Балерина

И кто так деревню назвал, вернее, обозвал? Грязнушка. Никакая она не грязнушка, а очень уютная, тихая деревушка, возникшая в отдалении от больших  городов и сел, шумных дорог, бурливых рек и глубоких озер. Деревня была построена в распадке, защищена от ветров обступившими сопочками, имела две-три улочки, жителей своих поила студеной водой из колодцев да крошечного родника, что тек неподалеку. Деревушку обступали перелески из манчжурского дубняка, которыми поросли сопки. Прямо за деревней сопки кончались, уступая место под солнцем огромной долине, на которой рас¬кинулись поля, когда-то колхозные, потом совхозные, а теперь неведомо чьи. Неухоженные, с неприбранной соломой, не вспаханные под зиму, они лениво лежали, подставляя весеннему солнцу свои ощетинившиеся стерней бока.
Мы приехали в Грязнушку по житейским делам. Галина и Виктор, хозяева машины, мои давние знакомые, взяли меня в эту поездку по душевной доброте своей. Эти замечательные люди жили под девизом: "Живи сам и помогай другому!".
- Поехали! - говорили они мне. - Мы лекарство отвезем родственникам в деревню. Они ферму небольшую держат. Молоком торгуют. У них телята заболели. А у нас лекарство осталось от тех времен, когда мы сами в деревне жили и держали корову. Лекарство очень хорошее. Вот мы и решили поделиться с ними. Нам оно теперь ни к чему. А ты на окрестности посмотришь, от грустных дум своих отдохнешь. Поехали!
Я согласилась.
Стоял февраль, но приближение весны уже чувствовалось. Божий мир молодел. Крошечные сугробы на полях подтаяли с южной стороны и ощетинились своими острыми обледеневшими краями, а бурьян на обочинах дороги оголился во время зимней стужи, и теперь кривыми пиками торчал из земли, придавая округе угрожающий вид. Только солнце светило тепло и радостно, обещая весеннее потепление. 
Дорога не успела утомить меня, а мы уже были в Грязнушке. В деревне нас встретили приветливо, стали приглашать на чай, и мы приняли приглашение. Во дворе, в огороде крестьянского подворья все было прибрано, всюду были узенькие деревянные тротуары. Можно было круглый год ходить везде в тапочках и не испачкать ноги. Хлев для телят был теплый, мазанный глиной с двух сторон, а снаружи даже побелен. Все вокруг дышало чистотой и порядком. Я с уважением взглянула на молодую женщину - хозяйку дома и в душе похвалила её. Молодец! По всему было видно, что она не сидит, сложа руки.
Нас угощали так радушно, что мы в гостях засиделись. День уже стал клониться к вечеру, когда мы отправились в обратный путь.
- Красивое место, только скучновато здесь жить, наверное. Глухомань все-таки. А какое-то очарование все же есть. Покой, неторопливость, дремота как-бы окутывают все вокруг, - сказала я.
- Да это только кажется так. На самом деле здесь идет настоящая трудовая жизнь, как и везде. Я родился и вырос в этой деревне. Она была полна ребятишек. Детей в ней жило больше, чем взрослых. Настоящая детская деревня. А сейчас грязнушенские по всему свету разбрелись. Из родни у меня здесь только племянница и осталась. Некоторые мои друзья стесняются говорить, что родились в Грязнушке. Кстати, одни в деревне говорили, что названа деревушка в честь землемера Грязнова, который отмерял территорию первым переселенцам, а другие - что ехал какой-то священник в деревню, а его экипаж застрял в непролазной грязи. Вот он и воскликнул в гневе: "Это не деревня! Это грязнушка какая-то!" Так и назвали. Хотели переименовать в Ольгино, когда доярка коров из огня спасала в колхозные времена, во время пожара на ферме, а сама погибла бедная. Но власти согласие не дали. В честь какой-то доярки целую деревню назвать! Сочли, что не настолько велика заслуга молодой женщины, чтобы память о ней увековечивать. Поговорили-поговорили, да все так в одни разговоры и  ушло! Грязнушка Грязнушкой так и осталась! Один раз только мы с Галиной удивили всех, когда заявление на регистрацию нашего брака подавали. Я родился в Грязнушке, а она - в Тюрьме!
