Заярск, или Детство на обочине Ангарлага

               
               


               
               
               

               


                МЕМУАРНЫЙ РОМАН


                Книга первая

                Заярск,  или   Детство на обочине  Ангарлага


                От автора

Мой дед Василий Родионович Сурков и бабушка  Евдокия Гавриловна  (в девичестве Петрова) были родом из Саратовской губернии, затем  жили в Кронштадте. За участие в революции 1905 года Василия Суркова  арестовали, осудили и по этапу   отправили в Александровский централ под Иркутск. Отбыв срок, он был приписан в Братскую волость (без права выезда) на Николаевский железоделательный завод, а через некоторое время в Брацское село. Сюда, не боясь медведей, приехала его жена (моя бабушка) со старшей дочерью Шурой. Здесь в 1913 году  родилась  моя мама, а в 1945 родилась я.

Когда-то я планировала начать свои воспоминания с этого, но знаю, что такие подробности  не всегда захватывают читателя.

Моё детство прошло в родном Братске и в семидесяти пяти километрах от него – в Заярске. Было два Заярска: старый, где  речная пристань, и новый – где находилось управление Ангарлага.

Мы жили в новом Заярске, в его промышленном районе. Вдоль нашей улицы  Дома лесников  тянулась железная дорога.В восточную сторону она шла на Усть-Кут,  в западную - на Братск. За железной  дорогой были две зоны заключённых и военный городок, а между ними депо с паровозами.  С остальных трёх сторон наши дома окружали мукомольный и дровяной склады, дизельная электростанция и пожарка. Мимо  электростанции через поля мы ходили на Ангару, а мимо зоны ходили в леса.Я тосковала по деревьям. Вблизи зоны леса были сплошь вырублены, и ни одного дерева не росло ни возле  дома, ни  в посёлке вообще. И только недалеко от вокзала,у железной дороги, я встречала большую берёзу, сквозь ветки которой так живописно смотрелась  луна в период полнолуния  .

Квартиры в наших домах не были коммунальными, у каждой был отдельный тьамбур-вход, но поначалу мы жили в бараке на Набережной..
Шесть классов я окончила в Заярске, который ушё под воду Братского моря.  Училась в школе №20 в Братске (посёлок Падун).  Аттестат о среднем образовании получила в Риге. Мечтала стать искусствоведом, но стала библиотекарем, о чём не жалею. Моя основная работа состоялась в школьных библиотеках, где жизнь кипела и не давала стариться. В настоящее время работаю  в поэтической библиотеке имени Виктора Соломоновича Сербского.
 
У меня две прекрасные дочери, много  внуков  и правнуков. Жизнь состоялась, и теперь я пристально всматриваюсь в прошлое, стараясь понять,что помогало и что мешало мне достичь поставленных целей, исполнить многие мечты.

В 2014 году я написала на бумаге 3-5 рассказов, решив, что этого достаточно. Потом ещё пять, и будто успокоилась. Но ошиблась: этими рассказами я разбудила память.  Память лишила меня покоя, и я  села за клавиатуру.  Мои пальцы бежали с такой скоростью, что попадали в другие буквы, и я постоянно делала смешные опечатки.
Долго выбирала название  этой книги и остановилась на "семи зеркалах". Почему? Зеркало - первая волшебная вещь, с которой мы встречаемся в детстве, оно сопровождает нас всю жизнь И сама жизнь, отражается в памяти, как в зеркалах. Сколько зеркал прячется на страницах моего романа?

Я постаралась воссоздать свою жизнь, полагаясь на память. Лишь три начальных эпизода самого раннего детства  описано мной по рассказам мамы: как я болела в возрасте одного года, как разрушился наш дом и как я  спасла сестру от огня.
            
Для чего  рассказываю и для чего пишу?  Мне бы хотелось заразить моих читателей  мемуарным зудом, чтобы они оставили потомкам память о прошлом, а значит, сохранили  историю своей семьи. Без прошлого нет ни настоящего, ни будущего.

               




            
               
                Часть 1


                ДЕТСТВО

               



 
                1.  Чаепитие
            
          Моя бабушка любила плиточный чай. И даже  через шестьдесят лет я ощущаю его аромат и отчётливо вижу, как  в темном головном платке, завязанном сзади и прикрывающем высокий  лоб, она берёт в руки металлическую банку и, разминая пальцами спрессованный кусочек, сыплет чайную пыль в разинутый  чайниковый рот. Уже кипит самовар. Его труба примыкает загнутым коленом к русской печи. Вот самовар переносится на стол, и к самоварному крану придвигается заварочный чайник, шипит кипяток.

Бабушка начинает завтрак со свежего  чая. Мне полагалась молочная лапша. Иногда я говорю, что побаливает живот, и отказываюсь от лапши.
 - А яичко хочешь? – спрашивает тётя Шура.
 - Хочу! – с готовностью соглашаюсь я.

После яичка оживаю, радостно смеюсь, а тётя Шура замечает:
 - Хитренькая! Живот у неё болит! Надо придумать такое! Яичко захотела.

    Сначала я оправдывалась, а потом не стала.  Не верят, и не надо! А ведь так и было: болел и перестал. Мне стало ясно, что порой лучше промолчать и не спорить.

Яйца были почти драгоценностью, но однажды я случайно  увидела  полный туесок. Тётя Шура собиралась их сдавать государству (не то за деньги, не то  в качестве оброка). Возможно, на них был куплен патефон.
 
           Чаще по утрам мы были вдвоём с бабушкой, тётя Шура на работе в амбулатории, а с бабушкой не забалуешь, но и не в подозрении, как у тётки. Пока настаивается чай, я усаживаюсь поудобнее за стол, покрытый клеёнкой. На столе уже стоят глубокие блюдца. Кипяток и заварку бабушка наливает в блюдце одновременно, при этом она не обжигается. Я так не умею и просто жду, наблюдая и вдыхая аромат парового облачка. Я держу своё блюдце двумя руками: не разлить, не обжечься, не уронить, не разбить! Мне даётся пряник, а чаще просто хлеб, но очень вкусный, испеченный тётей Шурой в русской печи.

  Бабушка добавляет сахар в мой чай, а для  себя  берёт  сахарный кусочек и пьёт с ним вприкуску. Этот кусочек будет в её руке долго. Одно блюдце, второе, третье -  всё  не спеша. И на вечернее чаепитие будет  всё тот же кусочек, хранимый где-то у самовара.

           Со мною бабушка говорит немного. Она окает, я не всегда понимаю её речь, но запоминаю такие странные  слова! Певучие и приятные: «Ах ты, милочка моя! Милка - со-хо-ри-и-ноч-ка-а», - тянет она, окая и так же вкусно, как тянет чай вприкуску, и я понимаю, что так ласково - это обо мне.




         

                2.   Кисель

           С лечебными целями или с поминальными бабушка готовила брусничный кисель. Сейчас от одного названия слюнки текут, но бабушкин кисель был другой, и я его не любила.

 Кисель, как и чай, готовился на самоваре. Самовар кипел, бабушка сыпала в эмалированную кружку горстку  мороженой брусники и ложку крахмала. Сахар экономился или в данном  рецепте  был лишним. Затем в кружку лилась кипящая струя из самовара, и ложкой размешивалась густеющая масса – бледная полупрозрачная – далеко не красная, не сладкая. Крахмал не полностью заваривался в ней  и хрустел на зубах.

 Этот кисель вызывал полное разочарование. Хотелось плакать.                Я часто роняла слёзы. Бабушка была бдительна: «Об чём? Об чём?» - строго спрашивала она. От этого, казалось, неуместного вопроса я уже заливалась. Тогда тоном приказа следовало: «Замолчь! Замолчь!» Это был  бабушкин  воспитательный приём. Возможно, что и тот кисель был также воспитательным приёмом.

 Суровость жизни предполагает суровость воспитания, и редко случается наоборот, да и не в пользу всякие излишества. Но я любила  «баушку», как мы с сёстрами называли её. За баушкино «милка-сохориночка» мы прощали её суровость. На все ситуации жизни у неё были пословицы и поговорки. Ими давалась оценка ситуации, подводился итог. В случае с киселём подходило:  «Не всё коту масленица, бывает и постный день».

               

                3.  Дорогая


          «Моя дорогая!» - говорила мне мамочка, когда я сидела у неё на коленях и гладила её ручки  - такие нежные, как тесто, в подошедших к выпечке  булочках. А по радио пели продолжение этой фразы: «Моя дорогая! Моя золотая!»

 - Мама, я у тебя золотая?
 - Золотая! - подтверждала она. Тогда никто вокруг золота в глаза не видел. «Золотинкой» называли «серебряную» фольгу от конфет.
 - Ты говоришь, что я дорогая. А я дорого стою?
 - Очень!
 - А сколько? - не унималась я.
 - Мешок золота!

Потом узнаю, что «Мешок золота» -  называние старинного сибирского романа.

        В возрасте одного  года я тяжело заболела: корь, коклюш… Меня выходила бабушка. Она жевала для меня хлеб или печенье, заворачивала жвачку в тряпочку и давала сосать. Ничего другого я не брала в рот и задыхалась от кашля. Сёстры по очереди таскали меня по улице на своих детских ручонках. Я умирала. Существует такая примета. Если человек заболевает, надо справить ему новую одежду. И вот после приговора врача моя мамочка, обливаясь горючими слезами, села за швейную машинку шить для меня погребальное белое платье. И сшила, а я выздоровела!

Врач спрашивает мою тётку-фельдшера:
 - Ну что? Схоронили маленькую?
 - Да нет. Жива!

Вот врач-то подивилась!




                4.  Молоко
               
              Я была четвёртой дочерью в нашей неполной семье. Сёстры меня любили, а я тогда любила  молоко. В семье не было ни дома, ни коровы. Наш  рухнувший  дом стоял на берегу Ангары в старом Братске. Река подмывала берег. Однажды раздался треск. Бабушка поняла, что это сигнал съезжать. Другого дома не было.  Бабушка ушла жить к старшей дочери Шуре, а мама наша с четырьмя  детьми – по чужим квартирам. У хозяйки была корова. И вот я девочкой двух-трёх лет брала кружку и садилась на крылечко ждать. «Бабушка-сазайка» доила корову и наливала мне кружку парного молока, которое я с наслаждением выпивала.

             Помню, что недалеко от этого дома, по улице Комсомольской, были заросли боярышника с крупными оранжевыми  «яблочками». Несладкие, но мы с сёстрами их любили. Когда мне хотелось настоящих яблок, я в год-два показывала на свои щёки, ставшие красными после болезни – откормили! И все смеялись: «Яблочко просит!»







                5.  Масло      
 
    В послевоенные годы сливочное масло было редким и очень дорогим продуктом, а я после болезни очень его полюбила. Мне не нравилось, скорее чисто  эстетически, когда его мазали тонким слоем на чёрный хлеб - чёрный хлеб, просвечивая, искажал красивый жёлтый цвет масла. И тогда я, умоляя, а потом и приказывая, требовала: «Чтобы ни одной крошечки не было видно!» От моего вкуса мои родные млели.
 
И вот однажды какой-то дядя пришёл в наш дом, и ему рассказали о моей причуде. И что же? Да он возмутился и отчитал  и меня, капризную,  и всех, потакающих мне. Так я поняла, что не всё, что нравится мне, обязательно нравится другим, и что чужие – не родня! Я ведь была ему никто. Но от эгоизма он мне сделал прививку. А капризность всё же не вытравил. Не успел.







                6.  Сёстры

              Три сестры - тринадцати, одиннадцати и девяти лет, бегали на речку купаться и меня, четвёртую и младшую, таскали с собой. Я помню один такой день. Взяв меня, заходят за подружкой – через дорогу. Я хочу «по-маленькому». Меня заводят в палисадник. Присаживаюсь и вдруг вижу диво-дивное – красную лилию!  Показываю сёстрам цветок. Они наперебой:
 - Рви, скорее рви!
 Но я не хочу, да и не умею.

            С пригорка вниз моя смуглая и худощавая старшая сестра Клара тащит меня на горбушке к воде. Я кричу:
 - Клара! Куп- куп?
 - Куп-куп, - отвечает она.

            В старом доме, который я не помню, вылетел из печки уголёк и поджёг платье младшей из сестёр. Лера горит, но молчит, заворожённая огнём. Я ползу и повторяю:
- Леля уф! Леля уф!
 
Мама, как всегда за швейной машинкой, вдруг включается: «Почему «Леля уф?». Мама выскакивает на кухню и срывает с Леры горящее платье. Так я спасла сестру.



               

                7.  Губчека

         Когда дети учатся говорить, они испытывают трудности и по каким-то тайным мотивам придумывают свои слова. Так было и у меня. Сахар – «гупа», карандаш – «га», соль – «усь». Некоторые можно объяснить по созвучию: бумага – «бузянка», книга – «гулькама» - тоже можно объяснить. А вот рыба – «губчека», как понять? Я попробую.
 
        В ту пору в реке Ангаре было много вкуснейшей рыбы, которую ели с придыханием. Возможно, что в этот же момент заговорили о ГУБЧЕКА – губернской чрезвычайной комиссии, которую все так боялись, что произносили шёпотом. Так слились у меня два понятия в одно слово, что озадачивало взрослых, но умиляло несмышлёных сестёр. А коли умиляло, я ещё больше старалась: вкусное по звучанию словечко!

        Однажды заходим с мамой в магазин, вижу на витрине красивую рыбину и кричу с восторгом: «Какая большая «губчека»!!!» Слышат все, смотрят на меня и молчат. Мама испугалась, пытается улыбнуться: «Ты неправильно говоришь. Это рыба. Рыба-горбуша». Я долго думаю, почему же неправильно?  Это и есть «губчека», так говорить лучше. Ну, ладно, значит это рыба.





               
                8.  Вэшка

Мне шёл четвёртый год, но я отчётливо помню эту странную историю, а точнее – явление.  И все мои родные помнят и до сих пор удивляются. Эту историю можно назвать точнее: «Как я играла в Вэшку».

В съёмной комнате  стояла наша мебель, и,  кроме столов и кроватей, был шкаф для одежды. Его называли гардероб. Он был тёмно-вишнёвого цвета и стоял в углу комнаты. Очевидно, для форса столяр выкрасил его марганцовкой. Мне нравился этот нарядный цвет.

За шкафом была щель, а в щель просматривался большой и таинственный угол. Я часто заглядывала туда и вот углядела-таки там свою судьбу-несудьбу. Я возомнила живущего там спутника, мою вторую половинку, и назвала его странным именем Вэшка. Мы стали с ним вести общее хозяйство:
- Вэшка, иди сюда! Вэшка, иди туда! Вэшка, мечи корове сено!
 
Мои родные по-разному отнеслись к этой игре. Одни были рады, что не мешаю и  занимаю себя сама. Другие диву давались:
- Это какого-такого Вэшку она  придумала? Это кто ещё такой?
 Ну, посмеялись и позабыли. Но нет-нет да опять, смеясь, вспоминали.

Прошло немало лет. Когда мой будущий муж делал мне предложение, я ответила ему так:
- Я не могу выйти за тебя замуж, так как предчувствую, что скоро встречу другого и сильно полюблю.

-  Ну, когда встретишь, я отпущу тебя, -  так  он хотел быть со мною, что на всё соглашался. Да и я согласилась. Вышла за Васю, родила двух дочек, а тут и явись в мою жизнь Вениамин! Мы стали друзьями.

Однажды я была в гостях в его доме. На виду лежал исписанный листок бумаги. Невольно устремляю взгляд и читаю первую строчку: «Здравствуй, Вешка!..» - пишет ему отец. Что-то мне это напоминает, думаю, и вдруг меня осеняет: «Да это и есть тот самый мой Вэшка!» Согласитесь, такое бывает нечасто.





                9.  Прятки

Мы выехали из Братска в конце августа 1949 года. Дети подрастали, и маме было трудно прокормить четверых. Да и жить было негде. Мама согласилась поехать в Заярск. Там давали жильё и хорошо платили. Маму приняли на должность кассира-бухгалтера в отделение «Почтовый ящик ВП- 120». Этот адрес зашифровывал отделение лагеря заключённых в системе сталинского ГУЛАГа.
                Мы плыли на барже вверх по Ангаре, сидя на узлах на палубе. Народу ехало немало. Тут же женщина кормила грудью ребёнка, и я впервые видела  картину, очень поразившую меня: ребёнок кушает маму. На утро мы приехали.

Сначала устроились на квартире, а потом нам дали комнатку в бараке. Здесь в октябре мне исполнилось  четыре года. Я была глупым непуганым ребёнком. Дети знакомятся быстро, и сёстры способствовали моей общительности.  Мой ровесник Ваня позвал меня играть в прятки. Играли, по очереди  прятались: я у себя в комнате, он – у себя.
 
Ванин брат-шестиклассник придумал, как хорошо спрятать меня, чтобы Ваня не нашёл. Он поднял меня на нары, а сам улёгся сверху. Мне было тяжело и душно. Я чуть полежала и сказала, что пойду голить. В тот ли день или во второй, Ванин брат, уже не спрашивая, хочу ли я хорошо спрятаться, затащил меня снова: улёгся, но уже попытался стянуть с меня трусы.

Что помешало ему? Или неопытность, или мой ангел-хранитель, но я  как-то сама очень твёрдо решила, что хватит пряток, особенно таких нечестных, когда мне неприятно, а Ваня никак не может меня найти.

На зимних каникулах все большие дети были дома, в бараке стало особенно шумно, началась игра в ряженых. Наша Клара нарядилась цыганкой, взяла карты в руки и стала предлагать гадательные услуги проходящей соседке. Та же ни в какую не признала нашу сестру, стала ругаться,  кричать и прогонять Клару-«цыганку». Я тоже заволновалась, и когда пришли ко мне Дед Мороз со Снегурочкой, осталась к ним равнодушна. Я хорошо разглядела, что у Деда Мороза борода из ваты, а на лицах обоих  маски из тетрадной бумаги в клеточку. «Ну, зачем же они придумали так спрятаться? - в недоумении соображала я, - видны  через маски их очки! Это были брат и сестра: Алла и Боря, о чём я сразу им сказала. Разочарованные, они пошли в другую комнату барака.
 
Алла с Борей нигде не могли спрятаться, если я, четырёхлетняя, и то смогла их узнать.  А  им было просто необходимо   спрятаться понадёжнее.

Бедные дети! Они всегда ходили вместе. Близнецами  были? Или нуждались в поддержке друг друга? Даже я замечала, как неуверенно передвигались они по посёлку. Как  две маленькие лодочки, оторвавшиеся от якорей, они искали пристанища, но редко находили его, словно зачумлённые. Их фамилия наводила ужас не только на окружающих, но и на них самих. С некоторых пор в их мирной,  родной для них фамилии Гехтлер, первая буква «е» автоматически замещалась буквой «и». Так  всем слышалась другая фамилия – созвучная, но  зловещая и  угрожающая: Гитлер. 
               
               



                10.  Подарок

           В Братске заканчивался известный Озерлаг и начинался Ангарлаг. Заярск стал его центром. Вокруг были зоны. Охранники гнали заключённых то с работы, то на работу. Это была привычная картина, но для ребёнка непонятная.
                Наступила зима, хотелось гулять. Меня одели и с куклой на руках выпустили на улицу. Холодно, но мы с куклой тепло одеты. Вижу за дорогой костёр в тумане, подхожу погреться. У костра ходит дядя в рыжей  лохматой и очень длинной шубе. В отдалении тоже дяденьки в чёрных телогрейках. Этот -  в шубе, а греется один. Те, что в телогрейках, почему-то к костру не идут. «Потому что они работают», – догадываюсь я.  Греюсь и думаю: «Почему бы и им немного не погреться?»

Вдруг тот, что в шубе, тихо, но строго говорит: 
 - Девочка, ты далеко живёшь? Иди домой.               
 - Нет, рядом.
 - Иди домой, - повторяет он.  И я ухожу.

            Через три дня снова гуляю и снова подхожу к костру. Из толпы чёрных телогреек выходит дяденька, ставит на снег кукольную кроватку-качалку из свежего дерева и быстро уходит в толпу. Главный в шубе тихо, но  строго: 
 - Бери и уходи домой.
Всё исполняю.
 
            Дома переполох:
- Это надо же! Заключённые строят баню, охранник с ружьём греется у костра, а она тоже к костру!.. Ну и кроватка! Ну и хороша! И как они тебя ещё и с куклой разглядели, такую маленькую?! Какую красоту смастерили!
Я была очень горда, что меня заметили, отметили,  и даже одарили! Но ходить к костру  мама запретила.



               

                11.  Экскурсия 

          Вспоминается  пятая весна моей жизни. Соседская девочка училась в школе, наверное, в первом классе. Однажды  она взахлёб рассказала мне, как  в  весенний день с классом ходила на экскурсию. Я загорелась!
- Мама, а что такое экскурсия?
- Экскурсия – это когда дети с учительницей идут в лес или на речку слушать пение птичек, наблюдают, как бегут ручейки, распускаются листочки на деревьях, – так  благостно, умильно объясняла мне мамочка.
- Нет, это не экскурсия! Экскурсия – это совсем другое, когда интересно, и я хочу на экскурсию!
- Когда будешь учиться в школе, пойдёшь с учительницей и всё узнаешь.
- Нет, - подумала я, - ждать, когда  пойду в школу, очень долго. На экскурсию надо идти завтра!

            Назавтра был тёплый весенний день, светило яркое солнышко. Я пошла искать свою компаньонку, которая жила в нашем бараке.

            И вот мы уже решительно топаем вдоль дороги с почерневшими  снежными краями и лужами посередине. Интуитивно ли, случайно ли, но мы идём в сторону оврага, будто заранее зная, что именно там находится эпицентр всех приключений. Может, нас притягивал его отдалённый шум?

             Как-то неожиданно закончилась, а точнее, оборвалась черная земля дороги, и мы увидели красную пасть оврага. Со страшным грохотом и бешеной скоростью далеко внизу мчится широченный мутно-красный поток. Он как река! Это вам не ручеёк с учительницей! Я решительно начинаю спускаться вниз к этому огромному ручью - он завораживает меня. Но мои ноги скользят по глине. Вот я уже еду на своих штанах, и вдруг ужас меня останавливает: шум потока заглушает сознание, но включает инстинкт самосохранения, и он приказывает мне двигаться в обратном направлении.

               Крутой подъём, огромная высота, скользкая глина встают на моём пути. И всё же я цепляюсь за кустики, веточки, они обрываются, хватаюсь за новые… Я карабкаюсь из последних сил. До моего сознания  доходит, что сама  не справлюсь. А где девочка? А девочка – наверху, и вот она уже подаёт мне палку, но вытащить меня из оврага ей не под силу.
 
              Тогда я начинаю кричать. Вероятно, девочка тоже кричала. На  наше счастье, мимо шла женщина к детсаду – он был неподалёку. Моя спасительница стала командовать, что мне делать, потом перехватила мою руку и вытащила  из того страшного оврага. Я была мокрая от пота и  слёз, от снега и грязи. Женщина сама привела меня домой.
 
- Ты где была!!? -  накинулись на меня сёстры.
- На экс-кур-си-и!..
               Меня раздевали и мыли в корыте, стирали одежду, всю перепачканную красной глиной.

               Вечером перепуганная мама ругала меня за самоволку и всё спрашивала: «Будешь ещё ходить на экскурсию?! Будешь?» - «Нет-нет!», - отвечала я. Но экскурсии я полюбила на всю жизнь, а страх высоты жил во мне по вчерашний день. Оказывается, чтобы его преодолеть, надо много раз увидеть с высоты необыкновенную красоту полей и холмов, городов и рек.    



                12.  Детсад 



        Если человек никогда не ходил в детский сад, ему трудно в школе и в последующей жизни. Это касается жизни нашего россиянина, потому что  наш человек –  общественный!  В детском саду  мы  учимся жить в обществе, в общении.  Именно там я не только увидела хитрость, обман, жадность и несправедливость, но почувствовала и даже поняла причины их проявления. А причинами бывают страхи, незнание, неумение и плохое воспитание.

        Я увидела, что все люди очень разные, и не только внешне, но и по возрасту. Бывают девочки и мальчики, женщины и мужчины. Не только мамы, но и папы. Не только бабушки, но и дедушки. Все говорят по-своему: не только тихо и громко, но с разными интонациями  -   наедине  я любила  их повторять. Есть взрослые, которые не выговаривают «ррр». Одни всегда улыбаются, другие – никогда. Бывают такие, что всегда сердятся и ругаются, бывают – ругаются несердито. Оказывается, бывают замужем. Есть заключенные, но об этом я и раньше знала. А ещё русские, немцы, хохлушки и хохлы, цыгане...

          И вот мы с девочками перечисляем, кого мы боимся. Одна говорит:
 - Я боюсь пьяных и немцев.-  Все повторяют и добавляют что-нибудь своё.
 - А я боюсь пьяных, немцев и русских, - добавляю я, ещё не зная, что сама русская. Дома сёстры меня вразумляют, что сама такая.
 
          Я оказалась впечатлительным и очень внушаемым ребёнком. Инстинкт самосохранения диктовал мне некоторые поступки. Когда няня читала про войну, было очень страшно. Особенно про Зою Космодемьянскую. Тогда я ускользала в туалет и как можно дольше там пережидала  время громкого чтения. После такой «прививки» про войну, я осмелилась читать про неё только через 30 лет!

Все боялись уколов, а я боялась втройне, но лишь по внушению. Первый укол, не считая годовалого возраста, мне сделали только в седьмом классе, и я была разочарована: «Ну, совсем не больно!»  Так зачем же я во время прививок сочиняла, что уже болела? Да, корью я болела, ещё дифтеритом, коклюшем и ветрянкой. Но скарлатиной – нет!

           С детства обожаю воду и водоёмы, но страх утонуть живёт во мне с четырёх лет,  я так и не научилась плавать. Гуляя весной возле дома, я замечаю прямоугольный бассейн  размером метр на  полтора и внимательно смотрю на него. Подходит мальчик и так важно, со знанием дела, по-взрослому говорит:
 - Ты думаешь, что это лужа? А здесь очень глубоко! Так глубоко, что скроет тебя с головою. -  И я ощущаю эту глубину и опасность. Через месяц  вижу, что этот «бассейн» высох без следа  –  он был рядом с тротуаром, но страх глубины остался.      


               
                13.  «Послушание»


          Нас учили слушаться и подчиняться. Я пошла в детский сад на пятом году. Сад находился в красивом особняке на краю обрыва, от которого был отделён  высоким забором - не очень далеко от нашего барака. Но зимой мама возила меня в детсад на санках. Я любила ездить, лёжа на животе, – так удобно было держаться за сани.

