Девушка из Висконсина

Это была последняя капля, переполнившая терпение.  Здесь ее больше ничто не держало.  Синди сгребла свой видавший виды жакет, рванулась к двери.  Всё!  Хватит!  Прекрасно, что этот момент все-таки наступил!  Никаких сомнений, к черту эту предательскую боль - откуда она взялась, как от нее освободиться...Острый вихрь самых разнообразных чувств раздирал ее сердце на части - обида за себя, горький стыд, разочарование, опустошающая безнадежность...но надо всем этим птицей, вырвавшейся из неволи, летело осознание нахлынувшей свободы.. Наконец-то она избавится от этой душной клетки, этого проклятия стольких месяцев.

Комнатку на чердаке в бесхитростной старой двухэтажке на заводской окраине она сняла, когда только приехала в этот большой странный город, который был похож на один сплошной завод, столько в нем дымилось огромных труб, громоздилось причудливых промышленных сооружений, сновало тяжело груженого транспорта.  Город голубых воротничков - здесь жили одни сплошные работяги, заполнявшие улицы по вечерам громкими голосами и дымом дешевого табака.  Запах пива и сухой соленой рыбы накрывал прохожих с головой до поздней ночи.  Но Синди устраивал это город.  Ей, длинноногой девчонке с отдаленной фермерской усадьбы в Висконсине, ей здесь повезло.  Она мечтала о самой бесхитростной работе, согласилась бы стоять на любом конвейере, но в первые же дни походов по здешним магазинам, ее приметил и окликнул коренастый крепкий старик, менеджер в отделе готовой одежды.  Он осмотрел Синди одобрительным взглядом и заговорил о работе сам.  Девушек в этом городе явно не хватало.  А таких заметных, как Синди, и вообще, наверное, по пальцам можно было перечесть.

И все у нее стало получаться само собой.  Она отлично поладила с девчонками-продавцами на своей работе, быстро нашла общий язык с покупателями.  Супервайзер ею был доволен, и все как будто устраивалоcь.  Единственное, что не давало покоя - ее жилище.  Комнатка, которую она сняла в первые дни после приезда за те гроши, что дал на дорогу отец, была ее ошибкой.  Не стоила даже своей несчастной цены - убогая клетушка, в которой было нечем дышать.  Единственное окошко смотрело на стену кирпичного дома напротив.  Там тоже было одно окно - но только на первом этаже.  Это было большое окно, в отличие от того, какое досталось Синди.  И бросив туда взгляд однажды перед сном, она осталась возле своего окна надолго.

Там, внизу, в большом квадрате света, открывался вид на то, что в Америке называется студией.   Спальня, кухня, всё жилое пространство - в одной большой комнате.  Обычное studio - с бесхитростной обстановкой, ничего особенного.  Но от газовой плиты то к столу, то к холодильнику, туда и назад ходил молодой мужчина.  Его окно было так близко, освещение в помещении такое хорошее - он был перед Синди, как на ладони, но видеть её не мог.  Даже если бы захотел.

Он был очень хороший человек,  Синди сразу это поняла.  Столько уживалось в нем ловкой уверенной упорядоченности, неспешной силы.  Как все красиво получалось у него на этой кухне!  Несколько шагов, движение рук и вот уже поздний его ужин прямо у Синди перед глазами.  И ест не жадно, не так как знакомые парни с ее фермы, у которых вечная спешка и набитый рот.  Едят, как на пожар торопятся.  А на этого смотреть - одно удовольствие.  Чем не развлечение для молодой особы, у которой телевизор появится неизвестно когда?  Смотреть и все о нем представлять.   Где работает - сразу понятно.  В этой дыре птички высокого полета не гнездятся.  А вот кто он, какой он... Интересно, о чем сейчас думает?  Что может быть в голове перед сном у такого красавчика?

