город за рекой

                Город за рекой   
          

 
С  этого  места  открывался  прекраснейший  вид  на город, весьма   горделиво  сверкающий  на  противоположном  берегу  реки, которая,  извиваясь  между  изумрудными  холмами,  катила  свои  мутные  воды  в  далекое  большое  море.
Огромные  сверкающие  здания    причудливо  выделялись  среди  островков  зелени, в  которых
просматривались   шпили  и  башенки  старинных  усадеб  и  замков.
На  окраинах  города  виднелись  трубы  предприятий,  нещадно  коптившие  небо,  отчего  пелена  смога  покидала  населенный  пункт   разве  что  только  в  сильно  ветреную    погоду  или  во  время   хорошего  дождя.
Шум  заводов  и  автомобилей  едва доносился  сюда,  на  эту  сторону  реки,  в  чащу  девственного  леса  и  некошеных  сочных   лугов.
И  только  едва  виднеющийся  вдали  старинный  каменный  мост  в  какой-то  мере  объединял 
эти  два  совершенно  разных  мира.
Сюда  редко  заглядывали люди.  Трасса  с  потоком  автомобилей  спускалась  с  покатой  поверхности  старого  моста   и   уходила  прямо,  никуда  не  сворачивая,  к  бледнеющему  далеко
впереди   горному  хребту.
Здесь  же,  среди  забытой  дикой  природой,  просматривалась  заросшая  травой  колея  некогда
наезженная  случайным  заблудившимся  в  этих  местах  транспортом.
По  краю   этой  старой  дороги   теснились  густые  заросли  орешника,  внутри  которых  весело  щебетали  суетливые  птахи.
В  этом мире  была  своя  жизнь,  которая  шла  своим  чередом и которую  нарушили три  повозки,  появившиеся  вдруг  на  ухабистой  дороге.
Птицы  прекратили  пение,  недоуменно  завертели  головками  и,  вспорхнув,  исчезли  в  листве
деревьев, возвышающихся  над  придорожным  кустарником.
Унылые  лошадки без оптимизма  тащили крытые  повозки.  По  разноцветным, но  выцветавшими
материями,  болтающими  по  краям  телег, можно  было  сразу  догадаться  о  принадлежности  сего  обоза  кочевому  народу – цыганам.
На  передней  повозке  запряженной  пегой лошадкой  сидел  старый  цыган,  свесив ноги почти  до  самой  земли.  На  нем  были  пыльные,  но  довольно  таки  новые  сапоги, которыми  старик  по  всей  видимости  очень  гордился.  Остальная  одежда  не  заслуживала  более  такого  внимания, разве  что  широкая  фетровая  шляпа,  да  медная  бляха  на   широком  поясе,  начищенная  до  умопомрачительного  блеска. 
Позади  него  дремала  такая  же  старая,  убеленная  сединами,  старуха.
На  второй  повозке,  где  заднее  колесо  так  сильно  виляло, что  казалось,   следующий  ухаб
оно  преодолеет  только  плашмя,  ехала  молодая  женщина  с  двумя  мальчиками.
Третьей  повозкой  правил  молодой  цыган.  Он  был  статен  и красив.
В  его  широких  плечах   чувствовалась  недюжинная   сила,  но  на  ногах  его  болтались
стоптанные  сапоги,  которых  он  откровенно  стеснялся   и  которые  пытался  маскировать  слежавшейся  соломой.
- Тпру – сказал  обладатель  новых  сапог  и  молодцевато  спрыгнул на  землю.
Старик  пересек  небольшой  луг,  образовавшийся  в  разрыве  зеленых зарослей,  долго  и  пристально  разглядывал  с  берега  город,  призрачно  раскинувшийся  по  ту  сторону  реки.
Потом  он  окинул  оценивающим  взглядом  луг,  поросшей  высокой, сочной  травой  и  только
после  этого   цыган    одобряюще  посмотрел в  сторону  обоза,  где  терпеливо  сидели  цыгане  и  ожидали  его  решения.
Цыгане  зашевелились.  Первыми  в  высокую  траву  с  телег   кувыркнулись  детвора, а  затем
соскочили  и  взрослые, кряхтя,  разминая  ноги.
Старик  решил  остановится  именно  здесь,  не  смотря  на  то,   что  в  такой  густой  траве  были  не  так  приметны  его  новые  сапоги,  а  уж  характерный  скрип  и  подавно  издавать  не  хотели.
Люди  устали  трястись  на  колдобинах, да  и  день  был  уж  больно  хорош.  Не  хотелось  глотать  дорожную  пыль.
Хотелось  полежать  просто  так  на  мягкой  теплой  траве,  перекатывая  из  уголков  губ  травинку, слушая  щебетание  птиц, не  заглушаемые  скрипом  не  смазанных  колёс.
Дорога была  долгая,  тяжелая,  мучительная

               
Мучительная   от  презрительных,  любопытных  жалостливых  взглядов.  От  разочарованных  взглядов.
Они  не  пели, у  них  не  было  гитары.
Они  не  играли,  у  них  не  было  карт.
Они  не  воровали,  у  них  не  было  воров.
