Смыть зелень с палубы

Часть пятая: «Правил Буравчика»,
из записок: «Курсантские байки».

     Конец семидесятых или самое начало восьмидесятых.
     Июнь.
     Суббота.
     11-00.
     Город боевой морской славы Кронштадт.
     Усть-Рогатка.
     Крейсер «Октябрьская Революция», только-только вернувшийся в родную гавань после боевого дальнего похода.
     Самый разгар «большой приборки».
     Огромный корабль весь в пене, воде и личном составе, рассыпавшемся, как муравьи по верхней палубе с вёдрами, щетками, ветошью (тряпками) и «машками» (самодельные швабры, представляющие собой черенок от лопаты с виртуозно прикрепленным к нему куском расплетенного каната, напоминающего длинные женские волосы).
     Жара.
     Солнце, хотя и не достигло ещё своего зенита, но «шпарило», что есть сил, словно в Казачьей бухте в Крыму.
     На верхней палубе личный состав, в соответствии с корабельным расписанием по «большой приборке» и температурой воздуха за бортом, находился в «нулевой» форме одежде. Ну, или почти в «нулевой», в матросских безразмерных трусах-парашютах насквозь промокших от обилия воды и пены, а потому, неприлично прилипших к молодым матросским телам, как фиговые листочки на Атлантах у Эрмитажа. В общем, картина потрясающая для женского, да и любого постороннего для флота, взгляда.
     На самом верху крейсера, на его ходовом мостике, подставив ласковому утреннему солнышку своё обветренное морскими ветрами лицо, стоял в такой же форме одежды капитан первого ранга Буравчик – командир корабля. За долгие шесть месяцев боевого перехода он привык находиться здесь и лично наблюдать сверху за вверенным ему флагманом базы. Отсюда он чувствовал каждый его механизм, каждый боевой пост, каждого офицера и матроса экипажа. Сегодня ничто не омрачало его добродушную снисходительную улыбку, которую со всех уголков огромного корабля наблюдал весь экипаж, а потому работа на верхней палубе спорилась.
     Радист, как это было заведено на корабле по распорядку дня во время больших и малых приборок, включил по громкоговорящей трансляции корабля любимую музыку экипажа.
     На верхней палубе всё шло, как всегда утром в субботу перед предстоящими выходными, а значит и перед долгожданным сходом (по очереди) личного состава корабля на берег. Экипаж мысленно готовился в увольнения, в культпоходы, на танцы в Кронштадтский базовый клуб, который смешно сказать, кажется, располагался тогда в Морском Соборе.
     В общем, всё хорошо и празднично, а потому работа спорилась.
     Командир крейсера тоже был в приподнятом настроении. Вчера комбриг на «вечернем докладе командиров кораблей» торжественно зачитал приказ командующего флота о досрочном присвоении ему звания капитана первого ранга за успешное выполнение сложного боевого похода. Ну а вечером в Доме офицеров готовится фуршет по случаю благополучного возвращения «Октябрьской революции».
     Буравчик самый молодой командир корабля первого ранга в базе, но при этом, как неоднократно подмечали его командиры, самый грамотный и решительный офицер базы. Со своим неуемным, можно сказать бескомпромиссным характером, он давно завоевал подлинный авторитет не только у офицеров базы и флота, но и вообще практически у всего славного Кронштадта, где все и всегда были в курсе последних событий. Ну, а личный состав крейсера души в нем не чаял за его справедливые, подчас до жестокости бескомпромиссные суждения об окружающих, которые он высказывал прямо в лицо независимо от их ранга, должности и возраста. Удобно, знаете ли, иметь дело с прямым, конкретным человеком, который говорит, что думает, а думает, что говорит. А в сочетании ещё и с таким качеством Буравчика, как «болезненное неравнодушие» к происходящему вокруг него, этот командир не мог не стать неформальным лидером, обаяние которого притягивало «всё и вся», делая тем самым его по-хорошему популярным.
     Ну, кто ж тогда не знал Буравчика, командира старейшего на тот момент крейсера на всей Балтике.
     Интереснейшая всё-таки штука Судьба, она каким-то причудливым только ей известным образом выводит нас на всё новые и новые испытания, словно пытаясь проверить на прочность или подготовить к чему-то более важному и серьёзному в будущем. Впрочем, может быть, она просто стремится уберечь нас.
     Как знать?
     Но, «что не делается – всё к лучшему»…
     И вдруг на стенке западного пирса Усть-Рогатки со стороны КПП неожиданно появляется группка офицеров, среди которых можно было увидеть пару троек сухопутных генералов и десятка полтора полковников.
     Похоже, в базу пожаловали штабные гости…
     Что это - внезапная проверка или банальная экскурсия сухопутных офицеров кораблики посмотреть?
     Неизвестно…
     Между тем нежданные «пришельцы» медленно продвигались вперед, что-то живо и весело обсуждая между собой, размахивая раками и, видимо, с трудом перекрикивая весёлую музыку с крейсера, которая по мере их приближения становилась громче и всепоглощающе. В какой-то момент, подойдя уже совсем близко, им пришлось совсем замолчать, так как в этот момент особенно громко и торжественно зазвучал оркестр, исполняющий волшебный и любимый моряками всех флотов страны «Севастопольский вальс».
     В этот момент два полковника, прокричав что-то на ухо генералу, вокруг которого «сгрудились» штабные офицеры, отделились от групп и скорым шагом направились прямо к крейсеру.
     Не обращая внимания на доклад вахтенного матроса у трапа и не отдав честь боевому флагу крейсера, они, с заметным страхом придерживаясь за поручни, с разбегу преодолели длинный узкий трап корабля.
