шел за ней через весь город, зачем. Сейчас все это серое, и бесцветное кино, без лиц, без слов, без деталей, мелькало в его сознании, обрывалось серыми пробелами и пустыми образами, и напрасно он пытался выдавить из себя хоть что то, всё так же в его голове проходили серые пустые картины. Медленно текло время, закончился сок в стакане, закончился сок в бутылке, время перевалило уже далеко за полдень. Уходить не хотелось, но и сидеть дальше не было смысла. Гин поднялся из-за стола, и побрел по улице, не зная куда, в пустоту, просто побродить, и ещё раз убедиться в том, что он стал другим. Ветер гулял по мостовой, и гонял серую пыль, и обрывки утренних газет. Солнце лениво клонилось к закату, и ночная прохлада, шелковым одеялом опускалась на город. Гин всё брёл, по улице, вдоль фонарей, брел один. Вкруг суетились люди, бурный поток толпы так и не смог его подхватить, его, то толкали, то задевали, Гину было всё равно, для него не было, этой толпы, не было, улицы, только дорога, и фонари. Дорога, которая вела в бесконечность. Далеко далеко, туда, где Гин наконец обретёт покой. Гул толпы, шум машин, всё слилось, в хаос, в шум, голоса, выкрики. Слилось всё. И в этом шуме Гин слышал, чей-то знакомый плач, и смех, и голоса, которые будто звали, и тщетно он пытался прислушаться к ним или вспомнить. Как только он ловил голос, он растворялся в шуме, и вместо него раздавался другой. Иногда ему слышался смех старика. И тогда Гин вздрагивал, он прекрасно помнил ту ночь в переулке душ. И Гин всё брёл, дальше по улочкам города, один сквозь толпу. Тщетно пытаясь что-то вспомнить, что-то понять, словно вдруг в один момент всё что было, умерло в нутрии него, умер сам Гин, и только его тело, и воспоминания бредут вдоль улицы, не зная куда. Ночь поглощала закат, и заполняла серо-розовое небо темнотой. Редела толпа и все меньше людей попадалось на пути, стих гул, пропали голоса, Гин очнулся от всего, как будто выключили звук у телевизора, Гин стоял посреди незнакомой улицы, светила луна высоко в небе, и фонари роняли свой свет на тротуар. Холодный ночной ветер, метался, то пропадал, то нападал, играя с ним, как ребенок. Гин стоял, в небе, зажигались звёзды, медленно, словно точки, света, не такие яркие как в городе. Он смотрел в небо, темно синие как чернила, бездонное, волшебное, волнение окутывало, его небо, такое бездонное. Гин вдруг страшно захотел, оказаться там, подальше от всй этой суеты, от этих пустых иллюзий. Далеко в небе, там, где звёзды, где луна.
- Только ночью, в полнолуние она так прекрасна – раздался голос позади него – мало кто смотрит туда так, как ты.
Гин медленно, до него еще доходил смысл слов, обернулся и посмотрел. Сзади него стоял человек, бродяга. В лохмотьях, немного грязный, в рваной рубашке, старой куртке, в очках. Густая борода его была всклочена, волосы, грубо подстриженные каким-то стеклом, торчали в разные стороны. Гин смотрел на него, без страха, без удивления, просто смотрел, он почувствовал, что этот бродяга, не такой как все, другой, не похож ни на кого.
- Тод – представился бродяга. – Алекс Тод.
- Очень приятно, Гин, просто Гин… - пробормотал он.
- Думаю, будет не прилично спрашивать, что молодой человек делает тут, в одиночестве, в такой поздний час – улыбнулся Тод – но если он уже с час стоит и смотрит на луну и звёзды, могу сказать, тебя что-то тревожит. Не буду спрашивать что, но стоять посреди улицы, в такой час не самая хорошая затея, идем ко мне, у меня есть замечательный испанский кофе. Я не пью его один, только в компании, а хорошие компании мне попадаются редко.
- Да, я согласен – пробормотал Гин – никогда не пробовал испанский кофе.
- Тогда прошу за мной – и с этими словами Алекс Тод, гордо развернулся, и прихрамывая, побрел к дому.
Гин послушно последовал за ним, он даже не думал, зачем он всё это делает, он не боялся, страха не было, он даже не думал  бояться, просто шел, ему хотелось просто поболтать.
Он прошел вслед за Тодом, в старый подъезд,  скрипели старые ступеньки, и душный запах влаги и плесени резал нос. Где то вверху, слышались крики, и ругань, играла музыка, и ещё крики, всё громче и громче. Тод подошел к старой двери, деревянной, старой, она рассыпалась в щепки, медленно. Такая старая дверь, она была старее Гина, старее Тода, только, пожалуй старик мог потягаться в возрасте с этой дверью. Деревянная, обитая кожей, а сверху ещё и резными узорами. Время сыграло с ней злую шутку, кожа потускнела, износилась, изорвалась в клочья, и дерево местами сгнило, и превратилось в труху.
- Проходи проходи, не бойся, - проговорил Тод, уходя в темноту, гремя какой то посудой.
Гин молча, побрел за ним, что-то пиная, спотыкаясь, прикрывая за собой дверь, она захлопнулась, и на мгновение Гина поглотила темнота, и показалось ему как в темноте, что-то смотрит на него, что-то крадется к нему, хватает за руки, дергает за одежу. Страх, подобрался к сердцу, и казалось тьма и страх опять вырвутся наружу. Но вдруг Тод наконец зажег свет. Коридор залил неяркий свет, освещая, разодранные обои, одежду старую обувь и книги, множество книг, одни старые, потрепанные, другие новые, стопки, сотни книг в коридоре поднимались до потолка, разные, романы, рассказы, тома по истории словари, энциклопедии.
- Проходи дальше, - откуда-то издалека донесся голос Тода.
И Гин вошел в комнату, она совсем не походила о обитель бродяги, или бездомного, тут тоже всюду стояли книги, много книг, еще больше чем в коридоре, они были и на полках, и просто на полу, на столе, рядом с чайником, даже на кровати. Тод ловко, подал Гину стул, предварительно убрав книги и оттуда. Гин сел. Старая квартира, она была, так уютна, по сравнению с его родным подвалом. Всюду стояли полки с книгами, только на столе стоял еще и чайник, и плитка с одной кастрюлей и сковородой.
- Устраивайся пока тут, друг мой, я пока приготовлю кофе, и есть, ты же хочешь есть? – хлопотал Тод.
Гин сидел и всё с удивлением разглядывал, комнатку, одни книги ни одной фотографии, ничего, за что мог зацепиться взгляд. Но в самом дальнем углу он увидел старое фото в рамке, мужчина, лет сорока, красивый, выбритый, стройный и опрятный.
- Это Тод – догадался Гин.
Рядом с ним девушка, рыжие, яркие, словно огонь волосы, единственное, что разглядел Гин. Фотографию заботливо перекрывали книги, именно заботливо, словно хотели спрятать от недоброго взгляда.
Тод готовил еду, вскипал чайник, по каморке разносился запах тушеной капусты, и крепкого кофе. Тод улыбался, видно было, что ему очень нравится, готовить еду для кого-то. Он вспоминал, вспоминал что-то своё, грустное напевая, себе под нос мелодию, из своего прошлого. Гин всё осматривал комнату, но кроме книг, найти что-то но не мог. Попадались знакомые книги, он когда-то читал их в детстве, и совсем не известные, он даже не знал таких авторов. Гин так любивший читать, не знал и четверти тех книг, которые тут лежали. И странно, он не мог вспомнить, о чем та или другая книга, хотя помнил что читал, память изменяла ему.
Тод тем временем, уже закончил готовить еду, и подавал на стол, немного капусты, хлеб и две кружки, до краев наполненные горячим восхитительным кофе. С таким ароматом, что кружилась голова.
- Угощайся, я рад, что ты согласился зайти – сказал Тод, - не надо благодарностей, я люблю гостей, но не так часто принимаю их у себя, я очень рад, что ты зашел. Угощайся, это скромный ужин, но я предлагаю его тебе от всей души.
Гин аккуратно отхлебнул глоток кофе, никогда раньше он не пил такого кофе, оно действительно было вкусным.
- Почему, у вас столько книг? – удивился Гин
- Видишь ли, - Тод закашлял – я работал библиотекарем, в музее, хотя думаю, не стоит начинать, мой рассказ с конца. Пожалуй, я начну с себя. Меня как ты уже знаешь, зовут Алекс Тод, родился я давно, я даже не знаю какой год сейчас, но мне много лет, 60, даже больше. С самого детства я любил книги, много читал, очень. Наверное, это и определило мою дальнейшую жизнь, книги стали для меня всем. Много интересов я забросил ради них, но это того стоило, правда. Я окончил высшую гимназию, и тогда уже четко представлял, кум я стану, я мечтал писать книги, и переводить их, на разные языки, знаешь. Это стало для меня всем. И я не думая после окончания гимназии, сразу же поступил, на филологию. Учеба не тяготила меня, всё было легко, много из того что нужно было прочитать я читал еще в гимназии сам. Параллельно я учил несколько языков, и все планы будущей жизни, складывались для меня легко. Как окрылен человек, когда у него есть мечта, когда каждый день, ты делаешь шаг всё ближе и ближе к ней. Пять лет учебы прошли для меня, как год или два. Много знаний я почерпнул, много нового узнал, окрепла и моя любовь к книгам. Я уже писал рассказы, и пытался публиковаться, активно переводил. Мечтал, жил ради мечты. И вот закончив учёбу, я сразу устроился на работу, в городской музей, в самую большую библиотеку. И занялся там тем, что мечтал больше всего, лет пять,  читал новые книги, делал переводы, писал рассказы. Но как я  ошибался, осознание ко мне приходило не сразу, а медленно, капля, за каплей отрезвляя мою жизнь. Я начал замечать, что в библиотеку никто почти и не ходит, словно туман был перед глазами, люди почти не читали, ничего, но это было не так важно, я писал для тех, кто хотел ещё читать, для них. А потом… - Тод замолчал
- Что потом? - спросил Гин
- Потом, - Тод грустно вздохнул – потом, библиотеку при музее закрыли. Меня уволили, много книг попали в хранилища, но еще больше, выбросили, за ненадобностью, я помню, как бродяги жгли их ночью, что бы согреться. Я спас всё что мог. Мир медленно оставил меня. И теперь я тут, среди моих книг. А ты откуда, почему ты так смотрел в небо?
- И вы так легко сдались? -  удивился Гин – Я, меня зовут Гин, просто Гин, кто я? я и сам не знаю, и зачем я тут тоже. Для меня в один момент все потеряло смысл. Я наркоман, я очнулся, около десяти лет я был во сне, и только сейчас понял, куда же я забрел. Наркотик не опасен, нет, но то, что я сделал, я не знаю, как быть дальше, я боюсь.
И Гин рассказал, всё, всё что помнил, про наркотик, про то, как первый раз, вошла игла в вену, как он попал в город. Гин рассказал всё, всё, что он помнил, всё, что лежало камнем на душе. Рассказал, как он попал в переулок, как встретил бога, как бродил, как искал, как разлилась тьма, и как он умер.
Тихо тикали часы, тик-так, Гин сидел, и молчал, на улице светало, показывались первые лучи солнца, Тод молчал, смотрел на Гина и о чем-то думал. Они сидели так долго, пока вдруг Гин не прервал молчание
- Я не верю, что вы так сдались – сказал он, - кто она, и что случилось. Гин бросил свой взгляд на фотографию.
Тод вздрогнул. Его лицо расплылось в грустной улыбке, будто он хотел плакать, а не улыбаться гостю.
- Да ты прав – прошептал он – всё не так просто. Я не хотел говорить тебе всю правду, - Тод прошел в саамы дальний угол, и взял фотографию - но думаю надо тебе всё рассказать. Это моя дочь, Тод улыбнулся, - протянул Гину фото и просил - правда красивая?
- Да – Гин ответил не сразу, долго разглядывая, молодую девушку. Кроткие рыжие волосы, черные глаза, глубокие немного грустные, она улыбалась, такая милая, что Гину показалось, что то с треском скрепит у его сердце, но ему лишь показалось.
- Что с ней стало? – спросил Гин.