Гадали,  как  могли.  Им  смеялись  в  глаза,  презрительно  освистывая, кидали  камни,  грозили.
Их профессия  на  закате.  Ни  кому  не  нужны  примитивные  предсказания  судьбы.  В  городах
множество  темных  личностей  в  своих  офисах  на  этом  древнем  занятии  делают  хорошие  деньги.  Такие  деньги,  которые  нашим  цыганам  и  во  сне  не  снились.
Старик  сплюнул  и,  приметив  тенистое  местечко,  направился  туда.
Цыгане  распрягали  лошадей,  стреножили  их,  поставили  палатки.  Женщины  двинулись  в чащу  за  хворостом.
Старик  присел  на  едва  заметный  бугорок  и  закурил  папиросу.  Он  с  грустью  наблюдал  за
старухой – женой, копошившейся  на  телеге.  Она  была  тяжело  больна и  уж  наверное  не  далек  тот  час,  когда  он  останется  один.
Почему-то  ему  вдруг  жалко  стало  и  сноху  с  двумя  детьми,  мужа  которой,  его,  старика, сына,  похоронили  два  месяца  назад  в  чужой  далекой  стороне.
Молодцевато  выглядел   только  зять  Даил,  муж  его  дочери. 
Он  был  из  другого  табора  и  по  закону  должен  был  забрать  старикову  дочь   к своей  родне,  но  ввиду  того,  что  старикова  род  угасал,  порешили  советом  двух  таборов,  оставить  Даила
здесь,   как  будущего  главу  семейства.
Старик,  затягиваясь  дымом  папиросы,  смотрел  слезящими  глазами  как  сноха  ловко  примостила  казан  над  сооруженным  очагом  и  лила  туда  воду  из  пластмассового  бочонка.
К  старику  подошел  Даил, вытаскивая  из  кармана  пачку  папирос:
- Отец, ты  прекрасно  умеешь  выбирать  место  для  лагеря, -  произнес  молодой  цыган,  разминая  грубыми  пальцами  папиросу.
- Удивляюсь  тебе,  Даил, где  ты  берешь  деньги  на  курево,  ведь  наш  путь  не  устлан  табаком?
Даил  усмехнулся  и  предложил  старику  папиросу.  Старый  цыган  не  отказался,  хотя  уже  дымил  папиросой. Разжившись  куревом,  он  спрятал  его  за ухом, едва  видным  меж   густыми черными  волосами.
Даил  ничего  не  сказал,  так  как  привык  к  причудам  старика.
Затянувшись  и  выдыхая  дым,  старик  молвил:
-  Хорошо  здесь,  да  и  людишек  назойливых  не  видать.
- На  долго  ли, -  сказал  Даил  для  поддержания разговора.
- До  моста далеко. Не  всяк  потащится  сюда, в  такую  даль.
- На  авто  добраться  сюда  пара  пустяков.
Старик  поморщился. Ему  не  нравилось  расторопность  молодого  цыгана. Даил  заметил  недовольство  старика.
- Извини, отец, - сказал  Даил, хотя  не  чувствовал  за  собой ни  какой  вины.
- Нас  пока  не  заметили, - продолжил  старик  удовлетворенно, - и  надеюсь  дадут спокойно  отдохнуть  пару  деньков.
Помолчав, старик  спросил неожиданно:
- Сколько  тебе  дал  очкарик?
Даил  сильно  удивился, но  сдержанно  произнёс,  пряча  усмешку  в  уголках  губ:
- Я  восхищаюсь  твоей  наблюдательностью, отец.  Но  я  и не  думал  скрывать  от  тебя  прибыль.
- Я  ещё  не  стар. Когда  мои  глаза  и  не  замечают  чего – либо,  то  это  не  от  старости,  сынок.
 Глаза  мои  так  много  повидали  на  этом  свете,  что  не  считают  нужным  обращать  на  всё
внимание.
Тем  временем  Даил  сунул  аккуратно  свернутую  пополам  американскую  денежку  разговорившемуся  старику.
Тот  заметно  удивился  стодолларовой  купюре. Не  каждый  день  их  труд  оплачивают  такими
деньгами,  да  и  ещё  в  иностранной  валюте.
                Столь  явная  щедрость  наводила  на  размышления.               
- Кто  гадал?
- Мария.  И  гадала  очень  скверно.  Но  господин  в  очках,  кажется,  больше  интересовался  женщиной, чем  своим  будущем. Я  испугался  и  встал  между  ними. Очкарик  сунул,  не  глядя,
мне  в руки  эти  деньги  и  ушел,  несколько  раз  оглянувшись.
- Береги  Марию,  Даил,  как  жену  свою,  у  неё  ещё   малы  детишки,  и  она  полна  скорбной  памяти  о  муже  своём.
Запахло  похлёбкой,  и  мужчины  потянулись  один  за  другим  к  костру.  Солнце  клонилось  к
закату,  но  по  прежнему  припекало  и  лишь  от  лесопосадки  веяло  прохладой
Вокруг  слышалось  щебетание  и  посвистывание  неугомонных   летающих   и  прыгающих  божьих  тварей.