Мама спешила и шла не оглядываясь. В ранний зимний час было темно, неуютно, я не видела материнского лица. У мамы было немало проблем, она задумывалась.

И вот однажды я не удержалась и соскользнула с саней. Лежу на дороге, повинуясь судьбе, и молчу. Вижу, как мамочка продолжает путь с пустыми санками. Мне очень грустно, но, глядя ей вслед, молчу. Вдруг она резко оглядывается, видит меня, лежащую на дороге, подбегает, но не ругает, а только с удивлением спрашивает:
 -Ты почему же меня не зовёшь? Упала и молчишь!..                Я рада, но продолжаю молчать. Наверное, в этот момент я повзрослела? Или   научилась  всему подчиняться?

          Летом, как обычно, привезли в сад  свежее молоко, разлили его по чашкам на полдник. Молоко оказалось горьким. Никто не пьёт. Воспитатель объясняет:
 - Ничего особенного. Обыкновенное свежее молоко, просто коровы ели полынь. Пейте.

Никто не пил, а я старательно слушалась и с трудом  выпила  полчашки. Через час у меня началась рвота. На следующий день в саду сказали, что горького молока  больше не привезут.





                14. Толик


            Мне было около пяти. Некоторые дети в эту пору не только испытывают страхи, но и учатся противостоять им разными способами, понимая, что можно отчего-то умереть. Я тоже боялась умереть, и потому была начеку.
- Если есть ядрышки из компота с чешуйками, можно умереть, - говорит одна
 -Если спать в одежде, можно умереть, - говорит другая.  И  так далее – кто во что горазд.
 
Я сразу беру советы на заметку. Ядрышки вкусные, буду их есть без чешуек, а спать начну без одежды. И вот в «мёртвый час» снимаю с себя всё и важно иду в свою кровать.
- Смотри-ка, - говорит нянька воспитательнице, – она совсем разделась!
- Да пускай спит, как хочет, – отвечает ей Анна Семёновна.

             Я ложусь, укрываюсь потеплее. А рядом со мною лежит Толик. Он тоже видел меня голенькую и начинает зачем-то трогать меня под одеялом.
- Тебе нравится? – спрашивает он. Я не понимаю, но думаю: «Не больно ведь». Засыпаем, будят, встаём. Он с вопросом:
- Мы будем ещё так делать?
- Как? – спрашиваю. И вдруг что-то меня останавливает: « Нет, не будем!»
Я ему не ответила, но так посмотрела…. И  он понял, что нет.




                15.  Федотов
 

             Помню, как сестра Лера читала мне, четырёхлетней, книжку  про детский сад.  В этой книжке был очень послушный мальчик в синеньком халатике. Очевидно, эта история  закрепила мой вкус вот к таким  хорошим безвольным мальчикам. Но однажды в гости к соседям привели совсем другого мальчика. Это был черноголовый, кареглазый, румяный и очень уверенный в себе крепыш.

  Пышущий здоровьем мальчик, которого хорошо кормили и одевали нарядно, очень взволновал меня. В моём скудном детстве он был просто невидалью. Но при всей симпатии к нему, я почувствовала, что этот ребёнок принадлежал другому кругу. Его сытость меня почему-то отталкивала. Так формировался мой вкус к противоположному полу. Его имя я не запомнила, но почему-то мне запомнилось звучание его фамилии  с двумя  о: «Удодов? Федотов?» - повторяла я без конца. И сейчас повторяю.





                16. Фруктовые уроки         

            Мы уже давно  жили в отдельной квартире по новому адресу, но далеко от центра посёлка. Однажды я пришла голодная из школы, но супу не хотелось. Душа и тело требовали что-то особенное. Я открыла ящик стола и вдруг увидела яблоко! Оно было жёлтое, я почувствовала его вкус и аромат, но вгляделась, а это луковица! «Сибирское яблоко», - шутили мои сёстры.
 
             Первым свежим фруктом, попробованным мною, конечно же, было яблоко. Второй  - груша, третий – мандарин, четвёртый – виноград. И мне  уже казалось, что других и не бывает. Когда в седьмом классе я попробовала хурму то не поверила, что это настоящий фрукт, тем более что он был замороженным. Не поверила и его нелепому названию. Фрукты восхищали и   вкусом, и сочностью, но, главное, – непохожестью! Только груша была похожа на яблоко. Иногда сёстры, подшучивая, спрашивали, не хочу ли я грушу?  Я, разумеется, хотела, и тогда получала лампочку!

              Но помню и такое. Старшие сёстры уехали из дома в техникумы, а мы с Лерой получили от мамы по большой сочной груше дюшес. Я с жадностью  её проглотила, так как ничего вкуснее на тот момент не пробовала. На следующий день сестра спрашивает: «Грушу хочешь?»  «Хочу…», – с недоверием отвечаю. И она вдруг достаёт настоящую вчерашнюю грушу! Оказывается, Лера не съела свою грушу, а наблюдала, с какой страстью ела я,  обливаясь соком, и теперь с удовольствием поделилась со мною.  Я навсегда  запомнила этот щедрый поступок младшей из мои.  сестёр.

            Но ещё задолго до этих груш, помню другой щедрый урок. Однажды поздней осенью кто-то из детей вернулся в детский сад из отпуска. На лето некоторые жители уезжали к родственникам и совсем немногие  –  на юг. И вот пришёл такой ребёнок не с пустыми руками, а с гостинцем, предназначенным скорее для воспитательницы. Кажется, тогда была Елена Ивановна. Она очень  любила нас.

 -Так, – сказала она, – сейчас мы это поделим на всех.
               
   А было-то всего одно яблоко да горсть сушёных вишен! Как же можно такую маленькую порцию поделить на всю группу? Но Елена Ивановна поделила, и каждому досталось по тонкому ломтику свежего яблока с юга и по нескольку  вишен. Такой фруктовый урок я запомнила на всю жизнь, до сих пор ощущаю и вкус, и особенный запах тех неисчезающих из памяти  фруктов.  Так я научилась через малое чувствовать великое: любовь, щедрость и справедливость

            Был ещё один фруктовый урок. В продаже появились большие красные яблоки сорта «апорт». Многие дети приносили их в школу, и на переменах наш класс словно вспыхивал сверкающими красными яблоками, и наполнялся гулом  чмокающих ртов, а мне доставалось вдыхать густой    яблочный дух.… Среди общего шума раздавались восклицания Зенкиной:  «Ах, апорт! Ах, апорт!"

            Было не принято покупать одно яблоко, а килограмм стоил немало, да маме некогда было вникать в эти мелочи  -  излишние лакомства. Однажды, идя в школу, я увидела на снегу целую четвертинку яблока «апорт». Наверное, это Игорь ел и не доел – яблоки ведь были очень большие! Я подумала одно мгновение и решила поднять и попробовать. Меня никто не видел, я была наедине с собою. Оказалось, что это ещё труднее.

Попробовать-то я попробовала, удовлетворила любопытство и желание быть как все. Снег сделал яблоко вкуснее. Теперь, сколько ни пробую апорт, того вкуса не нахожу. 




               
                17. «Тройка»

             Мне было девять лет, когда я впервые увидела репродукцию картины Василия Перова «Тройка». И вспомнилась то время, когда мне было лет пять-шесть.

              Открылся новый детский сад, он оказался дальше, чем прежний. К тому же мы переехали в новую квартиру по адресу «Дома лесников». Никакие лесники там не проживали, а по отделке стен можно догадаться, что  дома эти строили пленные японцы. И стены и потолок были сплошь отделаны почти отполированными берёзовыми дощечками. Название нашей улицы пришло, вероятно, от  когда-то поселившихся здесь  начальников колонны заключённых, что рубили лес в зоне будущей железной дороги.

             Наступила суровая зима. Моя мама придумала заказать для меня тёплые сани. В таких до революции возили старых барынь или совсем малых детей. Это был фанерный короб на полозьях. Спереди он загибался – туда помещались ноги. Я сидела на небольшом возвышении, а мама, опираясь на ручку, толкала сани вперёд. Мы при этом видели друг друга.
 
              Я была страшно унижена! Надо мною в саду посмеивались: «Как маленькую, возят в такой «коляске»! Более того, меня упаковывали в одеяло!

              А когда мы ехали, я видела отстранённое бледное мамочкино лицо. Оно было припудрено, подкрашены губы, но мама была не со мною – далеко. Это пугало. Я замечала хрупкость маленькой мамочки, ощущала тяжесть своего тела  и саней в придачу, в которые я должна была садиться без разговоров. Мама думала о чём-то своём. Ей была тяжела доля одинокой красивой женщины, матери четверых детей! Через год она тяжело заболела.
 Как она впоследствии
рассказывала, её спасли врачи Ангарлага, сделав укол адреналина в сердце.

                …Такое же отстранённое и несчастное лицо я увидела у девочки, тянущей тяжёлую бочку на  картине «Тройка».



                18. Буквы и слова

           Я училась читать с помощью кубиков. На кубиках были буквы. Я их долго рассматривала. Заметила их некоторые сходства по ширине, по округлости, потом по звучанию. Каждый ребёнок радуется знакомому,  узнаваемому. И я тоже радовалась. Сначала я признала «Ж» - жук.  На жука похожа и жужжит при этом – настоящий жук! Или я запомнила её очертание  на кабинке уборной, в которую мне пока не разрешали ходить?
 
«О» можно долго кричать: «О-О-О!» -  и рот будет, как о. А уж как «А» кричать! – все сбегутся сразу! «Г» - гусь,  простая буква, к тому же моя. «И» - писклявая.  «Ш , Щ» - шипят. «РРР» - рычит. Я их группировала, изучала. Мамочка тогда вникала в мои упражнения, и это меня поддерживало, а я называла её мамусей. Я уже знала её букву «М», но когда начала складывать слово  «мама», то вместо «м» взяла любимую «Ж». Обе широкие, а  «жукастая» лучше. Мама стала возражать: «Что же у тебя получится? Получится, не «мама», а «жама». Я уже согласилась оставить одну «М», и хотя  очень удивилась «жаме»,  настаивала на своём. Не долго, но достаточно, чтобы запомнить этот случай.  Запомнила ещё и  потому, что  мама  редко занималась со мною.

В суровые зимы ей приходилось не только  возить меня на санках, но часто  идти по морозу пешком  в старый посёлок Заярск с документами и казёнными деньгами. А туда и обратно  по шпалам железной дороги будет десять километров. Она  простужалась, болели то руки, то ноги. Особенно страдало сердце. Но каждый день после работы она садилась за шитьё-подработку. А портнихой она была первоклассной!





                19.   Симпатии

            «Какая вы симпатия!» - воскликнула моя тёзка в игре «Да и  нет не говорите».  Я, как организатор, сочла за право расхохотаться, а точнее, высмеять её, но, встретив сильное смущение, остановилась и вдохновила девочку на продолжение игры. Но хватает ли у меня выдержки теперь? Нет, не всегда. На склоне лет мы все впадаем в детство и видим себя прежними – не воспитанными,  как при  рождении. Или я не права?

             В детском саду мне нравились мальчики красивые и сдержанные в проявлении эмоций, а эмоциональные мне казались невоспитанными дураками и были неприятны. Один мальчик долго был сдержан, но однажды  со всей силой бросил на пол пластмассового верблюда, и тот, больно ударившись, загремел через весь зал. Другой мальчик, во время показа диафильма по сказке Пушкина, сказал: «Пушкин – лягушкин!» От такой неслыханной грубости я даже пожаловалась воспитателю: «А он сказал…» Но она не обратила внимания на его проступок. Теперь я бы назвала мальчика творческой личностью, а тогда сочла хулиганом.

Когда мой внук Боря научился говорить, то нет-нет да и рифмовал слова: «Пташка – девятиэтажка!» и т. д. Начав обучение музыке, он сделал вывод: «Эти ноты – идиоты!» Я была в шоке и в восторге одновременно! Теперь-то я понимаю, что это зачатки творчества! Выходит, что мне нравились мальчики загадочные, но никакие! Как же я ошибалась! Но  тогда  творческая жилка не одобрялась, и это повлияло на мою последующую жизнь, ведь всё начинается в детстве, и наши ошибки тоже. Одно было спасение – интуиция, но в советское время так же было не  принято  ей доверять.
 
              Но нравился же мне Жорик, а он был вполне умён и деятелен. И всё-таки не вполне. Он был слишком домашним, кабинетным. Потом предметом любви я изберу другой  тип мальчика, но это уже подростковая история, а пока я  пишу о детстве.



               
                20.  Плакса

            Я так устроена, что до сих пор плачу от избытка чувств. Конечно же, меня называли плаксой. Я стыдилась слёз и скрывала, как могла: убегала, таилась. Но сёстры, а с двоюродной Валей их было четверо,видели по глазам и разоблачали меня.

            В 1953 году умер Сталин. Я тогда жила у бабушки с тётей Шурой в Братске. Тётя Шура повела меня с собою на митинг, не ходить было нельзя. И вот важно идём в скорби. На тёте Шуре чёрный кружевного плетения шарф. На митинге народу много. Один человек на трибуне кричит, а все вокруг плачут. Тётя Шура почему-то не плачет, и я, глядя на неё,  тоже держусь.

            Проходит полгода. На очередной приговор сестёр: «Плакса!», я внезапно соображаю, чем могу оправдаться. Прошло немало времени, а о Сталине  продолжают говорить. Вот я и объясняю сёстрам:
 - Я как вспомню, что Сталин умер, так сразу и плачу.
 
            Какова же реакция сестёр? Да они дружно захохотали:
 -  Вот хитрюга! Это надо ж такое придумать! Сталина приплела!

            О Сталине в ту пору уже никто не плакал, и даже хоть и пели о нём, но как-то по привычке - песни застревали на зубах.  Многие женщины грустили об уходящем в  прошлое уверенном красавце-богатыре, даже великане, как его изображали художники. А дорогой и любимый Ленин на фоне Сталина выглядел таким скромнягой, что вызывал смешанное чувство жалости и нежности. Их портреты во весь рост красовались по бокам сцены нашего нового клуба в Заярске. Зелёные с красными лампасами брюки Сталина выигрывали на фоне тёмных брюк Владимира Ильича. Зелёная с золотом фуражка Сталина выглядела, как корона в сравнении с кепочкой Ленина.
 
             Вскоре эти портреты исчезли (или Ленин  остался?), но они уже так утомили, что я  не сразу заметила их пропажу. Только что-то слегка опустело, потускнело. Может, защиты не стало? Я ведь была маленького роста и росла без отца…
 
               

                21. Словесные загадки

Эти загадки приходилось разгадывать постоянно, и не всегда удачно.
Старшая сестра Клара дала мне маленькую картинку, на которой был изображён человек:
- Это Горький, - пояснила она. Я лизнула картинку, но горечи не почувствовала:
- Нет, не горький!
Клара рассмеялась и сказала, что это марка, а на ней портрет писателя по фамилии Горький. Я запомнила.

Когда я поступила в детский сад, один мальчик спросил:
- Ты за луну, или за солнце?
Солнце я любила больше, поэтому радостно
 ответила:
- За солнце!
- За пузатого японца! - закричал  мальчик. Я не хотела никакого японца, поэтому решила снова попытать счастья:
- Нет, я за луну.
- За советскую страну! - торжественно подытожил мальчик, и такой вариант меня тоже устроил. Но причём же здесь "пузатый японец"? Не хочешь, а к тебе его приставят.Думала-думала и догадалась, что это складно: "солнце - японца"...

Бабушка, с которой я больше других проводила время, не употребляла плохих слов. В её распоряжении были два ругательства: холера и дармоед. Она рассказывала, что холера – это такая тяжёлая болезнь. Слушая, я представляла, как  бабушка  ею переболела. Дармоедами она называла маминых гостей. Других плохих слов я от неё не слышала. Её старшая дочь могла пропустить словечко, а младшая, моя мама, изредка мягко выругаться, что мне очень не нравилось.

 Мои сёстры, вращаясь среди ровесников, порой смущали грубоватостью выражений.
Как-то в разговорах о выборе профессии я решила тоже принять участие:
- А кем буду я?
- Ассенизатором! – не задумываясь, подсказала Лера.
- А кто это? Что он делает?
- Да г…чист!
Я была в шоке, и не столько от возможной перспективы, как от неожиданности услышать такое грубое слово, поясняющее непонятное  первое.  Новое слово я запомнила и за ассенизатором нашего заведения стала наблюдать. Он был неуловим,  почти незаметен. Ходил бесшумно и очень быстро, передвигаясь на одной ноге, а вместо второй была  прикреплённая к колену деревяшка. Она упиралась в землю и по причине отсутствия на нашей улице тротуара никогда не стучала. В руках этого одинокого человека была деревянная лопата, аккуратно завёрнутая в тряпочку. Он хорошо выполнял свои обязанности, и в уборных всегда было чисто, а иногда воняло хлоркой, но соседи сказали, что хлорка – это хорошо. Я зауважала его, и однажды поздоровалась, но он ничего не ответил…

    К семи годам я научилась читать. Соседи  уже знали, что я читаю, о чём сообщили дочери Клары Иосифовны Минне, приехавшей в гости из Ленинграда. Эта взрослая Минна была кудрявая и упитанная особа. Мамочка выразительно заметила: «Ну и  Минна – настоящая мина!».


Минна сидела на лавочке подле своей квартиры и обмахивалась газеткой от надоедливых насекомых. Я с любопытством  наблюдала её подчёркнутую уверенность. Наша собака Рекс была со мною. И тут кто-то напомнил Минне, что я умею читать. Она развернула газетку и предложила прочесть какое-то длинное слово вроде революции, или социализма. Я напряглась! Даже сливая буквы, я не понимала смысла слова, потому никак не смогла его произнести.
- Ну вот! А говорили, что умеешь читать! Оказывается, не умеешь! Ну-ка, Рекс, фу, пошёл-пошёл! Что ты мне хвостом прямо по физиономии! – сказала Минна, хитро взглянув на меня.

      Я озадачилась новым словом: физиономия. Что  же это такое? Рекс хвостом доставал Минну до уровня её крутого бедра, а до  лица хвостом  он не смог бы достать. «Значит, физиономия – это попа. Культурная Минна и выражается по-культурному», - подумала я.   




                22. Школьная пора. Библиотека


        В 1953 году, в семь лет, я пошла в первый класс Больше-Мамырской средней школы посёлка Заярск. Название школы было по небольшой деревне Мамырь, расположенной неподалёку, но, кроме названия,с этой деревней  наша школа ничего общего не имела.

У нас была вполне городская школа с высокообразованными и культурными  учителями. Почти все  мои интересы и увлечения, а их немало, укоренились во мне именно в этой школе.
 
            В первом классе мне было не очень интересно учиться, потому что пристально изучался «Букварь», а я уже умела читать, и «про раму», ну  совсем   неинтересно. Книжек дома не было.  Старшие сёстры выросли с книгами,  раздарили их, мне не оставив ни одной, кроме учебников по литературе, которые я начала читать в третьем классе.

           А пока я пришла записываться в школьную библиотеку. Библиотекарь – старичок. Зовут его Александр Павлович. Он любит пошутить, и я сразу ощущаю остроумие и фальшь вместе. От этого неприятно, но ещё неприятнее стеллажи с грязными, рваными и заклеенными книгами, которые были зачитанными, а значит, интересными книгами, но их вид отталкивал. В ящике с «лапшой» я увидела новые, красивые, но разрешили взять одну синюю, с котиком. Это был «Усатый-полосатый» Маршака.
 
Прочла очень быстро, пришла менять на следующий день. Но Александр Павлович был так навязчив и утомителен и  пресекал все мои попытки выбрать книжку потолще и попривлекательнее, что   я потеряла интерес к библиотеке  на несколько лет.
 

               
                23. « Мама! Папа!»

         Кажется, я училась в первом классе, но, возможно, ещё ходила в детский сад.  Была осенняя  ночь,  котик Дымчик, как всегда, улёгся к моей голове - так мы и спали вместе. Вдруг я проснулась от криков сестры: «Мама! Папа!» - очень громко  кричала Лера  на кухне, там была её кровать и горел свет. Я поначалу обрадовалась, подумав, что неожиданно приехал её отец, о котором было много разговоров, поэтому я тоже  ждала его. Но почему через окно, а не через дверь?

         Мама резко вскочила и с угрожающим криком ринулась на кухню. Тогда я поняла, что случилось какое-то несчастье. Мама с Лерой кричали вместе, и хотя было очень страшно, я поднялась с постели и заглянула на кухню. Что-то происходило с окном. Кто-то с улицы с криком давил на внутренний фанерный ставень. Форточка была разбита, (утром я видела окровавленные стёкла).  Мама с Лерой давили на ставень изнутри и так удерживали его. В окно врывались какие-то животные крики, среди которых я расслышала: «Спасите!» Все мои мысли перемешались. Тот человек, а это был человек, если он говорил и хотел сломать ставень, пытается ворваться в наш дом. И он же просит о помощи?…

          Мама стала кричать соседям. Шкловские молчали, видимо, спали очень крепко, а Гулисов стал громко пугать разбойника и позвонил в милицию – у него был домашний телефон.

          Крики стихли, к нам в дверь уже стучал Гулисов. Мама вышла в сени, я за нею. Её трясло, сосед успокаивал. Вдруг мамочка заметила, что она не одета! Она смутилась, наскоро попрощалась, мы заперли дверь и легли спать.

          Вечером, после работы, мама рассказывала нам начало и продолжение этой истории. Оказывается, один полусвободный заключённый шёл ночью по железной дороге. Его кто-то ударил ножом.  Он увидел свет в окне нашей квартиры и побежал на этот свет за помощью. От ранения он был не в себе, мог бы постучать и объяснить ситуацию через дверь, а он ринулся в окно, не  видя с улицы ставня.

          Милиция повезла его в больницу ОЛПа, где ему спасли жизнь. Нас тоже называли его спасителями. Ведь если бы мы не вызвали милицию,  он бы истёк кровью и умер.


                24.  Соседи


          В нашем дворе проживали несколько интересных семей. У Никифоровых-Нестеренко, конечно же, были книги, но Аля Никифорова была старше меня, и  наши интересы в чтении не очень совпадали.  Аля активно руководила моим развитием, а ещё больше влияла  личным примером.

         Однажды она организовала у нас дома встречу Нового, 1954, года. Несколько ребятишек без пяти двенадцать выстроились перед репродуктором  со стаканами в руках. Что в стаканах? Вода или чай. Мы выслушали поздравление, громко стукнулись стаканами и стоя слушали Гимн Советского Союза. Это очень впечаталось в память. Аля устраивала нам громкие читки.  «Зимовьё на Студёной» Мамина-Сибиряка, его же «Серая шейка»,  «Дети подземелья» Короленко.  Мне было невероятно трудно сдерживать слёзы при чтении этих трагических историй, но без них я была бы другая. Я благодарна этой сильной интересной девочке. На её попечении были четыре младших брата, а она тянулась ко мне и тянула меня.

               В первом классе я подружилась с Соней Грачёвой, она была младше меня и жила в первом доме нашего околотка. Моя мама настороженно отнеслась к моему знакомству с этой семьёй, ей почему-то не нравился папаша Грачёв,  усатый брюнет, ходивший в военной форме чёрного цвета, напоминавшей немецких фашистов, и я решила, что именно в этом причина её неприязни. Тогда я не знала, что это форма офицеров НКВД.  Удивительно, что ему тогда повышали звания, и он был очень горд и званием,  и формой.

Сонина мама по (фамилии Германова) казалась (а может, и была на самом деле?) аристократкой. Во-первых, она не работала, во-вторых, принимала гостей в атласном халате, а в-третьих, подавала на праздничный  стол множество невиданных закусок. Именно у них я впервые попробовала крабы. Германова не чуралась книг и поощряла мой интерес к красивым изданиям. Но самым удивительным в этом доме были настоящие, прямо на ёлке горящие свечи! День рождения Сони совпадал с новогодними праздниками. На сохранившемся фото мы сидим за столом, уставленным яствами. Сонина мама нас активно угощает:
 - Жорик, кушай крабы. Твоя бабушка сказала, что ты очень любишь крабы.

           Я тоже пробую крабы. Они не очень-то, но их любит Жорик, а я люблю Жорика, значит, я должна полюбить крабы, думаю я про себя и смотрю с восторгом, но с опаской на свечи, горящие на ёлке. Но Сонина мама бдительна тоже: она постоянно поправляет свечи. Каково-то было ей! И готовить, и угощать, и  поддерживать беседу, и за  свечами наблюдать! Я стараюсь усвоить этот стиль и ритм для последующей жизни. Но кто знает, может, в наше отсутствие сюда приходили слуги? Всё бывает в жизни, а особенно тогда, когда начальникам и офицерам ГУЛАГа было положено многое в дар,  а среди даров и рабочая сила…



                25.  Жорик


           Жорик Марголин жил во втором доме, а я в третьем. После подготовки уроков я шла на занятия к Жорику. Почему-то он жил без родителей и не ходил в школу. Его обучал дедушка. Через год Жорик сдаст экзамены и поступит во второй класс ленинградской школы. А сейчас меня подробно расспрашивают, что проходили в первом классе.

Потом мы садимся за игры. Помню, что играли в лото. Это, как сказала его бабушка, развивает внимание. Но больше мне нравилось детское лото, в котором картинки делились надвое, и надо было подбирать пару или искать дубликат картинки на розданных картах. Эта игра называлась «Сила». Я бы назвала её «Тяга». Для лошади надо было найти повозку или седока и т. д…  Я думаю, что это старинная игра. Но были и новые.

«Буратино» с кубиком и фишками меня так заинтересовал, что Марголины вручили мне для чтения  большую книгу с картинками про Буратино и всех его друзей. Вторая книга оказалась ещё интереснее, но сложнее. В ней были трудные имена. Это известные  «Путешествия Гулливера». Я спотыкалась на именах и потому читала долго. По этой причине бабушка Жорика перестала давать мне книги, а зря. Я очень дорожила их книгами.  Может, не случайно я стала библиотекарем детских и школьных библиотек.

            Живший рядом с Марголиным мой одноклассник Игорь однажды сказал:
 - Ты всё с Жориком да с Жориком, а все соседи уже говорят про вас:  муж и жена.
            Меня это ужасно смутило, и я решила больше к Жорику не ходить. Вероятно, никто так не говорил и не думал, а Игорь всё сочинил. Его, Игоря, любили дамы постарше, а мне он никогда не нравился. Пожалуй, его задевало моё равнодушие, и он время от времени напоминал о себе какой-нибудь пакостью. Однажды на пионерском сборе Игорь доложил всему классу, что весь двор ополчён на меня за игру в поликлинику, когда я «лечила» соседских детей, перемазав их йодом и зелёнкой. В другой раз он подговорил маленького Генку сказать мне неслыханную непристойность и ухмылялся, заметив мой шок. Я была популярна в своём дворе. Творческая активность не давала мне покоя. Мне хотелось объединить малышей нашего двора и вдохновить их на большие дела. Я организовывала концерты и получила от взрослых прозвище-звание «Наш режиссёр». Это  не давало покоя Игорю. Но об этом после, а пока я в первом классе.



