Дядька винцесь

Леонид Белозорович.               
                Посвящается  В. И. У.
                Деревня Старые Морги.


               
      ДЯДЬКА  ВИНЦЕСЬ.

Быль.
 
Дядька Винцесь, здоровый рыжий мужик, однажды, зайдя после работы  в  куз- ницу, поспорил с кузнецами на литр самогона, что разогнёт руками  подкову.  Кузнецы  не поверили – ударили по рукам. И… проспорили! Дядька Винцесь без особого напряга превратил полезное изделие в совершенно ненужную вещь – взять и выбросить! Кузнецы сильно подивились такой необычной силе его, но проигрыш отдали  - честно скинулись, кто, сколько мог, купили у старой самогонщицы Параски  литровую бутыль мутной жидкости, и тут же в кузнице эту жидкость с большим удовольствием скушали. Носатый кузнец Тимохин долго и внимательно изучал испорченную подкову, но в восторг не пришёл, только мрачно поинтересовался:
-Может, ты ещё и рельс гнёшь?..
-Зачем? – не понял Винцесь.
-Для уважения! Зачем же ещё! – всё так же мрачно буркнул носатый Тимохин, и бросил подкову в кузнечный горн.
                -В гробу я видел этот рельс!..
                -А вот Иван Михайлович Заикин, не тебе чета - русский богатырь был! А рельс гнул! – Тимохин неодобрительно посмотрел на Винцеся. - Не гнушался! Узлы из него вязал!.. А он “ в гробу  видел!..”
                -Да на кой хрен, мне их вязать?! – отмахнулся Винцесь и с аппетитом принял на грудь полстакашки самогона. Крякнул и выдохнул.- Делать этим русакам нечего! Надрываются только за зря – грыжу к старости лет наживают! Лучше бы эту дурную силу да в работу – хоть, польза была бы какая-то государству!..
-Да-а, перевелись богатыри! – вздохнул с сожалением Тимохин. – А вот Иван Заикин не гнушался – гнул! На том и прославился!.. Всех иностранцев удивил и землю русскую прославил! Вот тебе и польза!..
-Так то ж, Заикин! – согласился  дядька. – Это же личность, а не фунт изюма!  Куда нам бульбашам с ним тягаться!.. – Он натянул на литое тело,  вылинявшую на солнце, рубаху, размял плечи, и сказал, глядя с доброй улыбкой на захмелевших кузнецов: – Жарынь сёдня… Пойду, мужики, скупнусь… А то чё тут языком попусту молоть?! – и широко зашагал босыми потрескавшимися ногами по дороге к речке.
                Кузнецы  уважительно проводили его глазами.
                -А мог бы! Мог бы, и согнуть! – заметил суховатый конюх Васька Чиряка. – Силища у Винцеся  бычья!
-Это верно! – согласился завистливо кто-то из мужиков. – Не обидела матушка – природа и нашего брата-белоруса…
                А, на мой взгляд, дядька Винцесь поскромничал насчёт того, что с русаком Иваном Михайловичем Заикиным ему не тягаться.  Вполне мог бы потягаться! Подумаешь, трамвайный рельс узлом завязал?! Всего делов то – кусок ржавой  железяки! А вот мой дядька в прошлом году, например, одним ударом кулака остановил разъярённого колхозного быка-осеменителя Соловья. Дал кулаком промеж глаз ему –  тот и рухнул на колени от такой неожиданности! А дело было как?.. Осеменитель взбесился из-за того, что не допустили его к оплодотворению бурёнки. Ну, тут по-мужски понять Соловья, конечно, можно!  Обидно! И даже неприятно, когда на твоих глазах священный акт, предназначенный тебе по закону матушкой-природой, и по личному распоряжению самого председателя колхоза товарища Лукашенко, совершается не тобой, а каким-то невзрачным пластмассовым предметом!.. И любвеобильный Соловей не пережил такого оскорбления – взбесился! Разнёс на куски пролёт изгороди, отделявшей его от бурёнки, и пошёл в атаку на перепуганных ветеринаров. Те бросили неудовлетворённую бурёнку на произвол судьбы и - врассыпную! И, наверное, акт возмездия над ветеринарами бык Соловей совершил бы, если бы на его беду, на колхозной ферме не оказался мой родственник- дядька Винцесь. Он, как матадор, намертво встал между  улепётывающими ветеринарами и оскорблённым быком. Просто насмерть врос в землю! Соловей, увидев перед собой  возникшего дядьку Винцеся, опешил от такого препятствия и тоже  встал как вкопанный! И это была его роковая ошибка! Дядькин кулак напрочь лишил оскорблённого Соловья  желания добиться справедливости на скотном дворе! Мощный удар в лоб сразил несчастного осеменителя наповал! Бык резко пал на передние ноги, постоял секунду, а потом обмяк, и рухнул всей своей массой на землю… Ну, как тут было не зауважать дядьку?!  Мужики потом долго смаковали смертельный дядькин удар, и пришли к выводу, что это был нокаут! Типичный нокаут и никаких разговоров! Американец Мухаммед Али – отдыхает!..
Так что мой белорусский родственник, не меньше русского богатыря Ивана Заикина, достоин всяческого почёта и уважения! И по масштабу личность не меньше будет! Да и внешне мой дядька заслуживает внимания! Вот хотя бы взять его бороду – одна половина рыжая, а другая – с проседью. И оттого что дядька брился раз в три дня, казалось, бритва вообще не касалась его пёстрой бороды.
                Но не только своей силой и расчудесной бородой славился дядька Винцесь в нашей деревне – не было ему равного мастера на все руки среди мужиков! Об этом даже справедливо сказал наш местный депутат и по совместительству председатель колхоза Александр Григорьевич Лукашенко, когда держал речь перед колхозниками, вручая дядьке Винцесю подарок от правления колхоза за хорошую работу и примерное поведение:
-Нету тебе равных, Винцесь, по трудолюбию и умению в нашем колхозе, а если не погрешу – так и во всём районе! Почёт тебе и слава, уважение и всеобщее наше колхозное “ура”! – закончил рано лысеющий Александр Григорьевич свою речь и вручил дядьке ценный подарок – большие серые валенки. (Дядьке каждый год вручали такие валенки. У него уже штук пять пар этих валенок было!) Народ одобрительно загудел, загомонил и дружно ударил в ладоши.
Я сидел в зале, и меня распирала гордость за моего  дядьку – и ведь действительно  было за что!..
Дядька дом срубит, что дворец построит! Если кто пожелает – печь сложит такую, что сто лет на ней будешь греться и дядьку ласковыми словами вспоминать, да были-небылицы про него своим сопливым внучатам рассказывать! А корову к быку отвести или укол скотине сделать, ежели которую хворь схватит, для него и дела нет! Но особенно мастерски колол он по праздникам свиней! Бывало, придёшь с ним к хозяйке во двор – хряк стоит, что бык племенной! Страшно подступиться! Под три центнера! А дядьке хоть бы что: спокойно рукава  закатывает, вокруг хряка похаживает, да меня всякими приятными словами подбадривает, гляди, мол, племяш, не обмочись в штаны, и не дрожи, как перед голой бабой, а то тебя хряк пужается! Затем, не размахиваясь, резко и сильно бил хряка кулаком промеж глаз. Хряк резко подгибал копыта и, как сноп ржи, валился наземь. Дядька ловко и быстро скручивал верёвкой обездвиженному хряку копыта, совал камень в пасть, и с одного удара загонял шило прямо в сердце обречённого животного. Хряк, не то, что испугаться, даже хрюкнуть не успевал, как дядькино остро отточенное шило запросто лишало  его жизни! Затем дядька смолил хряка газовой горелкой, старательно соскребал обгоревшую щетину, мыл  добела и, остро отточенным ножом,  разделывал свежую тушу на ровные кусочки…
-Хорошее сало! – уважительно говорил он, измеряя каждый кусок сала своей лопатистой рукой.