Но  в  эти  прекрасные  земные  звуки  вероломно  внедрился  чужой  и,  постепенно  нарастая,
вызвал  раздражение  у  обедающего  цыганского  семейства.
Даил  искоса  глянул  торжествующим  взглядом  на  старейшину  рода.
- Ты  был  прав, сынок, -  сказал  старик  и  повернулся  всем  торсом  на  звук, продолжая  в  то  же  время  держать  в  одной  руке  ложку, в  другой  приличный  ломоть  черного  хлеба. 
В клубах  дорожной  пыли  вырисовывался  дорогой  автомобиль.
Мужчины  с  напряженно  наблюдали за  машиной, которая  остановилась на приличном
расстоянии  от  табора.
Дверца  приоткрылась.  Сверкнули  очки  на  худощавом  лице.  Приезжий  поманил  цыган  к  себе  рукой.
Обе  молодые  цыганки  направились  к  нему.
- Предлагает  погадать, - предположил  старый  цыган,  однако  продолжал  напряженно  всматриваться  в  сторону  остановившегося  автомобиля.
Женщины  о  чем-то  шумно  говорили  с  приезжим,  после  чего   жена  Даила  оставила  их  вдвоем  и  направилась  к  костру.  Мария  взяла  руку  приезжего  господина  в  свою,  но  почему-то  не  смотрела  на  ладонь, а  внимательно  слушала  говорившего  о  чем-то  хозяина  руки.
- Да  это  же  тот  самый  очкарик,  который  дал  доллары,  - вдруг  произнес  Даил  и  в  подтверждении  его  слов  очки  вновь  сверкнули  на  солнце.
- Мария! – зычно  крикнул  старик.  Быстро  вскочил,  что  было  удивительно  для  его  возраста, и
направился  в  сторону  женщины  беззаботно  внимающая  очкарику.
Приезжий  испугано  глянул  в  сторону  быстро  идущих  к нему  мужчин, схватил  гадалку
за  руку  и  затолкал  насильно  в  автомобиль.
Дверца  захлопнулась,  и  машина стала  разворачиваться прямо  в  поле  на  другой  стороне   дороги.
Старик  уже бежал, а  Даил  ловил  испуганных  лошадей. Одну  ему  удалось  быстро  поймать  и он  без  седла  во  весь  опор  бросился  догонять  прыгающий  по  ухабам  автомобиль.
На  разбитой  дороге  автомобиль шел  медленно  и  у  Даила  был  хороший  шанс  догнать  очкарика  с похищенной  Марией. Молодой  цыган  уже  прикидывал,  каким  образом  он  сможет  остановить  машину.  Но  случилось  не  предвиденное.
Дверца    приоткрылась,  раздался  выстрел.
Лошадь  со  всего  маху  упала  на  передние  ноги  и  стала  заваливаться  на  бок.  Даил  соскочил
с  раненной  лошади  и  весь  в  ссадинах  пытался  еще  бежать  за  машиной, матерясь  во  весь  голос.
Автомобиль,  плывя  в  мареве  еще  знойного  воздуха  и  дорожной  пыли,  медленно  удалилась с  места событий.

               
                -

В  кабинете  было довольно  жутковато.  Само  слово  «кабинет»  не  очень  подходило  этому  мрачному  помещению,  стены  которого  были  выкрашены  в  несуразный  коричневый  цвет.
Этот  комнатка  больше  походила  на  арестантскую  в  застенках  какого – либо  антинародного  режима,  но  массивный  стол  с  кучей  бумаг  на  нем   и  работающий  за  ним  человек,  наводили
на  мысль,  что  перед  нами  всё  же  кабинет.
Была  еще  низкая  кушетка  в  углу у  стены  и  табурет  одиноко  стоящий  почти  посредине                этого мрачного  помещения.   За  спиной  хозяина  кабинета  находился  здоровенный  стальной  сейф  с  торчащими  из  замочной  скважины  ключами.
Волосатые  руки  хозяина  лежали  на  холодной   голой  поверхности  полированного   стола.
На  лице  тоска.  Он разглядывал  грубые пальцы  своих  рук и  явно  было  как  раздражение  чем- то  нарастало
Перед  ним  лежал  документ, содержание  которого  сумело отразится  на  лице,  начиная  с
кислой мины  и  заканчивая  чуть  ли  не яростью.
Он  перевел  взгляд с  ногтей  своих  огромных  ладоней  на  бумагу  и  собравшись  с  мыслями,
сконцентрировал  свою  волю  на  сдерживание  своих  негативных  эмоций.
Это  удалось и,  почувствовав  эмоциональную  победу  над  собой, хозяин  кабинета  даже
пришел  в  весьма  хорошее  расположение  духа.
Сняв  трубку  одного  их  двух  стоящих  на  столе  телефонов, он, как  ему  представилось,
благодушно  рявкнул  в  трубку.
- Томпсон.
В дверях  возник  молодой, розовощекий  полицейский. Служебная  форма на  нем  сидела, как
костюм  от модного салона  на  элегантной  модели. Подбородок то ли чисто был  выбрит, толи
на  нем  ещё  никогда  не  было  растительности. И  от  этого  казалось, что  вошедший больше
смахивал на  подростка девушку, чем на грозного  стража порядка.