                26.   Красные чернила

            Итак, я учусь писать чернилами деревянной ручкой со вставочкой – металлическим пером № 11. Надо писать  «с нажимом» и не на одну, как пишут теперь, а на две клеточки в высоту. Надо писать красиво, а это очень трудно. Учительница Елизавета Васильевна Червинская спокойно улыбается нам, но поблажек не делает. Каждый день проверяет тетради и ставит красными чернилами оценки. Она выводит их очень красиво, с нажимом. Я дома играю в школу. Красных чернил  нет. Как хочется красных чернил! Однажды я делюсь этой сокровенной мечтой с соседкой по парте Олей Горюновой. Она же в ответ так просто:
 - А у нас есть.  Приходи с бутылочкой, я тебе отолью.

             Какое счастье! У меня будут красные чернила, и я буду ставить оценки своим воображаемым ученикам в их маленьких тетрадках! В февральский день я иду к Горюновым на Набережную. Они проживают в большом двухквартирном доме  за забором.

Сначала меня поражают пространства их жилья, несколько отдельных  комнат (у нас была всего одна комната и кухня), мебель, ковры и зеркала, но более всего -  растения  разной величины и разных видов. Оля ведёт меня из своей комнаты в комнату старшего брата. Это веранда, здесь прохладно. Смотрю большую коллекцию марок Олиного брата Олега, он учится в десятом классе. Я напоминаю Оле про чернила. Она берёт пол-литровую бутылку, полную чернил, и ведёт меня в ванную, где размещается большая белая ванна с водой, а в воде плавает свежевыстиранное бельё.

  Взяв в левую руку мой пузырёк, Оля  начинает переливать чернила из большой бутылки прямо над  бельём. И вдруг чернила льются мимо и бельё окрашивается в розовый цвет! Я в ужасе: что мы натворили!  «Ничего страшного», - говорит Оля и вынимает пробку из ванны. На моих глазах вода вытекает вся! «Что же теперь будет?» - со страхом думаю я. Но Оле подвластно всё! Теперь она включает кран с водой, который я не сразу заметила. И, представьте, чистая вода,журча, заполняет ванну. «Оля! Ты что там делаешь?» -  издалека кричит мама. «Ничего! Воду включаю!» - кричит она в ответ. Я была потрясена от этих впервые увиденных чудес!
 
           Дома взахлёб, стараясь по порядку, рассказываю маме, где я была и что видела. В своём рассказе я перехожу на необыкновенные цветы, растущие у Горюновых. «Так ты попроси отростки». «А дадут?» «А ты спроси, может, и дадут». И дали! И у нас росли олеандр и роза, бегония и клён абутилон – они так украшали наше небогатое жилище!


               
                27.  Свет

  Трудно поверить, что первые годы своей жизни, а это почти четыре года, я прожила  при свете солнца и  керосиновой лампы. Ни о каком электричестве не было речи, никто из невыезжавших братчан не знал, что это такое. Я так свыклась с керосиновой лампой, что не замечала её, а когда переехали в Заярск, то не заметила электричества – с ним для меня органично связалась жизнь на новом месте. Появилась новая фраза: «Выключите свет!». В сумерки, незаметно для меня, свет включался. Я быстро привыкла к новому освещению, и уже казалось, что так было всегда.

 Каждой весною меня привозили на поезде к бабушке в Братск. Тогда ещё не было моста через Ангару, и значит, мы доезжали до станции,  расположенной не в самом старом  Братске, а напротив – на противоположном берегу. В этом месте Ангара была особенно широка, так как в неё впадала речка Ока.  Многочисленные острова здесь были невелики и  не нарушали перспективы ангарского русла. Так, по льду, мы перебирались в Братск к вечеру.

 И вот теперь, впитывая мягкий свет керосиновой лампы, я почувствовала, как  во второй раз  (после красной лилии) затрепетала моя душа!

 Потрескивание огня русской печи перекликалось  с язычком живого пламени высокой настольной лампы, и трудно было выбрать очаг: печь или лампа? Я выбрала лампу. Можно  прибавлять  её яркость и наблюдать, как при этом на стенах и на потолке чётко вырисовываются наши тени,  как движется их  хоровод. Но недолго. Бабушка и тётя Шура тут же убавляли пламя, экономя керосин.

 После ужина и чая начинались рассказы.  О корове, которая  уже отелилась, и в доме  есть для меня молоко. О подросшей из семечка  яблоне: летом её решили высадить в огород. О курах, которые уже несутся, и завтра мне сварят яичко. О собаке по имени Мальчик.  Мальчик спрятал кость, когда тётя Шура наблюдала за ним, а потом она перепряталаа эту кость  и снова наблюдала, как пёс  ищет свой клад.
 
 Спрашивали и меня о жизни  в Заярске. Я что-то рассказывала,  но не помню, что. Мне задавали вопросы с подвохом, а я, не догадываясь об этом, всех выдавала, и наша заярская жизнь становилась известна без прикрас. Возможно, я говорила, что  теперь не стану есть говядину, потому  как точно знаю, что это мясо зарезанной коровы, о которой я долго плакала, и не ела суп, хотя  мама говорила, что суп  из свинины. Своего скота у нас  в Заярске не было, я слышала об этом событии от соседей. Потом шли разговоры о разных жителях Братска, о моих подружках. Раин братик умер от скарлатины,  и теперь его нет. Чтобы не плакать, я старалась об этом не думать.
 
 Ставни на окнах были давно закрыты, но сквозь щели проникали и скользили по комнате лучи горящих фар  почтовой машины. Значит, пришёл поезд из Тайшета, и на машине везут почту. Окно, выходившее во двор, ставнями  не закрывалось. На его стекле, как в зеркале, я видела свой силуэт, а сквозь него - крыльцо, слабо освещённое керосиновой лампой. Затем я нащупывала глазом тёмный огород и простирающуюся кромешную тьму над рекою. Далеко и тревожно лаяли собаки. Но здесь, в доме,  около печки и лампы,  в такой родной обстановке, я чувствовала себя в безопасности.

 Клонило ко сну. Руками я водила по кессонной стене-перегородке – эта объёмная и крепкая стена тоже давала защиту и стабильность. Я засыпала…
 Уже построили мост, и поезд стал приходить на левый берег, к самому Братску на станцию Мостовая. От станции днём мы долго  шли пешком, а вечером просились на почтовую машину. И вот я у бабушки!
- Ты ничего не замечаешь? – спрашивает тётя Шура.
- Нет,- с недоумением отвечаю я, оглядываясь по сторонам.
- А ты посмотри на потолок.

Смотрю и вижу на потолке тусклую электрическую лампочку. Она так слабо освещает комнату, что, по сравнению с Заярском, трудно назвать её свет электрическим. От меня ждут восторгов, а я молча киваю: вижу. Потом спрашиваю:
- А где керосиновая лампа?
- А мы убрали её. Теперь не надо покупать керосин.

Так старый Братск утратил для меня половину своего очарования.         


               
                28.  «Медицинские» игры    

             Я не стала врачом, хотя к этому, казалось,  были все предпосылки.  Мамина сестра, наша тётя Шура, работала фельдшером. На одном её примере делались выводы, как значимы в обществе роль медицины  и фигура медика. В детском саду, а потом и в школе - постоянные медосмотры. Но рыбий жир, который вливала в нас медсестра детсада, был для меня настоящей пыткой.  Глядя на убывающую бутыль, я прикидывала, когда закончатся эти пытки.  Кто-то из детей посоветовал мне заглянуть в угол кабинета заведующей. И что же? Я увидела новую огромную бутыль этого тошнотворного «напитка»! Вот в этом причина, почему я всё-таки не стала врачом: насилие! Но была ещё одна причина: моя мнительность. В шестом классе, слушая лекции медсестры Григорьевой, я с избытком представляла и ощущала все озвученные процессы в человеческом организме, и все признаки заболеваний находила у себя…  А помогать людям мне нравилось.

              Авторитет врача был особенно велик в провинции, повсюду о них шли разговоры - о хороших врачах, разумеется.  Мамочку они спасли от смерти, хотя она продолжала жаловаться на сердце. Потом ссыльная латышка, мать красавицы Мильды, показала моей маме таблетки сердечками – эта форма говорит, что они «от сердца». Моя старшая сестра Клара жила тогда у отца в Риге, и она прислала маме эти таблетки, которые уменьшили частоту её  сердечных приступов.

               В разговорах маминых заказчиц  или в поликлинике, ожидая приёма врача, я без конца слышала две фамилии: Смирнов и Зацепин. Это были два бога в нашем посёлке Заярске. Я внимательно прислушивалась и сделала выводы, что Смирнов – это хирург, а Зацепин – дамский доктор. Как я поняла, их основная работа проходила в ОЛПе. ОЛП – это отдельный лагерный пункт. Там находилась больница, куда укладывали больных на операции, и там нашей маме сделали укол в сердце. Работали там лучшие врачи. Как они попали в такую глушь? Возможно, что в связи с «делом врачей» 1949-го года.
 
  На прогулке в детском саду я организовала детей в игру «Смирнов и Зацепин» и была координатором  этой игры. Назначив двух умных красивых мальчиков «докторами», присвоив им имена местных светил, я ставила «диагноз» и отправляла соответственно всю старшую группу к Смирнову или к Зацепину. Все суетились, все носились по   двору сада, все хотели попасть к тому или к другому – кому кто нравился, а я распоряжалась, к кому им надо. Ни о какой гинекологии речь, конечно же, не шла. Просто женщины и, следовательно, девочки, «предпочитали» Зацепила. Да и я лучше знала, к кому им идти, хотя мальчики-врачи никакого лечения не проводили – не умели и даже не пытались. Это  была просто подвижная игра.

            Однажды летом, оказавшись в Братске у бабушки, я организовала игру в  «Ренген»,  (как слышала от тёти Шуры, так и говорила). Приходя уставшая с работы, тётя Шура без конца жаловалась на постоянные шумные очереди на рентген. Люди спорили, кто за кем, кричали и мешали работать.  Я усвоила, что «ренген» так необходим людям, что они готовы ночь не спать, караулить очередь (а ведь они приезжали в поликлинику Братска из отдалённых деревень), и потому имели право кричать и толкаться.

           Как-то собрались в нашем дворе подружки. Хотелось интересной игры. Мы были на сеновале - здесь я могу хозяйничать, и пахнет хорошо, хотя нового сена ещё не завезли. А внизу живёт корова, но сейчас она на выпасе.

 - Давайте играть в ренген. Вставайте в очередь. Спрашивайте, кто за кем. Ну что вы так тихо стоите? Надо шуметь и толкаться! – и я показала, как. Для этого я с силой сдвинула очередь, и одна девочка, по имени Тамара, упала с сеновала вниз на грязную коровью площадку!

Все затихли от ужаса! Тамара ушиблась, испугалась и заплакала. Я тоже готова была плакать: очень жаль подружку, но необходимо действовать! Я сбежала по лестнице вниз, погладила Тамаре спину – она показала на ушиб. Быстро принесла ковш воды, смыла с неё следы навоза. Тамара всхлипывала. Игра закончилась.

Страшная мысль не давала мне и Тамаре покоя: вдруг вырастет горб?!  Отец Тамары был начальником милиции, что ставило моё будущее в полный тупик. Мои домашние не совсем поняли, что произошло. Ну, упала девочка случайно, но ведь не кричала, значит, всё нормально. Я не посвещала их в подробности, решив подождать диагноза.

На следующий день Тамара с радостью сообщила, что горб расти не будет – так сказала её мама.  Вздохнув свободно, я завела патефон. Бунчиков с Нечаевым пели  легко и жизнеутверждающе. Мы с Тамарой продолжали дружить. 

               
                29.  Свобода 

             Уже в первом классе я ощутила на себе много обязательств и гораздо меньше свободы, но поначалу я не сознавала этого, а что-то временами тяготило меня. Я понимала, что теперь я школьница, и всё-таки психологическое  различие моих ощущений до школы и теперь  было мне непонятно, вызывало беспокойство.

Вы скажете, что всё это нормально, и я соглашусь с вами, но я так устроена, что, пока не осознаю какое-либо явление, не успокоюсь. Так было с экскурсией, и так вышло с несвободой. Может, это жестоко по отношению к самой себе, может, это вообще проявление болезни, но уже в детстве я начала проводить над собою эксперименты, к сожалению,  вовлекая в них других, не подозревающих о моих намерениях, людей. Потом они, естественно, возмущаются моей бесчувственностью и не догадываются, что жестока я прежде всего к себе самой, а за них страдаю вдвойне. Но ближе к делу.

            Как обычно, летом меня привезли к бабушке. Поили молоком, кормили овощами, яйцами и творогом со сметаной. Я познакомилась с местной детворой, качалась во дворе на качелях, не читала, да и книг в доме не было. Я запоминала новые для меня слова, которые успела позабыть: «куды?» и ответ: «на кудыкину гору». А ещё: « ты по чё пошёл?»

            Однажды в ворота постучала соседка, а дома я была одна. Она недолго объясняла цель прихода:
 - Там сидит мой мужик во дворе. Я хочу посмотреть, что он делает.
 
            Я  очень удивилась, только и поняв, что мужик не в нашем дворе. Но как же она его увидит у нас? А она подошла к заплоту, (так называли забор) и прилипла к нему. Я подошла тоже и, как на ладони, увидела в соседнем дворе двух пьющих мужиков. Соседка не уходила, шепнув, что ей надо их послушать. Мне тоже стало любопытно, что же такого необычного они скажут.

Мужик слева вёл беседу, а справа поддакивал, кивая. Смуглый заросший «левый» говорил громко, перемежая речь нехорошими словами. Он выражал свои чувства возмущения почти как моя бабушка, но разница была видна. Это был очень сильный человек! Он ничего не боялся. Он был свободен! Но это я поняла потом, а сейчас так же приклеилась к забору. Наконец, он произнёс самое смачное ругательство. Я ощутила в нём наивысшую степень свободы и отлипла от забора.

Вскоре женщина ушла. У меня было такое волнение, будто я побывала в театре, испытав настоящее потрясение. Возможно и потому, что в нашей семье  мужчин не было.

           К концу лета я вернулась домой. Меня потянуло в старый двор – там жила моя одноклассница, ещё одна  Тамара. Или мы встретились в книжном магазине, покупая перед школой учебники. В старом дворе я ощутила свою прежнюю свободу – вне школы и даже вне детсада. Мне захотелось вернуть и закрепить это чувство. Дома была Тамарина мама. Мы ушли во дворик, а потом в их сарай, где были дрова, старые игрушки и где   можно  было общаться свободно. Но мне и этого было мало. Я наскоро сымпровизировала столик, велела Тамаре принести  стаканы с  водой. Мы чокнулись, и я, как тот свободный мужик, свободно выругалась!.. Наступила тишина. Раздался голос:
 - Тамара! Что там происходит?
 - Это не я! – пискнула Тамара.

 А я ушла домой. Смешанные чувства одолевали меня. Чувство удовлетворения с чувством стыда и разочарования. Я училась видеть себя со стороны, и мне совсем не понравилась я в новом амплуа - в роли мужчины.
 
           Через несколько дней моя мама сказала:
  - Я слышала от людей,  что ты материлась. Чтобы этого больше не было! -  Так и вышло. С той поры я никогда  не произнесла нехорошего слова. Но, может, и жизнь меня берегла? А чувство свободы я стараюсь сохранять другими способами.



                30.  Смешно

Часто вспоминаю бабушку, её поговорки, её словечки. Из грубых слов  было привычное «холера» Так ругали меня, курицу, петуха, соседей, даже тальник, который неожиданно пророс в заборе.

           Смеяться было не принято и редко позволялось. Когда сёстры начинали хохотать, бабушка ворчала:
 - Ну, смех без причины! Что ни дурно, то потешно!

           Я тоже любила посмеяться. Ведь смех даёт разрядку, снимает напряжение и даже страх. Я так порой смеялась, что запрокидывала голову, за что сразу от матери получала  тычка.

            Девчонки и мальчишки рассказывали анекдоты. Я воспринимала их как реальные истории, не  понимая их смысла. Все смеются,  значит, смешно. Большинство анекдотов про армян и про евреев. Я долго думаю, почему про них. Это потом узнаю, что сами евреи и сочиняют анекдоты, а тогда я поняла, что их за что-то осмеивают. Но не понимала, за что. Решила спросить у сестёр, но они всегда смеются надо мною. Как бы спросить так, чтобы поосторожнее? Вот я и говорю:
 - Еврей и армянин – это смешно. - В ответ воцаряется подозрительная тишина, которая в привычном галдеже пугает. И гроза разразилась!
 -  Мама! Ты слышала, что она сказала?!

             Я опять повторила. У мамы строчит машинка, и она не слышит нас. Сёстры подбегают к ней и наперебой повторяют мои слова. Мама не сердито, но очень строго, повернувшись ко мне:
 - Не смей говорить такое! Чтобы я больше этого не слышала!..

            Материнское слово имеет силу. Я усвоила урок, хотя на свой вопрос не получила ответа. Через несколько лет я узнаю, что отец моих сестёр еврей, что я ношу общую с ними фамилию. Потом все выйдут замуж и возьмут новые фамилии, а я оставлю. Оставлю по разным причинам эту привычную, как имя, но чужую по крови фамилию, и по  сути, это мой псевдоним.


          
                31. Голубая чашка

           - Выпью-ка я стаканчик чаю, - по старой привычке говорила мамочка, когда мы уже сто лет пили из чашек. И вспомнился случай из далёкого детства.

            В те времена мы жили столь скудно, что в доме не было ни одной  чайной чашки. Пили из стаканов. В войну и после войны, за редким исключением, так жили все. Моя средняя из сестёр Тамара училась в иркутском техникуме. Она-то знала, какой подарок нужен маме. Ей нужна была фарфоровая чашка!  Сестра копила деньги, отказывая себе в необходимом. И вот чашка куплена в Иркутске, привезена на пароходе в Заярск и вручена мамочке!

            Все оценили этот прекрасный подарок! Тонкий фарфор нежно-голубого цвета с позолотой. Тамара и мне привезла подарок. Это был кукольный чайно-кофейный сервиз из розовой пластмассы. Из него я поила  кукол, а сама смотрела на мамину чашку - она не давала мне покоя. Так навсегда я полюбила фарфор. Когда мама была на работе, я пила чай из её чашки, но довольно скоро не удержала и разбила.
 
 - Ну вот, - сказала, придя с работы, мама. -  Надолго собаке блин! -  Обычно так грубо говорила бабушка, но мама иногда повторяла её слова. Я горько плакала. Но история имела продолжение.
 
          Сестра долго не могла успокоиться, и когда я в очередной раз наливала чай куклам, она спросила:
 - Где тут у тебя чашечка? – Я показала.
 - Так вот тебе! – и каблуком раздавила её!

          Я ничего не ответила, только заплакала. Было понятно,  что это отчаянная месть за моё преступление. И не только месть, но и горькая обида.
          С этого времени Тамара решила  взяться за моё воспитание всерьёз.



                32.  Месть

         - Сейчас, - однажды сообщила Тамара, - я приготовлю тебе яичницу. Ты же любишь яички?

         Она достала яичный порошок, привезённый  из Иркутска, развела его водой, вылила на сковородку. Я смотрела, как эта «яичница» превратилась в блин. Тамара переложила его на тарелку и придвинула ко мне:
 - Ешь!
 Я попробовала:
 - Невкусно! Я не хочу.
 - А ты ешь!
 - Нет, не буду.
 - Я тебя никуда не выпущу, пока не съешь!

          Я не ожидала от сестры такого насилия, стала выбираться из-за стола. Чем кончилось? Скорее, моими слезами и даже криком. Но я не съела: это была не яичница.
 
          К концу лета мне удалось взять реванш, и даже дважды. Как-то все ели арбуз, и Тамара решила, что доедать остатки она имеет полное право, хотя я так не считала, но помалкивала. Она доела арбуз, выпила остатки сока и убежала по своим делам. В арбузную чашку я быстро налила воды из умывальника и села читать. Вернувшись, сестра вскрикнула от радости - столько накопилось арбузного соку! – и жадно проглотила сок, то есть воду.
 - Что-то не сладко, - разочарованно подвела она итог.
 - А я воды из умывальника налила.
 - Тьфу! - Сказала она.

          Временами, гуляя по нашим дворам, я натыкалась на стихийную помойку. Там встречались интересные вещи. Помойку регулярно убирали, она не была узаконена, поэтому на ней всегда валялось всё чистое и свежее. Я находила здесь красивые коробочки, бутылочки из-под духов и коньяка, которого в нашем доме отродясь не водилось, и однажды – орехи! Они были без скорлупы,  я таких  не видела и не пробовала. Их обжаривали,  на этот раз подожгли и  выкинули. А тут я, и сразу их сцапала! Принесла домой спокойно полакомиться, но вижу Тамару и решаю поделиться:
 - Орехов хочешь?
 - Хочу! Вкусные. А ты  где их   взяла?
 - Да на помойке!

           И сестра плевалась и смеялась попеременно, а вечером жаловалась:
 - Надо же! Напоила из умывальника, накормила с помойки! - Но не сердилась. В случае с орехами я не собиралась мстить, но так сошлось.
 
 Вспоминаю эту историю с чувством лёгкого сожаления. Лёгкого  потому, что забавно было. Смеялись все.   С  сожалением потому, что я не люблю мстить, даже если очень обижаюсь и злюсь. Потому мне стыдно, что я мстила сестре.

               
               
                33.  Калоши

              Будучи первоклассницей и возвращаясь из школы после километрового пути, я доставала ключ из портфеля, но, пока отпирала на морозе висячий замок, делала в штанишки. Очень расстроенная, я входила в дом, раздевалась и начинала стирать мокрое бельё под умывальником, потом сушить у печки.
             Наступила весна. Мама купила мне кожаные зелёные ботиночки, а на них надевались чёрные резиновые калоши с малиновой байковой подкладкой. Я была счастлива: красиво, сухо и тепло! Но по причине моего авантюрного характера этот рай под моими ногами начал разрушаться.

            Я бродила по лужам со страстной настойчивостью. Зов ли природы, страх ли воды, который та же природа толкала меня преодолеть, но я опять не просыхала. Вода в лужах сменялась густеющей чёрной грязью. Мои ноги увязали в ней, и я, стремясь сохранить равновесие, чтобы выбраться и при этом не упасть, вытягивала ногу в ботинке из чернозёмной каши, оставляя в ней калошу, на глазах заполнявшуюся грязью. Не удержав равновесия, следом я ступала туда же   чистым ботинком.

            Выбравшись на сушу, я начинала «исправлять ошибку». Сначала выливала грязь из калоши, потом очищала палочкой ботинок, пыталась вдеть его в калошу, но не получалось, да и пора было идти домой. Пока не пришла с работы мама, надо «замести следы». Под умывальником я мыла обувь, долго вытирая её носовым платком, стирала платок и всё сушила.

            И зачем я испытывала такие муки?   Приобретала жизненный опыт. Такой опыт тоже нужен, и он пригодился мне в воспитании  детей. Не запрещайте детям шлёпать по лужам, но приучайте их к самостоятельности!



                34.  Цыпки

             Бродя по лужам, я студила и  мочила не только ноги, но и руки. На руках образовались цыпки. Почему цыпки? Может, это медицинский термин? В моём понимании это как-то не связывалось с курами и безобидными цыплятами. Мама ругала меня за цыпки, то есть обветренные руки с огрубевшей кожей и даже с кожаной коркой. Руки были некрасивы и, когда лопалась кожа,  они кровоточили и болели.

             Однажды мама продемонстрировала, как избавиться от цыпок. Она налила горячей воды в таз, положила туда кусок мыла и велела опустить в раствор руки. Было больно, потом приятно и даже радостно: цыпок не будет! Промокнув руки полотенцем, она смазала их вазелином. Руки горели! Я терпела, но слёзы капали. Я знала мамин ответ: «Не бродись!»

             Но я бродила и бродилась, а цыпки скрывала, мазала руки насухо – так было не больно, но неэффективно.

             Как-то  в школе был неожиданный медосмотр. И вот я без формы, сгорая от стыда за цыпки, подхожу к врачу, а она начинает гладить меня по рукам, приговаривая:

 -  Ах, какие милые девочки! Ну, какие милые ручки! – «Она смеётся надо мною!» - думаю. Она же продолжала млеть. Да что же это было на самом-то деле?!



                35.  Всего один день

Все мои родные были строгими и  с того времени, как я пошла в школу, строгали меня без конца, пока не заметили, что их старания удались, и я выучилась  многому и даже большему, чем они планировали. (А заметят они это очень нескоро). Но я-то их строгость воспринимала иначе: мне не хватало тепла и любви.   Их равнодушие я научилась использовать себе во благо, думая, что вот так будет лучше   для всех, когда каждый сам по себе. Из этого следует вывод, что настоящей близости у нас не сложилось, хотя мне этого очень хотелось. Но любовь к родным как пришла с рождением, так и осталась, и ей даже смерть  не помеха.

Когда я подросла, то болела нечасто, а болезнь воспринимала как отдых и наслаждалась мамочкиным присутствием и участием. Но всего один день мама позволяла себе ухаживать за мною, ведь  больничных по уходу за детьми тогда не давали.   Отчаиваясь, что с пропуском даже одного дня   дадут денег меньше, она сетовала, что я не слушаюсь  и брожу по лужам. Но я была так счастлива, что моя мамочка со мною!  Потому старалась не обращать внимания на её воркотню.

Я была всё-таки закалённым ребёнком и никогда не носила носков, а в резиновые сапоги мама научила меня накручивать  фланелевые портянки. У меня не было шарфа – в школу и на прогулку всегда с голой шеей, и было тепло. Но внезапный жар валил меня с ног. Это случалось после уроков, и вечером мне ставились компрессы, а ночь проходила в бреду.

         У мамы была перина в оранжевую полоску, и все любили на ней понежиться. И вот в первую ночь болезни я ощущала, как эта перина в виде скрученного огромного валика начинала надвигаться на меня и душить. Меня тошнило, я задыхалась, кашляла. Мамочка прикладывала своё прохладное чуткое ухо к моей груди, а потом к спине и слушала, нет ли хрипов и бульканья, то есть воспаления лёгких.
 
