Блюди себя смолоду

   Однажды в колхозе, где мы в порядке шефской помощи убирали урожай, я услышал странное прозвище – «Микстура». Необычным оно было для сельской местности.  Однако тех, кто его произносил, нисколько не смущало его происхождение. Так, привычно и буднично, они обращались к уважаемому на селе человеку – главному агроному колхоза Запрудное.
   Кому неизвестно пристрастие русского человека к прозвищу. Испокон веку оно сопутствует ему, зачастую точно, одним словом, определяя характер, привычку или какую-либо особенность, талант. Как не угадать в приложении Ваня-Растяни Меха веселого гармониста, а в Кузьме-Ветродуе  - деревенского балоболку, пустослова. Все эти прозвища просты и понятны. Микстура же по отношению к сельскому человеку, агроному, выглядит нелогичным, без всякой связи с данной личностью. Так казалось мне, студенту-филологу. Объяснить все, развеять мои сомнения мог кто-то из местных жителей. Помогла подсказка нашего звеньевого, молодого энергичного парня. Вы деда Силу поспрашивайте, он, наверняка, знает, откуда оно пошло, это прозвище. 
   Дед сила был огромный, кряжистый, белый как лунь, мужик. Вечером, проходя мимо палисадника Силы, я попросил разрешения посидеть с ним. Он часто при вечерней зорьке покуривал трубочку в своем палисаднике, любуясь на закат, заговаривая иногда с кем-либо из мужиков, возвращавшихся с поля.
   - Посиди, пожалуй, - скзал он, - места не пересидишь.
   Заведя речь о запрудненцах, я исподволь коснулся «Микстуры», этого необычного прозвища.
   - Тут все правильно, сказал Сила. – Он дурака свалял по молодости лет, за что и расплачивается по сей день. А имя у него хорошее Степан Бобров сын Иванов. Только редко кто по имени отечеству обращается к нему. Разве чт председатель колхоза да директор местной школы. А все другие так и зовут: Микстура. Крепко прилипло это прозвище к Боброву и досаждает ему аки шмель доброму коню. Да ничего не поделаешь – сам виноват. – Дед замолчал, постучал трубочкой о пенечек – бурый пепел рассыпался у его ног, притоптал. – Посмотрел на меня с хитрой улыбочкой. – Дальше рассказывать, что ли, или к девкам наладишься – вон они пошли, кобылицы. – Сунул трубочку за голенище сапога. – Выслушав мой торопливый отказ от «гулянки», он удовлетворенно качнул подбородком: - Ну так слухай.
   Годов пятнадцать тому ходил Бобров в бригадирах. Он совсем молод был, однако дело свое крепко знал, сам проворно работал и других умел приспосабливать к делу. И народ его, молодого, за это уважал. Слава о нем как о способном организаторе, стало быть, на весь район пошла. Стали из других хозяйств животноводы наведываться, - они своей бригадой молодняк на мясо выращивали, товарным производством, одним словом, занимались, - стали , значит к нему приезжать, опыт передовой перенимать. На областных совещаниях да конференциях о нем заговорили: есть, мол, в Запрудном бригадир, Бобров, по полтонны мяса с каждого телка получает. Вот у кого учиться, дескать, надо. Тут, как водится, почетные грамоты и медали на него посыпались. Так и пошло и поехало. Не сладил с той славой Бобров. Что и говорить – молодой! Загордился, к советам людей перестал прислушиваться, дескать, мы сами с усами. А усы-то еще как следует не отрасли. Смотрит на всех свысока, вроде теперь ему никто не указ, куда захочу – туда поворочу. Само собой понятно, за этакие глупости перестал народ Боброва уважать. Раз ему сказали, другой, что, дескать, неправильно, Бобров, ведешь себя, не по-нашенски. И снизу критика была и сверху – как об стену горох – не помогает. Тогда и сняли его с бригадиров. Он, дурья башка, нет, чтобы к разуму обратиться, супротив общества пошел: вы без меня славу всего Запрудного потеряете. Женку в охапку – и подался в город, на промыслы рыбные, там, говорили, заработки сумасшедшие. «Услышите еще обо мне!» - сказал. С тем и укатил.
   Жалели. В деревне каждая пара рук на счету, а тут такого парня -  смышленого  да работящего потеряли. Дела в  бригаде без него плохо пошли. Решили, было, делегацию снарядить в город, в ножки Боброву поклониться, но председатель не позволил. Нельзя сказал. Таким способом мы совсем парня погубим. Он, не будь дураком, сам во всем разберется и воротится в колхоз.
   Прошел год. Поехал в город Митрич, давнишний сосед Степана Боброва, и повстречал там своего бывшего бригадира. Как тот обрадовался земляку! Схватил Митрича за локоть – пойдем, просит, ко мне. Дорогой все теребил Митрича: как там в колхозе? С посевной,поди, в срок управились?  Видать, соскучился парень по Запрудному.
   Пришли к Боброву на его городскую квартиру, - хозяйки дома нет, на работе. Степан яичницу сгоношил, достал из буфета бутылку, поставил на стол. На бутылке непонятная какая-то наклейка. Оказалось, рецепт,  лекарство, значит. «Ну, - думает Митрич, - худо Боброву в чужой стороне, не климат». Наливает Бобров граненый стакан – и хлоп – до дна!»  Ты что, спрашивает гость, - лекарство стаканами принимаешь?»  «Так оно такое и есть, чтоб стаканами, - отвечает Бобров. – Водка это закрашенная».  «А рецепт-то зачем наклеил?»  «Это для отвода глаз. Жене говорю: микстуру врач приписал – три раза в день принимать».
   Пришла жена Боброва, увидела гостя и заплакала. Митричу жалко их стало: пропадут без Запрудного!
   - Вы вот что, - говорит им Митрич, - собирайте-ка манатки и айда в село, домой. Не то, я вижу, вы тут смикстуритесь оба без родного колхоза.
   Так и привез их в Запрудное. Да только не выдержал Митрич, рассказал про микстуру. С тех пор и пошло… Бобров теперь вон какой: ученый агроном, книжек в доме три шкафа, на работу при гастухе ходит, а спиртного в рот не берет даже по праздникам. Однако прозвище за ним осталось. Оно ведь тут деревня. Только опять же я скажу: никто не виноват, блюди себя смолоду.