Почти курортный роман

           ПОЧТИ  КУРОРТНЫЙ  РОМАН

     Санаторий был старый, вероятно, самый старый в этом приморском городе. Построили его в 1906-м году, там был огромный Главный корпус с рестораном, кинозалом, разными процедурными кабинетами, три гостиничных корпуса, к санаторию примыкал отличный парк с экзотическими растениями. Словом, это был образец курортного строительства того времени, отдыхали и лечились там богатые  промышленники, купцы, инженеры, профессора, известные врачи и прочие господа с тугими кошельками.

     А потом случилась революция, все санатории были названы Социалистическими Здравницами и переданы Профсоюзам. И в просторных гостиничных номерах, рассчитанных на двоих, разместили по шесть человек, ресторан в Главном корпусе превратился в обычную столовую, работавшую в две смены, и «оздоравливались» там члены профсоюза по путевкам. Во время войны там был госпиталь, а после три жилых корпуса обветшали. Их снесли и построили стандартные советские безликие корпуса с трех и четырех местными номерами, с общественным туалетом в конце коридора, душевой на первом этаже, открытой два раза в день по часу для мужчин и по два часа для женщин.

     А вот главный корпус сохранился в первозданной красе. Когда-то в ресторанном зале устраивали балы. Вокруг зала был сооружен балкон, на котором располагался оркестр и отдыхающие любовались сверху на танцующих. Под потолком вокруг всего зала была широкая двухметровая роспись, где в соответствие с эстетикой того времени были изображены  нимфы, белокожие и пышнотелые, купающиеся в изумрудных волнах, и гоняющиеся за ними козлоногие фавны. Фавны горели страстью и жадно хватали нимф за разные выдающиеся места. Надо отметить, что художник неплохо постарался, эротики там было через край.  Потом, естественно, оркестр и балы были упразднены. А на балконе тоже разместили столики, и теперь жующие сверху наблюдали за жующими внизу. Поскольку муж и жена, как правило, работали в разных профсоюзах, то получить путевки вместе они не могли, и отдыхали порознь. Это очень способствовало разным курортным романам, некоторые еще в самолете предвкушали маленький «адюльтерчик».

       Роспись вокруг зала весьма способствовала романтизму. Ну, а как реагировали на все это эротическое роскошество молодые раненые солдатики, когда в бывшем санатории в войну был госпиталь, можно только догадываться…  Верхние жующие с интересом разглядывали нижних, высматривая возможный предмет страсти. Нижние скользили взглядами преимущественно по своей плоскости. А различные по своей интенсивности связи устанавливались на открытой танцплощадке, где каждый вечер массовик – затейник изобретал новые конкурсы и соревнования, а потом танцы, танцы, танцы, и бесконечные истории про сволочных импотентных мужей, изводящих своей несправедливой ревностью и скупостью. Или про больных жен, которых из благородства никак невозможно бросить, но и жить вместе мучительно, или про жен, изменивших ( с каким – то заезжим молодым хлыщом), и коварно бросивших, украв предварительно все, даже недавно приобретенный по знакомству финский, пардон, унитаз. И каждый в меру своего артистизма изображал сочувствие, охал, ахал, прижимался к партнеру и шептал:- «Как я тебя понимаю! Ну почему, почему мы с тобой раньше не встретились?!»…

        Их было трое. Три девицы почти бальзаковского возраста, одной близко к сорока, две другие помоложе, в районе 32-х. Они прилетели из разных мест огромной страны. Самую живую, веселую и разбитную Людмилу друзья и родные звали Люся, а мама исключительно Мила. Новым подругам она сразу заявила, чтобы здесь звали её Люсьена, тем более, что она напоминала известную киноактрису Люсьену Овчинникову. Людмила жила в Магадане, работала главным бухгалтером рыбозавода, была одна и находилась в вечном поиске. Поскольку с мужским населением там была напряженка, а годы коварно утекали, то Люсьена сразу заявила, что сегодня же после танцев постарается привести друга, и чтобы девушки, если так, ушли на пару часов посмотреть на закат и вообще. Люсьена была крепко сбитая, с улыбчатым круглым лицом, громко и весело смеялась, и на подбородке была прелестная ямочка. Небольшие, но живые голубые глаза, приличный бюст, который она старательно демонстрировала и задорно подрагивающие при ходьбе бедра завершали этот жизнелюбивый образ, так что у соседок был шанс действительно уже сегодня вечером отправиться на прогулку.

        Вторая девица по имени Глафира, худая и одинаково плоская спереди и сзади, с выпирающими ключицами, длинноватым носом, склонным к насморку, с темными неухоженными волосами и странным уныло-надменным выражением лица была полным антиподом Люсьены. Правда, сквозь очки живо смотрели на мир большие темно - коричневые и умные глаза, но общий облик соответствовал определению «старая дева». Когда она при знакомстве сказала, что её зовут Глаша, Люся засмеялась:- « Это как это, Глафира, что ли? Ну, ты, мать, даешь! Кто на Глафиру клюнет? Не иначе, как комбайнер. Все, ты будешь Элиза!»
- Какая Элиза?! Может быть, на худой конец, просто Лиза?
-Вот именно, что на худой конец! А Элиза – это загадочно, и по -
 иностранному.

        Насчет иностранного Люся могла бы и промолчать. Глаша окончила МГУ, факультет иностранной литературы, знала три языка, работала переводчицей в большой и богатой фирме, получала приличную зарплату, сносно играла на фортепиано и могла бы одеваться, как модели на глянцевых обложках. Но она с детства была безразлична к одежде, никогда не следила за модой, носила то, что, по её вкусу, считала удобным. И еще она боялась мужчин, панически. Когда возникала необходимость поддержать разговор с молодым человеком, особенно приятным внешне, у неё потели ладони, залипал язык, она становилась косноязычной, и вообще выглядела диковато и глупо.

       На четвертом курсе её угораздило влюбиться. Однокурсник Егор, сын очень влиятельного отца, бездельник и разбиватель женских сердец поспорил со своими друзьями, что «задружит» с первой, кто выйдет из аудитории. А первой вышла Глаша.
- Ну, Егорша, тут полный облом,- хохотнул один из друзей. – Глафира тебя знает, как облупленного, да если бы и не знала, что толку. Она кроме своих книг ничего не видит вокруг.
- Чем труднее задача, тем почетнее её решение.- Но на душе у Егора заскребли кошки, он совсем не был уверен в своем успехе.

       Егору удалось заболтать Глафиру, внушить ей, что ему надоели все эти симпатюшки, пустые и глупые, и только Глаша очень заинтересовала его своим интеллектом. И она с упоением читала ему стихи француза Бодлера и англичанина романтика Голдсмита, предполагая, что Егор так же, как она, знает языки и чувствует всю прелесть этих стихов. Но Егор ничего этого не знал и не чувствовал. Он только внимательно смотрел в глаза Глаши и довольно искусно изображал интерес и даже временами восхищение. Главной задачей в жизни студента Егора было просто получить «корочки», папа уже договорился о счастливом будущем для своего сына.
Спор должен был завершиться финальной сценой. Егор уговаривал Глашу на интимную встречу у себя на даче, ну, там, вино, фрукты, свечи, затем поход в спальню. А там друзья за ширмой должны выскочить с криками «Розыгрыш!!», и всеобщее веселье с возлияниями.

      Глаша испугалась вначале предложению ехать на дачу, но она уже так привязалась к замечательному, умному, красивому Егору! И поверила, что он по достоинству оценил её тонкую душу. Ей надо было родиться в 19-м веке, в поместье, дочерью богатого и отлично образованного помещика, а она родилась в старом бараке в городе Рязани, в семье слесаря, часто и сильно пьющего, скандалиста и семейного тирана. С детства, заслышав отца, она пряталась в своей маленькой комнате и читала. Или делала уроки.

      Её мать, умная, интеллигентная и красивая когда-то женщина настояла, чтобы Глаша училась музыке. Отец зло сопротивлялся, но, удивившись необычному упорству матери, уступил. Вообще он рано почувствовал, что значительно уступает жене в знаниях, малокультурен, и что она для него, как говорится, «не по Сеньке шапка». И что испарилась в душе его жены любовь, и даже уважения не осталось. Он стал выпивать, потом пить, превратился в алкоголика. Единственной радостью в жизни после выпивки осталось унизить жену и учинить скандал.

      Последний скандал разгорелся из-за Глашиного  платья на выпускной вечер. Отец, как всегда, был против сшитого на заказ дорогого белого платья, мать настаивала, что золотой медалистке, единственной в школе, надо почувствовать себя принцессой. Отец орал, что « тоже мне, прынцэссы недоделанные». В результате мать что-то тихо и спокойно проговорила, отец побледнел, схватил со стола тяжелый медный пестик от старинной бабушкиной ступки, и проломил несчастной женщине череп. Когда Глаша вернулась домой, отец сидел на стуле, обхватив голову, и плакал. А на полу лежала вся в крови убитая её мать. Отца посадили на пятнадцать лет, мать хоронила вся школа. На выпускной Глаша не пошла, взяла у секретарши аттестат и медаль, уехала в Москву, с блеском прошла собеседование и поступила. Связи с отцом она не поддерживала, отрезала. Но в душе её, робкой и романтичной, поселился страх перед мужчинами и недоверие к ним…
 
        Ну, а дальше все пошло по Егорову плану. Она страшно боялась, но одновременно её тянуло в эту неизведанную область. И когда они посидели, слегка выпили и что-то поели, Егор взял её за руку и осторожно повел в спальню. И она пошла на ватных ногах. А потом этот кошмар, эти выкрики изрядно подвыпивших друзей. Глаша стояла минут пять, ничего не понимая. Потом до неё дошло. Она вырвалась и побежала. Егор закричал ей вслед, что довезет до города, но она уже мало соображала, рванула через лес, порвала свое лучшее платье, выскочила на шоссе и стояла, как пьяная. Потом её подобрал кто-то, она не помнила, кто, и довез до общежития.

      Она слегла с жесточайшей депрессией и нервным расстройством, через месяц её выписали. И она твердо закрепилась во мнении, что все мужчины мерзавцы, предатели, что жизнь без мужчин хорошая, спокойная, и надо всегда быть на дистанции и не допускать интима. Правда, ей иногда снились эротические сны, в которых были действия, почерпнутые из фильмов или из книг. Она просыпалась в странном возбуждении, вспоминала все, что ей приснилось, и очень стеснялась этих снов. И на работе прятала глаза. Ей казалось, что все вокруг знают об этих постыдных её видениях. Хоть и выглядела она лет на тридцать с плюсом, но на самом деле ей было двадцать семь. И, приглядевшись к гладкой без морщин коже, можно было убедиться в её молодости.

     Возраст третьей подруги был действительно за тридцать, а точнее тридцать четыре. Она была стройна, ухожена и уверена в себе. И очень красива. Правильное слегка удлиненное лицо обрамляли густые светло-русые волосы, ровный прямой нос, хорошей формы слегка полноватые губы, и глаза, большие серые и ироничные. И даже когда она улыбалась, глаза эти оставались грустными, в них была глубоко запрятанная боль. И что-то похожее на страх или неуверенность. Звали её Вероника, она коротко сообщила подругам, что одинока, муж погиб в автокатастрофе год назад, она художник, приехала сюда не за поисками мужчины, а просто отдохнуть. Глаша  сказала что-то сочувственное, Люся понимающе хмыкнула, мол, все мы здесь «просто отдохнуть»…

     Вечером пошли на танцы. Глаша и Вероника упирались, они хотели побродить по парку, полюбоваться закатом, но Люсьена закатила скандал.
- Это что, я должна одна на танцах стоять, как дура?! В первый день?! Дайте хоть познакомиться с кем-нибудь, а потом идите, куда хотите.
-Ладно, Люся, мы пойдем с Глашей, будет тебе «группа поддержки»,- со смехом шлепнула Вероника по крепким Люськиным ягодицам. – Давай причепуримся. И вперед!
- Только пусть Глашка называет себя Элиза. А то какое-то древнее деревенское имя.
- Между прочим, Глафира -  это древнее греческое имя, чтоб ты знала, «Люсьена». И означает стройная, изящная и утонченная. А вот твое имя, Людмила, действительно старорусское, и означает «мила людям», и нечего придумывать, отличное имя. – Но Люсьена с ней не согласилась.

     На танцплощадке новичков сразу было видно. Они стояли в сторонке, с некоторой робостью и одновременно с интересом разглядывали общество. «Старожилы», которым оставалось несколько дней, уже успели сколотить компании, было ощущение, что люди эти были знакомы  и дружили друг с другом по многу лет. А через неделю все они возвращались в свои города, семьи, на свои предприятия, и почти все никогда друг с другом больше не встречались. Правда, случались и серьезные романы, но редко.

     На Люсю и Веронику «клюнули» сразу. Как только заиграли танго, к Люсьене подскочил крепенький лысый мужичок лет под пятьдесят, с красным обветренным лицом, курносый, уверенный в себе, с нагловатым и веселым выражением глаз. «Похоже, моряк,- подумала Вероника.- Точно нам с Глашкой придется весь вечер по набережной бродить».

      Люся с готовностью согласилась на приглашение, они танцевали, Люся что-то весело щебетала, положив руку ему на плечо, отставив в сторону мизинчик и оттопырив  выразительные ягодицы. Моряк тоже держал дистанцию. Но к концу этого танго они уже покачивались, тесно прижавшись, и Вероника с тоской представляла, что будет дальше.
- Смотри, Глаша, ну и скорость у этой Люсьены. Думаю, у нас с тобой будут проблемы с общежитием.
- Да уж! Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. Я, пожалуй, пойду, погуляю, осмотрюсь. Может, и ты со мной?
- Погоди, интересно понаблюдать за нашей Люсьеной. Посмотрим минут десять, а потом она нам должна знак подать. Смотри-ка, Глафира, вон у стены парень стоит, в очках, ну, длинный и худой, видишь?
- Ну, увидела. И что?
-Скоро будет белый танец, пригласи. Ты танцевать-то умеешь?
- Ты что, Вероника, с ума сошла,- Глафира покраснела. – Тоже мне, сводница выискалась!
- Да это я так, пошутила. А парень-то умный и скромный, и лицо хорошее. Ты бы присмотрелась.
-Да ну тебя! Хватит издеваться,- обиделась Глафира и отошла в сторону, отвернулась и стала смотреть на море, на гуляющих по пляжу.- Давай уйдем, я прошу.

     А Люся совсем забыла про подруг. Она не отрывалась от своего «моряка», ей в нем все начинало нравиться, и она так заразительно смеялась над его иногда плоскими шутками, что мужик просто млел, ощущая себя умным и даже остроумным. И она забыла, что есть подруги, что надо бы их познакомить с этим замечательным Колей, она уже почти влюбилась. Сколько раз она обжигалась из-за этой своей влюбчивости, но против своей природы не попрешь.

     Они уже собрались уходить, но к Веронике подошел мужчина лет под сорок. Это был не просто мужчина, это была мечта! Хорошо со вкусом одет, темные с легкой проседью волосы, черные выразительные глаза и лицо, породистое, значительное и располагающее к себе. И когда он улыбался, казалось, что лицо вдруг освещалось фонариком, так ему шла эта улыбка. Вероника растерялась, она не знала, как себя вести. А Глаша вообще онемела.

      Мужчина замялся, слегка оробел, но потом все же обратился к Веронике:
- Я на этом курорте второй день, а вы, я вижу, только приехали. К сожалению, я здесь не увидел женщину, с которой было бы интересно пообщаться. Кроме вас. Поверьте, без обычной курортной пошлости. Вы показались мне весьма, знаете ли, выделяющейся из общего ряда. Может быть, нам будет комфортно проводить время вместе?

     Вероника очень смутилась. Последний год, как погиб её муж, она с мужчинами в личном плане вообще не общалась. Она не знала, что говорить, что ответить на это предложение. Обстановку неожиданно разрядила Глаша:
- Думаю, для начала хорошо бы познакомиться. Меня зовут Глаша, а эту «выделяющуюся из общего ряда» женщину Вероникой.
- Очень приятно. Леонардо. Зря иронизируете, Глаша. Я искренне считаю Веронику очень эффектной женщиной.

     «Господи,- подумала Вероника, он такой же Леонардо, как наша Людка Люсьена».
Леонардо как бы услышал её мысли. – Вы, вероятно, сомневаетесь, что я действительно Леонардо. Многие сомневаются, но это действительно так. В 66-м в Тольятти начали строить автомобильный завод на базе ФИАТа, ну, приехали итальянские инженеры, а среди них мой будущий папаша, Алессандро Мельчиоре. Там он познакомился с моей матерью, молодые, красивые, он из аристократов, обходительный. Мамаша, понятное дело, не устояла. Алессандро означает «защитник человечества». Не знаю, как насчет защиты, но человечество он пополнил моей скромной персоной. Вот так я стал Леонардо, правда, фамилия подкачала. Болотный я, по матери. Будет время и интерес – расскажу, как развивались события.

      Они пошли втроем по набережной, потом к морю, он оказался интересным рассказчиком, с юмором и довольно хорошей речью. Правда, Глаша, как специалист, улавливала жаргонные словечки и обороты, но это не портило общего впечатления.
Вечер пролетел незаметно. Леонардо проводил женщин до их корпуса (сам он поселился в соседнем). Они тепло распрощались и условились назавтра встретиться и договориться о программе досуга.
 
     В номере их ждала, вся на иголках, Люсьена. Ей не терпелось рассказать о своем замечательном Коле. Он оказался действительно моряком, последние годы работал штурманом на большом рыболовном тральщике, был женат, есть взрослый сын, жена давно бросила его, не выдержав полугодовых ожиданий. Он всю жизнь ждал именно такую, как Люсьена. Если все у них сложится, Коля готов уехать с ней в Магадан и устроится там на рыболовное судно. А потом, несколько смутившись, Люся призналась, что как мужчина Коля оказался выше всяких похвал. Просто зверь, девочки!
- Да, и зря я придумала Люсьену. Коля сразу стал называть меня Люсечкой.
- Ой, смотри, «Люсечка», не обожгись снова. Сама говорила, что сто раз страдала из-за своей влюбчивости и доверчивости.
- Нет, Вероника, вот сердцем чую, что сейчас особый случай. А, впрочем, чего мне бояться. Рожать я не могу – грехи молодости. Не сложится – ну и до свидания. Кстати, а как тебя друзья зовут? Вероника – длинно и официально.
- Называйте меня Вера.

     Глаша тихо сидела на своей кровати. Она вся была под впечатлением от этого почти итальянца Леонардо.
- Эй, девушка! Вы, часом, не заболели? У тебя, Глафира, даже румянец на лице проявился.
- Люся, с нами познакомился такой мужчина! Такой, знаешь, особенный! Впрочем, не со мной, а с Верой. Я так, прицепом.
- Вот это да! Кажется, я что-то пропустила? Давайте, девы, рассказывайте!

      И они проболтали почти до трех часов, смеялись, фантазировали. А потом Люся посмотрела на Глашу, на её раскрасневшееся лицо и блестящие веселые глаза, и тихо сказала:- «Вера, глянь-ка на Глафиру, как она преобразилась! Давай завтра ею займемся, причесочку, макияжик, одежду подберем подходящую, познакомим и женим.
- Только не перестараться с макияжем и с прической. Не поломать её индивидуальность.
- Да ну вас, девочки! Давайте спать, а то завтрак проспим…

     У Веры с Леонардо закручивалось что-то вроде романа. Этот итальянец вел себя безукоризненно: приятный в общении, внимательный, никакой пошлости или недвусмысленных намеков. Он неоднократно приглашал и Глашу, но та сообразила, что будет мешать, и всякий раз отказывалась под благовидным предлогом. Между прочим, каждый вечер они все отправлялись на танцы. Люся со своим Колей, которые так приклеились друг к другу, что весь день где-то пропадали. Вера тоже бродила с Леонардо по окрестностям, или они загорали вместе с Глашей на пляже. Глаше становилось скучно, и она уходила в номер, почитать и просто остыть от солнца.
На третий день на танцах Вера снова увидела того долговязого парня, которого она пыталась сосватать Глаше. Когда Леонардо знакомился с Николаем, попросил называть его коротко «Лео», и все теперь его так и называли, Вера вдруг спросила:
- Лео, скажите, вот кто из присутствующих здесь молодых людей больше всех подошел бы нашей Графире?

     Лео огляделся, потом внимательно посмотрел на Глашу, и уверенно указал именно на того долговязого очкастого парня. Глаша вспыхнула, возмутилась, что вы специально сговорились, все, я ухожу! Но Вера и Лео так горячо и искренне отрицали всякую предварительную договоренность, что Глаша успокоилась. Тем более, что Лео, оказалось, вообще видит этого парня впервые.
- Я же тебе говорила, присмотрись. Может, это судьба.

      Глаша обреченно махнула рукой (какая судьба?), но незаметно стала действительно присматриваться к этому странному одиноко стоящему парню. К нему изредка подходили двое, видимо, его знакомые, пытались оживить в нем активность, но он отказывался и просто наблюдал. А потом, немного постояв у стены, вдруг развернулся и ушел. В столовой девушки его не видели.

     Назавтра Вера с Лео записались на экскурсию в Новый Афон осматривать пещеры и посетить знаменитый монастырь. Дорога была длинная, поэтому завтракать они не успевали, получили сухие пайки, и рано утром отбыли автобусом.

     Люся и Глаша завтракали. К ним подошла Света, распорядитель зала, которая рассаживала вновь прибывших. Рядом стоял высокий мужчина лет под сорок, темно - русый, с небольшой проседью на висках, с хорошим открытым лицом, темноватыми густыми бровями и неожиданно светлыми медового оттенка глазами. Во всем его облике угадывались сила и воля, а глаза глядели спокойно и насмешливо. И Глаша, и даже Люда оробели.

- Вот, девушки, вам новый сосед. Любите и жалуйте. Их тут трое, Всеволод, боюсь, заклюют они вас. -   И смеясь, Света пошла за свой столик у входа в зал.
Новый сосед спокойно расположился за столом, спросил, что дают на завтрак, что-то заказал из довольно скудного набора блюд.
- Ну, давайте знакомиться, девушки. Меня зовут, как вы слышали, Всеволод, можно Сева. А вас? Так, Глафира и Людмила. Для начала, вполне достаточно для общения.
И они стали общаться.
 
      Он оказался простым в общении, остроумным и доброжелательным, и очень быстро всякая настороженность и опасения у девушек пропали. Было ощущение, что они давно знакомы. И они стали наперебой рассказывать о себе, чем занимаются, как здесь отдыхается, и какая у них соседка замечательная, Вероника. Жаль, что уехала сегодня в Новый Афон. Завтра познакомитесь.

     От него они узнали, что он москвич, одинок, работает участковым милиционером, детей нет, без вредных привычек. Выпивает только по праздникам, престольным, революционным, в День Парижской Коммуны, и, конечно, в День Милиции. Распрощались они почти друзьями.

     У себя в палате они обсуждали этого нового товарища. - Вот кто нашей Верке пара, - горячо утверждала Люда. – Этот Лео красавчик, но что-то фальшивое я чую, как будто роль играет. Вроде итальянская кровь, должен быть страстным, а он Верку даже не прижал ни разу. Даже не попытался.
- Ты не права, Людмила,- парировала Глаша. – Просто он воспитан, настоящий кавалер. Ты привыкла, что раз – и в койку. А у него, может быть, серьезные намерения.
-Не знаю, не знаю. Поживем, увидим. Ты лучше, Глафира, познакомься со своим студентом, наконец. Все тебе говорят, что у вас может что-то сложиться, а ты даже шевельнуться не хочешь. Ну, пригласи на белый танец. Как школьница, честное слово!
- Чего это студент? И очень даже не студент, - обиделась Глафира. – И вообще ему под тридцать, мне кажется.
- Да я не про возраст. Одевается, как бедный студент. Брюки мятые, кофта времен его бабушки, на локтях вытянулась.
- Может, ему не важно, как одет. Ну, не самое главное для него. Может, интеллект важнее.
- Вот-вот, познакомься и узнаешь, что для него важнее.
- И познакомлюсь, завтра же, если на танцы придет.

     Злые, они повернулись друг к дружке спинами, и вскоре заснули. И не слышали, как Вера вернулась, тихо разделась, легла, уставившись в потолок, и долго не могла уснуть. «Что-то не так в наших отношениях, вот сегодня впереди в пещерах пара, так парень постоянно обнимал подругу, иногда целовал, а этот итальянец только деликатно поддерживал за локоток. А сейчас, прощаясь, ручку поцеловал. Хоть бы в щеку. Что же во мне ненормально? Совсем, похоже, очерствела после гибели Толи, отпугиваю мужчин».

     Утром, забыв про вечернюю размолвку, соседки наперебой бросились делиться новостью: – Вера, у нас за столом новый человек появился, мужчина, Всеволодом зовут, можно Сева. Не мужик, а мечта курортницы! Вот увидишь сегодня – умереть – не встать!
- Действительно, впечатляет,- вступила Глаша. – Ну, может, не стоит умирать, для Люды любой без внешних дефектов – мечта мужик. Но этот Всеволод произвел на нас, что и говорить.

      Они уже сидели за столом, когда Люда прошипела:- « Вот он, смотри, в светлых брюках!»
От дверей мимо Светкиного столика шел высокий спортивного сложения мужчина в светло-кремовых брюках, в белой рубашке, в светлых под цвет брюк туфлях, уверенно и независимо. Он остановился около Светланы, протянул ей шоколадку, что-то прошептал ей на ухо. Светка звонко рассмеялась, запрокинув голову, и шутливо стукнула по Севиному плечу. Потом он повернулся и направился к своему столу, глядя прямо на Веронику, прямо в глаза. Ей стало физически нехорошо от этого прямого и проникающего в душу взгляда, от ощущения, что этот человек видит её насквозь, и понимает о ней больше, чем она сама. На лице его была спокойная и добрая улыбка, а глаза жили своей жизнью.

     Сева сел, весело поздоровался, глаза его спокойно и доброжелательно смотрели на всех. И Вера успокоилась, ей просто почудилось, что этот мужчина чем-то сильно отличается от всех, кого она встречала в жизни.
- Так, значит, Вы та самая красавица, которая вчера посещала Новоафонские пещеры? Давайте знакомиться, меня зовут Всеволод, можно Сева. Я участковый милиционер, живу в Москве, а Вы?
- А я художник, тоже живу и работаю в Москве, зовут Вероника, Можно Вера.
- Нет, Вам имя Вера не подходит. По моему мнению. Можно, я буду звать Вас Ника?
Вера вспыхнула, зло посмотрела этому участковому в глаза, и резко почти выкрикнула:- « А мне не нравится Ника, и прошу без самодеятельности. Или Вера, или Вероника».

     Сева грустно посмотрел на Веронику, вздохнул и извинился.- Похоже, я невольно вторгся во что-то личное. Вероятно, так Вас называет только близкий Вам человек. Все, Вероника, больше к этой теме не возвращаемся.

     Вера сидела бледная и злая, у неё подрагивали руки, и совсем пропал аппетит. Все сидели молча, настроение упало, всем захотелось скорее закончить этот завтрак и разойтись. Первым отложил тарелку Всеволод.
- Зря я заказал эту скумбрию, это невозможно есть. Вы оказались умнее, девушки, омлет с сыром выглядит более съедобным. Ну, спасибо за компанию, до встречи за обедом.

     Он встал, откланялся и ушел, походка его оставалась все такой же уверенной и свободной. Девушки сидели молча, потом первой не выдержала Люся. – Ну, и что это было? Что тебе до имени? Ну, не нравится Ника – скажи спокойно, чего кинулась, как тигра? Хороший мужик, думали весело позавтракать – а тут такой облом. Злая ты, Верка!

      Вера сидела расстроенная, ей было стыдно за свою бестактность к незнакомому, вероятно хорошему человеку. Ну, как ей было признаться, что этот Сева ковырнул почти заживающую рану. Так её называл только любимый Толя, погибший год назад. А этот милиционер влез, и напомнил, и снова рана стала саднить. Ничего объяснять она не стала, все молча поднялись и разбрелись кто куда. Люся на встречу со своим Колей. Глаша на пляж, покупаться, полежать, почитать. Вера побродить по берегу и по горным тропинкам. Настроение у всех было пасмурное, хоть солнце жгло нещадно, и море голубело и растворялось вдали.

     Вера вернулась первой. До обеда оставалось часа два, она вышла на балкон с книгой, села в шезлонг, но что-то не читалось. Она слышала, как на соседском балконе двое мужчин играли в шахматы и обсуждали новый фильм известного режиссера. Один хвалил фильм весьма аргументировано, другой так же аргументировано его ругал. Голос того, что ругал, показался знакомым.
 
      Балкон был во всю длину здания, и между палатами были перегородки, высокие у стены и снижающиеся до поручней. Вера встала и осторожно заглянула за перегородку. На соседском балконе в глубине сидел седой, профессорского вида человек и его сосед, тот самый Сева, что так разволновал её утром. Она нырнула назад, села в шезлонг и невольно прислушалась к разговорам соседей. И вдруг поняла, что её тревожило все это время. Она еще утром почувствовала несоответствие этого Севы с образом участкового милиционера, который сложился в её голове. Теперь, прислушиваясь к их разговору, она все больше убеждалась, что так разговаривать с явно профессором не может рядовой участковый. И ей стало очень тревожно. Она поняла, что человек что-то скрывает, а это всегда плохо.

     Когда вернулись соседки, Вера тихо, почти шепотом сообщила им, что в соседях справа именно этот утренний Сева, и что он выдает себя не за того, кем является на самом деле.
- Он американский шпион, или японский?- хохотнула Люся.- Его надо подпоить, и пусть Глашка подслушает. Если заговорит на английском, она переведет. Может, он назовет явки, пароли и этого, как его, резидента.
- Да вы прислушайтесь, присмотритесь, тут явно что-то не так. Не может человек с таким интеллектом, с такой речью работать простым участковым. Не знаю, как вы, а я понаблюдаю за ним, будьте уверены.

     За обедом все преимущественно молчали. Иногда Всеволод ловил на себе внимательные взгляды соседок, они быстро отводили глаза. Наконец он не выдержал:
- Послушайте, дамы! Создается полное ощущение, что вы получили какое-то тревожное или порочащее меня сообщение. Может, вам сообщили, что я маньяк, насильник, Дракула, или скрытый гомик, в конце концов? Судя по тому, как вы все время косились на Веронику, можно предположить, что эта информация исходит от неё. Мне все это начинает надоедать. Пожалуй, я попрошу Свету пересадить меня. Похоже, её шутка, что вы меня скушаете, далеко не шутка.

     Он встал, раскланялся и ушел. Девушки накинулись на Веру:- « Что ты, Верка, опять баламутишь! Хороший мужик, интересный, выдержанный, а ты снова его заводишь. И нас сбила, мы тоже, как дуры, в печень ему заглядывали»…

     Глафира пребывала в ужасной тревоге. Она, говоря современным языком, мандражировала. Вчера она пообещала Люсе сделать, наконец, первый шаг к сближению с этим «студентом». Это было вчера. А сегодня она сочиняла причину не пойти вечером на танцы. Она ходила по набережной, проговаривала в уме, что будет говорить вечером Люсе, увлеклась и не заметила, что говорит вслух и даже жестикулирует. И услышала сзади насмешливый голос:- « Вы, наверное, артистка. И репетируете роль?»

     Глаша обернулась и обмерла. Рядом с ней стоял и улыбался этот парень, с которым её уговаривали познакомиться. «Интересно, что он слышал, и что он понял из моего выступления»,- пронеслось в Глашиной голове. Но парень, к счастью, похоже, ничего не понял.

      И они пошли по набережной, и заговорили, свободно, как старые знакомые. А через десять минут Глаша удивлялась, как она могла бояться этого веселого и очень умного парня. Парня звали Арсений Третьяков, он работал программистом в одной очень серьезной фирме «Cresset», Глаша знала немного об этой организации. Её фирма иногда сотрудничала с ними. Свои программы Арсений подписывал «Тарс». Выяснилось, что фирма поселила Арсения в одном из бунгало, он здесь по работе, заканчивает весьма важную для фирмы программу, иногда выходит размяться, вот и на танцы пару раз забредал. Но Глашу не заметил, к сожалению.

- Глаша, а вы где работаете? И кем? Если, конечно не секрет.
- Да какой секрет? Знаете, фирма «Наутилус»? Разработки в электронике, некоторые игры, приборы для медицины.
- Знаю, сталкивались иногда. Ну, и кем вы там?
- Переводчиком с английского, немецкого. Могу с французского и с испанского с хорошим словарем. Тексты технические, естественно. Если чего не понимаю в техническом плане, ребята помогают. Я там уже пять лет.

     Арсений вдруг подпрыгнул и станцевал вокруг Глаши подобие лезгинки. Глаша подумала, что у Арсения серьезные проблемы с психикой на почве программирования.
- Глафира, мне вас послал Всевышний! - Глаше очень понравилось, как он произнес это «Глафира», так же уважительно и по - доброму, как её друзья на фирме.- Я знаю английский, но есть затруднения в понимании некоторых фраз. Это тормозит. Не согласитесь помочь мне, Глафира? А потом, в Москве, я компенсирую вам потерю времени и подпорченный отдых. Восемь концертов в зал Чайковского, и несколько спектаклей по вашему выбору.
- Арсений, вы можете называть меня Глашей.
- Ну, уж, нет! Только Глафира. Это красиво, уважительно, и совпадает с вашим внутренним миром.
- Хорошо, я согласна вам помочь, даже без московской компенсации.

     В бунгало стоял большой стол, на котором покоились два мощных компьютера, несколько книг, преимущественно английских, кофеварка, три немытые чашки, листки, тетради – настоящий творческий бедлам. Арсений перехватил её взгляд на все это, запретил касаться чего-либо на столе, разрешил помыть чашки и сварить кофе. Потом они начали работать. Арсений указывал на неясные фразы, Глаша переводила, он бурно радовался и сокрушался, что было так просто, а он «недопонял». Они пропустили обед, Арсений позвонил и заказал два комплекта. Обед принесли, они поели, Глаша бросилась мыть посуду, но он заявил, что заберут и там помоют. Глаша ответила, что так нельзя, все помыла и аккуратно сложила.

- Ты что, Арсений, граф? Что за замашки!
- Просто я ценный кадр, фирма бережет мое время, я должен за две недели закончить эту проклятую программу. Вот они меня и сослали в это бунгало, чтобы я не отвлекался. Только на тебя, Глафира, я и отвлекся. Но это с пользой для дела, я надеюсь.
Они засмеялись и вышли на веранду, подышать и передохнуть. И даже не заметили, что оба перешли «на ты»…

     Вечером Глаша опоздала к ужину. И вообще она пропадала где-то целый день. У Люси голова кипела от вопросов. Всеволод пришел и сел, как обычно, спокойный и доброжелательный. – Что же вы, Сева, не пересели, как обещали за обедом? – не глядя на него, ехидно спросила Вера. « Ну вот, снова начинается,- с тоской подумала Люся,- обед испортила, теперь ужин на смарку». Но Сева усмехнулся:
- Света подыскивает мне стол с менее кровожадными соседями. Потерпите, Вероника. – И он весело подмигнул Людмиле.
 
     Вера подняла глаза, столкнулась взглядом с Всеволодом, и чуть не уронила вилку. С таким пониманием и добротой на неё смотрел, пожалуй, только её ненаглядный Толя. Впрочем, через секунду его взгляд снова приобрел обычное насмешливое выражение, и Вера снова подумала, что ей все это показалось. Но всевидящая и опытная в сердечных делах Людмила тоже уловила этот странный взгляд, она с недоумением уставилась в тарелку, но в этот момент влетела запыхавшаяся Глаша, уселась (вернее, плюхнулась) на стул, извинилась за опоздание, и стала с аппетитом поглощать все, что было на ужин. Все просто остолбенели. Потом, быстро закончив с ужином, она снова извинилась, сказала, что у неё дела, и убежала. Была длинная пауза, как в последней сцене «Ревизора». Наконец Сева произнес:- «Пришла пора, она влюбилась».

- Не может быть, она подойти к тому парню боялась, - усомнилась Люся. – А сейчас кто, на улице, что ли подошел? Глафира мужиков, как огня боится.
- Ну, видимо, нашелся пожарник, притушил этот огонь страха, - задумчиво и грустно произнес Сева. -  Только бы парень оказался стоящим, а то жалко, Глафира – настоящий бриллиант. Правда, цены пока себе не знает.

     Вера посмотрела на Всеволода, он смотрел в тарелку и вертел в руке чайную ложечку. И она снова удивилась его доброму и мудрому выражению лица, и что-то похожее на ревность шевельнулось в сознании. Потом Сева встал, поблагодарил за компанию, сказал «развлекайтесь, девочки», и ушел. Они еще посидели, Люся внезапно спросила:- « Вера, а может этот Всеволод учился с тобой в одной школе, или жили в одном дворе? Смотрел он на тебя, вроде как старый знакомый».
- Брось ты, Люда, фантазировать. Я его точно первый раз здесь увидела. Да и особого взгляда не заметила. Вечно ты везде особые чувства вылавливаешь!

     Но это было неправдой. Очень даже Вера заметила этот взгляд, и очень он её смутил и встревожил. И они пошли на танцы. По дороге Люда сказала, что они с Николаем смоются, они тут договорились с одной бабкой, в частном секторе, она комнату сдает «для свиданий».

     К Вере подскочил её «итальянец Лео», стал проникновенно шептать, как он соскучился, как великолепно, даже царственно выглядит сегодня его избранница. Вера поймала себя на мысли, что Лео повторяется, и что эти слова проскальзывают мимо сознания, оставляя её совершенно равнодушной.
 
      Потом они, как обычно, гуляли по парку, он туманно рассказывал о своей жизни, налегая на свое материальное благополучие и отсутствие материального интереса к своей возможной спутнице. « Интересно, почему он педалирует эту тему, -  задумалась Вера. – Он, вероятно, хочет внушить отсутствие материального интереса ко мне, только чистая лирика движет им. Странно. Он ни разу не спросил о моем положении, о работе, о квартире, о детях. Но если он такой почти влюбленный, его должно интересовать мое положение, а он как будто совсем не заинтересован. Похоже, он или осведомлен обо мне заранее, или просто играет в чувства. И на мои вопросы ускользает. Вообще все скользко как-то, фальшиво». Она почувствовала, как стремительно гаснет интерес к нему, и решила, что завтра впрямую скажет, что он не герой её романа. Пусть не теряет времени, половина женщин пожирают его глазами, когда они танцуют. Кстати, танцует он здорово, даже почти профессионально.
 
     Поздно вечером вернулась Глаша. Вера была одна, Люсьена, похоже, осталась со своим моряком в «комнате для свиданий» до утра. Глаша нервно передвигалась по комнате, схватила грушу со стола, вышла на балкон. Потом вернулась, подошла к зеркалу, долго и придирчиво разглядывала лицо.  Глаша осталась недовольна увиденным, тяжко вздохнула, и села на кровать.
Вера сразу поняла, что Глаша хочет рассказать о чем-то важном, но терпеливо ждала, пока девушка созреет. Наконец, Глашу «прорвало».
- Почему ты не спрашиваешь, где я провела весь день. И с кем?
- Ну, спрашиваю, где ты провела весь день, и с кем?

     И Глаша, торопясь, проглатывая слова, перескакивая с одного на другое, рассказала о необычной встрече именно с тем парнем, которого Люська называла «студентом», какой он умный,  юморной, ценный кадр для фирмы, они его специально сюда «сослали», чтобы он успел какую-то важную программу закончить. А она ему помогла с переводом с английского, он некоторые фразы не очень понимает. И завтра тоже пойдет помогать. И еще, представляешь, ему из столовой в бунгало еду приносят, чтобы он не отвлекался. Он хотел договориться насчет меня, но ему сказали, что есть распоряжение только насчет Арсения, его Арсением зовут. Я сказала, чтобы он не выдумывал.

     Глаша  взахлеб передавала эту информацию, не давая вставить слово. Потом внезапно остановилась, выдохнула «Вот!», и стала ждать Верину реакцию. «Господи, неужели Всеволод оказался прав: пришла пора – она влюбилась, -  подумала Вера. – И насчет Глаши он оказался прав, вон какие у неё глаза, как лицо преобразилось. Точно красавица, а мы, бабы, и не заметили».
 
      Тщательно подбирая слова, Вера сказала:- « Я очень рада, Глафира, что ты познакомилась с этим парнем, я сразу обратила на него внимание. Похоже, он действительно хороший человек. Об одном прошу. Ты неопытна, временами наивна, не кидайся головой в омут. Присмотрись все-таки. А вообще-то я за тебя очень рада, очень!» Глафира бросилась обнимать Веронику, потом нырнула в кровать, выключила торшер, и затихла.