     Вахтенный, не получив информации от нежданных гостей о себе и не зная кто прибыл на корабль в столь непривычное для посещения время, дал пять тревожных звонков по громкой звуковой трансляции корабля, подаваемых в экстренных случаях для вызова командира корабля в случае прибытия на корабль командира бригады или вышестоящего командования.
     Понятное дело, что тревожный звонок услышал весь экипаж крейсера, да впрочем, с учетом размеров корабля и его громкоговорящей трансляции, вся база. Вахтенный офицер крейсера со своего командного пункта рванул для встречи с неизвестностью на ют. Личный состав, как флагмана, так и остальных кораблей прервал приборку и воззрился на странное действо.
     К тому времени один из полковников, оправившись от своего восхождения на борт, приступил к своим прямым обязанностям, а именно: начал «строить» попавший ему под горячую руку на юте «полуголый» личной состав, по-армейски красноречиво выражая своё крайнее недовольство и формой одеждой, и музыкой, и кораблем в целом.
     За всем этим с ходового мостика внимательно следил командир. Лицо его в один миг переменилось. Сотни тревожных глаз, как в жесточайшую океанскую качку, в этот момент, несмотря на разыгравшуюся «бурю в стакане» на юте крейсера, внимали только ему.
     Неотрывно наблюдая за метаморфозой, происходящей на лице командира, экипаж весь застыл, совершенно позабыв о «пришельцах».
     - Сейчас прольется чья-то кровь, - вызвав очередное шумное недовольство штабного, громко выдохнул опытный «годок» (матрос последнего года службы) на юте.
     - Радиорубка – ходовой мостик, - заслонив и звуки оркестра, и шум обильно льющейся воды на верхней палубе, и истеричные вопли гостей с юта, вдруг разнеслось над всей Купеческой гаванью властное эхо Буравчика.
     - Есть рубка, - моментально отозвался дежурный радист.
     - Выключить трансляцию по кораблю.
     - Есть выключить трансляцию, - с тревогой в голосе отозвался молодой матрос.
     - Внимание личному составу корабля, говорит командир крейсера «Октябрьская революция», - металлическим голосом отчеканил Буравчик.
     Над гаванью повисла необычная тишина. Почему необычная? Так ведь морская гавань – это не плац какой-то там, отполированный тысячами сапог…
     «Всё и вся» замерло, поглощенное завораживающим негодованием, звучащим в голосе, казалось, самого крейсера. Люди и корабли непроизвольно развернулись лицом к нему, как по команде на параде при выносе знамени (читай «Ночную тренировку»).
     Замолчали все, даже группа штабных офицеров со страхом взирала на ужасный корабль, нависший над ними всей своей мощью и тяжестью, поглотив своего командира где-то там внутри под небесами за сотнями и даже тысячами палуб, настроек и коммуникаций.
     Застрявшая в гавани тишина со скоростью света охватила весь город, всю базу, Финский залив, лишь шелест крыла испуганного «баклана», сорвавшегося с главной мачты крейсера в момент рева главного динамика на ней, извещал о возможном движении времени.
     Тревожная затянувшаяся пауза мучила и саднила, не отпуская, но между тем оставляя ещё крохотную надежду о несбыточности чего-то страшного и ужасного. В какой-то момент даже показалось, что пронесло и что теперь всё как-нибудь само по себе «рассосется», успокоится, усохнет...
     Ан нет, не «рассосалось», не успокоилось, не усохло.
     - ВА-А-АХТА, - вдруг неожиданно, что есть мочи, проревел Буравчик, всей своей массой нависнув на краю ходовой рубки над огромным кораблем и его бесконечными механизмами.
     - Е-е-есть вахта, - мгновенно отозвался вахтенный офицер, успевший таки, на пять сигнальных звонков выскочить на палубу и, по команде командира, узревшего его из-под облаков, схватить «банан Каштана» (микрофон громкоговорящей связи) на юте.
     - СМЫ-Ы-ЫТЬ з-зе-лень с па-лу-бы, - брезгливо по слогам выдохнул крейсер…
     - Есть смыть зелень с палубы, товарищ командир, - раздался радостный, по-мальчишески восторженный выкрик молодого офицера. И тут же мощная струя морской воды из шланга в руках опытного «годка», приученного не раздумывая выполнять команды командира, выдавили гостей за борт.
     Впрочем, вероятней всего они просто сбежали по трапу.
     Но две зелёные фуражки (как сейчас это вижу) точно ещё долго плавали в волнах гавани, вызывая незлобный хохот моряков над невежественными  офицерами, посмевших не отдать честь боевому флагу настоящего флагмана базы...
     В итоге Буравчик оказался у нас в училище и, похоже, был лишен своего досрочного звания. Мы то его знали несколько лет спустя лишь капитаном второго ранга. Расстроился он этому событию в дальнейшем, или нет, не знаю, но убежден, что по-другому поступить НАСТОЯЩИЙ командир, ни одного корабля мира в данной ситуации не смог бы.
     «Каждому своё…», скажу я на последок седую мудрость.
     Не так ли?
     Впрочем «…не судите, да не судимы будите».

     Автор приносит извинения за возможные совпадения фамилий и неточность изложенных фактов. Так как место действия, фамилии, биографии, описания персонажей и их диалогов являются вымышленными, дабы случайно не обидеть кого-нибудь своей бестактностью или желанием немного приукрасить в целом реально виденных и подмеченных моей памятью событий в юности.
     Записано в курсантских дневниках периода 1982-1987гг.
     Сокращено и  откорректировано 29.12.2014г.
     Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь.