Прадеда расстрелянного лик... гл. 2

  В 1921 году по совету местного священника, давшего ему рекомендательное письмо, Михаил Григорьевич поехал в Тобольск для принятия духовного сана. Такому решению способствовали и внешние обстоятельства, и глубоко религиозный настрой семьи, и переосмысление жизненных ценностей в горниле ниспосланных испытаний. Путешествие затянулось на несколько месяцев. В одной деревне прадед едва не был расстрелян арестовавшими его представителями новой власти. Найдя рекомендательное письмо и документы, они осыпали Михаила Григорьевича ругательствами и угрозами. Его самообладание, уверенный, властный голос немного остудили самых ярых. "Перед вами народный судья, за меня ответите. Кем буду - не ваше дело, а здесь я вижу сборище хулиганов". Его заперли в нетопленой избе, приставив к дверям охрану. "И вот,оставшись один,-рассказывал прадедушка, - я стал молиться:"Господи,если угодно Тебе, чтобы я служил Тебе, то спаси меня, а если казнишь меня, да будет воля Твоя". Измученный всем пережитым, я уснул, и вижу сон: передо мной большое светлое озеро, а на другой стороне озера стоит Спаситель, и свет от Него струится великий, и все вокруг в свете. Протягиваю к Нему руки и говорю:"Господи, я к Тебе иду!" - и слышу в ответ:"Иди!"... Рано утром арестовавшие пришли к Михаилу Григорьевичу с извинениями и просьбой, как к человеку образованному, помочь им наладить дело по разверстке хлеба. Прадед согласился, и целых две недели
прожил у них. Завёл им книги, разъяснил, как правильно
учитывать урожай и проценты, полагающиеся на каждого. За это
время они так привыкли к
нему, что не хотели отпускать, уговаривали остаться работать с ними. Пугали перспективой будущих притеснений священников, но он, помня зов Христов и повеление "Иди!", не остановился, не
соблазнился никакими уговорами.
"Потом все было благополучно, - пишет прабабушка Мария Николаевна. -
Муж добрался до архиерея, который принял его как
сына, обласкал и
посвятил сначала в диакона, а потом и в священника. Подарил ему много книг и уговаривал остаться у него в Тобольске, но муж не
захотел, а просил места где-нибудь в глуши, подальше от тревог, где
можно было бы укрыть семью и отдохнуть. Но не знали мы,что
испытания только начинались. "Место первого служения Михаила
Григорьевича в священном сане - глухая деревня Малая Скаредная. В церкви все было запущено. Дом священника
отобрали под
школу. Отец Михаил жил в церковной сторожке, а Мария
Николаевна с
детьми - в тесной старой избе с русской печью и полатями, на
которых
вповалку спали дети. Через три года архиерей перевёл
о.Михаила в
большое село Аромашево, где условия жизни были более
сносными.
  Жизнь понемногу налаживалась, дети подрастали. Рассказывает
прабабушка Мария Николаевна:"Прошло 10 лет, полных труда. Все
занимались, кто чем мог. Гриша - крестьянским трудом, Ростя
возился со
скотом. Все делали как рядовые крестьяне: ездили в
поле, сеяли, косили и убирали, заготовляли дрова на зиму. Я все
время
за прялкой пряла шерсть, столько рук и ног надо было обуть и
одеть, одежда была домотканая, сермяжная. Но мы не унывали, не
жалели
о прошедшем, даже моё любимое пианино пришлось продать, чтобы
выручить деньги на постройку дома. Семья росла, родился последний
мой сын Вадим. Работали в огороде, завели пчел. Жить бы и
радоваться. Но это не удел земной жизни человека, и скоро
наше
благополучие развеялось, как дым. К этому времени Гриша женился, а
вскоре и Ира вышла замуж и уехала с мужем в г.Колпино
Ленинградской области.
 Началась волна раскулачивания. Трудолюбивые, трезвые, верующие
крестьяне были объявлены кулаками, грабителями, врагами народа. У них
отнимали все имущество, а самих ссылали в отдаленные места, в
тайгу, где многие и умерли, лишенные средств к
существованию. И мы
были объявлены кулаками, а наше имущество, буквально нажитое
собственным трудом, было растащено." Немногое удалось
спрятать. Корову успели увести к тестю о.Михаила, Даниилу
Федоровичу - он как ссыльный был на особом положении. Ярко
запечатлелось происходившее в глазах десятилетнего
Володи, сына
о.Михаила:"Грабители не заставили себя ждать. Три нанятых
оборванца, писарь, начальник с двумя милиционерами с утра уже
переписывали наше имущество. На следующий день в дом ворвалась
толпа мужиков и баб в кожушках и сермягах, в драных
обутках, с
бегающими глазами и шмыгающими
носами. Гриньши, Ваньши, Саньши, которых я раньше никогда не
видел ни
в поле, ни в церкви, ни в дружеских компаниях честных
тружеников. Выползла из своих нор деревенская шпана, чтобы
разорять и грабить тех, кто честным трудом содержал семью и
свою державу матушку Россию. От их бесстыдства и наглости
онемели уста, опустились руки, не могущие что-либо предпринять в свою защиту. Как бешеные псы, которые растерзают на месте все, что им помешает, они рвали друг у друга вещи, посуду, мебель, продукты - в общем все, из чего состоит хозяйство. Амбар опустошили до зернышка, животных и сельхозтехнику забрала артель. Толпа бегала по двору за курами, индюшками, гусями и утками. В воздухе летали перья из неподеленных подушек. Весь двор был завален книгами из папиной библиотеки. Страницы рвали на цигарки, топтали грязными, в коровьем дерьме, обутками философов, классиков, русское право, духовную литературу. Завалили ульи, тут же грязными прокуренными руками выгребали сотовый мед. За один день мы потеряли все."