Хозяину кабинета  почуялось  даже, что  от  этого  франта  попахивало  весьма  приятными  духами. В руках  у  парня  темно-синяя папка.
Вытянув  вперед  голову, молодой  полицейский  отчеканил:
- Слушаю  вас, господин  комиссар.
Комиссар  пугающе  долго  таращил  на  вошедшего  глаза, но  это  ничуть  не  смутило
полицейского с погонами сержанта.
- Вы американец, Томсон?
- Нет,  господин комиссар.
- Фамилия  у  вас  странная…
- Моя  мама….
- Вы подготовили  отчет, сержант, - бесцеремонно  перебил подчиненного  комиссар.
- Да, господин  комиссар, - сержант положил  на стол  темно-синюю папку.
Резко запахло  духами. Почему-то  комиссар  тут   же  вспомнил  вчерашнее  своё  похождение
к  Монике  и  приятное  воспоминание  благоприятно сказалось  на  его  настроении. 
Удачные стечения обстоятельств сводят его с фрау  Моникой сегодня вечером. Об этой  встрече
он мечтал уже давно, комиссар  уже  даже  не  помнит  как давно, но  мечтал  и  надеялся
вконец  остаться с любимой  наедине  в  спокойной  интимной  обстановке. Никуда  не  спешить,
предаваясь любви  и  не  боясь  попасться   за  этим  прекрасным  занятием, которое может
не кстати  скомпрометировать   его и  больно  ударить по  служебной  карьере.
Муж  Моники  неожиданно  уезжает  в командировку  и  комиссар  уже  позаботился  о том,
что  бы  снять  номер  в  лучшем  отеле  города  и  предупредил  хозяев  отеля  о  своем 
желании  скрыть  информацию  о своем   ночном  пребывании  в  данном  заведении.
Администратор  заверил  его   в своей  благонадежности.
- Ну, что там, Томсон, - комиссар недовольно  отодвинул  от  себя  папку, предоставив сержанту
самому копаться в своем докладе.
Сержант раскрыл папку, вглядываясь в машинописный текст.
- 23.05 – Ограбление прохожего. Преступники пойманы. Мальчишки.
  Полночь. – Ограбление магазинчика. Преступники не пойманы. Но есть наводка, по которой
 работаем.
- 2.35 и 4.00 – угон автомобилей.  Преступники и транспорт пока не найдены.
- 7.30 утра. Из окна профессора  Гофмана  взрывом были выбиты  стекла  в  окнах.
    Наблюдались клубы дыма  и пара. Выезжали на место  происшествия  пожарные  и  мы.
    Профессор  дальше  ворот  своей  усадьбы  не  пустил. Его  слуга  заверил  нас, что ничего
    серьезного  не произошло  и  что, зря  соседи отнимают  драгоценное  время  у  блюстителей
    порядка  и доблестных пожарных.
Комиссар  удивленно взглянул  на  сержанта.
- Я цитирую  слова  слуги, господин  комиссар.
- Причем  здесь  соседи, сержант?
- Соседи  вызывали полицию  и пожарных.
- Опять  эти  дурацкие  опыты  - проворчал  комиссар, - подготовьте  бумагу  о  предупреждении
  об уголовной  ответственности в  случае  повторении  инцидента. 
- Слушаюсь.
- Опытами  надо  заниматься  в  установленных  для  этих  целей  местах, а  не  в  спальных
  районах  города. Это  всё, Томпсон?
- Да. Если  не  считать  того, что  приходил  некий  цыган из  табора недавно  расположившегося   
  за  рекой  и  сделал  заявление о  пропаже его  соплеменницы.
- К черту  цыган, - комиссар встал,  отряхивая  мундир, довольный  тем, что  важных дел,
способных изменить  его  сегодняшние  планы  не  оказалось, – разберутся  сами. Похищения
женщин  и лошадей  у  них  обычное  дело.  Они  похищают, их похищают.
Достав  из  портсигара  сигарету, он  прикурил  её  от  угодливо  поднесенной  зажигалки
сержанта.
Комиссар предвкушал  встречу  с  Моникой и  теперь  уже  ничто  не  сможет помешать
исполнится  этому  важнейшему  событию  его  жизни.
Он  ещё  сильнее  пришел  в  благодушное  состояние, и сержант  показался  ему отличным
малым.
- И  всё-таки, вы американец, Томпсон!- с этими  словами  комиссар  прошел  мимо
недоумевающего сержанта  и  покинул  стены  учреждения.
У крыльца  его  ждала  служебная  машина.
Зависть  отразилась  на  лице  сержанта, но  тот тут же  прогнал  не угодную  мину  с  лица
и  был  готов  с головой  окунутся  в  деловой  ритм  ежедневной  рутины.
Дел  хватало. Хотя  и  были  они  почти  все  бытовыми, скучными и неинтересными.
Вполне под стать их скучному, сонному  городку.
Томпсону  казалось, что  где-то  там  действительно  происходят  действия  похожие    на
приключения  суперменов   из  известных фильмов-боевиков, но  почему-то  на  долю  его
родного  городка  вообще  не  выпадает  никакая  доля известности.