     Вера долго не могла уснуть, слышала, как вертится с боку на бок и вздыхает Глаша, ей было грустно, что так быстро пролетела юность, и вот она одна, и детей нет, и что будет дальше, никто не знает. Она завидовала Глаше, её влюбленности, когда впереди возможно «счастье в личной жизни», и чуть не разревелась. Потом все же уснула, и всю ночь ей снились кошмары и всякая ерунда.

     Утром Люся явилась только к завтраку, когда все уже сидели за столом. Вид у неё был слегка помятый, прическа слеплена наспех, она даже не успела переодеться, на ней было все вчерашнее. Всеволод, улыбнувшись уголками рта и ласково посмотрев на Люсю, погладил её по руке и изрек в манере докладчика:- « Вы знаете, Людмила, по мнению наших и, что особенно важно, зарубежных ученых ничто так не укрепляет здоровье, как добротный курортный роман. Я вас поздравляю». Люся посмотрела на него удивленно, потом засмеялась на весь зал, все за столом тоже засмеялись.
 
      К столу подошла Светлана, поздоровалась со всеми и обратилась к Севе:- « Всеволод, вы просили пересадить вас, я нашла вам подходящую компанию, правда, во второй смене. Если вы согласны, то я могу вас переписать». К своему удивлению, Вера очень испугалась, и у неё невольно вырвалось:- « Это недоразумение, Света! Была шуточная пикировка, сейчас все нормально. Думаю, Всеволод Алексеевич передумал переселяться. Вы как, Всеволод?»

     Сева посмотрел на всех, остальные горячо поддержали Веру. А Вероника, похоже, растерялась и смутилась от своего внезапного горячего выступления.
- Извини, Света. Похоже, девушки меня любят, я просто не разобрался. Прости, что доставил тебе лишние хлопоты. За мной конфеты «Лайма», ты их обожаешь, я заметил.
- Какой вы внимательный, Всеволод. Похоже, я пересажу вас за свой столик. - Она весело похлопала по Севиному плечу и ушла.

     За столом повисла пауза. Люся, сделав серьезное лицо, прошипела:- « Предатель, хотел нас на кого-то променять?! Вон даже Вера кинулась за тебя, как тигрица. Странно, она настаивала, чтобы ты нас покинул, а потом передумала. Верочка, передай товарищу милиционеру солонку, он соль ищет». Вера с ужасом почувствовала, что краснеет, как в юности, до корней волос, до слез.
- Да перестаньте вы, тоже мне, событие! Ну, брякнула тогда под настроение, с кем не бывает. Я же извинилась потом.
- Всё, девушки, закончили эту страницу. Будем жить в мире и согласии, в горе и в радости, и только путевки разъединят нас.- Вера почувствовала, что Всеволод смотрит на неё, она встретилась с его взглядом.  Он снова внимательно посмотрел ей в глаза, и вдруг весело и по - мальчишески подмигнул. Ей стало легко и просто. И она твердо решила сегодня же объясниться с «итальянцем Лео». Он запланировал какое-то мероприятие после процедур и обеда, вот при встрече она и оборвет эту тонкую веревочку.

     После завтрака каждый побрел на свои процедуры. Люся лечила свой шейный радикулит, от которого у неё иногда случались головные боли. Правда, сейчас никаких болей не наблюдалось, Люся шутила, что голова у неё болит не от радикулита, а по  совсем другой причине. И она заразительно покачивала своими выразительными бедрами.

     У Глафиры врач нашел что-то в нервах, она бегала на тренажере, пила успокоительный чай и кислородный коктейль, с трудом проглатывая эту пену.
Вероника, по мнению врача, ничем серьезным не болела, так, элементы депрессии и общая утомленность. Побольше воздуха, гулять, купаться, хорошая компания не помешает. И танцы, положительные эмоции.

     Всеволод был практически здоров. Направление, которое выписал ему участковый врач, вообще не соответствовало действительности. Местный врач, старый полный грузин, понимающе покивал:- « Знаетэ, Всэвалод, Вам, дарагой, как в анэгдоте – толко воздух. Ну, соларый исчо, купание, как дополнытелное лэкартво – дэвушька. Иды, дарагой, нэ мишай»…
 
     Всеволод, как всегда, исчез. Вероника зашла к себе в палату, прислушалась, убедилась, что Севы и его соседа - профессора нет. Ей так захотелось поговорить с этим загадочным милиционером, но он опять скрылся в неизвестном направлении. Глаша убежала в бунгало к своему компьютерному гению, Люська продолжит, вероятно, лечение шейного радикулита со своим Колей-моряком, а она пойдет на встречу с «итальянцем Лео», рвать почти не состоявшиеся отношения. Ей стало грустно, она полежала, потом оделась, немного подвела глаза и пошла на набережную, к памятнику какому-то местному герою, где её ждал Леонардо.

     Леонардо воспринял все высказанное Верой очень нервно. У него изменилось лицо, оно стало злым, даже выражение глаз, вроде бы не Лео, а другой человек. И было видно, что он с трудом удерживается в рамках вежливого человека.
- Все понятно, Вероника! Вероятно, причина разрыва – тот из милиции, что появился за вашим столом. Я видел, как ты на него смотришь.
- Что за ерунда, Лео! Я с ним даже не встречаюсь, кроме столовой. Где ты видел, чтобы я на него смотрела как-то по - особому. Ты вообще во второй смене обедаешь.
- Вот как раз в пересмену, когда вы выходите, я вас и видел. Особенно, когда ты смотришь ему вслед, очень выразительно.

      Вера хотела ему рассказать, что он заинтересовал её не как мужчина, а она заметила некоторое несоответствие между его милицейской должностью, званием лейтенанта, возрастом, и интеллектом, манерой поведения, речью, наконец. Что-то здесь не так. Но она не стала ничего объяснять, заметила только, что милиционер здесь не причем.
- Ладно, останемся каждый при своем. Но учти, Вероника, я серьезно тобой увлечен, и не сдамся без боя.
- Ты что, дуэль здесь организуешь?
- Это мое дело, что организовать. Я с ним так поговорю, что он сам от тебя откажется.
- Ты, Леонардо, совсем сдурел!? Я тебе час объясняю, что он на меня внимания не обращает, как, впрочем, и я на него. Вот он удивится, услышав твои ревнивые речи. И кто я тебе, что ты устраиваешь сцены ревности? Мы едва знакомы, пообщались, мне это не очень, вот и разойдемся.
- Нет! Для меня ты очень дорога, у меня впервые такое сильное чувство к женщине. И я добьюсь взаимности. Я итальянец по темпераменту, не забывай! – И он ушел, резко и немного картинно. «Что-то я не заметила особенного итальянского темперамента» - весело и с облегчением подумала Вера. И ей вдруг захотелось мороженого. Она зашла в кафе, с удовольствием поела местный (кстати, очень вкусный) пломбир, и пошла по набережной с ощущением, будто сдала трудный экзамен…

     Как-то на пляже она слышала, что примерно в километре к востоку на побережье есть очень живописное место, скалы спускаются к морю, между ними маленькие бухточки. Правда, из-за острых камней купаться там опасно, но отдыхающие приходят туда полюбоваться этой дикой красотой, посмотреть на сказочный закат. Место это назвали «Черные камни».
 
      Вероника пошла по пляжу в сторону этих камней, примерно через километр она действительно увидела гряду темных и мрачноватых крупных осколков скалы, нагроможденных друг на друга и уходящих далеко в море. С трудом преодолев  это препятствие, она поднялась на вершину одной из скал, и задохнулась от восторга.

      Нереальной синевы спокойное море отражало это фантастическое нагромождение гранитных камней, небо казалось бледнее водной бирюзы, светлело и выбеливалось к горизонту, в небольшой бухте переливались зеленоватые, коричневые и даже оранжевые отражения от освещенных солнцем скал. Вероника пожалела, что не захватила с собой из дома краски или пастель, давно она не рисовала на пленэре.                Тут она заметила примостившегося на одном плоском камне художника в широкой соломенной шляпе, перед которым стоял этюдник. Он выбрал очень правильную позицию, Вероника как художник сразу это оценила. Пожалуй, она сама расположилась бы на этом месте. Вначале она хотела спуститься и посмотреть на работу этого художника, но потом, вспомнив, как ей мешали наблюдатели, решила просто полюбоваться великолепным видом и вернуться домой.
 
      Художник снял шляпу, вытер вспотевший лоб платком, потянулся, разминаясь – и у Вероники обмякли ноги. Она быстро села, стараясь спрятаться за выступ скалы. Она узнала этого странного милиционера Всеволода, все выдавало в нем опытного художника: и как он держал кисть, как размешивал краски по палитре, как уверенно и иногда торопливо наносил мазки, стараясь схватить момент. Она осторожно отодвинулась за скалу, спустилась и отправилась в санаторий. Вероника успокоилась. Сева никакой не милиционер, он профессиональный художник. Она испытывала даже разочарование, что вся загадочность исчезла. Странно только, зачем скрываться за маской милиционера, если ты художник. Может быть, он самолюбив, и боится критики, тем более, что узнал о моем художественном образовании в Строгановском училище. Интересно, где он учился? Непременно надо узнать. И непременно увидеть этюд, что он пишет сейчас.

     К вечеру все собрались перед ужином, перед этим помылись в душе, сейчас наводили глянец. Вера с Людой подкрашивали ресницы, прибирали волосы, легкий макияж. Вера все время сдерживала Людмилу, которая привыкла к яркой боевой раскраске. Только Глаша причесала волосы, и ждала с нетерпением, когда подруги закончат свой вечерний ритуал.
- А ты чего это, девушка, даже в зеркало не глянешь? – спросила, улыбаясь, Вера. – Тебе не важно, как ты выглядишь?
- Да она уже мысленно в бунгало. Не доведет тебя эта программа до добра, вот чую, не доведет. Не торопись, Глафира, показывать свой интерес, пропусти хоть бы денек, пусть он тебя поищет.
- Кто бы говорил о сдержанности, Люся?! Ты своего Колю захомутала в первый день.
- Так то я, а то ты, нецелованная. Тебе ошибаться куда опаснее, чем мне.
- Ладно, я все понимаю, не дура. Собирайтесь быстрее, а то как на свадьбу, честное слово!
- Не хотела говорить, девочки, но я разгадала нашего лже -  милиционера Всеволода. Я его случайно увидела сегодня за работой, он художник, писал этюд в Черных Камнях. Вот за ужином его и разоблачим.
- Нет, не надо, - неожиданно резко возразила Глаша. – Если человек не хочет, нечего лезть в его тайну. Захочет, сам расскажет.
- Может, ты и права, Глафира. Но очень хочется посмотреть на сегодняшний этюд. Давай, напросимся в гости, они ведь с этим профессором наши соседи.
- Ладно, Вера, я заброшу удочку – поддержала Людмила. – Пошли, наконец, действительно, копаемся.

     За ужином Люда затеяла разговор:
- Сева, ведь мы с вами соседи, что-то я вашего сожителя не вижу, он на профессора похож.
- А он действительно профессор, академик даже, умнейший, надо сказать, человек. Очень интересен в разговоре, парадоксальные мысли выдает. А здесь действительно редко появляется, у него семейные обстоятельства.

     Сева не стал раскрывать, что это за семейные обстоятельства. А заключались они в том, что у академика Павла Струева здесь, в городе проживала первая семья, и две дочери, уже весьма взрослые, у которых были свои дети. Павел, молодой аспирант, познакомился здесь со своей первой женой Лидией, тогда студенткой, у них завертелась любовь, они поженились, родили дочерей. Рожать Лидия уезжала в этот город, к маме. Она родилась и выросла здесь.
 
      Они прожили в Москве в мире, согласии и любви десять лет. Пока не появилась студентка Лина, прелестная, умная и очень способная девушка, и сорокапятилетний  доцент влюбился, как пацан. Но и девушка Лина тоже сначала присматривалась к нему, потом почувствовала особый интерес, а потом тоже влюбилась, впервые в жизни и так сильно, что однажды после занятий подошла и призналась. Ситуация, как у Онегина с Татьяной. Но если Онегину казалось, что он Ларину не любил, то здесь ситуация была тяжелая. Он страшно переживал. Они оба посопротивлялись, а потом стали встречаться тайком то на даче у друзей, то на квартире лучшего Пашиного друга, когда тот уезжал в командировку. Через некоторое время всё узнали родители девушки, папа её был ровесником Павла, мама моложе, был большой скандал. Потом доброжелатели позвонили Пашиной жене, дома был тяжелый и мучительный для обоих разговор. Павла чуть не выгнали из института. Но он все же развелся, и они с Линой поженились. И живут счастливо вот уже пятнадцать лет, и у них двое сыновей.

      А с первой женой и с дочерьми он помирился. С женой, правда, не очень, почти не встречается, но дочери, особенно после того, как сами вышли замуж и стали матерями, его поняли и простили окончательно, он у них часто бывает, любит внуков, помогает всем материально.

     Обо всем об этом Всеволод, конечно, говорить не стал, это был не его секрет.
- Ладно, девушки, как профессор появится, сразу организуем фуршет.

     После ужина Глаша убежала в свое бунгало, Люся на танцплощадку с Николаем, принять участие в очередном мероприятии затейника: беге в мешках, переносе куриных яиц в ложках, которые нужно держать во рту, беге вокруг стульев, которые нужно занять, как только прервется музыка. Выигравший получает ценный приз – плюшевую зверушку, и общественное признание. Если у выигравшего есть подруга, то она с гордостью обнимает своего героя и шепчет ему на ухо обещание дополнительного приза в интимной, так сказать, обстановке. А потом танцы. С учетом возраста и здоровья публики в основном это танго и медленный фокстрот. Все качаются, крепко прижавшись друг к другу, некоторые поддавшие мужчины почти засыпают на мощной груди своих подруг. Вере быстро надоело все это, но она ходила, чтобы встретиться, как обещала, с «итальянцем Лео». А теперь все, она свободна! Как птица…

     Всеволод побродил по набережной, посидел в местном баре, попил легкого местного белого вина, и возвращался домой. В парке к нему подошли трое. Один амбал под два метра, весом под сто двадцать производил страшное впечатление. Немного сзади стояли еще два, обычного роста и телосложения. В руках у амбала ничего не было. Двое других держали милицейские дубинки.

- Слушай, корешок, курить не найдется? – традиционно начал один с дубинкой, старательно подделываясь под блатного.
- Не курю я, ребята. И вам не советую.
- Вот, вишь ли, он нам уже советы дает, - вдруг просипел амбал неожиданно тонким и срывающимся голосом. – А мы тебе, хрен собачий, не советуем Верке голову морочить, она с нашим корешем  задружила. Тебя предупредили, сморчок вонючий, отвалить, вот и отваливай. Собирай монатки, и домой, к бабе своей. И баиньки. – Не слыша ответной реакции, амбал постепенно распалялся.

     Этот огромный мужик исполнял роль танка, а те двое с дубинками вроде пехоты за танком. Всеволод решил, что нужно вырубить этого амбала, а пехота, похоже, разбежится вместе со своими дубинками. Он подошел ближе, спокойно призывая к миру, потом резко ударил ребром ладони по амбалову горлу. Тот выпучил глаза и стал ловить воздух. Всеволод добавил в солнечное сплетение, а когда этот танк согнулся, врезал по шее. Парень упал мордой в землю.
- Слушайте, этот ваш друг очнется минут через пять. Оттащите его в сторону, лучше посадите на лавку. А другому вашему другу, Лео или как его там, передайте, что если он не уедет завтра, то я ему точно руки-ноги переломаю.

     Эти два, сопя и матерясь, потащили тяжелое тело, один все время бормотал, что он говорил, не надо в это дело вписываться, этот Лео говно человек, сразу видно, вот Витка очухается, пойдем, скажем этому мудиле, чтобы смывался, и еще морду набьем. И хрен деньги возвратим, вон этот Витку чуть не прибил насмерть.

     Утром, после ужина, Вера подошла к Всеволоду, и несколько смущаясь, спросила:- « Скажите, с вами не разговаривал Лео, не угрожал?»
- Угрожал?! С чего бы это, мы с ним едва знакомы.
- Да вчера он устроил сцену ревности, вот к вам приревновал.
- Приревновал? Ко мне? Странно, я вроде поводов не давал.
- Вот и я ему доказывала, что мы встречаемся только в столовой. А он уперся, как баран, обещал с вами поговорить, угрожал, что навредит вам. Я волнуюсь.
- Не волнуйтесь, я смогу постоять за себя. Впрочем, предпочитаю все решать мирным путем. Но мне приятно ваше волнение за меня. – Он улыбнулся и легко провел рукой по её щеке. И ушел. А Вероника застыла. Её так удивило это неожиданное прикосновение, почти интимное, что она застыла, а потом её заполнило почти забытое ощущение радости, когда все светло вокруг, и на душе спокойствие и свобода. Она постояла, потом пошла к себе, слегка пританцовывая и тихонько напевая прилипшую с утра мелодию.

     К  обеду появился Севин сосед. Всеволод рассказал ему о желании соседок устроить подобие вечеринки. Сосед легко согласился, предупредив, что он ненадолго, сегодня ночует у младшей своей, внуку обещал помочь с математикой, проблемы у него в школе.  За обедом Всеволод сообщил соседкам, что они на ужин не идут, у них будет фуршет, вино, мясо и фрукты на мужчинах, а зелень на женщинах. Людмила сразу попросила привести своего почти жениха Колю, а Глаша предупредила, что немного посидит и убежит в бунгало, к Арсению, дело движется к окончанию работы, и без неё ну никак.
 
     Вечер прошел великолепно. Николай неожиданно сошелся с профессором, который оказался очень компанейским  и простым в общении человеком. Они сидели рядом, пили отличную Мадеру и решали какие-то сложные общечеловеческие проблемы. Люся, оказалось, неплохо играет на гитаре, и знает много разных городских романсов и даже жалостливые приблатненные песенки. И пела не сильным, но приятным голосом. Коля временами бросал в её сторону влюбленные красноречивые взгляды. Профессор Павел, единственный курящий в компании, вышел на балкон покурить. Всеволод тоже вышел на балкон с бокалом вина.
- Какая чудная девушка эта Глаша, - вдруг задумчиво произнес профессор,- прямо Тургеневская. Жаль, если испортит какой-нибудь «современник»  ей жизнь.
- Вроде она познакомилась здесь с хорошим парнем, программистом. Сейчас помогает ему с переводом специальной литературы, она три языка знает в совершенстве. Она, похоже, от этого парня без ума. Вот скоро закончат эту работу, она обещала потом привести его к нам. Поглядим. А как тебе Вероника?

     Павел удивленно посмотрел на Всеволода:
- Ты же говорил мне, Сева, что с женщинами все, никаких привязанностей. После того, как тебя жена бросила, ты пять лет романов не заводил, только так, случайные связи.
- Да я не жениться. Просто твоё мнение.
- Если тебе интересно моё мнение, то это твой вариант на сто процентов. Уж поверь моему жизненному опыту.

     На балкон вышли Вера и Глаша, в шутку стали упрекать мужчин, почему они всех бросили и одни любуются закатным небом. Потом Вера заметила в углу этюдник, на нем укрытая материей картина.
- Можно посмотреть? Это ваша работа, Всеволод?
- Не стоит. Вам, настоящему художнику, будет не очень интересна эта любительская работа.

     Но было поздно. Глаша сняла кусок материи, закрывавшей этюд, и Вера увидела залитый солнцем залив на Черных Камнях. Было так же жарко, так же ярко светило солнце, и разнообразные блики оживляли воду. Но в этюде появилась новая нота. Радостная нота жизни, восторг от сказочной красоты, создаваемой природой. Все долго молчали, Павел, наконец, обратился к Всеволоду:- « Ты же не говорил, что увлекаешься живописью. Но это чрезвычайно талантливо, черт побери! Я в полном восторге! А что вы скажете, Вероника, как профессиональный художник?»

     Вероника стояла и молчала. Она была потрясена яркостью и настроению этого этюда. И сильной мужской живописью, когда смелые сочетания красок и уверенные сильные мазки. И еще она с горечью подумала, что многое растеряла, занимаясь живописью профессионально, только ради заработка. Вряд ли она сможет сама написать сейчас подобный этюд.
- Просто великолепная работа! Вы, Всеволод, отличный мастер. А где вы учились, у кого?
- Да я не профессионал, я просто любитель. Это мое хобби. Так, в детстве ходил в кружок, кое-чему научился. И друг у меня был в молодости, художник, я у него много чего почерпнул.
- И много у вас работ? Если есть хоть несколько такого уровня, можно устроить выставку. Это очень сильная живопись, уверяю вас.
- Знаете что, не стоит обо мне, как о художнике. Хобби – оно и есть хобби. Пошли лучше к столу, там Люся с Колей заскучали.

     Потом ушел, извинившись, профессор. Через короткое время убежала Глаша. Люся с Колей тоже ушли. Люся все порывалась помыть посуду и убрать все со стола, но Вероника сказала, что отлично справится одна. Они с Всеволодом еще посидели, немного выпили, потом Вероника стала наводить порядок. Всеволод сидел и молча наблюдал, как ловко и быстро  Вероника наводит порядок в его палате. Потом он вдруг спросил: - « А что, Вероника, правда, вам понравился этот этюд?»
- Не имею привычки лицемерить! – почему-то раздраженно ответила Вероника,- вы что, цену себе набиваете?!
- Нет, что вы, никакого тщеславия. Просто я этот этюд, когда высохнет, посажу в рамку и подарю вам. Будете вспоминать это лето.
- Знаете, Всеволод, я такие царские подарки не принимаю, тем более от малознакомых людей.
- А что нам мешает стать знакомыми «немало»? Перейти, например, « на ты»? Но для этого, как я слышал, нужно выпить «на брудершафт».

     Вероника молча стояла спиной к Всеволоду. « Возможно, я и без этюда не забуду это лето» - подумала она вдруг. Она налила два бокала, подошла к Всеволоду и решительно протянула ему один. Они молча переплели руки, выпили, она поставила бокалы на стол, затем Всеволод притянул её голову к себе, и они крепко и долго поцеловались. Она отстранилась первой, быстро закончила уборку, подошла к Всеволоду, и серьезно глядя ему в глаза:- « Все, я закончила, Сева. Спасибо ТЕБЕ за отличный вечер».
- И тебе спасибо! И все-таки я буду называть тебя Ника!
- Если это так важно для тебя, то называй. – Она молча повернулась и вышла.

      Потом, не дожидаясь подруг, разделась и легла, и долго лежала. Всякие мысли наперебой носились в её голове, она вспомнила вкус его губ, это было отличное ощущение. И насчет этюда, ни за что она не согласится принять этот подарок! Хотя этюд действительно превосходный. Неужели он не учился живописи?  Хорошо бы посмотреть его работы, наверняка их у него достаточно. Вот, я знаю, куда повесить этот этюд, в спальне -  напротив кровати. Буду каждое утро просыпаться с хорошим настроением. Как это повесить в спальне!? Я же твердо решила его не брать.
Она весело, как в детстве, засмеялась и сразу уснула. На этот раз ей снилось что-то цветное и радостное, поэтому она проснулась в отличном настроении, как много лет назад в день рождения, или перед Новым Годом. Она, пританцовывая, пошла к раковине, почистить зубы и умыться, Люся, проснувшись от её пения, с удивлением посмотрела на подругу.
- У вас с ним что-то было вчера?
- Что-то было, Люсьена.
- Ну, давай подробности, пока Глашка спит.
- Мы с ним выпили на брудершафт и перешли «на ты»
- И это все?!
- А это немало, поверь.
- Господи! Уже неделя проскочила, а они только перешли «на ты». До поцелуев так и не доживете.
- Ну и не доживем. Ты-то что так переживаешь?
- Так вы же пара, настоящая пара! Уж я вижу, есть опыт. Оба одиноки. Оба красивы, здоровы, он тебя взглядом кушает, ты тоже. Ну, сделай первый шаг, он, возможно, боится неудачи.
- Знаешь, Люся. Если серьезно, он мне тоже не безразличен. Но чую, что-то скрывает, темнит, есть тайна. Пока не выясню – никаких поцелуев, никаких шагов.
- Ты, перво-наперво, узнай, почему от него жена ушла.
- Вот, и про жену тоже. А сейчас буди Глашу, скоро на завтрак. И узнать надо, как у них с этим гением дела.
- Да, Вера, а этот «итальянец Лео» исчез, похоже. Нигде не видно. Надо у Светы выяснить, может, заболел? Может, помочь надо?

     Света сообщила, что Леонардо уехал, прервав отдых. Вроде его вызвали срочно на работу, он в управлении решил все материальные вопросы и больше не вернется. С одной стороны, Вера почувствовала облегчение, а с другой – некоторую тревогу. Лео грозился серьезно поговорить с Всеволодом, что это был за разговор, и был ли, Сева ничего не сообщил, но Лео срочно сбежал. Неужели Всеволод действительно милиционер, и применил против мирного Лео свои милицейские методы. Настроение у Веры потускнело.

     За столом было весело, Сева хорошо и иногда артистично шутил, Вера вела себя сдержанно. Когда Сева вдруг обратился к Вере:- « Ника, напиши, что заказываешь на обед и ужин», у Глаши и даже у Люси вытянулись лица. После завтрака Сева потянулся за Верой, но она что-то резко бросила, он остановился, пытаясь объясниться, но Вера повернулась и пошла. А Всеволод постоял, недоумевая, махнул рукой, и направился в сторону пляжа.
- Я что-то пропустила? – удивилась Глафира.
- Похоже, не только ты. Ладно, сами разберутся, не маленькие. Мы с Колей в горы. Может, ты с нами, Глаха? Прости, я забыла, ты к гению своему. Пора бы познакомить.
- Вот через пару – тройку дней Арсений точно закончит программу, тогда приведу. Впрочем, он уже закончил, сейчас проводит тестирование.
- Что это такое – тестирование?
- Ну, это проверка такая всесторонняя, тщательная.
- А тебя он еще не протестировал всесторонне и тщательно – хохотнула Люся.
- Вечно ты, Люська, все к этому сводишь! Занят он очень, устает, спит мало, ест плохо. Я за него, если честно, волнуюсь. Правда, пару раз обнимал, целовались мы. Но я сама уклонялась, в смысле – давай заканчивай скорей этот проект, тогда и отдохнем.
- Ну, уклоняйся. Боюсь, закончит свою работу, и рванет обратно в Москву. Только его и видели. Да не слушай ты меня, не слушай, вон уж почти слезы на глазах! Иногда вырвала бы свой язык, вечно он впереди мыслей скачет. Иди, и ничего плохого не будет, кроме хорошего! Это я тебе говорю…

     Люся двигалась по аллее. Вдруг увидела Веру, которая  быстро шла, почти бежала к скамейке, на которой сидел мужчина, вполне культурный и ухоженный на вид. Увидев Веру, он вскочил, сделал несколько шагов навстречу, они обнялись и постояли, прижавшись, пару минут. Потом сели на скамейку и весело заговорили о чем-то. По всему было видно, что они давно и близко знакомы. « Похоже, у Севы полный облом! – разочарованно подумала Люся. – Даже сердце заломило». Она встретилась с Колей, сослалась на недомогание, вернулась в палату и легла, злая на весь мир. И все думала, кто же эта Вероника, гордая и недотрога, принцесса прямо…

                Вероника.


      Вероника родилась в обычной культурной семье, жила с отцом и матерью в хорошей трехкомнатной квартире. Сначала, до её рождения, с родителями жила бабушка, мамина мама, но потом она внезапно заболела и очень быстро умерла. Так что Вероника бабушку так и не увидела, но мама настояла, чтобы дочку назвали в её честь, Вероникой. Папе это имя не нравилось, он с самого начала называл любимую единственную дочь Верой. Правда, фамилия папина немного подкачала, его звали Григорий Пышный. Поэтому Веру во дворе и в школе вообще по имени не звали, а исключительно по фамилии. К ней прилипла кличка  «Пышка», сразу и навсегда. Но мама, её высокомерная мама, которую звали изысканно Стеллой, называла дочку исключительно Вероникой.

      Девичья фамилия мамы была немецкой – Брандт, она очень гордилась своими корнями, и когда её называли Стелла Пышная, то вся её душа протестовала и злилась. Они, родители, наверное, любили друг друга, но к тому времени, как Вера стала соображать, любовь эта уже испарилась. Так, осталось на донышке чуть-чуть. Отец, добрый и миролюбивый, побаивался своей молчаливой супруги. Стелла была помешана на чистоте и порядке, увидеть, к примеру, чашку на прикроватной тумбочке было равносильно землетрясению баллов в девять. Она долго и нудно доказывала мужу о недопустимости подобного наплевательства, отец с тоской думал: «Лучше бы наорала и матом выразилась». Так же долго она выговаривала дочери за какие-то прегрешения. 

      Дочь долго терпела, потом вся в слезах убегала к отцу, он прижимал её к себе, гладил по голове и тихо говорил:- « Ничего, Верочка, потерпи. Мама правильно говорит». Правильная мама находила их, отсылала Веру делать уроки и неизменно выговаривала теперь уже и отцу:- « Ты, Григорий, оказываешь Веронике медвежью услугу. Вместо того, чтобы поддержать меня, ты её жалеешь». Григорий давно бы ушел от неё, но любил дочку всем сердцем, и не мог даже подумать об уходе.

     Где-то в классе четвертом вдруг обнаружились у Веры художественные способности. На отдыхе в деревне, где проживали папины родственники, у них оказались краски, кисти и карандаши, оставшиеся от их взрослой дочери, давно замужней и проживающей с мужем в Молдавии. И Вера нашла альбом для акварели и эти краски, и стала рисовать природу, дом, деревья и цветы. Однажды собрала несколько овощей, добавила ветку, глиняную крынку, соорудила на столе композицию и нарисовала неплохой натюрморт.

     Папин родственник, то ли двоюродный брат, то ли троюродный дядя посмотрел, удивился и сказал:- « Ребята, у Верки талант! Я вам говорю. Учить её надо». Если бы это сказал папа, мама Стелла даже ухом бы не повела, но тут сказал родственник, лицо незаинтересованное. Мама совсем не разбиралась в живописи, считала все Верины рисунки мазней, но захватила с собой в Москву все, что Вера намалевала, и отнесла в детскую художественную школу им. Серова на Пречистенке. Через неделю пришла, спросила про свою дочь.

     Преподаватель отвел её в студию, показал развешанные по стенам работы учеников, и, сравнивая с Вериными работами, убедил, что у девочки есть способности, ей надо учиться рисунку и живописи. Мама Стелла после этих слов прониклась к дочери уважением, отдала её учиться «на художника»,  почти перестала зудить по всякому поводу, и вообще как-то подобрела. И отец, и Вера с удивлением наблюдали эту метаморфозу, и они были счастливы.

     Со временем Вера действительно стала выделяться из общей группы, в седьмом классе получила первое место на выставке молодых талантов Центрального района Москвы. К девятому классу Вера, и так не очень полная, превратилась в стройную и весьма привлекательную особу, было нелепо называть её «Пышкой», и это прозвище отпало.

     После окончания средней школы и одновременно детской им. Серова, с отличными рекомендациями, дорога была одна – в художественный институт. Мама Стелла уже видела свою знаменитую дочь, дающую интервью на фоне своих великих произведений в известных музеях. - Только в Суриковский институт, только на факультет живописи! – настаивала она.
Отец, более прагматичный, сказал неожиданно твердо, так, что Стелле расхотелось спорить:
- Девочке нужна крепкая профессия, чтобы могла себя кормить. Поэтому я предлагаю Строгановское училище, на дизайн мебели. Там еще преподают, пока вечерами, реставрацию мебели и изготовление под 18-й и 19-й века. Вон сейчас столько богатых развелось, все хотят в новые дома мебель в этом стиле, друг перед другом выхваляются, дворяне из Кинешмы. Ну, а нам- то что? Зато всегда кусок хлеба с маслом.

     Отец оказался прав. Еще будучи студенткой, они вместе со своим руководителем и еще одним студентом временами занимались реставрацией, оживлением потускневшей и местами разрушенной росписи и даже инкрустацией. У Веры оказались крепкие умелые руки, верный взгляд и хороший вкус. Руководитель оформлял работу на себя, по окончании честно делил заработок между всеми. Иногда это были немалые деньги. Отец радовался и неизменно повторял: - « Я же говорил, в Строгановское! Вот, еще студентка, а уже денежки зарабатывает!»

     Перед окончанием учебы перед всеми студентами выплыл грозный в своей тревожности вопрос: куда пойти работать? Веру руководитель успокоил:- « Ты, Вера, не волнуйся. Я тебя в «Большой» устрою, вторым художником, там главным мой друг Шура Бершадский, слышала, наверное, он лучший театральный художник. В училище, правда, был главный хулиган, раза три отчисляли. Поработаешь у него, задники попишешь, в декорационном цехе мебель смоделируешь. Я уже с ним договорился. Лучшей школы не найти, поверь мне, старому волку». Старому волку было лет сорок, он много пил, возле него возникали и пропадали женщины так часто, что иногда он путал или забывал имена. Веру он уважал, всегда вел себя с ней предельно вежливо и порядочно. Вере он действительно казался старым волком.

      Месяца за три до окончания училища подруга, Натка, утащила её в Политехнический институт, на танцы. У неё там был приятель, почти друг, дипломник. Он настойчиво просил эту Натку привести с собой девушку, познакомить с его другом, тоже дипломником Толей. – Такой, знаешь, отличный парень, спортивный, интересный. Учится на пятерки, возможно, красный диплом получит. Но с девушками никак. Сам он из провинции, воспитан строго, в институт прямо из школы, боится вашей сестры, как огня.
- А ему, значит, москвичку подавай? Чтобы здесь, в столице закрепиться. Ну, ты и жук!
- Да нет, у него там, на родине, завод двигателей автомобильных, его там ждут. Просто обидно, такой парень, и пропадает.

     На танцах Ната подвела Веру к своему другу, все познакомились. Толя оказался действительно хорошим парнем, спортивным, интересным внешне, спокойным и в меру общительным. Приглядываясь к нему, Ната успокоилась. Похоже, этот Толя действительно не знал об их с другом разговоре…

     Вера тоже была одинока и весьма неопытна в сердечных делах. В институте, особенно творческом, нравы были свободные. Там возникали, разгорались романы, иногда болезненные, с испанскими страстями, часто они так же быстро гасли. Студенты и студентки, привыкшие созерцать обнаженные тела натурщиц, совершенно свободно относились к сексу и процессу раздевания. Отец Веры очень переживал за дочь, но она оказалась из другого теста, чем многие её подруги.  К тем же натурщицам и натурщикам она относилась так же спокойно, как и к статуям или картинам эпохи возрождения.

      Три раза однокурсники на разных вечеринках пытались склонить Веру к тесной дружбе, но Вера спокойно и холодно отклоняла их предложения. За ней закрепилась слава деревянной особы. Вера и сама страдала от своей сдержанности, но ничего изменить не могла. Однажды, на вечеринке, она выпила больше, чем обычно, и страдала в углу, боясь в таком виде явиться пред светлые очи мамы Стеллы. К ней подошел однокурсник Митя, один из немногих, кого она уважала.
- Чего страдаешь, старуха? Ты, похоже, перебрала? И трусишь домой в таком виде? Поехали ко мне, а родителям позвони, скажи, что у подруги. Да не боись, я не по этому делу. Все будет нормалек!

     Митя привез её в мастерскую, которую он арендовал вместе с другом. Обычная мастерская, с невообразимым бардаком, везде тюбики с краской, пустые, полупустые и полные, какие-то пыльные гипсы, кисти, картины без рам и рамы без картин в углах. За живописно разрисованной тряпкой большой старый диван, довольно несвежая простыня и такая же подушка. Митя, уловив её взгляд на постельное белье, выдернул простыню, потряс пару раз и уложил кверху другой стороной. Все, снова чисто.

- Слушай, Верка, там за той дверью душ, вполне цивильный. Ты освежись, и на диван. А я тут, на ковре, и укроюсь чем-нибудь.
      Душ оказался удивительно чистым, везде новый кафель, шампунь, вода горячая и холодная. Веру с удовольствием помылась, чувствуя, как алкоголь покидает её организм. Когда она вышла, в халате, который висел в душе и тоже оказался чистым и новым, Митя сидел и рассматривал толстый альбом немецких гравюр.
- О, ты как пасхальное яичко! Ложись, старуха, а я пойду, тоже умоюсь.

     Когда он вышел, Вера уже спала. Он устроился на двух креслах, и тоже заснул. А часа в два ночи Вера внезапно проснулась, долго соображала со сна, где она. Потом увидела скрючившегося Митю, ей стало жалко и она позвала его:- « Митя, проснись! Ты чего там скрючился? Иди ко мне, у вас вон какой широкий диван». Митя проснулся, пошатываясь, пошел к дивану, плюхнулся рядом и засопел. Вера не учла, что всю одежду она оставила в душе, легла в  халате, и сейчас она под халатом абсолютно без ничего, а халат без пуговиц. И под утро, когда Митя во сне прижался к Вере, он внезапно проснулся и ошалело посмотрел под одеяло. Вера тоже мгновенно проснулась и с ужасом посмотрела в Митино лицо.
- Вот это Рафаэль! И что будем делать, старушка?

     Вера хотела прогнать Митю в душ, одеться и немедленно уйти. Но она вдруг почувствовала, как возбудился парень, как напряглось его тело, и ей так захотелось попробовать, что же это такое. Она придвинулась к нему и прижалась.
 Митя знал прекрасно, что Вера в свои двадцать лет совершенно неопытна, он осторожно и нежно прикасался к ней, она замирала от незнакомых и приятных ощущений. А потом, как написано в библии:- « Он вошел к ней, и увидел, что это хорошо!» А она ничего хорошего не почувствовала. Почему-то считала в уме его колебания, и посторонние мысли лезли в голову. И когда он вдруг сильно несколько раз содрогнулся, что-то пробормотал, упал на неё и стал целовать в шею, благодаря непонятно за что – она чуть не рассмеялась в голос. И за это люди идут на преступления?! И об этом столько историй, романов, картин? Она почувствовала себя глубоко обманутой.

     Потом они попили кофе, и не глядя друг другу в глаза, расстались. Митя, похоже, понял всю глупость этого события, и больше к Вере старался не подходить. Это был первый и пока последний сексуальный опыт, Вера слушала иногда восторженные откровения сокурсниц, и не верила ни одному слову…

     Вера и Анатолий сразу потянулись друг к другу. Так бывает. И если взаимная симпатия не ослабевает, и появляются сильные чувства, то говорят про любовь с первого взгляда. А если после нескольких встреч пропадает взаимный интерес, то все забывается, как и не было. Но у этих молодых людей возникло столь сильное взаимное притяжение, прямо не разорвать. Они увлеченно разговаривали, не замечая никого вокруг, узнавая друг друга, куда только делась Толина стеснительность. И Вера тоже рассказывала о себе, не задумываясь, как она выглядит. Ната взглянула на своего друга, увидела, как он смотрит на эту Верку, и у неё сжалось сердце. И она подумала, что сделала большую глупость, приведя с собой Веру. Похоже, её друг, почти жених, тоже положил глаз на Веру, тем более, её было не узнать. У неё весело блестели глаза, она громко смеялась над шутками Анатолия, она никого, кроме Анатолия, не замечала, иногда при разговоре непроизвольно касалась его плеча или руки. Красноречивый знак, как пишут психологи. И о том, какое она производит впечатление, тоже не думала.

     Наталья тревожилась все сильнее. Этот её почти жених, Тимур, даже в танце смотрел в их сторону, отвечал невпопад, помрачнел. Ната разозлилась, пожаловалась на головную боль, велела Тимуру её проводить. Тот нехотя согласился, попрощался, и они ушли. И всю дорогу молчали, будто кошка пробежала меж ними. А дома Наталья разревелась. Она своим женским чутьем поняла, что её Тимур уже не совсем её. Эта Вера, будь она неладна, так вела себя сегодня, и так выглядела, что, конечно, Тимур тоже на неё клюнул. Обозвав себя несколько раз бестолковой дурой,  Наталья почти успокоилась и заснула.

     А эти молодые, увлеченные друг другом ребята долго кружили по Москве, с трудом расстались далеко за полночь. Вера почти до утра вспоминала каждый кусочек этого вечера, Анатолий добрался до общежития, когда все двери были закрыты, постучал в окно первого этажа, влез через него, поднялся к себе и упал на свою койку. Он тоже вспоминал сегодняшний вечер, глупо улыбался и изнемогал от желания снова увидеть Веру.