- Её больше нет, - ответил Тод, и улыбнулся еще грустнее – ей сейчас было бы, наверное, столько, сколько и тебе. Она это всё что у меня оставалось, моя милая – Тод улыбнулся ещё раз. Много лет прошло, с тех пор, очень много, я много не рассказал тебе, в университете, я женился. На самой прекрасной девушке, на свете. Лучшего я и представить не мог, мы были счастливы, вскоре у нас родилась, дочь, она. Это было прекрасно, я писал новый рассказ, я был окрылен, всё чего я хотел я добивался, всего себя я просвещал учебе, работе, переводам, и немного времени семье. Какой я был тогда наивный. Если бы знать сейчас, к черту все эти книги, к черту работу, учебу. Не такой ценой, если бы я знал что потеряю, я бы поступил по другому.
- Что случилось с вашей женой? – спросил Гин.
Это долгая история, очень долгая, так и быть я расскажу её тебе, ведь у меня не часто такие интересные гости, правда. Я часто грущу в одиночестве. Я был занят, просто безумно занят, работа, дела, библиотека, всё так и кипело, дела шли в гору. И ничто не предвещало беды. Как наивен я был тогда, если бы я знал. – Тод закашлялся, и хрипя продолжил – я бы бросил эту работу, эти дела, всё, всё. Пустая суета, я работал по пятнадцать – двадцать часов в день, у меня совсем не было времени на простой отдых, не говоря уже о том, что бы быть с семьёй. Обычный работяга? Нет, я был помешан на работе, карьера. И что же осталось, ничего, только полная библиотека, теперь уже никому не нужных книг. Вот так, Гин. Я не замечал ничего, никогда, работа, книги. Новые идеи проекты, командировки на несколько месяцев. Но всё разрушилось в один момент, к этой кутерьме, я не заметил, как что-то случилось с моей женой. Она изменилась. Нет, это я стал другим, совсем другим. Она не смогла быть со мной, в один день, она ушла, мы расстались. Я больше не видел её. Моей девочке было тогда уже шестнадцать. Я добился того чтобы она осталась со мной. Я воспитывал её, все самое лучшее отдавал ей, учеба, колледж. Но я так же бездумно работал. Каждый день. Я не замечал, как она заболела, как менялась с каждым днём. А она не говорила, может, боялась, или просто не знала. Потом уже, когда её увозили на скорой, когда врач, вызвал меня, на серьёзный разговор, тогда. Это был удар, страшный, он уничтожил всё, я не знал что делать. Я помню его слова, эти короткую фразу, шансов нет, просто будьте с ней до конца, не долго осталось.
Жизнь вся жизнь в одно мгновение потеряла весь смысл. Я видел, я помню, как день за днем угасала в ней жизнь. Видеть её смерть, и знать что ничего, ничего ты не сможешь сделать, видеть. Её тоску, её боль, разделить её всё с ней и понять, что тебя не хватит, что ты не в силах, принять всю её боль. - Тод вздрогнул. - Знаешь, когда ей увозили, тогда, я вдруг понял что это конец, что это навсегда. А она приподнялась, улыбнулась, и сказала - Всё будет хорошо.
- Она так и не вернулась – Тод замолчал.
Гин дрожал, он не знал, не знал, что всё получилось так, вот так, пусто и грустно. Грусть, она давно растеклась по его телу, но теперь, он чувствовал её, чувствовал всю грусть, всю боль, словно это единственное что он мог чувствовать. Она ещё жила внутри Гина. Словно часть его, чувствовать боль, которую ты причинил, боль других. И Гин чувствовал, что ещё жив, но можно ли было назвать это жизнью.
- И всё потеряло для меня смысл, с её утратой, мечты, счастье, всё - Тод закашлял, - когда закрыли библиотеку, я перенес эти книги сюда, в свою каморку. И теперь ночами, я читаю их, перечитываю, ухожу в их мир. И мне легче, хоть на немного. Так и сегодня, но я увидел тебя, ты стоял, один, посреди улицы, и смотрел в небо. Долго стоял, час может. И я вспомнил себя, тот день, когда ушла она, когда ушло всё. Я тоже стоял, стоял и смотрел в небо, целую ночь, я провожал её, в тот последний путь, я хочу верить, что она счастлива.
Тод замолчал, по лицу его катились слезы, и только теперь Гин увидел, как он был стар, как он был слаб, как одинок. Все оставили старика, давно, и он не нужный никому, сохранил, в сердце лишь любовь к своей девочке. Гин ещё раз посмотрел на фотографию, руки его дрожали, а к горлу подступил комок. Так сильно он чувствовал боль, так хотел разделить её, но, не мог выдавить не слезинки, ничего, и тогда он понял, осталось одно, уйти, он тут лишний. Он просто не знал, чем может помочь, не мог найти ничего теплого, ничего.
- Я буду навещать вас – с трудом выдавил он.
Медленно развернулся, и побрел прочь из комнаты, оставив плачущего Тода, одного, в полутёмной комнате, среди книг, и воспоминаний.
Гин вышел на улицу и побрел, солнце почти поднялось из-за горизонта, и светило, если не в пол силы, но все равно ярко. Утренняя прохлада разливалась в воздухе, Гин шел как пьяный, он не совсем понимал, что происходит. Да и было всё равно. Он вышел к дороге, примерно он знал, в какой части города находится. И медленно, устало, как будто сам стал стариком, он побрел обратно, к себе, в свой подвал… По пустым ещё, только проснувшимся от сна улицам. Они медленно заполнялись людьми. Из зданий как воды всё выходил и выходил поток тел, спешащих, страдающих. Гин не стал следовать потоку, вместо этого он решил пойти через парки, там тихо и спокойно, как раз то чего хотелось. Он брел по тропинкам, в прохладной тени деревьев. Встречая редких прохожих,  проходя мимо шумящих фонтанов, мимо лужаек с цветами и резных клумб. Гин устало брел по парку, тьма разъедала его сердце. Гин брел, не зная зачем, настроение, словно безумное менялось, ему хотелось то плакать, то в ярости разрушать, кричать и рыдать. Внезапно Гин, захотел вернуться обратно к себе, в подвал, забиться там в кучу тряпья и не выходить, просто сидеть. Он ускорил шаг, хоть что-то, ему сейчас захотелось. До подвала он добирался около часа, избегая крупных улиц, и потоков людей. Он быстро забежал к себе. Скинул плащ, почти разорвал рубашку и рухнул на кровать. Гин не помнил сколько лежал, час или десять, он будто заснул, крики в его голове проснулись, закричали с новой силой, застонали, начали грызть его. То утихая то с новой силой, развевая небеса над ним. Гин будто очнулся, он испугался, закричал, схватил себя за голову, словно пытаясь, вырвать себя из этого кошмарного сна и вдруг проснулся. Он тяжело вздохнул, в подвале было темно, и где то вдалеке слышался плач ребенка. Гин вздрогнул, он уже слышал его, этот плач, он сел, посмотрел в дыру в стене. Тишина, только красноватый свет луны, медленно как огонь мелькал в нем.
- Красноватый? – Гин поймал себя на этой мысли. Волосы у него на голове невольно зашевелились. Он почувствовал как какие-то тени, мелькают в этом свете. Гин молча сидел он не мог понять ещё, правда ли это, или ему всего лишь мерещится. Он всё сидел на кровати, пытаясь дождаться рассвета, но рассвет не наступал, а Гин всё отчетливее и отчетливее слышал шаги, видел тени. Он встал с кровати, подошел к углу, поднял тяжелый кусок трубы, и медленно потянулся к выключателю, свет не включился.
- Черт – прошептал Гин, - ну ладно, через дыры в стенах и так не плохо видно – решил он и двинулся к двери. Медленно, он открыл ее. На лестнице тоже было темно. Он прислушался, чьё-то дыхание, раздавалось где-то вдалеке. Гин выставил трубу вперёд, сжал ее покрепче, и начал подниматься по лестнице. Его обдувал холодный сырой воздух, казалось, в воздухе пахло кровью и смертью. Он вслепую шаг за шагом шел наверх, на стене замелькал красный свет луны, она действительно была красная. Гин остановился, забилось в груди его сердце, он дрожал, чувствовал, что не надо туда идти, но ничего не мог поделать, ноги вели его сами. Он вышел, из подвала, и страшное зрелище открылась его глазам. Город был полон живых мертвецов, они медленно брели, истекая кровью, кто уже давно сгнил. Все уродливые, с отвисшими челюстями, молча, брели они потоком. Одни еще целые, почти как живые, другие, сгнившие, с вывалившимися внутренностями. И все они молча брели, по горящему городу. Гин смотрел, осознание всего еще не доходило до него, и вдруг он увидел старика Тода и его дочь. Одежда на нем была разорвана, нижней челюсти не было. Одна рука почти оторвана, в другой он держал книгу и что-то непрерывно бормотал. Рядом его шла его дочь. С черных её волос капала кровь, они были оторваны, вместе с кожей, обнажая череп. Гин смотрел не на неё, не отрывая взгляда, от неё. Её красные глаза, горели яростью, она брела за отцом, прихрамывая на одну ногу, в разорванной одежде, сквозь кожу, проступали кости, а по руке стекала, желтая слизь. Гин стоял в ужасе, смотря то на неё, то на старика Тода. Медленно он разжимал руку, ни в силах не пошевелиться, ни понять что произошло, и почему все умерли. Из руки выскользнул осколок трубы, ударился о ступеньку, и с оглушительным звоном покатился, вниз, в подвал. Вся толпа мертвецов замерла, и все они посмотрели на Гина. Он увидел их все, каждую пару мертвых глаз, каждую глазницу в черепе, каждую каплю крови стекающую по лицам. Время замерло на секунду, дав ужасу поглотить Гина. А потом рванулось стремительно, и безумно, и поток мертвецов устремился к Гину. Медленно словно волна, кто-то падал, он слышал, как под ногами хрустели черепа и кости. Гин не мог больше стоять, он развернулся и побежал обратно по ступенькам, в подвал. И вдруг из темноты, появилась фигура, в плаще, с белыми седыми волосами, лицо покрыли морщины, и глаза, как две пустые впадины, Гин узнал самого себя. Он ощутил как его призрак, холодными, как лед руками схватил его. Он почувствовал, как сухие кости впились в его плоть.
- Гииин…. Гиин, ГИИИИН!!!! – прокричал призрак, тряся его.
Гин схватил его, швырнул прочь, в толпу мертвецов, она почти догнала его. Толпа схватила жертву, призрак Гина закричал, он услышал, как они разрывают его на части, как грустят кости, как что-то катится вслед за ним по ступенькам. Но страх не давал обернуться, Гин открыл дверь, забежал в свой подвал, и закрыл их двери за собой, на все замки которые там были. Он тяжело дышал, не успел он перевести дух, как в дверь затряслась, под ударами. Он слышал, как гнулась сталь. В панике он забежал к комнату.
- Гиин…Гииин… - раздалось из за угла чьё-то шипение – Гин обернулся он увидел, себя, изодранного, без рук, без ног разорванного – Гиииин!! – прокричал призрак.
- Это ты виноват…. - зашипел он – ТЫ!!!
- Нет, я не хотел, нет, - Гин рванулся в противоположный угол, пытаясь спрятаться
- Гин! – раздался, чей то знакомый голос.
Гин увидел старика. Он словно скелет возвышался, в подвале, высокий, голова его упиралась в потолок.
- Он тут! – закричал старик.