-Дак… Кормила же! Старалась! – суетилась  хозяйка, благодарно заглядывая дядьке в глаза. – Одного хлеба, сколько сжор, что б он издох!..
-А он не издох! – гоготал  дядька. – Я его порешил!..
-Ноле-ноле! – соглашалась хозяйка. – Порешил, дай Бог тебе здоровья, Винцеська!..
                А ещё дядька обладал редким даром предсказывать погоду по свиным внутренностям!
-Зима будет в этом году длинная и морозная! – озабоченно говорил он, рассматривая селезёнку хряка,  хмуря густые рыжие брови.
-Откуда это известно? – удивлялся я, с интересом глядя на живой метеоцентр –  свежую свиную внутренность.
-Вишь, селезёнка у хряка длинная?..
-Ну-у…
-Не понукай, молокосос, не запряг ещё!..- осаживал меня  дядька и пояснял охотно: - Это к длинной зиме!
-А мороз… с чего же?..
-Хех! – улыбался дядька моей непонятливости. – Ничего-то вы не знаете! Ничего-то вы не умеете! Всему-то вас учить надо! Эх, молодё-о-ож! Постигай, племяш, постигай мою науку – глядишь, и пригодится в жизни! –  и, тыкая пальцем во внутренность хряка, пояснял: - Вот, видишь на селезёнке пузырчики белёсые?
-Ну-у...
-Хрен гну!.. К морозам это!.. И ни у кого не спрашивай даже: пузырчики белёсые - это к суровости зимней! Тут и коню понятно!..
Вот в такие минуты я своего всезнающего дядьку особенно любил и уважал! И что ведь странно! Сколько раз я проверял дядькины прогнозы, всегда выходило, так как он предсказывал! За всю жизнь он ни разу не ошибся! Сказано мороз – будет мороз! Сказано засуха –  будет засуха! Вот убей, а будет! Хоть ты моего дядьку метеоцентром всей страны назначай!
Приступая к  разделке хряка, дядька обычно выпивал кружку тёплой свиной крови! Любил он её до беспамятства!
-Сила в ней агромадная! Природная! – одобрительно гудел он, вытирая рукавом губы. - И когда мы пьём свежую свиную кровь, мы вливаем в себя силу  живительную! – и, зачерпнув из распотрошенного свиного брюха  кружку крови, протягивал мне: – На, пей, племяш! И никакая  хворь тебя не свалит! И никакая зараза в тебя не вобьётся! Лучше всяких лекарств и витаминов!
Я верил дядьке! И, хоть и с отвращением, но с радостью выпивал благодатный напиток – ведь мой дядька за всю свою сознательную жизнь ни разу не болел! Ни чихнул даже! С ранней весны и до глубокой осени ходил босиком и хоть бы что! Всё ему нипочём! Ну, как тут не верить?!.. Может, и в самом деле, черпал он в свиной крови  силу чудодейственную?!..
По завершении процесса, как и полагается по деревенскому этикету, благодарная хозяйка звала дядьку в хату:
Винцеську?.. Мо, в хату зайди! Погрейся! Целый день, почитай, працавал с этим каблом, что б его разорвала, сколько я в него хлеба впёрла! – И от души угощала Винцеся крепким мутным самогоном.
                Признаюсь, мне тоже иногда перепадало стакашка-другая этого дурманящего весёлого напитка! ( Глаза б мои его не видели!)
Поздно вечером, “нагревшись”, как следует, дядька неровными, как сама жизнь, шагами, шествовал к себе домой, где его ещё в воротах встречала худая и крикливая жена Прузына. Худая она была не от природы, а от крика. Когда женился дядька на ней, Прузына была пышная и мягкая как подушка, и на катастрофическое похудание ничего в ней не указывало, но со временем нервная кобета скричалась и высохла в щепку! Так что один только нос и придавал ей хоть какую-то приятную форму. А ежели б и нос неказистый был – пропала бы баба! Честное слово, пропала бы!
Да и сами посудите, люди добрые!.. Детей у них не было (Бог, видно, не дал), всё хозяйство держалось на Винцесевых плечах, а деньги в дом он приносил немалые…Никто в деревне не мог переносить эту крикливую бабу! Один только Винцесь терпел её и говорил с ней всегда очень ласково:
  -Прузына! Дурница! Чего ты кричишь, как свинья резаная?.. Ну, выпил я! Погрелся!.. Дак ведь какую тварь укокошил?! Пудов на шешнадцать будет! Что ж я украл
у кого? Или другое  какое преступление совершил?.. Люди за работу отблагодарили!
И Прузына, не найдя что ответить на эту железную логику, сыпала проклятьями на невинную дядькину голову:
-Что б ты издох вместе со своими свиньями! Что б ты захлебнулся этой сивухой, ненасытное горло твоё! Что б ты заснул и  не проснулся от этой самогонки! Что б тебя помыли и на лаву положили, харя ты пьяная!  Змей ползучий! Оглоед чёртов!.. – кричала она так до тех пор, пока не начинала сипеть…
-Прузя, дурница старая!.. Не рви утробу – сердчишко надсадишь! – жалел её дядька, и шёл  спать к себе на лежанку.
И, может быть, всё так бы и продолжалось до скончания дядькина века, если бы не произошла с ним эта странная история, что и поныне у односельчан вызывает много толков и догадок, примешивая сюда и Бога, и чары, и помрачение дядькиной души. Скажу только одно, что наш местный поп Иннокентий, после этого невероятного случая, свою запущенную церковь привёл в божеский вид за два месяца, купил себе новый голландский костюм из бостона, да в нём же после Великого поста и повесился!  И долго ещё после такого греха стояла наша  старая церквушка на краю деревни, одинокая и сиротливая, как вдова в новом доме!..  Ну да всё по порядку!..
А случилась эта история весной, как раз под пасху…
Как-то, умаявшись за день от работы, спал дядька мертвецким сном на своей лежанке в спальне. В три часа ночи прихватила его изжога, да такая, что хоть на стенку лезь (по всему самогон был неладный!), и встал он, что бы сделать себе содовую шипучку – утихомирить эту чёртову изжогу!.. И вдруг  замечает, что посреди его чистой хаты лежит рябая грязная свинья! Пудов так на пятнадцать – не менее!..
-Что за чёрт! – незлобно ругнулся дядька, глядя удивлённо на беспардонно развалившееся животное. – Кто ж тебя впустил сюда, падла ты лопоухая?! – И хотел было пнуть свинью ногой… Но тут рябая свинья подняла своё грязное рыло и посмотрела на Винцеся так печально и так жалостливо, что у дядьки нога не повернулась шарахнуть хавронью по боку.
                – Что б ты издохла, тварь наглая! – сконфузился он. – Ещё и разлеглась тут!..- и растерянно нахмурился, не зная, что предпринять  (непорядок всё-таки – свинья в хате! – не по-человечески это.)
-Винцеську! – услышал дядька вдруг чей-то скрипучий голос. От такой ночной неожиданности он вздрогнул и с опаской осмотрелся по сторонам… Но в хате, кроме рябой свиньи, никого не было!
                -Винцеську! – снова окликнул его тот же голос. На этот раз голос звучал  прямо из свиного рыла рябой хавроньи. По спине Винцеся пробежал холодок, и хмель одним махом вылетел из головы!
-Это ты?! – шёпотом спросил он рябуху, не веря своим ушам.
-Я, Винцеську! – мотнула утвердительно свинья лопоухой головой и жалобно хрюкнула. Из её узких заплывших глаз выпали две слезы и разбились о дощатый пол вдребезги.
-Чего тебе? – выдавил шёпотом дядька.
-Завтра ить по мою душу придёшь? – опять  хрюкнула свинья.
“Чья же это падла лопоухая?” – мучительно соображал дядька, глядя на  свинью. И вдруг вспомнил, что на завтра просила его старая самогонщица Параска  заколоть вот эту самую свинью!
-Приду, - выдавил дядька  немного осмелев. – А как же иначе?.. Это моя работа!..
-Ноле-ноле! Работа, конечно, работа!- согласилась обречённо свинья и, приподнявшись, попыталась заглянуть дядьке в глаза: - Дак у меня ж одиннадцать поросяток, Винцеську! Все один к одному, как горох в стручке! Сиротами ить останутся!..- И из её  заплывших глаз снова выкатились две  слезы-бусинки и рассыпались по полу.
-Ты брось мне на жалость давить! – гаркнул на неё Винцесь, уже осмелев окончательно. – Меня не разжалишь! Свиньи вы и есть свиньи! На потребу людскую живёте!.. Кормим вас, дормоедов! Одного хлеба, сколько сжираете! – укорил он свинью и вдруг спохватился: - Чего это я со свиньёй, как с живым человеком разлопотался?! С ума взбесился на старости лет! – И зашептал: - Нету тебя! Нету! Сплю я! А ты мой сон! И изыди от меня, тварь свиная!..
Но странное дело! Тварь свиная вовсе не собиралась уходить! Она крепко сидела упитанным задом на полу, словно приросла к нему навечно, и просительно таращилась на Винцеся своими  заплывшими глазами.
-Ить сиротами останутся, Винцеську! Мо, пожалеешь?! – хрюкнула она и, неожиданно, тихо-тихо стала грозить: - Прощения не будет тебе!.. Хворь напущу!.. Прокляну-у!.. Ей Богу, прокляну!
В душе дядьки Винцеся что-то ёкнуло, словно веточка под ногой хрустнула, и застряло на полпути.
-Хватит тут! Разлопоталась мне!- пугаясь собственного голоса, зашептал дядька. – Свинья – бессловесное животное, а беседы со мной тут беседуешь?! Ненормально это!.. – И вдруг спохватился: - А чего ж раньше никто не приходил?..
- Дак… покорные были, вот  и не приходили…
-А ты, значит, непокорная? Вроде как бунтарь в свиняческом роде?
-Вроде… - согласилась свинья и, неожиданно чихнув, пожаловалась дядьке: - Вот, вчера, видать, простудилась… Параска, грымза старая, хлевчик не закрыла. Сквозняк образовался. Как бы воспаление лёгких теперь не схватить?..
-Что за хрень?! – возмутился  дядька. – Какой сквозняк!? Какое ещё воспаление лёгких?! Чего эта скотина порет!? Тут явно что-то не то!.. Может, это сон дурной или другая зараза? – и попросил на всякий случай свинью –  для проверки на “вшивость”, - А ну, выкинь какой-нибудь фортель, чтоб я поверил, что не сон ты мой!..
-Дак я, Винцеську, хоть и свинья, но к безобразиям не приучена…
-Нет уж, докажи, что ты свинья явная! Докажи мне! – упрямо потребовал дядька,  и сунул свинье в клыкастый лыч  мозолистую руку. – Ну, укуси! Укуси!
Свинья удивлённо посмотрела на Винцеся и отвернулась.
-Чего харю-то воротишь, падла?! Кусай, я сказал! Кусай немедленно! – разозлился уже всерьёз дядька и ткнул свинье в рожу ещё раз  рукой.
                -Кряк!!! - Укус пришёлся на самую кисть!
-А-а-а! взревел от боли дядька Винцесь и хватил свинью по боку кулаком. – Ты, что же, рожа неумытая, делаешь?! Так же и инвалидом можно сделать!..
-Дак, ить, сам же попросил! – хрюкнула  свинья.
-Сам, сам… - проворчал  дядька, потирая укушенную руку. – Дак я ж думал, понарошку будет! Я ж по-человечески к тебе, скотина ты несознательная! А ты всерьёз! Можно было бы и полегче! – И тут же разозлился. – А ну, вали отседова, тварь немытая! Вали, я сказал, а то враз обротаю!..
Глубоко вздохнув, хавронья встала и медленно пошла к дверям. В сенях приостановилась и, просверлив дядьку  глазами - щелочками, вдруг пригрозила:
-Смотри-и, Винцеську!.. До осени ни-ни, пока поросятки не окрепнут!.. А то хворь напущу-у!..
                Дверь скрипнула и свиньи, как не было.
Дядька даже вздрогнул от этих слов – в её хрюке ему явно послышалась скрытая угроза.
-Ишь, ты! Пужает, зараза! – встревожился он. –  Распустилась, тварь! Воли много взяла?!.. Непорядок это! – Однако выпил содовую шипучку, освежил душу, и, успокоившись немного, пошёл к себе на лежанку ночь досыпать.
-Кто это к тебе по ночам шляется? – подала голос Прузына с пуховой перины, укрытая по самый нос.
-Дак это, Прузенька, свинья Парасчишина приходила, - обыкновенно ласково ответил Винцесь, укладываясь  на жёсткой лежанке.
-Кто-о?! – выпучила глаза Прузына.
-Дак сказал же!.. Или уши заложило? – недовольно проворчал дядька.( Дядька не очень любил, когда его переспрашивали.) – Спи, тетеря глухая!..
Прузына, выдернув голову на тощей шее из-под одеяла, истерично возопила:
-Матка Боска Ченстоховска! Люди добрые! Гляньте что делается! Помешался! Окончательно помешался от самогонки, Ирод этот, царя небесного!
-Прузя, что ты орёшь как резанная?! – ругнулся незлобно дядька Винцесь. – Спи, дурница! Чтоб тебе горло зарвало!
Прузына тут же умолкла и спряталась по самый нос под пуховым одеялом: за тридцать лет совместной жизни с дядькой Винцесем она хорошо усвоила, когда нужно замолчать. И, хлопнув выцветшими короткими ресницами, тут же погрузилась в глубокий сон.
                На завтра утром, проснувшись рано, по причине всё той же проклятой изжоги, Винцесь внимательно  осмотрел хату: аккурат на том месте, где ночью восседала  Парасчишина  хавронья, остался непотребный след – свиняческое безобразие…
-От, падла! – проворчал  дядька. – Не могла, как люди, культурно побеседовать! Так нет же! На – тебе! Навалила тут поклад – не обойти и не обьехать! Свинья и есть свинья!..
Однако взял веник и старательно всё вымел. Затем, промыв душу жбаном кислого молока, пошёл на другой край деревни к старой Параске исполнять обещанное.
                Параска, бабка лет восьмидесяти, уже пятый год ходившая пистолетом, согнувшись в три погибели до самой земли, ещё только-только затопила печку. Эта тихая сморщенная бабуля никогда и ни на кого не сердилась. Никто в деревне не слыхал от неё грубого или недоброго слова: всегда и всех Параска встречала ласково и приветливо, так что на душе у незваного гостя сразу делалось хорошо и уютно. Вот и в это раннее утро, как только дядька Винцесь переступил порог её хаты, старая Параска засуетилась и  засветилась вся, как молодуха перед первой брачной ночью.
-От добре, Винцеську, что ты пришёл! Уважил старую кобету! Дзякую табе, дзякую!- хлопотала она угодливо. – А то спасу от неё нету никакого! Только и делаю, что падлу кормлю эту!.. Она, правда, свиноматка хорошая – этот раз одиннадцать поросяток привела! Однако не укормить, чтоб она издохла!
-Одиннадцать? – переспросил дядька Винцесь и напрягся.
-Ноле-ноле!- закивала  головой Параска. – Одиннадцать!.. Все один к одному, как горох в стручке! – Её тоненькие высохшие губы разошлись в ласковой улыбку, а глаза сверкнули на дядьку недоброй искоркой…
-Выпускай! - решительно приказал Винцесь, а сам подумал: - Чё это сёдня со старухой? Ишь, зёлками как сверкнула!..
Параска  послушно отперла дверь сарайчика и оттуда тяжело выкарабкалась рябая лопоухая свинья. Она несколько раз хрюкнула и обречённо уставилась глазами на Винцеся.
-Ну, чего вытаращилась! –  проворчал дядька. – Смотри- не смотри, а такая твоя судьбинушка свиняческая, мать её!..
-Что, Винцеську? – переспросила глуховатая Параска.
-Уши на что?! – огрызнулся незлобно дядька и, по-хозяйски потрепав  свинью за ушком, внимательно оглядел её со всех сторон.
-Ноле-ноле, сытая, падла, пудов пятнадцать будеть! – радостно зашепелявила старуха, пристально заглядывая дядьке в глаза. – Старалась – кормила! Ноле!
-От, тетеря глухая! – проворчал Винцесь, и обошёл ещё раз вокруг рябой свиньи. – Она!- сделал он заключение. – Как пить дать –  этой ночью она приходила!.. Ну и хрен с ней!
Привычно свалил Винцесь свинью своими сильными руками на землю, связал  верёвкой ноги и сунул камень в пасть. Свинья даже вздрогнуть не успела, как дядькино шило по самую рукоятку вошло ей в сердце.
-Прокляну-у!.. Хрю-у!- только и послышалось Винцесю.
Старуха вдруг радостно вскрикнула и захохотала. И вздрогнул дядька от её хохота, и под левой лопаткой закололо у него, да так сильно, что пришлось аж выпрямиться во весь рост.
-Ну, чего стоишь раззявой?! – рявкнул дядька Винцесь на старуху. –  Раскудахталась тут! А ну, воду давай!
Параска послушно встрепенулась и, прихватив два эмалированных ведра, ветерком зашелестела к колодцу…
…К обеду дядька со свиньёй управился… Целый кубел сала засолил! Но очень удивило дядьку одно странное обстоятельство – у свиньи два сердца было: одно большое жилистое, а другое – поменьше: красненькое с белёсыми прожилочками. А ещё любопытно было, что дядька пронзил их шилом с одного удара – насквозь!
Старая Параска всё время, пока дядька ловко разделывал свинью, суетилась рядом, но, заметив как дядька озадачился, рассматривая эти два сердца, неожиданно опять расхохоталась, схватила зачем-то свиной хвост, и заторопилась в хату.
                А дядьку и в самом деле очень обеспокоил этот непонятный факт природы и за обедом у старой Параски он больше налегал на самогон, настоянным на табачке-самосаде, а к свежине так и не притронулся. Попросил только Параску поджарить ему эти два сердца на закуску, что кобета послушно и исполнила…
-Винцеську? – скрипнула старуха, обеспокоенная неожиданным отсутствием аппетита у дядьки. - Мо, что не так изготовила? Мо, самогон неладный, не дай Боже?
-От, добре! – отмахнулся захмелевший дядька, запивая самогон кружкой свежей свиной крови. – Всё добре! И самогон у тебя ладный! На Бога не греши - пробирает!..
-Здоровый ты, Винцеську, дзякуй Богу! – радостно захихикала старуха, глядя как Винцесь с аппетитом опорожнил кружку свежей свиной крови.- Годков до ста так доживёшь!..
-Я что?! – усмехнулся довольный дядька. – Я моль! Мелкое насекомое в этой жизни! Вот русский богатырьИван Михайлович Заикин –  тот действительно здоровый был! Силища – я тебе скажу, старая! Рельсу в три погибели гнул!.. Но до ста лет так и не дожил!
-Скажи-и  ты?! – подивилась старуха. – Рельсу гнул, а до ста лет так и не дожил!? Надо же!.. – и спросила вдруг озабоченно: - А зачем он её гнул?
-Как зачем? – удивился дядька старухиной непонятливости. - Ты что, кобета?  Совсем тут на краю деревни одичала? – и со знанием дела пояснил: - Для всеобщего нашего и американского удивления – вот зачем! Для гонору русского!..
-Ноле-ноле! – согласилась Параска, кивая головой, но всё же высказала предположение, которое поставило дядьку в тупик. – Хотя, Винцеську, если бы этот Заика ту рельсу не гнул, может, глядишь, до ста лет бы и дожил!? – и посмотрела проникновенно на дядьку своими мудрыми выцветшими глазами. – Я так думаю!.. Это ж, сколько он здоровья на эту проклятую железяку потратил?! Пупок надорвал только с этой ненужной работай!..
-Да-а! – вынужден был согласиться с мудрой старухой дядька. – Здоровья на эту рельсу у Ивана много ушло! Верно, старая!.. А я как-то и не подумал об этом! – и замолчал, не проронив до вечера больше ни слова.
К вечеру погода неожиданно испортилась. Полил густой дождь. Дорогу развезло – не пройти-не проехать! И дядька, измазанный в грязи по самые уши, еле приполз домой и, кое-как стянув с себя штаны и яловые сапоги, мертвецки развалился  на своём лежаке. Жена Прузына, не выдержав очередного издевательства над семейной жизнью, и накричавшись до сипоты, ушла ночевать к соседке.
Ночью, как всегда, захотелось дядьке освежить душу, и полез он в шкафчик за кислым молоком, а там!.. Матка Боска Ченстоховска!.. Дядька обомлел даже!      
                Сгрудившись в кучку, прижимаясь, друг к дружке, и повизгивая, лежали одиннадцать рябоватых поросят! Вот как горох в стручке –  все один к одному! Как будто всю жизнь в этом дядькином шкафчике и жили!
                От такой свинячьей наглости дядька пришёл в неописуемую ярость и стал со злостью вышвыривать поросят прямо во двор через окно, как вдруг в хату входит Параска – да не “пистолетом”, а прямёхонька как жёрдочка сосновая, и говорит:               
-Доколе же ты, мясник, неповинные души губить будешь?! Иссохни! – и бросила дядьке в лицо хвост своей убиенной рябой свиньи. Рот у старухи вдруг перекосился, и она захохотала дико и страшно своим сиплым дряхлеющим голосом.
Дядька от страха хотел, было, броситься бежать, да тут в хату через окна, выбивая стёкла и рамы, полезли свиньи: маленькие и большие, рябые и белые – они продавливались, протискивались, ввинчивались в узкие оконные проемы и плюхались прямо на пол! А в дверях так образовалось целое свиное столпотворение! Визжа и хрюкая, свиньи вползали  в хату и тут же разбегались и гадили по всем углам, не обращая на дядьку никакого внимания!
Бросился, было, дядька на них, но тут раздался страшный грохот, рухнула печная труба и оттуда, перемазанный чёрной сажей, вылез огромный рыжий хряк, пудов на двадцать, которого дядька Винцесь заколол прошлой осенью. Выбычившись, хряк угрожающе раззявил клыкастую пасть и заревел на всю хату:
-Суди-и-и-ить его!
И тотчас все свиньи с визгом и хрюками бросились на Винцеся:
-Судить его! Суди-и-ить!- заорали они радостно.