     И закрутился у этой молодой и наивной в сердечных делах пары настоящий, бурный и честный роман. Наивной, не наивной – но уже через неделю случился у них первый, как сейчас говорят, интим. И хотя Вера снова ничего такого не почувствовала, но это было здорово: ощущать его гладкую кожу и под ней крепкие мышцы, вдыхать запах его волос, и целоваться до одури. Они встречались почти каждый вечер на квартире у подружки, которая жила со своим парнем на даче, а родители жили в Осло. Папаша подружки был дипломат. И Вера заметила, что тело её стало непроизвольно отвечать на Толин ритм. Однажды она почувствовала, что задыхается, внутри поднимается тревожная и сладкая волна, она впилась ногтями в Толину спину, и крикнула вдруг, как от удара. Толя с испугу остановился и хотел прекратить все это, но она схватила его сильно за плечи и прошептала:- « Только не уходи, только не уходи». Потом они лежали. Она поняла, почему об этом пишут романы, рисуют картины, снимают кино. Она повернулась к Анатолию, крепко его поцеловала, и шепнула:- « Толя, я тебя люблю!» Что касается Анатолия, то он был абсолютно уверен: лучшей девушки, чем Вера, на земле вовсе не существует.

     Однажды она встретила Наталью. Та хотела прошмыгнуть мимо, сделав вид, что не заметила, но Вера её остановила.
- Ты чего это, не узнала меня? Что случилось?
- Да ничего. Вот Тимур меня бросил, сказал, что ошибся в чувствах. И еще какую-то пургу гнал. Похоже, я тебя должна за это благодарить, познакомила на свою голову.
- Ты чего, Натка?! Я с какого боку здесь? Да мы с того вечера больше не виделись.
- Виделись или нет - мне без разницы. Только я уверена, что ты ему в голову запала. Я ему как-то предложила, давай, говорю, вместе с Толькой и Веркой поедем, пикничок сообразим. Так он весь побелел, никуда с ними не поеду, говорит. А ведь с Толькой лучшими друзьями были.
- Слушай, это твои фантазии. Ну, разлюбил парень, бывает. Тут ничего не поделаешь. Но меня ты зря приплела, я тут точно не при чем.
 Наташа осталась при своем мнении. Она только махнула рукой, повернулась и ушла. Даже со спины было видно, как она зла на бывшую подругу.

     Неотвратимо приближались защита дипломного проекта у Анатолия и окончание училища Вероникой, тревожнее становилось на душе у наших влюбленных. Наконец Анатолий предложил Вере выйти за него замуж, расписаться, скромно отметить это событие, и уехать с ней в его родной город. Там его ждали на автомобильном заводе, там перспектива, родители, друзья.

- А как же твои родители, Толя? С ними же надо познакомиться, спросить согласия. Да и с моими я не говорила, не знаю их реакцию. Давай в субботу приходи к нам, я отца подготовлю, а он, надеюсь, маму предупредит.

     В субботу, приодевшись в лучшее, что он смог выпросить у ребят в общежитии, с цветами, коробкой конфет и с бутылкой «Советского Шампанского» Толя пошел на встречу с Вериными родителями, свататься. Вера смотрела в окно, выглядывая своего жениха, завидев его, выскочила во двор, зашептала:- « Все в порядке, не вибрируй, отец поговорил с мамой, они ждут. Похоже, они спокойнее, чем я думала».

     Отцу Анатолий сразу понравился. После того, как он выяснил, что Толя будущий инженер – конструктор, специалист по авто-двигателям и авто-электронике, он вообще пришел в восторг. «Вот кто мою «Пятерку» ремонтировать будет! А то замучился по сервисам мотаться, только деньги дерут, жулики!» Мама Стелла сверлила будущего зятя глазами, выспрашивала обо всем, главным образом, о его родителях. Он робел, Вера ободряюще подталкивала его в бок, пока мама не смотрела в их сторону. Через некоторое время напряжение спало, мама несколько потеплела, а отец, подвыпив, вообще разговаривал с Анатолием как с близким родственником, всё скатываясь к проблемам своей «Пятерки». Так бывает с врачами, когда на вечеринке родственники или знакомые пытаются у них определить  диагноз или лечение своих часто придуманных болезней.

     Наконец мама Стелла сказала без энтузиазма:- « Хорошо. А как вы планируете свою совместную дальнейшую жизнь? Где вы, Анатолий, собираетесь работать, где жить?»
- Ну, об этом мы с Вероникой уже почти договорились. Распишемся, сыграем свадьбу скромную студенческую, а потом в мой родной город. Я пойду на автомобильный завод, а Вероника в Училище искусств, преподавать живопись. А жить будем поначалу у моих родителей, или в заводском семейном общежитии. Все утрясется, не волнуйтесь.

- Какой родной город!? Какой преподаватель!? Веронике предложили работу в «Большом», вы представляете, что это такое – начинать карьеру в «Большом»? – пошла пятнами мама. – Будете жить здесь, в Вероникиной комнате, места у нас хватит. Ну, а вы устроитесь по специальности, в Москве – то работы всегда достаточно. Я не допущу, чтобы карьера дочери погибла в вашем городе!
- Соглашайся, давай мирно разойдемся сегодня, - шепнула Вера.
- Хорошо, я подумаю. Да и с отцом надо переговорить.
- А вы что, Анатолий, с родителями еще не говорили? А если они будут против?  Так же нельзя, что за мальчишество!
- Не волнуйтесь, отец всегда меня поддержит, а матери нет, умерла.

     За столом повисла пауза. Верины родители выразили сочувствие по поводу смерти матери, потом еще немного поговорили. Наконец Анатолий поднялся, поблагодарил за все, ребята поднялись и ушли. Родители долго сидели и обсуждали будущего зятя. Сошлись на том, что парень хороший, надежный, и главное – любит дочку, что сразу заметно.

- Ты почему не говорил, что у тебя мама умерла? – возмутилась Вера. – Возможно, у тебя есть еще скелеты в шкафу, ты уж давай, выкладывай до свадьбы.
- Да не умерла она, - зло проговорил после длительной паузы Анатолий. – Бросила она нас десять лет назад. Она работала в нашем заводском клубе концертмейстером в танцевальном кружке, приехал работать к нам руководителем этого кружка бывший балерун, такой весь элегантный, как рояль. Ухаживать умел. Ну, а мать красивая была, все о другой жизни мечтала. Отец слесарь-сборщик на нашем заводе, тоже был парень не последнего десятка. Вот они молодые поженились, а со временем мать затосковала, видимо. Родили они нас, меня и сестру на пять лет моложе. Жили вроде нормально, без скандалов. А потом вдруг резко, в один день, мать собрала свои пожитки, оставила письмо, и укатила с этим балеруном.

     Вероника во все глаза глядела на Анатолия, на его внезапно осунувшееся лицо и невыразимо грустные глаза. Он внезапно замолчал, и они долго шли рядом, стараясь не прикасаться друг к другу.
- Что же было дальше, Толя?
- А что дальше? Дальше отец письмо изорвал, мы до сих пор не знаем, что там было написано. Потом он крепко запил, его чуть не вышибли с завода. Мы с ним изрядно помотались. Сестре Галине было лет десять, она страдала сильней меня. Я был постарше, да парень, на все это смотрел несколько отстраненно. У меня с матерью никогда особой связи не было, осталась только обида и жалость к отцу. А вот Галина была очень близка с матерью, почти подруги. Для неё это был нокаут. А потом появилась Елена, крановщица, хорошая женщина, молодая. Она отца, оказывается, давно любила. Вот она его и вытянула. Я её воспринял нормально, мы даже потом подружились. А вот Галька – та ни в какую. Сплошные споры, придирки с её стороны, скандалы. И я с ней разговаривал, и отец – все без толку. До сих пор не утихомирится.
- Что же так? Ведь она уже взрослая.
- Думаю, свою обиду на мать она забыть не может, вот на мачеху перекладывает. И еще, думаю, она в душе надеялась, что мать вернется, а тут Елена как бы перекрыла матери все пути к отступлению. Вот выйдет замуж, все наладится.

     А потом приехали отец с Галиной, высокой красивой белокурой девушкой на выданье, с хорошей фигурой, светлыми большими глазами, и необыкновенно красиво очерченными губами. От стеснения она разговаривала резковато, но Анатолий шепнул, что это от зажима, она всегда так с незнакомыми людьми. Впрочем, с Вероникой она сошлась очень быстро, и они подолгу разговаривали. Однажды Вероника сказала:- « Толя, у тебя очень красивая сестра. Наверное, нет прохода от ухажеров?»
- Да не особенно. Было три парня, она их всех быстро отвадила. – Он помолчал, потом мрачно добавил, - Она на мать сильно похожа. Вначале не было так заметно, а сейчас смотрю на старые фото – вылитая мать в молодости. Иногда замечаю, как отец на Гальку смотрит – жалко мне его. А Галька запретила Лене сюда приезжать, ты, говорит, нам не мать. Отец шум поднял, но Лена, как всегда, бросилась сглаживать, какая, говорит, я им и вправду мать, лучше я останусь. Ты своим не говори. Умерла мать – и умерла. И все, кончен разговор.
- А ты не пытался мать разыскать, может, плохо ей, страдает, или больна. Мало ли чего может за десять лет приключиться.
- Так никто не знает, куда она уехала. Даже подругам не рассказала ничего. Я, когда отец запил, весь Дом культуры облазил, кого только не спрашивал. Всё ниточку искал. А потом за десять лет нам ни одного письма. Ладно, отца бросила, мне не писала, а Гальке за что? Как ей в таком возрасте пережить, что она для матери, оказывается, никто. Все, Вера, закрыли эту тему, нечего сердце теребить.
- Знаешь, Толя, я тебя никогда не брошу, никогда!
- Жизнь длинная, Ника. Все может быть.
- Как ты меня назвал?
- Ника, богиня Победы. Мне это имя больше нравится, чем Вера.
- Вот и называй меня так, Толенька! Никто так меня не называл, да и называть не будет. Это наш с тобой уговор. – Она вдруг прижалась к Анатолию, крепко его поцеловала и повторила твердо. – А я тебя точно никогда не брошу, что бы ни случилось! Никогда!

     Они поженились. Свадьба была шумная, изрядно пьяная, одним словом, студенческая. Фамилия Вероники стала Лаврова. Анатолий устроился в крупное и известное конструкторское бюро, Вера к художнику Бершадскому в «Большой». Для Анатолия его работа была не по душе, он мечтал об автомобилях, а здесь приходилось заниматься то редукторами, то теплообменниками или какими-то узлами неизвестных ему конструкций. Из соображений секретности каждый участок занимался только частью устройства, общий замысел знали только главный конструктор и десяток высших руководителей. Всем остальным было известно, что их бюро занимается ракетами среднего и дальнего радиуса действий, а также космической техникой. Толя скучал, как любой способный человек, занимающийся не своим делом.

     А у Веры дела в театре сразу пошли замечательно. Бершадский прекрасно представлял сцену целиком, но в деталях интерьера, особенно мебели, был не очень силен.  Вера наоборот замечательно разбиралась в этих деталях. Бершадскому было достаточно сказать Вере, какая страна, век и место действия, и Вера быстро рисовала и расставляла по сцене все эти банкетки, кресла, резные сундуки, наборы для обеденного стола, инкрустированные секретеры и комоды, буфеты, диваны и кушеты. Бершадский, черный, как смоль, еврей-холерик, носатый, кудрявый,  с темными на выкате глазами, как правило, одобрял Верины эскизы:- « Молодец ты, Верка! Глаз – ватерпас! Сцену чувствуешь, эпоху. Если так пойдет, выдавишь меня, старого и сильно пьющего иудея, ох, выдавишь!» Он весело хохотал, хлопал Веру по спине или по заду, куда попадет, и орал:- « Ну, чего застыла?! Дуй в мастерские, создавай свои шедевры. Но сначала в складе покопайся, там наверняка что-то уже есть».

     Все складывалось неплохо. Но тут грянула перестройка. Рушились многолетние производственные связи, трещали по швам основы затратной и неэффективной советской экономики, закрывались или значительно сокращали производство тысячи убыточных предприятий. Многие проекты лишились государственного заказа, почти упало кинопроизводство, и стали терпеть значительные убытки даже знаменитые театры. Словом, для народа наступили тяжелые времена.

     Первым попал под колеса этого паровоза «демократической революции» Верин отец. Его, старейшего и уважаемого мастера, сократили, выдавили на пенсию. Деньги стремительно дешевели, и на пенсию стало невозможно прожить. Отец, чувствующий себя значимым и в семье, и на производстве, вдруг попал в стрессовую ситуацию безделья, безденежья и безысходности. И он начал стремительно дряхлеть, появились болезни, окончательно изменился и испортился характер. Он все больше удалялся от семьи, часами бродил в парке в Сокольниках. Там, на скамейке, его и нашли. Он сидел, открытые помутневшие глаза тоскливо смотрели в небо. Врачи констатировали внезапную остановку сердца.

     Мама Стелла вскоре тоже лишилась работы. Оказалось, что она без своего мужа, которого, вроде бы, не очень и любила, вообще не может ничего. Одним из достижений перестройки считалась возможность поехать за границу. Однажды Вера предложила матери:
- Мама! Ты говорила, что у тебя были родственники где-то в Баварии, бабушка перед войной даже с кем-то из них переписывалась. Может, восстановишь связи и встретишься? Сейчас это разрешено. Развеяться тебе надо.
-Боже мой, Вероника! Сколько лет прошло, невозможно ничего восстановить.
- Ну, давай посмотрим бабушкины бумаги, может быть, что-то найдем?
- Знаешь, бабушка так боялась своего немецкого происхождения, что в войну все сожгла. Запросто могли арестовать как агента, если бы узнали о переписке и о родственниках за границей.

     Но они все-таки вытащили из шкафа две коробки бабушкиных старых фотографий, писем своему отцу и его к ней, массу значимых для неё вещиц – ничего про немецких родственников. Правда, Вера обратила внимание на две почтовые открытки из Ялты, почему-то более жесткие, чем остальные. Приглядевшись, она заметила, что эти открытки состоят из двух склеенных. Они осторожно разъединили их, и с удивлением обнаружили, что заклеены были открытки от дяди Вильгельма Брандта, Нюрнберг, Мариенштрассе,16. И написаны они были любимой двоюродной сестре Вероник в 1931 году.
- Твоя бабушка никогда не рассказывала о своих родственниках, и я не знаю, сколько их было, и кто этот Вильгельм? Бросай эту затею.
- Послушай, мама, а я и не знала, что ты хорошо знаешь немецкий, и писать можешь?
- Бабушка меня учила, но наказала не говорить никому. А я, между прочим, читала книги на немецком. И газеты из Восточной Германии. Даже отец не знал.
- Давай, напиши по этому адресу, расскажи, кто твои бабушка, дедушка, может, других каких вспомнишь. Вдруг кто-то отзовется.
Мама Стелла долго колебалась, но всё же написала в Нюрнберг. – Пустое дело, - сказала она. – Это как на деревню дедушке.

     Вдруг месяца через два пришел ответ из Германии. Писал внук того самого Вильгельма, уже в годах, перечислил всю сохранившуюся родню, сообщил, что все они необыкновенно рады, что она нашлась, и приглашал в гости.
-Ну, скажите, на какие деньги я поеду? И паспорт нужно оформлять, и проверку всякую. Боюсь я, как бы чего не вышло. Но главное, конечно – это деньги.
- Насчет денег не волнуйся. Через две недели у нас премьера, «Борис Годунов». Главный художник обещал мне премию солидную, вот на неё ты и поедешь.
- Что ты, что ты, дочка! И не думай! Вы молодые, вам много чего нужно.
Анатолий поддержал жену. – Вот именно, что молодые, еще заработаем. А Вам хоть раз в жизни в Германию съездить, с родней познакомиться – это же на всю оставшуюся жизнь впечатление.

     Мама Стелла через месяц уехала в Нюрнберг, там собралась многочисленная родня, рассказывали, кто есть кто, она рассматривала старые фотографии, её возили по разным городам, где жили все эти родственники. Она удивлялась, какая у неё огромная и дружная семья, и с каким доброжелательством её везде встречают. Она часто звонила в Москву, захлебываясь от восторга. И еще она сообщила, что стала говорить совсем свободно на немецком,  даже с баварским акцентом.
 
      А потом вдруг раздался звонок, и незнакомый мужской голос сообщил, что он сотрудник Российского консульства, звонит по поручению родственника Вашей мамы. Ей внезапно стало плохо, она потеряла сознание. В больнице определили, что приключился инсульт, и Ваша мама скоропостижно скончалась. Врачи установили, что сосуды мозга были тонкими и ломкими, произошел гипертонический криз, и большой сосуд лопнул. Родственники выделили необходимые средства, и самолет с сопровождающим прилетает в ближайший четверг. Потом звонил внук Вильгельма и другие родственники, выражали через переводчика своё горе и сожаление.
Маму схоронили рядом с отцом. Вера осиротела в течение года. Анатолий страшно переживал, не меньше жены. Он все не мог забыть своей фразы, что поездка в Германию – это впечатление на всю оставшуюся жизнь…

     А потом уволили Веру. Бюджет театра без субсидий государства затрещал по всем швам. Директор театра бросился в Министерство, но там его холодно встретили, посоветовали жить экономно, перейти на практику многих западных театров, где главное – игра актеров, а декорации могут быть вообще символичными. Словом, выплывай, как можешь, дорогой товарищ.

      Худрук, старый друг Бершадского, позвал его в свой кабинет, пересказал разговор с директором. Пряча глаза, краснея и потея, он выдавил о необходимости экономии. О том, что они вынужденно сокращают работников сцены, одного из осветителей, несколько из мастерских, ну и твою, Шурка, помощницу, эту, как её, Веронику.

-Ты что, старик, рехнулся, такую талантливую девочку на взлете стрелять!? Да я за много лет такую помощницу не имел, чтобы так работала! У нас почти двести актеров, балерунов, певцов, прочих кардебалетов. Да я тебе сейчас два десятка назову не артистов, а просто говно натуральное! А ты таланты давишь. Я тебе сотню должен, завтра верну, и не друг ты мне больше!

- Войди в мое положение, Александр, - переходя на казенный тон, оправдывался Худрук,- они там, в министерстве, вообще посоветовали скромненькую сценографию. Помнишь, изучали, как в 20-х годах на сцене ничего не было, только щиты с надписями «Шкаф», «Диван», «Окно». Если так пойдет, и тебя могут сократить за ненадобностью.
- Понятно, снова революция. Только я с Верой говорить не буду, сам ей скажешь!

     Бершадский пошел в мастерскую, достал из известного ему тайника запрятанную рабочими бутылку, какую- то закусь, напился сильно, и долго сидел, глядя на бюст Ленина из какого-то юбилейного спектакля, и говорил ему ненормативными словами такое, за что мог бы загреметь в свое время лет на десять. На Ленина была надета панама, и в углу рта приклеен окурок.

     Вера сильно расстроилась. Толя её успокаивал:- « Не горюй, все образуется. Твой отец был прав, когда выбирал тебе профессию. Ты же можешь доски кухонные расписывать, матрешки разные, картинки под лубок, мало ли. Вон сейчас, сколько иностранцев повалило, они этот русский антураж мигом расхватывают. Поищи в газетах». И Вера на удивление быстро нашла артель по изготовлению матрешек с «политическим уклоном». Там в Ельцина вкладывался Горбачев, в этого деятеля Андропов, потом Хрущев, Ленин,  Сталин. Еще кто-то, как говорится: « всемирно известный, фамилию забыл». Вера работала быстро и качественно, её портреты были узнаваемы, слегка карикатурны, у иностранцев пользовались неизменным спросом. Она стала зарабатывать прилично по тем временам.

     А потом подошла очередь и до Анатолия. Оказалось, что их конструкторское бюро давно неэффективно, жует всякое старье, крутит прежние разработки, и оборудование тоже не отвечает современным требованиям. Главного конструктора, академика, Героя Социалистического Труда, засекреченного до невозможности, вызвали к начальству и сообщили, что есть еще три бюро, решающие те же задачи. И, что особенно прискорбно, решают их более эффективно. У нас есть предложение повернуть, так сказать, вектор вашей деятельности в необходимом сейчас стране направлении. Если конкретно – это конструирование роботов для кондитерского производства. Придется немного ужаться, сдать некоторые помещения в аренду, и персонал подсократить. Ведь известно – чтобы воздушный шар продолжал полет, необходимо временами сбрасывать балласт.

      Заставить конструкторское бюро по космической технике заниматься кондитерскими роботами – это если артиста балета поставить нападающим в хоккейную команду. Руководство схватилось за головы, и первое, до чего они додумались – сбросить балласт. В числе этих мешков с песком оказался и наш герой Анатолий. Он был молод, силен, с хорошей головой, а главное – оптимист. – Ничего, Ника, прорвемся! – сказал он готовой зареветь Вере,- вот доведу до ума отцовую «пятерку» и начну «бомбить» потихоньку. А потом осмотримся. Как говорил Остап Бендер:- « Если в стране водятся дензнаки, значит, есть люди, у которых их много». -  Я не предлагаю их отнимать, но будем искать работу, позволяющую этим людям с нами поделиться.
 
     Постепенно Вера стала получать заказы по росписи стен и дизайну интерьера. Началось с её подруги по училищу, которая вышла замуж за очень богатого человека, они построили дом за городом. Сама подруга не отличалась особыми способностями, а Веру она помнила и знала, что та сможет все. И вот Вера несколько вечеров просидела в пустом почти достроенном доме, рисовала эскизы гостиной, спальни, столовой, детской для будущих детей, гостевых комнат, росписи стен. Потом, когда она показала все хозяевам, восторгу их не было предела. И в течение месяца вместе с  двумя рабочими она сделала все, что замыслила. А потом подобрала в магазинах подходящие шторы, зеркала, мебель, расписала стены в детской великолепными сказочными персонажами. И отхватила за работу столько денег, что не смогла бы получить за полгода в своей артели.

     Хозяин, муж подруги, попросил, если по силам, сделать гостиную под эпоху Людовика 14-го. Вера обещала подумать. Она пошла в «Большой», встретилась с Бершадским. В театре началась реконструкция, почти все разбрелись по Москве. Бершадский, в состоянии приличного поддатия, увидев Веру, подскочил, стал тискать, орать, по обыкновению сильно грассируя в минуты эмоционального подъема:- « Жива, старуха!! И выглядишь на миллион зеленых! Ну, как у тебя?»
- Да вот, попросили сделать гостиную в стиле Людовика, мебель надо воплотить, эскизы я уже сделала. Мне бы пару краснодеревщиков, из мастерских, что свободны. Помогите, Александр, найти.
- Да они почти все сейчас свободны, спасибо этим -  мать их! – он указал предположительно в сторону Кремля. -  Я порекомендую Кузю и друга его, Степана. Они почти без работы, пьют, но если работа интересная и денег стоит – начнут. Они все время в забегаловке, возле библиотеки. Я иногда там тоже причащаюсь, но сейчас не могу с тобой пойти, красавица ты моя! Как говорят у нас в Одессе: Рахеля, чтоб я умер, Вы мне нравитесь! Но не могу, радость моя, занят сейчас. Ты же их знаешь, звери ребята! Если понадобится совет – всегда готов! Хотя какие тебе советы? Ну, дуй – чеши в забегаловку, только много не пей, там водка паленая. – И он захохотал громко и сочно, как в старые времена.

     И Кузя, и Степан, и еще один из мастерских по прозвищу Кукарача, имени которого Вера не знала, действительно сидели за столиком. Завидев Веру, они, уже сильно подогретые, заорали так, что вся забегаловка затихла:- « Это что за солнце посетило нашу темную обитель!? Верунчик, ты ли это!!? Клава, еще один прибор, бокал и одеколон «Элегия», с нами дама!»

      Клава принесла прибор, спросила, не желает ли дама выпить с ЭТИМИ, у нас есть очень приличный портвейн. Кузя мрачно произнес:- « Ты, Клав, на грубость нарываешься. С ЭТИМИ дама непременно выпьет вашего марочного портвейна. И неси лучшее и изысканное, что есть, для нашей бесценной дамы».
-Самое лучшее и изысканное – антрекот со сложным гарниром.
-Мы надеемся, он из мяса?
-Преимущественно.
- Неси, Клава, свой португальский портвейн и преимущественно мясной антрекот.

     Парни действительно были рады этой встрече. Она даже выпила немного этого действительно неплохого портвейна. Начались вопросы и ответы наперебой, веселые воспоминания. Словом, настоящая встреча друзей. Наконец, Степан, самый крепкий в смысле питья, спросил:- « А ты для чего, Верунчик, нас разыскала?»
Вера все им рассказала и попросила помочь, деньги будут хорошие, только надо бросить пить и работать на совесть, почти как на себя. У ребят загорелись глаза, Степан сказал, что они и так не пьют, выпивают слегка. Вдруг подал голос молчавший до сих пор Кукарача, как выяснилось, Лева.
-Я подрабатываю в мастерских Музкомедии, ты попроси у банкира аванс, мы там сунем кому надо, и вечерами, иногда днем сварганим, что ты нарисовала. Ну, и разберемся, какие материалы можно скоммуниздить, а какие купить. Давай завтра встретимся, посмотрим эскизы, обговорим детали – и вперед, к новым свершениям! Не боись, мы не подведем боевого товарища.

     Остальные изумленно смотрели на Кукарачу, пардон, на Леву. Он оказался по -  настоящему деловым. И все почувствовали в нем лидера. Было понятно, кто у них будет бригадиром.

     Работа затянулась на два месяца, велась нервно, нелегально, много пришлось отстегнуть начальнику мастерских, чтобы он закрыл глаза. Но зато мебель получилась не мебель, а конфетка. И когда все расставили, повесили шторы – банкир чуть не упал от восторга. Гордая, что угодила мужу, Верина бывшая однокашница по училищу повторяла:- « Я же говорила – Вера самая талантливая на курсе. Ну, Верка! Ну, ты вообще!»

     Ребята получили деньги, стояли в нерешительности, что делать дальше? Ничто так не сближает людей, как хорошо выполненная совместная работа. Эти трое почувствовали себя коллективом, им не хотелось, чтобы этот трудовой коллектив развалился.
- И что дальше, начальник? Ты нас, Вера, втравила в настоящую работу, а мы только разбежались, и все, стоп машина.
- Ладно, Лева, не паникуй. Что-нибудь придумаю. А сейчас несите деньги не Клаве, а в семьи. Лева одинок, может и по- другому распорядиться, а вы порадуйте жен, парни. Если что наклюнется вскоре, позвоню
.
     Верина подруга созвала по случаю новоселья друзей и сослуживцев мужа. Все не бедные, все строят дачи или отделывают городские квартиры. И получилось так, что эта подруга сделала Вере большую рекламу. Через пару дней она позвонила Вере:
- С тебя должок, Верка! Тут мои гости так восторгались твоей работой, особенно гостиной в стиле Людовик, что я дала трем из них твой телефон, может, сделаешь для них? Но не лучше, чем у меня, убью – зарежу.

     Вера обещала подумать. Вечером, в состоянии некоторой паники, она рассказала Анатолию о возможных заказах. Анатолий сказал, что вначале нужно поужинать, потом он тоже подумает. После ужина он сел смотреть свой любимый биллиард снукер, забыл про их разговор, Вера обиделась и ушла, села искать по интернету что-то из дизайна. Вдруг Толя закричал:- « Ника! Иди сюда! Я, кажется, придумал, что делать тебе дальше. Надо открыть свою фирму, посчитать бизнес-план, и попросить под этот план ссуду у твоего банкира. Твою работу он видел, если план будет грамотно составлен – он парень умный, своей выгоды не упустит. И если решится с фирмой, набери персонал, тех трех, что уже есть, может еще кого, маляров хороших, поищи помещение в аренду, оборудование купи. Естественно, бросишь своих политических матрешек. А с бизнес-планом я тебе помогу».

     Вера бросилась его целовать-обнимать, он, оказывается, не смотрел свой снукер, а думал о её работе. В который раз её захлестнула волна нежности, она зашептала:- « Пойдем в ванную, примем душ, и спать. Немедленно!»
- Немедленно спать не получится, я думаю, - засмеялся Анатолий, -  пошли, милая, пока нас не отвлекло что-либо…

     С бизнесом дело сдвинулось! Вера договорилась с банкиром, предварительно показав ему бизнес-план, довольно грамотно составленный Анатолием. Банкир очень удивился, узнав, что Анатолий не экономист, а инженер по автомобилям. Она получила ссуду, сняла в аренду здание целого цеха бывшей мебельной фабрики, ныне прогоревшей и существующей только за счет аренды помещений. Выкупила часть оборудования этой же фабрики, недостающее прикупила. Кстати, главным в деле комплектации оборудования оказался все тот же Лева. И он же через знакомых разыскал отличных маляров – отделочников, способных выполнить все, вплоть до лепнины по эксклюзивным чертежам. И пригласили еще двух краснодеревщиков, способных делать мозаики и инкрустации. Леву назначили вроде как начальником столярного цеха, Вера главный художник и владелец фирмы. Бригадиром отделочников назначили жену Степана. Встал вопрос, кто же будет отвечать за экономику, бухгалтерию, оформление заказов, юридические вопросы. Вера подкатила к Анатолию с просьбой стать директором фирмы.
- Да ты чего это, Ника?! Я же автомобилист, вот «бомбить» – это мое. Может быть, если деньги поднакопим, открою ремонтную мастерскую, заправочную или еще что-то по профилю. А бухгалтерия – это из другой оперы. Найми дипломированного юриста и бухгалтера, да и то не сейчас. Надо вначале развернуться как следует.
- Понимаешь, Толенька, деньги и поставщики – это главное в бизнесе. Тут надо своего, чтобы на себя работал, был, как говориться, кровно заинтересован. Вон ты какой грамотный бизнес-план сварганил. Давай, бросай свой бизнес бомбильный, я тут курсы присмотрела, менеджеров, с юридическим направлением и основами бухгалтерии, специально для малых предприятий. Дорогущие, правда. На десять месяцев рассчитаны. Толя, я не давлю и не командую, я просто боюсь, что без тебя все дело лопнет.
- Ладно, может быть, ты и права. Курсы днем, а вечерами я все равно продолжу «бомбить». А фирму назови «Людовик», в честь первого успеха.

     Вера созвонилась с потенциальными заказчицами, распределила очередь и наметила сроки исполнения, и пошла работа. Через три месяца были полностью выполнены три заказа. Известность фирмы «Людовик» расползалась даже быстрее, чем хотелось. Анатолий бросил свой извоз и полностью включился в работу. Это оказалось столь трудоемким и затратным по времени, что они с Верой работали по десять часов в сутки.
 
     Фирма набирала опыт и вес. И тут, как положено, появились крысы – нахлебники в лице санитарного контроля, пожарного контроля, и, разумеется, «крыша» в лице какого-то охранного предприятия «Щит 1995». Санитары и пожарники попросили по -  божески. Процента по два с прибыли, чтобы не было микробов и вредных газов, и чтобы ничего не возгоралось. На просьбу проверить состояние, чтобы исправить возможные несоответствия, ему ответили, что в настоящее время все в порядке, это они на будущее. Пожелали плодотворного сотрудничества и ушли.

     С охранниками было сложнее. Их было трое, было видно невооруженным глазом, что это бывшие из органов. Старший из них по манере разговаривать и уровню наглости тянул на полковника. Двое других помельче, не выше капитанов. Они заявили твердую сумму в долларах США. На возражения, что фирма только раскручивается, оборот малый, прибыль не высокая еще, полковник, лучезарно улыбаясь, замурлыкал, как сытый кот после хорошего обеда:- « Ну, дорогой мой, это же не мы так решили, это исключительно по прейскуранту. Конечно, ваше право отказать нам, ваше право. Но вы же знаете, сколько хулиганов вокруг, сколько завистников, просто мерзавцев. Это просто возмутительно. Вы можете отказаться от наших услуг и связаться с какой-то более дешевой фирмой, но скупой платит дважды, не нами сказано, дорогой. И с такой дешевой защитой у вас может сгореть все это: и кабинет Ваш, и станки, и доски всякие, материя для обивки – все сгорит к чертовой бабушке».

     Анатолий знал это изречение, что скупой платит дважды. Знал он также её продолжение, что дурак – трижды, а лох – всю жизнь. Но делать было нечего, такие установились порядки в стране, и хоть его держат за лоха – придется уступить. Анатолий поторговался, эти поборники порядка снизили немного плату, и он подписал договор.
 
     В Москве появилось много дизайнеров, мастерских по отделке квартир, разных фирм и фирмочек по изготовлению мебели. Но у наших героев было преимущество: их фирма «Людовик» работала комплексно, по эскизам Вероники и двух её помощниц, которых она нашла через друзей из «Строгановки», все производилось силами одного коллектива, качество отделки стен, подбор штор и обивки мебели, да и сама мебель были превосходного качества. Заказы ширились, прибыль росла, но соответственно росли аппетиты всех этих грызунов, единственной работой которых было присосаться к успешному предприятию и доить максимально. Анатолий искал выхода из этого положения, но пока ничего не получалось.

     Однажды Вера утащила мужа на модный спектакль. Он не очень любил театр, но пошел, куда денешься? После спектакля они пошли на стоянку к своему «Рено», которого он купил со вторых рук, заменил все, что было подозрительным, отрегулировал по первому разряду – и она бегала лучше новой. Как говорится – не зря учили.

 Недалеко стоял новый, блестящий внедорожник «Ленд Ровер». К нему подошел модно одетый, слегка полнеющий мужчина, постучал ногой по шинам, повернулся лицом, чтобы открыть дверцу, и Анатолий узнал своего студенческого друга Тимура, который через свою подругу когда-то познакомил их с Верой. Правда, Анатолий был обижен на Тимура, который не пришел на их свадьбу, сослался на болезни своей тетки в Барнауле, о которой он раньше не упоминал. Но со времени выпуска они не встречались, всякие обиды давно забылись, Толя вначале усомнился, что это Тимур, потом точно узнал.
-  Тимка, ты ли это, старик!? Сто лет не виделись! – радостно закричал Анатолий.
Тимур вздрогнул, вглядываясь. Было заметно, что по мере узнавания он все сильнее волновался, была пауза, потом он неуверенно спросил:- « Это ты, Толян? Господи, и Вера рядом! Я вас точно не видел тыщу лет!» Он подбежал к друзьям, обнял Толю, чмокнул в щеку Веру, они обменялись телефонами и сговорились встретиться в ближайшую пятницу.

     В пятницу Тимур, как условились, приехал на дачу к друзьям. Было видно, что он тщательно готовился к встрече. На нем все было, как говорится, «с иголочки». Букет, который он преподнес Веронике, был из темно - бордовых роз нереальных размеров и стоил уйму денег. Торт, эксклюзивно изготовленный в каком-то лучшем ресторане, тоже был значительно больше, чем требовалось. Тимур, безусловно, хотел произвести впечатление
.
     Они сидели, весело вспоминали студенческую жизнь. Оглядевшись, Тимур удивился: - « Я думал, что у вас, таких спецов дизайна, на даче шик и блеск, а у вас мебель какая-то сборная и случайная, и вообще никакого стиля. Что, денег не хватает?»
- Так ты, Тим, знаешь, чем мы занимаемся?
- Да нет, не знал. Вот после нашей встречи поискал в интернете, там все есть про вашу фирму.
- Эту дачу мы построили на месте старой развалюхи Вериных родителей. Ну, натащили всякого, думали – временно, а получилось постоянно. Времени нет этой дачей заниматься. Давно известно, что сапожник без сапог. Ну, а ты-то как, Тима? Вижу, процветаешь.
- Да не жалуюсь. Сейчас две крупные автомастерские, несколько заправочных с кафе и магазинами запчастей, вот собираюсь торговый центр прикупить. Пока все тип-топ.
- Слушай, а как ты первичный капитал добыл? Мы ссуду брали в банке, три года отдавали.
- Ну, и я почти так же. Друзей в Москве достаточно, помогли, сейчас я никому ничего не должен.
- А как у тебя с разными крышами, милицией, всякими пожарниками? Нас скоро, похоже, по миру пустят.
- Так, понял. Дай мне, Толян, данные всех этих кровососов, я попытаюсь помочь. Есть кое-какие связи.
- Ну, а ты, Тима, женат? Есть семья, дети?
- Да, сходил один раз в этот институт брака, ничего хорошего не получилось. Девушка оказалась не моя. Хорошо, что детей нет, было бы сложнее разводиться.

     Тимур кривил душой, рассказывая про друзей, помогающих ему начать дело. Он работал тогда в маленькой автомастерской, обслуживающей криминал, они разбирали на запчасти дорогие угнанные автомобили, а у самых престижных перебивали номера двигателей и перекрашивали их.
     А потом другие спецы готовили документы на эти машины. И они, эти перекрашенные и перебитые великолепные немцы, японцы, шведы перегонялись в страны бывшего СССР.
     Однажды приехала на «Ягуаре» разбитная, ярко раскрашенная девица, потребовала быстро разобраться с мотором, шум какой-то, и колеса тянут в сторону. Выбежавший из своей будки хозяин стал вертеться ужом вокруг неё, позвал Тимура и велел немедленно разобраться и отладить все. Тимур, занятый другой машиной, возмутился:- « Она кто, знаменитая артистка? Чего ты меня дергаешь? Пусть ставит на очередь, дня через два посмотрю».

      Хозяин побелел, позеленел, заорал, что если Тимур не разберется за час -  полтора, то вылетит из мастерской, как пробка. Делать нечего, Тимур поднял машину, стал разбираться. Девица, довольная, с веселой и нахальной улыбкой, ткнула в Тимура пальчиком и спросила: - « Ты, паренек, действительно не знаешь, кто я? Да если захочу, все эти артистки меня в зад целовать будут. Вот сейчас папе скажу, какой ты грубый – ты меня тоже туда целовать начнешь, чудак на букву «М». И ушла, специально сверх меры вихляя бедрами.

     К Тимуру побежал хозяин. Задыхаясь, он сообщил, что это была Лерка, дочь владельца всего этого бизнеса. Редкая стерва. Если отцу скажет, можешь и впрямь вылететь, да еще и схлопотать по ребрам. Ну, ты и попал, Тимур!

     А через два дня приехал этот самый главный, владелец. Он вызвал Тимура, сел с ним в свою машину, выгнал шофера и охранника, помолчал. Потом спросил:- « Ты где учился? Хозяин твой так тебя хвалит, говорит, ты один троих стоишь».
- Я автоинженер по образованию, по двигателям и электронике.
- А Лерке правда нахамил.
- Ну, я не знал, кто она. Да не хамил. Просто посоветовал в порядке очереди.
- Приходи ко мне завтра в шесть, перетрем один вопрос.

     В шесть Тимур обреченно отправился к боссу. Босс пригласил его к столу, поговорили о том, о сем. Потом босс предложил открыть мастерскую в центре, в хорошем месте, помещение пустое он присмотрел, деньги он даст. Вернешь, как заработаешь, закончил он свое предложение.

      Тимур подумал и согласился. И завертелось дело. Мастерская тоже была полу – криминальная. Затем он открыл две заправочные станции, проявив хватку и достаточную твердость. Через три года босс сказал:- « А как тебе моя Лерка? У меня наследника нет, надо думать, кому все оставлю. А ты парень надежный, хваткий, и совестью не придавленный. Вот я помру, или пристрелят конкуренты – вмиг у Лерки все отберут, она в бизнесе дура -  дурой! Я хочу, чтобы ты женился на Лере». Тимур сначала похолодел, а потом, подумав, согласился. Сказал только, что не мешало бы с Лерой об этом поговорить.

     Странно, но Лера тоже согласилась. Они сыграли пышную свадьбу, Лера в жизни оказалась нормальной, похоже, влюбилась в Тимура, концертов почти не устраивала. Тимур узнал, что у тестя целая империя, и наркотики в придачу. Тестя он предупредил, что наркотиками заниматься не будет. Тесть согласился.

     А потом тестя арестовали, за таможенные дела. До наркотиков, похоже, не докопались. Его в тюрьме за старые долги сильно побили, и он от побоев и от внутренней кровопотери скончался. Тимур сказал Баклану, ближайшему помощнику тестя:- « Андрей Федорович, наркотой я заниматься не буду, ни с какого бока. Ты как заворачивал там, так и заворачивай. Моих двадцать процентов, через подставных. И еще мне весь автомобильный бизнес, и не лезть туда»

     Лера впала в ступор. В состоянии жесточайшей депрессии она запросила пару ампул.
- Ты что надумала? Два года не притрагивалась, хочешь снова в клинику?
Тимур вдруг подумал, что было бы заманчиво избавиться от этой Леры, все осталось бы ему. Он долго колебался, но потом принес несколько доз порошка, Лера набросилась на знакомое зелье, и через неделю снова уже ничего не соображала. И через три месяца умерла от передоза. В милиции долго интересовались, откуда у Леры наркотики, но Тимур усмехнулся и удивился. Что, в милиции не знают – за деньги можно достать дозу на каждом углу. И Тимур стал единоличным хозяином большого криминального хозяйства. Он понимал, что все может лопнуть мгновенно, поэтому копил деньги на разных счетах в разных странах, собирался вот-вот все свернуть, но пока все откладывал. Вот еще немного, вот еще – а там завяжу...