     Жар спадал, валик исчезал, я засыпала, положив руки под подушку, а утром просыпалась счастливая. Сегодня мама не пойдёт на работу, а возле кровати, на табуретке в пол-литровой баночке, меня ждал прозрачный яблочный компот, который я очень любила, но получала только во время болезни. Это был самый дешёвый компот, но очень вкусный и такой полезный, что я быстро поправлялась. 
    


            
 
                Часть 2.


                ОТРОЧЕСТВО
               

                1.  Пётр Иванович

              Вообще-то я называла его дядей Петей. Он появился в нашей с сестрой  жизни очень кстати. Он открыл для нас совсем другую сторону бытия, вовсе не бытовую её часть, которую мы уже неплохо знали, а сторону, о которой смутно догадывались, но не ведали, как же прикоснуться к ней.  Это  -  Искусство! К сожалению, наша мама не очень ценила так нужное нам искусство. Хотя она считала, что я уродилась в неё, что она тоже рисовала и  сочиняла стихи, любила протяжно сказать: «Что это – искуусство!?»

              Пётр Иванович стал нашим отчимом. Я лично не замечала никаких нежных чувств между ним и мамой. Ну, живёт у нас, хочет меня удочерить, даже дать свою фамилию, и я буду Ермаковой. А зачем мне его фамилия? В классе уже есть одна Ермакова.

              Пётр Иванович отбывал срок,  он освободился и теперь  работает в клубе музыкантом. Ещё он фотограф, делает фотомонтажи об экономических достижениях нашей страны. А ещё он художник. По-настоящему грунтуя холст, он пишет масляными красками большие картины, а маленькие - на срезах берёзового дерева.  Большой пейзаж дядя Петя пишет с открытки, а маленькие, тёплые и очень милые, придумывает сам.
                Я попросила его записать меня в хореографический кружок. Мои одноклассницы ко второму классу уже красиво танцевали, а я, запыхавшись под тра-ля-ля,  носилась, кружась по комнате, воображая, что я тоже танцую, но падала в изнеможении.

              И вот дядя Петя привёл меня на кружок, и за одно это я уже благодарна ему всю жизнь. Каждое занятие начиналось со станка – как у настоящих балерин. Мы держались за длинную отполированную палку, прикреплённую к стене в фойе клуба, и   в разных позициях делали под музыку плие и батманы, испытывая удовольствие и от музыки и от движений. Потом разучивали танцы.

Моя подруга Лариса – солистка, или прима. Она исполняет  танец Красной Шапочки. А я участвую в групповых танцах. Мы танцуем медленный и красивый  «Вальс Цветов», а ещё  весёлую польку бабочек.                Музыку для нашего балета пишет Пётр Иванович Ермаков, и дома вся наша комната завалена его нотами. Он пишет пером рондо чёрной тушью  по белой нотной бумаге. Я тоже хочу записать молдавский танец. Он мне очень нравится, но порой  забываю, как он звучит и поётся, так как я его исполняю сама  «на языке».  Беру обыкновенный тетрадный лист, пишу название, но нот я не знаю. Тогда решаю делать запись с помощью слога «ля» и знака ударения. Написала и спрятала, чтобы не нашли и не смеялись. Через пару дней не могу вспомнить желанную музыку! Да я же её записала! Вот сейчас и прочту. Но смогла прочесть только «ля-ля-ля-ля-ля…»  Я была страшно разочарована! К тому же моя счастливая рисующая в тот момент сестра с улыбкой (и не без ехидства) сказала:
 -  Видели мы твои «ноты»! Ох, и посмеялись же мы с Петром Иванычем!
             Пётр Иванович был саксофонист, но, за неимением инструмента, играл в клубном оркестре на трубе, он же и руководил этим оркестром.

             Иногда к дяде Пете приходили гости. Это были артисты и музыканты.

Они освобождались из заключения и какое-то время даже жили у нас. Помню, как один из них, по имени Генрих, отвечал на мой вопрос: «Что такое гигиена?»
 - Вот посмотри, у тебя на столике свалены игрушки, но они чистые. Ты их моешь, на них нет пыли. Вот это и есть гигиена.

             Жена Генриха Мария рассказывала мне, как она хотела пианино, как  в семье продали корову, чтобы его купить, но в этот момент началась война. Однажды пришёл в гости невысокий средних лет человек. С Петром Ивановичем  они пили очень крепкий чай и всё время говорили о музыке. Чтобы передать мелодию, они, ну прямо как я, тра-ля-лякали каждый на свой манер, и гость очень хвалил хозяина: «Как ты ловко напеваешь!»

              Кажется, именно этот гость научил меня музыкальному способу запоминания русского алфавита. Надо петь алфавит на грузинскую мелодию «Сулико»: А, бэ, вэ, гэ, дэ, е, жэ, зэ! И, кэ, лэ, мэ, нэ о, пэ, рэ!   Сэ, тэ, у, фэ, хэ, цэ, ча, ша, ща! Твёрдый, мягкий знак, э, ю, я….

              К нам приходила кудрявая брюнетка - красавица Надя Кравец. Сказали, что она скрипачка. До сих пор жалею, что однажды я убежала гулять, а Надя пришла со скрипкой, и я не слышала её игру. Через много лет я прочла Надины воспоминания, из которых узнала, что во время ареста она работала в оркестре Большого театра.
 
             Многие школьницы в нашем посёлке учились музыке, а мне не пришлось – не было денег, чтобы купить пианино.




                2.  Первое стихотворение

              Я не сказала ещё об одном очень ценном качестве Петра Ивановича. Он знал и любил поэзию и сумел привить эту любовь нам с сестрой. В комнате появились тома Лермонтова – именно он стал нашим любимым поэтом на много лет. Кстати, накануне был юбилейный лермонтовский год. Книги нам давал сосед-юрист  Ираклий Давыдович Гулисов.

             Когда через год сестра уедет в Братск, Гулисов - в Москву, а дядя Петя отправлен нашей мамой к его семье в Ленинград, я буду читать учебник литературы Флоренского, где написано о любимом поэте. Потом я выучу «Дары Терека» и перейду к Некрасову:  выучу наизусть «Генерал Топтыгин». В школе ничего этого не задавали, а мне нравилось и читать, и учить.

             В третьем классе перед днём Восьмое марта объявили конкурс на лучшую поделку вообще и для мам в частности. Мне очень хотелось участвовать, но,  кроме шитья перочисток, я ничего не умела.   Думаю, что же сделать, хожу и  повторяю:

                Восьмое марта! Великий праздник!
                Его все люди празднуют на свете!
                Все женщины и дети!
                Восьмое марта!
                Счастливый праздник!

             И меня осеняет: да это же стихотворение получилось! В школе спрашиваю: «А можно стихи?» «Можно!» - говорят. Переписываю на листок, сдаю на выставку.

             И вот долгожданное открытие! Я уже не о своём сочинении думала, а ждала, что же там  будет вообще? А увиденное превзошло все ожидания,  и я испытала  настоящее потрясение! Да, было на что посмотреть!
 
             Небольшая комната с высоким потолком была до верха заполнена всякой всячиной! Масса всевозможных вышивок и гладью, и крестом, разных вязаных кружев, искусственных цветов, полочек, выпиленных лобзиком, да ещё с выжиганием! Разные платья, блузы, костюмы, какие-то наглядные пособия, из которых запомнилось сейгнерово колесо, сделанное из чёрного лакированного материала. Меня больше привлекли живопись, графика, фото.

              И вот среди этого многообразия всех форм и цветов, вдруг вижу листочек со знакомым почерком. Да это же моё стихотворение! Поместили, а надо ли было? Выставка имела бешеный успех! Люди шли и шли сюда со всего посёлка! Сколько было  восклицаний! Сколько восторгов и удивлений!

              Прошло несколько дней, и вот однажды перед уроками идём на линейку для подведения итогов выставки. Объявляют победителей, вручают призы. Мы радуемся, видя авторов полюбившихся экспонатов, аплодируем. И вдруг объявляют меня! И вручают приз, да непростой, а то, что я очень люблю! Мне дарят репродукцию картины Петра Кончаловского  «Сирень», обрамленную в технике паспарту. Это было счастье!
 



                3.  Страх

             Жить было нелегко. Мамочка старалась, как могла, всех одеть и накормить, а появление мужчины в доме с серьёзными намерениями, удвоило её энергию. Она решила выкормить поросёнка на мясо. Его надо было не только кормить, но обогревать и делать подстилку из соломы или опилок. Мама надеялась на помощь Петра Ивановича, ведь он подавал  надежды – даже жениться собрался и хотел меня удочерить:
 - Ты будешь носить мою фамилию? Хочешь стать  Ермаковой?

Но у нас в классе уже была Ермакова, и девчонки её называли «Ермачка-трепачка». Я сразу отказалась от такой перспективы, хотя дядю Петю  успела полюбить. И на этом  можно было бы поставить точку, но случилось одно  происшествие.

             Пока дядя Петя рисовал, фотографировал, сочинял и исполнял музыку, всё было прекрасно! Но я начала ощущать в нём какие-то перемены. Иногда он не приходил ночевать, ссылаясь на ночные дежурства. С целью заработка Пётр Иванович поступил на службу не то в музыкальную команду при охране лагеря заключённых, не то просто в «лагерный» взвод. Однажды он принёс свой заработок-паёк. Это был целый мешок копчёной селёдки и полмешка хлеба.
 - Атлантическая! – гордо произнёс дядя Петя, вкладывая в это слово особый смысл -  с его родины, с Балтики. (А Балтийское море – это часть Атлантического океана).  До сих пор помню  вполне обычный вкус той селёдки. А почему помню? Всё хотелось раскусить  подчёркнутый дядей Петей  особый селёдочный  вкус. Так хотелось ему стать добытчиком в семье! Но на этой рыбе все  промыслы   закончились.
 
              За поросёнком ухаживали мы с мамой. Я должна была менять ему подстилку, подавать вареную похлёбку, примешивая  отруби - как  утятам в летние месяцы.

              Но уже была осень. Не дождавшись мешка соломы от Петра Ивановича, мама  отправилась после работы  в поля за железную дорогу. Это было не очень далеко, но в полях за лагерем  безлюдно. Я вышла на улицу и стала всматриваться в очертания лесов и полей и вскоре рассмотрела спускающуюся с горы мамочку. Через плечо над головой она несла целую матрасовку соломы, сгибаясь под её тяжестью. Матрасовка была в красную полоску и напоминала мне тот воображаемый  валик-матрас, который наваливался на меня  в момент высокой температуры.
 - Как много ты принесла! Ведь тебе было тяжело, -  училась я сочувствовать и соучаствовать. Но мама ответила:
 - Да нет, солома лёгкая: сухая.

Но   до сих пор её слова  меня не убедили: много, значит тяжело. Вдруг вспомнилось, как однажды мы с мамой  ходили за зерном для кур. Приближалась весна, удлинялся день.  Пешком с пустым ведром довольно скоро дошли до деревни Малая Мамырь, но пшеницу купили не сразу. Ходили от дома к дому, а точнее, от двора ко двору. Нам отказывали. Наконец-то удача! Но ведро пшеницы оказалось намного тяжелее, чем привычное ведро с водой.  Мы еле-еле дотащили его до  дома.

              К седьмому ноября стало совсем холодно. Поросёнка обогревали стены небольшого хлева да электрическая лампочка, что горела там круглые сутки. А к празднику его решили заколоть. И сейчас становится не по себе от этих слов. Меня все убеждали, что так будет лучше и нам, и поросёнку. За то кровопролитное дело взялся дядя Петя,  но не сам, а пригласил товарища. Вот с этой поры дядя Петя и запил. Прежде я за ним ничего подобного не замечала. И то сказать, была маленькая, спать меня укладывали рано, спала крепко.

              Однажды мамочка спросила, кто к нам сегодня  заходил, а я не могла вспомнить. Она заметила содранную краску на полу, выдвинула и раскрыла чемодан и не нашла в нём шёлкового отреза. И мама, и я, и сестра, приехавшая на праздник, заволновались: «Кто взял?». Я никого не могла припомнить, кроме соседской подружки. Мама попросила быть внимательнее. Стало тревожно…

              На следующий раз мамочка хватилась Лериного недошитого шёлкового платья…. Ну кто же, кто? Я никого не замечала! Кто заходил и когда? Может, когда я гуляла? Но ведь был дома дядя Петя! Потом стало пропадать мясо. Я только  раз  попробовала то мясо (когда очень захотела есть), и оно оказалось неожиданно  вкусным.
 
 - Вот, - решила мамочка, я положу в сени замороженный кусок, а ты следи за ним.

               Никто не приходил, но мясо исчезло! А дядя Петя ушёл по делам.
              И тогда мама окончательно поняла, что и шёлк, и платье, и мясо  взял один человек, и это был дядя Петя! Он уже не отпирался, но скандала я не помню. Только тяжёлое молчаливое недоумение. Это был крах маминых надежд. Но не только маминых, но и Лериных, и моих.

              За неделю каникул я прошла настоящее испытание недоверием и страхом. Недоверие не оставило следа, а страх тайного  преступления укоренился на всю жизнь. Страх вторжения не просто  чужого и злого человека, но своего и способного украсть… Так любимый дядя Петя посеял во мне зерна мании преследования, а некоторые последующие обстоятельства дали им прорасти… Но я  вырываю их корни!   


 

               
                4.  Стадион

            У нас в Заярске был не только красивый клуб, но ещё и большой стадион с футбольным полем. Зимою половину поля заливали водой, и получался каток. Звучала музыка, и все, кто на коньках, и я в том числе, катались здесь субботними вечерами. Надо  ездить по кругу против часовой стрелки.

            Я соблюдала правила, а один мальчик, постарше меня, их не соблюдал. Он поехал мне навстречу, я отстранила его рукой, чтобы не упасть, но он на скорости врезался в меня и  сломал мне  руку. От небывалой сильной  боли я закричала и упала на лёд. Мне вызвали  «Скорую», наложили шину, подвязали руку и увезли домой. Утром я пошла  в поликлинику, где   руку загипсовали.
             Я не   умела писать левой рукой, отдыхала на уроках до весны, и дома тоже ничего не делала.  Потом мне пришлось прилагать усилия, чтобы догнать класс, но это удалось только через год – так долго я хромала в учёбе.

             Летом на стадионе проходили праздники. Я помню один, посвящённый не то Дню физкультурника, не то открытию стадиона. В этом празднике среди других женщин участвовала  и моя мамочка. Сохранились две фотографии – колонна женщин в белых блузках и чёрных юбках. Мамочка самая маленькая с пышной белокурой причёской – я сразу отыскала её на фото и очень загордилась. Но она охладила мой пыл, сказав, что ничего хорошего в этом не было. Много дней и часов их заставляли маршировать, как будто им делать было нечего, а теперь надо в спешке разгребать работу.

 И я решила, что так она говорит потому, что уже пожилая, а мамы моих подруг моложе её. Кто бы знал, что  она всех переживёт, дожив без малого    до девяноста трёх лет.

               А в тот день музыка гремела на стадионе  до вечера. Мы шли втроём: мама, я и Пётр Иванович. Он был  тоже в белой рубашке. Мамочка что-то выговаривала  ему, потом шли молча. По радио мужской голос выразительно пел:

                Ой, дивчина, шумит гай!
                Кого любишь, забувай, забувай…
                Ой, дивчина, шумит гай!
                Кого любишь, забувай!..




                5.  Чужой портфель

        Я училась в третьем классе. Была весна, хотелось прогулок, и скучный путь от школы до дома я старалась чем-нибудь приукрасить. Я шла не на север, а на юг – навстречу солнцу, потом по  улице Набережной вдоль домов начальников. В доме, где раньше жила семья Горюновых, теперь жили Носыревы. Саша учился в нашем классе, но тяжело заболел брюшным тифом. Елизавета Васильевна беспокоилась, как он нас «догонит», а главное, за его жизнь. Я шла мимо его дома, желая ему скорейшего выздоровления. Саша был очень умный, и потерять такого ученика учителю не хотелось, и, думаю, что всем девочкам тоже было его очень жаль. Он был не только умён, но ещё хорош собою, всегда всё знал и никогда не задавался.

           Я пришла домой, пообедала и взяла в руки портфель, не подозревая, что он чужой. Когда же его расстегнула, была не на шутку озадачена: чей и откуда? Посмотрела тетради: ученицы 4-го класса Малютиной Ольги. Я догадалась, что с этой Ольгой у нас одинаковые портфели. Но что же делать? Идти снова на Набережную искать Ольгу? Я знала, что она там живёт.  Решила «проверить» не только тетради, в которых были пятёрки, но и посмотреть учебники. В «Родной речи» был целый клад! В ней размещалась большая коллекция обёрток от шоколадок. Я таких красивых прежде не видела и такие шоколадки никогда не ела. Каждый год, в день своего рождения, просыпаясь, я шарила под подушкой, где с волнением искала и  находила  «Дорожный» шоколад в жёлтой обёртке. Мама могла купить только самый дешёвый, а я и ему была очень рада!
 
  Перебирая Олины фантики, вместе с их запахом я ощущала их вкус. Особенно мне понравились две шоколадки: «Мокко» и «Сказки Пушкина».
 Что такое мокко, я не знала, и много лет никто не мог ответить на мой вопрос. Мокко – это, оказывается, сорт кофе. Значит, шоколад был кофейный. А «Сказки Пушкина» я знала! У «Мокко» был особенный аромат, а у  «Пушкина» - картинка! Она называлась так:  «Александр Сергеевич Пушкин и его няня Арина Родионовна»  Это была репродукция известной картины. Но для неё был подобран синий фон, золотые буквы… Настоящая сказка! Я решила унести Оле портфель, похвалить её коллекцию и,  может быть, даже попробовать шоколада. Очевидно было, что Оля ела шоколад не один раз в год. Но по дороге я встретила делегацию, идущую мне навстречу с моим портфелем. И  мне оставалось на протяжении трёх лет изучать витрины. А продолжение истории с шоколадом будет  в Братске.               
         



                6.  Социальная защита

           Такого выражения, как «социальная защита», тогда я не слышала, но,  может, оно и существовало. В то время в  школе не было бесплатных завтраков, и ничего подобного я не помню. А что же всё-таки было? У нас же  многодетная семья, а тогда уже в моду вошли семьи с одним или двумя детьми.
 
           Были путёвки в пионерский лагерь, их давали почти всем желающим. Может, и за деньги, но небольшие. Странно было, что не все родители стремились отправить туда своих детей. Но я ездила в лагерь три раза, и мне там нравилось. Мы не только отдыхали, но и работали: прибирали свой корпус и подметали вокруг.  Дежурили на воротах лагеря, а на кухне  чистили картошку, но ещё  рвали берёзовые веники.

           Однажды наш вожатый, а был он просто старшеклассник и потому ещё очень глуп, решил  победить другие отряды в соцсоревнованиях. Он прилично  завысил  норму сдачи веников, и все мы стёрли руки до крови. Может, у меня были слабые руки, но я страдала больше всех: на руках болели кровавые раны, а той нормы я так и не выполнила, отчего  страдала ещё и морально. Тоже мне!Начальник нашёлся, чтобы так нами распоряжаться!

             Ещё до массового освобождения заключённых нас возили «на одиннадцатый сельхоз», не объясняя, что там трудятся подневольные. Мы любовались красивыми невиданными цветами на клумбах, и я узнала название полюбившегося мне цветка - фацелия. Были там и флоксы, и левкои, но больше всего меня удивили добрые тётеньки в платочках, как-то непривычно тепло говорившие с нами.

             Сельхоз занимался выращиванием клубники, и нам показали, как растёт эта крупная красная ягода под названием виктория. Когда мы покидали сельхоз, нам  дали с собой  ягод  на весь пионерский лагерь, и в полдник каждый  ребёнок получил по большой тарелке  вкусного лакомства.
               
             Речка Тайшетка, протекающая неподалёку от лагеря, была мелкая и прохладная. Мы бродили в ней и стирали наши трусы и майки. На следующий год был готов большой бетонированный бассейн под открытым небом. Его глубина доставала  до подмышек. В жару  искупаться, да и просто побродить в нём было  наивысшим наслаждением.

             Я любила забредать в лесную чащу, где росли марьины коренья. Любила по берегам Тайшетки собирать  ещё зелёную чёрную смородину, и привозила её домой в качестве подарка. Но почему-то моему подарку были не очень рады. На кочках высыхающего болотца росли вкусные ягоды, похожие на малину. В лесу водились осы, они больно кусались, и одна девочка долго плакала, жалуясь, что мы завели её к этим осам специально.

              Ещё про одну соцзащиту хочу рассказать. В тот год мама заказала мне в ателье  новое демисезонное пальто. Оно было из красивой плюшевой ткани синего цвета. Правда, мамочке оно не очень понравилось, но я была довольна. Со стареньким красным шерстяным пальтецом не хотелось расставаться, но я уже выросла из него, потому  бегала в нём  возле дома. К новому синему пальто сестра Клара прислала мне красный капор из ворсистой ткани.
 
              Неожиданно в школе  дали талон на бесплатное приобретение какой-нибудь одежды. Я очень обрадовалась, что бесплатно, и что я смогу выбирать сама. Но мамочка почему-то была не рада. Я подозреваю, что она гордилась, что без чужой помощи вырастила детей и в подачках не нуждалась. А ещё она сказала, что там ничего хорошего не может быть. Но я пошла выбирать.

              Магазин тот оказался на колёсах, потом такие станут называться «автолавками».  В нём было много всего тёмного и одноцветного, что невозможно  рассмотреть и выбрать.  Внезапно моё внимание привлекла тёмно-синяя фетровая шляпа. Я примерила. Шляпа подошла по размеру. Я решила взять её к синему пальто. Больше мне ничего не стали предлагать, хотя шляпка была маленькая.
 
              Довольная, я побежала домой порадовать мамочку. Но она почему-то не обрадовалась. Наверное, я взяла уже вышедшую из моды дамскую шляпу. У неё  был не девичий цвет, а, главное, удивлял огромный фетровый бант того же цвета, но мне он показался похожим на корону. Этот бант был всё-таки чересчур нелеп, но, глядя в зеркало, я видела себя в причудливой короне, поэтому примирилась с бантом и стала носить эту шляпку в школу. В ней  было что-то французское.
               


                7.  Жажда  красоты

             Жажда красоты жила  во мне с рождения. Прекрасное лицо матери, её портрет на стене рядом с портретом мужа – отца моих сестёр – глаз не отвести от такого красавчика! Помню молодую мамочку в роскошных  нарядах. Из ранних моих лет запомнились два: черное шёлковое полупрозрачное платье с тонким белым рисунком и серый коверкотовый костюм-разлетайка со стоячим воротником. Сквозь тонкий шёлк платья просвечивал яркий бирюзовый чехол. Он придавал праздничную  таинственность, настраивал и меня, совсем маленькую, на романтический лад.

            Серый  костюм из мягкой ткани, жакет по краям вышит красным узорным орнаментом. И платье, и костюм были мамиными произведениями.  Оба красивых наряда  гармонировали с голубым цветом её больших прекрасных глаз.

            Такие разные лица моих сестёр перекликались с лицами своих родителей. Не похожие на них на первый взгляд, они унаследовали, каждая по-своему,  красоту и грацию  матери и отца.
 
            Меня все любили наряжать, но я и сама училась этому искусству с ранних лет. Помню, как, выходя на прогулку, поверх пальто надевала уже никому, кроме меня, ненужный вязаный воротник из белой непряденой шерсти, на шею вешала  коричневую кожаную сумочку-футляр от немецкого трофейного фотоаппарата и шла «на работу». Не спеша,  вышагивала вдоль длинного забора пожарки, останавливалась у дыры в заборе, недолго  и молча стояла и шествовала в обратную сторону. Это была пауза для размышления и осмысления красоты бытия.

            Перед своим отъездом из Заярска сосед Гулисов подарил нам несколько ненужных ему вещей: немецкую пузатую кастрюльку, фарфоровое блюдо и зеркало! Оно оказалось для меня волшебным. Я любила красоваться перед ним, то примеряла  старые мамины шляпы, то читала наизусть стихи, то пела, как Гурченко  про пять минут, и  сама себе  нравилась  в этом зеркале. У него был секрет, который я пыталась разгадать долгие годы.

             Возможно, оно было настоящим голландским зеркалом  в его  выверенных пропорциях среднего размера, в простой чёрной деревянной раме. Его тайна  пряталась в глубине старинной амальгамы…

             А может, то зеркало было выполнено умельцами в зоне, при управлении  которой трудился юрист Ираклий Гулисов? Через много лет артист Жжёнов напишет про такие зеркала в рассказе «Саночки».

             Да, кстати, у меня были чудесные старинные саночки с кожаным сиденьем, подаренные кем-то и благополучно утерянные, когда я подросла.
 
             Страсть к старинным вещам началась еще с перцемолки. Перцемолка принадлежала нашей бабушке и была ею вывезена из Коканда ещё до Сибири и до рождения нашей мамочки. По виду это была настоящая кофемолка, но в Узбекистане все обожали перец и мололи его в большом количестве. Во время войны мама перемалывала в ней зёрна колосков. Во время организованного сбора колосков с колхозных полей, мои сёстры их частично  складывали  в потайные кармашки.

             Незабываема и называемая мною царской  керосиновая  лампа матового стекла, на высокой ножке в доме маминой сестры Шуры.   Возможно, именно этот  экземпляр в настоящее время украшает антикварную коллекцию Юрия Бордонского.

             С Петром Ивановичем открылась новая страница  моего приобщения  к  красоте  в музыке и танце, в стихах и в живописи. Долго я любовалась двумя его масляными  этюдами на  берёзовых срезах: «Весна», с развесистой берёзой  на закате, и «Ночь» в зимнюю пору - одинокий маленький домик со светящимся окошком на фоне лунного  пейзажа.    

 
               
               
                8.  Политическое письмо
 
            После доклада Хрущёва об осуждении культа личности Сталина, зажатый народ приподнял головы. Я тоже вдруг осмелела и решила указать любимой подруге Ларисе Авдеенко на её ошибку: неравноправное отношение к однокласснице. Лучше бы я этого не делала, потому что  не  понимала национальную природу Розы Шагиахметовой, но я с нею тоже дружила, а мне хотелось, чтобы дружили все, невзирая на то, кто как одет. Словом, я выступала за социальное и национальное равенство. Роза была из большой татарской семьи. Она ходила в школу на уроки в головном платке, а вместо коричневой шерстяной формы надевала светло-зелёное хлопчатобумажное платье. Только теперь я поняла, что Роза придерживалась национально-религиозного «дресс-кода», а тогда я понимала её наряд, как материальный недостаток, то есть бедность.