А что?  И правда, красавчик, как же сразу она не заметила.  Пусть по-своему неброско, но как аккуратно все в нем подогнано.  Не сравнить с теми, что днями пахали на их усадьбе.  Белобрысые крепыши из окрестных усадеб никаких особенных эмоций у нее не вызывали.  Шумные, бесцеремонные, рукастые - от них спокойней было бы держатся подальше.  От их грубых шуток, насмешливых взглядов, от запаха их пропахших потом рубашек.  Хотя и на полуобнаженных насмотрелась она на них достаточно, когда на поле становилось нестерпимо жарко и не спасала никакая тень, эти мокрые, с почти явственной солью на коже тела заставляли Синди отвести ее взгляд - так много было в них чего-то напоминающего загнанных вьючных животных.

Ничего похожего с этим соседом.  Ровная смуглая кожа без этих безобразных крутых мышечных узлов. Красивые спокойные руки, развернутая гладкая грудь.  И как же это хорошо, что гладкая - без намека на всякую растительность.  Это приносило ее взгляду тихое облегчение.  Подобие шерсти на человеческом теле коробило какие-то особенные скрытые внутренние сенсоры, что создавало чувство чего-то сугубо интимного, стыдного, похотливо-скотского.  В своих осторожных нескромных мечтах, она пыталась представить ощущение собственной кожи, коснувшейся мужской волосатой груди, и ее передергивала незнакомая терпкая дрожь, отдающая острыми уколами где-то глубоко внизу живота.  И желание вырваться из кольца этой дрожи бросало ее мысли прочь, прочь от всего незнакомого, от этого загадочного, тяжелодышащего мужского естества, от его интимностей, запахов и этой постоянно чудящейся на их коже соли...

Парень внизу был совсем другой.  Он казался ей чистым, таким, как она, почти своим.  И дождливыми вечерами подолгу засиживаясь у окна, Синди развлекала себя тем, что представляла себя там, внизу, в компании этого неспешного уверенного человека.  Почти физически она ощущала его мужественную тихую приветливость, его прикосновения представлялись ей братскими, легкими и невинными.  И от этого волна благодарной сжимающей нежности накрывала ее с головой.  И хотелось найти для него необычные слова, чтобы он услышал, чтобы поднял голову и понял, что здесь есть душа, которая понимает.  Всё понимает в нем и о нем.  И вот сейчас как удивительно хорошо совпадают его движения с выражением его лица - весь в себе.  Он, как и Синди, конечно, одинок, совсем одинок, и нет до него никакого дела этому грохочущему миру, где им приходится делить такие жалкие углы.  Чувство сопереживания охватывает ее сердце, и ей хочется хранить в себе это чувство подольше, как невидимую нить, соединяющую её с ним так необъяснимо надежно и, кажется, навсегда.

Не особенно разговорчивая, она совсем примолкла на работе - только необходимое, только с покупателями.  Сосредоточенность у прилавка не мешала думать о своем соседе неотступно - весь день стояли перед глазами картины вчерашнего вечера.  Синди улыбалась, вспоминая, как трогательно неловко, но бережно гладил он свои рубашки, как перед сном устроился читать за столом, и яркий круг настольной лампы высветил кисти его рук - такие красивые с прекрасными, как вылепленными пальцами, руки человека, не знавшего физического труда.  Смуглые, расслабленно бессильные с чуть приметными тонкими прожилками - Синди видит их, как наяву, и горячий комок начинает плавиться где-то у солнечного сплетения, накатывает невыразимая нежность.  Мысленно она берет эти руки в свои ладони, касается их губами, приникает горящим лицом.  И сама, удивляется тому, что это с нею стало возможно.  И спешит домой уверенная в том, что не одна, что её ждет что-то особенное, теплое, долгожданное.  Ее давно уже не пугает ее душная каморка, она перестала её замечать, потому что мир ее раздвинулся далеко за пределы окна.  И пока там, внизу, не гаснет свет, отблеск этого света накрывает сиянием все ее жизненное пространство.