Дядьке от страха даже послышалось, что кто-то из этих тварей взвигнул: ”Казнить его!”, и он попытался укрыться в самодельном шифоньере, но тут старуха Параска, ловко вспрыгнув на обеденный стол, громко прохрипела:
-Жени-и-ить мясника!
Свиные твари радостно завизжали, захрюкали, и, толкаясь и падая, поползли к укрывшемуся в шифоньере дядьке:
-Женить его! Жени-и-ить!
Перепуганный дядька выскочил из своего ненадёжного укрытия и бросился в спальню, пнув на ходу ногою в бок не в меру прыткого кабанчика. Тот, взвизгнул, и  мячиком отлетев от дядькиной ноги, безжизненно плюхнулся  посреди хаты возле своих собратьев. И тот час вся свиная живность  заволновалась и яростно бросилась за дядькой в погоню. А старуха Параска, вдруг подпрыгнув на обеденном столе, закричала с хохотом:
                -Женить его! Женить мясника немедленно!..
С одного маху дядька Винцесь взлетел на Прузынину перину и юркнул под одеяло, но… тут же в ужасе отпрянул обратно!.. На перине под пуховым одеялом лежала живая и здоровёхонькая рябая лопоухая хавронья, убитая дядькой утром этого дня! Увидев перед собой дядьку, она протянула к нему копыта и прохрипела томно:
-Люби меня, Винцеську!
-Дак я ж тебя утром казнил! – отпрянул испуганно дядька от лопоухой хавроньи. – Сила ты нечистая! Откуда ты взялась?!- возопил он с отчаяньем в голосе.
-Ты плоть мою казнил! – прошелестела хавронья ласково и придвинулась поближе к дядьке. – А я дух, Винцеську! А дух казнить невозможно! Люби меня-а-а!.. 
-Люби её, люби! – заревели радостно свиные рожи и заплясали вокруг перины.
-Люби её! – закричала старуха Параска с обеденного стола. – Люби её, мясник, немедленно! - В руках у неё вдруг неизвестно откуда появился кусок трамвайного рельса. Старуха напряглась изо всех сил и стала медленно завязывать его в узел. – Люби-и... её! – захрипела она, - А не то завяжу тебя в узел, как эту железяку!
Дядька Винцесь в ужасе рванул с перины, но тут же упал как подкошенный – рыжий хряк сбил его с ног и вдавил передними копытами в пол.
-Всё! Шиндец тебе пришёл! – прохрипел хряк, вдавливая копыта Винцесю в горло так, что тот стал синеть и задыхаться. – Прощайся с жизнью, убивец!
-Отпусти-и! Скотина-а! – просипел дядька и пригрозил: – Встану – всех порешу! Никого не пощажу!
-Уже не встанешь, убивец! – рявкнул хряк и ещё сильнее надавил копытами дядьке на горло.- Издохнешь тут, мясник безжалостный!..
                Винцесь напряг  последние силы, изловчился и саданул хряку тяжёлым кулаком прямо в грязное свиное рыло. 
-У-у! – заревел от боли хряк и схватился копытами за расквашенный пятак.
И в ту же секунду, отшвырнув от себя ненавистную скотину, дядька вскочил и бросился к спасительным дверям!
-А-а-а! – застонали худые однолетки.
-И-и-и! – завизжали растерянно остальные свиные твари, глядя на убегающего дядьку.
Но тут старуха Параска, взмахнув трамвайным рельсом над головой, громоподобным голосом злобно скомандовала:
-Держи его! Держи-и-и! Не упускай, мясника-а-а!
И вся свиная живность, опомнившись, дружно бросилась в погоню за дядькой…
Вылетев в одних исподниках на улицу, дядька Винцесь бросился в ужасе, куда глаза глядят!..
Непогода уже бушевала вовсю! Дождь лил сплошной стеной! Ветер рвал, пронизывая всё тело насквозь!..
-Держи-и! – неслось за ним. – Держи-и, мясника!..
Визги и хрюки слышались уже совсем рядом, и дядька в отчаянии прибавил ходу.
-Боже милостивый! – взмолился он, чувствуя, что не совладать ему с природой, и силы вот-вот покинут его. – Помоги! Если ты есть на свете, не дай бесславно сгинуть от свиной твари! Не допусти-и, Боже!..
Внезапно прыткий однолеток  изловчился и хватил Винцеся зубами за ногу!
-О-о, падла! – взвыл от боли дядька и пнул что есть силы однолетка ногою в  рыло. - Не допусти позора, Господи-и!..
-Убейте, мясника-а! – послышался снова громоподобный голос старухи за спиной у дядьки. – Убейте его-о!..
Винцесь в страхе оглянулся и обмер!.. Старуха, восседая верхом на огромном рыжем хряке, с завязанным узлом трамвайным рельсом в руках, уже настигала его.
-Не уйдёшь! – кричала она, победно размахивая над головой железякой. – Не уйдёшь,  мясник! Прощайся с жизнью, убивец!
-Всё! Конец! – мелькнула страшная мысль в дядькиной голове. - Догонит, чёртова ведьма! Догонит и укокошит этим рельсом как вошь никчемную!..
И тут он увидел какой-то покосившийся заборчик!  С ходу дядька перемахнул через него и оказался прямо перед дверьми церкви. Не раздумывая, распахнул их, и в изнеможении упал на дощатый пол храма. Подняв голову, Винцесь увидел перед собою лик Николая-Чудотворца. Обнял дядька его, прижался небритой щекой и заплакал:
-Отец родной! Не допусти поругания над безвинной человеческой душой! Спаси! Прости, святой мужик, не знаю имени твоего – душа очерствела! Не оставь в беде – век молиться буду!..
А в храм уже самодовольно вползали свиные твари. Налезая друг на друга, толкаясь, они визжали и испражнялись прямо на пороге храма!
-Да что же это делается, Господи-и! – возопил дядька, мысленно прощаясь с жизнью. – Если ты есть на небе – услышь меня, Господи! –  Его отчаянный крик взлетел под самый купол, рассыпался по святым ликам, да там и застрял, обратно не возвратившись.
И тут неожиданно свиные твари расступились, и в дверях показался, измазанный сажей и грязью, рыжий хряк! На его спине победно восседала старуха Параска с трамвайным рельсом в руках. Увидев дядьку Винцеся, старуха радостно заорала:
-Вот он, убивец рода нечеловеческого! Мясник безжалостный! Сейчас мы его казнить будем!
Свиные твари заревели, запрыгали от восторга и дружно полезли в храм!
-Ведь храм изгадют! Неужели допустишь?! – бухнулся дядька лбом в пол перед иконой Николая-Чудотворца. – Не допусти осквернения, святой мужик!..
И тут вспыхнул купол храма, озарил всё белым светом и какая-то невидимая сила отшвырнула от дверей хряка вместе со старухой, а затем одним махом вымела из церкви всю грязную нечисть! Прогремел гром, сверкнула молния и на том месте, где только что кишели озверелые твари, осталось пустое место! В изнеможении Винцесь упал на пол!..
-Винцеську! – услышал он вдруг чей-то ласковый голос. – Встань. Винцеську!..
Приподнял дядька голову и глазам своим не поверил – перед ним на корточках  сидел чёрт! Самое настоящее дьявольское отродье: рога, копыта и свиное рыло – всё как надо!
-Да что же это такое?! Когда же это кончится, Господи! – взмолился дядька и чуть не заплакал с горя, глядя на нагло улыбающегося чёрта.
-Встань, Винцеську! – заботливо побеспокоился чёрт. – Ибо в согбенных коленях – падение человеческое…- Он взмахнул хвостом и лихо рассёк воздух –гах! Потом ещё раз – гах!
У дядьки аж в глазах потемнело. Боязно стало – а ну, как и его этим хвостом перепояшет разок, скотина рогатая?!..