Сержант  удивился  этой  мысли, но  тут  же  извечная  мысль о перспективе  на  вечно
остаться  в  сержантах, прочно  занявшая  ранее  место  в  мозгах  полицейского, одолела
мелькнувшую мыслишку и сержант с поникшей головой отправился исполнять надоевшие
обязанности.
В дверях  его  ожидал  дежурный полицейский, который  сообщил  ему,  что  на  седьмом
километре   по  дороге  из города  на обочине  недалеко  от  лесопосадки  найден  труп
молодой  женщины.
- Кто  сообщил? – переспросил  сержант, все  еще  находясь  в  объятиях  мрачных раздумий.
- Один  из  водителей, пожелавший  остаться инкогнито,- ответ был четок.
- Это цыганка? – сержант  вспомнил приходившего  цыгана  с  заявлением  о  пропаже
соплеменницы.
- Не  ясно  со  слов  водителя.
- В  смысле? – сержант вопросительно  уставился на  рядового.
- Я также  предположил, что  это  пропавшая  цыганка  и  спросил  напрямую  у  шофера, но
 тот  уверил, что  женщина  не  цыганка,  хотя  он  толком  и не разглядывал  тело, а  вот  платье
 на ней  явно  цыганское.
- Машину, эксперта, фотографа  на  выезд.
- Слушаюсь.
- Пошлите кого-нибудь  в  табор, стоящий  за  речкой  и привезите  сюда  цыгана, который
 приходил  сегодня  сюда, в полицейский  участок.
- Слушаюсь.


                -


Уже через  два часа  сержант разговаривал  с  молодым  цыганом, которого  мы  уже  знаем  под
именем  Даиил.  Сидя  на  низком  стуле  под  изучающим  взглядом  Томпсона,  тот  нервно  и
сбивчиво  во  второй уже  раз,  рассказывал  историю  похищения  соплеменницы.
По  окончании  своего  рассказа,  Даиил сжав  ладони между  колен, подобострастно  глянул
снизу  вверх  на  полицейского.
Сержант  повертел  авторучку  в  руке,  напуская  на  своё  лицо  сосредоточенность.
- Это  всё?
- Да, господин.
- Не  догадываетесь  о  причине  похищения.
- Нет
- Может  здесь  проявился  фактор  любви, - на  кончиках  губ сержанта  заиграла улыбка.
- Даже и не  знаю, что  сказать  господин  полицейский.  Фактор  не  фактор, но  разве
 так  можно. Женщину  увели, кобылу  убили. Молодая  еще  была.
- Кто? Кобыла? – сержант  вчитывался  в  протокол.
Цыган  непонимающе хлопал  глазами.
- Вот  здесь  подпиши. – Томпсон сунул  текст  протокола  под  нос  Даиила, указав  пальцем
место  подписи.
Дверь  открылась.  Фотограф-криминалист  разложил  еще  влажные  снимки  на  столе
сержанта. Томпсон  взял  несколько  из  них, обошел  стол  и  выложил  фотографии  перед
цыганом.
- Посмотри  сюда. Посмотри  на  эти  снимки.  Ты  должен  опознать  свою  знакомую  пока
 на  этих фотокарточках. Как её? Мария..э.э. э  Фамилия?
- У неё  нет  фамилии, - Даиил вгляделся  во  влажные  изображения, потом облегченно
вздохнул  и  просветлел  лицом, - это  не  Мария.
- Как  не  Мария? А кто  же  это? – сержант переглянулся  с  невозмутимым фотографом-криминалистом.
- Это  вам  лучше  знать, господин  полицейский.
- Но  на  ней  цыганское  платье, - сержант  прищурил глаза, что означало недовольство
текущими  обстоятельствами  и  сиюминутным  состоянием  дел.  Но  цыган   ничего  о
характере  полицейского  не  знал  и  поэтому  ответил  не  витиевато:
- Одежда  Марии, но  это  не  Мария.
- А  кто  же  это? – сержант сверлил  глазами  цыгана.
Даиил пожал плечами.
- Поедешь  в  морг  на  опознание, - отчеканил сержант, - может лицо  изувечено, поэтому
 ты  и  не  можешь  опознать  свою  подругу.
- Следов  насилия на  теле  не  обнаружено, - промолвил фотограф.
- Все  равно пусть  едет, - непреклонно  сказал  полицейский, интуитивно понимая что  за 
этой  смертью  кроется  что-то  весьма  не  ординарное и  очень даже  интересное  для
этого  сонного  тихого  городка.


                -


Клюге  остановил  машину  за  сотню  метров  от  дома  Моники.  Развалившись  на  заднем
сидении,  он  закурил.  Затягиваясь, безразлично  рассматривал  прохожих.
Время  шло, комиссар затушил сигарету  и  машинально  достал  из  пачки  новую.
Но  больше ничто  не  выдавало  его  волнение.
Моника  настояла на том,  что  бы  Клюге именно  здесь  ждал её. Муж  Моники был  известный 
в  городе  человек,  и ей  не  особо  то  хотелось,  что  бы  в  его  отсутствии   с  ней  видели
другого  мужчину.