            Прямо сказать Ларисе, что я думаю насчёт Розы и Ларисиного холодного отношения к ней, мне было не под силу. Я долго думала, как это сделать, и решила, что лучше будет, если я всё объясню  письменно.

            Моё сочинение не было открытым письмом, но Лариса открыла его перед всеми. Видимо, она была так ошарашена моим посланием, что, пребывая в полном недоумении от моей писанины, поделилась с другими одноклассницами, а те – с нашей учительницей Елизаветой Васильевной. Письмо я заканчивала фразой «только помни, что мы с тобою не ссорились», и потому смело шла в школу. Когда я вошла в класс, то все четвероклассницы гудели вокруг учительского стола. Завидев меня, некоторые притихли, но Зенкина продолжала громко кричать или от волнения или в назидание мне:
 - Она пишет: «Вы с Розой, как две капли боды!» С ошибкою пишет!"
 
             Мне стало стыдно, но не за письмо, а за ошибку. Я написала, как братья Бубенцовы, которые вместо  «в» писали то «б» то «д», и этот их казус весело обсуждался на уроках учителем  вместе с  учениками. Теперь это называют дислексией и относят к разряду врождённых нарушений, о чём наша учительница тогда не знала. Так, благодаря Зенкиной, мне запомнилась ещё одна фраза того письма.

             Прозвенел звонок. Я была подавлена, что моё письмо видели многие, оно ведь было личным. Лариса отводила взгляд. На перемене  я подошла к Елизавете Васильевне, и она  через меня передала просьбу маме: прийти в школу.

            Дома я всё подробно рассказала мамочке. Она не ругала, но досадовала, что ей надо шить, а придётся потерять вечер. Не помню, шли ли мы   вместе, или я ждала маму после уроков, а может, я просто очень была взволнована, и моё воображение рисовало мне картины, как мама пришла в школу, как её ругает Елизавета Васильевна. Но всё было иначе. Елизавета Васильевна ушла стоять в очередь за сливочным маслом, и моя мама её не дождалась. Масло «выбрасывали» нечасто. Или наша учительница оказалась столь тактична, или просто не знала, о чём говорить? Возможно, она хотела предупредить: «Объясните дочери, что писать подобные письма – это опасно».

             Мама с облегчением вернулась домой, но жалела о потерянном времени.
 - Да и правильно, что написала! – поставила она «точку» на этом письме.

             На следующий день я отчиталась о мамином приходе в школу. Елизавета Васильевна мне поверила и тихо сказала:
 - Больше не пиши таких писем.

А недавно я нашла сохранившуюся открытку с анютиными глазками. Перевернула её и с трепетом прочла: «На долгую и вечную память подруге детства Галочке от Розы Ш. Поздравляю с окончанием шестого класса и переходом в седьмой. Желаю всего хорошего в твоей жизни». Открытку хранила и сохранила мамочка. Ей понравились цветочки, и она намеревалась их вышить когда-нибудь.




                9.  Фестиваль в Иркутске

            В июле 1957 года в Москве состоялся Всемирный фестиваль молодёжи и студентов.  Вся страна готовилась к нему целый год! Мы, школьники, как и все граждане СССР, знали, что к нам в гости едут люди из разных стран мира. Мы должны были стать для них примером. А это значит, что надо хорошо учиться, приобщаться к мировой культуре, ну, и тому подобное.

             В хореографическом кружке мы разучивали китайский танец «Лотос». Баянист Виктор Иванович аккомпанировал нам. Он был такой виртуоз, что я и сейчас слышу его игру, но звучит она, как целый оркестр. Танец был медленный и очень длинный.

             Мастерица Руфина Степановна сшила нам великолепные костюмы. Их непросто описать. Розовое платье, к подолу которого крепился двойной обруч с перемычками - он  покрывался зелёной тканью. На внешний обруч приварены четыре вертикальных металлических стержня, или проволоки, обмотанные зелёным  бинтом. На них «росли» малиновые цветы из ткани, то есть лотосы. На головах у нас были зелёные повязки с такими же крупными розовыми цветами. На талиях пояса-шарфы, концы которых  с помощью петель держались на наших мизинчиках. Солировала снова Лариса Авдеенко. Она была одета, как и мы, но выделялась особой грацией и выразительностью движений.
 
             С этим танцем мы поехали на фестиваль в Иркутск. Вероятно, во всех областных и краевых центрах для детей были организованы подобные фестивали. Так я впервые побывала в Иркутске, запомнив это событие на всю жизнь.  Оно  не было просто смотром самодеятельности, так как была организована ещё и большая культурная программа для школьников.

             Для поездки на Иркутский фестиваль в июне нам, детям, выделили     плацкартный вагон. Было очень весело ехать в нём целые сутки. От скуки я сочиняла перефразы-перепевы песен, а все повторяли и хохотали. Ну, чем ещё заниматься подросткам в поезде! Подъезжая к Тайшету, мы взбудоражились. Почти каждого что-либо связывало с этим пунктом. У одних родители здесь отбывали срок, у других – трудились в столице Озерлага. Третьи, а к ним относилась я, каждое лето ездили сюда в пионерский лагерь. По аналогии с песней «Москва! Москва! Поёт о тебе вся страна!» я загорланила: «Тайшет! Тайшет! Поёт о тебе Акульшет!», и все дружно засмеялись. Сейчас мне тоже забавно. Ну, кто мог петь о Тайшете, кроме крохотного пункта под названием Акульшет? Знали Тайшет очень многие, но могли его или проклинать, или вздыхать тяжело, или радоваться, что пронесло. И, тем не менее, вся страна, как и о Москве, вздыхала о Тайшете.

             Иркутск потряс красивыми зданиями, нарядной стильной публикой. Некоторые наши успевали дразнить стиляг, не подозревая, что всего через год их так же будут называть приезжающие в Заярск деревенские ребятишки. Мы подошли к Дворцу Пионеров! И сейчас он по-прежнему красив, только внутри сделали ненужные реконструкции. Дверь распахнулась, мы идём по паркетным полам, а нам навстречу такие же счастливые дети – они ждали нашего приезда! Но разочарованно  замечаю, что это мы и есть, то есть наше отражение в огромном  зеркале от пола до потолка - напротив входа. Здесь, во Дворце,  мы репетировали свою самодеятельную программу, а потом выступали при полном зрительном зале. Помню, как, ожидая выхода, уже в костюме за кулисами в полумраке я наспех поглощала две порции мороженого, а потом несколько дней не могла говорить.

             Нас водили не только  в кинотеатр «Пионер», но и  в Драматический театр и в цирк шапито. В маленькой интермедии артисты пели такие куплеты:
                - Что танцуешь, Катенька?
                - Румбу, румбу, папенька!
                - Как зачёты, Катенька?
                - Всё на двойки, папенька!
                - Будешь дурой, Катенька!
                - Выйду замуж, папенька!

              Ещё нам показали городской стадион, на котором шли соревнования. А экскурсия в аэропорт!  Помню, как я прошла под огромным серебристым самолётом ТУ-104, а старшеклассники сделали круг над аэродромом на маленьком невзрачном самолётике.
 
              Нас вкусно кормили в столовой, мы покупали всякую всячину, в зависимости   от суммы, выданной родителями. У меня было десять рублей. Я тратила их только на лакомства: мороженое, газировку, бублики, слоёные язычки. Нет, какой-то сувенир я всё-таки привезла…

              Но самым незабываемым был Байкал! Помню, что я отправилась туда со старшеклассниками. (Ровесники  в кукольный театр пошли). Мы ехали в Листвянку в крытой брезентом машине, нас трясло, дорога была не асфальтирована и очень пылила. Я вообще с трудом переносила транспорт, меня всегда тошнило, но тут и песни пели, и свежий воздух был рядом, и терпела – так хотелось увидеть Байкал!

             Теперь Шаман-камень почти не виден, а тогда мы хорошо рассмотрели его из машины. И вот приехали! Меня продолжало качать, но свежесть байкальского воздуха подействовала оздоравливающе.
 
             Небо в облаках, прохладно, что было неожиданно ощутить после иркутской жары. Я подошла к воде. Было тихо. Со дна  берега и далеко впереди смотрело на меня множество камушков: белых, чёрных, серых, красноватых и зелёных. Вода была  так прозрачна, что хотелось с нею слиться. Мы все начали пить удивительно чистую холодную и почти сладкую байкальскую воду, черпая её руками. Кто-то решил искупаться – старшеклассники друг перед другом проявляли и смелость, и стойкость.

              Волны начали потихоньку бить о берег, а я шептала строчки:
               
                И вот увидела Байкал –
                Прозрачное стекло!
                Он распластался среди скал…
                Как много вод текло!

              Но я никому не сказала этих стихов и много лет хранила их в тайне, видя неточность – ведь в озерах вода не течёт. Но что она всё-таки делает?
              Течёт! Байкал – проточное озеро. В него впадают  более трёхсот рек, а вытекает одна – наша река Ангара.



                10.  Нехороший поступок

               С Тамарой Павлюкович  меня непостижимо связывают две нехорошие истории. Одну я уже описала. В обоих случаях Тамара совершенно  не виновна. Что-то загадочное было в этой девочке, непохожей на нас.  Наверное, это и являлось причиной, по которой меня тянуло её провоцировать. Эта девочка мухи не обидела, не то чтобы чем-то кого-то задеть.  Она не была тихоней, хорошо училась, достойно держалась, но было в ней нечто такое, чего не было в нас. Возможно, всё дело в иной ментальности? Была ли она другой национальности? Не уверена.

                И вот Тамара заинтересовала не только меня, а, к сожалению, привлекла внимание плохого ученика Гриши. Я в то время «подтягивала»  его  по русскому языку. Мы учились в пятом классе и неожиданно заметили, что очень безграмотны. В моей семье бабушка «окала», а мама, в противовес своей неграмотной матери, «акала». Мне было не у кого учиться.  А выучилась я всё-таки у книг, но это было уже потом.

               А сейчас учим уроки,  я у Гриши спрашиваю местоимения, а он
постоянно делает одну и ту же ошибку. Я  в отчаянии! Когда он ушёл домой,  обнаружила его шпаргалку, где он наскоро неправильно записал «я - вы», а надо было: «я – мы».

              Или Гришке всегда хотелось похулиганить, или  нравилась Тамара, но как-то он  «заварил бузу», вовлек в неё  меня и всё обратил против бедняги Тамары. Мы начали преследовать её после уроков. Намерений побить ни у кого не было, но вот гнаться и кричать - это было заразительно. В подростках, в качестве атавизма, живёт и ярко  проявляется стадный инстинкт. Но почему Тамара терпела наши выходки? А, может, правильно делала? Ну, сказала бы нам: «Пошли вон!», так мы бы и побили её.
 
              Поиграли мы так пару раз в погоню, да надоело. Надо что-то поинтереснее придумать! Я и придумала не только кричалку, но и запись на заборе:
                Пава, Пава, Павлюкошка!
                До чего ж ты хороша!
                Подзадать тебе б немножко
                Керосину и огня!

               Ну, не очень в рифму, но сойдёт для таких целей. А для каких? Это же просто холокост в начальном развитии! Хорошо, что Тамара поделилась со своей мамой, а та, зная меня, скараулила на улице и спокойно поговорила. Поверила, что я ещё не до конца деградировала. Меня её спокойствие отрезвило в одно мгновение! Я прекратила всякое общение с Гришкой, а Тамара – со мною. Столько лет прошло… Стыдно до сих пор, прости, Господи.



                11.  Кошка

            У меня никогда не было отца, а отчим был недолго. В ту пору не практиковалось зачатие в пробирке. Сначала я была по отчеству Леонидовна -  так было временно переделано имя отца моих сестёр. Потом уложилось в сознании Лазаревна. И вдруг я нашла своё свидетельство о рождении, где моим отцом был назван  Константин Огородников. Но сёстры тут же разочаровали меня, сказав, что моим отцом является Михаил Тиханович. Так что я вовсе не  «безотцовщина». Я могу даже «выбрать» отца из этих троих.
 
            Фамилию мне мама указала одного человека, а отчество другого, а «настоящий» мой отец якобы третий. Так, скажете, не бывает. Да у меня многое не как у людей.  Щекотливая  тема! Одно утешает, что люди, подобные  мне  - так странно и неожиданно появившиеся на свет, - это дети любви, а значит, счастливые.  Разве не счастье втайне мечтать написать когда-нибудь книгу и вот, пусть с опозданием, но осуществить мечту! А может, и опоздания никакого нет?

              И всё же без отца плохо. Берегите детям отцов!  Много лет прошло, а я до сих пор ощущаю незащищённость. Раньше меня защищала мамочка, но у неё было четверо детей, и она не всегда была в состоянии вникнуть  в мои проблемы. Возможно, что от незащищённости я рано вышла замуж. Моим защитником стал муж. Но так вышло, что и сам он порой нуждался в защите…

              Теперь меня защищают мои дети. А в подростковом возрасте, я была вынуждена к месту и не к месту выпускать когти – в прямом смысле, без кавычек.  Я понимаю, что в переносном смысле гораздо лучше. Но где же девочке без отца  взять реакцию и остроумие вместе?  Как говорится, «крепка задним умом». Иногда я  шуток не понимала, сразу царапалась! Сосед Игорь как-то просветил меня:
 - А тебя все  кошкой зовут.

            Однажды один хороший мальчик Саша долго рассказывал мне, что у него будет праща, и он будет с её помощью далеко метать камни и меня научит. Саша был очень аккуратный и спокойный, я ему  доверяла. И вот он выходит на улицу с обещанной пращой. Я с удивлением вижу в его руках палку и камень. Саша объясняет мне, что палка не простая, а с расщелиной, в которую вставляется камень – таким оружием пользовались древние люди. Саша не спешит стрелять из пращи. Он любит обстоятельность, а я сгораю от нетерпения: «Ну, стреляй же!»

            Зря я его поторопила! Камень срывается и летит мне прямо в лоб! Ну, как бы вы реагировали? А я - срочно защищаться!  Наклонилась, подняла камень с земли, но не кинула его, ведь обидчик мой стоял рядом, а прицелилась и, не выпуская камня из рук, стукнула Сашку в лоб – как он меня. Он заплакал и побежал домой. Я тоже побежала к себе и закрыла дверь на крючок! Через пару минут в дверь стучала его большая толстая мама. Я видела её сквозь тюлевую штору. Она стучала, а я, уверенная в своей правоте, набралась выдержки и не открыла.
 
           Я испытывала жгучую обиду! Мне казалось, что Сашка меня обманул и посмеялся надо мною, обещая  так много и так долго.  В первые минуты я была удовлетворена отмщением, но чем дальше, тем больше меня  одолевали сомнения. Нет, прощения мы друг у друга не просили и  отдалились. Но я до сих пор вижу, как Саша в наглаженных стрелками брючках, в светлом пальтишке, в маленькой круглой шапочке с пращою в руке, плача, бежит по двору. Да, с кошкою шутить опасно. Кто кого больше обидел? Однако, я -  Сашу.



                12. Черная каша


  После смерти Сталина Ангарлаг сворачивал свою мощность, маму сократили.  Она оказалась на новой работе, я пришла её навестить, а скорей всего мамочка позвала меня обедать, так как теперь она работала бухгалтером в столовой. Не подумайте, что я ходила к ней каждый день, всего-то раза три. Я быстро поняла, что это дорого, да и мама через год опять уволилась. Почему уволилась? Или работа оказалась малоподвижной, или сократили, или вышла другая неприятная история, - я этого не знаю.

 Так вот, я пришла и, с маминого разрешения, села за столик в зале. Столовая была рассчитана на специальное обслуживание, и посетителей здесь обслуживали официантки.
- Что заказываем? Что будешь кушать? Спрашивает тётя, а я не знаю, что.
- Хочешь гуляш? – А я не знаю, что это такое, но решаю кивнуть.
- А с чем? С гречкой будешь? С гречневой кашей – поясняет она.
 
 Я опять не понимаю,  но снова неуверенно киваю. Приносят тарелку с едой, и это оказалось очень вкусно! Я запомнила слово гуляш. Понятное слово! Я ведь гуляла и проголодалась. Через неделю снова заказываю гуляш, а на вопрос «С чем?», отвечаю, но, никак не вспомнив названия «гречка»: «С чёрной кашей!»  Мамочка хоть и посмеялась над моим названием каши, деликатно объяснила, что это дорогое блюдо, и хорошо бы в следующий раз заказать что-нибудь подешевле. Так помнится, что ничего другого я уже не хотела.

 А про мамину работу бухгалтера хочется продолжить. Через много лет на мой вопрос, зачем она, работая в Ангарлаге, ходила пешком в Заярск в сильные морозы, мама ответила так:

- В старом Заярске находилось отделение банка. Пешком в любую погоду я шла туда заказывать деньги на зарплату и возвращалась обратно. В назначенный день за зарплатой меня везли на лошади – зимою тоже нежарко было. Кучер был за охранника, но иногда он выпивал  «для сугрева». Однажды он так «согрелся», что мы полетели в кювет,  сломалась оглобля. Доехали до банка, я пошла туда по делам, а когда вышла, увидела, что кучер сделал новую оглоблю, обтесав ножом кривое свежевырубленное дерево. Вижу, что он красит его фиолетовым химическим карандашом, чтобы начальство не заметило поломку.  Он  упрашивал меня об аварии не рассказывать. Почему-то  извозчик  решил, что  так не заметят.
 Но иногда деньги случались небольшие, и я снова  шла пешком.
- А почему ты так убивалась, что не можешь свести баланс, «потеряв» одну копейку?
- Да потому, что у заключённых были маленькие зарплаты: три копейки, пять, иногда восемь.
- Как!?
- А вот так! Было такое при Сталине. После Сталина стали платить больше. Часть заключенных из Монголии перевели к нам. У них были деньги,  а у  одного особенно большие, но офицер Рыбкин украл эти деньги. Заключенный написал жалобу, что деньги пропали. Начальник  Хотылёв велел выписать мне пропуск и идти в зону разбираться. Привели того заключённого. Я выслушала его, выслушала Рыбкина, и прямо сказала Рыбкину: «Так Вы их и взяли! ».
- И что же было дальше?
- А что? Вернул!
- Да зачем ты вообще  туда пошла работать?
- Как, зачем? В НКВД платили в два-три раза больше, чем на обычной работе. А как же мы впятером прожили бы на триста рублей дохрущёвскими деньгами?
- Были  алименты на старших детей!
- Да какие же это деньги, если их отец имел уже двоих новых детей! Он то воевал, то работал учителем пения в начальной школе.



                13.  Письмо проездом

 Однажды по заданию учителя на урок русского языка мы принесли чистые почтовые конверты.  Нас учили подписывать адреса с практической целью. На доске учитель написала так:
        г. Новосибирск, ул. Советская, д. 25, кв. 5.
                Ивановой  Марии Петровне.
 - Обратный адрес, - сказала Анна Фёдоровна, - можно указать просто:
          Заярск,  проездом.

 Итак, конверт подписан, и что же теперь с ним делать, думаю. Выбросить? Да он с маркой, его можно было бы использовать по назначению. А  что теперь? А не отправить ли его по адресу? Но тогда надо написать письмо. Не пустой же конверт отправлять! Но  если он «проездом», то надо писать от лица пассажира, ожидающего поезд на нашем вокзале.
 
 Наблюдая толпы народа на вокзалах, я стала сочинять это письмо, вспоминая, как принято писать в широких массах:
«Здравствуйте, дорогие и любимые Мария и Пётр! Во первых строках моего письма спешу вам сообщить, что мы ждём поезда на вокзале вторые сутки. Народу полно! С продуктами плохо. В буфете жрать нечего, хоть шаром покати. Одна вода в стакане - «Нарзан» называется. До скорой встречи. Ждём ответа, как соловей лета». А как подписала - не помню.

 Пока я сочиняла письмо, вживаясь в роль пассажира дальнего следования, смеялась до упаду, особенно над водой в стакане под названием «Нарзан». В то время мало кто уважал минеральную воду, а уж дети и подавно! Это ж вам не лимонад! Но в этом письме я отразила и другие проблемы: пассажирскую и продовольственную.

 Я бросила письмо в почтовый ящик, но не забыла о нём, а как бы стала ждать ответа, хотя и знала, что его не будет. Так в течение нескольких лет я анализировала своё письмо и пережила в разное время немало разных чувств и ощущений. То я переживала, что обманула и обнадёжила людей, что к ним едут родственники, то, что последние голодные и так далее. Но потом я удивлялась своей способности так просто разглядеть правду и осмелиться сообщить её хоть кому-нибудь.

 Мы давно жили в Братске, мама дружила с заведующей отделом почтовой сортировки. Я решила спросить Марию Николаевну:
- Скажите, что делают на почте с недоставленными письмами, когда неверно указан адрес или адресат, а обратный адрес отсутствует?
Мария Николаевна потупилась, а потом раскрыла тайну:
- По истечении срока такие письма прочитывают, а после уничтожают.
 Значит, моё письмо всё-таки прочли и, возможно, посмеялись. Или посочувствовали? А могли сдать в особый отдел, и тогда бы отыскали и наказали его автора за распространение вредных и ложных слухов. Как же, отыскали! Да у него же не было обратного адреса!


               
                14.  Гонорары

             В пятом и шестом классах меня снова посетило поэтическое вдохновение.  Два стихотворения мама унесла в местную газету, где они были напечатаны. Мне  даже выплатили гонорар сначала в двадцать восемь, а потом в тридцать два рубля. Я была не удовлетворена своими успехами, к тому же кое-что подредактировали, и, на мой взгляд, испортили, поэтому я притихла. Ведущая литературный кружок Анна Наумовна неожиданно пригласила меня на его заседание.

              Попросили почитать. Все внимательно слушали, а потом Анна Наумовна предложила высказать замечания, то есть покритиковать меня. Ну, словом, я очень испугалась, зная, что стишки мои далеко не совершенны - я ведь только начинала. Не помню никакой критики, но  такой страх охватил меня, что я решила лучше не писать, чем испытывать страшные муки – хватит мне мук творческих!

             А мои гонорары были сохранены, и вот мы идём вместе с мамочкой по шпалам железной дороги  в старый посёлок Заярск покупать  ткани. Из них мне сошьются юбки, но шить  я буду сама под маминым руководством. По дороге я вспоминаю, как на сборе, где разбиралось моё неуёмное поведение, выступил сосед Игорёшка и всем рассказал, что я устроила во дворе больницу, чем напугала всех взрослых.  «А стихи, - сказал он, - ей мать пишет!»
 
             Редакция газеты «Пионерская правда» объявила конкурс детского творчества, и мама уговорила меня отправить туда мои вирши. Она была так  рада, что  я поддалась её настроению. Отправили письмо и стали ждать ответа. Однажды прихожу домой и вдруг вижу конверт с весёлыми человечками! Или я придумала, что они были на конверте? Я с радостью кричу:
  - Что?!!
  - Да ничего хорошего! – отвечает разочарованная мама, будто письмо пришло лично ей.

              В конверте лежало небольшое, напечатанное на машинке послание: «Дорогой друг! К сожалению, тебе не удалось выразить… Надо больше читать художественной литературы…»

              Настоящие поэты не останавливаются  перед такими посланиями, а я остановилась, а значит, я не настоящий поэт. Но в седьмом классе написала поэму о любви. Благодаря однокласснице Петровой, помню две строчки – она их повторила несколько раз:

                Очень трудно просто так любовь оставить,
                И она во мне ещё чуть-чуть осталась.             
               
               

                15.  Чтение

              В нашем клубе, куда мы бегали смотреть кино и заниматься балетом, был книжный ларёк. Здесь продавали учебники и разные книги. Я любила через стекло изучать обложки книг. На обложках размещали цены. Вот я так смотрела-смотрела, прикинула, сколько у меня копеек, да и купила жёлтенькую книжку в тонкой обложке. Она называлась «Гадкий утёнок».
 
              Название заинтриговало. Я знала, что утята всегда очень милые, а гадкими они никогда не бывают. Пришла домой и принялась читать: почему же он вдруг гадкий? Оторваться не могла от книжки! Это было, мне казалось, очень продолжительное чтение. Ведь автор описал  целую жизнь утёнка-лебедя! А как он похож на человека! Вот и я, такая некрасивая, вдруг да стану?.. Словом, для меня эта история оказалась целым романом! Я с трудом перечитывала фамилию автора, не зная, как правильно произнести Андерсен, то есть где поставить ударение.
 
               Вскоре сказали, что одноклассницы берут книги в клубной библиотеке, и я записалась туда. Книги выдавали по просьбе читателя, а иногда интересные, только что кем-то сданные книжки, я выбирала на прилавке, но в фонд нас не пускали. Там я прочла «Девочку из города» и «С берегов Медведицы», «Я – Тайга», «Стожары». «Маленький оборвыш». Позднее Р. Фраермана «Повесть о первой любви» и «Дорога уходит вдаль» А. Бруштейн. Потом началась эпоха Майн Рида. Мне давали его  оранжевые тома. Это уже в шестом классе.

               Тогда же все сходили с ума от Конан Дойля.
В библиотеке его не дали, но такая книга была у одноклассника. Кажется, он мне  доверил её на каникулы, я помню, что была весна, по лужам я давно не бродила, а с упоением и очень внимательно читала. Интересно, что  впоследствии у меня раскрылся дар следователя, но юристом я не стала. А может, этому способствовала библиотечная история, которая произошла накануне, а Шерлок Холмс её закрепил.

                Однажды я спешила на репетицию, не успевала сдать книги  и попросила сделать это подругу Ларису. Она их сдала, только в другую  библиотеку – в школьную.  Я с изумлением узнала, что оказалась в задолжниках,  побежала к Ларисе, от неё к Александру Павловичу, но он не то огрызнулся, не то отшутился. Но как он мог принять чужие книги? Ведь в них были штампы! Я пыталась ему объяснить, но он не стал слушать.
                Замена «утерянных» книг возобновила моё чтение в городской библиотеке,   Но приближалась пора отъезда. Заярск начинали готовить к затоплению, все стали собираться в другие  города и сёла. Мама  выбрала Братск, где жила наша Лера. Я стала мечтать о Братске – ведь было пока неизвестно, удастся ли маме устроиться там на работу, а мне в седьмой класс.
       
               
                16.  «Верный Руслан»

          Так называется повесть Георгия Владимова, которую я прочла недавно. Эта повесть поставила «все точки над и» в истории, приключившейся со мною в моё предпоследнее лето в Заярске. Владимов не только отличный писатель, но и юрист, участвовавший в кампании по освобождению заключенных после смерти Сталина, и моя история будто вышла из его книги.