-Да ты не пужайся! –  успокоил его чёрт и попытался приподнять. – Экой ты здоровый мужик, а стоять не можешь! А вот Иван Михайлович Заикин – тот рельсы гнул – в узлы завязывал, и хоть бы хны ему! Кстати, как правильно – хмы или хны?..
-Да что вы все с этим Заикиным привязались ко мне?! Щи  с ним одним лаптем хлебали, что ли?! Дался он вам! И какая тебе, чёрту, разница – хны или хмы? Один хрен, что хмы, что хны! – рассвирепел дядька и попытался встать на ноги самостоятельно, но не смог. Озадачился и сник. – Мать твою, да что же это со мной!?.. Тяжесть внутри какая-то неимоверная! К земле тянет! – признался он, испуганно глядя на улыбающегося чёрта.- Никогда такого не было!..
-Это в тебе испорченная кровь колобродит! –  глубокомысленно сказал чёрт, икнул, и пояснил: - В твоих жилах чёрная кровь течёт!.. Вот она к земле и тянет!..
-Что ты мелешь, рогоносец малохольный?! Какая ещё, на хрен, чёрная кровь?!- возмутился дядька. – Я ж нечеловеческую тварь убивал! Я ж дозволенное делал!
                -А кто ж тебе дозволил?.. Ик! – икнул вдруг чёрт. – Кто?
-Да какое ж тут дозволение требуется?! – удивился дядька.- Это же свинья! Обыкновенная  скотина! На потребу людскую предназначена!..
-Так-то оно так! – Чёрт глубоко вздохнул и снова икнул. – Она, конечно, скотина, понятное дело, но жить-то она тоже желает! – В его голосе послышалось искренне сочувствие  свиному роду. – И тут не просто изничтожение живой твари, пусть даже и свиной, тут помрачение разума вашего человеческого – убийство проповедуется как естество, как низкая потребность, а это уже опасно для вас самих же, поскольку, в конце концов, чревато самоистреблением! – Чёрт прошёлся по церкви и философски продолжил: - И ты, Винцеську, убив свою первую жертву и напившись её крови, почувствовал сладость своей силы и силу  своей ограниченности! Как индивидуум ты для человечества опасен! – закончил он свою речь и эффектно рассёк длинным хвостом воздух – гах –гах! 
-Ишь, куда чертяка хватил! – изумился дядька красноречию чёрта, но тут же спохватился, - Ты, рогоносец, шибко не дури, словами-то!  Не дури!.. Мы тоже мастера умные речи говорить! Научены! Можем таких слов навыкручивать, что хуже матерных будут!..
-Это верно! – согласился чёрт и снова икнул. – Ик!.. Вот напало-то! – пожаловался он дядьке: – Ты не знаешь, что помогает от икоты?
-А чёрт его знает, что вам нечистикам помогает! –  простодушно ответил дядька. – Может, гильотина или ещё чего!..
-Ур-р! Швак! – вскрикнул чёрт и взлетел почти под купол храма. Стукнулся рогатой головой о расписную стенку и шмякнулся обратно на то же место. – Ты не выражайся, грубый мужик! – завопил он, выпучив глаза то ли от боли, то ли от возмущения, потом потрогал свою голову и пожаловался: - Вот, из-за тебя только рог обломил!..
-Ничего, ты и с одним рогом на чёрта похож! – успокоил его дядька Винцесь и спросил хмуро: - Тебе чего надо?.. А?.. И не корчь мне тут  рожи словно бабе на току!.. А отвечай немедленно!..
-Хи-хи-хи! – захихикал гаденько чёрт. – Бабе на току!.. Хи-хи-хи!.. Ик!
- Чего я такого смешного сказал? – не понял дядька.
-Я однажды видел, как один мужик… бабу на току драл! – признался чёрт, по-прежнему гаденько подхихикивая. - Прямо на куче спелой ржи и драл! О-о-чень смешно было!
-А чего ж тут такого смешного?! –  возмутился дядька. -  Обыкновенное человеческое размножение! Как будто вы этим не занимаетесь!?..
-Мы – нет!.. Мы – духи! Пусть, по-вашему, и нечистые, но духи! А у духа какое может быть размножение?.. - Чёрт на секунду задумался и выдал: - Только духовное! И никакого другого! Этим мы и отличаемся от вас – никакой животной страсти!..
-Ладно, тебе! – оборвал его дядька. – Чего выдрючиваешься тут?!.. “Никакой животной страсти!”  Счас второй рог обломаю, враз поймёшь, что такое страсть! Чего тебе надо от меня!?
-Горячь ты больно, Винцеську! Ох, горячь! – чёрт  осуждающе посмотрел на дядьку. – Неисправимый человек! Неправильный! Сплошная агрессия!  Так серьёзные вопросы не решают! Я же пришёл к тебе не лясы точить! А по делу! Дело у меня к тебе серьёзное – не хухры-мухры!..- Он вдруг озадачился и спросил, переставив ударение на первый слог: – Или хухры-мухры?
-Один хрен! Что в лоб, что по лбу! – пробурчал  дядька и насупил сурово рыжие брови: - Какое у тебя, чёрта, может быть дело ко мне?
-На службу зову!.. – простодушно признался чёрт.
                -На какую ещё службу?  – дядька подозрительно посмотрел на чёрта
-Самую обыкновенную!... Вместо того, чтобы  пьянствовать ежедневно, да людей пугать своим некультурным видом, будешь у нас рельсы гнуть, как русский богатырь  Иван Заикин! – чёрт с усмешкой посмотрел на дядьку. – Или не слыхал про такого?
                -Слыхал-слыхал!.. Дался вам, мать вашу, этот Заикин!.. – стал закипать дядька.
                -Да ты не серчай!.. Как сыр в масле у нас будешь кататься! -Чёрт вдруг  наклонился к дядьке и заговорил доверительно, - Тем более… Я тебе по секрету скажу… Не жилец ты уже на этом свете!.. Не жилец!.. Так что, соглашайся!..
-Как это не жилец!? – заволновался дядька.
-А вот так! Изжил ты себя! Израсходовал в корень! –  Чёрт простодушно улыбнулся и хлопнул дружески дядьку по плечу. –  Так что, убивец…соглашайся, пока не передумал!..
-Кто убивец? -  насторожился дядька.
                -Ты! Ты!..
                -Я? – изумился дядька.
                -А то кто ж?.. Убивец и алкоголик!..
                – Да я тебе счас шею сломаю, тварь чёртова! – рассвирепел дядька, - Да я из тебя колбасы  счас сделаю, рожа ты немытая! Убью-у-у, скотина одногрогая!
-Ты что, бешенный!? – завопил испуганно чёрт, -Угомонись! Кипяток! – И, подпрыгнув в воздухе и перевернувшись несколько раз, опять грохнулся перед изумлённым дядькой….
…И тут мой дядька обмер и потерял дар речи! Перед ним стоял носатый кузнец Тимохин!!! Некоторое время кузнец ошалело смотрел на Винцеся, а потом, икнув, стал пугливо пятиться к дверям!
-Ах, ты, носяра! И ты туда же! – и дядька грудью пошёл на перепуганного кузнеца Тимохина. – Да я тебя в порошок сотру! В пыль угольную превращу! Зашибу-у, перевёртыша!..
Носатый Тимохин выкатился из церкви, только дробь горохом из-под ног…
Изгнав из храма кузнеца, дядька решил изучить оставшийся от чёрта рог. Внимательно осмотрел его со всех сторон и даже понюхал. Ничего особенного! И ничем он не пах – обыкновенный рог, как у козла, только малость гниловатый внутри. Видно, чёрт был немолодой уже – в годах.