- Да! Да! Я родилась в Тюрьме. Тоже странное название поселка. Чтобы выжить, и здесь и там, нужно было работать от зари до зари. Ничто само с неба не валится. А если и валится - не всегда самое нужное, - засмеялась Галина.
- А я в городе родилась и выросла. По распределению в деревню попала. Никогда не думала, что останусь в деревне навсегда, что хозяйство разведу, что корову держать буду. Меня однажды подружки спросили, а не стыдно ли мне корову держать? Я удивилась. Стыдно самогоном торговать, стыдно обдирать, обманывать людей, а корову держать, какой тут стыд может быть?
Галина обернулась ко мне, внимательно на меня посмотрела.
- Это кто же додумался такое сказать? Терпеть этого не могу в людях. Переменились обстоятельства, приспосабливайся, трудись, но накорми себя, семью. Не голодай! Никакой труд человека не может унизить, никакой. Убеждена! Вот я тебе историю одну расскажу, а ты послушай да рассуди, права ли я в своих суждениях? Наша "Тюрьма" возникла еще в царское время, когда декабристов в Сибирь сослали. Для них тюрьму-то и построили, но ведь ее нужно было обслуживать. Охранники нужны, медработники, хозяйственники, прорабы и прочий вольный народ, Вот и возник поселок рядом с тюрьмой. Так, небольшая деревушка при тюрьме. Мужчины работали с заключенными, а женщины - с детьми да по хозяйству. После войны я девчушкой была совсем, а помню, как у нас в поселке странная женщина появилась. Мужа у нее посадили, а она за ним следом приехала, на квартире у одинокой старушки поселилась. Ни за что муж сидел, слово неосторожное где-то сказал, а тогда время строгое было! Красивый был мужчина. Статный, пригожий и на наших мужчин он ничем похож не был, и занятие у него считалось чудное, он режиссером в театре был. А жена эта, Лариса его, приехала в ботиках на каблуках, в шапочке странной какой-то, и шубке черненькой, и все время она мерзла, а все-таки ходила по морозу на лесоповал каждый день хоть издалека на мужа посмотреть, когда он там работал. Некоторые конвоиры и близко подойти разрешали, говорят, она всегда ему одни и те же слова говорила:
- Это недоразумение, все вот-вот образуется! — и стояла, замерев, рядом с ним, уткнувшись ему в плечо, а он обнимал, грел ее, как мог, от ветра загораживал.
Она всех удивила тем, что в поселке жить осталась. И других заключенных приезжали родственники проведать. Приедут, передачу передадут, свидания добьются, да и все на этом - домой уезжают. А Лариса осталась. У неё профессия была еще чудней, чем у мужа, она была балериной. Зимой часами делала какие-то упражнения, чтобы форму не потерять, в избушке, а летом тренировалась на глазах у всех. Вначале многие приходили просто посмотреть, как она выкаблучивается, а потом привыкли и не стали обращать внимания.
- Вот муж освободится, и я опять вернусь в балетную труппу! - говорила она.
Только время шло, а муж все оставался в заключении.
Вначале Ларисе деньги присылали из Ленинграда почти каждый месяц, а потом присылать перестали. Бабушка с квартиры Ларису не прогоняла, и последним с ней делилась. А выглядеть Лариса стала плохо. Шубка обносилась, ботиночки стоптались, шапка на шляпку от мухомора стала похожа. Ей стали говорить поселковые женщины, чтобы она телогрейку одела, да валенки, да теплым платком голову повязала.
- Баб в телогрейках здесь и без меня хватает, - отвечала она.