Клюге не особо  волновало  это  обстоятельство, так  как  никогда  не  был  женат  и считал  себя
отпетым  Донжуаном, но  готов  был  выполнять  прихоти  красотки  Моники.
Ему  нравилась    сама  таинственность  свиданий. Он  играл  в  эту  игру, предвкушая  горячие
объятия  встречи. Он  позволил  поерзать  себе  на  кожаном   сидении  от  одной  только  мысли
о нежном  создании, беспомощно  трепыхающемся  в  его  объятиях.
Запах  её  тела  сводил  его  с  ума, он  всегда  помнил  его, постоянно  стремясь, насладится,
вернее  напиться  этим  запахом  и  потом  еще  долго чувствовать  этот  божественный
аромат  в  своем  сером, тусклом  кабинете. 
С мужем  Моника жила весьма  сносно, как полагалось  в  высших  аристократических  кругах,
хотя  любовники  догадывались, что их похождения  не  являются  секретом  для  домочадцев.
Брак  когда-то  был  заключен  по  взаимной  выгоде, и теперь по  прошествии  некоторого
времени  после  бракосочетания, как всегда  в  этом  случае, молодые  искали  любви  на  стороне.
И находили, так  как  были  не  только  молоды и  влиятельны, но имели  значительные  состояния.
Клюге поерзал мощным  задом. Но  уже не от  предвкушения  встречи, а от неизвестности, которая
тянулась  в  ожидании встречи.
Выкурив  третью  сигарету, комиссар  посмотрел  на  часы. Со времени назначенной  встречи  прошел  час. Моники  нет.
Что  же такое случилось?  Муж  дома? Заболела?
Клюге вылез  из  машины. Шофер  дремал  за  рулем.
Потоптавшись  по тротуару, он  остановил  пробегавшего  мимо  мальчишку.
- Мальчик, не хотелось бы тебе заработать несколько пфеннигов?
- Что надо сделать, господин?
Мальчишка попался толковый  и  Клюге не долго пришлось объяснять, как более неприметнее
выполнить деликатное поручение. Мальчишка исчез  между прохожими и автомобилями, 
припаркованными  вплотную  к  тротуарам.
Не успел  комиссар  пожалеть, о так не разумно выкинутых деньгах, уплаченных за гостиничный
номер аж за сутки вперед, как запыхавшийся  маленький гонец предстал перед ним.
- Господин, через ворота я пролез, никого из слуг не было. В дверь позвонил, никто не вышел.
 Я постоял, но дальше не знал, что делать.
- Хорошо. Вот твои полмарки. Иди мальчик.
Комиссар в растерянности. Она отпустила слуг. Зачем? Где же делась сама?
- Господин. Парадная дверь была приоткрыта, но за ней тишина.
- Хорошо. Иди мальчик.
Парнишка убежал. Клюге постоял в задумчивости. Характер у него был жесткий и недоделанные
дела  и  неопределенность  его раздражали.
Это любовное свидание для него также было важнейшим делом  и  его определенно надо было
довести  до конца
Отдав распоряжение шоферу, он  отправился к дому Моники.
Пройдя сотню метров  и  свернув в один из перекрестков, Клюге оказался перед воротами
шикарного  особняка. Двухэтажный дом на престижной, фешенебельной улице.
Красиво подстриженный газон, цветы, совсем недавно политые, сверкавшие капельками
влаги на своих нежных бархатных лепестках.
Дом выглядел пуст. Клюге знал, что в таких районах прислуга в большинстве своем приходящая,
но кто-то из слуг жил постоянно при доме. И было весьма странно, если верить мальчишке,
что здание совершенно пусто.
Осмотрев улицу, комиссар перемахнул ограду в затемненной деревьями  её части.
Пройдя к дому, он решительно взялся за массивную ручку роскошной дубовой парадной двери.
Замер, представив неожиданно возможную встречу с хозяином особняка. Но тут же откинул
глупую, по его мнению, мысль. Клюге всегда и везде считал себя при исполнении и мог
позволить себе оказаться в любых передрягах, защитив честь и мундир своим высоким
положением.
Не смотря на свою тяжеловатость,  дверь удивительно легко приоткрылась. Клюге  оказался
 в прохладном холле.
Комиссар не был здесь ни разу, но по описанию  возлюбленной  знал, что спальная и туалетные
комнаты Моники находятся на втором этаже, куда и двинулся блюститель порядка, ступая по
мягкому пушистому ковру. Поднимаясь по широкой лестнице, Клюге вслушивался в тишину
дома. Тишина была абсолютная, не считая тиканий часов  где-то в глубине притихшего дома.
Постоянно пребывая в командировках, муж Моники  никогда не заводил домашних животных.
Хозяйка же просто не любила их. Может,  поэтому  дом выглядел  нежилым, даже зловещим.
Комиссар понял вслушиваясь  в тиканье  часов, что  время отбивали его собственные  часы,
которые  торчали  в нагрудном кармане.
Клюге поёжился и толкнул дверь  одной их небольших комнат, выстроившиеся в ряд вдоль
коридора, выстланного красивой ковровой дорожкой.
На полу, у окна, недалеко от изящного туалетного столика  лежала женщина. По опыту
комиссар  понял, что женщина Моника мертва.
Клюге мысленно чертыхнулся. Он оказался в весьма щекотливом положение. 
Полицейский тут же собрался с мыслями, но не придумал  ничего более  умного, как только
быстро ретироваться. А точнее покинуть дом  тем же путем, как и попал сюда, тщательно
протерев носовым платком дверные ручки.
Уже  на улице стуча каблуками по тротуару, комиссар  восстановил по памяти картину
происшествия в комнате Моники и попытался ответить на вопрос. Что это? Насильственная
смерть  или сердечный приступ в таком молодом возрасте.
Хотя кто знал возраст Моники. Женщины настолько искусно поддерживают свое тело разными
хирургическими и косметическими  средствами, что иной раз теряешься в догадках о
истинном возрасте  иных девиц.
Красивое, замечательное платье на ней сегодня было.  Клюге не разглядел лица. Голова
неестественно была вывернута на бок. Можно было определить причину смерти на месте, но
Клюге признался себе, что несколько растерялся. И бегство свое  считал правильным
действием в той ужасной ситуации, в которую он неожиданно  попал.
Остановился у телефона.
- Полиция, - рявкнула трубка голосом  Томпсона.
Клюге назвал адрес Моники и на вопрос о заявителе, бросил трубку.
Домой он приехал совершенно измотанный и, пытаясь хоть как - то  снять усталость, полученные
от дневных событий, полез в ванну.
Под струями прохладного душа думалось намного лучше. Перестали дрожать кончики пальцев
рук. Комиссар  быстро брал себя в руки.
Он рассчитал  время нужное Томпсону  добраться до места убийства  и взглянув на часы,
определили время звонка из управления.
Накинув на мокрое тело домашний халат, Клюге прошел к бару, где налил себе  в  высокий
бокал  виски, добавив туда кубик льда их холодильника.
Подойдя к окну, долго разглядывал случайных прохожих.
«Это второй труп», - подумал комиссар.
Тщательно вытирая полотенцем  свою коротко подстриженную  голову с наметившимися
проплешинами  будущей лысины, прошелся несколько раз по комнате и, остановившись
перед телевизором, сел в кресло напротив.
Журналисты наперебой высказывали свои версии по поводу убийства цыганки.
Попивая  небольшими глотками хороший коньяк, комиссар вслушивался в речи представителей
СМИ и думал о несбыточности  некоторых  надежд.


                -


Утром Клюге сидел у себя в кабинете, положив волосатые руки на стол, и внимательно
слушал доклад  Томпсона.
- Репортеры пронюхали и про второй труп, – констатировал факт Томпсон, завершая короткий
доклад.
«Не без твоей помощи», – подумал комиссар, а вслух сказал:
- Для нашего городка это чрезвычайное происшествия. Убийства у нас очень редки и поэтому
  не удивительна шумиха  вокруг убийств этих женщин. Так,  значит обе женщины были
  задушены практически в одно время?
- Около 9 часов утра.
- Странное время выбрал маньяк  для   своего черного дела. Чем их душили?
- Пока не установлено. Следов насилия не обнаружено.   Женщины  просто задохнулись.
- Может они отравились газом? – высказал предположение комиссар, но  тут же сам его и
отверг, - но они не  были знакомы и не могли и не могли вместе отравится газом. И по
  отдельности не могли, - Клюге развивал свою точку зрения, - таких случайностей не
  бывает, что бы в разных местах одновременно отравились две женщины неизвестным
  газом.
- Нет, - перебил ход мыслей комиссара сержант, - в крови женщин отравляющих веществ
  не обнаружено. Они погибли от  отсутствия воздуха. Хотя еще раз повторяю следов
  насилия не обнаружено. На ручке двери в доме второй жертвы обнаружены отпечатки
  пальцев. Проверяются по картотеке.
Лицо Клюге посерело и чтобы скрыть замешательство, он неожиданно взорвался.
- Если не найдены не орудия убийства, не даже следов насилия, так почему  же вы,
  Томпсон решили, что это убийство.
Клюге приподнялся в кресле, оперев  волосатыми руками  края  дубового стола и
вытаращив свои ужасные глаза, замер, ожидая ответа Томсона.
- Труп в доме № 27 в одеянии Моники Фогель, был когда-то Марией, цыганкой. А саму
  Монику нашли в кювете в одеянии цыганки. Естественная смерть так не случается,
  господин комиссар.
Клюге медленно опустился в кресло.
-Фогель и цыганка были знакомы? – комиссару не хотелось называть бывшую любовницу
по имени, этим ему казалось, он мог раскрыть свою тайну своего знакомства с Моникой.
- Нет. Скорее всего, нет. Табор третий день в наших краях.
- Тогда я ничего не понимаю. Просто мистика какая-то.
Комиссар задумался, сержант   почтительно молчал, переминаясь с ноги на ногу.
Клюге понимал, что быстрое и решительное расследование  спасет его репутацию и
способствует поднятию престижа,  давно утраченному заведению, которым он командовал.