Вдруг скрипнула дверь, и в храм вошёл наш местный поп Иннокентий, мужик крепкого телосложения, лет пятидесяти.
-Слышу, возня в храме какая-то! Дай, думаю, зайду, посмотрю, кто это в храме господнем безобразничает, а это оказывается ты, Винцесь?! – удивился поп Иннокентий и тут же пристыдил дядьку: - Как же ты без креста, да к иконе приник? Не хорошо это! Да ещё  и рог этот зачем-то в храм притащил!.. 
-Да ты что-о, батюшка-а! – возмутился от такого несправедливого обвинения дядька. –  С попадьёй пособачился, что-ли!? Какой ро-о-ог!?..
-Не охальничай! – строго осадил его поп.- А рог обыкновенный – козлиный! Ты его в руках держишь! Выбрось – ему  в храме не место!..
И тут только сообразил дядька, что сидит он, прижавшись щекою к иконе Николая-Чудотворца, и уже порядком измочалил его своей грязной небритой щетиной.
Неловко дядьке стало, вроде, как шкод какой-то! Да ещё рог этот чёртов в руках!
                -А ты, что ж, батюшка, с богом беседы беседуешь, а сам в храме чертей развёл!? – попёр дядька на попа. – Да таких, что хоть на племя оставляй!
                -Каких чертей!? Господь с тобой! – опешил поп от дядькиного справедливого напора и на всякий случай перекрестился.
-Обыкновенных! Каких же ещё!? Копыта, хвост и… вот рог этот! – и дядька протянул попу обломанный чёртов рог.
Поп испуганно отпрянул от Винцеся и опять перекрестился.
-И вовсе он не козлиный, а самый, что ни на сеть, чёртов! – сообщил хмуро дядька. – Вот счас тут и обломил один, когда куражился у тебя в храме не в меру. Хвилософию даже разводил со мной! На службу к себе звал! Мол, подхожу я им по всем статьям и параметрам! Вот так вот, батюшка! – И рассказал дядька попу Иннокентию всё, как было, без прикрас, но ничего и не утаивая…
Вот с этого момента вся жизнь в нашей деревне наперекосяк пошла...
                Александр Григорьевич Лукашенко, наш местный депутат и по совместительству председатель колхоза, оказался случайным свидетелем дядькиной чертовщины: он по своей нужде ночью до ветру вышел, а тут с визгом и криком  в одних исподниках промчался дядька Винцесь мимо его двора. Это показалось Александру Григорьевичу очень подозрительным – дядька по жизни был не шибкий ходок, а тут - на тебе - прямо олимпийское игрище! Да молва ещё масла в огонь подлила – на следующий день вся деревня гудела от дядькиной чертовщины. Прузына, Винцесева баба, на чём свет стоит проклинала его за разбой в хате и нанесённый физический ущерб всему домашнему скоту… А носатый кузнец Тимохин так и вовсе заявление в районную милицию отнёс…
               
                “Начальнику районной милиции Фисюну В. И.               
                от невинно пострадавшего Тимохина Ф. Т.,               
                проживающего в деревне Старые Морги,    
                белорус, холост, коммунист- ленинец с 1937г.,   
                кузнец с детства, непьющий с 1989 г.Не               
                судим. Родственников за границей не имеется.               
               
                З АЯ В Л Е Н И Е.

В то время, когда вся страна грудью встала на борьбу с алкоголиками, некоторые наши граждане эту борьбу нахально игнорируют. Цитирую дословно: “В гробу я их видел!”… 13 апреля я оказался случайным свидетелем, как наш местный житель гражданин Душевский Винцесь Васильевич, б/п, колхозник, имеющий нетрудовой доход от убиения людских свиней, сильно пьющий, вёл неправильный образ отдыха, а именно: в пьяном виде бегал по деревне в одних кальсонах. У меня в это время вышел казус – напала икота, и я решил совершить вечернюю прогулку. Заметив возле нашей церкви пьяного Душевского В.В., я посоветовал ему, чтоб он, вместо того, чтобы пьянствовать ежедневно и народ своим некультурным видом пугать, лучше бы рельсы гнул, как русский богатырь Иван Заикин, на что гражданин Душевский неправильно среагировал и нанёс мне телесные повреждения, а силу он имеет бычью. Я прошел обследование у районного судмедэксперта, где получил тяжёлое сотрясение мозга и перелом костей носа. / Копию прилагаю/.
  Теперь же, протрезвевший гражданин Душевский В.В. всех нас за дураков держит, а именно: уверяет, что с ним в тот вечер произошло чудо и всё отрицает. Прошу разобраться и привлечь по всем законом нашей справедливой советской власти.

                Кузнец Тимохин Ф. Т.
               
                Нашему умному председателю колхоза Александру Григорьевичу показалось это не чудом, а скорее помрачением дядькиной души и он срочно позвонил в район. Из района приехал светило - психический доктор Зильберштейн Соломон Абрамович, видный еврей в вельветовой шляпе, правда, малость чахоточный на вид, но умный и начитанный, и, осмотрев дядьку с головы до пят, признал таки, что душа Винцеся и впрямь чем-то серьёзным омрачена. Полюбовавшись дядькиными руками, Соломон Абрамович озаботился и сказал:
-Экие, любезный, у тебя кувалды и вдруг такой мрак душевный! Такими кувалдами рельсы бы тебе гнуть, а ты водку хлещешь! Это же нонсенс! Едем, любезный, со мной!..
Уговаривать моего дядьку долго не пришлось, в тот же день вместе с чахоточным доктором он уехал в район. Начальник милиции Фисюн дядьку к судебной ответственности привлекать не стал – разве можно тревожить по пустякам душевнобольного человека? Да и носатый кузнец Тимохин своё заявление забрал обратно, справедливо заметив, что такого человека не судить, а всем миром спасать надо!.. Нос у Тимохина зажил, сотрясение мозга благополучно завершилось, и он снова сделался мрачным и молчаливым…
А тут беда! Скоропостижная сухота напала на его крикливую жену Прузыну. На вторую неделю, после отъезда Винцеся в район, Прузына тихо и незаметно отошла. Винцеся на похороны из больницы не отпустили, а только известили об этом.
-Вот и хорошо! Вот и отмаялась, бедолага! – удовлетворённо сказал дядька Винцесь, выслушав сообщение о скоропостижной смерти жены, и тихо улыбнулся, чем очень удивил чахоточного Зильберштейна.
Тот пригласил дядьку к себе в кабинет, долго стучал молоточком по его шершавым пяткам, проверил наличность рёбер, и ,внимательно ощупав его пористый нос, остался чем-то очень недоволен: тут же прописал дядьке три вечерние клизмы со свекольным соком.
А дальше, как с горы!.. Народ вдруг валом повалил в церковь – прибрали её как молодую под венец! Поп Иннокентий даже посвежел весь: бороду стал смазывать репейным маслом, обнову себе справил – голландский бостоновый костюм, да, видать, мрак душевный и на него напал – после Великого поста вынули батюшку из петли… Пятеро детей сиротами оставил!..  Правда, попадья, баба мягкая и ладная, долго в селе не задержалась: через месяц вместе со всем своим многочисленным выводком укатила в город с приезжим командировочным мелиоратором.
И уж совсем странным покажется вам тот факт, что неожиданная гроза, разразившаяся на следующий день после похорон батюшки Иннокентия, поразила именно Винцесев дом. Как факел полыхал! Никто особенно и не тушил – так, суетились вокруг для порядка.