Гин услышал, как упала его стальная дверь под напором, как трупы, заполонили его, подвал, он чувствовал, как его хватают, и разрывают на части. И слышал, отовсюду, со всех концов, глухо звучащее Гин….Гин… Он почувствовал, как его схватили за горло, он открыл глаза, и увидел себя, он душил сам себя, на иссохшем лице призрака, было столько злобы, и удовольствия от совершаемого. Гин не сопротивлялся, он чувствовал, как хрустят позвонки, на его шее. И вдруг мир потух, Гин послушал хруст, конец подумал он и очнулся на свое кровати. Была ночь, тихо шумел ветер, с ночи он разбирал смутные силуэты предметов. В дыру в стене, слабо падал синий лунный свет. Гин слышал, как где то далеко, шумели одинокие машины. Это был всего лишь кошмар. Гин поднялся с кровати, взял стальную трубу, и сел в самый тёмный угол. Он обхватил колени, сжался в комок и начал мерно покачивался, смотря в темноту, он боялся закрыть глаза. Только он их закрывал, как видел окровавленного Тода, то себя, мертвого, улыбающегося злобной улыбкой. Он сидел так до утра, в темноте, боясь уснуть, стряхивая с себя оцепенение, то  слыша голос старика, то стоны и плач в темноте. Он сидел, медленно раскачиваясь, пока солнце не осветило подвал. Гин медленно поднялся, выронил трубу, попытался стряхнуть с себя оцепенение, новый день, надо было его как то прожить, нужно было что-то делать. Жизнь текла, как лодка, без паруса, по течению, но всё же текла. Он, шатаясь, побрел в ванную, нужно было принять душ. Холодная вода, ледяная, медленно приводило его в чувство, он чувствовал как он устал после ночи, после кошмаров, снов, криков.
Гин сидел на кровати, всё, всё перепуталось в голове, кто он и зачем он тут. Идет ли вперёд время или просто стоит, и не двигается никуда. Он не понимал, он смотрел в темноту и видел, очертания призраков, они бродили, смотрели сквозь него, слышал, как хрипит кто-то в ванной. Глухой хрип, бульканье, будто кровь толчками вырывалась из разрезанного горла.  Гин закрывал глаза, открывал и всё новый и новый кошмар представал перед глазами, он уже не отличал что реальность, а что нет, он потерял им счёт.    Гин привык к ним, насколько это было возможно, и не сопротивлялся, а покорно участвовал, всё равно, было уже не важно. Он забыл, что делал вчера, кто он, сны переплелись, запутали его. Он почувствовал, как вибрирует его мобильник, где-то в кармане, как он привык к этому звуку. Гин достал его, сообщение, от неё, а потом словил себя на мысли, что нет у него уже года три никакого телефона, и всё растворялось. Хотя он точно помнил как, секунду назад, читал смс, держал этот саамы телефон в руках. Как уже сочинил, что писать в ответ, но нет как мираж, всё промелькнуло и пропало. Гин лежал, ловил себя на мысли что он тут, дома, и надо приготовить завтрак, ощущал вкус бекона, запах, открывал глаза, и он уже в новом кошмаре.
Гин закрыл глаза. Капля воды упала на него, и затем ещё и ещё. Гин открыл глаза. Он лежал в неглубокой яме, и не мог пошевелиться, Шел дождь, мелки холодный. Осеннее небо покрыли тяжелые тучи, черные, густые. Гин лежал в могиле, свежей, ещё не засыпанной, на холодной земле без гроба, холод пронзал его тело. Старик, в серых разорванных одеяниях, стоял и с грустью смотрел на него. Ледяной ветер развивал его волосы и одежды. Гин собрался всеми силами, что бы вырваться из этого сна, пытался кричать, разорвать своё тело. Но всё тщетно.
- А может я и правда мертв – подумал Гин. – И бежать уже некуда. И всё закончилось, наконец.
К нему подошли могильщики, в черных капюшонах. Гин лежал и видел, как медленно, с глухим стуком ему на грудь упала холодная мокрая земля, и ещё и ещё. А старик всё смотрел на него.
- Бедный, к нему так никто и не пришел – сказал один из могильщиков. – Наверное, это грустно умирать и знать, что тебя никто там не ждёт.
Гин лежал, дрожь била его тело, он, он… правда умер…мысли перепутались, он не могу думать, не мог даже мыслить, что-то вспомнить, лишь чувствовал как холод, гложет его тело, как тяжела мокрая земля, как дождь стекает по подбородку. И всё больше и больше он стремился вырваться, из этого кошмара, а земля всё падала и падала, а он не мог покинуть этот кошмар, и наконец, его засыпало с головой, и он не смог дышать. Последнее что он слышал, это как падала, сыпалась мокрая земля. Холодная. Гин заснул, будто на секунду, открыл глаза и опять очутился у себя в подвале. Тихо капала вода, шумели машины, солнце давно уже встало.
А иногда приходили голоса, и звали его, Гин помнил их, каждый голос, он пытался, заткнуть уши, не слышать их, кричал, и тогда голоса, затихали. И только он расслаблялся как, голоса начинали шептать ему, тихо, сладко, и Гин закрывал глаза, и снова новый кошмар. То он видел серых призраков, то вспоминал своё детство, он видел себя, ребенком, видел своих друзей, как они играли вместе. И становилось так хорошо, но только стоило сделать шаг, как всё рассыпалось пылью. Гин любил такие кошмары, он мог часами любоваться этими воспоминаниями. Но в конце всё равно становилось грустно, очень грустно и плохо. Как бы не были хороши воспоминания, они будут жечь душу, если знаешь, что они никогда не вернуться, и всё разрушено. Гин бредил, он исхудал, стал всё больше походить на скелет, ни вставать, ни есть не хотелось, он просто лежал, ему стало всё равно. Он словно видел перед собой не смерть и конец, а кусочек покоя. Иногда приходил Старик, он угрюмо смотрел на Гина и молчал. Периодически, то уходя, то появляясь снова.
В одну из таких безумных ночей раздался стук, негромкий, в стальную дверь его уже давно никто не стучал:
- Эрнест, это Эрнест, - мелькнуло у Гина в голове, - как я мог о нем забыть. Гин почти бегом рванулся к двери, он спотыкался, не спрашивая, он открыл дверь. Скрипучую, как всегда, и полную пыли. Эрнест, это был он, стоял при свете фонарей, сильно исхудавший, немного потертый, грязный. Он широко улыбался.
- Друг, тебе надо смазывать эту... - он осекся, улыбка медленно сошла с его лица, сменилась испугом – Гин, черт возьми, что с тобой?
- Да всё нормально, просто устал – попытался улыбнуться Гин. – Ты прости, меня, если вдруг я сорвал твой контракт, я не хотел. - Гин замолчал.
- Нет, всё нормально, - Эрнест улыбнулся ещё шире, - я благодарен тебе, очень, прости, что не заходил, не было времени, проблемы, уволили с работы, много всего. Я благодарен тебе, за то, что ты тогда отговорил меня от отъезда, нас потом выкинули с квартиры, Жаннетт бы не справилась одна, мы и вдвоем с трудом справились, уже хотел было перебраться к тебе в подвал, - Эрнест улыбнулся.
- Я рад, что помог, но твой контракт, - ответил Гин, - что теперь?
- Жить дальше, - Эрнест, опять улыбнулся, - было очень трудно, я уж было решил что всё, жизнь закончена, но потом нам позвонили, нас нашли, Гин представь, нашу группу уже год как искали. Мы одно время выкладывали записи, в интернет, пытались записываться на кассеты, но это дорого, мы бросили это дело. Но одна компания, заинтересовалась нами. Они нашли нас вчера, Гин, нас забирают, сегодня ночью мы улетаем, я и Жаннетт. Как мы и мечтали. Я благодарен тебе. – Эрнест замолчал, - если бы не ты, всё бы рухнуло, не было бы Жаннетт, а я жалел бы об этом всю жизнь. – Эрнест, больше не мог сдерживать себя, он схватил Гина и обнял его. Гин стоял он не знал, что же делать, он чувствовал, что Эрнест плачет. И самому было грустно, почему, же тогда его никто не остановил, может потому что он, никого не просил. Гин не знал. Он впал в ступор, не думал ни о чем, не слышал, как Эрнест спрашивал, почему Гин так похудел, что с ним, почему он как мертвый. Только отвечал на все одним словом, хорошо.
Гин очнулся, когда Эрнест, отпустил его.
- Я в большом долгу перед тобой, в очень большом, вот держи, - он дал Гину небольшую коробку, - там радио магнитофон, глупый подарок, я знаю, но денег у нас все так же нет, только билеты, ещё предстоит, много работы, но мы вырвались, глупый подарок, глупый. Может, мы видимся в последний раз, я не знаю, найду ли я тебя опять. Но я просто благодарен тебе, благодарен безмерно. Вот ещё, бери, - Эрнест протянул Гину гитару. – Я всегда с ней, это моя первая гитара, ты говорил, что умеешь играть, поэтому я оставлю ее тебе, она много раз спасала мою душу от отчаяния. Не пропадай, ты так и не сказал мне, что с тобой, почему ты тут, но я уверен, ты справишься. Прости меня, мне пора, я боюсь опоздать – Эрнест замолчал.
- Ты должен идти, - ответил Гин, я понимаю, это твоя мечта, ты должен идти к ней. Гин обнял Эрнеста, почему-то не захотелось отпускать его. Но было нужно, Гин нехотя разжал объятия. И ещё долго смотрел вслед его фигуре, мелькавшей среди ночных фонарей.
Только потом он спустился в подвал, положил аккуратно, коробочку с радио на столик, сел на кровать. Взял гитару, тяжелая, очень, Гин никогда не держал гитары в руках, в городе только, но там она была легче, гораздо. Гитара красного цвета, струны, всё так завораживало Гина, он помнил, как бережно Эрнест клал её в футляр, как чистил перед концертом. Его любимая гитара, и теперь он отдал её Гину, просто знакомому, кого он видел всего пару раз, почему. Гин никогда не играл на гитаре, никогда, только в городе, он даже не знал, соврал ли он, Эрнесту говоря что давно немного играл. Но он помнил как, наверное целый год, играл на гитаре, в городе, то забывая, то опять, он словно учился играть, и теперь с трепетом сидел на кровати, и всё боялся притронуться к ней. Словно боясь он коснулся струн, они тихо и мелодично зазвучали, тихо. Гин даже не знал с чего начать, он взял гитару, провел рукой по струнам, но извлек что-то ужасное, и испугавшись сразу схватил их, приглушил, не желая слушать. Так он просидел час или два, просто в темноте. Потом он попытался вспомнить, что же он играл в городе, получалось смутно. Гин закрыл глаза, он представил, что сейчас он у себя в башне, около камина, сидит в кресле. А в руках его гитара. Ему почти получилось, он почувствовал, как льёт за окном дождь, как тихо щелкают поленья в камине, гудит огонь, и гитара в руках, немного тяжелая, но его гитара. И он не открывая глаза, начал играть, он не думал о том, что он сейчас в реальном мире, просто он столько играл эту песню, у себя в башне, что запомнил её, это была его любимая песня. Гин и сам не понял как это произошло, пальцы словно помнили всё, Гин сидел и играл, сначала робко потом уверенно. Но это было не так легко как там, струны резали его пальцы, было иногда так сложно схватить нужный лад, но он помнил песню. Гин продержался секунд десять, заболела рука, и он не смог играть дальше.
Гин сидел молча, он уже отложил гитару, всем сердцем благодаря Эрнеста за прощальный подарок. От гитары веяло теплом, будто её не хватало тут.
- Надо и здесь научиться играть, - сказал себе Гин.
Жизнь его тут стала устраиваться немного лучше, днём он играл на гитаре, пальцы уже болели не так сильно. Он мог играть минут 20-30. Каждый раз вспоминая мотивы из города, те любимые песни, которые он тогда учил. Гин вспомнил их все, почти все. Весь день он сидел с гитарой, и изредка откладывал её в сторону, лишь чтобы немного перекусить.
Вечерами он бродил, по ночному городу, свежий воздух немного взбадривал его разум, и голоса отступали. И появлялась надежда, просто надежда, просто вера в то, что всё будет хорошо. Если не думать, если поверить в жизнь, то может получится, каждый раз у вечерами, у него появлялась такая вера в счастье, желание жить. Но каждый раз, когда он возвращался в свой подвал, в пустоту, к своим призракам, к своему одиночеству, надежда умирала. Одиночество окутывало его, оно и согревало и убивало его. И даже гитара не могла спасти его. Первое время призраки пропали, а потом вернулись, вернулись кошмары, и он опять забывался, вылетал из реальности, умирал, новые и новые кошмары, бессонные ночи, странные сны. Лишь немного покоя, он не мог даже назвать это сном, просто лежал и бредил, иллюзии окружили его. Гин плохо понимал, где же реальность. Иногда казалось, что всё это лишь большая иллюзия. И не приходил Эрнест, и не было никакого контракта. И сейчас он бродит где-то в городе, пустой, без цели, без смысла. Гин старался не думать об этом, он верил, что с Эрнестом и Жаннетт всё хорошо.
Гин любил вечера, словно вырывался из плена. Гин бродил часами, не и чем не думая, просто смотря в небо, или сидя в ночной тени на скамейке. В один из таких дней его потянуло к Тоду. Он уже недели две как оставил его, старика надо было навестить. Гин брел медленно, наслаждаясь прогулкой. Давно он уже ничем не наслаждался. Но это была лишь иллюзия, стоило, лишь о чем-то задуматься, как мир приходил в движение, голоса вновь кричали и звали его, а в темноте мелькали силуэты. Гин не спал уже неделю, только небольшие промежутки между кошмарами удавалось заснуть. Отключиться от всего этого мира. Незаметно прошло время в пути, как Гин уже добрался к Тоду. В темноте едва заметно мерцал свет свечи из окна. Тод тоже не спал. Гин поднялся по скрипучим лестницам, дверь была приоткрыта. Это нисколько не удивило Гина. Тод ещё тот рассеянный старик, да и красть у него было нечего. Гин открыл дверь. Там далеко, в конце коридора слабо горела свеча. Гин медленно побрел к свету.
- Я ждал тебя, долго ждал, - откуда-то из темноты донесся знакомый голос. – Наконец-то ты пришел, Гин. - Тод сидел с одной из книг, в кресле. – Я не закрываю дверь, уже давно, я надежде, что ты придёшь. Я рад, что ты успел, думаю я уже не смогу угостить тебя чаем. Да и не сварю еды. Моё время подходит к концу, старый библиотекарь умрёт, в одну из тех ночей, когда так хорошо гулять с любимой по городу, когда светит луна, и фонари, не горят так ярко. Когда нет всех этих людей, и никто не бежит за счастьем, в пустоту. Тратя себя, свою жизнь, на то, что совсем не стоит того. Жизнь, одна,  и она закончится, мы все это давно забыли, как и то, что она коротка. Я как никто другой понял это Гин. Но понял так поздно, всю жизнь я гнался за мечтой, стремился построить карьеру. Но потерял всё то, что мне было дорого. У меня к тебе последняя просьба, моё время подходит к концу, и осталось мне совсем не много, может день, а может и меньше. Ты знаешь, когда она умерла, я так и не простился с ней, не смог. Я не смог увидеть её в последний раз, я так боялся заглянуть в её глаза, и увидеть, что в них нет жизни, нет ничего. Осознать, что её больше нет. – Тод замолчал, слова давались ему очень тяжело – Гин, я так и не пришел, к ней на могилу, не смог. И всё чаще и чаще я виню себя, в этом. А вдруг она до сих пор ждёт меня там, одна. И думает, что я забыл её, предал. Я уже много раз хотел сходить, но каждый раз меня что-то останавливало, я так и не смог, и теперь, когда смерть стоит у изголовья моей кровати и ждёт, когда отойдет душа, я уже не смогу никуда пойти. Моё время кончилось, но у меня есть просьба, вот возьми – и Тод протянул Гину два конверта, - в одном письмо для неё, я прошу, отнеси его на кладбище на её могилу. И скажи ей что, спешу к ней, что мы скоро будем вместе. И больше я не повторю своих ошибок. И не оставлю её одну, никогда. Во втором конверте, немного, денег, я хранил их, на свои похороны, но к чему они сейчас, никто не придет, проститься со мной. Да это мне и не нужно – Тод хрипло рассмеялся. – Возьми их себе, они тебе нужнее, поверь, ты не должен возвращаться в город, начни новую жизнь, ты сможешь измениться. – Тод взял его за руку, Гин почувствовал, как холодна рука, как мало осталось в нем жизни.
- Вот ещё, - проговорил Тод, и протянул Гину её фотографию – держи, она тебе нужнее, я видел как ты посмотрел на неё, может быть, она даст тебе немного надежды, я так не хочу с ней расставаться, но когда умру, всё это сожгут, и останется лишь пепел. Ты же сможешь сохранить её. Иди Гин, уходи, я должен остаться один, приходит моё время, я хочу умереть в одиночестве. – Тод слабо толкнул Гина.
Гину ничего не осталось, как медленно отойти от кровати в темноту.
- Я вернусь, как только отдам ей письмо – сказал Гин, развернулся и быстро вышел и комнаты, в черный длинный коридор, а потом в серый, пыльный подъезд. В засыпающий город, в тихие безмолвные улицы. И медленно побрел в сторону кладбища.
Он брел по ночному городу. Держа в руке её фотографию. Всё закончилось так неожиданно, он сжимал её, крепко, словно сокровище. Думаю у каждого есть такое, то единственное воспоминание, которое греет сердце, так же и Гин. Он будто влюбился в фото, чувствовал, что должен позаботиться, и исполнить последнюю просьбу Тода. Он не мог не исполнить, она вдохнула в него, немного жизни, немного силы, дала смысл прожить ещё один день не просто так.
Он решил исполнить её прямо сейчас, не хотелось тянуть, да и нужно было вновь сходить к Тоду, и утешить его. Гин знал, где расположено кладбище, далеко, но это совсем его не волновало, больше он думал о том, где купить цветы. Но ночью всегда было открыто куча мелких магазинчиков, цветы точно найдутся, решил Гин. Он брёл, медленно, квартал за кварталом, цветы нашлись быстро и уже через час он держал в руке большой букет роз, медленно он ступал по холодному асфальту. Обходя редких прохожих и влюбленные парочки, в старом распахнутом плаще, и рубахе, Гин был похож на одного из тех безумно влюбленных, идущего ждать у окна свою любовь. Ночь достигла своей полной силы, черное небо, смотрело свысока на всё что творилось внизу. И людишки, и их дела, не интересовали его. Ни луны, ни звёзд, всё куда-то пропало. Черные дома, и холодный ветер. Иногда Гину казалось что он идёт по переулку душ, и видел, развалины, и призраков мелькающих в них, но он сгонял эти мысли. Почти три часа он шел по пустым улицам, редкие машины, и прохожие встречали его. Было уже далеко за полночь, холодный ветер трепал его волосы, развевал плащ. Гин с цветами, словно призрак, брёл по улицам. Он будто не принадлежал этому миру, он уже давно вышел за город, и видел церквушку, и огонёк в ней, который словно маяк звал его.
- Скоро и меня тут похоронят – подумал он.
Гин прошел за ограду, к могилам, их так много, и за каждой из них своя судьба, своя жизнь, смерть, свой переулок. Гин наугад бродил мимо, крестов, и надгробий. Иногда ему казалось, что он видит, мертвых, они сидели, около своих надгробий и крестов, и молча смотрели на проходящего Гина, и каждый словно ждал кого-то близкого себе, друга, или любимого, того кто принесёт хоть какую-то весть. Хоть одно знакомое лицо, или просто хоть кого-то кто пришел к нему. Гин проходил между рядами, могил, и видел, как загорались глаза у призраков, как они хотели, что бы он пришел  именно к ним, и как потухали они, когда он проходил мимо. Гин не боялся, ему было просто уже всё равно, призраки, или его воспалённый мозг рисовал ему эти картины. Какая разница, это не кошмар, так, сказка. Гин всё бродил и броди между рядами могил. И искал её глазами, и наконец, увидел. Он узнал её волосы, ей прическу как на фотографии. Ещё не видя её лица, не прочитав надписи на надгробье, Гин понял, что нашел её. Он поспешил, видел как другие призраки с завистью смотрят на неё. Гин замедлил шаг, он даже не знал что, сказать. Он так давно не говорил с теми, кто нравился ему. Он посмотрел не неё, это была она, да и надпись и надгробье такое, как говорил Тод.
Гин открыл оградку, и зашел к ней, он не знал плакать ему или улыбаться. А она смотрела на него, своими черными глазами, как живая, сложив руки, словно дрожа от холода, такая же как на фотографии. Ветер играл её волосами. Гин всё смотрел на неё, а она на него. Гин не понимал, где закончилась реальность, а где началась сказка. Они просто смотрели друг на друга. Она умерла, десять лет назад, от одной ошибки, и Гин почти мертвый, без души, без сердца, летящий в пропасть. Он ещё не умер, но уже мертвый. Без будущего, без прошлого.
Гин стоял и не знал даже с чего начать разговор, не знал, что делать, он просто протянул ей цветы. Она вздрогнула, и ещё раз посмотрела на него так выразительно, словно испугалась, что Гин видит её. Осторожно, она взяла цветы, и затем письмо от Тода. Гин видел, как дрожат её руки, как она выронила цветы. Как не слушались её пальцы, когда она открывала, как начала тихо она читать:
– Прости меня, пожалуйста, скоро мы будем вместе…
И только безмолвно шевелились её губы, как текли слезы из глаз. Гин хотел обнять её, утешить, но поймал лишь воздух, и тогда он понял, что уже ни чем тут не поможет, он сделал всё что мог. Он вышел, мельком заметил, что рядом с его цветами, на могиле, лежат ещё цветы, тоже свежие. Возможно подарок, от кого-то кто до сих пор любит и помнит о ней. Гин медленно уходил, и призраки вокруг, смотрели ему в след тоже грустно, и кто-то даже плакал. Словно все знали эту историю. А Гин всё брёл прочь, и слышал, как она плачет, то всхлипывания, то рыдания. Как долго она ждала его, как боялась, что он забыл её, и она больше не нужна. Гин всё брел, медленно, и устало. И только кладбищенский сторож, горбатый старик, который живет тут в церквушке, видел как парень, в длинном плаще с цветами, брел к могиле одной девушки, где каждую субботу какой-то бродяга, приносит цветы. Видел, как парень открыл калитку, как выронил цветы, ей на могилу, достал письмо, открыл его и тихо начал читать ей:
– Прости меня, пожалуйста, скоро мы будем вместе…
Видел, как шевелились его губы, как он плакал, как уронил письмо, как хотел кого-то обнять, и медленно побрёл обратно.
Гин шел, усталый и разбитый, занималась заря, и первые лучи солнца, светили ему в спину, Гин шел обратно, видел, как солнечные зайчики играли на окнах. Гину было грустно, а на душе паршиво, он исполнил просьбу, но легче от этого не стало, ещё одно доказательство того, что слишком поздно, и мы начинаем всё понимать лишь тогда, когда исправить уже ничего нельзя. Призраки на кладбище разбили его, окончательно, все они живы, и все они ждут, каждый день, каждый час, каждую минуту, но никто так и не приходит, никогда.
- Обо мне тоже забыли, - с грустью подумал Гин – я и сам как призрак.
В таких раздумьях Гин и пришел к своему подвалу, по дороге купил еды, ещё одна просьба Тода, почему он пообещал ему поесть, Гин уже не помнил. Он так устал, что сразу лёг.
Гин лежал, кошмары на время пропали, он и не думал что-то менять, просто думал, сколько ему осталось, день, два, ещё немного и конец, ничего не хотелось, даже не было желания покончить с собой, Гин впал в апатию. Он лежал и считал, черные точки на потолке, их было много. И это хоть как то помогало отвлечься. Он лежал так час или два, и вдруг ощутил, что он не хочет умирать, не хочет, он чувствовал пустоту, тьму в душе, но смерть это слишком, нет, не должно так всё закончиться. В него верил Тод, и он должен хоть что-то сделать, спастись, выбраться. Надо было только немного отдохнуть, потом навестить Тода, а дальше посмотрим. Гин закрыл глаза. Он пролежал так полчаса, пока не почувствовал как, на него сверху наваливается теплая пелена сна. Гин проспал очень много, почти весь день, когда он проснулся, было уже раннее утро, и только занималась заря. Гин поднялся, со своей кровати, он не мог вспомнить, что же снилось, какой-то бред, безумный, сумасшедший, но не кошмары, впервые, за столько времени ему снились не кошмары, а что-то другое. Тело затекло, ужасно болела голова, и совершенно не хотелось, что либо предпринимать, а тем более думать. Гин разогрел еду, купленную вчера и принялся за еду. Не так вкусно, но вполне приемлемо. Тем более выбора не было. Гин ел долго, почти час, тщательно пережевывая и пробуя, каждый кусочек.