     Всего этого, конечно, не знали друзья. Они только видели, как Тимур оживился, сбросил напыщенность, становился веселым простым парнем, лучшим другом Анатолия. Впрочем, Тимур и вправду был задуман неплохим человеком, но с детства отличался большой любовью к деньгам. Тут сказывалось бедное детство, жизнь в занюханном бараке. Он мечтал жить, как московская золотая молодежь, одеваться в фирменную одежду, не обращая внимания на цену, приглашать девушек в модные рестораны, разъезжать в иномарке. И он достиг этого уровня, но ни радости особой, ни спокойствия не случилось. Наоборот, в нем поселился страх разоблачения, маячила тюрьма, и он просыпался в холодном поту.

     Они очень тепло распрощались. Тимур, изрядно выпивший, еще раз пообещал разобраться и помочь друзьям, потом хлопнул Анатолия по спине и пошутил:- « Повезло тебе, Толян! Тебе досталась лучшая девушка Москвы».
- И еще Московской области, - добавил Анатолий.
-  Что-то вы продешевили, ребята, - смеясь, добавила Вера, - всей страны!
Ребята согласились, Тимур пообещал позвонить, если удастся договориться, с кем надо. Они расстались, довольные друг другом…
 
     Через несколько дней Тимур и вправду позвонил Анатолию. – Все, Толя, я утряс это дело. Эти пожарники, санитары и прочие налоговики больше не будут наведываться к тебе каждый месяц. Ну, иногда плановые, конечно, будут, придется давать на лапу, но это вполне терпимо. А крышу я заменил агентством, которое и меня обслуживает. Будут на зарплате без шантажа и грабежа. С тебя бутылка.
- Да ты волшебник, Тима! Давай в пятницу к нам, дорогу ты уже знаешь. Вот Вера обрадуется, эти поборы её морально убивали, честное слово.

     Тимур приехал в пятницу, они отлично посидели. Тимур сильно выпил, поэтому вызвал такси, а за машиной прислал назавтра двух охранников. А потом у них установились дружеские отношения, Тимур стал бывать у друзей часто, и супруги Лавровы тоже приезжали к Тимуру, удивляясь богатству и помпезностью обстановки. Как-то Тимур, уловив недоуменные взгляды Веры, сказал, что эта помпезуха – результат вкусов бывшей супруги.
- А где она сейчас, Тима?
- У нас большой дом в Испании, на побережье. После развода тот дом отошел к ней. И еще приличная сумма, часть акций, словом живет – не бедствует. И по слухам, у неё сейчас друг там, испанский мачо, тоже не бедный. И давайте не будем о ней, мне неприятно вспоминать.

     Месяца через три позвонил Тимур, попросил Анатолия приехать, есть
разговор.
- Слушай, Толя, я тут на днях был в сауне у одного друга, и там оказался зам генерального фирмы «Комфорт». Ты знаешь, что это за фирма?
- Конечно, знаю. Это очень крупное предприятие, в основном мебель большими партиями в магазины, по своим разработкам. Дизайном и отделкой квартир не занимаются. Мебелью под европейскую старину тоже. Мы с ними не пересекаемся.

- Вот именно, не пересекаетесь. Они обеспокоены ростом вашей популярности среди богатых и деловых, подозревают, что со временем вы сможете расшириться и захватить этот рынок. Этот зам проговорился, что они хотят предложить вам слияние. Естественно, под их вывеской.
- Ничего у них не выйдет. Они заставят нас клепать «под старину» для магазинов, на потоке, а дизайн и отделка квартир вообще заглохнут. У нас комплексное и эксклюзивное дело, тем и интересно клиентам, у которых есть деньги.
- Я так и подумал. Но ты будь готов к возможному разговору, предупрежден – значит, вооружен, как говорили китайцы еще в древности.

     Вскоре действительно позвонил человек, представился замом генерального директора по производству фирмы «Комфорт», предложил встретиться и переговорить. Есть интересное предложение. Они встретились в ресторане, долго беседовали, этот зам рисовал радужные перспективы, но Анатолий твердо от всего отказался и попросил больше к нему с подобными предложениями не обращаться.
- Напрасно вы, господин Лавров, так резко отказываетесь. Наша фирма не часто делает подобные предложения. И вообще с нами лучше дружить, чем враждовать.
- Это похоже на угрозу.
- Ну, что вы! Мы никогда и никому не угрожаем. Вот визитка, если передумаете – позвоните. Приятно было познакомиться.

     Через некоторое время позвонили из Карелии, из леспромхоза в поселке Гимолы. Анатолий заказывал у них большую партию карельских сосны и березы, в массивах и в шпоне. Ему сообщили, что партия готова, можно забирать. Анатолий позвонил Тимуру, попросил, если партия дерева хороша, помочь с перевозкой из Карелии в Москву.
- Нет вопроса, старик! Есть у меня знакомые дальнобойщики, привезут в лучшем виде. А ты сам-то как будешь добираться?
- Да вот хочу на своей старушке, давно далеко не ездил. Да Карелию посмотреть, ни разу там не был. Говорят, чудесная там природа.
- Далековато, брат. Ты перед отъездом прикати свою колымагу ко мне, сделаем ей профилактику в лучшем виде, чтобы не отказала где-то в лесу.

     Через неделю Анатолий уехал. Утром чмокнул Веру, она почти проснулась, попросила звонить каждый день, и снова упала на подушку, досыпать. А через два дня позвонили ей и сообщили, что в районе Гимольского озера, на горной дороге, Анатолий не вписался в поворот и упал с обрыва. Высота там была около сорока метров, машина переворачивалась несколько раз, и Анатолий погиб. Машина не загорелась, сейчас милиция занимается обстоятельствами гибели господина Лаврова, эксперты проверяют автомобиль и обследуют место крушения. Необходимо оформить документы, проверить труп на наркотики и алкоголь, сердечную мышцу. Словом, медики занимаются. Потом надо будет забрать труп и увезти его в Москву. Впрочем, после слов о том, что Анатолий погиб, Вера уже ничего не слышала, она лежала в глубоком обмороке.

     Две недели эксперты проверяли все, что могли. Поскольку машина не сгорела, проверили тормозные шланги и всякие уплотнения в тормозной системе, наличие в крови погибшего наркотиков и алкоголя, состояние сердечно сосудистой системы. Тормозной путь отсутствовал, все в организме погибшего было в норме, поэтому милиция написала заключение о несчастном случае. Водитель ехал по этой дороге впервые, не справился с управлением на резком повороте, и упал с обрыва.
Всеми хлопотами, связями с милицией, организацией перевозки и похорон занялся Тимур. Ему помогали Лева и другие товарищи по работе. Вера мало соображала, что происходит, находилась в депрессивном состоянии, изредка по просьбе Тимура подписывала какие-то бумаги. Оставаясь одна, лежала пластом на кровати или сидела, свернувшись, в кресле и молчала, уставившись в одну точку. Как-то Тимур сказал, что надо хотя бы прочитать, что она подписывает, может быть, она вообще передает фирму в чужие руки. Вера только безразлично махнула рукой.

      Потом были похороны, пришла масса людей, говорили речи, какой прекрасный был человек, талантливый, отличный муж, руководитель. Вера, накаченная успокоительным, стояла молча, почти ничего не соображая. А потом дня через два на неё окончательно обрушилось это горе. Тимур приехал утром и нашел Веру в состоянии страшной депрессии и почти помешательства. Она пыталась отвечать на вопросы, но у неё это плохо получалось. Все завершилось грандиозной и пугающей истерикой. Тимур позвонил знакомому психиатру, тот осмотрел Веру, тихо рассказал Тимуру на кухне, что у вдовы, кроме депрессии, наблюдается сильнейшее нервное расстройство, дело может закончиться психушкой. Надо класть немедленно в стационар. Тимур оформил распоряжение на временное руководство фирмой с правом первой подписи, Вера его подписала, как и все предыдущие бумаги, безропотно и не вникая.

     Она пролежала в больнице два месяца. Лечение было трудным, первый месяц оно вообще не продвигалось, потом дело сдвинулось, и за две недели до выписки резко пошло на поправку. Вышла она из больницы нормальным человеком. Только пропал веселый блеск во взгляде, она стала старше и сдержанней. И почти не реагировала на юмор. А Тимуру она была благодарна за все его хлопоты и заботу, за успешное временное управление фирмой. Тимур действительно оказался настоящим преданным другом.

     Постепенно она снова вошла в курс дела, поставила Леву, этого незаменимого и оборотистого парня, своим помощником, и дела фирмы снова пошли вполне успешно, как и прежде. Иногда Вера с грустью думала: вот Толи нет, а жизнь не останавливается, даже фирма снова процветает, не надо было его привлекать, пусть бы занимался своим делом – был бы жив. От этих мыслей ей становилось горько и грустно, она запиралась в кабинете и плакала.
 
     Однажды ей позвонили из фирмы «Комфорт», зам гендиректора по производству.
- Здравствуйте, госпожа Лаврова! Приношу свои соболезнования по поводу гибели Вашего супруга. Но за несколько дней де его трагической гибели я имел с ним беседу, мы предлагали слияние наших двух фирм, он в принципе согласился, но обещал подумать, обсчитать все и решить этот вопрос. Настроен он был весьма оптимистически, но, к нашему великому сожалению, произошла эта трагическая авария. Вероника Григорьевна, надо бы встретиться и снова обсудить этот вопрос детально.
- Хорошо, позвоните мне через пару дней, мы условимся о встрече, это очень серьезное предложение, надо обдумать.

     Вера впервые слышала о таких переговорах, Толя ей ничего о них не говорил. А он все вопросы, даже более мелкие, чем слияние фирм, всегда с ней обсуждал. Что-то здесь было не так. Она позвонила Тимуру, попросила встретиться, и пересказала весь разговор с представителем «Комфорта».
- Ты права, Вера, Анатолий обязательно тебе бы все рассказал. Между прочим, я как-то случайно в сауне у друга слышал разговор, что фирма «Комфорт» хочет подмять под себя вашу, и я его предупреждал об этом. Я думаю, разговор такой был, и Толя им отказал категорически.
- Что же мне делать, Тима? – она впервые назвала Тимура Тимой, он удивленно покосился, но ничего не сказал.
- Я думаю, они поймут, что ты не боец, и в покое тебя не оставят. Давай так. Им ты отказываешь. Меня ставишь директором с правом подписи, и всю борьбу, переговоры и защиту я беру на себя. Пойми, у меня своя фирма не бедная, мне твоя зарплата не нужна. Но я, как Толин друг, не могу допустить, чтобы вас съели.
- Хорошо, я подумаю. Но «Комфорту» я точно откажу.

     Веру больно кольнуло, что на должность и в кресло её незабвенного Толи сядет другой человек, пусть даже друг. Она собрала верных ветеранов и передала им предложение Тимура. Все в один голос заявили, что не нужен им чужак, тем более, что у него есть большая фирма, никак не связанная с дизайном и мебелью. А Лева вполне может справиться, только дай ему, Вера Григорьевна, полномочия. На том и порешили. Вера встретилась с этим зам директора, и решительно им отказала. Расстались они спокойно, но довольно холодно.
 
     Тимуру Вера тоже отказала в мягкой форме, мол, ей понравилось его предложение, но есть помощник Лева, очень разворотистый и один из первых работников в фирме, знаком с производством, люди его уважают и слушают, и переговоры он может вести, с кем хочешь. Поэтому спасибо, но пусть все пока остается, как есть. Тимур внешне не обиделся, согласился и трудный, как казалось Вере, разговор закончился легко.

     На годовщину гибели Анатолия собрались друзья, сослуживцы, снова звучали речи, но уже не было такого горя и страдания, как год назад. Вера с грустью смотрела на всех, понимая, что жизнь идет вперед, время лечит, и даже у  неё самой уже не так плачет душа. Она вышла на балкон, ей было горько и стыдно сознавать, что вот Толи нет, а она живет, и что светлый Толин образ через несколько лет потускнеет в сознании друзей. Похоже, даже в её сознании через десяток лет Толя станет светлым и грустным воспоминанием. И по щекам её текли слезы, она их даже не замечала.


     Подошел Тимур. Увидев слезы, он вернулся с салфеткой, вытер её лицо и слегка поцеловал в щеку.
- Послушай меня, Верочка! Ты очень устала, я вижу. У меня по случаю есть путевка в хороший санаторий на Черном море, давай я на тебя оформлю, и прокатись, три недели солнце, море и вода. Оставь все на своего Леву, все будет хорошо. -  Они постояли, помолчали. Тимур подумал, что про путевку она даже и не слушала.
- А знаешь, Тимур, я согласна отдохнуть. Оформляй путевку.
Через несколько дней, обговорив с Левой все производственные вопросы, Вера улетела к морю…

     Вера проснулась в отличном настроении. Перед пробуждением ей приснился сон, который она отлично запомнила. Она лежала на своей постели, розовое воздушное постельное белье, яркое солнце на кровати, а напротив в отличной багетовой раме этот замечательный этюд «Черные камни». На неё пристально, и неожиданно зло смотрела Людмила.
- Ты чего это, Люся, злая такая? Что, с Колей своим поругалась?
- С Колей все в порядке! А вот ты, вся такая благородная, в первый день объявила, что только отдохнуть, что мужики тебя не волнуют. Вот меня обсмеиваешь, что я с первого дня на поиски бросилась. А сама-то, недотрога фальшивая! Итальянцу голову заморочила так, что он отдых бросил, Севу нашего, как кошка с мышкой, то притягиваешь, то отталкиваешь. Он тоже на тебя запал, иногда смотрит – скушать хочет. А вчера гляжу, глазам не верю. С каким-то мужиком толстоватым и лысоватым, сразу видно, при деньгах мужик, обнимается, на лавочке чуть ни целуются. Такого мужчину, как наш Всеволод, на этого плюгавого променять! Все, ты мне не подруга больше!

- Господи, ты чего накрутила, Люська?! Да это друг моего Толи, царства ему небесного. Еще со студенческих времен, вместе учились. Если бы не он, я бы совсем в психушку попала после гибели мужа. И путевку мне в этот санаторий устроил. Я его за все годы даже пальцем не касалась, да и он тоже.  Дурында ты, Люська!
- Ну, не знаю, не знаю. Может, и не касался даже пальцем, но когда вы «дружески» обнялись при встрече, так прилип – не оторвать.

      Потом они разбудили Глашу, вернувшуюся , как всегда, поздно, навели марафет и пошли на завтрак. Одновременно подошел Сева, они весело поприветствовали друг друга, и пошла обычная утренняя пикировка, с шутками, анекдотами, планами на день. Вера несколько раз ловила на себе серьезный и заинтересованный взгляд Всеволода, у неё становилось тревожно на душе, и всё вспоминались утренние слова Людмилы. «Неужели он действительно увлекся мной? Этого не может быть». Но где-то глубоко в её душе начинала звучать тихая и радостная мелодия. Неожиданно у Всеволода заиграл телефон.

- Привет, Петрович, чего это вдруг? А что, недели не потерпит? Ну, если так, то после обеда буду. Пардон, после завтрака полечу, как с билетами будет. Или после обеда, к вечеру, думаю, буду у вас. Все, бывай.
Всеволод погрустнел, с досадой сунул телефон в карман, и увидел шесть глаз, внимательно глядящих на него с немым вопросом.

- И что это было, куда тебя срочно вызывают, боец невидимого фронта? – первой не выдержала Людмила.
- Почему невидимого, очень даже видимого. Я же не разведчик. А это начальник мой меня срочно в Москву вызвал, Федор Петрович. Полковник, начальник нашего Управления. Между прочим, из поволжских немцев, фамилия Штамп. У нас, если кто проштрафился, говорят:- « Ну, его сейчас проштампуют». – Все весело засмеялись. Вскоре снова запел Севин телефон.

- Понял, Петрович, могу торопиться не спеша. Завтра, так завтра, -  он снова бросил телефон в карман рубахи и обратился к своим подругам,  -   Что ж, девушки, похоже, я отбываю, и вряд ли вернусь. После обеда соберу вещи, а сейчас за билетом. Вечером, как пел Розенбаум, « в нашей синагоге отходняк», - он грустно посмотрел на всех, задержал свой взгляд на Вере, как-то виновато развел руками, поднялся и ушел. А девушки сидели и молчали. После долгой паузы Вера вдруг громко и рублено сказала: - « А все-таки он не тот, за кого себя выдает! Не тот, я чувствую! Где это видано, чтобы полковник отзывал какого-то лейтенанта, да еще участкового, срочно из отпуска. А этот лейтенант называл полковника Петровичем. Люся, ты пробивная, сходи в наше Управление, узнай, кем он записан?
- Да зачем тебе это? Ну, уедет завтра, и больше мы не встретимся. Зачем голову забивать? Ну, если ты влюбилась, и хочешь разобраться, тогда да.
- Чего ты вечно с любовью, Люда?! Просто я не терплю загадок, вот и все.

     Часа за два до обеда Вера вышла на балкон, украдкой посмотрела через перегородку на балкон соседей. В углу в тени сушился уже не покрытый этюд, Вера еще раз полюбовалась этой живой картиной. Потом она увидела Севу, который шел по направлению к клубу. Навстречу бодро топала на своих крепеньких ногах веселая, как всегда, Люся. Они встретились, Сева вынул авиационный билет, Люся посмотрела, обняла Севу, ткнувшись своим курносым  лицом ему в грудь, толкнула, шутя, кулачками в живот, и пошла дальше. Сева поглядел ей вслед, улыбаясь, повернулся и  пошел в сторону клуба. Вера вдруг выскочила из корпуса и понеслась вслед. Она решила выяснить что-то важное для себя, еще не успев сформулировать вопросы.

     Сева постоял у открытой двери клуба, зашел внутрь и отправился в зал. Вера тихо просочилась следом и устроилась в самом дальнем и темном месте. В зале было темно, только на сцене на рояле горела настольная лампа. Всеволод сел, решительно поднял крышку, подумал и заиграл одним пальцем известную мелодию песенки «Цыпленок жареный». Вера от удивления чуть не упала с кресла, беззвучно засмеялась. Но дальше события развивались удивительным образом. Всеволод положил обе руки на клавиатуру, и заиграл на тему этой незамысловатой мелодии экспромты в стиле Вивальди, Чайковского, Верди, даже в блюзовой обработке, даже в стиле Гимна России. Это было так здорово и профессионально, что Вера застыла, боясь пропустить хотя бы ноту, и боясь обнаружить себя. Она вжалась в кресло. А Всеволод прекратил играть, посидел в раздумье, и вдруг заиграл «Лунную Сонату», да так заиграл, что у Веры слезы подступили к горлу, она чуть не разревелась в голос. И столько одиночества и тоски было в Севиной игре, что она вдруг многое поняла про этого человека. И еще она почувствовала каким- то седьмым чувством, что поездка Всеволода на этот курорт связана с ней, Вероникой Лавровой.

      Сева замолчал, резко встал и ушел в боковую дверь на сцене. А Вера долго сидела и размышляла. Прежде всего, её поразила игра этого милиционера, мощная, профессиональная, эмоциональная. Игра была на уровне выпускника консерватории. С другой стороны, художник, и весьма талантливый. И эта легенда об участковом лейтенанте. Загадок было много, а разгадок ни одной.  Кто же Вы, Всеволод Горский?..

                Всеволод.


     Всеволод Алексеевич Горский родился в Москве, родители его Калерия Львовна Проскурина и отец Алексей Сергеевич Горский были людьми не просто разными, а диаметрально противоположными. Мамаша Калерия происходила из довольно древнего дворянского рода Веденяпиных Тамбовской губернии. Прапрадед Всеволода был одним из декабристов, в 1825-м году выслан на вечное поселение в Иркутск, где прослужил в разных должностях до амнистии 1856-го года. Вернулся в родовое село Тройни, где прожил помещиком и почил в мире и согласии в 72-м году. А этот бывший декабрист родил четырех дочерей, одна из которых и была прабабкой мамы Калерии.

     Впрочем, о своем дворянском происхождении Калерия узнала незадолго до рождения её единственного сына. Начиная с революции 17-го года, все женщины тщательно скрывали это смертельно опасное происхождение, и только перед смертью рассказывали дочерям историю их рода, передавали сохранившиеся реликвии и фотографии. Со временем эти реликвии терялись, количество их с годами уменьшалось, и Калерии достался только альбом с пожелтевшими фотографиями, какие-то письма от разных людей, ожерелье из граната, и кольцо – единственная по -  настоящему ценная вещь. Мать Калерии перед смертью рассказала дочери все, что помнила и знала об их родословной, передала эти реликвии, объяснив, кто есть кто на фотографиях. Впрочем, половину людей в альбоме она не знала. Передавая кольцо, она сообщила, таинственно понизив голос, что кольцо старинное, фамильное, передается от матери к дочери и имеет магическую силу, хранит семью от болезней и всяких горестей. Ну, а если будут только сыновья, то передать это магическое кольцо необходимо жене старшего сына. Для сохранения его волшебных свойств.

     Вскоре Севина дворянская бабка умерла, у неё был рак желудка, она сильно мучилась, вся высохла, магическое кольцо ей не помогло. Похоже, после передачи кольца его волшебная сила переключилась на Калерию и их с Алексеем потомство.
Калерия, ничего не знавшая о своем дворянстве, росла обычным советским ребенком, потом комсомолкой, студенткой, закончила пединститут, работала учителем истории, меняла взгляды свои и учеников вместе с колебаниями руководства партии и государства. Но после того, как она узнала о том, что осталась единственной носительницей и продолжательницей своего старинного рода, она твердо решила воспитать детей в дворянских традициях, насколько это возможно в Советском Союзе.

      Отец Севы, большой, сильный, необычайно добрый, обладал уникальной способностью сглаживать конфликты. Он не понимал, почему Калерина мать, простая библиотекарша, так его не любила, придиралась к его манерам, напевала дочери, что он ей не пара.              Отец Калерии, простой прораб, давно потерял голос в семье, всегда отмалчивался или вставал на сторону жены. Если бы не характер Алексея Горского, они бы с Калерией разошлись, но он всегда любил свою хрупкую интеллигентную жену – красавицу, считал, что действительно  не подходит ей, и был жене чрезвычайно благодарен за то, что она согласилась стать его женой. Калерия давно поняла, что Алексей смертельно боится её потерять, и стала действительно главной в семье.

     Алексей происходил из крепостных графа Горского. Жили они в его родовом поместье Горское Орловской губернии. Когда после отмены крепостного права стали давать бывшим крепостным фамилии, то многие получили их от названий деревень, имен и прозвищ отцов, титулов бывших хозяев. Появились все эти Медведевы, Ивановы, Сидоровы и Петровы, Кузнецовы, Графовы, Князевы, и даже Гнилушкины. Вот и предки Алексея получили свою благородную фамилию то ли от графа, то ли от деревни, где жили. Отец его, Сергей, молодой парень, сын кузнеца, подался в город после раскулачивания, проработал на стройке разнорабочим, потом окончил курсы каменщиков и до конца жизни трудился в этом качестве на Московских стройках. Кстати, он был отличным рабочим, спокойным, трудолюбивым, очень уважаемым в коллективе. И сына своего Алешку приучил к строительному делу. Тот окончил строительный техникум и работал прорабом, работа ему нравилась, он был отличным прорабом, даже награжден орденом «Знак Почета». На работе он был твердым и требовательным, а дома становился молчаливым, покладистым, совершенно другим. К слову, чаще бывает наоборот: на работе человек тихий, смирный, а дома превращается в диктатора, гоняет жену и детей по дому, напивается и колотит всех подряд. И когда в этой несчастной семье случается горе, на работе все удивляются. – Как же так, -  говорят они, - такой милый, такой тихий и исполнительный, и вдруг такое зверское преступление – зарубил жену топором.

     Всеволод родился в 1967-м году. Калерия, слабая организмом, еле выходила парня. Врачи очень опасались, что Калерия не выдержит родов, или ребенок родится с патологиями, но все вышло удачно, ребенок родился здоровым и крепким, но врачи категорически запретили Калерии снова беременеть и рожать, второй раз такого чуда не произойдет.

     Всеволод унаследовал от отца крепкое здоровье, открытое русское лицо и слегка припухлые красиво очерченные губы, твердый мужской подбородок и добрый спокойный характер. Он никогда никого не задирал, но если в садике или в школе ему наносили незаслуженную обиду, он бегал за обидчиком целый день, пока не даст сдачи. Иногда он, не рассчитав силы, мог разбить нос или поставить синяк под глазом обидчику, тот бежал жаловаться, утверждая, что Севка ударил ни за что, были разборки, дома скандалы. Калерия долго внушала, что драться нехорошо, что это признак низкой культуры.

- Ну, чего ты молчишь! – кричала она Алексею. -  Ты отец, или кто? Скажи ему, как это выглядит со стороны. Не сын у нас растет, а хулиган настоящий!
Алексей, уже поговоривший с сыном и все для себя уяснивший, басил:- « А что говорить? Правильно Севка ему врезал, этот Колька Серегин маленький лисенок, не успеешь оглянуться, как вырастет в большого лиса. Он Севке пером ткнул в задницу и матом обозвал, я и произносить не хочу, как. Я думаю – мало еще Севка ему врезал».

      Калерия, молча всплеснув руками и бормоча, что из Алексея воспитатель, как из дерьма пуля, уходила на кухню. Отец, подмигнув и хлопнув Севу по плечу, уходил во двор, поиграть с соседями в домино. Сева радостно вздыхал, гроза миновала. Он очень любил отца. Мать он тоже любил, но немного опасался. От матери Сева унаследовал тонкий прямой нос, длинные музыкальные пальцы и глаза, светло-карие с медовым оттенком.

     В доме у Горских стояло старое пианино, на нем никто не играл, как оно попало к ним, не помнила даже бабушка Севы. Когда Всеволоду исполнилось пять лет, Калерия решила учить сына игре на фортепиано. Она пригласила настройщика, тот почти неделю возился с инструментом, ворча и негодуя, до какого состояния довели это прекрасное немецкое пианино. Потом Калерия попросила проверить, есть ли слух у сына. Настройщик несколько раз простучал по столу различные ритмы, мальчик уверенно все повторил. Затем он попросил Севу отвернуться, нажимал на клавиши, Сева почти сразу находил их. Настройщик заверил, что у мальчика отличный слух и чувство ритма, его необходимо учить музыке, потрепал Севу по голове.
- Знаете, мамаша, мы еще услышим Севу в Большом зале Консерватории, увидим афиши с его именем. А что? Всеволод Горский, здорово звучит.

     Он ушел, этот настройщик, и взял за свою работу половину тех денег, которые запросил вначале. А Калерия повела сына в музыкальную школу. Там подтвердили, что у мальчика действительно хороший слух, подвижные длинные пальцы, но он еще мал, в школу набирают с семи лет. Тогда Калерия нашла хорошего частного учителя, он стал заниматься с Севой дома, и за два года Сева так продвинулся, что в семь лет его взяли в музыкальной школе сразу в третий класс.
Отец Алексей ворчал:- « На кой ему это пианино сдалось. Все в доме и во дворе смеются. Парня зовут футбол погонять, а он эту тягомотину  брямкает. Совсем изнежит она парня. Совсем защитить себя не сможет, если придется».

     Однажды парни из соседнего дома встретили Севу, привязались к нему, стали обзывать маменькиным сынком, слово за слово, случилась драка, трое на одного. Севу крепко побили. На вопросы об обидчиках он не отвечал, никого не назвал. Калерия носилась по дому, делала примочки, все порывалась бежать в милицию. Алексей вдруг строго, прорабским голосом приказал:- « Ну-ка сядь, Калерия, и успокойся! Тоже мне, катастрофа – парень подрался. Ты его что, до старости защищать будешь? Надо в нем силу воли воспитывать, и смелость, и умение защищаться. Моя бы воля – выкинул бы это пианино к чертям собачьим!»
 
      Через неделю Алексей вечером за ужином торжественно объявил: - « Все, договорился с Петром из первого подъезда, он тренер по Самбо, берет нашего в секцию. Самозащита без оружия, если сокращенно».
- Господи, какое Самбо? Ты что, сдурел? Парню надо пальцы беречь, а ты его в драку, вывихнет руки или пальцы сломает. Только через мой труп!
- Какая драка, Калерия? Это набор приемов на базе японских дзюдо и еще каких-то ушу, или других каких. Пойдем вместе, посмотри, с Петром поговори.

     Они пошли записывать Севу в это самбо. Петр показал, как ребята борются, объяснил все, Калерия, скрепя сердце, согласилась. Всеволод до десятого класса занимался в секции, окреп и даже завоевывал призовые места, добился первого юношеского разряда, но после окончания школы ушел из секции. Он понял, что настоящего спортсмена из него не получится, а за себя теперь он постоять сможет всегда. Кстати, ребята и в школе, и во дворе сразу узнали, что Сева самбист, а когда он показал несколько приемов и пару раз кинул через себя самого сильного и тяжелого Костю по прозвищу Морж, от него навсегда отстали.

     А вот в музыкальной школе Сева прогрессировал значительно. И учитель, и директор этой школы настоятельно рекомендовали после десятого класса продолжить музыкальное образование в Консерватории. И Сева под настойчивые уговоры матери поступил в консерваторию, легко и сразу.

     Однажды он познакомился с интересной и необычной девушкой. У неё все было особенное. Дикая, необычайно яркая одежда, разноцветные волосы, синие веки, она курила и иногда материлась. И Сева влюбился. Ему нравилось все. Девушку звали по паспорту Валентина, но все называли её Флорой. Она была студенткой художественного училища, они, трое однокурсников, арендовали студию, творили там свои шедевры. Сева и эта художница Флора познакомились на вечеринке у своего школьного товарища. Вначале она ему активно не понравилась. Но потом этот школьный товарищ провозгласил, что среди них Всеволод Горский, будущий Рихтер или Гилельс, все бросились к пианино слушать. Сева сел, сыграл несколько произведений Шопена, все были ошеломлены. Даже далекие от музыки ребята почувствовали, что это играл настоящий мастер.

      А потом подошла к нему эта Флора, твердо и заинтересовано глянула в его глаза, и произнесла несколько хриплым голосом:- «Удивил, старик. Я предлагаю тебе дружбу. Пойдем, я покажу тебе наши работы, я будущий художник. Ты меня очень заинтересовал, Сева Горский».

     До этого у Севы практически не было контактов с девушками. Мама Калерия с детства вбивала в его голову образ воздушной девушки, достойной его внимания. Поскольку этот образ был нереален и наделен качествами ангела, то при знакомстве Сева сразу обнаруживал в новой знакомой такое несоответствие с маминым идеалом, что терял интерес. Однажды мама позвала в гости свою старинную подругу с дочкой, примерной и порядочной, одного возраста с Севой. Папа Алексей ворчал: «Кого может воспитать эта засушенная вобла? Вечно Калерия подсовывает Севке всякую преснятину»

     Девица оказалась точно такой, что виделась в мечтах Калерии. Она сидела, боясь поднять глаза, тихим голосом интеллигентно отвечала на вопросы, ела очень аккуратно и правильно. Её мамаша вовсю расхваливала свою дочурку. Папа Алексей сидел с каменным лицом. Мама Калерия умилялась, глядя на дочку. Потом предложили Севе сыграть что-то. Он исполнил прелюд Баха. Подруга  Калерии  вытерла слезы, сказала с придыханием, что ах! этот Бетховен неподражаем.

     Потом молодые вышли подышать на балкон. Потенциальная невеста спросила простым человеческим голосом:- « Я слышала, Сева, что ты здорово играешь. Ну, и хреновину ты сейчас завернул! Я поняла, это ты специально для стариков. А вообще ты можешь что-то современное, танцы всякие, или что-то из Битлов? Или вас только этому старью учат?» Сева покосился на неё, вдруг вспомнил, что у него назначена важная встреча, извинился перед всеми и убежал, глядя на часы. Потом он вернулся, Калерия затеяла долгий разговор о том, что Всеволод вел себя неприлично, надо было пригласить девушку погулять, нельзя бросать девушку, не проводив до дома, и вообще это… Всеволод долго терпел, вдруг прервал мамину лекцию:- « Все, мама, я уже взрослый. И нечего меня сватать. Сам разберусь, кто мне нужен». Отец оторвался от газеты, весело глянул на Севу и показал ему большой палец…

     Девушка Валентина еще в художественной школе увлеклась флористикой, ей больше всего удавались цветочные композиции. В художественном училище она тоже начала с цветов, растений и растительного орнамента, за что и получила прозвище Флора. А потом познакомилась с латышом по имени Урмас, сторонником нового, неизведанного. Они вместе с Флорой постоянно экспериментировали, пытаясь найти свой путь и сказать новое слово в живописи. В результате получались произведения не для слабонервных, содержавшие в себе элементы абстракционизма, сюрреализма, кубизма и даже фовизма с дикими красками Матисса. Флора и Урмас так увлеченно рассказывали Севе о содержании картин, у девушки так блестели глаза, что Сева соглашался: действительно, это настоящее авангардное искусство, за которым будущее. Но на самом деле Сева это искусство совершенно не понимал и не принимал.

      Третий сожитель был парень совсем молодой, приехал поступать в Училище сразу после школы, придерживался традиционного направления, слегка посмеивался над будущими великими реформаторами, но особенно с критикой не лез. Звали его Антон.

     Сева иногда долго засиживался у ребят. Мастерская была старая, переходила от одних студентов к другим, в ней накопилось огромное количество всяких художественных вещей. Было несколько мольбертов, подставки для натюрморта и для живой натуры, орнаменты и гипсы, закопченные от старости, пустые тюбики из-под красок, на столах стояли банки с кистями, лежали беспорядочно пастельные мелки, по стенам холсты с работами, рамы. В углу громоздилась огромная кровать, неизвестно когда и как тут появившаяся, которая была отделена от остального пространства отлично разрисованной ширмой в китайском стиле. На этой кровати спала Флора. Через некоторое время на этой же кровати стал спать и Сева.

     На противоположной стене был устроен большой деревянный помост, на который вела приставная лестница. На этом помосте стоял кожаный, потрескавшийся диван, а рядом лежал матрас неизвестного происхождения и возраста. На этом матрасе спал самый молодой Антон, а Урмас, естественно, на диване.

     Однажды, когда Сева по обыкновению ждал Флору и изучал новое для него произведение, которое он должен был приготовить, стучал пальцами по столу по воображаемой клавиатуре и негромко напевал мелодию, Антон вдруг обратился к нему:
- Слушай, Сева, а ты не рисовал в детстве?
- Да так, немного. С год ходил в кружок.
- Попробуй. Я тебе сейчас натюрморт выставлю. Вон там картон есть загрунтованный, бери краски, кисти, растворитель  - и вперед.
- А что? И попробую. Давай, ставь натюрморт.
Антон взял керамическую вазу, сунул в неё засохшие ветки, поставил две чашки, чайник, закопченный и побитый, и пару бутафорских яблок. Снял с вешалки куртку и повесил на заднем плане.
- Дерзай, Сева! А я пошел в магазин, пожрать чего-нибудь. Вон в холодильнике мышь повесилась. А сегодня, между прочим, Флора по графику за еду отвечает. Да, еще! Не думай, как получится, рисуй, как видишь и чувствуешь.
- Так возьми, Антон, я за неё заплачу.
- Нет, пианист. Ты в нашей коммуне не состоишь пока. Вот через Флору – тогда порядок.

     Сева взял краски, пару кистей и начал. Через час вернулся Антон, посмотрел на Севино творение, присвистнул удивленно:- « Ну и скорость у тебя, почти все готово! Конечно, с тобой надо поработать, но колорист ты от бога. Все ожило. Вот даже яблоки, совсем краски заменил, а получились, как сорванные. Давай, я с тобой позанимаюсь, если не возражаешь?»
- Кончай заливать, Антоха! Какой к черту колорист?
- Ты что, девица, которую я хочу завлечь? Отличные у тебя задатки, спасибо родителям скажи. Два раза в неделю теория, рисунок, и будем вместе на этюды ходить.
- Неловко как-то. Столько времени на меня тратить.
- Ну, давно известно, неловко штаны через голову надевать. Будешь мне за уроки платить в умеренном размере, пойдет?
- Сомневаюсь, маэстро, что мне это надо. Никакой внутренней тяги к этому делу.
- Погоди с месяц, появится тяга. Ну, по рукам?
- Ладно, по рукам.

      Вечером пришли Флора с Урмасом. Флора спросила, где Сева, обещал быть сегодня.
- Был, да ушел, не дождался. У него сегодня ресторан, он там по вечерам лабает, в консерватории не разживешься.
Флора заметила натюрморт, долго смотрела, потом внимательно на Антона, удивилась: - « Что-то ты изменился, маэстро. Смело и ярко, ты что, поддал? Вроде как не ты это писал».
- Так это действительно не я. Это творение твоего гениального пианиста Всеволода, за час сварганил, представляешь?! Буду с ним заниматься, похоже, у него способности.

     Флора недоверчиво уставилась на Антона, потом поняла, что он не врет. Что-то похожее на ревность шевельнулось в её душе, она придирчиво взглянула на картон: - « Да, действительно, с ним надо серьезно поработать. Вон стол завалил, фон темноват, перспективы никакой, в яблоках цвет переврал, куртка как тряпка. Так, на уровне школьного кружка».
- Ну, ты придираешься, старуха. Я ему сразу сказал, чтобы не заморачивался, а рисовал, как душа потребует. Вот как он видит, так и получилось. Я думаю, интересно получилось.

     Она еще посмотрела на натюрморт, потом подошел Урмас, постоял, помолчал, Антон недовольно обратился к Флоре:- « Слушай, Фло, надо бы ужин сварганить, ты сегодня дежурная по кухне».
- Господи, я же забыла, я даже в магазин не заходила. Сейчас возьму в кассе, сбегаю, потерпите, парни.
- Да я уже купил кое-что. Кстати, Сева хочет влиться в нашу коммуну, ты как, Фло, не возражаешь?
- Ну, если хочет. Пусть вливается.

     И Сева начал заниматься с Антоном, у него действительно обнаружились способности и свое видение мира, яркая индивидуальность. Кстати, наиболее ценное качество для художника. Антон с Урмасом оживленно обсуждали Севины творения, Флора, как правило, в этих обсуждениях участия не принимала. Однажды, лежа рядом с ней на этой боярской кровати, Сева спросил, правда ли у него есть способности?
- Да, что-то определенно есть. Но все сыро, непрофессионально. Учиться тебе надо, Сева. Но ты же пианист, скоро консерваторию закончишь – и ту-ту, поминай, как звали.

     Сева почти каждую ночь оставался в мастерской. Поначалу он стеснялся ребят, но Флора его успокоила:- « Не вибрируй, пианист. У нас в Училище к этому относятся вполне демократически. Тут, возможно, будут изредка появляться подружки Урмаса, он большой спец по этому делу, так Антон будет спускаться ко мне. Не волнуйся, у меня с ним никогда ничего. Ну, а ты или домой, или рядом. Ты чего глаза выкатил, ну вроде как в одной палатке в турпоходе.

     Родители Всеволода заволновались. Вначале он изобретал, что заночевал в общежитии, долго якобы репетировал, а потом перестал вообще говорить на эту тему. Однажды мать потребовала объяснений, Сева не стал вдаваться. Мать постепенно разогревалась, дело шло к истерике. Наконец отец не выдержал, стукнул по столу так, что подскочили чашки:- « Отстань от него, Калерия! Он уже не мальчик, если у него это серьезно, сам приведет в дом и познакомит. А если так, временно, то нечего и  горло рвать». У мамы Калерии слова застряли в горле, она стихла и махнула рукой – делайте, как знаете, за последствия я не отвечаю.

     Как-то так получилось, что Антон оказался прав. По мере продвижения живопись все больше захватывала Севу. Он все также ходил в консерваторию, разучивал произведения, сдавал их, но однажды преподаватель задумчиво посмотрел на Всеволода:- « Послушайте, Сева, что с Вами случилось? Вы правильно все исполняете, техника хорошая, все делаете отлично, но ушло главное. Душа куда-то испарилась. Осталось одно ремесло. Я знаю, вы подрабатываете в ресторане, уже давно. Но раньше это не мешало Вашему творчеству, вы прирожденный лирик. Если так пойдет дальше, то консерваторию Вы, конечно, закончите, но на любом конкурсе пролетите, я Вас уверяю».

     Прошло полгода. Однажды Сева вдруг сказал Валентине ( которую давно перестал называть Флорой):- « Я, вероятно, оставлю консерваторию. Что-то сломалось, не поют внутренние струны, как сказал один мой друг. А для оркестра я вполне готов. Но и художником себя не вижу. И вообще, что будет дальше, не знаю».

     Они решили пожениться. И Всеволод привел её в дом, познакомил с родителями, предварительно заставив подкраситься в нормальный цвет, одеться без вывертов, и говорить по возможности без шокирующих маму Калерию выражений. О том, что Всеволод решительно ушел из консерватории, родители не знали. Они долго обсуждали, когда и где будет свадьба, где они будут жить, как будет, если у Всеволода начнутся конкурсы и гастроли. Будущие супруги тщательно обходили острые вопросы. Упирали на то, что молодые, все будет хорошо. На том пока сделали паузу.

     А через два дня, когда Сева должен был играть в ресторане вечером, он пришел и увидел объявление, что ресторан закрыт на санитарный день. Он вернулся в мастерскую, открыл дверь своим ключом и увидел, что наверху Урмас занимается любовью с очередной пассией. Он хотел тихо уйти, но зацепил вешалку, которая с грохотом упала. Урмас приподнялся, увидел Севу, быстро натянул брюки и скатился вниз. Сева хотел извиниться, но Урмас вдруг заговорил быстро, с акцентом:- « Извини, старик, это все несерьезно. Так, дружеский секс. Просто было грустно, мы немного выпили, ну и так, чтобы разогнать тоску. У нас это бывает, мы творческие люди. Забудь, Сева». До него вдруг дошло, кто там, на полатях.
- Валентина, чего прячешься. Ситуация вполне анекдотическая, давай посмеемся вместе.

     Валентина выползла из-под одеяла, выглядела она значительно пьяней, чем Урмас. Или действительно волновалась. Она стала горячо втолковывать Всеволоду, что это несерьезно, что она любит только его, и они должны пожениться, и что он тоже любит её, и т. д. Потом она, наконец, оделась, спустилась и бросилась обнимать Всеволода, который уже собирал в сумку свои вещи. Она пыталась вынуть эти вещи из сумки, но Всеволод сильно оттолкнул Флору-Валентину, молча направился к двери, потом задержался, похлопал Урмаса по спине:- « Извини, брат, что прервал вашу психотерапию. Можете продолжать».

     Урмас налил себе полный стакан портвейна, который они пили с Флорой, почти залпом выпил, долго просидел за столом. Было видно, что он очень сожалеет о случившемся. Флора сидела на своей кровати, растерянная и пришибленная.
- Сука ты, Фло, - зло проговорил Урмас. – Будто не знаешь, что меня, как только выпью, ничего не стоит на это разогреть. Хорошему человеку в карман насрали. Иди завтра в ресторан к нему, может, замиритесь. Хотя вряд ли. Он  - не мы, у него это все серьезно, как я понимаю.

     Флора действительно изловила Севу в ресторане. Он не спал почти всю ночь, ему было больно и стыдно и за себя, и за Флору. К утру он почти успокоился. Тут помогло его спортивное прошлое – уметь переживать проигрыши и поражения. Он прервал Флорин поток, сказал спокойно и твердо:- « Не рви жилы, подруга. Ну, ошиблись, что тут поделать. Я зла не держу, просто мы разные, и ничего бы у нас не получилось. Это видно по живописи. Ты презираешь традиционный подход, а меня воротит от ваших с Урмасом квадратных задниц лилового цвета и таких же  грудей до коленок. Вот с Урмасом у вас, возможно, будет гармония. Забудь все, и я забуду».
Дома он сказал, что они рассорились, и продолжения не будет. Папа почти не среагировал, а мама Калерия облегченно вздохнула. Ей эта художница активно не понравилась.

     А потом пришла повестка из военкомата. Всеволода призывали на срочную службу. Мама Калерия возмутилась, почему не дают доучиться в консерватории, собиралась бежать к начальству, но Всеволод рассказал, что забрал документы, и отсрочка ему не светит. Мама чуть не потеряла сознание, и даже отец, всегда поддерживавший Севу, помрачнел, сказал глухо:- « Ну, ты и дурак!» - и ушел во двор к друзьям. Вечером пришел сильно пьяный, что бывало с ним не часто, и молча лег, не раздеваясь, на диван. Утром отец выпил бутылку пива, сказал твердо и с горечью:- « Все, хватит горевать, не на войну провожаем. Может, армия из него человека сделает. И не реви, Калерия, и так тошно».

     Приемная комиссия располагалась в спортивном зале. Призывник входил в дверь. Слева от двери по стенам вокруг всего зала располагались врачи, в конце осмотра стоял большой стол, за которым сидело несколько человек, а с боку за столиком сидела молоденькая секретарша, записывающая в протокол решение комиссии. В коридоре сидели все эти худосочные мальчишки в трусах, ждали своей очереди. Всеволод был значительно старше, с развитой мускулатурой, видно было, что он силен и спортивен. Пацаны с уважением поглядывали на Всеволода. Наконец вызвали его.

     Сразу слева, рядом с дверью стояли весы, медсестра производила замеры веса, роста, обмеряла портновским метром объем грудной клетки. Глядя в его личное дело, деловито и буднично предложила снять трусы и в дальнейшем не надевать до окончательного решения комиссии. Всеволод стал возмущаться, девушка удивленно посмотрела на него, и у Севы залип язык. Это была Галя из соседнего класса, у них даже одно время намечалось что-то вроде дружбы. И им стало неловко, она залилась краской, а у Севы возникло желание убежать. Но делать нечего, пришлось разоблачаться. Галя быстро все замеряла, стараясь на Севу не смотреть, и дальше Сева прошагал, гордо держа трусы в руках. Он посмотрел по сторонам, там все эти мальчики, красные от стыда и неловкости ситуации, переходили от врача к врачу, стараясь закрыть свои гениталии. И Сева понял, что армия с первых мгновений хочет показать: ты уже не человек, что звучит гордо, а винтик, с которым можно делать все, прикрываясь долгом перед Родиной.

     Потом Сева успокоился, но когда одна врачиха, еще не старая, с брезгливым выражением на полном лице, стала рукой в перчатке проверять его главный гениталий, а потом приказала нагнуться, заглянула ему в зад и вдруг внезапно засунула два пальца внутрь и что-то там ощупала, Сева задохнулся от этого унижения. Потому что он приблизился к столу молоденькой симпатичной секретарши, а она, как заметил Сева, несколько раз бросала в него заинтересованные взгляды.

      И вот он, красный и потный, стоит на коврике перед комиссией. За столом представители партии, комсомола, исполкома, Военный комиссар в чине полковника и капитан, начальник призывной части. Комиссар строго спросил:- « А чего это вы, молодой человек, не со своим годом?»
- Разрешите, товарищ полковник, я объясню, - вступил капитан.
- Погоди, я хочу от призывника узнать. Давай, юноша, рассказывай, как хотел от армии открутиться.
- Я не откручивался. Просто учился в консерватории, там была отсрочка, а потом я ушел, и отсрочка, соответственно, пропала. Вот как-то так.

     За столом все засмеялись. Представитель партии прямо зашелся от смеха:- « И на чем ты играл, на балалайке?  Похоже, выгнали, вон какой амбал, струны рвал, наверное». Полковник посмотрел в личное дело, вдруг стал серьезен, остановил всеобщее веселье:- « Тут написано, что ты имеешь первый юношеский разряд по Самбо. И что тебе осталась одна победа, чтобы стать кандидатом в мастера. А ты взял и ушел. Почему?»
- Так я же в консерваторию поступил, по классу фортепиано, какое здесь Самбо.
- А из консерватории почему?
- Вот понял, что не моё это, не выйдет из меня настоящего пианиста.

     Полковник спросил секретаршу, какое заключение врачей. Та ответила, почему-то зардевшись, что все в полном порядке. Тогда Военком с уважением посмотрел на Всеволода, отрывисто приказал капитану:- « Запиши в воздушно-десантные, там такие парни позарез нужны. Служи, Всеволод». И Всеволод попал в десантники. Проучившись несколько месяцев в Рязани, он в звании сержанта был направлен в Афганистан. Отец, когда успокаивал Калерию, что не на войну провожаем, оказался не прав. Всеволод попал в настоящую жестокую войну.

     Начальником их подразделения был молодой лейтенант, тоже десантник, Федя Штамп. В первый же вечер он устроил проверку Всеволоду. Сева шел к старшине, ботинки жали невозможно, вдруг на него налетели трое, свалили с ног, один навалился сзади, пытаясь выдернуть у него ремень и связать руки. Двое других активно ему помогали. Сева вывернулся, изо всех сил врезал одному, что держал ноги, по лицу, тот отлетел на пару метров. Сева вскочил, и началась настоящая драка. Парни были тоже десантниками, драка предстояла серьезная. Сева продержался минуты три. Наконец парни его придавили и спеленали. Сева заработал несколько ссадин, слегка подбитый глаз, болели два ребра справа. Появился Штамп, остановил все это действо. Посмотрел на разбитые физиономии своих бойцов, на подбитый глаз Всеволода, одобрительно крякнул.

- Извини, Сева, все проходят такую проверку. Эти ребята будут тебя прикрывать, а ты их. Никаких обид, понял? Тут опасность на каждом шагу. И вся надежда на товарища, который прикроет, если нужно, твою спину. Экзамен ты выдержал. Познакомься с ребятами, скоро вы станете друзьями, я верю.

     Всеволод провоевал чуть больше года. За это время их подразделение дважды почти полностью обновлялось. Кто погибал в засадах и перестрелках, кто получал ранение, и его списывали. Сева и начальник Штамп продержались без ранений и даже царапин все это долгое время. Всеволод дослужился до старшего сержанта, Штамп до капитана, у Всеволода появились две медали, у Штампа второй орден. Приближался  дембель, и тревожнее становилось на душе у Всеволода. Не хотелось попадать под пули после стольких боев, в каждом из которых могла закончиться его жизнь.

     Однажды они, восемнадцать человек, направились в разведку, было сообщение, что севернее большого села Гозни скрывается в горах серьезная банда, человек двести. И кто-то сообщил душманам о маршруте русской разведки. И они попали в засаду. В такую мясорубку Сева еще не попадал. Они шли по ущелью, и вдруг сверху со всех сторон появились духи, открыли бешеный внезапный огонь, Штамп заорал радисту, чтобы вызывал вертушки с подкреплением. Радист соединился с командованием, передал слова Штампа и координаты, а тут в него угодил снаряд, и Сева увидел, как разлетелись во все стороны останки радиста Игоря, отличного парня, которого ждала невеста где-то на Украине. Он увидел, как внезапно осел Штамп, бросился к нему. Потом он заметил, что по левой гаче у него самого течет кровь. Боли он не почувствовал, схватил командира под мышки и, скрываясь за скалами, потащил его в сторону от взрывов. Лицо у Штампа посерело, он потерял сознание. Севе удалось оттащить командира на приличное расстояние, он присел рядом, у него все поплыло перед глазами, и он тоже потерял сознание.

     Минут через двадцать прилетели два вертолета, полные солдат, они сверху увидели результаты этой катастрофы, потом заметили группу душманов, быстро убегающих с поля боя, прыгающих с камня на камень, как горные бараны. Вертолеты настигли их, многих перестреляли пулеметами из вертолетов, потом спустились, и бросились уничтожать этих врагов. Градус ненависти был таков, что некоторых прошивали вдоль и  поперек из автоматов, всаживая в человека по десятку пуль. Захватили двух пленных, выдавили из них, где расположена банда, потом направили туда большую группу десантников. Страшно было посмотреть, что сделали с этой бандой озлобленные до последней степени десантники.
     А Штамп и Всеволод попали в госпиталь. У Всеволода рана была не очень опасной, в мякоть ноги, кости целы. Если бы наложить повязку, было бы совсем хорошо. Но Всеволод тащил командира, потерял уйму крови, если бы их не нашли, через пол часа Всеволод бы умер. Ему вкачали кровь, всякие растворы, организм молодой, крепкий, через пару недель он вышел из госпиталя, слегка прихрамывая. А у командира дела были похуже. Ему прострелили печень, кишечник, была  большая внутренняя кровопотеря, его срочно отправили на самолете в Союз. Пока никаких известий о нем не поступало, было только известно, что он живой, положение тяжелое, но стабильное, надежда на выздоровление есть.

     Когда Всеволод появился в части, приехал полковник, командир дивизии, еще несколько офицеров. Они перед строем зачитали приказ о награждении старшего сержанта Всеволода Горского за спасение командира орденом Красной Звезды и присвоении ему звания старшина. Кроме того, тов. Горский в связи с ранением увольняется досрочно из рядов Советской Армии и демобилизуется. Все пожали Всеволоду руку, полковник отечески обнял Севу: спасибо, сынок, за службу, отправляйся домой, ты заслужил.

     Вечером все их подразделение, во главе с новым командиром, наполовину обновленное, провожало Всеволода домой. Всеволод напился так, как никогда не напивался. Его заботливо уложили, укрыли и ушли в другую палатку догуливать. А через пару дней он в самолете, рядом с грузом 200, улетел на родину…

     Родители как-то быстро постарели. Они оба почти одновременно ушли на пенсию, Всеволод заметил, что у матери стали подрагивать голова и правая рука, она стала очень чувствительна и часто плакала по любому поводу. Когда Сева вернулся, мать залилась слезами и её с трудом успокоили. Это было удивительно, раньше из Калерии слезу было не выдавить. А отец внешне мало изменился, но жизнь пенсионера его, похоже, ежедневно разрушала. Ему, как рыбе, выброшенной на берег, не хватало воздуха. Всеволод  пошел в ресторан, где раньше работал, но там уже все места были заняты, пианистка, молодая, симпатичная, здорово играла. Кроме того, как шепнул Всеволоду басс-гитарист, у них с руководителем роман. Руководитель коллектива, саксофонист Арнольд, пообещал позвонить кое-кому и договориться насчет Всеволода.

     Арнольд не обманул. Он действительно договорился,  Всеволоду позвонили и пригласили на прослушивание в новый, только открывавшийся ресторан «Гурман» на Комсомольском проспекте. Всеволод коротко ответил на вопросы, сыграл с листа все, что было предложено, его приняли сразу, без проволочек. В коллективе было девять музыкантов и две певицы, Джемма и Ассоль, оба имени выдуманные для эстрады. На самом деле одна была Евгения, а другая, которая Ассоль, вообще Полина. И начались у Всеволода трудовые будни. К двенадцати они собирались, часа три репетировали новые мелодии или песни, а к семи возвращались играть для посетителей. Оркестр получился вполне на уровне, посетителей было много, Всеволод стал зарабатывать приличные деньги. Время от времени отец ворчал:
- Вот, посмотрите на него! Столько надо было учиться музыке, чтобы играть в ресторане. Восстановился бы ты, закончил консерваторию, играл бы в настоящем оркестре, а не лабал в кабаке.- Калерия, заслышав этот разговор, прибегала и горячо поддерживала мужа.
- Все, родители, сколько можно?! Я же сказал, что с консерваторией покончено. Вы меня достали с этой музыкой! – И Всеволод уходил, злой и нервный.

     На Всеволода положила глаз певица Полина, которая Ассоль. Когда все уходили после дневной репетиции, Полина просила Всеволода:- « Сева, я тебя прошу, давай еще прогоним под фоно пару раз, что-то мне не нравится, я вроде не попадаю в тональность». Ребята, которые слышали эту просьбу, весело подмигивали Севе. Руководитель оркестра, талантливый молодой парень по имени Глеб, окончивший Гнесинское училище, улавливал каждую фальшивую ноту. И если бы Полина действительно пела, как говорят музыканты, «по соседу», он бы устроил ей веселую жизнь еще на репетиции. Все было прозрачно и наивно, поэтому все добродушно посмеивались.

     Полина была отличная девушка, стройная, как настоящая Ассоль, с чудесными каштановыми волосами, большими голубыми глазами и замечательным овалом лица. И еще выделялись полные чувственные губы. Было удивительно, что она родилась и выросла в далеком уральском селе. Она пользовалась бешеным успехом у публики, у неё образовался круг поклонников и фанатов, некоторые денежные отпрыски важных родителей нахально лезли к ней с понятными предложениями, но два охранника, один бывший борец, другой бывший боксер, неизменно выпроваживали этих ребят из зала.
Но, странное дело, на Всеволода она не действовала. Он прекрасно все замечал, и оценил её красоту, наивность, чистоту, отличный покладистый характер, но не видел себя рядом, хоть умри. Вот ведь как бывает. Такая роскошь рядом, а сердце спокойно, как у удава. А вдруг встретишь девицу, стерва стервой, и сам видишь, и все вокруг говорят – а затянет, как в омут, и будешь годами, если ни всю жизнь, мучиться.

     Однажды Глеб остановил Всеволода:- « Слушай, это не мое дело, но надо что-то решать. Вот Полинка мучается, Женька, они вместе квартиру снимают, сказала мне, что Поля не ест, спит плохо, плачет. Влюбилась в тебя, козла, до невозможности. А ты холодный, как айсберг в океане. Я же вижу, что у тебя к ней ничего. Но это на работе сказывается. Успокоить надо ситуацию».

     Легко сказать, успокоить ситуацию. Всеволод здорово волновался, когда пригласил Полину прогуляться, поговорить. У той расширились глаза, она зарделась и радостно согласилась. Всеволод подумал про себя: «вот я сволочь». Начался бессвязный разговор, с одного на другое, Полина ждала и нервничала. Наконец Всеволод собрался с духом:- « Поля, ты чудесная девушка, и я замечаю, что ты… что я… одним словом, мне кажется, возникла сложная ситуация…»
- Сева, да люблю я тебя, ты что, не видишь?!
- Вижу, Полина, поэтому и начал этот разговор. Я был бы счастлив быть рядом с тобой, поверь мне. Но сердцу не прикажешь, известное дело. У меня есть девушка, мы любим друг друга. Она врач, сейчас в Афганистане, в госпитале служит, меня, между прочим, выходила после ранения. Вот через год  должна приехать, мы поженимся.
- Ты был в Афганистане, и даже был ранен? А никто и не знает. Господи, Сева, что же мне делать?! – Глаза Полины наполнились ужасом и слезами.
- Поля, ну бывает же часто, что женщина влюбляется в женатого, и наоборот. Меня можно рассматривать, как женатого. Ты же не хочешь сделать мою невесту несчастной?
- А ты её правда любишь?
- Да, Поля. Жаль, если бы мы встретились раньше, могло бы быть все по -  другому.  А ты просто чудо! И полюбишь еще, я тебя уверяю. И появится еще на твоем горизонте капитан Грэй под алыми парусами. Ну, что, мы друзья?
- Ненавижу это слово!- Полина не замечала, что по щекам текли слезы. Всеволод достал платок, промокнул её слезы, нежно поцеловал в щеку. – Все, успокойся, Поля, пошли, я тебя провожу. Ты ведь не хочешь, чтобы я ушел из коллектива?
Полина испуганно посмотрела на Севу, схватила его за локоть:- « Что ты, Сева, я не хочу никак навредить тебе! Пошли, я надеюсь со временем успокоиться».

     Они молча дошли до Полиной квартиры, у дверей он прижал Полю, легонько щелкнул по носу, повернулся и пошел к себе. А Полина еще долго смотрела на его удаляющуюся фигуру, все ждала, что он обернется. Но он так и не обернулся. Она рассказала все подруге, потом легла и сделала вид, что уснула. Потом она почти всю ночь тихо, чтобы не слышала Женя, проплакала.
А он всю дорогу ругал себя последними словами. Ему было жалко и Полину, и себя. Может, это была его судьба, а он прошел мимо.

     Между Всеволодом и Полиной установилась видимость ровных дружеских отношений. Они старались не оставаться наедине, но постепенно Полина перестала краснеть, когда обращалась к Севе, она, вероятно, переломила что-то в своей душе, смирилась с тем, что у Севы большая любовь к той врачихе. Сева чувствовал себя очень мерзостно и за выдуманную историю про Афганскую любовь, и за то, что отверг чувства этой светлой и чудной девушки, но после некоторых колебаний  - все, отрезал.

      Месяца через два во время дневной репетиции вдруг позвонила соседка по лестничной клетке, живущая в их доме столько же, что и родители. В трубке после слов: «Сева, это ты?» раздались рыдания, ничего невозможно было понять. Потом Сева, наконец, понял, что с родителями случилась беда, надо ехать домой, срочно. Он подошел к Глебу, тихо сказал, что в доме какая-то проблема, соседка позвонила, надо ехать. Глеб махнул головой, Сева схватил куртку и побежал к выходу. У Полины сжалось сердце, она решила, что приехала эта Севина невеста. Все уставились на Глеба, тот сказал, что в доме у Всеволода что-то случилось, он поехал разбираться.

     Всеволод подъехал к дому на такси, выскочил из машины, увидел возле подъезда толпу соседей, которые все, как по команде, повернулись к нему и почувствовал, что случилась беда. Он влетел к себе на третий этаж, увидел, что дверь открыта, зашел и в ужасе опустился на стул возле зеркала. На полу метров в трех от двери головой к спальне лежал его отец, в районе головы на паркете растеклась лужа крови. Всеволод насмотрелся смертей на войне, он сразу понял, что отец мертв. Около него трудился какой-то мужичок. Рядом стоял чемоданчик с инструментом, баночками, наклейками. Сева понял, что это,  вероятно, эксперт – криминалист. На кухне кто-то разговаривал. Сева поднялся и направился туда. За столом сидели молодой крепкий парень и соседка Надежда Марковна, которая и звонила Севе в ресторан. Парень встал, представился старшим лейтенантом милиции Коноваловым, спросил: - «Вероятно, вы Всеволод, сын пострадавших?»
- Да, я сын. Всеволод. А что тут произошло, где мама, кто отца убил?
- Севочка, такое горе! – вступила соседка. – Понимаешь, я его видела, этого мерзавца. Я с Ясиком выходила погулять, с собачкой, и встретилась внизу с мамой твоей. Она на почту ходила, за пенсией. А этот худой и длинный, подозрительный такой, я его сразу заподозрила, юркнул за Калерией в подъезд. Мне бы спросить, к кому он, а тут Ясик меня потянул, ну я и побежала за ним. Отвлеклась.

     Было заметно, что соседка рассказывала эту историю несколько раз. Коновалов устало махнул соседке, чтобы она помолчала, пригласил Всеволода присесть.
- Мама ваша жива, даже кое-что успела рассказать. Отец ваш приболел, простудился. Мама ваша пошла на почту и захватила пенсионную книжку отца тоже, её на почте все знают много лет. Вот она и получила две пенсии. На почте ошивался этот убийца, скорее всего, наркоман. Он проследил за вашей мамой, она не успела закрыть дверь, он ворвался, схватил сумку, хотел её вырвать. Мама ваша закричала, этот мерзавец толкнул её, она упала и сильно ударилась об угол тумбочки. На шум выскочил отец, этот наркоман вытащил туристический топорик и со страху ударил обухом по голове изо всех сил. Схватил сумку и убежал. Его никто не видел, кроме вот, Надежды Марковны. А маму увезли во вторую больницу. Сейчас криминалист закончит, тело увезут, а с соседкой поедем к нам, может быть, удастся сделать словесный портрет.

      В кухне появился новый человек. Коновалов поднялся, доложил:- « Товарищ майор, вот сын потерпевших, я заканчиваю, там внизу еще Костя пытается что-то выяснить у соседей. Сейчас Яков Михайлович закончит, поедем с соседкой словесный портрет рисовать».

     Всеволод поднял глаза на майора, и остолбенел. Перед ним стоял, тоже не веря своим глазам, его командир Штамп. Он сел, взял Всеволода за руку:- « Вот и свиделись, Сева! А я тебя искал, да что-то в личном деле напутали, адрес и даже год рождения. Потом, когда в милицию пошел, начальником Убойного отдела, мог бы разыскать, да все навалилось, отошло твоё дело на потом.  Прости, Сева. А я жить не буду, но этого подонка найду, слово даю. Езжай к матери в больницу, очень она тебя звала. И к отцу подойди, его сейчас увезут.

      Сева вышел, тело отца уже запаковали в черный полиэтиленовый мешок. Сева хотел расстегнуть молнию, но испугался увидеть изувеченное лицо своего любимого отца, он постоял, как перед гробом, повернулся и ушел. И поехал в больницу.

     А в больнице ему сказали, что дела хуже, чем предполагали. Падая, мама Калерия угодила височной костью в острый угол тумбочки для обуви, есть два осколка, проникшие в мозг, и еще поврежден сосуд, образовалась обширная гематома. Мама еще в сознании, но может впасть в кому или случится инсульт, ей нельзя разговаривать, срочно готовят операцию. Но она беспрерывно зовет вас, Всеволод. Подпишите согласие на операцию. И  у вас пять минут.
Мама схватила Всеволода за руку, чуть слышно прошептала: - « Все, сынок, я скоро умру. Ты позаботься об отце, ему без меня трудно будет. И возьми в коробке мое приданое, там альбом, мелочь разная и письмо, я его давно для тебя написала. Главное, кольцо там, передай законной жене своей. Законной, слышишь».

- Да брось ты, мама. Кончай умирать. Сейчас операцию сделают, все будут в порядке. В Афганистане знаешь, из каких переделок выкарабкивались, по кускам собирали. А здесь травма головы, и врачи отличные. Все будет хорошо.
Он заметил, что мать начинает терять сознание. Всеволод позвал врачей, его вытолкали из палаты, повезли Калерию в операционную. Он сел в коридоре и стал ждать…

     Потом вышел хирург, главный в этой бригаде, посмотрел в окно, зябко поёжился:- « Вы Всеволод? Сын потерпевшей? У вашей мамы было очень слабое сердце, надо было её недели две готовить к операции, миокард укреплять. А у нас времени не было. Сердце не выдержало, она умерла на столе».

     Всеволод слушал, как будто говорили о чужом человеке. Он не дослушал, повернулся и пошел, не зная куда. До него смутно, как через пелену, стало доходить, что пять часов назад у него было все нормально, а сейчас он сирота. До его сознания не доходил весь трагизм ситуации. Сева пошел домой, покосился на диван, где под одеялом совсем недавно лежал его отец, ушел на кухню, достал бутылку и напился в полном одиночестве.

     Схоронили родителей рядом. Антон, художник, который когда-то обучал Всеволода живописи, каким-то образом узнав о трагедии в Севиной семье, тоже пришел на похороны. Пришли в полном составе и старый, и новый оркестры, в которых Сева работал. Даже пришел консерваторский преподаватель и два бывших ученика, с которыми Всеволод был в одном классе этой консерватории. Все соседи, сто лет знавшие Севиных родителей. И, конечно, его бывший командир Штамп и два его сотрудника. После все собрались в кафе, которое Всеволод арендовал для поминок.  Антон, довольно перспективный художник, рассказал, что Флора вместе с Урмасом укатили в Латвию, что они делают и как существуют, Антон не знал. И еще Антон обещал сделать проект памятника и заказать его в знакомой мастерской.

     Улучив подходящий момент, Штамп отозвал Всеволода в сторону и сообщил, что этот преступник действительно оказался наркоманом, оставил на топорике четкие отпечатки, которые оказались в их картотеке. Он уже арестован, следователь прокуратуры готовит заключение в суд. Сейчас не время подробного разговора, но на днях Штамп обещал прийти, и они подробно поговорят и вспомнят, им есть, о чем и о ком вспоминать.

     Всеволод думал, что он никому не интересен, и был удивлен, сколько людей разделяют с ним его горе. И еще он видел, как все время смотрит на него Полина, и как постоянно блестят слезы в её больших голубых глазах. Ему стало стыдно за свой эгоизм, он расчувствовался и произнес благодарственную речь всем присутствующим совершенно не в его стиле. Когда все расходились, Полина прижалась к нему и спросила:- « Сева, может быть, тебе нужна помощь, ты скажи. Я все сделаю».
- Спасибо тебе, Ассолька! Я видел, как ты переживаешь, это дорогого стоит, поверь. Ты настоящий друг. Но я хочу со всем этим справиться самостоятельно.
Он чмокнул Полину в щеку. Она ожидала другой реакции. Она взяла Женю под руку, и они пошли, не оглядываясь. Сева в очередной раз почувствовал укол совести, и решил, что лучше будет сменить место работы.

     Как всегда бывает, настоящее горе он почувствовал позже. Через неделю он раскрыл коробку с материным «приданым», взял письмо, на конверте было написано « Сыну Всеволоду лично». В письме мама подробно, как она запомнила, описала их родословную, наставляла, как прожить честно и достойно, и еще раз напоминала о фамильном кольце, которое следует передать невесте перед свадьбой. Она свято верила, что кольцо это принесет будущей Севиной семье счастье и благополучие. Сева вспомнил материно лицо в последний раз, в больнице. И неожиданно для себя заплакал, как мальчишка. Он, переживший Афганистан, вдруг почувствовал себя маленьким осиротевшим ребенком, не знающим, куда идти и что делать.

     Через несколько дней состоялся суд. Судили этого наркомана, парня двадцати лет, убившего Севиных родителей. На суде рядом с Севой сидел Федор Штамп. Адвокат напирал на то, что его подзащитный был неадекватен, действовал в состоянии жестокой ломки, родители его престарелые и больные. Просил минимально возможного наказания.

     Прокурор заявил о том, что действительно наркоманы в состоянии ломки могут выхватить сумку и убежать, но здесь другой случай. Подсудимый, по показаниям работниц почты, долго высматривал жертву, и пошел за пострадавшей, когда услышал, что она получает пенсию и свою, и мужа. И он готовился к этой акции заранее, так как захватил с собой туристический топорик в качестве оружия нападения. Более того, никакой ломки здесь не было, подсудимый утром принял дозу. Прокурор затребовал максимальный срок. Суд удовлетворил требование прокурора.

     Потом они с Федором долго сидели у Всеволода на кухне, вспоминали Афган, своих боевых товарищей. Федор рассказывал о тех, с кем поддерживает связь, кто где устроился, как живут. Еще он рассказал, что после госпиталя его комиссовали из армии, его старый товарищ сосватал в милицию. Вот сейчас он майор милиции, возглавляет Убойный отдел Южного УВД. Оперативников не хватает, настоящих боевых ребят.
Всеволод все благодарил Федора за оперативность. Федор отмахивался:
- Да не преувеличивай, здесь был относительно простой случай, этот подонок наследил, а до этого уже привлекался за мелкий грабеж и хулиганство, получил тогда условное наказание. А вот бывают действительно тяжелые для раскрытия преступления, а иногда опасные, со стрельбой при задержании. Вот тут бы настоящих воинов, да мало таких.- Вдруг он внимательно посмотрел на Всеволода,- Слушай, пианист! Вот ты идеально подходишь к работе оперативника. Культурен, можешь разговаривать на равных с кем угодно, самбист, воевал отлично, физически крепок, вот и морда внушает доверие. Иди ко мне в отдел, твое это дело. Конечно, деньги не те, что в вашем кабаке, но дело важное, сам себя уважать станешь.

     Всеволод тогда ничего не ответил на приглашение Штампа, но слова его запали в голову. Он стал замечать, что не хочется ему веселить эту жующую и пьяную компанию, каждый день играть заказные мелодии для «Гиви, гостя из солнечной Грузии», для « Аракела из солнечной Армении», для всех этих нефтяников, рыболовов, любимой Светланы из Богучанска и песню «Еще не вечер» для бухгалтера Сесилии Львовны. И вот он взял и позвонил Штампу и сказал:- « Петрович, я согласен к тебе оперативником!»

     Дня через два Штамп позвонил и сказал:- « Сева, я переговорил с нашим генералом, подходи ко мне, надо обговорить детали».
     Сева пришел к Штампу в некотором  раздрае. Он здорово сомневался в правильности своего решения. Федор сразу уловил Севины колебания:
- Сева, я вижу, ты не уверен, твое это дело или не твое. Давай договоримся на берегу, тебя никто не заставляет, тем более жизнь оперативника тяжелая и опасная временами.
- Да я не ребенок, Федя. Решил, обратно не хожу. Давай, что у тебя?
- Поступаешь ко мне в отдел прапорщиком, поначалу стажером. В Заочном юридическом институте МВД специально для бывших воинов – афганцев открыли годичные курсы младших офицеров милиции, закончишь младшим лейтенантом. А потом на третий курс этого института, по окончании лейтенант, или при хорошей службе по выслуге старлеем, и карьерный рост до полковника. Ну, как?
- Все, оформляй, Петрович. Карьерный рост до полковника меня убедил.

     Они посмеялись, потом Федор серьезно посмотрел на Севу, сказал глухо и немного грустно:- « Вообще-то я тебе уготовил тяжелую жизнь. Многие не выдерживают. Если почувствуешь, что не твое это – скажи прямо и сразу, я пойму». И пошел Сева служить в милицию, опером в Убойный отдел.

     В отделе было девять человек, из которых две девушки. Все не ниже лейтенантов. Штамп представил Всеволода, сказал, что он стажер, прапорщик, поступает в институт МВД, опыта оперативной работы нет, поэтому надо помочь. И наставником Всеволоду назначил капитана Еремина, самого опытного в отделе. Капитан Еремин скривился, но промолчал. Потом, когда Штамп ушел, все окружили новенького, стали расспрашивать, Всеволод отвечал скупо и неохотно, он не любил очень уж раскрываться перед мало знакомыми людьми. Когда Всеволод ушел в кадры, все стали обсуждать новичка, пришли к выводу, что этот стажер – темная лошадка, похоже, блатной. Еремин сказал своему постоянному напарнику, старшему лейтенанту Ковтуну:- « Надо бы его испытать. Придави его, Серега, сзади внезапно, и браслеты накинь. Посмотрим на его реакцию. Если обидится, скажи, что это тренировка».
- Бросьте это, ребята! – вступилась за новичка Майя. – Вы что, с первых дней унизить его хотите. Приглядитесь, каков он в деле, как черепок варит.
- О, Майка на него глаз положила! Давай, действуй, два года, как в девках.

     Майя возмутилась, обозвала все дураками и уткнулась в бумаги. А когда вернулся Всеволод, Еремин передал ему несколько папок с делами – знакомься, стажер, как что оформляется, сиди и не мешай работать. Если есть вопросы – записывай, потом разъясним. Тут сзади подошел Ковтун, неожиданно крепко обхватил Всеволода, заблокировав руки, и хотел ударить ногой в коленный изгиб, чтобы поставить Всеволода на колени, но никто не успел ничего сообразить, как Сергей Ковтун оказался на спине, на нем сидел Всеволод и проводил силовой прием. Сергей застучал левой свободной рукой по полу, сдаваясь.
- Ты чего, сдурел! – вскипел Всеволод. -  А если бы я тебе плечевой сустав вывихнул от неожиданности?
- Извини, старик, - мы неудачно пошутили. Давай знакомиться, я Ковтун Сергей, лейтенант. Похоже, придется у тебя кое-чему поучиться.

     А потом Еремин зашел к Штампу:
- Слушай. Петрович, ты кого это нам подсунул? Представляешь, мы ему хотели проверочку устроить, ну, захват, потом уложить на пол, браслеты накинуть, я Сереге Ковтуну поручил, он у нас самый крепкий, ты сам знаешь. Так этот твой студент его мигом  уложил на пол и чуть плечо не вывихнул. Откуда ты его выкопал?
- Нормально, капитан! Он от неожиданности мог Сергею и шею свернуть. Инстинктивно. Он же десантник, под моим командованием воевал в Афгане. Две медали и орден Красной Звезды. Мне, между прочим, жизнь спас, хотя и сам был ранен, крови потерял столько, что через час сам бы концы отдал, если бы вертушки не подоспели. А вы ему «проверочку». Иди, не позорься.

     Когда Еремин вернулся, Сергей сидел на стуле, Майя, ехидно улыбаясь, делала ему примочку на немного опухший плечевой сустав. Всеволод с виноватым лицом оправдывался, что это от неожиданности. Сергей вдруг заулыбался:
- Да чего ты, Всеволод, извиняешься, я сам виноват. А здорово ты меня приложил, я раза в полтора тебя тяжелее.
- И во столько же дурнее, - ввернула Майя. Все, включая Сергея, заржали. А потом, когда Всеволод пошел получать форму, капитан Еремин передал всем ту информацию о прапорщике Горском, что он услышал от Штампа. И все ребята в отделе стали относиться к Всеволоду, как к равному, без подначек и приколов…

     Вот бывает, что человек ищет, пробует, все не может найти свое место и работу по душе. А потом натыкается на что-то, и это что-то оказывается самым подходящим для него. Так вот и случилось с Севой. У него оказался настоящий талант оперативного работника, он постепенно впитал в себя опыт и знания своих старших товарищей, кроме того, его собственный мозг обладал отличной памятью, логикой и быстродействием. Все это, плюс навыки самбиста и десантника выдвинули Всеволода в лидеры их команды. Он, как и обещал Штампу, окончил курсы, затем Университет, получил в конце учебы звание старшего лейтенанта, занимая к тому времени лидирующее положение. У них со временем образовалась как бы отдельная бригада из капитана Еремина, лейтенантов Ковтуна и Горского, которым Штамп поручал самые сложные и опасные дела.
     А потом застрелили Сергея Ковтуна. Они шли задерживать одного мелкого уголовника, от которого ниточка могла привести к торговцам оружием, оставили Ковтуна снаружи, стеречь окно, а сами поднялись на второй этаж к этому бывшему зэку по кличке Чинарь. Он открыл дверь, оперативники ворвались в квартиру, а там оказалось четверо вооруженных бандитов. Началась перестрелка, один из бандитов разбил ногой раму, появился в окне, держа в руке автомат, увидел Сергея и прошил его очередью. Двух бандитов застрелили, остальных повязали, но Сергея было уже не вернуть. Это было грандиозной потерей для Убойного отдела, а для Всеволода еще и личной трагедией. Сергей был для него самым близким другом.

     Когда Всеволод только появился в отделе и ребята решили устроить ему проверку, Майя вступилась за него. Сергей тогда в шутку предположил, что Майя положила глаз на Горского. А это оказалось правдой. Майя, девушка видная, спортивная, отлично стреляющая, прилично владеющая приемами рукопашной борьбы, могла свалить и повязать довольно сильного мужика. Но главным её достоинством был аналитический ум, она обладала замечательным умением связывать воедино разные мелкие разрозненные факты. Штамп называл её «аналитическим центром», и в опасные операции не включал, боясь потерять этот ценный кадр.

     Вскоре Всеволод стал замечать, что Майя оказывает ему особые знаки внимания. Иногда она на просьбу помочь разобраться в чем-либо отвечала, что не сейчас, она загружена другими делами, посмотрит через пару дней. На просьбу Всеволода она откликалась сразу, отбросив все дела. Впрочем, Всеволод со временем все реже и реже обращался за помощью к Майе, они с Ереминым сами довольно успешно соединяли разрозненные ниточки.

     Когда Всеволод окончил Университет и получил погоны старшего лейтенанта, в отделе устроили настоящий праздник. Все сотрудники с женами, подругами собрались в ресторане, столько наговорили про Всеволода, что он не выдержал: - « Ну, кончайте, друзья! Я еще не умер!» А потом были танцы, и Майя прочно прилепилась к Всеволоду. А Всеволод, обычно сдержанный в питье, вынужден был выпить с каждым отдельно. Под конец он сильно перебрал, отяжелел, Сергей вызвался его проводить, но тут вступила Майя, подхватила старшего лейтенанта и затолкала в свою машину. А утром он проснулся у Майи, раздетый, Майя лежала рядом, спала на его плече. Он пошевелился, Майя проснулась, рывком села, и, не глядя Всеволоду в глаза, стала оправдываться:
- Ты, Сева, перебрал вчера, я тебя увезла к себе. У меня, видишь, только одна кровать, диван маленький, вот я и легла рядом. Ты не волнуйся, у нас ничего не было.
- Было бы странно, если бы что-то было. Я вообще ничего не помню. Ладно, Майя, не переживай, ты поступила, как настоящий друг.
- Дурак ты, Всеволод! Какой друг? Я люблю тебя, гада, наверное, с первого дня, как ты появился! – Она отвернулась, и вдруг заплакала, уткнувшись в подушку.

     У Всеволода все эти годы не было постоянной подруги. Так, выступили несколько раз с Сергеем, тоже холостым, однажды пожил с новой знакомой три месяца, разбежались, недовольные друг другом. А Майя ему нравилась, но он убедил себя не устраивать на работе личную жизнь. Но ему так стало жалко Майю, что он погладил её по спине, повернул к себе, промокнул одеялом её слезы и поцеловал. И стал её успокаивать, говорить, как она ему нравится, что он опасался романов на работе, что Майя замечательная, что он не достоин её любви – словом, весь джентльменский набор. Майя слушала, верила и не очень, но потом прошептала:- какой же ты, все-таки, болван, Горский, - и так крепко его поцеловала, что он забыл свой принцип не устраивать романы на работе.
 
     Они стали жить вместе. Майя перебралась к Всеволоду, первое время они каждую свободную минуту кидались в объятия друг другу. Майя оказалась довольно страстной и влюбленной девушкой, без комплексов, Всеволоду очень нравилась эта сторона их совместной жизни.