Суеверие одолело всех! Пепелище люди стали стороной обходить! Даже коммунист-ленинец кузнец Тимохин и тот, если вдруг случалось проходить мимо дядькиного сгоревшего дома, крестился украдкой, и ускорял шаг. Пришлось нашему председателю Александру Григорьевичу серьёзную антисуеверную беседу с народом проводить. Да не одну, а целый цикл! Из района по такому случаю выписали лектора и поселили в доме старой Параски, так что целый месяц харчевался он за колхозный счёт и читал исправно в сельском клубе лекции о вредном влиянии на современного человека  глупых религиозных предрассудков и суеверий. Правда, несознательный народ неохотно шёл на эти лекции – силком затаскивали…
Александр Григорьевич хотел даже нашу церковь закрыть, как несовременное заведение с особенно вредным влиянием – на носу двадцать первый век, ракеты вокруг земного шара летают, а тут посреди деревни сплошной опиум для народа! Непорядок! Но районное начальство окоротило рвение нашего председателя, мол, всё понимаем, ракеты ракетами, товарищ Лукашенко и, как верным коммунистом-ленинцем, гордимся вами, но времена  у нас переменились! И на вредный опиум придётся до поры до времени глаза закрыть! В стране началась великая Перестройка! Будем перестраивать не только пошатнувшиеся заводы и фабрики, но и нашего несознательного человека!  И тут, мол, без церкви никак нам теперь не обойтись!  Это когда-то мы попов-мироедов под революционные песни на расстрел водили, да целыми баржами в Енисеях топили, а сейчас ни-ни! Сейчас у нас с попами полный консенсус! Так что, Александр Григорьевич, угомонись, и пыл свой идеологически правильный усмири маленько!
                И Александр Григорьевич, скрипнув вставными зубами, смирился, и церковь, красавицу нашу, оставил в покое!..
                А нам из столицы нового молодого батюшку прислали! Строгого! С попадьёй! Он сразу повёл службу исправно, как полагается, по всем канонам! Я как-то зашёл в храм, послушал. Хорошо, зараза, поёт! И голос красивый - так бы слушал и слушал!.. Душа плачет!
О дядьке Винцесе целый год никто и слыхом не слыхал. Поговаривали, что на излечении он в самой Москве, мол, серьёзная профессура занимается им, да толком никто ничего не знал… Так и год пролетел!
А тут, как-то сижу я на лавочке под старой рябиной, тягаю меха гармони и  размышляю о жизни! На дворе лето:  яблони в цвету - сердце болит!.. Гляжу! Идёт кто-то, не торопясь, по просёлочной дороге!.. Ближе!.. Ближе!.. Бог ты мой! Так это же наш дядька! Наш славный дядечка Винцесь! 
-Здравствуй, дядька! – крикнул я ему и побежал навстречу.
Он остановился, посмотрел на меня ласково, улыбнулся, и тихо ответил:
-Здравствую, племяш, здравствую…
Поселился он в нашем доме. Место у нас хорошее – на самом высоком берегу реки Лошы, притока Немана… Не узнаю я прежнего дядьку – тихий стал, самогона в рот ни-ни, бреется каждое утро. Профессию сменил – на хомуты перешёл, ладные такие шьёт, залюбуешься! Лошадей, правда, у нас уже давно нет в колхозе - сократили их под перестроечное постановление, да дядька не унывает, мол, перестроек и переделок в нашем непутёвом государстве много всяких  было и при царе и при коммунистах, а лошадь как была, так и останется лошадью! Куды крестьянину без лошади!?..
Зашёл как-то к нам Александр Григорьевич на вечерний огонёк, полюбоваться на дядькину работу. Покрутил-повертел хомуты и так и эдак и одобрил со знанием дела:
-Шей, Винцесь! Правильная у тебя политика! Хомуты – это конкретная нужная вещь в государстве! Для народа – первая необходимость! Вдруг какому-нибудь руководителю опять лошади понадобятся!? Он тебе указ! А ты ему хомуты на стол! Пожалуйте, барин, запрягайте лошадей – уже и хомуты для вас готовы! – и Александр Григорьевич рассмеялся своим глуховатым, как у филина, смехом, а потом с грустью в голосе сообщил: - Вот, колхоз наш ликвидируют за экономической нецелесообразностью! И мы, мать их в душу, под метлу попали! – И тяжко вздохнул. –  Мне теперь деваться некуда - пойду в люди! В президенты подамся! Кому-то же надо поднимать государство белорусское!.. Народ белорусский прославлять!.. Вон, в России, говорят, когда-то, ещё в царской России, Иван  Заикин рельсы трамвайные узлом завязывал и все помнят это! По сей день! А у нас, у белорусов, что?..  Окромя бульбы, да самогона – ничего! Нечем и похвастаться!.. Так что пойду в президенты – буду народ белорусский ператрахвать,с колен поднимать!.. Глядишь, и у нас свой Заикин объявится – не чета этому русаку! Мы же, белорусы - народ упёртый, если понадобиться, и железнодорожный рельс узлом завяжем!.. Нам дай только волю!..
-Хорошее ты дело задумал, Александр Григорьевич! – одобрил дядька Винцесь решение нашего бывшего председателя колхоза. – Ноша, конечно, неподъёмная, но ты сдюжишь! Сдюжишь, как пить дать! Только не забудь про хомуты, когда станешь президентом! Сам говорил – народу это первая необходимость!..
… Пришло время расстаться мне с дядькой: уезжал я в столицу за ветеринара учиться. До автобуса провожал меня дядька Винцесь. Всю дорогу молчал, и пылил босыми мозолистыми ногами. А возле автобуса вдруг вытащил шило и протянул его мне:
-Держи, племяш!  Не ровен час – помру, так некому и передать будет! А тебе с твоей будущей профессией – вдруг сгодится! Хорошее шило днём с огнём не сыщешь! Ну, будь здоров! – и он плюхнул меня три раза по щекам своими толстыми обветренными губами…


                ЭПИЛОГ.

                Судьба-индейка распорядилась иначе – не стал я ветеринаром…  Характера, видно, в отличие от нашего Александра Григорьевича, не хватило, - вот он добился своего и президентом стал. И слово своё сдержал – государство белорусское прославил! Теперь каждый человек в мире, даже самый безграмотный американец, ткнув пальцем в карту, безошибочно скажет: “Вот здесь живёт великий белорусский народ во главе со своим вечным президентом Александром Григорьевичем Лукашенко!”.. Вот так, вот! Это почище вам всякого Ивана Заикина с его трамвайным рельсом!.. И мой любимый народ Александра Григорьевича теперь уважительно  “батькой” величает! Значит, есть за что! Народ не обманешь! И за понюх табака не купишь!..
…А я все эти годы ходил по Чёрному морю на большом противолодочном корабле “Стремительный” командиром. Характер у меня строгий, но справедливый – матросы уважали. Жениться, правда, не сподобился. Но если сказать правду, и охоты особой не было – видно,  дядькина жена Прузына навсегда отбила эту потребность. Да и потом, что матросу с этих оставленных в одиночестве баб на берегу!? Одно расстройство! Нет уж! Лучше – море! Оно для моряка и жена и дом родной - никогда не предаст!
…Однажды проходили мы пролив Босфор. Получил я радиограмму с далёкой родины: “ Помер твой дядька Винцесь тчк Приезжай похороны”.
Заперся я в своей командирской каюте, выпил полстакашки спирта за упокой души моего дорогого дядьки, и горько заплакал…
Потом узнал: не помер мой дядька, а погиб, можно сказать, на боевом посту.  Полез, по доброте своей безотказной, на столб высоковольтной линии провод оборванный закрепить во дворе у столетней Параски, сорвался и разбился насмерть…
              …А шило дядькино я храню. Как знать!? Может и пригодится ещё!..


1976 – 2007 г.г. Москва.