Гин понимал, что самое плохое только начинается, он сидел за столом, почти в полной темноте. Было странное чувство, смесь страха и боли. Гин уже не понимал что ему нужно и зачем. Время превратилось, закрутилось причудливыми петлями, зигзагами. Изредка он, то проваливался в пустоту, то опять вырывался из грёз, они накатывали волнами. Она за одной, то ужасные, то приятные. Но пробуждение всё равно было страшным, каждый раз очнувшись, Гин понимал что сидит, в своем подвале, и ничего не вернуть. Иногда он хотел, чтобы эти грёзы вдруг стали правдой. И он просто бы умер в одном из этих кошмаров. Не возможно было ни думать, ни мечтать, всё превратилось в серую пелену, теперь она окутывала его, и сама командовала, что же Гин должен видеть. Гин чувствовал как внутри него, его душа, сердце, сам он, разрывались, лопались сосуды. Он ощутил пустоту, будто и не было у него никогда ни сердца, ни души. Просто зловещая пустота, которая вырвалась, и поглотила всё, все, что было можно. И теперь он лишь пустая оболочка, которая может только думать, но пропал весь смысл, зачем жить, для кого. Гин понял, что умер ещё очень давно. Он сидел в полном отчаянии. Слышал как за спиной, кто-то ходил, было уже все равно, он понимал, что это только очередной кошмар. Сколько их ещё осталось, прежде чем он умрет, когда будет конец?
Гин не сознал ни одного ответа, потерял счет времени, потерял всё. Он не знал, что же разрушило его душу, его мир, те иллюзии. Может лишь только то сердечко, что дал ему старик, да какая теперь была разница.
- Нет не оно, - сказал себе Гин, - я сам разрушил, всё, всё...
Слово, как эхо отзывалось в его голове.
Гин посмотрел в угол, там, у стены стоял старик, прозрачный, еле видный, но Гин различил его силуэт, узнал из тысяч других призраков. Гин смотрел на старика, несмотря на всю иллюзию того, что было, Гин почувствовал, что старик был реальным, он услышал, далеко в сердце, где то в душе, в переулке, в темноте, в своей каморке умирал Бог, и звал его, звал обратно в город. Гин не понял зачем, и для чего, но почувствовал, что должен вернуться. Оставался последний шприц, последний. Больше не было, Гин не помнил, почему он оставил этот шприц. Не помнил, куда же он его подевал, но от точнее не выбрасывал его, может привычка, может когда-то он надеялся, что снова вернется в город, и все будет как всегда. Шприц, он должен был быть, где-то тут в чемоданчике. Гин поднялся с кровати, подошел к чемодану, достал заветную коробочку, открыл её. Последний шприц, последний самый последний, уже не было сил, достать новую дозу, не было сил ни работать, ни верить. Просто тьма, и безразличие. Даже если были бы силы, Гин не знал никого тут у кого можно купить этот наркотик.
- Может это последний шанс попрощаться со стариком – решил Гин.
Он аккуратно взял шприц, серая вязкая жидкость переливалась в нем, словно ртуть, но уже не манила, наоборот пугала. Гин только удивился, как столько лет я мог, питаться этими иллюзиям. Не было выхода, «32м» убивал всех, рано или поздно, год четыре или, десять, какая разница. Доза была больше чем обычно, на две её бы не хватило,  а так, он пробудет в городе не пару дней больше. Может быть.
- То, что нужно – прошептал Гин. Осторожно, он взял шприц, серая жижа, столько всего она принесла ему. – Ты и меня убьешь? – задал вопрос шприцу Гин. И не дожидаясь ответа, аккуратно вонзил его в сухую кожу, там, где синела вена. Гин выжал шприц, целиком, всё до последней капли. Он почувствовал как, наркотик, потек по его венам, как растворился в крови, как попал в мозг. И словно ключом открывает ворота его души. Он лег на кровать, и сложил на груди руки. Гин закрыл глаза. Он услышал, как со скрипом открывается его душа. Как из неё хлынул поток тьмы, и холода, как схватил он Гина и потащил вниз. Страх окутывал его, и вокруг была темнота, Гин падал вниз, быстро, словно камень на дно пропасти. Ничего не чувствуя, никакой серой пелены, ни эйфории, ничего, только черная тьма и страх, крутящиеся вокруг черные щупальца. А потом тьма окутала его, сдавила, крепко крепко и он потерял сознание.
Гин очнулся в городе около ворот, на мостовой, в грязи, дул холодный ветер, стояла ночь, и в небе еле заметно мерцали звезды, и восходила молодая луна. Город горел, все ночное небо, стены и дома, всё заливало зарево огромного пожарища. Было слышно, как горели деревья, как объятые пламенем дома, медленно проседали и рушились. По улицам летал серый пепел, его было так много, что волосы Гина стали серыми, его одежда руки, всё посерело. Не было видно ни мертвых, ни живых, они все пропали. Город опустел.
Гин брёл по улочкам, среди бушующего огня, пытаясь хоть где то, увидеть живую душу, или кого ещё, хоть что-то. Но город был абсолютно пуст, Гин всём сердцем желал, молил все душой, только бы кто-то пришел, пытался что-то изменить, остановить огонь, убрать тьму. Но город, который раньше всегда выполнял все его желания, теперь же остался глух ко всем его просьбам, город умер. Гин бессильно упал на мостовую, закрыл глаза. Все надежды в миг разрушились, и пали – неужели всё кончено – подумал он. Гин лежал так долго, или час, или пять, он слышал, далекие голоса, видел как когда-то совсем недавно он, был королем этого города, властителем, богом, но теперь, всё рухнуло, стоило лишь отпереть одну маленькую дверцу. Гин видел себя, в окружении таких же как он, все и мужчины и женщины, были похожи на него, как браться и сестры. Как тогда ему было хорошо, теперь же лежа на мостовой, он ужасался, как ужасно всё это выглядело, как фальшиво, и наиграно. Жил всё это время сам с собой, в своем кукольном театре.
Время прошло незаметно, когда он очнулся уже остывший, холодный пепел покрыл его полностью. Гин стряхнул его, и поднял голову, город уже давно потух, и умер, всё что могло сгореть, сгорело, и рухнуло. Город умер, тишина, и серый туман, все серое, покрытое пеплом и пылью, а над мертвым городом, бездонное ночное небо, с мириадами звезд, и яркая луна. Тишина поразила Гина, абсолютная, бездонная, зловещая. И только где-то далеко, раздавались мерные чавкающие звуки. Гин поднялся на ноги. Пепел, с глухим шипением сползал с него, и бесшумно, разлетался по мостовой. А Гин поднимая, облака пепла, побрел на странные и непонятные звуки. Медленно и бесшумно, пепел приглушил все шаги, Гин с трудом узнавал в разрушенных очертаниях, знакомые улочки, дома, покрытые пеплом статуи, резные фигуры, непонятных богов, пустые черные, провалы окон. Гин с ужасом смотрел на всё, на мёртвый город, который стал для него домом, стал для него всем. Он брел и не мог поверить, что это на самом деле случилось. Звуки всё приближались, он дошел до канала, широкого, и бездонного, когда то тут, текла вода и росли прекрасные цветы, теперь, ничего не осталось, а по каналу текла, черная вязкая смесь воды, и пепла. Звуки шли далеко из под арки, как будто кто-то большой сидел там, и с аппетитом что-то жевал, урча и сопя от удовольствия.
Что-то странное, и непонятное ворочалось под мостом,  хрипело, и сопело. Гин спустился под арку, и осторожно заглянул под неё. Медленно привыкая к темноте, Гин наконец рассмотрел кто же это. Это был дракон, в точь-точь, как на обручальном кольце, серебряная чешуя его, переливалась, черным светом, отражая небо и звезды. Он был такой же, словно сошел с кольца, так же ухмылялся и хитро смотрел на Гина. Одной лапой он держал разорванный труп, кровь стекала по его клыкам, и дракон с чавканьем продолжил есть, словно Гина и не было рядом. А Гин молча стоял, не зная что и спросить, потеряв дар речи, просто смотря на него. Дракон сам начал разговор.
- Все вы, так беспечны, -  проворчал он и ухмыльнулся, - все вы глупы, наивны, когда рождаетесь, когда живете, и никто не властен над вами, я не могу дать одним любовь, другим славу, радость, третьим дать счастье, надежды, мечты. Всё в ваших руках, - дракон облизнулся и длинный змеиный язык его, почти коснулся Гина – ты мне веришь? Ведь правда?
И дракон, мерно как котенок потянулся, и зевнул, обнажив клыки.
- Не смотри на меня так, словно ты меня никогда не видел, - и дракон почти полностью пододвинулся к Гину, - всё что ты видишь, вся что знаешь, всё ты создал сам, Гин проснись.
Гин чувствовал его дыхание на своем лице, холодное как лед. От дракона пахло свежей кровью. Гин уже собрался бежать, как вдруг дракон вытянулся, зашипел, и превратился в змею, обвился вокруг него и зашипел.
- Открой глаза, Гин, чего стоит этот мир? Что он дал тебе, что было реально, вспомни, вспомни, это не больше чем иллюзия, дверца в рай, шутишь, это не рай, только жалкая подобие счастья, любви, что было настоящим тут? Вспомни, вспомни же, кто-то любил тебя? Ты так уверен в этом? Да? – змея или дракон посмотрел ему в глаза, Гин уже не понимал кто перед ним, - Гин настоящее ли счастье было тут? Настоящие ли друзья? Всё иллюзия, ты заблудился, заблудился в себе, во всем. Они были лишь тогда, когда были нужны тебе, Гин что ты сделал для них, что? Открой глаза, их трупы сейчас усеяли город, Гин, прошу, открой глаза, этот мир уже рухнул, город пал, ты уже понял это, просто не желаешь смириться.
- И куда же мне идти? – спросил Гин.
- Все ответы с твоем  сердце, Гин там где ты спрятал всё что дорого тебе, спрятал и забыл, уничтожил, разрушил. Там все ответы, там ты найдешь себя. Город рушится, поторопись, скоро от твоей души ничего не останется – Прошипел змей, медленно отпустил его шею, поплыл вверх, и растворился в воздухе, среди пыли, и пепла горящего города.
Гин, подошел к воротам. Ветер безумно завывал и разносил верный пепел по улицам. Ворота были разбиты, ржавая черная цепь валялась, в стороне. Переулок был пуст, разрушен, еще сильнее. Повсюду была сажа и пепел. Красное солнце светило, и разрывала черные тучи, а высоко в небе над переулком, медленно вращалась черная воронка.
Гин видел, как медленно рассыпались в пыль кирпичи и камни, и она поднималась вверх к черной воронке. Гин увидел, как черные призраки, стали, будто сотканы из пепла, они колыхались, и болтались на ветру. Гин стоял и смотрел, он видел закат своей души, и не мог вдохнуть. Страх и восхищение, соединились в его сердце. Гин смотрел, на все, дрожа, он согнал с себя оцепенение, и направился к дому старика. Каждый шаг его глухим звоном отзывался от стен. И под ногами появлялись облака пепла. Потревоженный Гином он струился по мостовой, и медленно падал вниз. Гин шел и видел, как черные призраки растворялись, как их последние частички поглощала воронка. И всё быстрее и быстрее он стремился к дому старика.
Из-за угла хромая вышла окровавленная фигура, Гин узнал в ней самого себя. Призрак даже не обратил внимания на Гина. Он тяжело дышал, каждый шаг давался ему с трудом. Взгляд, стал безумным, последние частицы здравого смысла исчезли. Он просто брёл вперёд,  хрипя кричал - Нет! Прости! Не бросай меня! – Призрак, словно искал кого-то, - прости, прости, - бормотал он – я не могу, не бросай меня, пожалуйста, не надо – призрак спотыкался. Из груди его вырвался крик.
- Прости, прости, прости, - как безумный повторял он.
Прости, прости, прости, звоном отозвалось у Гина в ушах.
- Нет – сказал он сам себе, и заспешил к дому старика. Солнце уже пропадало из виду, ночь опускалась на город. И только воронку было видно, как вращалась она, и поглощала, душу Гина. Гин бежал к старику, он видел домик на холме, дымок из трубы, и свет.