     На работе они старались не показывать, что у них роман. Они держались официально, ровно, как сотрудники. Но Сергей, этот проницательный Сергей, сразу учуял все. Однажды он подошел к Всеволоду:
- Послушай, Сева, Майя хорошая девушка, честная, преданная, самостоятельная. Но у неё уже было два гражданских мужа, и оба сбежали. Первого я не знал, практически, а второго, Костю, знал очень хорошо, он работал тоже в милиции, мы с ним вместе учились. Вот когда они разбежались, за два года, как ты появился, я с ним разговаривал. И он сказал мне, что все у них было прекрасно поначалу, но со временем она стала доминировать во всем, отметая все предложения мужа. И хозяйка оказалась никакой. И даже в постели стала доминировать, у Кости вообще появился, как это, синдром неуверенности. Словом, пожили и разбежались, он больше с ней даже не встречался. А какая любовь была! Так что ты не поддавайся, держи свою мужскую линию.

     Сергей оказался прав. Они прожили почти два года, все, конечно, узнали, что они живут вместе и были, в принципе, рады за них. Но со временем все пошло, как в браке с Константином. Она действительно оказалась никчемной хозяйкой, питались они, как придется, одежда валялась где угодно, на нечастые замечания Всеволода она реагировала болезненно: ты бы и сам мог это сделать, мы с тобой равны, даже звания одинаковые. А потом на Севины попытки интимного характера Майя часто говорила: - « Севочка, не сегодня, дорогой. Я так устала, ты же знаешь, сколько пришлось повозиться с делом этого убитого провизора». Что тут поделать?! Майя оказалась женщиной, которая не может долго жить с одним мужчиной. У неё происходит привыкание, затем охлаждение и даже, иногда, раздражение. Ей все чаще кажется, что свобода и независимость, которые были ранее – вот это отличная жизнь. Чаще это бывает у мужчин, но, как оказалось, встречается и у женщин. Короче, и Всеволод стал задумываться, зачем ему эти вилы. Когда он жил один, у него был порядок, спокойный устоявшийся быт, а здесь сплошной напряг. Тем более, что любви особой к Майе он не испытывал.

     И однажды, после очередного тоскливого вечера, когда каждый занимался чем-то своим, Всеволод сказал спокойно, как о посторонних людях:
-  Майя, я пришел к выводу, что наш гражданский брак – большая ошибка. Я вижу, что тебе нехорошо, да и мне не очень. Поэтому давай разъедемся.  – Майя удивилась, стала настаивать, что это временная усталость, у них настоящая любовь, давай поживем немного отдельно, бросилась обнимать Севу. Но Всеволод, если принимал решение, никогда его не менял.
- Майя, успокойся и включи логику, у тебя её достаточно. Из нашей жизни ушла радость, осталась одна тягомотина. Ни тебе, ни мне это не нужно. Давай спокойно и цивилизованно. Собери свои вещи, и поезжай домой.

      Майя пошла в ванную, поплакала, успокоилась, вышла и стала собираться.
 А на работе, когда узнали, что они разбежались, отнеслись к этому спокойно и без пересудов. А Сергей позвал Севу в кафе, отметить свободу, и когда они уже несколько повеселели, хлопнул друга по спине:
- Молодец, Севка! Я думал, что ты раньше порвешь все это. Я же наблюдал за вами, как поначалу горели глаза, а потом как вы оба скучнели. Все, Сева, перевернул страницу. Давай за свободу и независимость!

      Через месяц Майя перевелась в другой отдел. Штамп сильно возражал, но Майя была непреклонна. Штамп подписал заявление, потом пришел в комнату оперативников, отозвал Всеволода и прошипел зло: - « Такого кадра из-за тебя потеряли, тоже мне, роковой любовник!» Потом помолчал, хлопнул Севу по плечу и ушел. В дверях обернулся и, улыбнувшись, подмигнул Севе.

     Через пару лет в жизни наших героев произошли изменения. Штампу присвоили звание полковника и назначили заместителем Начальника Управления. Еремин получил звание майора и возглавил Убойный отдел. Всеволод получил звание капитана и как бы занял место Еремина – фактически его заместителя. Однажды в день милиции на квартире у Всеволода собрались несколько ветеранов отдела и, конечно, « любимый руководитель» Штамп. Петрович очень злился, что ему присвоили титул Ким Чен Ира, но злился как-то формально. Похоже, злился, но не очень. Потом Еремин спросил, что это за пианино, кто играет. Всеволод ответил, что он иногда балуется. Ну, его уговорили что-нибудь «сбацать». Он «сбацал».

     Он сыграл два вальса Шопена, «Венские вечера» Штрауса-сына и «Турецкий марш» Моцарта. Он так увлекся игрой, что даже ни разу не обернулся к товарищам. А когда обернулся, увидел, что все сидели с разинутыми ртами и напоминали детей, которые увидели, как Дед Мороз сдвигает бороду в сторону и выпивает с папой на кухне. Наконец кто-то изумленно спросил: - « Ты что, это сам играл?!»
- Нет, у меня магнитофон в пианино спрятан.
- Откуда это, Сева? Я не знаток, но чую, что это серьезное исполнение, - вступил Штамп, – Ты что, учился в консерватории?
- Ну, было дело. Давно это было. Давайте продолжим, друзья.
- Ну, парниша, ты и темная лошадка, - отозвался Еремин. – Может, еще чего скрываешь? Давай, колись!
- Да вот, пол поменял в двадцать лет. Раньше я Севастьяной была.
 
     Все дружно посмеялись. И трапеза покатилась дальше. И, казалось, что все забыли о музыкальных способностях Всеволода. Но когда через год в Управлении готовился большой концерт ко Дню милиции, к Всеволоду подошла красавица Даша, секретарь Начальника и сказала: - « Капитан Горский, мне доложили, что Вы отлично играете на пианино. Я Вас включаю в концерт, потом скажете, что собираетесь исполнить».
- Постой, Даша, кто сказал? Тебя разыграли, я отродясь не играл ни на чем, только на нервах иногда.
- Я не думаю, Всеволод, что полковник Штамп станет меня разыгрывать. Кстати, разговор о концерте шел у генерала, Федор Петрович там присутствовал и предложил твою кандидатуру. Нет дороги назад, дорогой товарищ капитан.

     Всеволод пошел к Штампу, горячо поблагодарил его за рекламу, тот, чувствуя неловкость, держал круговую оборону:
-  И что? Чего такого я сказал? Это что, неправда? Вот мы насладились, так сказать, пусть и другие насладятся. И вообще это здорово, что мент  так играет, а то привыкли, понимаешь, как мент – так чурбан неотесанный.
- Ладно, Петрович, подставил ты меня, я на публике сто лет не играл. И что играть прикажите?
- А вот то, что нам играл тогда, то и сыграй. Красота мелодии!

     Большой зал Управления, вмещавший примерно восемьсот человек, был, что называется, под  завязку. В первом ряду сидело руководство с женами и некоторые с детьми, Штамп с супругой, начальники отделов. Рядом с генералом сидела миловидная девушка, которую Всеволод никогда не видел. Даша, ведущая концерт, произнесла: - « Капитан Всеволод Горский. Фортепиано. Попурри из нескольких произведений Шопена, Штрауса и Моцарта». И капитан Горский заиграл. На него вдруг накатило вдохновение, он вспомнил, как играл в Консерватории, на концертах и в конкурсах. Он забыл о зале, обо всем. Только музыка билась у него в сознании.

     Девушка около Генерала была лучшей подругой Даши. Она попросила пропуск для этой подруги, которую звали Рита. Генерал велел посадить её рядом с ним, пусть, если не Даша, так её подруга посмотрит нормально концерт, из зала. Девушка Рита была культурной и образованной, окончила факультет журналистики МГУ, работала в популярном журнале, была разведена и находилась в поиске. Когда Даша объявила, что какой-то капитан сыграет попурри из Шопена и Моцарта, Рита внутренне повеселела. Посмотрим, что там изобразит этот капитан

     С первых ударов по клавишам Рита подобралась и насторожилась. А потом по мере игры она перестала думать, кто это играет. Она вся была во власти этой гениальной музыки и зачарованно глядела на пальцы музыканта, извлекавшие эти мелодии. Она поняла, что этот безвестный капитан специально выбрал популярные произведения, более подходящие для этой аудитории. И еще она почувствовала мощный потенциал этого исполнителя. Она неотрывно глядела на его строгий сосредоточенный профиль и понимала, что если это действительно капитан, а не переодетый профессиональный пианист, то она все сделает, но познакомится с этим загадочным милиционером. Она очнулась от своих мыслей, когда зал устроил овацию этому капитану. Она спросила генерала, правда ли это настоящий капитан, генерал покосился на неё, удивился и пробурчал, что ряженых тут нет. Рита ответила, что она просто не могла представить такую профессиональную игру простого капитана.

     После концерта Рита набросилась на Дашу, почему та никогда не рассказывала об этом талантливом капитане. Даша ответила, что она сама впервые слышала, как играет этот оперативник.
- Ты представляешь, Рита! Эти мужики каждый день ловят бандитов, бегают с оружием, рискуют жизнью, напиваются иногда. И предположить, что среди них такой тонкий и профессиональный исполнитель, да не на баяне, а на фортепиано – это исключение из правил. А этот Горский, ко всему, мощный опер, столько дел раскрыл, стольких бандитов изловил, и жизнью рисковал. Вот даже был ранен, хорошо, что не очень серьезно.

     А потом был фуршет. Даша и Рита увидели славный коллектив Убойного отдела. Игнорируя иностранное слово фуршет, они сдвинули два стола, притащили стулья и устроились по домашнему в углу зала. Даша велела Рите подождать в стороне, подошла к столу, оперативники стали наперебой приглашать Дашу за стол. Но она подошла к Всеволоду и попросила отойти, есть разговор.
- Слушай, Капитан. Ты произвел неизгладимое впечатление своей игрой на меня, но главное, на мою подругу Риту. Вон там стоит девушка в вишневом платье, видишь? Пойдем, я вас познакомлю.
 
     Надо отметить, что после развода с Майей Всеволод больше не хотел постоянных отношений. И в любовь почти не верил. Он превратился в свободного веселого парня, анекдотчика и рассказчика часто выдуманных веселых историй, флиртующего с девушками, говорящего им комплементы. Девушки в нем души не чаяли, и многие были бы не прочь завязать с ним серьезные отношения. Но Всеволод был для всех и не для кого. Поэтому на призыв Даши среагировал в обычном шутливом тоне:
- А на предмет чего она хочет познакомиться, Дашенька? Если с серьезными намерениями, то я пас. Если просто поболтать, то у меня вон компания целая за столом.
- Всеволод, не выкобенивайся! Рита – чудесная девушка, не надо хамства, тоже мне, Рихтер. После выступления прямо зазвездил весь.
- Ладно, Дашуня. Редко кто устоит перед твоими чарами, так же, как «редкая птица долетит до середины Днепра». Пойдем, красавица. Кстати, а почему ты не хочешь со мной ближе познакомиться, а перепихиваешь подруге?
- Ты не в моем вкусе, опер. Пошли, не заставляй девушку ждать!

     Они познакомились. Рита, довольно опытная журналистка, хотела о многом расспросить Всеволода, но растерялась под его насмешливым взглядом и от явного желания свернуть разговор. Она обиделась и разозлилась.
- Вот что, Всеволод. Я вижу, Вы не расположены продолжать разговор. Я Вами не заинтересовалась, как мужчиной, поверьте. Просто Вы необычный экземпляр для милиции, редко встретишь опера, как вы тут выражаетесь, играющего профессионально на фортепиано. Мне бы хотелось написать о Вас очерк, изменив имена. Думаю, биография Ваша необычна. Если не возражаете, встретимся в кафе «Рим» в любое для Вас удобное время. Впрочем, если возражаете – ваше право. Тогда до свидания.

     Всеволод посмотрел ей в глаза, долго и внимательно. Отметил, что она действительно красива и, вероятно, умна. Она почувствовала, что робеет. Что-то во взгляде его было такое, что она поняла своим журналистским нутром: он пустит к себе ровно настолько, насколько захочет. И когда она решила, что миссия её провалилась, Всеволод сказал: - « Хорошо, Рита, я позвоню Вам, как только выпадет свободное время. Телефон я возьму у Даши. Приятно было познакомиться, это правда». А потом он взял её руку, галантно поцеловал, затем вдруг поправил выпавшую прядь из её прически и совершенно весело подмигнул. Рита застыла от такого резкого перехода.
 
     Подошла Даша, деликатно стоявшая в стороне. - Что это было в конце? -  удивилась она, - я думала, что он против знакомства с тобой, и вдруг в заключение такой почти интимный жест.
- Ничего я не знаю, Даша. Интересный, но сложный человек. Должен позвонить, когда у нас будет беседа, ну вроде интервью. Посмотрим, к чему это приведет.

     Они встретились через несколько дней, Рита по привычке включила диктофон. Всеволод покосился на прибор, отключил его и передал Рите.
- Знаете, Рита, это похоже на допрос. У нас часто проводят допросы под диктофон и даже с применением видеокамеры. У Вас, кстати, спрятанного в сумочке видео нет? Давайте просто поговорим, пообщаемся. Познакомимся поближе. Вы, например, меня сильно заинтересовали. «Утром мажу бутерброд, сразу мысль…»- а как там Рита?
- Может, хватит ерничать, Всеволод? Не хотите беседовать, не надо. Тогда зачем пришли, спрашивается? Я, пожалуй, пойду.
Всеволоду стало стыдно. Рита его действительно заинтересовала, он вправду думал о ней и с нетерпением ждал встречи. И от смущения взял не ту тональность в начале разговора.
- Простите, Рита, меня немного занесло. Не уходите, прошу Вас, я отвечу на все Ваши вопросы. Даже под диктофон.

     Рита молча кивнула, но диктофон больше не доставала. Вообще-то она включила его, чтобы не показать своей неуверенности, стараясь придать этой встрече деловой характер. Всеволод ей понравился чрезвычайно, она постоянно вспоминала о нем, позвонит он или уже забыл. И когда он позвонил, она обрадовалась и сильно заволновалась, боясь неудачи.

     Они заказали что-то, сидели и просто разговаривали. А через полчаса уже общались свободно, как старые знакомые. Рита, сбросив волнение, оказалась веселой и остроумной, даже иногда язвительной. Всеволод охотно рассказывал о своей жизни. Когда речь зашла об Афганистане, Всеволод помрачнел и сказал после долгой паузы, что это тяжелая тема, сейчас он не готов об этом говорить. Чтобы разрядить обстановку, он рассказал об армейской приемной комиссии, Рита весело смеялась. А потом они долго гуляли, Всеволод проводил её до дома. Рита жила в доме для высокопоставленных чиновников, Всеволод ничего не сказал, но впервые у него возник вопрос, кто же её родители и из какого она круга.

      По своим милицейским каналам Всеволод быстро выяснил, что Маргарита Соколова, сотрудница журнала «Всемирное обозрение» приходится дочерью Семену Ильичу Соколову, дипломату, послу в Испании, проживающему в настоящее время вместе с женой в Мадриде. Всеволод решил, что для него это слишком высокие сферы, и решил больше с Ритой не встречаться. А она, между прочим, его сильно заинтересовала.

     А Рита влюбилась. У неё были друзья, некоторые входили в категорию близких, даже был муж, с которым она прожила около года, но то, что она испытывала к Всеволоду, оказалось настолько сильным, что она испугалась. Она действительно начала писать очерк о жизни и сложной судьбе милиционера, многое осталось закрытым, и она под предлогом этого очерка позвонила Всеволоду. Они снова встретились в том же кафе, долго и очень свободно разговаривали о чем угодно. Рита от волнения выпила два или три бокала вина, хотя обычно совсем не пила, осмелела и вдруг, прервав разговор, попросила Всеволода сыграть ей что-нибудь серьезное.
- Где сыграть, здесь, в кафе? Здесь пианино не очень, да и неудобно.
- Нет, Всеволод, у Вас дома, мне говорили, что у Вас отличный инструмент. И, может быть, перейдем «на ты». И позвольте называть Вас Сева, а то Всеволод длинно и официально.
Она вдруг поняла, что ведет себя странно, проявляя инициативу, смутилась и махнула рукой:- «Не слушайте меня, Всеволод, я что-то болтаю не то, вероятно, от выпитого. Пожалуй, мне пора».
- Ничего страшного я не заметил. И мне нравится идея с переходом «на ты», и Сева мне тоже по душе. Пошли, я тебе, Рита, сыграю свои любимые вещи.

     Он играл вдохновенно. Что-то из «Времен года» Чайковского и из «Щелкунчика», пару этюдов Листа, любимый вальс Брамса и закончил свой импровизированный концерт «Одой радости» Бетховена.
Рита сидела на диване, не замечая слез на лице. Она поняла, что не сможет без этого человека. И она подошла и крепко его поцеловала. А потом испугалась, лихорадочно засобиралась домой, стараясь не смотреть на Всеволода. А он постоял в раздумье, потом взял её сумку, положил обратно на диван и предложил выпить чаю. Они пили чай, успокоились, Рита осмотрелась и обратила внимание на два этюда на стене, небольшие, но очень интересные, и на довольно большую картину в раме. На картине был дикий скальный прокаленный солнцем пейзаж, на большом камне сидел старик в афганской одежде, у ног старика лежал автомат Калашникова. Во взгляде старика, во всем выражении бородатого лица была гробовая тоска. И до Риты дошло, что это, скорей всего, картина Всеволода из его Афганских воспоминаний. 
- Ты что, еще и рисуешь?! Это твоя картина?
-  Так я же рассказывал, что одно время жил с художницей. Там был Антон, её друг, тоже художник, год у него учился живописи. Талантливый, между прочим, парень, сейчас известный мастер.
- Но ты, похоже, тоже весьма. Редкий по выразительности портрет. И этюды вполне достойные.
- Да нет, эти не очень. Просто дороги, как память, первые мои работы.
- А что, есть другие. Покажи, так хочется посмотреть!

      Всеволод, поколебавшись, встал и открыл двери в маленькую комнату – кладовую, Рита заглянула и удивленно застыла. Вдоль стен на полу стояли разнокалиберные картины в рамках, без рамок, а на большой полке вдоль левой стены листы акварелей.
- Господи, сколько их здесь?! – изумилась Рита.
- Вместе с листами штук восемьдесят.
- Сева, дай посмотреть, ну прошу тебя!
- Да смотри, какая проблема?

      Рита осторожно вытаскивала картины одну за другой, ставила на мольберт, который тоже извлекла из кладовой, подолгу их рассматривала. Она так увлеклась, что совсем забыла о Всеволоде. А он рассматривал Риту, и она ему все больше начинала нравиться. Наконец Рита обернулась, хотела что-то сказать, но столкнулась с пристальным взглядом Всеволода, засмущалась и засобиралась домой.
- Знаешь, Сева, тут есть очень талантливые и своеобразные вещи, но надо целый день, чтобы со всем этим ознакомиться. Если не возражаешь, я приду на днях, хочется все досмотреть до конца. И еще. У меня есть знакомые галеристы, можно устроить выставку. Нельзя хранить все это в чулане.
- Конечно, приходи. А насчет выставки уволь, категорически против. Меня и так уже в Управлении «опер - пианистом» называют. Не хватает, чтобы «опер - пианист-художником» стали звать.
- Так они из зависти, Сева! Что тут стыдного, если человек хорошо играет, да еще и рисует. И ко всему отличный оперативник. Просто ты разносторонний человек, гармоничная личность. Ваше Управление может гордиться тобой.
- Я предпочитаю, чтобы ты гордилась мной, а не наше Управление. – вырвалось у Всеволода. Возникла неловкая пауза. Рита поблагодарила за отличный вечер, быстро собралась домой. От предложения Всеволода проводить она твердо отказалась, вызвала такси и ушла. Всеволод долго ругал себя за последнюю фразу: и чего это на него нашло, прозвучало, как признание в особых чувствах.

     А Рита долго не могла уснуть. Похоже, Севе она тоже не безразлична. Этот оперативник, милиционер, с которым она бы никогда не подумала знакомиться, вдруг заполнил весь её мир.
 
     А потом она снова пришла, и снова рассматривала картины и акварели, и они долго разговаривали, все больше сближаясь. А потом она увидела свежий портрет, который Сева быстро повернул к стене.
- Сева, чей это портрет? Дай посмотреть.
- Он не закончен. Вот когда будет готов, я тебе покажу.
Потом Сева ушел на кухню варить кофе, Рита подскочила к портрету, повернула картину и увидела свое лицо. Портрет был написан с такой любовью, ей показалось, что это не она, а какой-то идеал. Когда в комнату вернулся Всеволод, Рита обернулась, бросилась ему на шею и стала беспорядочно целовать его растерянное лицо. И все закончилось тем, что она осталась у Всеволода до утра. А через несколько дней вообще переселилась к нему, они стали жить в гражданском браке, не афишируя этот факт. Никто пока не знал, что они живут вместе. Рита оказалась неплохой хозяйкой, не очень любила всякие тусовки, клубы, бутики и никогда не была в салонах красоты. Она модно и красиво одевалась, но без перебора. Знакомый парикмахер, знавший её несколько лет, делал ей интересные прически, очень идущие её оживленному лицу. Она пыталась подобрать модный гардероб Севе, но он заявил, что в его оперативной работе чем проще, тем лучше. И еще она пыталась переселиться с Севой к себе, но здесь Сева был категорически против.

     Они здорово подошли друг к другу. Вечером Рита быстро готовила ужин, однажды Сева спросил, кто её научил всем этим кухонным премудростям. Оказалось, у них много лет жила няня, которая внушала Рите с детства: « Если варить не научишься, ни один мужик тебя и месяц не выдержит, магазинское кушать или по ресторанам, прости Господи!»  Няня была Рите самым близким человеком в семье, родители почти всегда за границей, а няня рядом, добрая и теплая. Умерла няня два года назад. Если бы была жива, Рита обязательно показала бы ей Всеволода, она в людях разбиралась мигом.
- А если бы эта няня твоя меня забраковала, ты бы от меня отказалась?
- Она бы не забраковала.

     Через месяц Рита обеспокоенно сообщила, что из Испании приезжают родители, в отпуск. Через два дня. Поживут пару дней в Москве, а потом куда-то на южный полушарий, к теплу Она перебралась к себе, чтобы создать в доме жилую атмосферу, хотела купить Севе модный костюм, сделать прическу у известного стилиста, но Всеволод наотрез отказался от всякой показухи.
 
     Во время обычных расспросов, что и как, есть ли новости  на работе и в личной жизни, Рита, волнуясь, сообщила о своем новом друге, пианисте, хочет пригласить и познакомить. Отец обрадовался, давно пора Ритке замуж, и внуков тоже хочется. Мама насторожилась, в голосе дочери она уловила некоторую фальшь. Решили завтра устроить прием.
 
     В назначенное время раздался звонок. Женщины хлопотали на кухне, звонка не услышали, поднялся папа – посол, открыл дверь и застыл в недоумении. На пороге стоял молодой, стройный капитан милиции в парадной форме, с орденскими планками на груди, спокойно и немного насмешливо глядящий на папу.
- Разрешите представиться, капитан Всеволод Горский. Друг Вашей дочери Маргариты.
- Семен Ильич. Очень приятно, проходите.

     В комнату вбежала Рита, а следом с подносом её мама. Рита задохнулась от неожиданности, увидев Всеволода в форме, а мама чуть не уронила поднос. Всеволод вскочил, как перед начальством при очередном разносе, и громко четко произнес: - « Всеволод Горский, капитан, друг Вашей дочери!» Отец незаметно ухмыльнулся, мама пристально посмотрела в глаза этого друга своей дочери, пригласила всех к столу. Началась чинная трапеза и такой же чинный разговор. У Риты горели щеки, она не знала, как будет выкручиваться перед родителями. Она на всякий случай сказала, что Сева пианист, а он явился во всем милицейском наряде. Наконец мама, смущаясь, спросила: - « Скажите, Всеволод, а какие у вас с Ритой отношения? Нам важно знать. Она, конечно, девушка взрослая, но мы родители, волнуемся».
- Не волнуйтесь, Эмилия Григорьевна! У нас с Ритой чисто платонические отношения. У нас, знаете ли, дружба.

     Папа снова ухмыльнулся. Он, старый МИДовец, уже расспросил консьержа, как тут поживала их дочка, и тот доложил, что Рита практически тут не живет последнее время, появлялась пару раз с каким-то крепким парнем, вещи забрала и с ним уехала. А здесь появилась за пару дней до Вашего приезда. Так что его позабавило уверенное и искреннее заявление Всеволода, что у них «знаете ли, дружба». - Хороший парень, -  подумал папа, - у Ритки отличный вкус.
- Ну, хорошо, а свадьбу вы планируете?
- Я хоть завтра, но Рита еще не готова, просила подождать некоторое время, пока её чувства, если они есть, окрепнут, так сказать. Она права, и я её не тороплю. Свадьба – серьезное дело, на всю жизнь.

     Рита глядела на Всеволода во все глаза. Она впервые видела, как он убедительно и нахально врет, ей временами хотелось засмеяться, но Сева останавливал её взглядом. Зато мама просто размякла, она увидела надежного, порядочного и искреннего человека, который может составить счастье дочери. Только почему Рита сказала, что он пианист? Конечно, милиционер – не предел мечтаний, но ничего позорного в этом нет. Неужели она стесняется его профессии?
- Скажите, Всеволод, а почему Рита сказала, что вы пианист?
- Рита так сказала? – Всеволод внимательно посмотрел на Риту. Рита покраснела и сжалась. Давно она не чувствовала себя так мерзко. – Ну, это наша маленькая тайна. Я действительно учился музыке, денег не хватает, вот я играю в ресторане вечерами в оркестре. Рита считает, что мне следует уволиться из милиции и заняться музыкой, но поздно, возраст не тот. Вот и она считает меня пианистом.
- Всеволод, прошу Вас, сыграйте нам что-нибудь! У нас отличный салонный рояль, немецкий.
- Да я уже заметил, Эмилия Григорьевна. Хорошо, сыграю.
- Всеволод сел за рояль, попробовал несколько аккордов, убедился в отменном качестве инструмента и начал. Это было несколько известных мелодий из всяких блатных и приблатненных песен, наподобие «Мурки».

      Папа Семен Ильич сразу почувствовал отличную технику этого парня, а мама скривилась от этого репертуара. Рита не выдержала и крикнула:
- Сева, перестань изображать ресторанного лабуха, сыграй что-нибудь серьезное!
 Сева подумал и сыграл два произведения Рахманинова, да так, что его, пожалуй, похвалил бы консерваторский учитель. Потом родители долго молчали, мама расчувствовалась до слез:
- Чего же Вы, Сева, скрываете свой талант?! Рита нисколько не погрешила перед истиной – Вы действительно пианист. Вы меня совершенно покорили своей игрой.
Родители сказали, что из отпуска они сразу отбудут в Мадрид, поэтому скоро не увидятся, может, через полгода. Они были очень довольны выбором дочери. Папа уловил момент, когда они со Всеволодом оказались наедине, тихо сказал: - « Я знаю о ваших «платонических» отношениях, вы взрослые люди. Но Рита у нас одна. Как ни странно, в своем гламурном окружении сохранила порядочность и даже наивность. Ты, Сева, не обмани её ожиданий, она тебя любит, пожалуй, больше, чем нас». Мама обняла Всеволода как сына. Он ей понравился сверх меры. Рите она шепнула, что одобряет её выбор.

     Родители уехали, Рита вернулась домой. Дома Всеволод спросил: - « А чего это ты, Рита, меня, капитана, орденоносца, представила пианистом?»
Рита бросилась извиняться, уверять, что нисколько не стесняется его милицейской работы, но опасалась реакции матери, она все видит рядом с дочерью кого-то из искусства, литературы или науки.
Всеволод обнял Риту: - « Успокойся, я давно все понял. И мундир специально напялил. Но я же, в конце концов, успокоил маман, она признала во мне человека искусства. Они хорошие люди, Рита. Особенно отец».

     Несмотря на разницу в восемь лет, они очень подошли друг другу. Всеволод все больше и больше влюблялся в Риту, у них только раз возникла ссора, когда речь зашла о ребенке. Риту сказала, что сейчас рано, надо подождать года два, сейчас у неё начался карьерный рост, ну, а потом, конечно. Всеволоду казалось, что без свадьбы и без ребенка все как-то зыбко, ненадежно, и все может развалиться в любое время. Он откровенно боялся потерять Риту, такого сильного чувства он, пожалуй, еще не испытывал.

     Пролетело четыре месяца, вот-вот должны были прилететь родители и все вместе решить, когда свадьба, венчание и все такое. Но буквально за неделю до их приезда Всеволода ранили. По иронии судьбы, в то же место, что в Афгане, только на пару сантиметров выше. И рана оказалась менее серьезной. Там, в Афганистане, были пули со смещенным центром тяжести, и пуля серьезно повредила мышцу и сосуды, а здесь выстрелили из пистолета, пуля прошла через мышцу, не задев кость. Ранение было из разряда легких.

     Его, этого ранения, вообще не должно было быть. Он подвез молодого оперативника Гену к свидетелю, уточнить что-то, дело буквально десятиминутное. Всеволод сидел в машине, включил музыку, полудремал. Вдруг он увидел, как из подъезда выскочил парень, за ним этот оперативник, они сцепились, парень повалил оперативника Гену. Всеволод выскочил, схватил этого парня за шею, оторвал от оперативника, а тот изловчился и выстрелил в Севу. Но тут уже Гена успел так заехать в челюсть своим пудовым кулачищем этому амбалу, что тот оказался в глубоком нокауте.

     Парень этот оказался членом банды, свидетель был как раз по их делу. Этого бандита послали разобраться со свидетелем, и если бы Гена приехал минут на десять позже – не было бы у него свидетеля. Бандита увезли в отдел, а Всеволода в госпиталь.

     Через два часа прибежала в палату Рита, бледная и с глазами, полными слез. Всеволод её успокоил:
- Да ерунда, это случайно совершенно. И рана пустяковая, через пару дней я дома. Не расстраивайся, Ритуля, это как кирпич на голову, или сосулька с крыши. Абсолютно случайно, уверяю.
- Знаешь, Сева, я так не могу! Я каждый день переживаю, пока ты на работе. Тебе надо менять работу. Вот придешь домой, давай серьезно обсудим.

     Всеволода оставили в госпитале на неделю. А назавтра после этого выстрела прибыли Ритины родители, приехали в госпиталь. Отец Риты пытался успокоить дочь, что есть масса опасных профессий, даже простой курьер может попасть в аварию. Но Рита была непреклонна. Она сказала родителям, что пока Всеволод не сменит род занятий – никакой свадьбы, и, тем более, венчания. Отец сказал жене: - « Я думаю, что она больше любит себя. Не будет у них длинной совместной жизни, а жаль. Парень очень хороший».

     Они прожили два года, хорошо и дружно. Но когда Всеволод заводил разговор о свадьбе или о ребенке, Рита мрачнела и повторяла: - « Сева, я не могу сидеть на угольях. Мне нужна стабильность, уверенность в завтрашнем дне. А с твоей работой я каждый день трясусь».
Со временем Сева не стал поднимать эту тему.

     А потом убили Гошу Сливкина, веселого и храброго оперативника, балагура, отлично игравшего на гитаре и заводилу на всех праздниках. Совсем недавно Всеволод приглашал к себе своих сослуживцев на день рождения, там Гоша блистал остроумием, играл на гитаре, потом они исполняли вместе с именинником дуэт гитары и фортепиано, импровизировали, было весело и легко. Потом Рита особо отметила, какой Гоша отличный парень. И вот его убили.

     За несколько дней до этого недалеко от Киевского вокзала был обнаружен труп мужчины примерно сорока лет, по одежде и обветренному лицу можно было предположить в нем сельского жителя. Расследование поручили старшему лейтенанту Сливкину. Мужчину убили ударом по затылку тяжелым предметом, при нем ни документов, ни денег не оказалось. Рядом с убитым, метров в трех, обнаружили пустой рюкзак. По всему было видно, что из-за содержимого рюкзака его и убили.

     Через два дня по Московскому каналу в новостях сообщили, что пропал фермер из села Тухлое, ранее колхоз « Зори Ильича». Он уехал в Москву, снять наличность со своего счета в банке для хозяйственных нужд, и пропал. Просили сообщить в редакцию канала всех, кто имеет какую-то информацию о пропавшем фермере. И была еще показана фотография. Сливкин сразу узнал убитого. Не сказав никому об этой новости, Гоша уехал на своей машине в это село, разобраться на месте. Там он встретился с участковым, расспросил его о врагах и обиженных на этого фермера. Участковый рассказал, что фермер замечательный человек, организовал большое и прибыльное хозяйство, у него, почитай, пол села работает, зарплату никогда не задерживает, всем помогает, отличный мужик. У него и жена, и старший сын тоже на ферме работают, и сам сутками вкалывает.

     Насчет обиженных или врагов участковый сказал неуверенно, что, может быть, братья Акулины, известные алкаши. Сколько с ними не возились, они все равно пили, прогуливали и подворовывали. Недавно фермер их все же прогнал.
- Скажи, лейтенант, а кто в селе мог знать, что фермер поехал в Москву за деньгами? – спросил Гоша участкового.
- Так все село. Никита Исаич, фермер - то, всем сказал, что собирается трактор прикупить с рук в соседнем селе, да зарплату привезет.
- А братья эти, Акулины, они как?
- Да пьют, наверное, что-то их не видно.

     Сливкин пошел в сельмаг, там выяснил, что старший Акулин вчера закупил шесть бутылок лучшей водки и закуски всякой. Продавщица ругалась:- « И где только деньги берут, эти сволочи. Отец у них был работящий, а эти только пьют с утра до вечера!»
     В доме этих братьев Сливкин обнаружил большой бардак на столе, лежавшего на кровати без сознания одного из братьев, другого не было. Сливкин вылил на голову лежавшего ковш холодной воды, тот очнулся, сел, бессмысленно тараща глаза. Гоша стал его допрашивать, где они были вечером два дня назад, где взяли деньги на выпивку и такую закуску, где старший брат. Тут появился старший Акулин, тоже сильно пьяный, но не потерявший способность слегка соображать. Он сразу понял, что с братом пытается разговаривать милиционер, что дело пахнет керосином, схватил отцово ружье и всадил Гоше Сливкину заряд дроби прямо в область сердца.

      Если бы Гоша не обернулся на шум, может, дело закончилось бы ранением, но Гоша обернулся, и заряд убил его на месте. Главной ошибкой Сливкина было то, что он не сообщил руководству о своей поездке и не взял с собой напарника.
 
      После похорон Гоши Сливкина Рита совсем поскучнела, из их жизни ушло веселье, она все время ходила молчаливая и задумчивая. Было видно, что её что-то гнетет. На вопросы Всеволода она делала удивленное лицо и уверяла, что все в порядке, это его фантазии.
 
     Через месяц после этой нелепой гибели Гоши Всеволод пришел домой, Риты не было, он решил приготовить ужин и вдруг заметил на столе письмо. Рита писала: « Сева, дорогой мой! Возможно, я совершаю огромную ошибку, но я не могу больше со страхом ждать тебя каждый вечер и думать, что с тобой опять что-то случилось. Может быть, я дурная и взбалмошная женщина, но я не подхожу на роль жены оперативного работника Убойного отдела, у меня сдают нервы от страха за тебя. И эти бесконечные ночные вызовы меня просто убивают. Мне предложили работу в Лондоне, я улетаю сегодня в два часа дня. Прости меня, Сева, мне очень трудно было решиться на этот шаг. Надеюсь, что мы останемся друзьями».
 
      Всеволод долго сидел за столом, до него с трудом доходил смысл слов этого письма. Потом он увидел, что в шкафу нет Ритиных вещей. Только тапочки её с розовыми цветочками остались возле двери, да халат, забытый в ванной. Он позвонил Даше. Даша с обидой на подругу сообщила, что сама узнала обо всем только сегодня утром, когда Рита была уже в аэропорту. Да, она расписалась со своим старинным, еще с детства другом, дипломатом Игорем. Их родители дружат всю жизнь, и Рита с этим Игорем вместе играли еще детьми. Рита будет в Лондонском посольстве пресс-атташе, а Игорь то ли первым, то ли вторым секретарем. Это все папа Игоря устроил.
- Погоди, Даша, как это они расписались? Поженились, что ли?!
- Да не знаю я толком, Ритка молчала, как партизан. Может быть, это фиктивный брак, чтобы легче было устроиться в посольстве, а может и по- настоящему. Рита мне ничего не рассказывала. Раз так, то ты, Сева, не расстраивайся, совсем я Ритку не понимаю.
 
     Это был удар, пожалуй, самый сильный после смерти родителей. Крепкий и битый жизнью, с волевым характером Всеволод чуть не сломался. Больше всего его убивало, как Рита тайно обстряпала все дела с женитьбой, с Лондоном, продолжая изображать верную жену. Правда, последний месяц в их отношениях было больше формализма, чем горячего чувства, но всего этого Всеволод не заметил, к сожалению.
 
      Всеволод запил. После работы оставался в отделе, пил один, потом засыпал на диване как был, в одежде. Уборщица, приходящая рано утром, будила Всеволода, он небрежно умывался, выпивал пиво, наскоро проглатывал кусок вчерашней пиццы. Ребята из отдела понимали ситуацию, Еремин не брал его «на люди», оставлял в отделе разбираться с документацией. Потом в отдел вдруг явился Штамп, вечером, когда все уже разошлись. За столом сидел Всеволод, стояла бутылка, колбаса нарезанная, соленые огурцы. Штамп выпил за компанию, потом жестко посмотрел на Всеволода и произнес, стараясь сохранить мягкие нотки в голосе: - « Пора завязывать, Сева. Даю тебе отпуск пару недель, езжай на природу, порыбачь, отдохни, подумай, наконец, стоит ли жизнь окончательно губить. Хватит уже, а то ведешь себя, как институтка. Перед молодыми стыдно. Все, завтра ты в отпуске, на работу не приходи».
- Какая природа, Петрович? Куда это рыбачить, я ни разу не рыбачил.
- Ты с Сашкой Каминским связь держишь? Ну, с нашим афганским. Он на Волге, если не ошибаюсь? Вот и дуй к нему на пару недель.

     Всеволод действительно поехал к другу, у которого уже была жена и двое ребятишек. Ну, радость встречи, застолье, потом Сева рассказал о своем неудачном браке. Назавтра друзья снова набрались. Жена наутро сказала Александру: - « Вы что, весь его отпуск будете пьянствовать?! Кончай, Саша, перед  детьми стыдно. Ты ведь обычно почти не пьешь. Поезжайте на Волгу, порыбачьте, пусть успокоится». И       Всеволод действительно успокоился. Боль и обида ушли вглубь, он постарался вычеркнуть этот период из жизни. Потом он вернулся на работу, снова деловой и трезвый. Но к женщинам его отношение изменилось. Он редко шутил с ними, почти не делал комплиментов, иногда, правда, у него случались короткие романы, но они быстро заканчивались без всякого продолжения и сожаления.

      К концу этого года вдруг стало известно, что Еремин переходит в другое Управление с повышением и звания, и должности. Всеволоду присвоили звание майора и назначили начальником Убойного отдела. Он отлично справлялся со своими обязанностями, Штамп не раз хвалил себя за то, что переманил Всеволода в милицию.

      Через три года, когда закончился контракт Риты, она не стала продлевать этот контракт и приехала в Москву. Однажды Всеволоду позвонила Даша и попросила зайти к ней.
- Сева, у меня к тебе дело. Вернулась Рита, они с Игорем давно жили формально, без близких отношений. А сейчас она развелась и приехала в Москву, будет работать здесь. Она тебя не забыла, а наоборот всё это время продолжала любить. Она очень хочет встретиться с тобой, но боится. Она может позвонить тебе?
- Пусть звонит, мы же, в некотором роде, были знакомы.

      Рита позвонила, они встретились в кафе. Рита выглядела великолепно, жизнь в Лондоне отложила свой отпечаток. Она сильно волновалась, на лице и шее были красные пятна, она старалась не глядеть Всеволоду прямо в глаза. Всеволод сказал: - « Рита, давай без признаний, сожалений и заламывания рук. Я с трудом пережил твой внезапный уход, это был серьезный удар по психике. Но время лечит, как известно. Я понял, что ты не могла больше переживать каждый день за меня. Одно меня поразило – что ты ушла по- тихому, не попробовав обсудить со мной все эти проблемы. И еще этот брак с другом-дипломатом, это вообще удар в спину и ниже пояса. Но сейчас ты можешь не волноваться, я лично на тебя обиды не держу, все перегорело, даже пепел разлетелся».
- Сева, но я продолжала любить тебя, и чем дольше, тем сильнее. Я столько раз ругала себя за этот дурацкий поступок! Сева, я поняла, что не могу без тебя! Давай попробуем как-то начать снова, ведь мы любим друг друга.