           Одноклассница Люда жила с мамой  вдвоём. Её мама работала судьёй, и ей выделили для жилья целый дом. В нём было как-то чересчур просторно – прохладно и пусто. Прямо неуютно: столы да кровати. Ещё половики. Сказать проще, это жильё имело казённый вид. После окончания пятого класса мы вдруг почувствовали себя взрослыми, решили собраться. Люда пригласила нескольких девочек к себе в гости. Я долго собиралась, тщательно наряжалась(хотя на улице было прохладно и в летнем платье зябко)и вспомнила, что двоюродная сестра Валя, недавно заезжавшая к нам, забыла свою красивую шерстяную кофточку. Вот в эту кофточку я и решила нарядиться, а заодно утеплиться.

           Подойдя к двери дома, где жила Люда, я с удивлением обнаружила овчарку на цепи. У нас тоже была собака, правда, она свободно бегала, никто её не привязывал. И, поскольку я не боялась собак, то смело ринулась в незапертую дверь. Собака мгновенно встала на дыбы и обхватила пастью мой правый локоть. «Что за шутки!» - мелькнуло в голове, и вместо того, чтобы отступить, я сделала ещё один шаг вперёд. Пёс легонько  сомкнул зубы! Но и это не остановило моего порыва. Я решила, что всё равно прорвусь! И прорвалась, только не я, а чужая кофта! И я в плену у собаки, словно  под гипнозом, наблюдаю, как она жуёт мою руку. Казалось, что она постепенно меня съест. Стало  очень страшно,  я начала кричать. Людка ждала гостей и потому выскочила мгновенно!
         
 - Руслан! Руслан!!! – кричала она собаке. Наконец, включилось и моё сознание, я попятилась. Пёс, как по команде, мгновенно отпустил мою руку. Я была ещё в азарте борьбы, но, посмотрев на локоть, увидела разодранную кофту, текущую кровь и рваную рану. Подруга  взяла Руслана за ошейник, а мне велела зайти.

            Удивительно было то, что не было дикой боли. Эта учёная собака будто знала, что перед нею не покушавшийся на хозяев мужик-заключённый, а ребёнок, которого она держала долго, но кусала вполсилы, жалея, а скорее по установке «не положено».

            В поликлинике мне угрожали сделать сорок уколов против бешенства. Я мямлила, что собака не бродячая. Чудом удалось избежать этой напасти. Мне перевязали руку. Кофточка с трудом поддавалась штопке, мы вернули  её Вале с большими извинениями. С той поры я не ношу чужих вещей. След укуса остался у меня на всю жизнь. И на долгие годы оставалась                загадка: какая странная собака!
 
Георгий Владимов  в  повести «Верный Руслан» ответил  на все мои вопросы. Людмилиной маме-судье, ведущей дела по освобождению или удержанию заключенных, для охраны была приставлена  служебная лагерная  собака. И скорей всего, в поликлинике тоже это знали. Немецких овчарок специально дрессировали для охраны  советских заключённых и их начальников. Такая собака всегда брала жертву именно за правый локоть,  (а ведь моя левая рука была к овчарке ближе), потом смыкала зубы, держала и не отпускала. Сопротивление  мгновенно вызывало у неё натиск агрессии. Эти псы твёрдо знали, как им действовать в зависимости от обстоятельств. Они остро чуяли эту  грань: хозяин и раб. А я оказалась в роли раба.  След на руке и сейчас вызывает во мне протест:  « Мы не рабы! Рабы не мы!»,  и мы - не немые!


   
 

                17.  Следователь

 Ещё в детстве мама называла меня «следователем». Я задавала ей бесконечные вопросы, и часто они казались ей неуместными и странными.
- Я,- отвечала она, - не любопытная. А ты,  как следователь: всё спрашиваешь и спрашиваешь о том, чего я не знаю.

А спрашивала я очень часто о людях, которые жили в посёлке. Мне хотелось знать, какие они и как живут, чем увлекаются, с кем дружат и т.д.  На такие вопросы мама не отвечала, даже если знала ответы. Не принято, не положено, и всё!
 
Тогда я домысливала, фантазируя. И если  эти люди были мне интересны, я «впускала» их в свою жизнь. Так я не только научилась  быть внимательной, но и   всё, о чём мечтала, начала воплощать в жизнь, правда, только в мечтах.

   Так в моей голове начал прокручиваться роман, где главной героиней была я сама, а вокруг все и всё, чего мне хотелось. В первую очередь, у меня был отец. Во вторую – не только старшие сёстры, но и младшие, а ещё и братья. У нас образовалась отличная состоятельная семья, всеми уважаемая в посёлке! Мы жили в отдельном доме с приусадебным участком, у нас было всё, что  было у других, и даже больше:  что было в прочитанных мною книгах. И, самое главное, – меня любили все, кого любила я!
 
   Мелькали день за днём… Далее вымышленная жизнь пошла совсем по фантастическому сценарию. Жаль, что моего романа никто не мог прочесть, а то бы раньше изобрели цветные линзы для глаз, наращивание волос и тому подобное, так как у меня в том романе  по моему хотению всё быстро менялось, в зависимости от моды и вкуса. Там я обладала сверхспособностями и училась только на «пять»,  а иностранные языки   знала все  от рождения, и  побывала в разных городах и странах…. Мой  роман стал привычкой. Не отдавая отчёта, я говорила о себе в третьем лице. И вот однажды, после фразы «Галя тихо кушала сливу», я внезапно включилась, и мне стало не по себе. Роман оборвался на этой фразе.

   Дальше была только реальная жизнь, которую я стремилась по возможности украсить. А настоящие сливы я  попробовала очень не скоро.




                18.  Развлечения

  Пишу, пишу, да умышленно пропускаю то эпизоды, то детали, то имена. Но совсем не сказать не могу. Сейчас начну с Марка Твена. Сама ли догадалась, подсказала ли мама, но я попросила сестру Клару прислать мне две книги Марка Твена. Оба его знаменитых героя на меня повлияли чрезвычайно. Том Сойер,  прямо скажу, плохо. А Гек Финн - очень хорошо. Может, потому, что он был всё-таки финн, а значит, как бы родной по духу. Ведь мы с финнами одной крови. Нет, неспроста именно Гек оказался своей философией мне ближе, и не только потому, что так захотел автор. А не по-нашему деловой Том чуть не столкнул меня на преступную стезю.

 Конечно, было очень забавно читать, как Том морочил голову своей тётушке Салли, как имитировал побег рабу-негру, а его сумасбродные бесконечные письма развивали у меня чувство юмора. Но его авантюризм и безнаказанность были столь заразительны, что даже я, девочка, подхватила эти  «бациллы».  До размаха приключений Тома мне было очень далеко, поэтому мой авантюризм ограничивался мелкими пакостями.

 Я действовала одна, на этот раз никого не втравив в свои эксперименты. Иногда поздно вечером я шла закрывать ставни и по пути стукала в чужие окна, воображая, как я пугаю соседей. Сделав открытие, что капающая вода громко ударяет по жестяной банке, я подставила такую банку под капающий кран в огороде. Но банка оказалась дырявой, и вода в ней стучала всю ночь. Когда на следующее утро я сунулась в летнюю кухню, то, как Том Сойер, услышала жалобу тёти Шуры Елиной: «Всю ночь не спала. Эта ребятня подставила под наше окно пустую  банку, а в неё вода всю ночь: тук да тук! Я под утро встала, пошла в огород и вышвырнула эту банку ко всем чертям!
 
 Этот эпизод почти твеновский, и я, не поверите, снова сейчас посмеялась! Но тогда, отсмеявшись, я задумалась: стало жалко тётю Шуру. А теперь, когда чужие дети,  случается, устраивают мне «сюрпризы», я стараюсь не роптать, понимая их как отмщение за моё прошлое.

 Тётя Шура Елина не зря смекнула про «ребятню». Она была более опытным следователем, нежели я. А может, и сама она так шутила в детстве? Словом, Елина стала внимательно присматриваться к «ребятне», в том числе и ко мне. А мне нечем было заняться. Конечно, я уже готовила еду, поливала огород, кормила прожорливых утят, читала, а чтение подвигло меня шутить дальше.

 Однажды я просто выдернула несколько чьих-то кустов картошки, не  взяв ни одной. Тётя Шура меня мигом вычислила и строго наказала, велев мне у себя выкопать картошек и принести ей в качестве компенсации. Это было справедливо, и я не возражала. Мама ничего не узнала. По крайней мере, меня никто не ругал, даже Елина, но она спросила с меня со всей строгостью. И дальше мне неповадно стало трогать чужое и вредить в удовольствие. А чувство стыда до сих пор не покидает меня.



               
                19.  Деньги

  Мои развлечения были далеко не девичьи. Читая книги, наблюдая за мальчишками, я пришла к выводу, что их жизнь гораздо интереснее и  колоритнее девчоночьей. И я тоже собирала марки, читала книжки, каталась на лыжах и коньках, читала про полярников, (но только не про войну!) и легко прыгала через козла на физкультуре. В то лето 1958 года все мальчишки активно играли в деньги. Игра шла «в чику», что было заманчиво, но я ощутила в ней «уголовность». А вот «в пристенок» сочла по себе.
 
 С кем я играла? Я живо сообразила, что пацанам я проиграю, а вот у оравы ребятишек, что младше меня, выиграю. Так и вышло. Но денег у них почти не было. Я быстро всех обыграла, и стала вести учёт их проигрышей, говоря: «Ты мне должен…», - и называла сумму. Ребятишки не возражали. А почему? Может, им очень хотелось играть с «большими»? И вот я  почти… (хотела сказать «мафиози»)… Какие же высшие силы меня хранили и вразумляли! В мою голову от них  поступали сигналы: «Очень плохо! Остановись!» И я снова остановилась, сказав, что это была игра, и никто ничего мне не должен.  На душе стало так легко  и по-настоящему весело!


          

                20.  Фамилии             

  Фамилиям и именам я придавала большое значение уже в детстве. Тогда не было словарей, и я составляла свой список-коллекцию имён, а подругам даже говорила, подходят ли им их имена.  Мне порою тоже  подсказывали, что мне больше подошло бы имя Таня. Интересно, что это имя меня сопровождает по работе: я работала с семью Татьянами. Меня воспитывали две тёти Шуры, а «роковые» истории произошли с тремя Тамарами. Дружу я опять-таки с Татьянами, с Ольгами, с Еленами. Имена моих возлюбленных чаще других начинаются на букву «В». Или всё это  случайности?

 Помню почти все фамилии моих групп детского сада, фамилии писателей, композиторов, художников. Но совсем не помню цифры, цены запоминаю с трудом.

 У нас в классе была маленькая Люся Бушуева, цельная натура, с сильным характером. Были в посёлке братья Алябышевы – как мне нравилась их фамилия! А сёстры Артамоновы! Младшая и них, по имени Мила, не спеша, плыла по улице, раскачивая колокол модной юбки…

 Люблю еврейские фамилии. Их немецкие,  испанские   корни обладают ярко выраженной энергетикой. Их местечковые корни и польские окончания мелодичны. Вот крутится на языке заярская фамилия Тутельбаум.  А вот соседи через стенку тихие Шкловские. Какими судьбами они оказались в нашем краю? Вроде как были из Ленинграда. Моя мама восхищалась их чистоплотностью. Сама помню, как Клара Иосифовна вздыхала: «Весь день болела голова. Я не могла понять, что происходит. Оказывается, второй день стоит кастрюля с водой и уже пахнет!»  Клара Иосифовна была чрезвычайно деликатна. Я догадывалась, что это она говорила маме о моих проблемах с дверным замком. Однажды у меня не было ключа, и Шкловская накормила меня таким вкусным пирогом, который я запомнила на всю жизнь и тщетно пытаюсь найти его рецепт.

 В одном тамбуре со Шкловскими проживала другая еврейская семья: Нина Михайловна и Цодик Борисович не то Зубкины, не то Цыбкины.  Как  говорил Цодик, я не слышала, зато Нину Михайловну слышал весь двор! Её интонации были угрожающи, но  смехотворны: «Я сейчас вылью вам на голову эту мокрую воду!» Или: «Я сейчас оболью вас водой-кипятком!» Конечно, никто её не боялся, а все смеялись. Когда мне было скучно, я бежала в летнюю кухню, куда Клара Иосифовна никогда не ходила, но Нина, если из кухни когда-нибудь выходила, то всегда со сковородкой или с «мокрой водой» в кастрюле, или с «водой-кипятком» в чайнике.
 
 Хочется продолжить интернациональную тему и рассказать про  немку тётю Марусю. Она жила за другой нашей стенкой в квартире Ираклия Гулисова, будучи его экономкой. Наша семья дружила и с Ираклием, и с тётей Марусей. Всех нас она учила готовить, и мы любили её как родную. Однажды мои сёстры решили подшутить и научили меня крикнуть тёте Марусе через стенку: «Хэндэ Хох!» В ответ тётя Маруся громко и весело закричала: «Сдаюсь!»

 Злой гений моего детства – Игорь Куприянович - жил в прекрасной семье. У него было всё: папа-инженер, мама-домохозяйка, младшая сестра Оля и младший брат Коля. У них была даже детская комната, а ещё - друг семьи, фотограф  Белявский Александр Михайлович. Но что-то было не так, если Игорь был такой злой по  отношению ко  мне. Я уже упоминала об этом  и копаться в причинах не буду, потому что эта семья, а больше всех мама Анна Фёдоровна, создавала условия для развития не только собственных детей, но и чужих, а конкретно – меня.

 Самое первое - фотографии, которые делал Белявский. Второе – большая деревянная горка. Потом такие появятся во всех советских дворах, но они будут в два-три раза меньше. А в Заярске такая вообще была одна  и в нашем дворе! Думаю, что идею горки подал ленинградец Белявский.    Подобные горки (только гораздо выше Заярской) в давние времена возводились в Петербурге. А ещё качели и гигантские шаги!
                Тётя Нюся (так все дети уменьшительно называли маму Игоря) водила всех ребятишек по лесам и полям. Весною - за цветами, летом – за ягодами, осенью - за грибами. Весною ходили  на Ангару смотреть  ледоход, а летом туда же купаться. Она помогала нам строить разные домики-уголки и сцену для концертов, выпекала торты и на детские праздники собирала всю детвору. Тётя Нюся покупала книги для домашней  библиотеки, разводила садовые цветы, чем заразила всю округу: всё моё детство сопровождали и книги, и маки, и георгины. С нею всем и всегда было уютно. Ни разу ни за что она меня не ругала, хотя однажды после моей драки с Игорем пришла к нам на разборки. Да и правильно сделала! Ведь я чуть не убила её сына, стукнув его по голове бутылкой из-под одеколона. Кроме её доброй  улыбки, поддержки и гостеприимства, я ничего не могу добавить. Значит, она была моим добрым гением? И может быть, её сын Игорь с ума сходил от ревности?

…Я была активисткой в школе и во дворе, передо мною открывалась карьера  комсомольского или партийного работника, но я как-то вовремя отступила, а вот Игорь, который в детстве, как мне казалось, был    «доносчиком» и «провокатором», вдруг стал работником райкома партии. Я узнала об этом от своей близкой родственницы. И вот однажды иду по делам в смежный отдел, а впереди не спеша идёт высокий мужчина в сторону райкома партии. Я со спины вижу, что это Игорь, замедляю шаги, отстаю, хотя уверена, что не оглянется  -  а потом пути расходятся.

 С его красивой доброй сестрой Олей мы дружили. Характером она была в свою маму. Мы никогда не ссорились, хотя я умела отстраняться.

 Встретились  мы через двадцать лет. Смотрели друг на друга в упор и молчали. Внешне эта незнакомка ничем не напоминала Олю, разве что спокойствием. Передо мною была  очень полная пожилая женщина  - мать шестерых, кажется, детей. А недавно сказали, что она умерла. Прости меня, Оленька!  Ну не могла я поверить, что та измождённая женщина – это  ты. Не могла, хотя мне тебя  представила сама тётя Нюся.


                21. Баня

Вообще-то я бани не люблю, потому что всегда в них задыхаюсь, а если баня прохладная, мёрзну, но признаю их гигиеническую пользу. Помню одну забавную историю на банную тему, когда мне было восемь или девять лет.

С детства во мне формировалась деревенская черта: нести в дом всё, что может пригодиться в хозяйстве. Как-то, гуляя по рынку в старом Братске, я увидела пустой фанерный ящик. В такие ящики паковали коробки с папиросами. Он был абсолютно чистый и совсем новый, и от него пахло больше свежим деревом, чем табаком. Я подумала и решила, что он может пригодиться в хозяйстве и потащила его домой. От рынка дом бабушки и тёти  Шуры отделяло  несколько домов, но я поднатужилась и приспособилась тащить ящик волоком.

Когда  занесла его во двор, стало ясно, что он так велик, что я сама   могу в нём разместиться, а для других целей он  уже казался  сомнительным. Но я  его принесла, поэтому надо подумать, для чего. Он так чист и свеж, что его следует применить с какой-нибудь пищевой целью. Но сколько в него войдёт продуктов? Очень много, да их столько и нет. А с гигиенической целью?
 
И меня осенило сделать в ящике баню! Со старым чайником я сбегала за водой на речку. Ничего, что вода прохладная, сейчас же лето, да и хорошо: баня получится нежаркая. Если я начну греть воду, бабушка сразу запретит баню. Поэтому я поставила ящик на бок, забралась в него, по-тихому разделась и давай мыться. Мыло и полотенце я  припасла заранее. Освежившись и одевшись, покачалась на качелях, напилась молока, но желтеющий в углу  ящик  не давал  покоя: кого бы ещё помыть? Кошек у тёти Шуры с бабушкой не было, а собаку мне не затащить, да и уличная она. Хорошо бы помыть какого-нибудь  небольшого ребёнка, чтобы ему в моей бане было просторно. Но такого надо ещё поискать! Не каждый согласиться мыться холодной водой в ящике.

 И я вспомнила, что напротив нашего дома находится дом Ченских, а у них только один ребёнок - девочка Оля. Вот её и позвала. Оля была разумной аккуратной девочкой с карими глазами. Она уже собиралась в школу, в первый класс.
- Оля, ты будешь мыться в бане?
- А где у вас баня?
- Я сделала баню из хорошего ящика, и только что вымылась сама.
Оле стало интересно, что это за баня, которую я сумела соорудить, и  она пошла за мною. Я легко завела её  в ящик, отвёрнутый к забору, и велела пока раздеваться, а сама схватила синий чайник и бегом на берег за водой. Прибежав с реки, увидела голенькую Олю, сидевшую на брусочке в ящике в ожидании помывки, и ощутила, что ей совсем не жарко:  наступал вечер. Наскоро я помыла Оле руки и ноги, так как, оказалось, что она сама этого не умеет, окатила чистой водою, вытерла полотенцем, одела и спровадила домой, потому что устала от всех трудов, да и тёте Шуре была пора возвращаться с работы.
 
К бане я потеряла  интерес, и, можно сказать, что забыла про неё. Но на следующий день в доме разразилась буря! Тётя Шура громко кричала:
- Баня!!! Это какая ещё баня? Кто тебе разрешил устраивать баню? Как ты вздумала мыть Ольгу Ченских, дочь главного врача и директора школы?!! Где ты её мыла?
- В ящике.
- В каком ещё ящике?
- В чистом фанерном…
- А воду  где брала?
- С чайником на речку бегала.

У тёти Шуры немного отлегло. Наверное, она боялась, что я мыла Ольгу из лужи. Но, чуть  переведя дыхание, она снова принялась кричать, и даже немного мне поддала.
 
Через день, уже зная, что мытьё холодной водою дочери начальницы амбулатории обошлось без последствий, тётя успокоилась и передала мне Олин рассказ. Оля вернулась домой очень гордая, что она сама, без бабушек, которых в их доме было аж четыре, помылась в бане. Это, естественно, вызвало большой интерес: где же она была? Оля важно ответила, что она была в Галиной бане в доме напротив…
  К  человекообразным  играм меня тянуло всегда.


               

                22.  Увлечения

  Между развлечениями и увлечениями улавливаю некоторую разницу, хотя всё же они являются синонимами. К праздным развлечениям можно отнести моё попивание «коньяка».

 На витрине магазина я видела, что коньяк желтоватого цвета, что он был очень дорогой. В нашей семье ничего не пили, а на «чистой» помойке я нашла пустую бутылку. Скорей всего её выбросили Шкловские. Клара Иосифовна брезговала выбрасывать в общую грязную помойку, и я, зная об этом, пользовалась находками. Чтобы сделать в этой бутылке коньяк, я настояла на воде лимонные корки, и почти добилась коньячного цвета. Кто-то сказал, что пьют коньяк только аристократы, поэтому я решила соответствовать.

 По заказу Шкловских был построен летний душ. Это было «двухкомнатное» помещение из чисто оструганных досок. Сверху ставилась бочка, к ней прикреплялся душевой кран. С улицы по лестнице  в эту бочку носили воду из колонки. Вода согревалась на солнце, и в жару окатиться  было и полезно, и приятно. Мы, правда, больше на речку бегали, но Шкловским было не под силу ходить по обрыву, а моей маме было некогда. Когда при плохой погоде душ не работал, я заходила в него просто так, но всё хотелось как-нибудь его задействовать. Я даже соорудила около него подобие веранды, на которой устроила столик и табуретик. Вот на этот круглый, из днища старой бочки столик, я постелила кусок ткани, поставила свой «коньяк», принесла из дома стаканчик, и стала блаженно потягивать «коньячок». За этим занятием меня и застала мама:                - Этто ещё что такое?! Оччень хорошо! Что это ты ещё придумала? Ты что расселась, как пьяница?

 Так на корню были пресечены мои мечты о «красивой» жизни!
Зато мне никто не мешал  весною открыть в душевой лабораторию. Я натаскала с железной дороги, что напротив дома, разные камни, которые называли кремниями. Особенно ярко такие камни высвечивались в нашем пруду. Пруд соорудила тётя Шура Елина, разводя уток и гусей, чем заразила и мою мамочку, а мне два лета пришлось кормить  утят и пасти гусей.

 Все камни большие и маленькие я разложила на банных полочках в душевой, даже сделала на них какие-то таблички. Принесла из леса разного природного материала.  Затем написала вывеску: «Лаболатория. Зав. тов. Гнечутская». Мама сказала, что я написала неправильно. Но я лучше знала! Так я начала увлекаться минералогией, не только ботаникой.

 В кабинете ботаники было много всякой экзотики: черепаха, скелет, разные таблицы, картинки и растения. А среди них – кактус! Галина Павловна сказала, что это опунция: у неё не шары и не столбы, а лепёшки. Я просто заболела! Хочу такой и всё! И вдруг мы собираемся в поход, идём в неближнюю деревню. Возможно, что это был старый Заярск, где в окне маленького домика я вижу такой кактус! Я постучала в домик, попросила, и - мне дали опунцию! Так началось увлечение кактусами и суккулентами.

 Мне было лет девять,  когда выдалась очень снежная зима. Хотелось купаться в снегу, что мы и делали. Санки, лыжи, но и этого было мало, особенно когда было скучно гулять одной, и тогда хотелось ещё чего-то снежного и нового. На фанерках катались с горки, этой же фанеркой резали снег. Первым это придумал Игорь, и мне  эта идея очень понравилась.

 Я вышла в картофельное поле, но снег там был рыхлый, не резался, и я стала просто его подгребать, делая невысокие стены, сооружала диваны, кресла, столы. Из одной «комнаты» я переходила в другую и так бесконечно. Теперь я понимаю, что я не только стремилась расширить жизненное пространство, но была, подобно королю Людвигу - второму, одержима идеей возведения замков. Как и ему, мне приходилось здесь жить одной, так как я не могла никому внушить, что обладаю целым царством, а не  кучами снега.


 

                23.  Ещё подарки

  Я очень долго играла в куклы, а когда подарила последнюю маленькую куколку - а было мне лет семнадцать - то вскоре, в двадцать, -  родила первую дочь. С той поры всем, желающим родить, я советую раздарить свои игрушки. Но в  восемь-десять лет я играла самозабвенно.  Наряжать кукол помогала  мамочка. Она любила шить на больших кукол, а я на больших не умела и шила на маленьких.
 
 Однажды я взяла лоскуток серого льняного полотна и сшила платье, которое называют в народе мешком. Мешок и вышел - серый и некрасивый.  «Надо его украсить!» - догадалась я и решила вышить розу красными нитками мулине. Я так старалась! Красный цвет на сером фоне был чуден! «Ну вот, - сказала я кукле, - давай примерим».  Но мы не смогли надеть это платье. Я вышила на нём розу насквозь, то есть не разъединила две части платья и, таким образом, пришила «перед» к  «спинке». Так я поняла, что любое дело, а особенно рукоделие, не терпит спешки. Но мама стала меня называть Скорей Скореевич.
 
 Чтобы утешиться, я вышла гулять с большой куклой. Между рядом наших Домов Лесников и железной дорогой простиралась довольно широкая  придорожная полоса, незастроенная и  заросшая травами. Здесь росли клевер и подорожник, два вида полыни, кровохлёбка, колючая незабудка, осот и пырей, люцерна и донник. Когда всё это травяное изобилие к концу лета разрасталось, мы в нём прятались, а в начале лета хорошо было в нём  побегать в догонялки или важно прогуляться. Вот я и прогуливалась с куклой.
 
 У железнодорожной насыпи работали мужчины, что-то копали, гребли камни. Я уже была большой девочкой, поэтому решила сразу уйти, но меня окликнули:
- Девочка, не бойся, подойди сюда. – Я была смелая, подошла. Человек продолжал:
- Я вижу у тебя куклу. Приходи завтра, я принесу тебе лоскутков - нам их дают на протирку рук...  Они красивые!

 Возможно, я рассказала маме, и она разрешила сходить за лоскутами, а может, и, не рассказывая, пошла на следующий день, и тот человек, вывернув свои карманы, выдал мне приличный запас многих образцов необыкновенных тканей! Здесь были и атлас, и шёлк, и трикотаж, и бархат! И все таких красивых цветов и оттенков! Просто чудо какое-то! Ну, за что мне такой подарок? Или я его всё-таки заслужила?
Через год я снова носилась по поляне, а, возможно, рвала траву для утят. Вдруг меня окликают:
- Девочка, подойди сюда. -  Я была  старше и  осторожнее. Думаю, если опять лоскутки, то откажусь! А человек протягивает мне подсолнух, проросший у железной дороги:
- Возьми, посади возле дома, ему там будет лучше.
 
