Отрезанный ломоть

 Весной 1969 года нас должны были принимать в пионеры. Одноклассники зубрили "Торжественное обещание юного пионера" и покупали красные галстуки, а я с тревогой ожидала очередной воспитательной проработки. Все знали, что я "отсталый элемент", дочь священника и хожу в церковь - полный позор, недопустимое явление в среде советских учащихся. Бедные учителя, сейчас понимаю, как строго с них спрашивали за идейно-воспитательную работу и борьбу с "религиозными предрассудками". Но ничего не поделаешь, иногда коса находила на камень, ибо то, что для одних является "предрассудками", для других - смысл всей жизни, впитанный с молоком матери. Нынешнему поколению трудно представить, насколько остро стоял этот вопрос в учебных заведениях советского времени, какую борьбу приходилось выдерживать юным душам за свои убеждения в этом неравном противостоянии с безбожным миром. Какая решимость требовалась, при постоянном давлении, навязываемых правилах существования, ущемления в правах, оставаться верным своему мировоззрению и стараться жить по Закону Божию. Это выглядело чуть ли не бунтом против существующего строя. Поэтому и в моем случае, с точки зрения школьного начальства, следовало вести "непримиримую борьбу". Напряжение росло по мере приближения назначенной даты, и мне уже с большим трудом удавалось казаться спокойной. Однажды после уроков меня задержала классный руководитель.

 - Мне надо с тобой серьезно поговорить, - начала она. - Вот, ты ходишь в церковь. Туда ведь ходят одни старухи. (Между прочим, в эту церковь ходил тогда вернувшийся из ссылки духовный писатель С.И.Фудель, и я постоянно рядом с ним стояла на клиросе, но разумеется, упоминать об этом было нельзя.)
 - И как же мы будем принимать тебя в пионеры? - продолжала учительница. Ведь пионер... (последовало пространное описание морального облика непримиримого к "пережиткам прошлого" юного строителя коммунизма).
 - Значит, я не буду пионеркой, - отвечала я, сдерживая нервную дрожь: тогда это были крамольные слова.

 Наступило гнетущее молчание.

 - Кем же ты будешь, монашкой? - спросила учительница, уязвленная, видимо, столь легким отказом от высокой чести вступления в ряды борцов за "светлое будущее".
 - Нет, художницей. (Я в самом деле неплохо рисовала и являлась бессменным оформителем классной стенгазеты).
 - Храмы будешь рисовать? - не сдавалась преподаватель. Почему-то ей во что бы то ни стало хотелось найти даже в таком невинном детском желании идейную подоплеку.
 - Художники не только храмы рисуют.
 - Скажи, тебя родители заставляют в церковь ходить? (Ну вот, теперь предлагают "сдать" родителей. Сейчас!!!)
 - Нет, мне самой нравится.

 Разговор был окончен. Больше меня по этому поводу не тревожили. А вот мою ближайшую подругу вызывали в учительскую, где было "много народу", и после общих рассуждений о церкви и о том, что надо держаться от меня подальше, пионервожатая сказала ей:
 - Ты с ней не дружи! Она - отрезанный ломоть!