Тогда ей тетя Лида отдала красивые унты, которые сама не носила. В валенках было ей удобнее. Да ещё и кое-как уговорила её принять подарок. Дядя Петя - наш местный охотник и скорняк - отреставрировал ей шубу. Обшил края мехом, внутрь меховую подкладку вшил. Шапку тоже новую ей сшил из лисьего меха. Стала Лариса опять нарядно и не по-здешнему выглядеть. Один молодой охранник попробовал поухаживать за ней, но получил такой отпор, что следы его схватки с молодой женщиной долго красовались у него на лице. Все в поселке посмеивались над ним, а на Ларису стали смотреть уважительно. Местная мастерица после этого научила Ларису шали вязать из козьего пуха. Лариса выучилась быстро. А какие шали она вязала! Ты бы видела! Узоры сама придумывала. Местные модницы у неё покупали, даже из соседних поселков приезжали. Труд свой она не ценила, очень дешево товар продавала. Однажды взяли её наши местные торговки на станцию с собой, чтобы она свои шали пассажирам продала, так веришь, она самую красивую шаль бесплатно отдала! Услышала, что пассажирка в Ленинград едет, и вручила ей свою шаль. Привет родному городу так она послала! Наши так возмущались! Не деловая она была женщина.
Мужа освободили через шесть лет. Только в Ленинград они с женой не уехали! Заболел её муж туберкулезом. Врачи сказали ему, что во влажном климате Ленинграда он долго не проживет.
Поплакала Лариса, повздыхала, но осталась в поселке. Муж в тюрьме работать стал, как вольнонаемный, а она - по хозяйству. Хозяйка домика умерла, они с мужем её оплакивали, как родного человека, и похоронили честь честью.
Лариса на подворье свои порядки завела. Огород сажать перестала, цветы развела, сад посадила. Посередине огорода нанятые мужики какую-то беседку им построили. Столбы по кругу поставили, побелили их. Крышу соорудили, внутри столик круглый смастерили, большие скамейки по углам. Перед беседкой настил из досок сделали. Вечерами муж Ларисы пил чай в беседке, а Лариса перед ним танцевала.
Потом слух прошел, что Лариса танцевать перестала, потому что ждет малыша. Тут уж наши женщины от умиления даже всплакнули и стали Ларису подкармливать. То молочка ей принесут, то овощей с огорода, то ягоды лесной наберут для неё. Она ведь ни к чему так и не приспособилась. Ни сварить, как следует, ни постряпать, ни заготовить еду впрок не умела.
Родился у них мальчик. Васей назвали. Фельдшер над ним как ангел-хранитель стоял. Выжил мальчонка, козьим молоком выпоили. Стал подрастать самым настоящим таежником. За брусникой ходил с друзьями чуть ли не с пяти лет! В десять лет уже охотился с нашими мужиками. Было ему пятнадцать лет, когда он потерял отца, а в шестнадцать он остался один. Лариса день и ночь за мужем тосковала и поэтому пережила его всего на год.
Васю хотели в Детский дом отдать. Но он не пошел никуда, он женился в шестнадцать с половиной лет! Жена его была на полтора года старше.
Недавно я ездила в поселок родных проведать. Веришь, у Васи шестеро детей! Дом он привел в порядок и пристройку к нему сделал. Беседку снес, огород распахал. Шофером работает при тюрьме. Охотник, рыбак, работяга, он уважаемый в поселке человек. И дети у него очень хорошие. Не все правда. Младшая - копия бабушка. Маленькая ещё, а крутится, вертится, на месте не стоит. Всем говорит, что будет балериной, как бабушка. Целыми днями танцует и умоляет отца отвезти её в Петербург. Тоже хочет быть бесполезным человеком.
Галина замолчала. Во время своего рассказа она перебралась ко мне на заднее сидение автомобиля, притянула меня за шею к себе, крепко прижала и вогнала меня своим мощным телом в самый угол сидения. Я едва дышала. Я не смела пожаловаться на неудобства, потому что рассказ её заворожил меня. Я не разделяла её взгляды на судьбу этой неведомой Ларисы. Мне не нравился возмущенный тон моей рассказчицы.
- Бедная головушка, - сказала я, - каких только судеб нет на белом свете!
Галина не отозвалась. Она смотрела в окно на огни поселка, в котором жила.
- Как быстро мы приехали!
- За разговорами время бежит незаметно, - сказал Виктор.
Я раскланялась со своими знакомыми. Уже стемнело на улице. Дома я долго не включала свет. Прошла в комнату, не раздеваясь, села на диван и долго сидела в раздумье. Все думала и думала о судьбе этой совершенно незнакомой мне женщины. Думала с грустью, нежностью и любовью.