Между тем подступала весна, вечера становились светлыми и долгими, унеслись куда-то дождевые тучи, и возвращаясь с работы домой, Синди подолгу гуляла у своего подъезда, не сомневаясь, что однажды он выйдет из переулка к ней навстречу и узнает ее.  Сердце его подскажет ему, откуда в его мире было столько тепла и заботы в воздухе этой зимой.  И он поймет, конечно, поймет, что она именно та, кого он так долго и терпеливо ждал все эти месяцы.

А он, похоже, и действительно ждал.  Но только не ее. Хотя этот воскресный вечер не предвещал никаких перемен.  У Синди, как всегда по воскресеньям, был короткий рабочий день, и она позволила себе зайти в уютное маленькое кафе неподалеку от ее магазина.  Здесь всегда было отличное кофе, и толклась веселая молодая публика, а из окна можно было видеть большую площадь, украшенную флагами к какому-то городскому празднику.  По площади волнами катилась принаряженная по-весеннему толпа, и мысли Синди катились легко и бесцельно.  Где-то готовился к тяжелой летней страде ее отец, и надо было дать ему знать, что этим летом к нему она вряд ли приедет - до отпуска еще больше полугода.  А в магазине ее уходил с работы старший продавец, и девчонки вокруг шушукались, прочили Синди завидное место.  Тогда уж точно можно было бы думать о новом жилье.  Но как ей бросить этот чердак, когда с ним, кажется, уйдет вся тайная и странная необъяснимая надежда на какое-то неожиданное чудо.   Оторваться от этого окна - как зачеркнуть всю личную жизнь, которую она так и не попыталась начать строить снаружи этого дома.

Уже стемнело, когда она забралась на свою верхотуру.  Разделась, не стала включать свет, бросила взгляд вниз и перестала дышать.  Её Ромео, про себя она звала его Ромео - он был не один!  За два с лишним месяца - тех, что она здесь, это случилось впервые!  И случилось что-то непоправимое.  Она еще не успела толком понять, что же это такое, а сердце ее стало азбукой Морзе выбивать сигналы катастрофы.  И этот сдавленный стон... Неужели это она сама?  Сама ... сползла лицом по стеклу и застыла на месте.  Её сосед, герой ее мечтаний, ее волшебный, томительный, вдумчивый, тихий... его обнимала какая-то красотка!  Боже мой... да как же она смела... То, что Синди боялась себе даже представить, у него происходило с другой - у нее на глазах..

Он сидел к Синди спиной на знакомом деревянном стуле, а верхом у него на коленях, лицом к его лицу и обняв его ногами за его спиной, устроилась стройная фигурка совсем молодой женщины.  Руки ее обвивали его плечи, легкие пряди волос, черные, как смоль, падали ему на грудь и ей на лицо, так что видны были только её сияющие глаза.  И не надо было никаких биноклей, чтобы понять, что она его любила.  Любила... Пальцы ее перебирали его волосы, скользили вниз по шее, к плечам.  Почти физически можно было чувствовать ток блаженства под ее руками, когда каждое касание - счастье...  Оцепеневшая Синди смотрела, как он, подняв к ней лицо, что-то говорил ей или шептал, и та, заливаясь видимым жаром, припадала лицом к его лицу и обнимала его еще теснее, а он говорил ей и говорил о чем-то не переставая.  И его красивые бережные руки смыкались у нее за спиной, забирая всю её, замирающую, в теплое надежное кольцо.

Как будто из ледяной проруби выскочило сердце у Синди.  Темными кругами пошел под ногами пол.  Оперлась рукой о подоконник, нашарила на стене висевший там жакет и вывалилась ошарашенной тенью из своей комнаты.  Больше она сюда не вернется.  Острый вихрь самых разнообразных чувств раздирал ее сердце на части - обида за себя, горький стыд, разочарование, опустошающая безнадежность...но надо всем этим птицей, вырвавшейся из неволи, летело осознание нахлынувшей свободы..  Наконец-то она избавится от этой душной клетки, от проклятия этих последних месяцев.