Наказ Панкрата
Колхозники приняли нашу студенческую братию радушно, разместили в своих домах: по два студента на семью. Мы с другом Андреем попали к старикам; хозяйку звали Авдотьей Ильиничной, ее деда, колхозного сторожа, Панкратом Саввичем. Деревенские называли его просто: дед Панкрат. С вечера Панкрат, накинув на плечи потертый, в заплатах кожушок и взяв с собой суковатую палку, отправлялся бродить вокруг колхозных закутов. С ним уходила из дома плюгавая сучонка; черная, на коротких кривых лапках, с белвм пятном на морде, приходившимся на один глаз, отчего она казалась кривой и кособокой. Кличка у собаки была занятная – Выдра. Иногда Панкрат называл ее Чертова Выдра. Утром Панкрат с Выдрой возвращались. Войдя в избу, дед ставил свою дубинку в угол, вешал на гвоздь кожушок, садился на табурет у стола. Выдра вкатывалась на кривых лапах следом, пристраивалась рядом с табуретом. Панкрат говорил: «Старуха, дай нам с Чертовой Выдрой щец да каши, чай, мы с работы пришли, проголодались». Выдра облизывалась, поскуливала, стучала хвостом по полу. К тому времени и мы с Андреем являлись к столу. Дед, улыбаясь в седые усы и прищурившись, - он всегда смотрел в полприщура, будто весь мир рассматривал с затаенной хитрицой, - говорил громко, чтобы бабка у печи слышала: «Ты, Ильинична, и про пострелов-самострелов не забудь, тут они». Усаживал нас за стол, спрашивал: «Ну, как она, наша курская картошка, стреляетя. Подияя. В поясницу?» «Стреляет, - отвечали мы с Андреем и, вспомнив, какая предстоит работа, прогибались в спине. Эти упражнения облегчали свинцовую тяжесть в позвоночнике. «Ничего, - говорил дед, - дён через три привыкните». Ильинична ставила перед каждым миски с борщом и гречневой кашей, в середину стола – горшок с дымящейся картошкой, рядом - наполненную доверху толстыми ломтями хлебницу. «А ты подожди немножко, строго – говорила Выдре, - тебе горячее нельзя. Вон твоя каша на подоконнике стынет». Сучонка клала голову на вытянутые лапы и, прищурившись точь-в-точь как Панкрат, поглядывала на нас снизу вверх. Наскоро позавтракав, мы с Андреем бежали к центру села, где у дома колхозного правления студентов поджидали два грузовика и колесный трактор с прицепом.
Работали мы весело, с песнями, шутками, но уже к обеду заметно уставали, а к вечеру изматывались так, что переставали не только шутить, а вообще разговаривать. В годы моего студенчества механизация была не та, что теперь, и нам приходилось после конного копателя, выворачивавшего наизнанку пласты почвы вместе с клубнями картофеля, разгребать землю руками, извлекая клубни. Наполненную кошелку относили к приемному пункту. Рыться в земле приходилось согнувшись в три погибели, а то и на коленях. Изнурительная работа. Вопреки предсказаниям Панкрата «дён через три привыкните», мы и на пятый день никакого облегчения не чувствовали: курская картошка по-прежнему стреляла в поясницу. И как-то утром за завтраком дед спросил:
- Ну как?
- Дурацкая работа,- ответил Андрей.
Панкрат не донес ложку до рта, - этот невозмутимый вечно посмеивающийся дед, - осатанело уставился на Андрея.
- Как ты сказал, - прохрипел он, - ду- рац – кая?
Выдра, голоса которой мы ни разу не слыхали, высунула острую мордочку из-под стола: нга-дзнга, - звонко тявкнула она, - нга-дзнга.
Андрей испуганно замахал руками, поспешно выскакивая из-за стола, опрокинул стул. Вошла Ильинична, спросила испуганно:
- Что случилось, дед?
Панкрат, устыдившись своей горячности, виновато сказал:
- Ничего, Ильинична, это я так, погорячился маленько.
Мы с Андреем – бочком, бочком, - похватали с вешалки свои пиджаки и айда к правлению, где нас ждал транспорт.