 От неожиданности я растерялась, да и подсолнух жалко – ведь пропадёт! Я беру  подсолнух из рук этого человека  и хочу сразу, не глядя, уйти. Но мужчина опять   настойчиво просит меня:                «Посмотри фотографию моего сына».  Я взглянула, но  не запомнила, так как  спешила уйти. Частые подарки меня насторожили.  Ну, что эти дядьки зачастили с подарками?
    
    

                24.  Перемены

  С окончанием пятого класса закончилось моё детство. Многое изменилось в жизни нашей семьи и в моей личной жизни. Моё взросление совпадало с этими переменами. Я вступила в последний год заярской жизни и в год моего зрелого отрочества.

 Моя мама, работавшая тогда бухгалтером в столовой, уволилась по собственному желанию. Возможно, причиной стал какой-то конфликт на работе. Мы оказались без  средств. Я не очень этим интересовалась, и мама не посвящала меня в эти тонкости. Теперь она могла рассчитывать  только на свой талант портнихи, на наше небольшое подсобное хозяйство и на ежемесячную помощь старшей дочери – моей сестры, посылавшей сто рублей, которыми  мы оплачивали квартиру.

 Я начала помогать маме по хозяйству. Но сначала по ежегодной традиции  решила съездить в пионерский лагерь на реке Тайшетке. Зная, что путёвка в лагерь мне уже не положена, мама поддалась моему  напору и позволила испытать судьбу: пойти  в местком за путёвкой. Вдруг сжалятся и дадут  путёвку ребёнку. Но никто не сжалился.

 Я не унималась, по привычке хотелось куда-то ехать, и я отправилась в Братск. К тёткиному дому давно была сделана пристройка. Это была непривычная для меня комната с электрическим светом. Былой стабильности уже не ощущалось. Моя двоюродная сестра Валя умирала после рождения близнецов. Мальчик родился мёртвым, а крохотную кричащую новорождённую девочку наша бабушка таскала на руках и пела, на ходу сочиняя:

                А ты маненька была,
                Да сдохнуть сразу не могла!

 От такой «колыбельной» становилось жутко, было полное ощущение, что рушится мир. Это подтверждал угнетенный вид моей двухлетней племянницы Анечки, которая впервые рассталась с матерью. Я поспешила вернуться домой. Следом сообщили, что новорождённая скончалась. А Валю спасли в Иркутске.
 Лето было в разгаре, заказчицы валили  в наш дом, но мама не чувствовала радости, так как предстоящий ситцевый бал не сулил ей дохода: за ситцевое платье полагалась самая низкая плата.

 Я варила супы и каши, и под маминым руководством они получались очень вкусными. Потом мы начали подкапывать картошку и готовить её с луком, морковкой и растительным маслом. Созревали  кабачки. Было очень вкусно! Возможно, тогда я остановилась в росте, у меня плохо укоренились зубы, я переболела сильным насморком, отчего утратила музыкальный слух и не смогла больше петь, но вид у меня оставался вполне упитанный.

               


                25. Уплывающий стров

  В свободное от домашней работы время я бегала на речку. Ангара в Заярске  была не так широка, как в Братске. Перед нами мчалась только её протока, и взгляд упирался в большой остров, расположенный  в ста пятидесяти метрах от берега. Этот остров стал моей навязчивой мечтой. Я никак не могла попасть в его заманчивый мир тёмных елей, густых зарослей чёрной смородины, полян жёлтых и красных лилий. Я видела эти букеты в руках приплывающих с острова Куприяновичей. Тяжёлые лилии свешивали свои поникшие головы с  локтей членов этой счастливой семьи. У них была лодка с мотором, поэтому они не боялись быстрого течения. А те смельчаки, которые хорошо плавали и не боялись холодной воды,  наискосок переплывали своенравную протоку: их относило течением далеко вперёд.

 Я училась плавать долго и безуспешно. Чтобы не тонуть камнем, сёстры научили меня плавать на наволочке. Для этого надо было отжатую мокрую наволочку раскрыть, как парашют, и стремительно ударить «парашютом» о поверхность воды, быстро перекрутить низ полученного воздушного шара-подушки, лечь на воду, упираясь в  шар-пузырь подбородком или щекой, и быстро бить ногами по воде. Вот так я плыла вдоль берега, но совсем недолго. Подушка быстро сдувалась, ноги нащупывали дно, и всю эту операцию я  повторяла заново. Удовольствие  небольшое, но к этому прибавлялись  мечты об острове.

 Вечером становилось прохладно,и уже не было видно проворных стрижей, вылетающих из своих круглых норок высокого и крутого глинистого обрыва.  Мы никогда не жгли костров, и пока не закатится солнце, играли с эхом. Оно  протяжное, чёткое и очень живое. Я с ним познакомилась в шесть лет, когда меня, маленькую, сёстры  оставили с собой на реке до вечера. В Братске эха не было, и каково было моё потрясение, когда я впервые услыхала чей-то  сдавленный  утробный голос, живущий на острове!  Сёстры  долго объясняли, уговаривали, чтобы я сама что-нибудь крикнула ему, но от  страха я молчала. Они же громко орали, но эхо, хоть и соглашался с ними,  пряталось, а значит, таило что-то  нехорошее и страшное.

 Тогда  мне казалось, что таинственный  остров плывёт, что под ним вода, а корни деревьев, погружённые  в воду, постоянно её пьют, отчего деревья такие пышные и тёмные. И я боялась, что живой заколдованный остров унесёт меня далеко-далеко от родного дома.


                26.  Ателье

  В нашем околотке теперь стало два ателье: фотомастерская Александра Михайловича Белявского и мамина швейная мастерская. Белявский своё ателье  содержал давно и платил патент, а мама не платила и страшно боялась, что вдруг её заставят, но с божьей помощью всё обошлось.

 На месте Шкловских жила другая семья, в которой была совсем старенькая бабушка. Иногда я разговаривала с нею, отвечала на её вопросы, рассказывала новости. Бабушка слушала меня внимательно и часто восклицала: «Оборони, Господи!» Я, как и все, росла атеисткой, эта фраза поначалу меня забавляла, я  стала употреблять её в шутку, а потом она мне так полюбилась, что я стала  применять её как поговорку. И  не заметила, как она начала мне помогать. Уже в зрелом возрасте стало понятно, что «Оборони, Господи!» -  не иначе, как сокращённая молитва! Благодаря ей многое для меня оказалось гораздо легче, чем могло бы быть.

 У Белявского была оборудованная фотомастерская с тёмными комнатами. Он был  прекрасным  фотографом! Две трети моих детских фотографий сделаны им, и  почти все бесплатно. Только фото класса и одно нашей семьи из трёх человек он выполнил на заказ. Был Александр Михайлович неразговорчив, какая-то драма жизни ощущалась в его поведении. Столовался он у Куприяновичей, что некоторым позволяло строить домыслы относительно его и Анны Фёдоровны. Но с уверенностью своей интуиции скажу, что это чушь, и у Куприяновичей была прекрасная семья. Маленький Коля очень похож на отца. Попутно вспомню, как без истерики тётя Нюся говорит старшему сыну:  «Игорь, смотри за Колей! Коля наелся мыла!»

 Белявский устраивал нам «шутиху» из старой фотоплёнки. Для этого он причудливо скручивал её и поджигал. «Шутиха» то горела, то тлела, то внезапно вспыхивала, мечась из стороны в строну. Мы пугались и смеялись, бегая то за нею, то от неё.

 Но мастерские предполагают подмастерий, а там и здесь трудились по одному человеку, то есть сами мастера.

К нашей маме тоже шли и шли заказчицы. Мама любила шить из красивых дорогих тканей. И не только потому, что хорошо заплатят, но и потому, что из них приятно шить, они хорошо ложатся,  их ещё и приятно носить.

 Когда  у женщины красивая фигура, то все сидит, как на королеве! Помню одну такую.  Молодая женщина, жена  офицера. Мама сшила ей несколько платьев, и все были великолепны! Но последнее, из чёрного панбархата, оказалось настоящим шедевром! Панбархат – это  бархат из натурального шёлкового волокна на натуральной шёлковой основе. Он тяжёлый матовый, без блеска и спадает тяжёлой волной. Платье  с длинной юбкой солнце-клёш. Отрезной лиф с цельнокроеными рукавами в три четверти  (по моде того времени) плотно облегал красивый бюст и тонкую талию. Самым интересным было большое декольте с фестонами. Фестоны – это зубчатые волнистые украшения. На этом платье они выкраивались по краю  выреза на груди. На белокожей брюнетке Соне с красивыми формами и причёской в стиле будущей Анджелы Дэвис, когда пышные волосы образуют как бы шапку из меха, сшитый мамочкой наряд был прекрасен! А красивее Сони в этом платье,  я никого больше не встречала и долго мечтала стать брюнеткой. Вот какую  красоту  совместно с Богом сотворила моя мамочка!




               
                27.  Новые интересы

  Около мамы я изучала ткани и журналы мод. Наша страна входила в новую эпоху – эпоху моды, когда всё, что модно – красиво.
Я продолжала слушать радио с классической музыкой, но уже Великанова пела «Ландыши», а Гурченко продолжала из  «Карнавальной ночи». Раз  я мечтательно сказала в кружке: «Как  было бы хорошо, если бы у нас был симфонический оркестр!» Меня тут же пресекли: «Зачем нам симфонический? Нам нужен эстрадный!» Я спорить не стала. Эстрадный так эстрадный.
На физкультуре в шестом классе я вдруг не смогла перепрыгнуть через козла. И потом тоже не смогла. Меня это очень расстраивало. Со временем из-за этого я перестала ходить на физкультуру.

 Однажды мы собрались на чей-то день рождения в богатом доме. После ужина весело играли в почту. Толик Хотылёв получил письмо без подписи и весело кричал: «Кто написал мне «Убью!»?
Танцевали. Звучала новая пластинка. Приятный мужской голос пел с расстановкой:

                Манит тень акаций
         Прогуляться 
                Хоть на момент!
                Завтра, знаем сами,
                Ждёт экзамен!
                Но сердце –
                Не камень!
                А ночкой лунною,
                Девчонка юная,
                Из-за тебя погибнет, кажется, студент!

 Я насторожилась: как он может погибнуть? Но не поняла, потому что он пел дальше:
               
                Не ходи ты рядом с нежным взглядом
                В такой момент…

 И заканчивалось так:

                Из-за тебя погиб ещё один студент!
               
 Ну, думаю, если он поёт, то не погиб, да и поёт как-то сладко, зачем  же врать?
 Через месяц слышу, как какой-то тип эту песню переиначил:
 
                Не ходи ты рядом с толстым задом…

 Да, думаю, не хорошо быть толстой…

 Однажды одна из нас предложила всем по очереди продемонстрировать походку. Каждая девочка шла, а «проверяющая» ставила «оценку»: «Да,- вздыхала она, - ты виляешь задом». Второй девочке был тот же приговор, и третьей тот же. «Все вы виляете!» - заключила она не то с радостью, не то с сожалением. «А ты?»- спросили её. Она прошлась, и все дружно закричали: «Ты тоже виляешь!» Я долго думала, хорошо ли так ходить, и на всякий случай стала подбирать зад, чем испортила фигуру.

 А проблемы мои росли дальше. Учитель английского языка Тамара Сергеевна  (опять Тамара!) вздумала давать английские диктанты, и у меня посыпались двойки. Что делать? Решила сама взяться за ум   -  занималась по два часа перед каждым уроком английского языка. Диктанты уже прекратились, а я сносно владела языком в пределах школьной программы.
Только вывернулась из одной проблемы, как появилась другая, то есть другой. Другой отчим. По правде говоря, он появился раньше, но не то жил в зоне, не то уезжал, а теперь  стал жить у нас. Меня это очень тревожило, особенно после того, как я однажды ночью проснулась от шума. Этот Василий был прораб, он занимался ремонтом жилья, а нам не давал покоя грибок, росший в подполье. Василий взялся за дело, много что наладил, а моя мама ему понравилась. Но он  не понравился мне! По уровню культуры он был много ниже и дяди Пети, и мамочки, а чем он ей нравился, я не понимала.

 Этот Васька, как мы называли его с сестрой, решил заняться моим воспитанием и чтением. Он купил для меня свою любимую книгу «Как закалялась сталь». Наверное, это была единственная, прочитанная им книга. Его, как и всех, в первую очередь интересовали в этой книге отношения героя с возлюбленной Тоней Тумановой.  Но ещё до их любви в книге описан нехороший случай о том, как, оказавшись в доме священника, герой сыплет  махорку в тесто. Строительство узкоколейки, конечно же, улучшило моё мнение  о герое, но только не о Василии. Мне он стал крайне неприятен, и я  с надеждой ждала переезда, чтобы избавиться от него.

 А пока мы с одноклассницами развивали литературный вкус, читали  «Евгения Онегина» и учили «Письмо Татьяны» наизусть. Но впереди ещё был Новый, 1959-ый год!   



                28.  Ёлка

  По правде говоря, о переезде я задумалась только в начале августа 1959-го года, а сейчас был конец декабря 1958-го. Хотелось праздника, нужна была ёлка, а мамочка уже была озабочена предстоящим переездом,  в который   пока что не посвящала  меня. Словом, ей было не до ёлки, и я чувствовала это. Наступающий год будоражил. Я уже купила новые украшения – золотую мишуру, и пока примеряла её на себя. Потом достала короб с ёлочными игрушками, и тоже навешивала на себя: вот бусы, вот серьги-подвески, а это – кулон.
Тридцатого декабря я забежала к соседям. Я  полюбила их маленькую девочку Люду, называя  по-своему Марфутой. Тётя Поля мне и говорит:       - Иди, одевайся потеплее. Пойдём с тобой на остров за ёлками.
 От счастья я взлетела сразу на седьмое небо: за ёлкой, да ещё и на остров! И вот мы вышли из дома часа в три.
 
- Я всё хочу спросить тебя, интересуется тётя Поля, - кого ты каждый день ругаешь, на кого кричишь?  Через стенку слышу.
На секунду я задумываюсь, потому что всегда  после обеда  делаю уроки одна, но вдруг соображаю, на кого:
- На петуха! Я только сосредоточусь,  пытаюсь запомнить слово  или решить задачу, а тут он вовсю горланит!

 Мы семеним по тропинке  через покрытое снегом картофельное поле, потом через поле ржаное, по обрыву спускаемся  к Ангаре. Самое трудное – перейти протоку. Она покрыта льдом и  снегом, но трудность состоит в торосах. Быстрое течение мешает реке застывать ровно. Мы пробираемся через ледяные колдобины, а между тем солнце вот-вот спрячется!

 Наконец мы на острове! Тётя Поля уже выбирает ёлку, а  я любуюсь природой! Моя мечта сбылась: я на Острове! Тётя Поля уже рубит топором ёлку, а я  только начинаю выбирать, игнорируя советы. Все ёлки кажутся мне маленькими, а я хочу большую. А ещё оказалось, что ёлки разные: светлые и тёмно-зелёные. Мне светлая не нужна. Я хочу настоящую – тёмную и таинственную. Вот и солнце спряталось за лесом. Я начинаю рубить, но топор отскакивает от смолистого замерзшего ствола.  Мне жарко, тётя Поля приходит на помощь, ёлка падает в снег. Я тоже вся в снегу: пока рубила, на меня свалился снег с ёлки.
Двигаемся к дому. Но тут-то я осознаю свою ошибку:  елка не только большая, но очень тяжёлая. У неё толстый смолистый ствол, мне трудно тащить её, да ещё по торосам. А уже темнеет, мокрая одежда сначала продувается ветром, а потом ещё больше намокает – мне то холодно, то жарко, но ведь у нас будет настоящий праздник! За нижние ветки тащу свою огромную ель, а тётя Поля на плече несёт свою, играючи.

   Слава Богу, мы уже на нашем берегу. Хочется отдохнуть, я запыхалась. Но соседка торопит, у неё дома дети одни, сейчас совсем стемнеет. А я выдохлась! Тащить в гору ещё тяжелее. Ёлка мне уже не подчиняется. На середине обрыва я вынуждена оставить её…. Иду домой чуть не плача. Долго молчу, потом рассказываю маме свои приключения.

После ужина, который тоже мне показался не в радость, мама говорит:
- Давай сходим за ёлкой.
- Как?
- Но ты же  оставила её недалеко?
- Не близко, да  кто-нибудь её уже унёс.
- Одевайся! Пойдём, проверим!

  И вот мы идём по проторённому пути. Луна заливает ярким светом всю округу, сверкает снег, стоит предновогодняя таинственная тишина. Как быстро мы добегаем до обрыва! Я с затаённым страхом смотрю вниз, заранее готовясь  к пропаже ёлки, но посередине обрыва вижу большое тёмное пятно. Так это же моя бедная брошенная ёлка! Когда мама подхватила её, то удивилась:
- Какая тяжёлая! Как ты смогла её столько тащить?  И зачем вы срубили ёлку с таким толстым комлем?
 
 Мы несли ёлку вместе, ухватившись за ветки с двух сторон.  И вот, отдышавшись,  поставили её в крестовину, и я начала  наряжать.

 Ветки ёлки не гнулись, не разгибались под тяжестью всех украшений. Это была не ёлка, а еловое дерево. Пока я наряжала, мама ставила тесто, а утром пекла сладкий пирог, варила холодец, а я готовила винегрет. Печка была большая, и холодец не мешал компоту и жаркому. Вот какой знатный обед мы приготовили с мамочкой!
 
 Гостей  не ждали, праздновали вдвоём, пировали несколько дней. Я всё кружилась вокруг ёлки – она стояла под оранжевым абажуром, сделанным из платка, подаренного мне на школьной ёлке. Свет абажура преображал стеклянные ёлочные игрушки, под ним  ещё ярче сверкала мишура. Это был самый лучший праздник в нашей, ставшей маленькой семье! А за окном трещал сорокаградусный мороз.
               


                29.  История одной любви          

  Я начала вести личный дневник в пятом классе. Это была маленькая записная книжечка синего цвета, но записи  очень краткие. В шестом классе я взяла книжку побольше,  записи делала чаще, но от всех  скрывала, поэтому писала не так много и зашифровала имя мальчика, который стал моим кумиром. Интересно, что сейчас я веду дневники только в больших тетрадях - есть, где разгуляться.
Пока писались  мои записки о детстве, я не заглядывала в  этот дневник.

 Хотелось соблюсти первоначальный замысел: сказать только то, что помню. Поэтому теперь хочу опубликовать весь дневник, как документ. Он небольшой, и, надеюсь,   вас не утомит. Дневник имеет громкое название: «История одной любви». Никакой любви вообще-то не было. Были фантазии, но это я теперь понимаю, а тогда я всему училась: школьным наукам, общению, вниманию и чувствам - словом, училась жить, но ещё я училась писать, а это оказалось очень трудным! Первые записи так сумбурны, так не согласованы ни грамматически, ни стилистически, что я решила не вставлять их в текст моих мемуаров, а дать весь дневник отдельно и полностью.

 Я не могу жить без любви, с детского сада  живу в состоянии влюблённости. В шестом классе мои чувства разгорелись ярче прежнего, но  может, не  сами чувства, а жажда этих чувств, которые каждый день я   записывала в дневник (и правильно делала!). Дневник помог мне увидеть мою склонность к одному из пороков - к интриганству. Потом стало  страшно за себя и за своих жертв  настолько, что я  навсегда прекратила это занятие. Думаю, этим занимаются люди от безделья, скуки и жестокости.

 Теперь о моём кумире. Это был необычный, в некотором роде, нестандартный мальчик, с одной стороны, а с другой - типичный мальчишка из подростковых книжек. Читатель и рыбак, коллекционер и  спортсмен.  Он легко получал четвёрки и пятёрки, а следом – двойки. У него были проблемы в семье, поэтому он был непредсказуем: то весел, то задумчив,  небрежен,  а после внимателен и старателен. Вернее сказать, это был пока незрелый, но мужчина! О силе моих чувств он, к счастью, не ведал.

 Перед отъездом, дня за два я написала кумиру письмо с упрёками и объяснениями. Прощальное письмо. Очевидно, он был так потрясён, что поделился с матерью, с которою мы были знакомы. Тётя Клара работала в магазине, куда я зашла перед отъездом за продуктами, и услышала такой разговор:
- А девчонка-то! Пишет, как взрослая! Надо же, как она его любит! Такая маленькая, а туда же – влюблена!
- А Кларкин - то сын, тоже мне! Оказался тряпкой, хлюпик!
Я выскочила из магазина и бегом побежала, чтобы меня не признали.

 С отъездом из Заярска, я как-то быстро забыла свою любовь, но мне так казалось. Через несколько лет я встречу своего будущего мужа, и он окажется во многом похожим на Валерия Панова, чьё имя я старательно шифровала в своём дневнике.
 Пройдёт полтора года, я буду погружена в новую жизнь, и вот однажды встречусь с моим кумиром, приехавшим  на соревнования в Братск из какой-то деревни. Я оказалась абсолютно равнодушна к нему. Грустно вспоминать подобные встречи…


            

                30.  Прощание

  В мае 1959-го года вместе с мамой мы съездили на праздники в новый Братск – в посёлок Постоянный, или в Падун. Здесь уже жила моя сестра Лера  с мужем и  маленьким сыном. Нам понравилось, что дом новый. Не помню, был ли у них водопровод, но отопление было. Понравились прямые улицы Падуна.  Кругом велась стройка, возвышались кучи красной глины, прокладывались тротуары. Над всей суетой царили корабельные сосны. Заярск располагался южнее Братска на сто километров, и там сосны были   совсем другие: невысокие, изогнутые, с пышной кроной. Кажется, мы тогда прошлись по Набережной, и, конечно же, нам  захотелось жить в Падуне.

 Но уверенности, что маме удастся устроиться здесь на работу, не было. Тогда я просто стала мечтать о Братске отстранённо. Получится переехать - хорошо. Не получится – быть тому, а я просто помечтаю. И мои мечты сбылись в конце августа, а пока я заканчивала шестой класс, воспитывала дворовых малышей, пасла гусей.

 У нас была собака Рекс. Её три года назад привёл наш дядя Петя, планируя охотиться с собакой на диких уток и гусей. Дядя Петя запил, хотя пьяным я его не помню, но он стал из дома уносить вещи, и мама выпроводила его к жене и сыну в Ленинград, посадив на товарный поезд до Тайшета. Надо было отправить его с собакой, потому как мы забыли, что она охотничья, кормили, как поросёнка, а в последний год и того хуже, так как сами  нуждались.

 Итак, я пасла гусей, чтобы   осенью и зимой  мы были с мясом. Занятие это претило моей натуре,  и я читала  книжку. Когда я  вела домой гусей, замечала вдруг, что их не десять, а девять. И так каждый день. Где гуси? Не знаю! Не видела. Искала. Не заметила. Вот мои ежедневные ответы. А гусей уже семь! И вдруг вижу, как наш Рекс терзает уже четвёртого гусёнка! Остатки стада мы перевезли к бабушке в новый дом в Порожки, а Рекса оставили в Заярске. Нам было некуда его везти, и мама  препоручила дяди-петино наследство нашей знакомой, привязав его за верёвку к её дому.

 Надо было ходить и прощаться со всеми, но я помогала маме собирать вещи, а их оказалось немало. Мамочка заказала целый товарный вагон.  Мы загрузили в него железные кровати, столы, табуретки, этажерку, трюмо. А также комнатные  цветы, посуду, одежду, кур, уток и оставшихся гусей. Преждевременно пришлось выкопать картошку, собрать лук, капусту, кабачки, помидоры и морковь. Поэтому я ни с кем не простилась. Как-то не верилось, что уже никогда сюда не вернусь. А теперь  скажу, как  же я вас  всех люблю, мои друзья и недруги,  соседи и  одноклассники!
 






                31.  Заярск

Ты вспомни, жили мы в Заярске.
       Был уголок почти что райский.
       Зимою  -  лыжи и коньки.
       А летом  -  речка с островами
       И  первозданными лесами,
       Средь жёлтых лилий  -  башмачки!
      
       Меня уносит память в детство,
       Где наше  доброе соседство
       По дому, школе и судьбе.
       Спасибо, милый друг тебе
       За жизнь в таинственном волненье,
       За те чудесные мгновенья,
       Которым предавались мы.
       В тебя все были влюблены.

       Мне дороги воспоминанья эти.
       Ты ими тоже  окрылён!
       А помнишь девочек в балете?
       В одну из них ты был влюблён.
       Как женственно и грациозно
       Плыла в «адажио» она…
       Как весела и как серьёзна,
       Красива, да к тому ж умна…
       И где ж теперь она? Жива?
       Её мечтой была Москва…
      
       Посёлок райский затопило
       Водой ангарскою. На дне
       Осталось то, что в прошлом было,
       Но не даёт покоя мне.
       И в памяти живёт овраг
       И милых  улиц вереница.
       То клуб, то школа. Лица, лица…
       И детство не уйдёт никак!


Продолжение: "Мой классный Братск".



              Дневник шестиклассницы. 1958-59 учебный  год
 
                ( История одной любви)   
               
 27 октября. Он отходит от меня всё дальше, в другую сторону. Почему? Не знаю. Сегодня я, как всегда, помогала Ему по английскому. Он  второй раз в жизни назвал моё имя. Инка – молодец, выручила меня по арифметике, и я получила тройку.

 28 октября. Сегодня утром нам принесли трюмо. Очень красивое!

 29 октября. Он как-то опять  стал со мною сближаться. Была контрольная по английскому, не знаю, что получу. Ему помогала. Наташка С. достала мне оружие(?).

 31 октября. Сегодня я задумалась, есть ли у меня друзья из мальчишек? Да, есть: Витька и Он.

 2 ноября. Сегодня воскресенье. Я посмотрела на пальцы. Ногти заплыли белым. Два несчастливых (счастье-несчастье), а один – мизинец – сильно заплыл – счастливый. Да, я как-то понимала, что встречу Его! Да и встретила на нашем катке. Он играл просто так – без коньков (пинал банку).  Я покаталась и дала коньки Ему и Игорю. Случилось и небольшое горе.

 3 ноября. Арифметику сделала быстро – всё сделала. По физике получила незаслуженную 4 (надо 5: всё ответила).
 Светлану Шумилову спросила насчёт пальцев, она так сказала:  «Счастье, несчастье, дорога, обнова, любовь» - это мизинец. Ещё выпадает обнова. Так и вышло: сотворилась любовь. Все уроки Он смотрит на меня, и, бывает, оглянется, я спрошу: «Что?» Он отвечает: «Так» очень равнодушно, а сам здорово краснеет. Я поссорилась с Жигаловой и с Игорем. Витька – настоящий друг. По контрольной 4 (английский).
Дома: Мама по - прежнему шьёт, от Клары получили письмо. Я плохо кушаю и часто чувствую себя очень плохо. Маме часто снится отец с мальчиком. Интересно, что будет?