Гин подошел к телу старика, он был мертв. Лежал лицом вниз, раскинув руки на столе. Серые, его волосы, разорванная одежда, и недопитая кружка чая.  На столе валялись разбитые осколки, те которые старик хранил, столько лет в глубоко в сердце Гина. Гин отчаялся, он схватился за голову, нет, так не может быть. Он пытался найти хоть ничтожный кусочек, хоть что-то, что могло уцелеть, но нет, осколки рассыпались в руках. Прах, теперь только прах оставался в его сердце. Страх новой волной окатил его, холодом пробрался внутрь и каждый удар сердца, как ледяная волна окутывал его. И тогда старик пошевелился, открыл глаза, из груди его раздался хриплый кашель. Дрожащими руками из складок изорванного халата он достал шарик, побитый, и исцарапанный шарик, из тончайшего стекла, бережно сжимая его, он улыбнулся и протянул его Гину. Гин схватил шарик дрожащими руками. А старик тот час же осыпался, превратившись, в кучу бесформенного пепла и белых волос.
Гин держал его, маленький шарик, из тончайшего стекла, невесомый, хрупкий, весь в трещинах, на нем была всего одна надпись «Надежда». Казалось, этот шарик разбивали тысячи и тысячи раз. Как он перенёс столько, почему до сих пор цел, Гин не знал ответа. Этот маленький шарик начал греть его сердце, как огонек в ночной тьме, он подсказывал выход. Он выбежал из дома старика. Сердце колотилось, а воздух, казалось обжигал, столько в нем стало отчаяния и боли. Гин бежал, бежал что есть сил, он знал что делать, но не знал для чего, просто верил. Дыхание сбивалось, но Гин не останавливался, он бежал, боль, тело белело, странно, подумал он, раньше такого не было, но Гин бежал, он бежал к ней, он не знал зачем. Пустота окутывала его душу, он просто, не знал, есть ли что-то ещё, для чего всё, для чего стоит жить, о чем мечтать.
Её дом стоял там же. Обрушенные стены, и разбитые окна, руины былого счастья, всё так же сквозь каменную крошку росли цветы. Он увидел её мелькающую тень, она не замечала ничего и что тут было, не видела царящего вокруг хаоса, не помнила ни прошлый разговор, ничего, и просто бродила из угла в угол. Тут все сошли с ума, но почему, почему они тут Гин так и не находил ответа. Он забежал в дверь, и срывающимся голосом позвал её, ему ответила лишь тишина, и он ощутил, как хрупкий шарик надежды разлетелся в его руке осколками. Как пропал огонек в его сердце, как его всего поглотила тьма.
- Нет, это не конец! - прокричал он. Гин рванулся и упал, поднялся и снова упал, ноги не слушались его, он с трудом встал, и побрел к ней. Раздирая в кровь ладони, он полз, ему было всё равно, что будет, боль и ярость переполнили его сердце. С хриплым криком он подошел к ней, злость, ярость. Гин будто взорвался, в руке он сжимал камень, и сознание уже рисовало, как он поднимает руку, как с какой яростью он нанесет удар. Гин посмотрел её в глаза. Её взгляд смотрел, казалось сквозь него, вдаль, будто она видела то, чего он никогда не увидит. Ярость исчезла, как же внезапно, как и пришла. Гин выронил камень, и замер, он коснулся рукой её щеки.
- Почему! Почему ты покинула меня?! - прошептал он, Гин плакал – почему!? Но она лишь молчала и смотрела на него, Гин не помнил её лица, он помнил лишь боль, что была тогда, забылось. Она оставила его тогда, но почему он, почему он так стремится к ней, руки его дрожали, а он всё сидел, гладил её по щеке и пытался вспомнить, Гин плакал, как ребенок. Он уже не помнил когда последний раз, слезу текли из глаз, когда он чувствовал, что не может иначе. Гин сидел, он не помнил, сколько прошло времени, минуты или часы, просто видел, как медленно заходило солнце, и холод опускался на город.  Он уже просто сидел, и смотрел в темноту наступившей ночи. И вдруг он почувствовал её, она обняла его, и прижалась к нему сзади. Он почувствовал её дыхание, и тепло её рук. Гин обернулся, посмотрел на неё, это был уже нет тот серый призрак, это была она, живая, в том самом платье, в котором он её помнил, с такой же милой прической, её золотые волосы, так же пахли цветами. Тишина и покой разливались по его телу, он и забыл, что значит любить, знать, что тебя любят, хоть на миг. Он просто гладил её волосы, слезы текли из глаз, на душе вновь стало спокойно, так, как не было никогда, как он мог забыть то чувство, он жил с этой болью столько лет, он привык. Гин смотрел на неё, и с каждой минутой, ему становилось всё легче, он обнял её, и посмотрел в её бездонные голубые глаза. Она плакала. И он вспомнил, вспомнил всё, нет, нет, нет, она не бросала его, никогда, это он не смог понять, не смог поверить ей, и от боли навсегда, выжег её из своего сердца, забыл всё, превратил в серый призрак, пустой безумный, навсегда заточил его в самом тёмном уголке своего сердца. Он смотрел на свою жизнь издалека и не мог поверить, что сотворил, когда то такое, почему так. Он не находил ответа.
– Прости меня, я всё ещё люблю тебя, я не хотел - и каждое слово падало на его сердце, как камень, словно нож, разрывал старые раны, но он чувствовал, что там есть что-то и ещё, он пока не знал, что. Но верил. Он закрыл, глаза, ему хотелось остаться тут, с ней навсегда. Вдруг он почувствовал, как в его руке появилось что то, он открыл глаза, и увидел в ней тот самый шарик с надписью «Надежда».
А она, улыбнулась ему протянула, что-то и сказала
– Я давно простила тебя, ты прости себя, милый. – Она встала, всё ещё призрак, он уже не серый, не черный, а словно живая, ещё несколько секунд колыхалась в воздухе, а потом растворилась в темноте. Гин протянул руку он хотел удержать, её но не смог, она исчезла, рассыпалась на тысячи кусочков, осколков, медленно они поднимались к звездному небу, в даль, в воронку, которая затягивала всё…
Гин раскрыл ладонь, в ней был кусочек любви, её любви, который она всегда хранила к нему. Даже после того как он выжег её, она всё же берегла свою любовь, и всё ждала того когда он придёт, придёт он, тот для кого берегла свою любовь. Тот маленький кусочек, нежного чувства, которая, так часто окрыляет наши сердца, даёт жизнь и боль, горечь и счастье. Гин наконец вспомнил её, не все, но вспомнил, вспомнил что значит любить, почему он был счастлив с ней, почему, она стала для него всем.
Он лежал, среди развалин её дома, лежал и плакал, он винил себя за всё, что сделал. Время уже не вернуть назад, как не повернуть вспять бурлящую реку, и всегда остается нам, смотреть и вспоминать. Чувствовать боль тех возможностей, которые могли бы сделать, если бы знали, что с тоской будем смотреть в прошлое с высоты прошедших своих дней. Ночь тянулась медленно, светили звезды. Небо больше не было черным, звезды луна, все смешалось, воронка поглощала город, Гин видел, он чувствовал, как рушится город, как целые улицы, и дома, рушатся, и падают в бездну. Гин все лежал на руинах своего счастья, и молча смотрел в небо, о чем он думал, кто знает, шло время а утро все не наступало, да и откуда ему было прийти, наступила вечная ночь. Медленно ползла по небосводу луна, но и её постепенно стирала воронка, но вдруг  капли дождя упали откуда-то сверху. Капля за каплей, но на небе не было ни тучки. Утро так и не наступило, Гин устал ждать, что-то грело его душу и сердце, впервые за столько лет он ощутил что живет, что он не робот, не машина, как он мог променять всю эту жизнь на иллюзию счастья, он чувствовал боль, чувствовал что жив, воскрес, проснулся. Гин поднялся на ноги, тело все ещё болело, по лицу текла холодная влага. Дождь перерастал в ливень. Но ему было все равно, воспоминания терзали его душу, наплывали волнами, Гин вспомнил столько, того что было, того что казалось не имело уже никакого значения, но как они терзали душу. Он никак не мог понять, почему она жила в этом доме, и только теперь, он понял, что это была её квартира, там он первый раз поцеловал её, но теперь, её не было рядом, только темнота и тишина.
- Теперь она больше не серый призрак - утешил себя он и вышел из её дома.
Луна светила так же мягко, и холодно. Было уже не понятно, ночь или день, небо было темно красным, а воронка вращалась все быстрее и быстрее.
А потом поднялся сильный ветер, небо луна все смешалось, воронка медленно превращалась в настоящий смерч, который начал поглощать его переулок, его город. Гин увидел как начал трескаться и рассыпаться камень на мостовой, кирпичи, разрушенных зданий, вещи, время словно полетело вперёд. 
Мир его разрушался и Гин чувствовал это, чувствовал всем телом, каждой частичкой. Гин обернулся, всё медленно таяло, тогда он вернулся, взял со стола, коробочку с кольцом. Это последнее что он хотел сохранить до конца. Он чувствовал, как все в нем умирает, надежда все ещё теплилась у него в руке, но тьма поглощала и её, поглощала всё. И теперь больше не вернуть, ничего. Серый туман уничтожит тут всё, все воспоминания, всю жизнь. Гин не знал выживет ли, он это ли было важно. Он просто станет пустым, без единого чувства, без единого теплого воспоминания, один, в темноте, вечно. Суровое наказание, но Гин понимал, что так и должно было случиться. Слишком много ошибок он допустил.
Гин посмотрел вперёд, он увидел себя, но совсем другого, молодого, совсем как тогда, когда он встретил её. В своей черной рубашке, джинсах, и в плаще, ещё тогда новом, чистом. Он шел, по переулку, ничего не видя, на ощупь, ветер развивал его волосы, плащ. Сдувал его, стремился разрушить. Но призрак шел, по тротуару, он не сгибался, как ветер не стремился сбить его, уничтожить. Призрак шел, вперёд, словно ища что-то. Гин посмотрел в его глаза, они были широко открыты, полные злобы, отчаяния. Призрак искал её, её дом, надеялся увидеть ей лицо, улыбку, глаза но не мог найти ни её, ни её дом. Переулок рушился, всё рассыпалось пылью, Гин рванулся к призраку, сам не понимая зачем. Ветер с трудом давал ему идти. Призрак шатался, он боролся из последних сил. А потом, Гин вдруг понял, что призрак увидел его, увидел её дом, уже разрушенный, и пустой. Глаза его раскрылись ещё шире. Он словно понял что уже всё кончено, и её тут больше нет, что он попадал.
Гин все держал кольцо в руке, смотрел на себя, буря, ветер. Гин заглянул в его глаза, они были всё так же грустны и печальны, но там уже не было той злости и ярости, лишь боль, разочарование и пустота, призрак остановился, он перестал бороться. А Гин не знал что сказать, он тоже думал о ней, только уже по-другому, всё зная, проклиная себя, свою жизнь, всё.
Жизнь течет, как течёт река, и время притупляет воспоминания, и боль, но её не забыть. Гин стоял, на ветру, и капли дождя скатывались по его волосам, ливень, хлестал его, и каждая капля была словно кусочек льда. Тьма поглощала его душу, как чернила она растекалась по нему, он хотел только смерти, но что-то держало его, крепко, как железные тиски. Не надежда, тут надежда была мертва, и время не вернуть, как и его друга, как не склеить осколки такой хрупкой штуки как жизнь. Честь, она схватила его, Гин отчетливо понял, что не останется тут, ведь недаром, она отдала ему частичку себя, и её поцелуй, как бы не было плохо, он осознал, он не может так сдаться, пути назад нет. Гин должен дойти до конца, должен спасти себя, вытащить, он устал от этих иллюзий счастья, радости, от этих пустых желаний. Город подарил ему лишь пустышку, то, что он так долго считал за реальность, оказалось лишь блестящей стекляшкой. Мир его рухнул, нет, он давно лежал в руинах, и Гин жил всего лишь иллюзией. Только сейчас он понял, что значит любить, что значит бояться, что значит страдать, и как пусты те мечты, как извратил всё в нем город. Он нашел друзей, нет, он нашел всего лишь себя, свою жажду любви, счастья, все, все те жители в нем, то всего лишь сам Гин, он создал их, что бы они любили его, дарили ему иллюзии. И только сейчас Гин понял, как он на самом деле одинок, от одного камня, рухнул весь хрустальный замок. И нет у него никого, кто любит его, ждёт его звонка,  жаждет увидеть,  хочет с ним просто поговорить. Гин всё сидел и сидел, до него медленно доходил весь ужас всего происходящего с ним. Как он стал одинок, нет, город только дал иллюзию, и случайно Гин наткнулся на этот переулок, и закрытые двери, темный уголок своей души. Он сам он, Гин виновник происходящего.
