Вот раньше

    В поликлинику входит бабуля: суровая лицом, крупная в кости с рукой на перевязи из цветастой косынки. Она входит в лечебное  заведение как в место знакомое и привычное, степенно шагает по проходу, сквозь заставленное по сторонам скамейками, на которых сидят страждущие. Бабуля шагает не торопясь, переводя взгляд с одного посетителя на другого, снисходительно покачивая подбородком: «Сколько вас привалило! Будто весь белый свет враз захворал. И – по большинству – молодежь. Дочего хилый народ пошел: чуть где кольнет – бегут к врачу: ой, погибаю, ой, умираю, скорее спасайте! Вот раньше…»
   - Платоновна, - обращается к бабуле знакомая женщина, -  ты, никак, руку сбедила?
   - А-а, Андреевна! – бабка останавливается и пристально смотрит на молодуху, сидящую рядом. Молодуха встает сторонится. Бабка прочно усаживается. – Вот я и говорю… Рраньше на всю волость двое их и было, врачей-то: доктор один   и фелшар один. И ничего – жили. А если кому суждено было помереть – кончался без лишних хлопот. А нынче ходишь, ходишь: и поправить как следует не могут, и помереть не дают.
   По другую сторону от Андреевны сидит тетка лет пятидесяти, левой рукой поддерживает правую, обмотанную полотенцем. Она с тревогой поглядывает на взбухшие, как сардельки в кипятке, пальцы, изредка трогает их ногтем и тревожно поглядывает на дверь, за которой принимают больных. С  приходом Платоновны тетка все свое внимание переключила на нее, прислушивается к разговору. Платоновна рассказывает, как она однажды выбила сустав, локоть, и костоправ его вправлял. И приказывал больной рукой держать кирпич.
   -- А кирпич-то зачем? Спрашивает тетка.
   - Кто его знает. Держи, говорит, пока сил хватит.
   - Ну и что? Долго держала-то?
   - Долго. Аж рука захрякла и трястись начала, будто по ней электрический ток пустили.
   Тетка охает, подвигается к бабке, умиленно смотрит на нее:
    - Как это ты руку не уберегла?
   - Спешила. Белье вешала с табурета – он, возьми, и подвернись.
   - Помочь, что ли, некому было? – допытывалась тетка.
    - Как некому: сын со мной, сноха, а еще внучка – подросток.
   Тетка недоуменно выпятила губу.
   - Что же ты молодуху не попросила развесить стираное, чай, она попрытче. А кабы  шлепнулась, так ничего бы с ней не сделалось.
   Платоновна слабо махнула рукой.
   - Нынче они какие, молодые, поспать любят вволю, поесть сладко, нарядиться помоднее да погулять до утренней зори . А матери за них работай.
   - А это – как воспитаешь, - говорит молодуха.
   - Чиво? – удивляется Платоновна. – Воспитаешь. Нас-то больно воспитывали? С восьми лет – в поле. А порядок знали, старших уважать умели. Бывало, цыкнет свекор – и не чхни, не то, чтобы слово поперек сказать – пришибет.
   - Что же в этом хорошего? – вскидывает бровями молодуха.
   - Порядок зато был.
   - Не порядок это, бабушка, а деспотизм.
   - Деспотизм? Не слыхала про такое.         
    - Это когда не соблюдаются права человека, не считаются ни с его мнением, ни с самолюбием, не говоря уже о свободомыслии.
   - Да откуда ему было взяться, свободомыслию. Как говорится, не до жиру – быть бы живу.
   - Ты руку-то, руку как вылечила? – спрашивает тетка, боязливо оглядываясь на дверь кабинета.
   - Руку? А-а, руку. Вправили. Держала, значит я кирпич, держала, пока он не вывалился – сил больше не было. Потом взял меня за запястье костоправ, рванул – я и лишилась чувств.
   - Ох-ти! А как домой пришла, легла в постель, так и спала целые сутки. Проснулась – во всем теле легкость, будто и не было со мной ничего.
   - Видал ты, здорово!
   - А как же. Раньше лечили как следует, без сумления. Раньше – не то, что таперича.
   - А сейчас у вас что болит? – спрашивает молодуха.
   - Как что? – удивляется бабуля чужой непонятливости. – Рука болит.
   - Другую сбедила? – Не везет вам на руки.
   - Почему другую, - обиженно отвечает бабуля. – Та же и болит. Видать, плохо ее вправил тот бугай – ни дна ему, ни покрышки: косточка наружу выперла. Сильно беспокоит.
   - Пошла бы к костоправу, - говорит тетка.
   - Да ну его к лешему. Я доктору покажусь, специалисту. А как же? – и бабуля укоризненно смотрит на собеседниц.