     Она не замечала слез по щекам, нос покраснел, она стала некрасивой, но совершенно не заботилась о том, как выглядит. Севе стало её жалко до невозможности. Но он с некоторым удивлением ощутил спокойствие в душе. Сколько раз он мечтал о подобной сцене, и вот она состоялась, а он спокоен, и нет у него желания начинать с ней что-либо.

      Он протянул ей платок, погладил по руке, и когда она успокоилась немного и стала дышать ровнее, сказал негромко и грустно: - « Мне очень жаль, Рита, но любовь моя к тебе и вправду прошла, перегорела. Мне самому жаль, но так уж получилось. Хорошо, что мы с тобой встретились, поговорили. Но у нас с тобой никакой дальнейшей истории не будет. А ты шикарная, умная и красивая женщина, у тебя еще будет любовь, я думаю. Давай выпьем за то, чтобы у нас все было хорошо, но не вместе». Рита выпила залпом, молча поднялась и ушла, не прощаясь. А Всеволод еще долго сидел, ему было грустно и муторно на душе. Больше они не встречались. Время от времени Даша пыталась начать разговор о Рите, но Всеволод пресекал это в самом начале…

     Однажды Штамп вызвал Всеволода к себе в кабинет. Он как-то смущенно пригласил Всеволода присесть, стал объяснять, что задание не связано с основной его работой, и что он может отказаться, но это связано с ухаживанием за приятной дамой.
- Ты чего это, Петрович, извини, загадками заговорил? Я, если ты не забыл, начальник Убойного отдела. Что за дела? Ты говоришь, что это не связано с работой. Я вообще, как Рита сбежала, за женщинами не ухаживаю.
- Ладно, помолчи. Я тебя введу в курс. На днях ко мне заходил один мой хороший знакомый, Тимур Липатов, у него автомастерская отличная, я у него несколько раз лечил свою старушку. Он рассказал мне интересную историю. Был у него лучший друг студенческий, они с женой организовали фирму по изготовлению мебели и дизайну квартир, «Людовик» называется. Сейчас процветающая фирма, масса заказов. Друга этого звали Анатолий Лавров.
- А почему звали? Он что, погиб или умер?
- Погиб, несчастный случай, сорвался на машине с высоты метров тридцать, в Карелии. Но ты не лезь, не перебивай. Так вот. Есть в Москве другая фирма, тоже мебельная, большая. Там у них все на потоке, а этот «Людовик» производит штучный товар. Поэтому конкурент на рынке для богатых этой большой фирме, «Комфорт» называется. Этот «Комфорт» замыслил объединиться с фирмой Лаврова, хотят этот рынок тоже прибрать. Вроде бы зам генерального директора разговаривал с Лавровым, тот почти согласился, но погиб в Карелии, сорвался на скалы, не справился с управлением. Потом с супругой этого Лаврова снова дважды разговаривал этот зам из «Комфорта», она категорически ему отказала. Тогда этот друг семьи Тимур решил защитить фирму, и хотел, чтобы Вероника Лаврова, вдова, оформила его директором, а то эти конкуренты их раздавят.
- Так он что, хочет сам эту фирму прибрать? Молодец, настоящий друг семьи.
- Ну, зачем ты встреваешь каждый раз? Послушай, не дергайся! Эта Вероника не согласилась сделать его директором, у неё там крепкая проверенная команда. А у Тимура, между прочим, своя мощная фирма, две крупные автомастерские, несколько заправок с кафе и магазинами запчастей. И оборот раз в пять выше, чем у «Людовика». Так что личный интерес я не усматриваю.

      Этот Тимур все мне рассказал и сообщил дополнительно, что Вероника Лаврова уезжает на днях на курорт, а «Комфорт» посылает туда известного брачного афериста Ленчика из Одессы, который промышляет сейчас в Москве, чтобы он охмурил несчастную вдову, он это умеет. А потом уговорит её на брак, и, как законный муж, подтолкнет её на сделку. Вот Тимур и попросил меня подобрать кого-нибудь подходящего по возрасту и интеллекту, чтобы помешать аферисту завладеть душой и, возможно, телом этой вдовушки. Вот я подумал о тебе, Сева.
- Ну, Петрович, это настоящая мыльная опера! А чего же вы этого Ленчика просто не арестуете за брачные аферы?
- Нам известны шесть эпизодов, но жертвы не хотят писать заявления. Кто-то не хочет огласки, кто-то влюбляется и ждет, что возлюбленный вернется. Знаешь, этот жук умеет по-настоящему влезть в женскую душу, изучил, сволочь, психологию возрастных одиноких женщин, которые сохнут без внимания и любви, а годы убегают со страшной скоростью.
- Хорошо. Но почему я? Я пять лет с женщинами не очень, и нет у меня желания приударить за какой-то вдовой. Ты хочешь меня превратить в брачного афериста? Спасибо, Петрович.
- Да не надо тебе приударять, оставайся самим собой. Эта Вероника, по рассказам Липатова, женщина умная, интеллигентная, художник, просто заинтересуй её, чтобы она этого Ленчика отставила. Видишь ли, я подумал, что ты и по возрасту, и внешне подходишь. Тем более, что ты, говорят, прилично рисуешь, и на пианино вот тоже. Ну, а если не получится, отдохнешь за бесплатно, чем плохо. Вот три года в отпуске нормальном не был. Тимур все оплачивает. Поезжай, мы устроим тебя за одним столом с этой Вероникой.
- Ну, Петрович, спасибо. Точно ты меня в брачные аферисты определил.
- Ну, что ты, в самом деле! Просто познакомься, думаю, что тебе удастся отодвинуть этого Ленчика, тем более, что у этих брачных аферистов приемы отработаны, умная женщина разберется.
- Интересно, а как ты узнал про мои художества?
- Давно уже, Дашка проговорилась, что Рита видела твои картины, есть среди них очень приличные. Но велела не распространяться, ты запретил.
- А если эта вдова серьезно заинтересуется мной? Чем я тогда от Ленчика отличаюсь?
- Ты не мальчик, держи дистанцию.
- Ладно, поеду. Хотя бы отдохну, море, солнце, тепло. Только мне не нравится эта история, что-то здесь не так. Уж больно этот Тимур суетится. Я нутром чую здесь его личный интерес. И Лавров свалился на скалы сразу после разговоров с «Комфортом», не верю в совпадения. Ты, Петрович, пока я буду оберегать душу и тело этой Вероники от Ленчиковых посягательств, покопайся, может быть, что-то накопаешь.  Я поручу моим Акулову и Смирнову, способные ребята. Пусть по- тихому понюхают, под твоим мудрым руководством. Хорошо?
- Подозрительный ты стал, Сева. Там, в Карелии, серьезные ребята разбирались, криминала не обнаружили, типичный несчастный случай. Но мы покопаем.

Всеволод проинструктировал своих, собрался и вылетел к Черному морю, в этот старый известный санаторий…

               
                Продолжение истории.


     Всеволод, злой, что его сорвали в Москву, и не дали догулять еще целую неделю, утром отправился в Управление, к Штампу, будь он неладен! Он серьезно увлекся Вероникой, и надеялся за последнюю неделю укрепить с ней отношения, но выдернули, гады. Он с порога стал возмущаться, почему его, ценного работника, вернули раньше времени. Что за пожар?!
- О, ты, похоже, приударил за вдовой?! Одобряю. Оживать стал.
- Да не приударял я, хотя Вероника действительно произвела на меня, что и говорить. Умная женщина, красивая, искренняя – давно не встречал таких. Ладно, не все потеряно, у меня есть её телефон. Так что же случилось, ты бы меня просто так не вырвал?
- Садись и слушай. Похоже, дело действительно может оказаться серьезным. Не подвела твоя интуиция. Твои ребята раскопали, что этот Тимур и Лавров действительно учились вместе и были друзьями. А потом оперативники через другого бывшего студента, жившего с Лавровым в одной комнате, Иванченко, узнали, что Тимурова  девушка познакомила Лаврова с этой Вероникой на танцах, и они влюбились друг в друга, а потом и поженились. А этот Тимур тоже положил глаз на Веронику, рассорился со своей девушкой, и дороги этих студенческих друзей разошлись. Когда и как они встретились снова, пока не известно.

- Ну вот, Петрович, я же говорил, что у Тимура личный интерес.
- Похоже. Ну, потом решили проверить, действительно ли «Комфорт» хочет поглотить этого «Людовика». Я пошел к Генеральному и прямо спросил, почему они хотят слиться с «Людовиком», есть, мол, такая информация. Гендиректор выкатил глаза:- « Зачем нам это, они нам не конкуренты. «Людовик» делает эксклюзив, малыми партиями, имеет прибыль исключительно за счет очень состоятельных заказчиков, а у нас большое производство, на потоке, мы поставляем продукцию в магазины».
- А как он объяснил переговоры своего зама с Лавровыми?
- Да он просто рассмеялся на этот вопрос. Назвал все это фантазиями и удивился, кому это надо. А дальше твой этот Акулов, хороший оперативник из него получится, я думаю, предположил, что этот Тимур просто устранил соперника и потом разработал план, как стать необходимым Веронике. И Акулов предложил разобраться с несчастным случаем в Карелии. Первое, что он сделал, пошел в главную мастерскую к Тимуру, под видом налогового инспектора, потребовал финансовые документы, и раскопал некоторые несоответствия в произведенных ремонтах и оплате за них. В смысле – ремонт был, а оплата за ремонт или отсутствовала, или была сильно занижена. И это касалось важных людей из правительства Москвы, милицейских чинов, других полезных людей. Управляющий этой мастерской рассказал, что это сам владелец Липатов делает иногда ремонт друзьям, поэтому за работу денег не берет. И тут Акулов твой натолкнулся на запись, что машина такой-то марки проходила профилактику, дата была за три дня до поездки Лаврова в Карелию, ни номера, ни фамилии, только марка совпадала. Управляющий вспомнил, что это была машина лучшего друга хозяина господина Лаврова.

- Похоже, Петрович, дело начинает пахнуть керосином. Надо ехать в Карелию, может, там был не совсем несчастный случай.
- Вот поэтому я тебя и выдернул, как ты выражаешься. Займись этим Тимуром плотно, и Карелией, и вообще его бизнесом. Акулов подозревает, что там не все чисто. Да, может быть, стоит поговорить с Лавровой, что-то она знает?
- Нет, я сейчас с ней говорить не буду! Придется раскрыться, она подумает, что я действовал по заданию.
- А разве это не так?
- Ну, вначале так, а потом нет. Я не хотел бы рвать с ней отношения.
- Хорошо, действуй, как знаешь. Иди к своим, и двигайтесь дальше. Старайся не спугнуть этого Тимура.

     В отделе встретили Всеволода, как будто его не было год. До обеда он знакомился, как идут расследования текущих дел, что нового, убедился, что все более-менее нормально, потом уединился с Акуловым и Смирновым. Всеволод поручил им заняться бизнесом Липатова, а сам решил лететь в Карелию.
 
     Через два дня, разделавшись с текучкой, Всеволод подготовился к командировке в Карелию. Перед вылетом он позвонил Виктории. Та увидела на экране телефона имя Всеволод, у неё рухнуло, а потом сильно забилось сердце и ослабели ноги, как у школьницы. Она села на садовую скамейку, и справившись с дыханием, спросила: - « Вы ли это, Всеволод? А я думала, что Вы меня уже забыли. Ну, как Ваши участковые дела, ничего еще не сожгли или, может, кто-то наркотиков наглотался в Ваше отсутствие? Так срочно уехали, мы просто в недоумении».
- Здравствуй, Ника! Мы же с тобой «на ты», если помнишь? Дела действительно серьезные, я тебе потом обязательно расскажу. Сейчас я еду в командировку, примерно на неделю, так что к моему возвращению ты будешь, вероятно, уже дома. Я тебя тогда разыщу, и мне очень хочется встретиться с тобой. Ты чего молчишь?
- Я слушаю внимательно. Давай, развивай дальше.
- Ну, как ваши дела, девушки? Думаю, мало что изменилось за три дня, что меня не было.
- Изменилось многое. Вот Глаша окончательно влюбилась, привела своего гения. Отличный парень, всех мигом обаял. Ему надо было возвращаться, он задание выполнил, а Глаше еще оставалось неделю здесь прожить. Они договорились пожениться, Глаша уехала с этим Арсением, обещала пригласить на свадьбу. Вот любовь что делает, Глашку просто не узнать!
- Рад за неё. Ну, а Люси?
- У неё очередной облом. Приехала жена этого моряка Коли, большая скандальная женщина. Оказалось, что этот Коля давно списан на берег, в настоящее время каким-то складом командует. Тут, оказывается, появилась подруга этой Колиной жены, она ей позвонила. Был великий скандал, они с Люсей чуть не подрались. Люся сама, между прочим, этого Николая чуть не прибила. Потом ревела весь день. Жалко её, все время не те попадаются. Да и она сама виновата, кидается, не разобравшись. Но она прострадала день, а назавтра снова веселая. Говорит, что  все равно путевка не сгорела.
- А как мой ученый сосед Павел?
- Уехал вчера, устроил нам прощальный ужин. Между прочим, он твой этюд заключил в хорошую рамку и отдал мне, сказал, по твоему поручению. Я тебе его верну.
- Зачем возвращать, это же подарок, не вежливо. Повесишь в спальне, напротив кровати, будешь по утрам вспоминать это время. В любую погоду -  солнце в комнате.

      Вероника удивилась, он как будто подслушал её мысли. Она действительно хотела повесить этот солнечный этюд в спальне, и именно напротив кровати. Она помолчала, потом решительно произнесла:
- Мы с тобой, Сева, обязательно встретимся. И если не ты, то я тебя найду. И ты мне расскажешь, кто ты на самом деле – музыкант, художник или милиционер.
- А зачем тебе это?
- А потому, что ты меня очень заинтересовал, я о тебе думаю все время, а ты что-то скрываешь.
- Погоди, а как ты про музыку узнала? Я вроде не говорил никому.

      Вероника покраснела. Ей не хотелось признаваться, что она незаметно проникла вслед за Всеволодом в клуб и слышала, как он играл на рояле. Но делать нечего, она проговорилась.
- Я случайно проходила мимо клуба, услышала, как кто-то играет на рояле, зашла в зал, а там ты музицируешь. Здорово, надо признать. Насколько я разбираюсь, профессионально. Ты молодец! Но это еще одна загадка, и я её вытяну из тебя. Даже, если потребуется, под пытками!
- Боли я боюсь с детства. Поэтому сразу во всем признаюсь при встрече. Ну, отдыхай. Я тоже о тебе постоянно думаю, и даже мысленно разговариваю. Со мной такого не бывало лет двадцать.
 
     Он отключил телефон. Вероника долго сидела, подставив лицо теплому солнцу, закрыв глаза, и чувствовала себя совершенно счастливой. – Неужели я влюбилась, - думала она, - как девочка, думаю о нем, вспоминаю каждое слово и жест. – Её вдруг кольнуло, что она в мыслях изменяет своему Толику, но кольнуло как-то не сильно. Жизнь продолжается, живые тянутся к живым.

     После обеда они пошли с Людмилой на пляж. Обе уже прилично загорели, им надоело коптиться на солнце, они устроились на лежаках под навесом, немного поболтали и вскоре уснули под шум прибоя. И Веронике приснилось, что она лежит в своей спальне рядом с Анатолием, смотрит на Севин пейзаж и спрашивает Анатолия, откуда эта картина. А Анатолий отвечает со смехом:- « Так это я нарисовал, ты что, не помнишь?»  Вероника обернулась и увидела, что рядом с ней не Анатолий, а Всеволод, смеётся и хочет её обнять. От неожиданности она вскрикнула и проснулась. Людмила тоже проснулась от Вериного крика, спросила, что за ужас ей приснился. Вера ответила, что не помнит. Про себя она решила, что по приезду в Москву сразу поедет на кладбище, поговорит со своим любимым Толиком. Ей было стыдно, что его облик стал тускнеть понемногу, она все реже стала вспоминать о нем, и ей подумалось, что это предательство по отношению к их с Толиком любви…

     В Петрозаводске ему дали на ознакомление дело о гибели Анатолия Лаврова, где были заключения экспертизы. Местный эксперт, и два приглашенных из Москвы утверждали, что тормозная система была в норме, следов столкновения с другой машиной не зафиксировано, двигатель в порядке, тормозной путь отсутствовал. Заключение было однозначным: водитель на повороте превысил скорость, не справился с управлением, автомобиль занесло, и он упал на скалы с высоты тридцать четыре метра. Водитель скончался на месте от ран, несовместимых с жизнью. Основной причиной смерти явился перелом позвоночника у основания черепа.

      Это было похоже на тупик. Всеволод спросил, где находится разбитый автомобиль Лаврова. Его отвели на милицейское кладбище автомобилей и мотоциклов, связанных с убийствами или смертельными несчастными случаями. Всеволод осмотрел эту  помятую груду металла, ничего нового не обнаружил, и ушел в гостиницу, думать.

      Через некоторое время в дверь постучали. Это оказался работник гостиницы, он вернул Всеволоду паспорт, который тот оставил внизу, когда регистрировался по приезду. Его осенила мысль, простая и очевидная. Он спустился, показал портье удостоверение и попросил журнал регистрации гостей за прошлый год. Портье долго согласовывал это с руководством, потом журнал, наконец, принесли. Всеволод просмотрел страницы до и после гибели Лаврова, и чуть не подпрыгнул от увиденного. За два дня до гибели в гостинице был зарегистрирован Тимур Липатов, и выписался вечером в день этой трагедии.

      Дальше все покатилось быстро и профессионально. С помощью Петрозаводских коллег установили, что Липатов брал напрокат автомобиль Opel Astra черного цвета, проехал за два дня восемьсот километров, и вернул (в день гибели, отметил про себя Всеволод) без повреждений, вмятин и царапин. В аэропорту Петрозаводска, в журнале регистрации вылетов, тоже в день аварии был зарегистрирован гражданин Липатов, улетевший вечерним рейсом Петрозаводск – Москва. Всеволод позвонил Штампу и попросил узнать, не вылетал ли Липатов из Москвы в Петрозаводск год назад за два – три дня до гибели Лаврова.        Через час Штамп позвонил Всеволоду и подтвердил, что этот Тимур действительно улетал в Петрозаводск за два дня до гибели. Стало ясно, что Липатов связан с гибелью своего «лучшего друга». Оставалось узнать, как это было сделано.

      Вечером Всеволод позвонил Штампу:
- Петрович, все указывает, что этот Тимур подстроил лично аварию, и что-то сделал с автомашиной Лаврова. Похоже, что Липатов прижал его к обрыву, а тот потерял управление, или тормоза отказали, но тормозная система в порядке, водитель Лавров отличный, сколько лет «бомбил» в Москве, ни одной аварии. И в крови у него ни алкоголя, ни наркотиков не обнаружили. Может, этот Тимур что-то нахимичил в двигателе, или еще где? Ты бы проконсультировался у специалистов, Липатов, сам знаешь, инженер – автомобилист, машину знает, как свои пять пальцев. Может такое сотворить, что сразу и не обнаружить.
- Ладно, Сева, я поищу спецов. Ты пока там оставайся. Если найду, то сразу пошлю к тебе.

     Через два дня в Петрозаводск по рекомендации Штампа прилетел сильно пожилой человек, щуплый, близорукий, какой-то хрупкий.
- Вилен Константинович, - представился он, - эксперт.
- Вилен, простите, это что-то революционное?
- Да, молодой человек. Вилен – это сокращенное Владимир Ильич Ленин. Папаша мой был страшно предан революции, занимал высокие должности, я родился в 37-м году, ну, естественно, отец увековечил во мне святое имя. Правда, это не спасло его от расстрела в 38-м. Рассказывайте, что Вам известно.

     Он выслушал Всеволода, попросил увезти битый автомобиль в мастерскую. Там, ни слова не говоря, он при помощи механиков разобрал двигатель, вынул какую-то деталь из автоматической коробки. Потом завернул её в бумагу, положил в картонную коробку и сказал Всеволоду:- « Все, поехали домой. Я объясню, в чем причина аварии. Примитивно, так сказать. Вот, видите здесь отверстие, его не должно быть, оно специально просверлено. Так вот, при нажатии на тормоз двигатель автоматически снижает обороты и срабатывает тормозная система. А при таком отверстии при резком нажатии на тормозную педаль до конца двигатель не глушится, а тормозная система срабатывает с задержкой. Пока водитель едет в нормальных условиях и плавно нажимает на тормоз, это не заметно, но при резком нажатии – все, как я сказал. Видимо, злоумышленник прижал машину пострадавшего к обрыву, тот резко надавил на тормоз, двигатель не снизил обороты, и он рухнул вниз. Надо признать, что эта авария подготовлена хорошим профессионалом, диаметр отверстия очень точно выверен».
- Да уж, предположительно преступник – инженер, автомобильный, по двигателям и электронике. Так что дело свое знает, мерзавец. Что же, Вилен Константинович, полетели домой. Там напишите свое заключение.
 
     Акулов и Смирнов доложили Всеволоду, что пока ничего серьезного в бизнесе Липатова не обнаружили. Правда, в Измайловском районе есть вторая мастерская Липатова, там свой управляющий, некто Андрей Федорович Бакланов, сидел за мошенничество, кличка Баклан. Второй раз подозревался  в распространении наркотиков, но там не нашли улик. Все вроде нормально, но энергетики обнаружили, что по ночам, когда мастерская закрыта, потребление электроэнергии практически не снижается. Необходимо там порыть, но боятся спугнуть Липатова. Надо бы что-то придумать, чтобы его изолировать на неделю.

     Назавтра вдруг позвонила Вероника. Она прилетела в Москву, хотела бы встретиться с Севой, назначила свидание в кафе. Всеволод уловил тревогу в её голосе.
- А что случилось, ты чего-то опасаешься? Или соскучилась?
- Да, соскучилась! Но у меня есть к тебе дело, вернее, есть информация к размышлению.
- Заинтриговала, что и говорить. Буду непременно. А как мне закончить разговор? До встречи, или целую?
- Никаких поцелуев, лейтенант. Хотя бы капитан, тогда может быть.

      Он купил букет, пришел точно в назначенное время. Она увидела в окно, на какой машине он приехал, подумала, что точно лейтенант и участковый. С удивлением она почувствовала сильное волнение и радость от встречи. Всеволод сел против неё. И долго молчал и смотрел в её глаза.
- Знаешь, Ника, я вроде бы с тобой не расставался даже на день. Странное, но приятное ощущение. Ну, что ты хотела сообщить?
- Сева, у нас есть друг семьи, он учился с моим Толей в одной группе, был его лучшим другом. Его зовут Тимур Липатов, у него солидный бизнес. Не слышал?
- Нет, Липатова я не знаю.
- Он мне здорово помог, поддержал в тяжелое время после гибели Анатолия. Недавно он мне сообщил, что фирма «Комфорт» пытается подмять нашу компанию, и у меня даже были две встречи с замом Генерального директора «Комфорта», я фамилию этого зама забыла, или он даже не говорил, не припомню. Я ему отказала в объединении, на этом вроде все затихло. Но вчера я шла домой, и увидела у пивного киоска за столиком троих довольно облезлых мужчин. Они пили пиво, и среди них один – тот самый зам Генерального директора.
- А ты не ошиблась, много есть похожих.
- Нет, не ошиблась. Ты забыл, что я художник, у меня зрительная память, как фотоаппарат. Да что тебе объяснять? Ты сам, вроде, рисуешь. Кроме того, я его сняла на телефон. Помоги разобраться, что это за маскарад. Перекачай себе на телефон, может, определишь, что это за тип?
- Хорошо, постараюсь. Ну, деловая часть закончена, я полагаю. Давай перейдем к лирической. Посидим, поедим, выпьем слегка, потом поедем в Сокольники, погуляем. Потом я тебя довезу до дома, и мы ненадолго расстанемся. Как тебе план?
- Хороший план. Только поедем в моей машине, вон серый Опель на той стороне улицы. А свой лимузин потом заберешь, идет?

      Он внимательно посмотрел на Веронику, серьезно и изучающе. - Интересно, она в шутку, или серьезно стесняется моей старушки, -  подумал он. – Но не станешь же объяснять, что опер не должен выделяться ни одеждой, ни часами, ни машиной. Но если она и вправду стесняется – дело скверное.

      Вера оказалась тоньше и умнее. Она улыбнулась:- « Ты, похоже, подумал, что я стесняюсь твоей машины? Просто мне удобней, чтобы ты проводил меня домой на моей, мне утром на работу, а ехать забирать свою -  нет времени».

      Они долго сидели в кафе, Всеволод, как и обещал, рассказал Вере, почему он умеет играть на рояле, рисует, как попал в секцию Самбо и почему воевал в Афганистане. И как попал в милицию, и что сейчас он майор и начальник Убойного отдела. Вероника слушала, раскрыв глаза, потом сказала, что это история для сериала. Они еще долго разговаривали обо всем и ни о чем, часто и заразительно смеялись, им было так комфортно, что время пролетело мигом. И когда к ним подошел официант и сообщил, что время уже почти одиннадцать и им нужно закрываться, они очень удивились.
- Знаешь, Сева, уже поздно, отвези меня домой, отложим пешие прогулки на потом.

      Они немного постояли около её подъезда. Он не решался её поцеловать по настоящему,  она, возможно, ждала этого поцелуя и не решалась пригласить его к себе на чашечку чая. Кроме того, у неё мелькнула неожиданно мысль, что если Сева останется, то она не сможет ничего на их с Толей кровати, в этой обстановке, где все напоминает о муже, что нужно многое поменять в квартире. Они некоторое время как-то смущенно постояли еще. Потом Сева чмокнул её в щеку, и они расстались, даже забыв условиться о новой встрече. А Вероника поднялась к себе, села на кухне, налила вина и выпила весь бокал. Ей было нехорошо на душе, она как бы мысленно изменила Анатолию. Было горько сознавать, что сильное чувство, когда-то так освещающее её жизнь, потихоньку уходит. И еще она боялась разочароваться в этом интересном, умном и талантливом человеке, но пока еще, в сущности, чужом.

     Утром, на работе, она вдруг обратилась к своему верному Леве:
- Я хочу поменять у себя интерьер. Сделаю на днях эскиз спальни, вы уж, ребята, помогите мне.
- Вера, да для тебя! Даже не сумлевайтесь, хозяйка, сделаем в лучшем виде, точно-с, как замыслить изволите.
     Вера покраснела, ей показалось, что Лева догадался, почему она решила сменить обстановку в квартире. Она повернулась и ушла, а Лева долго смотрел ей вслед. Он подумал, что Вероника стала оттаивать, и что это хорошо…
   
     Утром Всеволод пошел к киоску, о котором говорила Вероника. Рядом стояли три круглых столика, киоск был выкрашен в ядовитый зеленый цвет, обшарпанный и со всех сторон помеченный собаками. На этом затрапезном киоске красовалась вывеска «Павильон №3». Половину киоска занимала собой продавщица неопределенного возраста, вся, начиная с лица, абсолютно круглая. На левой груди была прикреплена бирка с именем Клавдия. Всеволод был в старой потертой куртке, таких же старых джинсах, на голове нелепая вязаная шапочка. Типичный клиент подобных павильонов. Столики были пусты, Клава дремала, подперев голову руками и выложив на прилавок свои арбузные груди.
- Доброе утро, красавица Клава! Проснись, клиент пришел.
- Ну, доброе. Тоже мне клиент. Пиво, что ли, с утра примешь?
- В точку, Клавочка! Именно пиво. И именно с утра. Дай бутылочку, нет, лучше две «Балтийского». И еще у меня просьба. Я тут неделю назад одному хмырю в долг дал, так он не отдает, скрывается, гад. Может, знаешь его, часто здесь ошивается. Такой полноватый, в пальто, кепка еще кожаная, с пипочкой наверху.
- И много дал ему денег?
- Для кого-то, может, копейки, а для меня достаточно.
- Не припомню такого, - у Клавы хитро блеснули щелочки глаз, - не слежу я, где у кого пипочка кожаная, наверху или внизу.
- А если я деньги, что этот возвратить должен, тебе отдам, вспомнишь. Мне не так деньги, мне принцип важен. Взял в долг - верни, сученок!
- Правильно говоришь. Долг – святое дело. Этот в кепочке с пипочкой – Сенька, артист, в театре «На Никитской» вроде. Тут недалеко. Они часто с друзьями, тоже артистами, пиво пьют да режиссера ругают матом, что не ценит он этих. Говно, видать, артисты.

     Всеволод пришел в театр, там с утра было пусто, только секретарша. Он предъявил удостоверение, попросил адрес вот этого артиста, с фотографии. Успокоил секретаршу, что этот артист свидетель по одному делу. К нему никаких претензий.
 
      Артист Семен Кондратьев, опухший со сна и с похмелья, открыл дверь и уставился на Всеволода. Всеволод сунул ему под нос удостоверение, представился, отодвинул артиста в сторону и вошел в квартиру. Слабо соображающий артист Кондратьев прикрыл дверь и поплелся за майором. Майор сел у стола, покосился на остатки дружеской вечерней попойки, затем пригласил артиста присесть на диван. Было понятно, что на этом продавленном диване Кондратьев спал, не раздеваясь.
- Скажите, уважаемый господин Кондратьев, зачем вы изображали зам Генерального директора фирмы «Комфорт» и в таком качестве вели деловые переговоры с госпожой Лавровой?
- Это что за Лаврова? Не знаю я никакой Лавровой. Вы что-то перепутали, товарищ майор!
- Вот, возьмите пиво, Семен, может, просветление наступит в голове?

     Семен схватил бутылку « Балтийского», раскрутил и влил вместе с пеной в горло, как в воронку. Только прыгающий кадык выдавал глотательные движения. Потом Семен с шумом выпустил воздух, отвалился на спинку дивана в состоянии полного блаженства и провозгласил хорошо поставленным голосом:
- Искренне благодарю за поддержку жизненного тонуса! В знак признания готов ответить на ваши, майор, вопросы.
- Так что за маскарад вы устроили с переговорами? Кстати, госпожа Лаврова говорит, что вы выглядели вполне респектабельно, костюм, обувь – все соответствовало.
- А, ерунда. В костюмерной взял. А это был розыгрыш. У меня знакомый есть, Тимур, хозяин автомастерской, он попросил друзей своих разыграть, текст мне примерный писал. Потом заплатил, как договаривались. Все, больше мы с ним не встречались.
- Денег-то много заплатил?
- Хорошо заплатил, мы с другом пару раз классно погудели в кабаке.
- Вот бумага. Напиши, что это был за розыгрыш, кто поручил, что ты говорил Лавровой, сколько этот Тимур заплатил. И фамилию Тимура не забудь написать. Аферист этот Тимур, использовал он тебя втемную. Если не напишешь, как следует, правдиво и подробно, можешь попасть из свидетелей в соучастники. Понял, артист?!

     Потом Всеволод взял показания Кондратьева, предупредил, чтобы тот молчал об этом деле, он просто свидетель, нечего волноваться. Семен благодарно тряс майора за руку и с тоской шарил взглядом по столу в тщетной надежде усмотреть остатки спиртного в бутылках.

     Всеволод вернулся к «Павильону №3», за столиками уже стояли и опохмелялись какие-то потертые персонажи. Всеволод протянул Клаве деньги:- « Вот, Клава, вырвал долг, тебе передаю, как и обещал»
- Да ты чего это, сдурел? Я же в шутку согласилась, я просто хотела помочь хорошему человеку. Спрячь деньги, не позорься.
- Это ты хороший человек, Клава! Ты мне очень помогла, спасибо тебе.
- Надо же, мне такие слова лет сто никто не говорил. Даже не знаю, что сказать.
- А ты ответь, как в открытках пишут: «Вечно твоя, Клава!»

      Клава вся заколыхалась от смеха, у неё обнаружились белые ровные зубы, улыбка удивительно преобразило её лицо. И Всеволод подумал, что эта побитая жизнью и неправильным питанием Клава была очень привлекательной хохотушкой лет в двадцать. Они попрощались, Всеволод обещал не пропадать. Он всегда завязывал знакомства с людьми, которые могут оказаться полезными. А Клава, вокруг которой крутится столько людей сомнительной репутации, чьи разговоры она слышит постоянно, может оказаться полезной. Скольких людей помогли спасти эти добровольцы!

     Никита Акулов раскопал, что мастерская в Измайлово была построена в 91-м году на месте старого купеческого дома. Подозрительным было то, что стоимость строительства вдвое превышала обычную для таких сооружений. Они нашли бывшего руководителя проекта, ныне крупного московского архитектора по фамилии Водопьянов, и тот вспомнил, что земельный участок под строительство был небольшой, дома со всех сторон. Владелец попросил сделать мастерскую в два этажа, один под землей, на три бокса. Там задняя стена наземной части – металлическая, электрический привод, нажал кнопку, и она уезжает в сторону. Машина въезжает на платформу, спускается вниз, там её ремонтируют. Гениальное решение, как устроить мастерскую из шести боксов на площади для трех. Ну, конечно, вентиляция, освещение, бетонные работы – все сильно удорожает строительство, но результат был отличный, владелец был в восторге.

- Ну, Никита, ты молодец! Похоже, они там, под землей, делают темные дела. Вы с Эдом Смирновым установите наблюдение вечерами и ночью, лучше там часто не светиться, я поговорю с Петровичем насчет установки видеокамеры. Там есть место, где её поставить?
- Есть, товарищ майор! Там на доме, напротив, на крыше стоит телефонный ретранслятор, можно под видом проверки камеру установить под кожухом, чтобы не заметили из гаража. И передатчик, на компьютер писать.
- Отлично, парни! Как получу разрешение – сразу установим. А Эд где, Смирнов?
- А он решил понаблюдать за заправочными этого Липатова, где есть кафе и магазины. Может, они там приторговывают, чем не положено?
- Надо же! Я только хотел предложить там потолкаться, а вы уже. Смотрите только, чтобы Эдик там не сгорел.
- Да Вы что, Всеволод Алексеич, Эда не знаете?! Да он в драмкружке лет пять играл. Так загримируется – мама не узнает.
- Мама не узнает, а кто-то из бывших подследственных может. Осторожней, ребята. Чую, там серьезные люди, и дела серьезные.

     Дня через три явились к Всеволоду Акулов и Смирнов с конвертом фотографий.
- Смотрите, шеф, что мы обнаружили. Вот, позавчера вечером прикатили «Бентли Континенталь», черный. Видите? Посмотрите, какие фраера его прикатили. Машина за триста тысяч зеленых, а притаранили какие-то качки. А днем, вот фото, дверь гаража открыта, никакого «Бентли» нет. Значит, внизу. А сегодня утром приехали другие, вот, смотрите, совсем другие, и выкатили этот «Бентли», но уже серебристый. И номера не те. И наверняка внутри перебит. На продажу повезли, как пить дать!
- Нужно срочно туда нагрянуть, когда прикатят что-нибудь подобное. Но как нам Липатова изолировать на несколько дней? Ладно, пойду к Штампу, посоветуемся. А вы продолжайте следить. Да, Эд, а что там у тебя на заправках?
- Пока тихо, ничего подозрительного.

     Штамп сидел злой и озабоченный. С утра он получил втык от начальства. Начальство сообщило, что у депутата Госдумы угнали « Бентли» черного цвета, новый, полгода, как купил. Дело осложняется тем, что машину угнали от дома любовницы этого депутата, и её дом и имя не должны фигурировать.
- Смотри, Петрович, что я принес. Похоже, вот твой «Бентли».
- Сева, откуда это у тебя?!
- А вот, это гараж Липатова. Там, внизу, похоже, перебивают и перекрашивают краденые машины. Вот и эту угнали, перебили и перекрасили, и документы сделали. Номер на фото четко читается, надо объявить всем постам, и на вокзалы, переслать им фото, пусть внимательно последят. Наверняка, это сделано под конкретного заказчика, сегодня же погонят, если уже не погнали.
- Ну, Сева! Пока посиди, помолчи, я тут поработаю над этим «Бентли», будь он неладен! Потом поговорим, зачем пришел.

     Штамп озадачил соответствующий отдел, позвонил по всем необходимым адресам, передал серебристого «Бентли» для загрузки в компьютеры. Потом отер пот со лба, отдышался и спросил Всеволода:
- Зачем пришел? Давай, рассказывай. Откуда ты узнал про эту машину? Её и в сводках пока нет, придержали пока из-за этой любовницы, черт бы их всех побрал!
- Это случайно совпало, мы тут за мастерской Липатова наблюдаем, кое-что нарыли. И этот «Бентли» тоже нарылся.- И Всеволод рассказал Штампу все, что пока известно.
- Понятно, Сева. Пойду к прокурору, оформлю ордер. Как только устраним Липатова – сразу нагрянешь с проверкой. И чтобы каждую полочку и щепочку проверили.
- А как его устранить? Мы пока ничего не придумали.
- Эту заботу я беру на себя. Как устраним на время этого автолюбителя, сразу сообщу.

     В этот же день, вернее, вечер, патруль пытался задержать машину, указанную в ориентировке, возле Волоколамска. Машина не остановилась, а наоборот прибавила скорость. Патруль на своей машине погнался за «Бентли», но мощности не хватило, они стали отставать. Тогда они сообщили следующему посту, что преследуют серебристый «Бентли», такой-то номер, возможно, машина в угоне.

     Два патрульных с автоматами при появлении этой машины дали сигнал остановиться, но угонщики пролетели мимо, не сбавляя скорость. Угонщик, сидевший справа, дал очередь из автомата через открытое окно в сторону патрульных, но не попал. Один из патрульных успел прострелить шину правого переднего колеса, машину на огромной скорости занесло, она дважды перевернулась и осталась на шоссе колесами вверх. Водитель погиб, второй был ранен и помещен в больницу. Врач сообщил, что пациент легко отделался, у него ушибы и два перелома, состояние стабильное, через неделю выпишут. Прибывшему в больницу следователю раненый сказал, что он ничего не знает, его подвозил товарищ, из автомата не стрелял и вообще не при делах. Следователь решил, что завтра, когда раненый окрепнет, он продолжит с ним разговор. У дверей палаты была выставлена охрана.

     А утром медсестра нашла раненого мертвым. Врач сказал следователю, что его вырубили ребром ладони по горлу, а потом придушили. В палату влезли через окно, хотя оно на втором этаже, действовал профессионал. Потом он так же ушел через окно. Два охранявших заявили, что ничего не слышали, а сестра на этаже ничего не видела подозрительного. Следователь был уверен, что все они благополучно спали. Машина оказалась действительно угнанной у депутата, с перебитыми номерами, документы на имя Фархада Мамедова.
 
- Вот что, Сева. Дело по угону передано в следственный комитет, меня пытали, откуда сведения и фото этого «Бентли», но я отбился, сказал, что это случайно выплыло из другого расследования. Боюсь, что следователи разнюхают и налетят на липатовский гараж, а там уже все подчистят, следователи всю обедню нам сорвут. Надо, чтобы все утихло. Я генералу все объяснил, он согласен прикрыть меня на время. Давай, Сева, копай по всем направлениям, можешь еще пристегнуть кого-нибудь, но времени совсем мало.

     Два дня все было тихо. Ничего подозрительного. Но вдруг под вечер приехал фургон, на котором была надпись «Автозапчасти». Странным было то, что фургон тоже был спущен вниз, пробыл там до утра, а утром уехал. А сразу после его отбытия появился белый с яркими фруктами и овощами по бокам фургон фирмы « Гурман», развозящей продукты по кафе и малым торговым точкам. Этот фургон тоже был спущен вниз, через час его подняли, и он уехал. Акулов позвонил другу Эду Смирнову.
- Эд, похоже, эти друзья загружают что-то в фургон «Гурман» и развозят по кафе. Последи, к вам он должен подъехать. Запиши номер.

     Вечером все собрались у Штампа. По наблюдениям выходило, что эта шайка занималась не только угоном автомобилей, но и наркотиками. Схема была проста и надежна. Партию наркотиков привозили в автомастерскую под видом запчастей, затем перегружали в фургон « Гурман». Тот ездил по кафе, развозил продукты и вместе с ними наркотики. А потом торговцы подтягивались к заправочной, им под видом профилактики или чистки салона клали под сиденье пакет с наркотиками, и они спокойно уезжали. Смирнов был уверен, что это наркотики, потому что один из клиентов был отсидевший за торговлю этим зельем некто Поликарпов по кличке Гвоздь за длинный рост и худобу.

- Все, друзья, ждать больше нельзя. Думаю, что там из этой партии еще достаточно осталось зелья. Завтра придержим Липатова на пару дней, а вы все, как только я сообщу, что он упакован, немедленно в Измайлово.
 
     Утром Липатов ехал в свой офис, его остановил сотрудник ГАИ, сказал, что правое переднее колесо полуспущенное, надо уплатить штраф и вызвать эвакуатора, ехать в гараж. Липатов вышел, убедился, что колесо действительно слегка полуспущено, сказал:
- Это ерунда, сержант. Я доеду тихо до ближайшей мастерской или заправки и подкачаю, в чем проблема?
- Ехать вам я запрещаю. Вы создаете аварийную и опасную ситуацию на дорогах. Вдруг колесо совсем спустит, и вас поведет в сторону. Возможно столкновение, авария, мало ли что может случиться.
- Слушай, сержант, не морочь мне голову. Хочешь на лапу, так и скажи. Вот тебе денежка, надеюсь, хватит?