Черный пепел, от воды превратился в грязь, черную жижу. Она мерзко хлопала под ногами. Призрак стоял неподвижно, словно он ещё не осознавал всего, что случилось и вся боль только дошла до него, он вдруг почернел, и превратился в черный пепел, воронка подхватила его, закружила, и понесла вверх. Гин рванулся было к нему, но не успел, он схватил, лишь горстку пепла, ещё теплого, но уже мертвого. Медленно он разжал руку, и ветер развеял этот пепел.
Гин не знал куда ему теперь идти, и зачем, переулок стал пуст, никого не осталось, пропали последние призраки, исчезли, и теперь Гин почувствовал, что он и правда один. Теперь тут больше никого, только он, это его кошмар. Воронка все сильнее скручивала город, как черная дыра она поглощала его, разрушала, убивала. Гин брел к воротам, на выход, дождь то прекращался то, опять начинался, а вскоре совсем прекратился, и на небе была только огромная воронка, стих сильный ветер, Гин видел, как бесшумно разрушаются дома, как каски камней медленно поднимаются в небо и там превращаются в черную пыль. Он не знал, что ещё сможет найти в переулке. Всё и без него умирало на глазах. Крошились остатки стен, деревья, дома, улочки, все превращалось в пепел. И он, черными спиралями, поднимался, высок в небо. Гин наконец подошел к воротам. Они всё так же были открыты, а ветер бушевал в них. Но от города не осталось, только переулок ещё боролся. Город исчез, его втянула тьма. Дорога за воротами обрывалась, а за ней была темнота, просто темнота, бесконечная, и бездонная. Идти было некуда.
Гин стоял и смотрел, вниз. Ветер разрывал его одежды, холодный как лёд. Трепал его волосы, свистел, завывал. Гин вспомни ещё одно место, где он так и не был, утес. Утес призрака, там, где жил второй Гин, его копия. Может там есть ответ. Гин развернулся, и пошел, быстрым шагом, времени почти не оставалось, ещё час или два, и переулок сметёт целиком, и ничего не останется, совсем ничего. Гин почти бежал, холодный воздух, сдавил грудь, не давал дышать, тело болело, немели ноги, руки, и сердце пронзал острый нож. Гин иногда падал, поднимался, и опять хромая бежал и бежал, через весь переулок, через улицы, к утесу. И не осталось никаких домов, только развалины, и голая мостовая, но и она крошилась, и черным пеплом поднималась в небо. Иногда совсем на секунду, Гину виделось, что улица не пуста, а сотни, тысячи пустых, черных призраков, стоят, каменными статуями. Но это казалось только на секунды. Гин почти добежал, миновал маленькое поле, которое кода-то было лесом, но теперь лишь остатки деревьев напоминали об этом. Гин зашел в маленький грот, вынырнул на другой стороне и оказался на утесе. Тут было тихо и мирно, с этой стороны не было видно ни воронки, не слышно бушующего ветра. Но и теплое голубое небо, и солнце уже не светили, лишь черная бесконечная мгла. На широком камне, сидел призрак Гина, и смотрел в темноту. Будто его не интересовало, что происходит вокруг, и что этому миру осталось час или два. Призрак просто сидел, и смотрел, в бесконечность.
Гин подошел к нему, и сел рядом. Призрак лишь немного повернул голову, взглянул на него, и опять уставился в темноту. Они молча сидели и смотрели в черное небо, в бездонную черную пропасть, где когда-то плескался океан.
- Так кто ты, - спросил, наконец Гин – почему ты тут? Кого ты ищешь тут?
- Ненависть, ненависть, только ненависть, это всё что во мне осталось. – Ответил Гину призрак, - могу ли я любить кого-то. Кто я? Почему я здесь? Думаешь, я сам знаю? Лишь твоя жалкая копия, я никто. Ненависть, это всё то, что помогало мне жить всё это время.
Призрак замолчал. Он смотрел на Гина, теперь Гин увидел его настоящим. Тем, кем он был. Не злоба, не тьма изменили его облик, а такая же грусть, и боль, как и все в этом переулке он страдал. Страдал и ненавидел себя, что ничего не смог сделать. Только себя, что не смог когда-то поверить, что так слаб, что сидя далеко, глубоко в душе Гина, он не смог достучаться до него. Теперь Гин смотрел на призрака другими глазами, это была его душа, он сам, только без маски, без лишних слов, ненужных эмоций, это был настоящий Гин, каким он был давно, когда не надел маску, не стал эгоистом, не обиделся на весь мир, когда он боролся.
Теперь же уставший, от жизни, от всего, смотрящий в прошлое, ненавидящий себя, за то, что совершил.
- Я давно потерял всю веру и надежду, в себя в людей. – Продолжил призрак, - Будущее, счастье, радость, я не надеюсь уже ни на что. Каждый день, каждый день, я брожу по переулку душ. Я смотрел, как умирают близкие люди, как с каждым днём, тьма поглощает их. Тьма всюду тьма. Я видел как день за днём год за годом, как переулок рушится. Я ненавидел себя, я ненавижу себя! Я ничего не смог сделать, сначала было ужасно, боль и страдания, видеть как умирают все кто дорог, как они забывают кто ты, как серой пылью рассыпаются, а потом, потом я смирился. Но мне не стало легче, я и себя похоронил, вместе с ними, навсегда. Почему так, почему я однажды ушел? – спросил призрак.
Гин молчал, он не знал что сказать, просто он понял, что с ним случилось, почему он такой, почему он когда-то сдался, как и Тод, как и все остальные. Только одно отличало его, от всех, Гин принял поражение, как и все, но он проклял себя, спустил свою душу умирать со всеми кто был близок ему, он не смог оставить их.
- Знаешь, я  никогда не думал, что увижу тебя, - сказал призрак. - Ведь когда то мы были одним целым. И теперь я смотрю на тебя, ты и я, мы стали такие разные. Я жалею об одном, что раньше, не встретил тебя, не сказал, как жалею о том что сделал, как жалею о том что стал другим, разучился мечтать, творить, жить, любить, не смотря ни на что. Теперь, наверное, слишком поздно о чем-то жалеть. Всему свое время, вот и настало время жалеть о жизни. - Призрак улыбнулся – ты боишься меня, да? Неважно, теперь не важно, я не хочу, чтобы мы умирали врагами, понимаешь, всё кончено. Этот день в городе последний для тебя и для меня, Гин, Гин, Гин… То что сейчас с тобой это моя вина, - призрак, опять замолчал, каждое слово давалось ему с трудом, с болью. Это было раскаяние, будто он был виновен во всём. Но Гин понимал что, виновных нет, просто так получилось.
- Слушай, знаешь, мне больно, ты должен понять, я давно похоронил их всех, всех, в своем сердце, я видел, как они умирают, как ты их забываешь, как медленно они превращаются в силуэты, черные, пустые. Теперь мне никто не нужен, прости. Я часто брожу по переулку. Это не самый темный уголок души Гин. Он должен быть самым светлым, добрым. Тут мы прячем все, что нам дорого, все что любим, а затем оно покрывается ржавчиной. И рассыпается. В пыль и прах. Гин я помню всё, что дорого тебе, я часто тут брожу. И я не вижу этих развалин, этой тьмы. Я закрываю глаза, и вижу всё то, что дорого, Гин я помню всё то что ты любишь, всё то что, что было тебе дорого, не только тебе Гин, это и моя жизнь. Меня тут никто не видит, я словно тень, только старик, и ты. Гин ты даже не знаешь что в твоей душе, как там было много добра, любви, счастья, радости. Ты всё забыл, все рассыпалось, давно, но я помню. – Призрак вздохнул – я не знаю, почему так, а не иначе. Люди, странные существа. Всё плохое, помним, а все хорошее, забываем, потому что боимся, что этого больше не будет, так да? Кто знает. Порой мы слишком любим себя, что бы увидеть другого. Время, время оно не лечит Гин, оно убивает – закончил призрак. Он замолчал, всё уже давно потеряло всякий смысл. Говори или нет, ничего не изменить.
Гин смотрел на него, теперь совсем другого, совсем. Сухой как скелет, он давно не радовался жизни, и не надеялся на кусочек счастья. Измученный, как этот переулок, он жил лишь воспоминаниями. Так и не сумев отпустить. Так и не сумев предать, забыть.
- Ты не виноват, - вдруг сказал Гин, он не хотел говорить, но так получилось, он сам не знал почему, просто чувствовал что нужно что-то сказать. - Так получилось, просто так, никто не виноват, может просто нам не хватило надежды, любви, может просто не дождались еще одного шанса, представь, вдруг этот шанс был, а нужно было ещё раз подняться, и попытаться сделать, а мы с тобой не смогли, это обидно и горько. – Гин улыбнулся ему. – Я, как и ты, знаешь, может мы и мертвы, и жизнь прожита зря, но это наша жизнь, и я помню её, помню плохо, я ошибался так много раз, но были моменты, когда мы делали и что-то хорошее, и очень доброе, я не помню что такое радость, счастье, добро, но я помню что давно я дарил его тем, кто был близок, и не очень. Нам были рады, пусть тогда я и не ценил это, ждал чего-то большего, но какая разница. Было бы хуже, если бы ты умер, а я остался, один, без души. Пустой, как лодка, плывущая по течению. Я рад, что ты не принял тьму, пусть душа у меня и разорвана, но она есть.
- У нас есть гордость, - вдруг сказал призрак, - но слишком поздно, я уже слаб, я почти мертв, я всё равно умру, но я отдам тебе себя, Гин, я хранил это столько лет, именно они  давали мне жить всё это время, вспомни что хотел, о чем мечтал, любил, я всё хранил, для тебя. Знаешь, я однажды хотел, когда ты умрешь и придешь в переулок, отдать тебе все это, и видеть, как ты страдаешь, узнав, что потерял. Но теперь, прими это Гин, просто прими, и поверь, вдруг не всё потеряно, вдруг не для тебя.
  Призрак расстегнул потрепанный плащ, под ним не было тела, лишь черная пустота колыхалась, мерно и сосредоточенно пожирала его. Он достал из неё шкатулку, и протянул её Гину.
- Поверь, что не все потеряно – сказал призрак. Он улыбнулся Гину, устало поднялся с камня, раскинул руки и медленно упал. Гин стоял он протянул руку, чтобы схватить, но не успел, он видел, как призрак падал вниз в темноту, в бесконечность, пока она не поглотила его.
Гин стоял на обрыве, держа в руках шкатулку. Он понимал, почему ушел призрак, почему он ждал его, тут. Он и сам, не смог бы остаться. Гин посмотрел на шкатулку, черная, из холодного камня, без узоров. Гин открыл её, медленно, черные щупальца, полезли из неё, схватили Гина за руку. Гин смотрел, как они ползут, как проникают к нему под кожу, разрывают вены, и плоть, как растворяются в его теле. И как воспоминания далёкие возвращаются к нему. Не просто воспоминания, а радость, чувства, мечты, Гин словно слился с собой, подобрал некую часть себя. Ту часть себя, которая каждый раз умирала вместе с Гином, когда он терял близких друзей, те кто был ему так дорог, стал для него всем, каждый раз умирала, когда он терпел поражения, и снова и снова вставал, не замечая, что стал другим. Каждый раз он убивал себя, убивал всё в своём сердце, то что причиняло боль, любовь, мечты, счастье. Но призрак не смог, он сохранил всё, потому что не смог по другому, не смог потерять, не смог забыть. Гин стоял, на обрыве, на открытом ветру. Стоял, и не шевелился словно бы не тут, воспоминания, волнами накатывали на него, не кусками, и не обрывками, он словно переживал заново, все самые лучшие моменты твоей жизни, когда он ещё не жил в подвале, когда был счастлив и готов радоваться жизни. Он с грустью вспоминал всё, что когда то с ним было. Гин стоял так долго, на лице его, то появлялась улыбка, то слезы. Вся жизнь проносилась перед ним. Он вспомнил все мечты, все желания, и все надежды. И каждую клятву, которую он дал себе. Гин закрыл глаза, выдохнул, одну клятву нужно было сдержать.