 4 ноября. Сегодня сделала уроки и к 11 пошла в школу с портфелем, потому что выступал 1 класс (и третий). Я очень устала, кружилась голова. На уроке истории пришлось побегать. На географии писали записки. С Ним чуть не поссорилась. У Него двойка по географии – стыд! Я кое-что написала Зенкиной о Нём, и она почти ревела. По диктанту у меня 4 – чудо. Голова всё кружится. Не могу.
 Дома: мама шьёт платье из розовой шерсти. Вот бы мне такое!


 5 ноября. Сегодня наш 6-й и 5-ый классы справляли праздник. Было очень весело, только настроение нам испортила Анна Фёдоровна, но потом всё наладилось. Он пришёл тоже, но в неаккуратном виде: в сапогах и т.п.…. Вёл себя по моему поводу плохо. Вот бы пришёл он такой аккуратный, как Попов. Попов был весь наглажен, не то, что Он. Правда, Он почти всегда аккуратно и красиво выглядит, но…  В школе Он тоже стоял на русском.
Я была у Руфины Степановны. Как у неё всё изменилось! Как красиво стало! У них есть пианино «Красный Октябрь». Хорошее. И вообще очень красиво! Чего только нет! Дома: Пришла Клара Александровна и принесла муки. Значит, праздник справим.

 6 ноября.  Три раза бегала в магазин, всё покупала. Четверть закончила неплохо. У меня две тройки: по арифметике и по труду – просто ни за что. Вечером всё готовили долго и очень вкусно!

 7 ноября.  Утром я вышла кататься на коньках. Очень много каталась. До обеда каталась на горке. После обеда приехали Эдик с Тамарой, и мы сели кушать. Тамара привезла мне ленты голубые –  обнова по пальцам. А мизинец уже неделю держится белым. И сегодня я чувствовала. Так и вышло: Как покушали, вышли на каток, и Эдик сфотографировал на коньках. Я пошла на горку, а Тамара стала кататься на коньках. Всё-таки она умеет, хотя три года не каталась. Когда-то она каталась лучше всех девушек нашего  посёлка. Вдруг я увидела Его. Он сидел на скамье и надевал коньки. Я следила за Ним. Он вышел на лёд и начал кататься.  Каталась и Тамара. Потом она ушла. Я надела коньки и стала кататься. Играли в мячик. Он отдал коньки Игорю, которого тётя Ася прогнала с катка. И Игорь ушёл. Я не стала играть, так каталась. Он попросил коньки. Мы сели с Ним на снег и переобулись. Он дал мне свои валенки. Он долго катался, потом отдал коньки и пошёл домой в пожарку, а потом, конечно, к бабушке ( на улицу Лазо?)

 8 ноября.  Я пошла в магазин второй раз. Когда вышла, то увидела Его перед собою. Он меня заметил и стал оглядываться, потом дошёл до доски Почёта (там как раз вывесили новое). Но я знала, что Он не для этого остановился. Я не стала ждать и пошла вперёд. Зашла в лагерный магазин, и Он тоже. Я вышла и пошла домой. Должно быть, Он остался.
 Сделала альбом для фото.

 9 ноября. Сегодня сделала абажур и несколько аппликаций. На улице холодно, и я не гуляю.

 10  ноября. Сегодня я узнала страшную, но неточную новость. Мне Лариска А. и Людка Т. сказали, что мальчишки с Лазо и ещё кое-какие пили в праздники и дрались. Женьке Сидорову посадили под глазом синяк. Синяк – это правда. Ирина Семёновна при мне спросила Его (Панова), где он берёт деньги. Он ответил, что дают дома или Э. Реутт. А родители Эдьки говорят, что ему дома не дают, а даёт Панов и т. д. 

 11 ноября. Сегодня узнали, что это  всё -  неправда. Это у Женьки были именины, а как синяк набили, мы не узнали.  Да! Ирина Семёновна назвала Его «именинником», т. к.  по арифметике у него 5, по истории 4, по географии 4. Неприятная новость по труду. Все заработали.

 12 ноября.  Ходила в кино в 11 часов  утра. Интересное! Название «К Чёрному морю».  Он вообще стал молодцом. Да, правильно Игорь сказал, что мы с Зенкиной соперницы из-за Него. И это большая доля правды. Меня раздражает, как она к нему всё лепится и лепится. Это происходит всюду: дома, на улице, в школе и т. д. Ещё Он поменялся местами с Инкой.
 Всё-таки я по геометрии 5 иметь не буду. Она ставит неправильно, и спорить я с ней не хочу. По-прежнему люблю английский. Он даже на ботанике лез к Помазановой.

 13 ноября. Сегодня я успела погулять и покататься на коньках. В школу Он принёс всяких безделушек и дурачился. Его не вызывали и меня тоже. Была контрольная по арифметике. На английском было очень весело. Много было пятёрок и четвёрок. Писали записки, и я написала кое-что и сказала, что от Талановой. Таланова, не подозревая ничего, вертелась в недоумении. Потом Авдеенко Л. написала тоже кое-что Зенкиной. Многое из записок передали Ему. Он наподдавал Зенкиной. Ирина Семёновна давай ругаться, и, в общем, мне попало и многим. Но главное она не узнала. Зенкина ревела оттого, что её отлупил Он. По школе ходили слухи: «Зенкина поссорилась с Пановым!» Секция не состоялась, и я погуляла на улице довольно-таки долго.

 14 ноября. Сегодня я успела погулять и сходить в магазин. В школе весело. По контрольной по арифметике 5, у Него 4. Я просто не могу от смеха! На одной из перемен мы все с ума сходили: швыряли друг друга. На ботанике вот что произошло. Я всё следила за Зенкиной, и с Жигаловой мы всё перекидывались короткими смешками, записками, жестами и взглядами насчёт Его и Зенкиной. Он на неё наплевал прямо на уроке, и вообще показывал ей кулак и прикладывал к зубам. Она долго то смотрела на него, то отворачивалась. Я следила за ней, потом кинула в него бумажкой. Он оглянулся и, вытащив железку из кармана, сказал: «Счас прилеплю по мозгам!» - и покосился на Зенкину, Жигалову и Игоря. Я ответила: «Не дотянешься!» Он показал кулак. Потом Галина Павловна стала  объяснять про кукурузу. Было тоже весело. У меня в чернильнице мало чернил, и Витька Солдатов (Тришка) стал от Инки отодвигать парту к Кере. И мы поехали! Он увидел и подвинулся к нам.
 Ольга, Ларка и я – союз трёх, или триумвират. Мы организовали тайную слежку за Зенкиной.

 15 ноября. Сегодня ночью я спала у печки и ухитрилась опрокинуть цветок. Он упал, сломался цветник, и утром пришлось постучать молотком. Меня не вызывали. Был диктант по английскому. В школе всё так же. Я чувствую, что Он меня любит. Зенкина по-прежнему следит за Ним. И я чуть что, шутила над ними. Конечно, мне не до  шуток, но я стараюсь показать, что мне всё равно. С Ним чуть не поссорилась.
Давали валенки, 23-й малы. Пошла в магазин и обменяла на 24. Рекорд! – так сказала Аля. Валенки чуть велики. В общем, как раз. Не хватило 14 рублей. Выручила Зенкина. Тут в магазине была её мать. Лариска велела принести деньги. Завтра воскресенье, и я долго гуляла с Любкой и всю тайну ей раскрыла. В душе Он мне обещал прийти к нам, и я верю в Него.

 16 ноября. Сегодня я весь день ждала Его, но Он не пришёл. Я просто схожу с ума. Почему Он не пришёл? Хочу выйти на рискованное дело! Мне всё кажется что-нибудь, а в самом деле этого нет.

 17 ноября. Я узнала, что вчера О. Помазанова каталась на лыжах. Я подозреваю, что Он был с нею. Она все уроки смотрит на него, и он кидал в неё зубья от расчёски. Потом стал просить марки, но я пока не дала. По диктанту 5.

 18 ноября.  Сегодня он к П. О. не пристаёт, а на арифметике ко мне относится лучше. Я как-то легче себя чувствую. Про марки забыла. Труда не будет. Витька-Тришка-Мартышка! – он прочитал весь этот дневник до конца. Просто с ума сойти!
По географии 5. Была в 1-а. Читали «Дюймовочку».

 19 ноября.  Сегодня день неплохой. Только опять заболел живот. К врачу идти бесполезно. В школе было весело, особенно на английском. Пришла Т.С., а снегу был полный класс. Она заставила нас собирать снег, потом бумажки, а потом ставить ровно парты. Возились очень долго, в это время все девчонки с нашей улицы смотрели в окно. Его вызвали по английскому. Он ответил на 4. Это большая радость.
 Получили посылку от Клары. Выслала рижский или немецкий журнал (мод). Мне рукавицы и много яблок.

 20 ноября. Уроки все быстро сделала. Читаю интересную книгу «Дорога уходит вдаль». Очень интересная. Он был возле меня рядом целый день. В классе, на труде, я делала ящик (дно), а Он (крепление) для карты. Я сделала почти всё, тогда Он сказал: «Вот ножовка, отпиливай!»
Я ответила: «Да ну, я не умею!» Тогда Он неожиданно для меня молвил: «Давай я для тебя отпилю». «Хорошо!» - с сердцем налегке  ответила я, и он стал пилить. Пилил недолго, я помогала держать. Пилили без отдыха, только изредка смотрели, правильно ли идёт пила. Наконец, Он закончил. Я очень бала рада, хотя на срезе была небольшая заминка.
Он взялся за другую сторону, но я сказала: «Ты устал, отдохни!»
Он ответил: «Хорошо».
Но тут подошёл учитель, взял у меня ящик и отпилил другую сторону при помощи электрической пилы. Я обработала ящик целиком и пошла сдавать. Мне поставили 5. Я сдала инструмент, привела рабочее место в порядок и пошла домой.

 21 ноября. День плохой. Я почти весь проплакала.

 22 ноября. О, как я не люблю дежурить! Это просто мучение! Я одна: Трифона нет. И Ольга П. сказала, что она знает всё, написанное в дневнике. Ей сказал Тришка. По истории 5, но это меня нисколько не радует.

 23 ноября. Я хотела идти на лыжах, но не пошла, было не с кем. Читала книгу. После пошла на музыкальный вечер. Прошёл неплохо.
Узнала страшную новость. Это произошло так: почти все пришли уже, и тут пришла  Ольга П. Ходила на лыжах, и пришла, жалуясь на ветер. Я стала говорить: «Но ведь снегу  совсем не было!» Но она сказала: «На полях – да. А вот в лесу хорошо!» Тут неожиданно для себя я спросила: «А с кем ходила?» И она, мне показалось насмешливо, сказала: «С Леной  и с Пановым». Мне это ударило в сердце. Но я не подавала виду, и была внешне весела!
Тут начался вечер. И.С. несколько рассказала о Глинке и Чайковском. Я слушала внимательно. После началась викторина – самое интересное для меня. Я отгадала самое лёгкое для меня, но не для других: пять вальсов Штрауса и другое. Получила за это открытку. Танцевали, играли и пошли домой.
 Палец всё белый. Мне уже так не хочется брать в руки этот злополучный дневник! Но я должна закончить эту историю.

 24 ноября.  Сходила на секцию, но она почти не состоялась.
Сегодня я окончательно решила, что Он не виноват в нашей с ним истории.  Он не только меня любит, но и их двоих. Это доказалось на уроках и на переменах.
 С Р.Э.  так же по-прежнему. С Поповым тоже. Я так просто не знаю, как мне быть.
Меня Люда Таланова пригласила на день рождения, и я первой рванулась к вешалке, чтобы быстрей попасть домой. На вешалке была настоящая толкучка-свалка. Народ был только с нашего класса. Все как-то сразу потеряли свои пальто и искали их. Я никак не могла найти пальто. После нашла и  попросила Его подать. Но Он взял и, смеясь, спрятал его.
После я оделась, прибежала домой, взяла деньги и купила ей (Людке) ленты, так как все магазины были закрыты.
Именины прошли хорошо. Вдоволь потанцевали и пошли гулять. Пели, танцевали прямо на улице. Произошло много смешных происшествий. Легла в постель ровно в 11 часов.

 25 ноября. Сегодня пошла на секцию. Нас так промяли, что было, ну просто еле возможно. Делали упражнения на кольцах и много другого.
После занимались с Лариской Авдеенко и  написали смешное письмо.
На труде всё хорошо. На контрольной Ему помогала. И вообще контрольную решила. Вечером погуляла. Сегодня  день был у меня хороший.

 26 ноября.  День очень плохой.

 27 ноября.  Сегодня меня окончательно избрали вожатой в 1 «а».
Начала читать вторую книгу «Дорога уходит вдаль». Читаю в Пионерской комнате.
Сегодня я задумалась вместе с мамой: Почему у меня нет дружбы с мальчишками. Мама сказала, что надо к ним лучше относиться, быть весёлой.
С Игорем я уже помирилась, и он не пускает реплик в мою сторону.
Я, кажется, взялась за ум.

 28 ноября. Утром каталась на лыжах. Я окончательно радуюсь сегодня, что Он меня любит. Я это замечаю хорошо. Он ко мне относится очень хорошо. День счастливый!!!

 29 ноября.  День хороший.

 30 ноября, воскресенье.  Ходила на лыжах, только мало. Потом пошла на каток. Покаталась хорошо. Его не было. С Ольгой П. хорошо на катке.

 1 декабря.  По физике удивительно! Получила 5. По изложению (очень трудное) 4.

  2 декабря.  День сумасшедший, но весёлый. Школа взялась за работу. Лена Л. будет у нас вожатой.
Была у малышей. Разделили на звёздочки. У них танцкружок.
Получила письмо от Людки К.  Сразу же ответила.
Я ему обещала идти на каток, но был ветер и притом совещание у Т. И.

  3 декабря.  Сегодня была на катке, и Он был тоже.

 4 декабря.  Какой незабываемый в моей жизни этот вечер! Я каталась с Ним вдвоём за руку! Как это хорошо! Я впервые пришла с катка в 10-30. Так поздно!
Оказывается, Эдька настоящий подлец!

5 декабря.  День плохой – мало сказать. Всё пошло прахом.
6 декабря.  То же самое.

 8 декабря.  О! По английскому Он получил 5.
О! Я узнала, что Он любит Помазанову…
Какая это незаконченная история!.. Какая  это путаница в моей жизни! Как мне сейчас тяжело… У меня  нет надежды ни на что…

  11 декабря.  Учусь по-прежнему хорошо. Только вот по русскому я не понимаю, потому что я  не была в среду. Был приступ.
С Ним всё так же по-дурному.
Я решила завязать переписку со многими. Не знаю, что выйдет.

 15 декабря.  Не писала давно. Вот сегодня, наконец, взялась. Мама начала работать. Пока хорошо. От Клары получили 200 рублей. Это большая помощь.
С Ним лучше.

 18 декабря.  Была на катке, но Его не было. Покаталась и пошла домой.

 19 декабря.  Эти дни Он стал относиться ко мне хорошо. Очень!
Я опять стала всё понимать. Пока всё идёт хорошо. Он стал учиться очень хорошо. У него двоек не будет. (К сожалению, была одна по русскому).

 20 декабря.  С Ним что-то странное. На каток Он не ходит.
Нас учила Я.А. танцевать, так меня пригласил Игорь. Ничего странного нет, ведь он мой сосед. Но всё же я замечаю за ним подобное уже не раз.

 22 декабря.  Сегодня будет самая длинная ночь. С Ним я поссорилась.

 23 декабря.  Я пересела на место Тришки, а он - на моё. С Ним (с В.П.) всё то же и так же. Сегодня я забыла на географию карту. У Витьки -Тришки её тоже не было. Я попросила у Инки, она не дала. А Он всё молчал. Тогда я разозлилась на них обоих. Ну и тогда Он дал (карту). Я назвала это медвежьей услугою и  выбросила Ему обратно. Он усмехнулся и отдал карту Трифону, надеясь, что я возьму её. Трифон положил карту на середину, но я  отодвинула её. Он (В.П.) покосился на меня. Я заметила и сказала: «Что косишься?». Он лукаво оглянулся, усмехнулся, улыбнулся и промолвил: «На тебя?».
Я ничего не ответила и отвернулась. Может, и ответила. Только уж не помню. На мгновение всё вылетело из головы.
Да!.. Что будет дальше?..

 1 января. 1959 г.   Всё как-то перевернулось…

9 января.  Всё-таки Натка лжёт.  Я это замечаю. Она несколько раз напоминала мне о Нём. Я делаю вид, что этого не замечаю.
Почему-то на меня нашла непробудная лень! Как её побороть? Не знаю.

 12 января.  Каникулы кончились, и я уже в классе. Он пересел на место Жигаловой. Она уехала. Как плохо, что Он пересел! Стало скучно и непривычно. Место только пустует. Он пересел поближе к Зенкиной.
С Ольгой я поссорилась.

 10 января.    Как-то моя жизнь даёт неожиданный поворот.
Последнее время я стала сидеть с Людкой Хлыстун. Уже другой Валерий стал коситься на меня, а Ему хоть бы что. Как будто ему всё равно. Правда, я не отклоняюсь ни от одного Валерия. Но как же их разделить? Ведь жребий тянуть не будешь!

 23 января.   Он начал опять коситься, и я это замечаю. Бывает, что посмотрю на Него строго, и Он на меня как-то смотрит прямо, открыто, без улыбки и как бы нахмурясь. С Зенкиной и Помазановой такого нет. Он на них даже не смотрит.
Да! Я пересела на Его место к Инке, а Попов на моё. Почему-то этот Валерий стал меня привлекать. Почему? Не знаю!!! Как-то стала о нём больше думать. Впрочем, стала смотреть на двоих и думать о двоих.
Он  (В.П.-1) смотрит серьёзно и пристально, с каким-то ожиданием. А у Попова такие глаза красивые светлые серенькие – просто приятно смотреть, напоминают мне чистый родник.

 25 января.    Сегодня был сбор «Весёлый час». Прошёл неплохо. В-2 не пришёл, а В-1 был и очень скучал в то время, когда была почта. Я была почтальоном. Только и выкрикивала фамилии и носилась из одного конца зала в другой. А Он всё сидел. Я несколько раз смотрела ему в глаза, а Он ни разу за это время не улыбнулся! Просто ужас! Он чем-то встревожен! Ну что ж, пусть пострадает. И до него пришла очередь. Только, по правде сказать, мне иногда его жалко (издеваться над ним).
Мальчишки ко мне относятся во много раз лучше!!!

 29 января.  Он почему-то крутится возле О. Помазановой. Но я замечаю, что Он пристально смотрит на меня.
 Подарок маме не купила, потому что были закрыты магазины.

 30 января.    Маме исполнилось 46 лет.

 2 февраля, понедельник.   Сегодня вечером кружок танцевальный в 8 часов. Мы пошли в клуб, а оттуда с Лоркой А. к ним. Пришли, и нас заставили ужинать. Мы поели и пошли. С нашего класса девчонки были все. Но кружок не состоялся. Мы пошли гулять. Подошли к спортзалу и посмотрели в окно. У наших мальчишек была секция, и мы стали их дразнить. Всех подряд. Было смешно. Совершилось много смешных историй.

 3 февраля 59 года.   По английскому 5. Пошли на 7 в кино. Очень замечательное: «Девушка с гитарой». Смешное цветное весёлое.

 4 февраля 59 года.  Сегодня Анна Семёновна разошлась очень. Наругала В-2 и поставила многим двойки. В том числе и В-1.
Была на математическом кружке на втором занятии по моему счёту.
Получила письмо от Платоновой Тани, то есть от её сестры Светланы, так как Таня ответить не может: ей написали много писем. Письмо небольшое, но радости доставило  мне очень много!
День счастливый. Ко мне все относятся очень хорошо.
Забыла сказать: 3 февраля я была на стрелковом кружке. Когда стреляла второй раз, то выбила 7 очков. Это большая радость.

 5 февраля.   Сегодня Он почему-то поехал с нами, то есть с Игорем и со мною на автобусе. Был Олег. Мы доехали до электростанции и слезли, потому что машины застревали, и автобус остановился. Я пошла быстрей, но дома мамы не оказалось, и я решила погулять.
Пришёл Олежка, и мы, то есть я, Ольга, Олежка, Игорь Людка С. Побежали за Ним. На обратном пути побесились и пошли прыгать с крыши (сарая). Я впервые прыгнула два раза. Гуляли очень долго и никто не ссорился.

 6 февраля.  Сегодня Он часто смотрит на меня. Очень. Был труд, прошёл хорошо, и Он опять поехал к нам. Но Игорь не гулял, и Он пошёл к нему, а я, придя домой, увидела Его мать у нас. После я пошла за Наткой (его сестрой), а она за Ним. Он зашёл к нам вместе с Н. Я как-то странно себя чувствовала. Они сразу же ушли.

 7 февраля, суббота.   Сегодня физкультура. Он не пошёл: болела нога. Счастливый день – я прошла два километра за 14 минут. Лучше всех.

 8 февраля, воскресенье.  Если записать все новости, то кончится дневник. С Лялькой ходила на лыжах. Прошли 4 с половиной километра и вернулись. День был хороший…
Мама уехала в 5 часов в Братск к Лере с Тамарой. Я осталась одна с Людкой Ч. После пришла Наташка, и мы стали делать причёски. Я узнала, что его бабушка уехала, и пока он живёт здесь в пожарке (с матерью, сёстрами и отчимом).
После пошли гулять. Там был Он. Очень весело было на улице! За нами погнался дядька. Я побежала первая, Он (В.П.) за мною, А Генка С. Оказался впереди. Остальные побежали к дровскладу. Генка упал, запнулся за колючую проволоку. (Он маленький, лет шести).  А я с Ним подбежала к забору. Он (В.П.) мне сказал: «Галка! Прыгай!» Сказал тихонько, но как-то ласково. И я прыгнула, а он за мной. После все зашли к нам и долго не выходили. Наконец опять вышли. Игоря, Олю и Колю позвали домой. Мы остались вчетвером. Он позвал Наташку домой, но она не хотела. Я тогда осмелела и пригласила всех к нам. Мы пришли. Я показала Ему альбом и открытки.

Он опять у бабушки,  я Его вижу  редко.

Карантин.

Болезнь.

Неделя учёбы.

Каникулы.

Скука.

Опять учёба.

Веселье.

И вот Любовь!

 4 апреля.   Сегодня вообще день весёлый, очень! Все сходят с ума! На одной из перемен все бесились: кидали портфели, бегали по партам. А Он сидел и на всё смотрел равнодушно. Ни к кому из девчонок не приставал и не сходил со своего места. Я, кажется, догадалась: он думает о чём-то серьёзном. Может, и обо мне… Я пробовала тоже сесть на место и на всё смотреть равнодушно, но не удержалась и опять… смех!

 6 апреля.  Ночью к нам кто-то стучал, дёргал болты (на ставнях). В классе не спрашивали. После пошла вечером на кружок.
Получила письма от Тани (Платоновой), Нины (Люкиной), Клавы (Жигаловой). Сразу ответила. Мне  как-то стала  нравиться Людка Таланова.
Весь день Он относится ко мне холодно.

 7 апреля.    День весёлый. Самостоятельную решила. Что будет?
Весь день Он смотрит на меня, но мне как-то неловко на Него смотреть. И я, бывает, смотрю,  бывает, замечу, но не подаю виду и хмурю брови.
Был кружок. Танцевать я стала лучше. По физ-ре хорошо.

 14 апреля.    За эти дни произошло много перемен в жизни.
Во-первых, Он – трус.
Во-вторых, у меня уже много оценок, тройку по алгебре исправила.
На смотре (художественной самодеятельности) заняли первое место.
К нам стала приходить Сима (Львович).

 8 мая 59г.  Всё по-старому. Не писала очень давно. За это время  произошло много перемен в жизни.
Учиться стала хорошо. Троек нет совсем. Первое мая встретили в лесу. Было трое девчонок и четверо мальчишек. Было весело.
Третьего ходили а лес тоже и фотографировались. Фотокарточки уже готовы.
Мама купила мне чемоданчик (под учебники). Даже не верится. Одна мечта сбылась.
Сбылась и вторая: мама купила ещё материал в клетку. От девочек получила поздравления (по почте). Этому очень рада.
После праздников мама уехала на Лену (В Усть-Кут?). Я опять одна. Скучно.
В классе поссорилась с Ларисой и Ольгой. Невыносимо скучно.

 9 мая.  До чего же мне нравятся оперетты! Особенно Кальмана и Оффенбаха. Сегодня утром передавали по радио отрывки из оперетт Кальмана. Ну, до чего же они хороши! Просто дух захватывает, и сердце ведёт себя очень странно: не то сжимается, не то расширяется. А душа поёт, и всё кипит во мне при этих звуках.
Мама не приехала. В школе всё так же скучно. Ольга пробует острить, Но Лариска сама это делать боится, а только поддакивает.
На физике произошло недоразумение. Все кидали книги и прыгали. Я схватила книгу Ш.Т. и швырнула в угол. А в это время вошла А.Ф. Она стала спрашивать: «Кто кинул книгу?», но я молчала. Тогда она стала спрашивать, кто вообще кидался?
Ольге П. очень хотелось, чтобы спросили  меня, так как её уже спрашивали. И меня спросили. Я сказала, что да, я кидалась, но про других не сказала. Тогда А.Ф. перестала спрашивать и стала всех стыдить. Спросила меня урок и поставила 4.
Ольга была очень зла на то, что я созналась. На перемене мне пришлось выслушать целый монолог Ирины (Сергеевны). Вобщем, я виновата сама, но втихомолку, то есть в душе, горжусь силой воли, которая у меня оказалась.
Я хочу несколько слов сказать о Нём:

На меня он даже не глядит.
Ни о чём со мной не говорит.
Он меня не замечает.
Часто тройки получает,
И забыл он даже обо мне…
Но всё же снится мне во сне.
Всё я по привычке думаю о нём,
И никак не могу думать о другом.
Не могу забыть его,
И пугаюсь поведенья своего…
И не знаю, что же будет?
Неужели он забудет
Обо мне?

Вот и всё.

PS. Всё-таки сразу забыть любимого человека оказалось очень-очень трудно.

 


 
 

               
                Продолжение следует: Книга вторая: "Мой классный Братск"в 2-х частях