Все последующие дни мы с Андреем чувствовали себя как на иголках, ждали: вот пойдет Панкрат доносить начальству, каких несознательных студентов в колхоз присылают. Но Панкрат ни с кем об этом не говорил, а с нами обращался ласковее прежнего, не забывал всякий раз наказывать своей старухе, чтоб кормила нас получше. Со временем мы избавились от чувства неловкости, подружились со стариками, а там и практика подошла к концу. Прощались тепло, почти по -родственному. А среди зимы наши подшефные прислали в университет письмо и подарки. К будущей осени приглашали на сбор урожая. Редколлегия нашей многотиражки решила очередной номер газеты посвятить связям студенчества с колхозным крестьянством. В числе других было поручено написать заметку и нам с Андреем. Подготавливая материал, мы захотели перечитать письмо из Запрудного и обратились с этим к проректору по хозяйственной части. «Вот вам ключ, - сказал он, - можете поработать в моем кабинете. В коричневой папке найдете и интересующее вас письмо колхозников». Вместе с письмом из села мы обнаружили в папке еще лист с интригующим названием «Наказ». Андрей стал читать вслух.
Здравствуй университетское начальство! Пишет вам дед Панкрат из села Запрудного. Разрешите пожелать вам всех благ и долгих лет, а затем высказать свои соображения насчет воспитания студентов. Конечно народ вы ученый, и детей наших – дай бог вам здоровья – человеками делаете. По теперешним временам, необразованный – беспомощней калеки. Время такое. Однако недогляд с вашей стороны есть.
Вот ведь какой маркизет получается: некоторые молодые люди считают нашу крестьянскую работу низкой, подлой, вроде как для дураков. Так один ваш и сказал: «Дурацкая работа». Я как услыхал такое – перепугался насмерть. Надо же, человек только еще чему-то учится, а уже отметил, что работа на земле - это не для него, для дураков. Я понимаю, что сказано было сгоряча, без умысла. Однако по скудному своему разумению я полагаю: если человек привычен к труду, то ко всякой работе будет относиться с уважением, хотя бы сам ходил в больших начальниках или ученых, ибо понимает: любой труд хорош, если он на пользу людям. Вы, небось, слыхали про Илью Захарыча Бутова: и Европа его знает и Америка. Да ведь он не всегда был знаменит, не ученым родился; и в подпасках ходил, и на тракторе работал, и в полеводческой бригаде. Я это доподлинно знаю, поскольку не раз давал Илюшке подзатыльники за его озорство – сызмала он был бедовым: мальчишеские ватаги водил, чужие яблони любил потрясти. А в пятнадцать лет вырастил новый никому неведомый колос. И Хотя тот колос оказался ни черту, агроном – был у нас такой ученый агроном один на всю область по фамилии Кудасов - заприметил его, стал учить, показывать да рассказывать. Так и пошло. Илья еще в аспирантуре учился, а на наших полях пшеничку его имени высевал. Про таких говорят - талант. А по мне – трудолюбивый человек. Он как вол в упряжи: таких и погонять не надо, сами везут. Во время войны мы с Бутовым в одном партизанском отряде воевали, он подрывником был. Бывало, поднимет на воздух вражеский эшелон – любо-дорого глянуть! И ни одной промашки за всю войну. А все потому, что старательный был человек: в школе отлично учился , химию знал. Она, химия, и воевать ему помогала, и голод переносить, и холод. Эту самую картошку мы ножами в зимние морозы из земли выколупывали по ночам и переправляли в партизанский отряд. Вовремя урожай не успели убрать – немец не дал, попер танками. А теперь чего ее не собирать? Оно, конечно, не без трудностей, разве я не понимаю. Дайте срок придумают что-нибудь. А как же. Она и Москва не сразу строилась. Глядишь, кто из ваших студентов в науку ударится да изобретеньице подходящее смозгует. Им после работы на картофельных полях нужную технику легче будет изобрести – натаскались они с полными кошелками, дай бог каждому. А ребята у вас грамотные. Я это зразу отметил. И старухе своей сказал: в деревню нынче грамотный народ едет. Дай срок, в селах, на полях все работы механизируют да автоматизируют, при галстуках будем работать, что твои городские. Но к такому доброму и сознательному отношениею к работе на земле воспитывать надо смолоду. Хорошо бы и вам включить в учебную программу любовь к земле-матушке. Коль землю любить будут, - никакой работой не побрезгуют.
Так вы уважьте старика насчет новой науки, которая любовь.
Низко кланяюсь Дед Панкрат
Ну дед! Ну дает! – восхищенно восклицал Андрей, принимаясь перечитывать НАКАЗ Панкрата.
Свидетельство о публикации №215020101358