- Я не буду терять друзей, больше, никогда. Тех, кого люблю, я буду защищать, чего бы, не стоило мне это, моя жизнь ничто без них. – Гин помнил это слова, когда-то он клялся себе. Он нарушил её, и теперь его жизнь и правда потеряла смысл. Но призрак сохранил хотя бы светлые воспоминания об этом, но чего стоят они, если знаешь что ничего не вернуть. И время уже прошло. Как оно быстро течет, и ничего не словить в его потоке, а может быть это только так кажется, и это река, медленная, тихая. Она завораживает своей красотой, и не знаешь куда плыть. Отдавая себя милость космоса, смешно наверное, смотреть на все когда всё закончилось. И как безумно разрывается сердце, метаясь то туда, то сюда не зная что же делать.
- Это конец, - сказал Гин. Он слышал, бурю снаружи, как рушился его мир, который в один миг стал пустым.
Пустота, ветер бушует, Гин слышал, как стонет переулок, еще час, и всё будет кончено. Тьма поглотит всё, и его и остатки его души. Гин не знал, что тогда произойдет с ним, умрет ли он или будет жить. Просто надеялся что, может, сумеет, вытащить спасти себя. Не умереть, сохранить мечты, надежды, а тогда он сможет начать всё с белого листа. Наконец обретёт смысл, ради чего жить. Сможет полюбить, радоваться. Или умереть, Гин не боялся смерти, Гин боялся тьмы, боялся, что станет таким же, черным, таким же пустым потерявший надежды, что никогда не простит себя. Страх не смерти, а мучений, которые и сейчас не давали ему покоя.
Гин вышел из грота, и медленно брел по тропинке, обратно в переулок, воронка переросла в ураган, бушевал ветер, и весь мир падал и рушился. Но Гин ничего этого не видел. Он закрыл глаза, и видел лес, густой и дремучий, такой каким он кажется в детстве, когда старая коряга, напоминает лешего, а ветерок среди листвы рисует, причудливые силуэты сказочных зверей. Гин шел, и видел себя мальчишкой, видел, как он бегает среди деревьев и кустов, громко кричит, пугая птиц, и чему-то радуется. На секунду они встретились взглядами, и маленький Гин побежал к нему, остановился в нескольких шагах, посмотрел на него, широко улыбаясь, Гин не помнил, что у него когда то была такая улыбка - может всё и получится – сказал малыш, и с деткой непринужденностью побежал дальше и скрылся в лесу. Гин видел поле, зелёное и бездонное, с черной, живой зеленью, настоящей, не то что в городе, как он никогда не обращал на это внимания, на эту жалкую городскую траву, бледно зелёную, почти что прозрачную.
Всё и ураган разрастался, давно уже пали стены переулка, и великие, уходящие в небо стальные двери разметало в прах. А ледяной дождь лил так, что вокруг почти ничего и не было видно. И ничего не осталось, лишь черная бездна, и мостовая, которая, медленно рушилась под силой урагана. Гин шел по дороге, с закрытыми глазами, и его не интересовал больше этот, мир, он погрузился в воспоминания. Теперь он видел переулок другим, Видел уютные домики, видел своих друзей в них, видел себя рядом с ними, веселого, беззаботного. Видел, как они живут, чувствовал как они счастливы. Он видел и её дом, и себя рядом с ней, увидел и свой первый поцелуй, и испуганные улыбки. Улицы по которым они гуляли, скамейки, где сидели, скверы, деревья, всё что стало дорого Гину, из этого состоял весь переулок. Каждый камень, деревце, улочка, всё, что сплелось странным узором, дорог, с каждой мелочью было связанно воспоминания, всё было связанно с ним. Он открыл глаза, ураган перерос в смерч. И уже ничего не осталось, он стоял в центре переулка душ, на самой окраине  уже не существующего города. Под бушующим ливнем.
Гин решил что пора. Пришло время, он чувствовал, как кричит город, как переулок медленно рушится. Как ледяной дождь, хлещет его, как трескаются камни, и как всё затягивает воронка. Как скоро умрут последние воспоминания, он забрал с собой вся что смог. Он уже не боялся, надежда грела его, может всё и получится, как сказал ему малыш. Главное верить. Гин держал в руке осколок стекла, острый. Второй раз он кончал жизнь самоубийством в городе. Но в этот раз он не хотел сбежать, смерть должна была освободить его. Аккуратно, он провел стеклом по руке. Он почувствовал, как мягко поддается кожа, и как горячая кровь, смешивается с дождём, он почувствовал боль. Гин лег на тротуар, раскинул руки, под дождём, ночью в разрушенном городе, он лежал и смеялся. Сегодня всё закончится, хорошо или плохо неважно. Это был конец, конец его истории, конец его жизни. Он вспоминал всё, что случилось с ним в жизни, как многое он бы хотел изменить. Как глуп был и наивен, но время прошло, и теперь оставалось только лежать, и надеяться. Даже если он выживет, если он останется собой. Он не будет прежним уже никогда, как и мы все. Он понимал, что не сможет так любить, безумно, и страстно, не сможет верить, надеяться, мечтать, не вспоминая город, не смотря в свое прошлое. А потом Гин, закрыл глаза и душа, и вновь ощутил смерть совсем рядом.
Медленно растворялось его тело, лежащее на холодном тротуаре, растворялось, застывшая в небе тьма пропадала. И воронка и черное небо, постепенно покрывалось серой пеленой, появились очертания, и небо превращалось в потолок его подвала. Гин как будто просто переместился из одного места в другое. Как узнавались знакомые очертания. Он смотрел и верил, его сердце, хоть и  со скрипом жило, и надежды переполняли душу, он чувствовал, что хочет любить хочет  отдать свою душу ему, всю жизнь, просто отдать, ничего не прося взамен. Он вновь захотел увидеть её улыбку. Просто улыбку, так давно он не приносил никому добра что и забыл как это приятно, просто заботиться о ком-то. Он лежал, он был другой, не такой как раньше. Словно тот Гин из далекого прошлого. Смотрел на мир, жалея о том, что случилось, что эти десять лет жил не он, а кто-то другой, и надеялся хоть что-то исправить.
Но тело болело, Гин чувствовал как, его сводила судорога, холод пробирался по ногам, а и сердце каждый раз схватывало, резкой болью и туман перед глазами нависал  белой пеленой. Гин очень устал, хотелось спать, просто спать. Он тяжело вздохнул, наконец, всё закончилось и можно отдохнуть, Гин закрыл глаза и заснул. Белая пелена накрыла его, и медленно понесла куда-то вверх.
Гин очнулся, в городе, на обледенелую мостовую бесшумно падал снег, падал и таял, дул прохладный свежий ветер, но Гин не чувствовал холода, не чувствовал ничего, ярко светило солнце, по небу плыли, пушистые облака. Солнце светило ярко и так холодно, что ослепляло всё своим светом, ярким и ледяным. В его городе наступила зима. Гин ничего не понимал он стоял перед открытыми воротами, в переулок его души, двое стражников всё так же несли службу. Перед ним стоял старик белой одежде, он улыбался. Одежда его развивалась на ветру, длинные седые волосы трепал ветер. Старик протянул Гину руку.
- Добро пожаловать домой - сказал он.
- Где я? - воскликнул Гин.
- Ты умер, - сказал старик, - теперь ты в своём мире, ты вернулся обратно, все после смерти попадают сюда. И они приходят сюда, уже навсегда, и тогда стражники открывают, железные двери. И душа остается тут, одна, с тем, что я смог сохранить. И теми серыми призраками, и тут, в самом темном уголке своего сердца, она будет мучиться вечно, всегда, пытаясь собрать осколки любви, кусочки надежды и счастья, пока не станет такой же серой и пустой, и лишь серые призраки и обрывки воспоминаний.
- И я, я обречен, навсегда? - спросил Гин со страхом.
И тут он увидел её, она робко стояла за стариком, и её золотые волосы непослушные прекрасные, путались, падали на плечи, она улыбалась ему. Всё в том же платье, и Гин почувствовал запах её духов. Он хотел рвануться к ней, обнять, рассказать всё, начать всё сначала, но что-то остановило его, она просто стоял и смотрел, жизнь, смерть он умер, ему уже всё равно, только теперь он понял, как много он потерял, как много упущено, как вода пролетело время. И то, что нужно было сохранить в себе, давным-давно потеряно. Время его прошло, на что он его потратил, что создал, что сотворил, любил ли кого, подарил ли кому то счастье, был ли сам счастлив по-настоящему? Был ли он? Только когда всё прошло, он понял, что всё и всегда делал не так, не так как надо, не так как хотел, не так как должен был. Страхи сомнения, он только сейчас понял, что он взрастил в своей душе, и как ошибался. Но было слишком поздно, Гин понял что обречён. Он просто стоял и смотрел, смотрел на неё, жадно ловя каждый миг, лишь бы ещё немного побыть с ней, прежде чем сойдёт с ума, превратится в пустого, ещё один миг, один взгляд, вздох, хранить их в сердце, её улыбку, её глаза, взгляд волосы, её образ, до самого конца.
И тогда она, улыбнулась ему, как раньше, как когда то давно, в той жизни, провела рукой по золотым волосам, и они заблестели на зимнем солнце, переливаясь всеми оттенками золота. И улыбаясь, побежала к нему.
- Нет, ты не обречен! - сказала она ему, и прижалась к его груди, - я уведу тебя отсюда, уведу навсегда! Там, где будем только ты и я! Всегда. Гин стоял и чувствовал, тепло её тела, запах, но теперь, он вдруг и почувствовал, как будто её душа прикоснулась к нему. Теперь Гин понимал, что она не реальна, что это лишь её призрак, который он сохранил в своей душе, в сердце. Но и его Гину было достаточно, для того чтобы почувствовать себя живым.
Она взяла его за руку, и повела, по тротуару, заметенному снегом, по пустым дворам, мертвого города, вдаль, туда, где восходило солнце, прочь от переулка, прочь от железных ворот, от всего того что умерло в его сердце, прочь из города. Снегопад поглотил их, и фигуры, держащиеся за руки, скоро исчезли из виду, а старик все стоял, ветер развивал его одежды, а он всё смотрел вдаль. Будто он видел ещё что-то, что давно искал и наконец, увидел, может, видел свет в их душах, их счастье, или спокойствии которое, обрел Гин, я не знаю. Старик улыбался, ему давно не было так хорошо.
Шумели машины, гудели их колеса по горячему асфальту. Всё было как всегда, кто-то признавался в любви, кто-то мечтал, кто-то плакал, и жизнь текла как обычно, ярко светило июльское солнце. Мерно стучали шаги по тротуару. Кто-то что-то терял, находил, обретал друзей разочаровывался, падал, и опять поднимался. Люди жили, спешили на работу, спешили, что-то получить, что-то продать, узнать, забыть или потерять, изменить в себе, прекратить грустить, любить, переживать, получить себе кусочек наслаждения, кусочек иллюзии, кусочек города. И не догадывались они, что в душе каждого из них, живёт Бог, и изо дня в день он, все так же собирает их осколки любви, и счастья, добра, чести, каждый раз страдает по тем, кого они выжигают из своей жизни, кого хоронят на кладбище в своём сердце. А июльское солнце поднималось всё выше и выше, оно светило ярче и жарче. Осветило оно и подвал Гина своими теплыми лучами, и его холодную фигуру, лежащую на кровати, на его лице была улыбка, Гин был счастлив.
Ps.
В подвале тихо играло радио, звучала знакомая Гину музыка, пели Лео и Жаннетт, словно прощались с Гином. А Гин шел, по первому снегу, крепко держа в своей руке её руку, и ничего уже не имело значения, он точно знал, что никогда не отпустит её...


***