     Сержант махнул напарнику, тот вышел из машины и спросил лениво, что тут происходит. Тот возмущенно заявил, что этот нарушитель пытался дать взятку, вот эти деньги.
- Садись, друг, к нам в машину, а твою сейчас увезет эвакуатор, сержант вызовет. И надень ему браслеты, чтоб не сбежал.

     Тимур вскипел, стал отталкивать младшего лейтенанта, тот врезал Липатову по физиономии, втолкал в машину и прошипел:
- Ну, все, гад! Ты меня достал! Взятка, сопротивление работнику при исполнении – я тебя посажу, говнюк. Такая тачка, а жалко эвакуатора вызвать.
- Да не жалко мне денег, я на работу торопился. Ну, сколько ты хочешь, скажи? Я в два раза больше дам.
- Ну, ты, как тебя, Липатов! Ты и меня хочешь купить? Сиди тихо. Иначе схлопочешь.

     Липатова посадили  временно в обезьянник, велели ждать следователя. Штамп позвонил Всеволоду, дал команду начинать. Еще он в поддержку послал омоновцев, а Всеволоду сказал:
- Там, судя по всему, серьезные ребята, может быть стрельба. Вы поберегитесь, не лезьте на рожон. ОМОН придается тебе, действуют по твоей команде. Начальник у них Черных, твой друг.

     Всеволод с тремя своими сотрудниками подъехали к мастерской. Омоновцы остановились за углом соседнего дома, ждать команду от Всеволода. В мастерской было все спокойно, Всеволод пригласил заведующего, тот спокойно прочитал бумагу, сказал своим: «нормально, ребята, милиция что-то искать у нас собралась, покажите все, что у нас есть».
- Гражданин Бакланов, а что это за железная стена? - обратился Всеволод к заведующему, -  за ней что-то есть?
- Склад там запчастей, сейчас покажу.

     Бакланов нажал кнопку в правом углу возле этой стены, часть стены уплыла влево. За стеной действительно оказалось складское помещение, вдоль стен стояли стеллажи с коробками запчастей, масло, тормозная жидкость, много чего. Всеволод вошел внутрь, обратил внимание, что между стеллажами оставалось свободное пространство метров пять в ширину.
- Не рационально используете пространство, Бакланов. Помещение полупустое, почему это? И что это за паз на полу, квадратный по периметру? Может быть, это крышка подвала?
- Ну, вы и фантазер, майор! Стеллажей нам вполне хватает, а пол так строители приварили, у них и спрашивайте.
- А вот здесь, в этом углу, посмотрите, есть щель, и там свет пробивается снизу. Это как понимать?

     Бакланов бросился к этому месту, посмотрел, потом обернулся к Всеволоду:
- Вы точно фантазер, майор! Какой свет? Ничего не вижу.
 Всеволод посмотрел, в пазу было темно, никакого света. Он посмотрел по сторонам, заметил две камеры и понял, что внизу за всем этим наблюдают и, наверное, слышат каждое слово. И что-то забыли выключить, а сейчас вырубили. А подъемник, вероятно, управляется снизу. Значит, есть лаз, через который персонал проникает в подземное  помещение. Он отозвал Акулова в сторону и тихо сказал:
- Слушай, Никита, ищи вход в подвал. Скорее всего, это из той стеклянной выгородки  Бакланова, там его стол и шкафы для спецодежды персонала. Видишь, здесь всего четверо, а там целых двенадцать шкафов. Наверное, или стол сдвигается, или шкафы.

     Акулов со Смирновым пошли в «кабинет» Бакланова. Тот забеспокоился, хотел было двинуться следом, но Всеволод его остановил. Не мешайте, мол, проводить обыск, дорогой товарищ. Он заметил, как напряглись двое механиков, когда увидели, что обыск сместился к «кабинету» Бакланова, и понял, что они на правильном пути.
Смирнов, глазастый и быстро соображающий парень, почти сразу заметил царапины на бетонном полу между огромным массивным двухтумбовым столом и стеной. Похоже, стол сдвигали вправо. Вероятно, на роликах. Но где-то есть тормоз. Под столом роликов не видно, значит, они утоплены. Есть какой-то рычаг, чтобы выдвинуть эти ролики. И Смирнов стал искать. Рычаг должен быть под рукой, и гнездо должно быть, куда этот рычаг вставляется.

     Смирнов с Акуловым быстро осмотрели ящики столов, ничего, кроме бумаг. Левый нижний ящик был заперт. Обратились к Бакланову, он сказал, что ключа нет, давно потеряли. И этот ящик не используется. Тогда Акулов взял монтировку, вырвал дверцу, а за ней никакого ящика не обнаружили. Зато там была автомобильная педаль, вставленная в металлическую конструкцию. Акулов встал, посмотрел через стекло на шефа. Всеволод связался с Черныхом, омоновцы мигом подъехали, повязали всех и увели в автобус. Потом подняли стол, сдвинули вправо, и под левой тумбой обнаружили крышку лаза. Крышку подняли, и омоновцы один за другим стали опускаться в темноту, с электрическими фонариками и автоматами. А когда половина бойцов уже опустилась и осматривалась, вдруг зажегся свет, и бандиты внезапно открыли стрельбу. И двух омоновцев сразу убили. Остальные бросились за ближайшие укрытия, стали стрелять по автомобилям, за которыми спрятались бандиты, прикрывая остальных своих товарищей, спускающихся по лестнице. Омоновцы, увидев двоих убитых, рассвирепели, и через несколько минут всех покрошили.

     А потом нашли несколько коробок с героином. Бакланова и троих механиков арестовали, Тимура тоже, и возбудили против них уголовное дело. Затем арестовали перевозчиков и распространителей наркотиков, некоторые успели скрыться или залегли на дно. Поставщиков из Туркмении арестовать не удалось, оповещение  у Тимура и его команды было поставлено хорошо.

     Дело растащили. Угонами и продажей автомобилей занялось Следственное управление, Отдел по борьбе с наркотиками занялся этой стороной деятельности преступной группировки, а Убойный отдел убийством Лаврова. Кроме того, когда на одном из допросов Бакланова спросили, каким образом этот Тимур стал владельцем всей этой компании, Бакланов буркнул что-то про жену, которую Тимур подсадил на наркоту. Потом, правда, Бакланов спохватился, дал задний ход, сказал, что это ерунда, слухи и сплетни. Но поздно, Всеволод стал копать в этом направлении. И довольно скоро они вышли на бывшего главврача клиники, где лежала жена Тимура, который после смерти её от передозы срочно уволился и уехал в Новосибирск. Липатов сам приносил жене наркотики, а этому врачу сунул очень значительную сумму, чтобы тот молчал. Все это сразу выложил бывший главврач, как только его прижал Акулов. Еще он признался, что все эти годы находился в постоянном страхе, что его арестуют. Он проклинал тот день, когда согласился на предложение Тимура, и согласился выступить в суде. Акулов обещал, что за содействие следствию срок врачу снизят, вероятно, но сесть ему придется, и надолго. Врача увезли в Москву и посадили во Временный изолятор, до суда. Чтобы не сбежал, не дай Бог.

     Внезапно позвонила Вероника:
- Здравствуй, Сева! Я тут узнала кошмарную новость! Мне подруга одна сказала, что видела по телевизору сообщение в новостях, короткое, что Тимура Липатова, ну, друга нашего с Толей, арестовали. Ничего не понятно, за что. Может быть, ты в курсе?
- Привет, Ника! Пока знаю только, что там какие-то махинации с автомобилями, как только узнаю подробнее – сразу сообщу тебе. Как у тебя дела?  Знаешь, мы расстались тогда…  У меня осадок на душе, плохо мы расстались. Нам бы снова встретиться, как ты думаешь?
- Я думаю так же. Приглашай, ты же мужчина, я приду обязательно.

     Всеволод подумал, что сейчас встреча была бы преждевременной. Липатов пока никак не хотел признаваться в убийстве Анатолия, и вести светскую беседу с Вероникой, зная о зловещей роли этого «друга семьи» в её судьбе, он бы не смог.
- Все, заметано! Но сейчас я серьезно загружен, думаю, через неделю освобожусь, и немедленно тебе позвоню. Поверь, я действительно хочу встретиться! И видеть тебя, Ника!

     На очередном допросе Всеволод спросил Липатова:
- Скажите. Вот если предположить, что с вашим другом действительно произошел несчастный случай, как вы объясните ваши действия после его гибели? Все эти разговоры о слиянии фирм, предложение возглавить фирму «Людовик», потом эта история с брачным аферистом, которого вы послали приударить за Вероникой. Для чего все это?
- Действительно, фирма «Комфорт» намеревалась подмять бизнес Толи. И я пытался защитить Веронику и их с Анатолием дело. А насчет брачного афериста – это вообще бред, ничего об этом не знаю.
- Как это вы не знаете? Вы же сами сообщили подполковнику Штампу, что фирма «Комфорт» решила послать на курорт брачного афериста Ленчика из Одессы, чтобы он охмурил Веронику и попытался жениться на ней. А потом, на правах супруга, сплавить фирму конкурентам. Поэтому вы просили послать сотрудника, который должен был защитить Лаврову от посягательств этого авантюриста. Вот, ознакомьтесь, признание этого захудалого актера Семена Кондратьева. Ловко вы его развели. Сочинили, что это розыгрыш. А вот признание Леонида Болотного, брачного афериста. Вы же ему поручили только приударить за Вероникой, и путевки купили и ему, и Веронике. А потом испугались, что Лаврова вдруг действительно увлечется этим специалистом, и попросили прислать сотрудника, чтобы сорвать коварные планы этого Ленчика.
- Вам бы романы писать, майор. Зачем такая сложность с этим курортом?
- А я вам отвечу, уважаемый Ромео. Это очередная попытка убедить Лаврову поставить вас во главе своей компании. Вы хотели после возвращения её в Москву сообщить, что этот Лео тоже был послан этим коварным «Комфортом», что они не отстанут, и только он со своими связями может сохранить эту фирму незабвенного друга Анатолия.
- А для чего вся  эта городьба? Я бы и так смог разрулить ситуацию.
- Так ситуации-то не было. Вы сами её придумали, чтобы оказаться рядом с предметом своей многолетней страсти.
- Какой страсти, майор?! Да я, пока был жив Толя, даже к ней не приближался. А когда Толя погиб так нелепо, я просто на правах друга помогал ей справиться с горем, как друг семьи.
- Между прочим, этот Ленчик – Лео сбежал из санатория и сообщил вам, что особа, за которой он должен был ухаживать, увлеклась каким-то милиционером.  Ленчик послал трех парней разобраться с этим милиционером, а тот их избил и пообещал Ленчику ноги выдернуть. Тогда вы поехали в санаторий, встретились с Вероникой и убедились, что с этим из милиции дело не чисто. Вернулись в Москву и сразу к Штампу, отозвать возможного соперника.
- Что-то вы, майор, слишком осведомлены, как я вижу. Ну, хорошо, я действительно неравнодушен к Веронике, даже, возможно, влюблен. Но что здесь противозаконного, если я хотел сблизиться с этой женщиной? В любви, знаете, все способы хороши.
- Насчет того, что я слишком осведомлен, то это касается только курортной части. Я тот самый милиционер, которого Штамп послал охранять госпожу Лаврову. И тот факт, что она отвергла ухаживания этого Ленчика, никак со мной не связан. Просто он оказался ниже по уровню, чем требовалось. Привык охмурять директрис магазинов и ресторанов, чтобы больше денег срубить, а тут совсем другая история. А вы не очень уверены в своих силах, если сразу побежали к Штампу сворачивать мою командировку.

     В глазах Тимура мелькнула такая ненависть, лицо так исказилось, что Всеволод даже удивился этой мгновенной метаморфозе.
- Видите ли, гражданин Липатов, любовь – чудесное чувство, но часто за любовь принимают страсть, непреодолимое желание обладать предметом страсти. Эта ситуация повторяется среди людей тысячи раз, и приводит иногда к страшным преступлениям. Вот я усматриваю в вашей ситуации явный мотив для подобного преступления, а именно устранение соперника путем насильственного лишения его жизни. Хорошо. Сделаем так. Я расскажу госпоже Лавровой все, что известно про ваши авантюры, а также факты, свидетельствующие о вашем непосредственном участии в подготовке и совершении убийства её супруга, а потом на очной ставке вы будете опровергать наше обвинение.

     Липатов побледнел и с ужасом уставился на Всеволода. Потом выкрикнул:
- Вы не сделаете это! Это удар ниже пояса. Вы докажите, что я замешан в убийстве, что это не несчастный случай.
- Фактов достаточно, и экспертиз, и показаний свидетелей. Я думал, что чистосердечное признание облегчит вашу душу. Хотя, надо признать, что за вами, Липатов, столько тянется нарушений, и два убийства. Вам грозит пожизненное.
- Какие два убийства?! Вы одно еще не доказали, а уже второе шьете!
- Об этом завтра поговорим. У нас есть показания бывшего главного врача наркологической клиники, где лечилась ваша жена. Он, кроме того, согласился выступить на суде. Надо же. Женщина вылечилась, два года к наркотикам не прикасалась, а тут папа её умер, дело миллионное, сплошь криминальное, оставил. Тут вы с наркотиками нарисовались, за три месяца женушку дорогую на тот свет спровадили, и фирмой завладели. Талантливый вы, Липатов. Устал я на вашу морду смотреть, хватит на сегодня. Уведите подозреваемого!

     Назавтра Липатов запросился к следователю. Всеволод удивился, насколько изменилось, осунулось лицо подследственного. Липатов долго молчал, Всеволод терпеливо ждал. Наконец Липатов хрипло произнес:
- Давайте бумагу, я напишу признание по убийству Анатолия и своей жены. Но у меня есть просьба. Объясните Веронике, что я пошел на это преступление из-за любви к ней, я не мог видеть их рядом! Конечно, это ужасно, но я не мог совладать со своим чувством. И про жену мою, если возможно, не упоминайте в разговоре с ней. Я наделал много глупостей, если бы не мои действия и суета вокруг Вероники, вы бы никогда не раскрыли тайную сторону нашего бизнеса. Получается, что любовь меня погубила.
- Я думаю, вас погубила любовь к деньгам, какими бы грязными они не были. Пишите, Липатов, пишите.

     Дело Тимура Липатова в части убийства было закончено и приобщено к другим. Всеволод пришел к Штампу:
- Петрович, что делать с Вероникой? Дело об убийстве её мужа закончено, мне не хотелось бы её вызывать, допрашивать, уточнять детали, это все такие травмы. Давай, я приду к ней, постараюсь рассказать как можно мягче все, что касается её мужа.
- Давай, Сева, действуй, как знаешь. Ты что, действительно увлекся ей?
- Знаешь, Петрович, я не уверен, что у нас что-то завяжется, но я очень хотел бы этого. Как сказал мне на курорте один умный человек, она абсолютно мой вариант.
- Ну, иди, Сева. Удачи, майор!

     Всеволод позвонил Веронике:
- Здравствуй, Ника! Вот я освободился, можем встретиться. У меня есть информация о Тимуре, довольно неприятная, мягко выражаясь. Я не хотел бы разговаривать на людях, можно приехать к тебе?
- Конечно, что ты спрашиваешь?
- Буду через час. Я сыт, ничего не готовь, прошу тебя. Разговор серьезный.

     Она заволновалась, что-то в его тоне ей не понравилось. Волнение и боль, почудилось ей. У неё внезапно заколотилось сердце в предчувствии неприятности. Она села на диван и стала ждать Всеволода.

     Всеволод тоже ехал, как на казнь. Он все думал, какими словами сообщить Веронике об убийстве мужа, о том, какого коварства может достигать человеческая страсть. Несколько раз он порывался позвонить Нике, отказаться от сегодняшней встречи под предлогом внезапной работы, потом все же решился.
Вероника открыла дверь, увидела напряженное и какое-то официальное лицо Всеволода, у неё сжалось сердце в нехорошем предчувствии. Они прошли на кухню, сели.
- Скажи мне, Ника, ты знала, что Тимур влюблен в тебя? Даже не просто влюблен, а испытывает к тебе настоящую страсть много лет.
- Влюблен? Страсть? Ты преувеличиваешь. Я знаю, что он был неравнодушен ко мне, но внешне, во всяком случае, это не проявлялось.
- Видишь ли, последний год он плел интриги, чтобы стать для тебя необходимым, приблизиться к тебе, а потом вообще остаться с тобой. Эта мечта настолько овладела им, что он пошел на преступление.
- Какое преступление, о чем ты говоришь?! Он помогал мне справиться с горем, вытащил меня из страшной депрессии. И потом делал все, чтобы оградить компанию от слияния с «Комфортом». Ты его не знаешь, как я! Это настоящий друг, добрый, внимательный, бескорыстный.
- К сожалению, я узнал его лучше тебя. Но сейчас не о «Комфорте», это так, детские шалости. Главное, это то, что человек, которым завладела страсть, может пойти на все, чтобы устранить соперника. На любые преступления, вплоть до убийства. И надеть на себя любую маску, и приделать себе ангельские крылышки.

     До неё вдруг стал доходить смысл сказанного. Она с ужасом уставилась на Всеволода, потом с трудом, почти задыхаясь, хрипло спросила:
- Ты что, думаешь, что там, в Карелии, был не несчастный случай?
- Я не думаю, я знаю. Да Липатов сам во всем признался.
- Я не верю! Ни одному твоему слову не верю! Там же комиссия установила, и дело закрыли.
- Ты забываешь, что Липатов спец по двигателям. Перед поездкой Анатолия он вызвался провести ревизию автомобиля вашего, там похимичил с коробкой передач. В результате при резком нажатии на тормоз при хорошей скорости двигатель не снижал обороты, а тормоз не работал. Этот друг прилетел в Карелию, выяснил маршрут, подождал твоего Анатолия на ближайшей заправке, а когда тот проехал, нагнал его и прижал к обрыву. Анатолий нажал на тормоз, а он не сработал, вот машина и упала вниз.
 
     Вероника сидела молча, бледная, как полотно. Видно было, что она не верит в эту версию. Потом она спросила чужим и злым голосом:
- Все, что ты здесь наплел, подтверждается документально?
- Более чем. Есть заключение эксперта по двигателям, показания свидетелей, квитанции проживания Липатова в это время в гостинице Петрозаводска, справки из аэропортов, записи в гаражной книге, что за два дня до поездки Анатолия Липатов разбирал двигатель вашей машины. А главное – есть признание самого Липатова.

     Вероника сидела и смотрела на портрет Анатолия. До неё медленно стал доходить весь ужас того, что она только что узнала. Она вдруг осела и упала на пол. Всеволод понял, что это глубокий обморок. Он пошарил по ящикам в надежде найти нашатырный спирт, не нашел, расстегнул блузку, позвонил в скорую. Те посоветовали побрызгать на лицо холодной водой. Всеволод так и сделал. Вероника пришла в себя, некоторое время озиралась по сторонам, потом вспомнила разговор, и на неё накатилась истерика. Она вскочила, стала кричать и колотить Всеволода по груди. Потом на неё обрушились рыдания. Она зарылась в подушку и по -  бабьи заревела во весь голос.

     Всеволод поискал что-то успокоительное, нашел валерьянку, накапал, не считая, наверное, половину пузырька. Затем оторвал её от подушки, усадил, резко почти крикнул: «Пей!». Она выпила это зелье, зубы стучали о стакан. Потом она упала без сил и уставилась в потолок. Всеволод сидел и терпеливо ждал. Через некоторое время Вероника внешне успокоилась, долго посмотрела на Севу и тихо проговорила:
- Иди домой, Сева. Я устала, у меня нет сил разговаривать.
- Нет, не пойду. Я сейчас приготовлю чай, посидим, чаю сладкого попьем, успокаивает. Я не могу тебя оставить в таком состоянии.

     Он налил воды в чайник, поставил на плиту, вернулся в комнату. Вероника стояла у Толиного портрета, гладила лицо, и тихо говорила:- « Прости меня, Толенька! Это все из-за меня. Зачем только эта подруга нас познакомила в присутствии Тимура? Она еще тогда мне говорила, что Липатов на меня глаз положил, даже с ней расстался. Какая же я дура, ничего не замечала. Надо было не сближаться с этой сволочью».
- Перестань, Ника! Ни в чем ты не виновата. Человек, маниакально идущий к своей цели – коварен и хитер. И трудно предугадать его замысел. Садись, будем чай пить.
Потом они сидели на диване, молчали, каждый думал о своем. Вдруг Вероника вспомнила:
- А что ты говорил насчет интриг вокруг «Комфорта»?

     Всеволод рассказал о том подозрительном мужике, которого Вера видела у киоска. Он оказался нанятым актером, который сыграл роль зама. Потом, чтобы усилить эффект давления, Липатов придумал ход с нанятым брачным аферистом Ленчиком, который Лео. Тот должен был приударить за Вероникой, а заботливый друг Тимур разоблачить коварные планы «Комфорта» поженить её с этим прохвостом, чтобы тот потом сдал Верину фирму с потрохами. Но Липатов испугался, что этот Ленчик по -  настоящему увлечет Веронику, и обратился к своему давнему приятелю Штампу, чтобы тот послал кого-то проследить за ситуацией и, если понадобится, разорвать их отношения. Тут он случайно посмотрел на Веронику и понял, что увлекся рассказом и наболтал такое, что дело его швах. Вероника холодно, совсем чужим и брезгливым взглядом осмотрела его, встала и твердо, уверенно сказала, отвернувшись к окну:
- Ну, вы и мерзавец, майор! Лео выполнял приказ Липатова, а вы, значит, Штампа вашего знаменитого. Так чем же вы отличаетесь друг от друга. Интеллектуал, значит. Музычка, картиночки, беседы душевные. Вот что, товарищ милиционер. Чтобы больше я вас не видела и не слышала. И забудьте этот адрес.
- Выслушай, Ника! Вначале было так, но потом ты мне понравилась, и все пошло совсем не так, я действительно увлекся тобой. А музычка и картиночки тут не причем. Я тебе вообще ничего показывать не собирался, и музыку ты услышала случайно. Мне кажется, ты не справедлива ко мне.
- Знаете, Всеволод, я хорошо изучила ваши приемы. И для вас я не Ника! Оставьте меня, я вас прошу. Давайте расстанемся цивилизованно.
- Разумеется, я уйду. Но мне кажется, что ты сейчас в таком состоянии, что рубишь с плеча. Я думал, что ты моя судьба, я никогда никому не говорил таких слов. Ну, значит, не судьба.
 
     Он встал, посмотрел на неё, она стояла к нему спиной. Он еще постоял немного в надежде, что она обернется, но она не обернулась. Он повернулся и ушел. Вероника посмотрела в окно, он шел через двор своей уверенной и твердой, свободной походкой. Она загадала: если он обернется и посмотрит на её окна, то может быть, все когда-нибудь наладится. Но он тоже не обернулся, дошел до своей старенькой машины, сел и уехал.
 
     Потом Вероника автоматически приняла ванну, пошла в спальню, остановилась перед портретом Анатолия. Ей показалось, что Толя укоризненно смотрит на неё. Она снова почувствовала укор совести, что гибель Толи из-за неё, что он осуждает её за это. Она сняла портрет со стены и поставила его за шкаф. Вероника решила, что когда успокоится, тогда снова повесит портрет на место. В спальне она вдруг заметила этюд Всеволода, с горечью подумала, что забыла вернуть его автору. Она так же, как портрет, сняла этюд и спрятала его в шкафу с твердым намерением передать его майору. Потом она легла, долго пыталась раздуть в себе ненависть к Тимуру и Всеволоду, но настолько устала от пережитого, что ничего, кроме безразличия, не испытывала. Потом провалилась в сон, как в колодец…

     Всеволод подъехал к Управлению, поднялся к Штампу. Тот, увидев своего бравого майора, удивился, насколько хмурым и даже мрачным было выражение лица Всеволода. Всеволод сел, спросил:
- Петрович, у тебя выпить есть?
 Штамп вынул из сейфа початую бутылку коньяка, позвонил секретарше, чтобы сообразила лимон и несколько бутербродов, они помолчали. Затем Штамп спросил:
- Похоже, ты поговорил с Лавровой, и этот разговор серьезно подорвал твое здоровье? Я тебя таким опрокинутым еще не видел.
 Всеволод долго разглядывал этикетку, вертел бутылку в руках:
- Ничего себе, Петрович! Откуда у тебя настоящий французский Наполеон, ему больше шести лет выдержки?
- Друг один презентовал, дипломат. Был он у меня проездом, вот занес.
- Варвар ты, Петрович! Это только в России коньяк лимоном заедают. Говорят, этот обычай ввел Николай Второй. А коньяк надо пить после изысканного обеда перед кофе, и к нему полагается или сыр, или фрукты. И перед употреблением надо греть в ладонях и вдыхать аромат. А ты бутерброды и лимон. Давай лучше водку, проверенный продукт.

     Штамп достал из того же сейфа водку, разлил по стаканам, они, не дожидаясь секретарши, выпили, занюхали рукавом. Затем вскоре впорхнула секретарша с лимоном и бутербродами, они снова выпили, закусили, Штамп сказал:
- Давай, Сева, рассказывай. Вижу, что-то пошло не так.
- Да что рассказывать?! Самое трудное, мне казалось, было сообщить Вере, что её любимый Анатолий не погиб, а был убит лучшим другом, которому она доверяла, и которого она уважала. Ну, была истерика, обморок, валерьянка. А потом вроде все успокоилось, она стала расспрашивать о  играх с этим «Комфортом». Мне надо было на этом остановиться, но «Остапа понесло». Я болтнул про Ленчика и про обращение Липатова к тебе с просьбой, если что, тормознуть этого брачного афериста. Потом как глянул, у неё глаза по блюдцу. Язык бы себе вырвал, честное слово! Она поперла меня окончательно, и без выходного пособия. Сказала, что я и этот Лео -  одинаковые мерзавцы. Я пытался объяснить, но она и слушать не стала.

- Не боись, Сева! Она тебе нравится, ты ей неравнодушен – время лечит.
- Нет, Федя! Насколько я её понял, тут дело швах. Если вычеркнула, значит вычеркнула. И чем больше я буду крутиться вокруг, тем будет хуже. Значит, не судьба. Я ей так и сказал.
- Ладно, поживем – увидим.

     Они еще выпили, потом поехали к Всеволоду, там сидели, вспоминали войну, случаи всякие из жизни. Потом изрядно выпивший Штамп позвонил жене, сообщил, что ночует у Всеволода, у него личное горе, надо поддержать парня. На вопрос обеспокоенной жены, что же случилось, Штамп загадочно ответил:
- У него, Соня, ушел последний корабль.

     Вероника решила начать новую жизнь. Она сменила номер телефона, хотела изменить имидж в салоне красоты, но её отговорили сотрудницы. Она нарисовала дизайнерский проект своей квартиры, включая мебель, люстры, шторы, зеркала и все остальное. Ребята постарались для своего шефа, квартира преобразилась и засияла. Однажды она сидела в столовой, вдруг резко встала, достала Толин портрет и повесила на том месте, где он был раньше. Толя глядел на неё спокойно, без укоризны. Вера долго сидела и смотрела в любимое лицо, ей было жалко и Толю, и себя. Она старалась не вспоминать про то время, и про этот проклятый курорт. Она гнала все мысли о Севе, но они иногда вдруг сами возникали в её голове, и она злилась на себя за это. Несколько раз она хотела возвратить этот этюд Всеволоду, доставала его из шкафа, долго смотрела на него, и ей против желания становилось теплее на душе. Она со злостью задвигала этюд в шкаф, ругая себя за мягкотелость.

     Два раза её вызывали в милицию в качестве свидетеля по делу об убийстве мужа. Она заявила, что ничего об этом не знала, полностью доверяла Липатову, считала его другом семьи. После этих разговоров у неё начинала болеть голова, нарушался сон, она неделю отходила. Во второй раз, когда адвокат Липатова стал интересоваться, правда ли, что Тимур был влюблен в неё и действовал в ослеплении этого чувства, она заявила следователю, что эти допросы её сильно угнетают, и она больше не придет. На судебные заседания она не ходила. Процесс длился долго, три месяца. Все фигуранты по этому громкому делу получили разные сроки, Липатов пожизненное. Некоторые за успешную операцию получили правительственные награды, среди них Штамп, Горский, Акулов и Смирнов.

     Всеволод ударился в работу. А работы было столько, что на всякие переживания просто не оставалось времени. И Всеволод, казалось, забыл про курортное знакомство, он снова стал веселым и остроумным Севой, снова стал флиртовать со многими, не приближаясь ни к одной. Два раза они попадали в опасные переделки, но все были целы, отдел работал хорошо. Нераскрытые преступления, или на милицейском жаргоне, «висяки», конечно, были, но их было сравнительно немного. Штамп, глядя на Всеволода, успокоился, и даже сделал несколько попыток познакомить Севу с очередной хорошей женщиной, но все его попытки заканчивались ничем.
 
     Прошло несколько месяцев. Всеволоду позвонили на сотовый. Звонила Глаша, та девушка из санатория. Она сообщила, что у них с Арсением свадьба, и они приглашают его в такой-то день, в такой ресторан. Они живут вместе в гражданском браке, но решили официально оформить отношения. Родители давят с его стороны. Она абсолютно счастлива. Еще она попросила узнать номер телефона Вероники, она, похоже, свой номер сменила.

     Всеволод по своим каналам быстро определил новый номер Вероники, позвонил по этому номеру, чтобы убедиться, что все верно. Вера после того памятного разговора стерла номер Всеволода, поэтому, увидев незнакомый номер, спокойно ответила:- « Лаврова, слушаю вас».
- Здравствуй, Вера, это Всеволод. Как поживаешь?
У Вероники снова предательски заколотилось сердце и обмякли колени. Она опустилась на стул, пауза подозрительно затягивалась. Наконец она справилась, голос зазвучал уверенно и спокойно:
- Здравствуйте, майор! Может быть, уже подполковник? Вас, говорят, тут хвалили по телевизору, за раскрытие этой банды. Мне соседка передавала.
- Слушай, Вера, может быть, хватит? Помнится, мы с тобой переходили на ты.
- А я забыла, и предпочитаю вообще не вспоминать о том времени. Так вы, майор, по делу, или в воспоминания ударились? И как узнали мой номер? Я вам его точно не сообщала.
- Тоже мне бином Ньютона! Я, если не забыли, в милиции служу.
- Родине, так сказать, служите? И между делом женщин охмуряете. Это что, тоже Родина приказала?
- Ну, все, действительно вечер воспоминаний затянулся. Я по поручению Глаши, той, санаторской. У неё свадьба, через две недели, а новый номер ваш она не знает. Вот, попросила меня выяснить. Если есть желание, позвоните ей. До свидания, Ника!
     Она хотела крикнуть, что никакая я для вас не Ника, но он уже положил
 трубку. Она долго сидела, держа телефон в руках. Ей было обидно, что она оказалась слаба, не может избавится от этой унизительной зависимости, что обида уже давно исчезла, испарилась, и только гордость не позволяет ей сделать первый шаг к сближению.

     А Всеволод шагал по кабинету и улыбался. Все, что надо, он услышал. И убедился, что не надо торопить время – этого великого лекаря. Он решил на Глашиной свадьбе поговорить с Вероникой, признаться, что жизнь без неё остановилась, что она любовь всей его жизни. Он был уверен, что Вероника обязательно придет на свадьбу. Он купил молодым подарок, договорился, что на день свадьбы возьмет отгул…

 - Сволочная эта работа в милиции, - злился Всеволод на весь мир. Он всех предупредил, что едет на свадьбу друзей, чтобы его не дергали, а уже на пути к ресторану позвонил Штамп:
- Ты еще не на свадьбе? Слава Богу! Поворачивай свою колымагу. У нас два трупа бандитских.  И участковый ранен. Дуй на Пресненскую, 36, там банда засела. Все твои там, и ОМОН. Я тоже  уже еду.

     Дом 36 на Пресненской был окружен омоновцами. Жители ближайших квартир выведены далеко за натянутую ленту. Всякие зеваки тоже. Никита Акулов доложил Всеволоду, что это та самая банда из Могилева, которая только пару дней, как в разработке. Они приехали на гастроли, два-три крупных ограбления – и смываются. На след вышло случайно ГАИ. Они хотели остановить машину, Субару, вон стоит. Она в угоне. А водитель не остановился, а погнал по -  прямой. Дорожники за ним. Он вихлял, вроде оторвался. А потом дорожники обнаружили эту Субару здесь, позвонили участковому, тот примчался. Сказал, что в доме только одна подозрительная квартира, хозяин её сдал на две недели одному парню, а соседи говорят, что там человек пять крутится. Ну, пошли, потребовали открыть дверь, парень их впустил в коридор, а тут выскочил какой-то обкурившийся и шмальнул по участковому. Тут еще двое или трое выскочили, один с автоматом. Дорожники тоже открыли огонь, двух бандитов точно застрелили. Но они же не оперативники, дальше лезть побоялись, выскочили в коридор и дверь захлопнули. И участкового с собой утащили, в скорой уже увезли.
- А переговоры вели?
- Они там вконец отмороженные. Я пытался поговорить, там один горластый, похоже, пьяный, орет, что всех перестреляют, кто сунется. Им терять нечего.

     Подъехал Штамп. Посовещались, что делать. Квартира на четвертом, дом семиэтажный. Решили. Два омоновца спускаются с крыши и влетают через балконную дверь и окно. А на входной двери в районе замка пластид. Омоновцы по рации командуют, когда взрывать, и одновременно со взрывом влетают в квартиру. Ну, а опера через дверной пролом. Омоновцы вокруг дома следят, чтобы никто не спустился по трубам, или по балконам, или с крыши. Штамп критически осмотрел Всеволода, его тщательно выглаженный костюм, новую рубашку и галстук, блестящие ботинки:
- Ну, ты краше жениха. Не лезь вперед, если все быстро закончится, еще на свадьбу успеешь.

     Когда все сгрудились на лестнице ниже бандитской квартиры, Акулов оттеснил Всеволода и сказал твердо:
- Шеф, правильно Петрович сказал, мы и без вас справимся. Не лезьте вперед.

     Все пошло как по нотам. Дверь взорвали, она отлетела. Одновременно через балкон, непрерывно строча из автоматов, влетели ногами вперед омоновцы. Бандиты в количестве трех совершенно остолбенели. Их быстро повязали, никто не успел даже выстрелить. Всеволод вошел в коридор действительно последним. Но оказалось, что самый маленький по росту и самый хитрый спрятался на антресоли над входной дверью, правильно рассчитав, что все ринутся внутрь, а он тихо слезет и смоется под шумок. Он собрался прыгать, но увидел Всеволода, схватил обрезок трубы, прыгнул и со всей силы ударил Всеволода по голове. И действительно выбежал на лестничную клетку, побежал наверх, но там дежурил один из оперативников. Он мигом отобрал у этого хитрого бандита обрезок трубы, накинул на него наручники и повел в квартиру. У порога он увидел Всеволода, лежавшего без сознания, кровь сочилась по волосам на воротник новой рубашки.
- Так это ты сделал?!  Ну, все, если ты его убил, паскуда – до отделения не доедешь, пристрелю при попытке к бегству. Он приволок этого парня в комнату, бросил, как котёнка, на пол и крикнул:
- Этот гад шефа ранил, в дверях лежит. Скорую надо срочно. -  Штамп стоял внизу, намеревался подняться, но тут кто-то заорал в разбитое балконное стекло:
- Скорую!! Горский ранен!

     Штамп схватился за сердце и сел. Скорая стояла рядом. Врач прибежал, осмотрел Всеволода, тот вдруг зашевелился и открыл глаза. Почувствовав боль, он спросил врача:
- Это что было? Кто меня шарахнул? Свои, что ли, не признали?
Врач убедился, что кости целы, только кожа сбита. Стал накладывать повязку. Акулов, бледный, выглянул в окно и увидел сидящего на земле Штампа, вокруг него толпились омоновцы. Акулов крикнул:- « Все нормально, рана небольшая, он уже шутит!». Штамп ожил, пробурчал недовольно:
- Что вы мне воду суете? Лучше бы водочки дали. Угробит меня эта работа.
Всеволода увезли в госпиталь, проверить насчет сотрясения. Штампа тоже, сердце, давление, мало ли, бывалый волк на землю рухнул...

     На свадьбе Вероника веселилась, радовалась вместе со всеми, глядя на эту красивую пару. Но она все время автоматически искала взглядом Всеволода. Улучив момент, она спросила Глафиру, как Всеволод отреагировал на приглашение. Та ответила, что он обрадовался и обещал непременно быть. Может, на работе задержали, участковый, все-таки. Всякое случается. Вероника забеспокоилась. Какой участковый? Он майор, начальник отдела. Что, без него не могут одного вечера обойтись? Наконец, она набрала номер Всеволода. Всеволода и Штампа везли на скорой в госпиталь. Телефон остался у Акулова. Он ответил на звонок:
- Капитан Акулов, слушаю вас.
- Простите, это телефон Горского?
- Да, это его телефон. А с кем имею честь?
- Это его знакомая, Вероника. Он должен быть на свадьбе, но не приехал. Что-то случилось?
- Вы не волнуйтесь, его слегка ранили, пустяковая травма. Сейчас в госпитале проверят, полежит пару дней – и снова как новый.
Вероника почувствовала, что не может говорить. Наконец ей удалось выдавить:
- В какой госпиталь его повезли?
- В наш, на Сеченова.
- Спасибо, я сейчас приеду.

     Акулов засомневался, правильно ли он сделал, рассказав все этой женщине. Он набрал Штампа, доложил, заикаясь, что сейчас звонила женщина, наверное, новая пассия Всеволода, интересовалась, что с Горским. Вот он ей сказал, куда его везут, она заволновалась и обещает приехать. Может, не надо было говорить?
- А как её зовут?
- Да Вероника какая-то.
- Ну, Никита, молодец! Порадовал. Очень правильно все сделал.

     Через час, осмотренные и переодетые в больничные пижамы, Всеволод и Штамп лежали на соседних койках. Всеволода оставили дня на два, понаблюдать, а Штампа на исследование сердечно сосудистой системы. Рядом на стульях сидели Акулов, Смирнов, еще два оперативника и жена Штампа Софья. У Всеволода болела голова, он попросил громко не разговаривать. Вот все сидели, тихо разговаривали, с нетерпением ожидая, когда уедет Софья, и они смогут, наконец, выпить за успешное окончание операции. Вдруг они услышали шум в коридоре, он приближался, наконец, можно было разобрать слова. Медсестра повторяла, что пускают только родственников, а другой голос повторял, что она родственница. Наконец, женщина закричала:
- Почему вы, в конце концов, меня не пускаете? Я должна его видеть. Я его жена. -  С этими словами она влетела в палату, увидела Всеволода с перевязанной головой, бросилась к нему, схватила его руку и не знала, что сказать. Похоже, она вообще не заметила людей в палате. Штамп посмотрел на изумленную публику, широко заулыбался, сделал знак, чтобы все ушли, все тихо просочились в коридор.
- Федя, это что, действительно его жена? Но он же ничего не говорил.
- Пока еще нет, но скоро будет. – Штамп весело обнял жену. Опера стояли, тоже улыбались, ничего, впрочем, не понимая. Потом все пошли из госпиталя, а Штамп немного отстал с Эдом Смирновым, взял у него бутылку и положил в карман пижамы. – Это нам с Горским помолвку обмывать…

     Прошло три года. Маленький мальчик по имени Толя прошлепал босиком в комнату родителей, деловито прополз между ними под одеяло, прижался к матери и мгновенно заснул. А через пару часов взошло солнце и заполнило спальню золотом. Мальчик проснулся и стал теребить маму за волосы. Она открыла глаза, чмокнула сына в нос, и посмотрела на противоположную стену. Внутри картины светился и переливался красками жаркий черноморский день. Она повернула голову влево, там спал, почти скинув с себя одеяло, автор этого этюда. Ей вспомнился сон, где все было так же, как сейчас, только не было маленького Толика. И ощущение такого счастья затопило её, что в глазах выступили слезы. Солнечный луч добрался до прикроватной тумбочки, и на стене вспыхнули разноцветные отражения от крупного бриллианта в старинном кольце. Пацан влез на папу и стал колотить его по груди. Папа проснулся, сделал страшное лицо, сгреб обоих, и они затеяли борьбу, стараясь не придавить маленького. А потом пацан сидел верхом на папе и, счастливо смеясь, колотил ручонками по папиной широкой спине со следами двух ножевых ранений. День начинался замечательно.

С. АРБИТМАН
Хайфа 2015