Но понимать это было  мало. Надо было действовать. Но в голове, кроме воспоминания
о глупом поведении  в  доме  Моники, ничего не вырисовывалось и это очень раздражало
хозяина кабинета. Перед ним маячила фигура  Томпсона  и мелькнула даже мысль посвятить
сержанта  в свои проблемы. Но тут же эту мысль комиссар поспешил похоронить.
Чудилась фигура Томпсона  в кресле полицейского управления, и это было весьма неприятно.
- Больше не было никаких происшествий за эти два дня? - комиссар пытался что-то
делать, по наитию чувствуя, что надо было цыплятся за какую-нибудь нить, продлевая
агонию своего существования как человека с чистой  репутацией.
В конце концов, может эта нить и вытянет что-нибудь   существенное. Или во всяком случае
даст время  прийти в себя  и навести  порядок в мыслях.
- Я уже докладывал. Взрыв у профессора Гофмана.
Томпсон замолчал, уставившись в раскрытую папку с документами.
- В чем дело, сержант?
- Есть одна зацепка, господин комиссар, - Томпсон вытянулся, - разрешите проверить?
- Давайте, проверяйте, сержант. Да поживее, - Клюге оживился и на подчиненного посмотрел
чуть ли не с подобострастием.
В коридоре управление  сержант управления встретил капрала и велел ему  быстро смотаться
в центральную библиотеку и привести ему научные издания последних лет  профессора
Гофмана.
Дежурному дал распоряжение послать кого-нибудь в табор за цыганом
Через час литература  в виде публикаций в научно-популярных изданиях, лежала на столе
комиссара Клюге.
Сержант  читал выдержки из этой литературы, подписанные профессором Гофманом.
« Для нас  это обыденно, -  сержант держал в руках  последний номер журнала, - что автобус
с людьми направляясь в пункт  А  из пункта Б, встречает  автобус направляющийся в пункт Б
их пункта А.  Чтобы  добраться обоим автобусам  до  конечной цели  нужно массу условий.
Хорошие дороги, автозаправочные станции, автосервис, автоинспекция. И так далее и тому
подобное. У природы отобрали  громадные территории, залив эти пространства асфальтом
и пустив по ним несовершенный транспорт, который самым варварским способом  вредит
человечеству  и  животному  миру, проигравший  человеку в битве за выживание.
Почему же старушке из деревни Сковородино, которой  надо съездить в супермаркет в город
N, а учителю из этого самого города N, собравшегося отдохнуть на даче в деревне Сковородино,
надо обязательно трястись на автобусе  или на собственном авто.
Почему им просто не  поменяться местами, - в этом самом месте сержант поднял палец верх и
глянул на комиссара. Тот сидел, не шелохнувшись и было, не понятно слышит ли он вообще
речь своего подчиненного. Сержант продолжал, выискивая в статье более понятные подробности
для  столь неожиданного дела  места, - Мною разрабатываемый аппарат  предназначен  для
переноса людей на большие расстояния»
Томпсон перевернув страницу  и  пробежал её глазами.
- А вот. «Перенести одного человека в пространстве  и  не  заполнив чем-либо возникшую
пустоту после  него, довольно опасно. Может возникнуть вакуум  сродни  маленькой  «черной
дыре», последствия образования которой  непредсказуемы.
Одновременно опасно собирать атомы человека  в  том месте, где уже находятся  атомы  другого
предмета, пусть даже обыкновенного воздуха. Произойдет реакция  и  что это нам принесет  мы
также  не знаем  и  рисковать  этим нельзя. Разрабатываемый мною аппарат мгновенно
взаимозаменяет предметы  или одушевленные  вещи  в пространстве и времени, так быстро,
что природа, которая, как известно не терпит пустоты,  даже и не заметит этого перемещения»
-Чушь какая-то, - изрек комиссар.
«Представляете, сидит в кресле какой-нибудь бухгалтер, собравшийся ехать  в деревню  к матери
и бац, через минуту на его месте оказывается крестьянин с котомкой в руках, которому остаётся
только выйти из помещения и отправится по городским магазинам.
А дороги можно разрушить, на их месте насажать сады. И перестать превращать нашу  землю
в склад горюче-смазочных материалов».
Томпсон закрыл журнал. Клюге молча ждал, не показывая виду, понял ли он что из прочитанного
сержантом.
- Статью эту писал профессор Гофман, у которого в 7.30  утра  во время убийства  двух  женщин,
 взорвался  какой-то аппарат  в  лаборатории, наведя  ужас на соседних собак.
-Вы хотите сказать, что Гофман занимался перемещением этих лиц.  Ну, это уж слишком.  Это
  чистая фантастика. Во всю эту ерунду трудно поверить, Томпсон.
-Разрешите пригласить цыгана, господин комиссар.
- Зачем?
- В журнале есть  фотография  профессора,  и  я  его  хочу  показать цыгану.
- Валяйте, сержант.
Томпсон  выглянул в коридор и спросил дежурного, доставлен ли цыган.
Даил был на месте  и по приглашению сержанта вошел в кабинет.  Комиссар сунул ему под нос
фото Гофмана, красовавшегося  на обложке научно-популярного  журнальчика.
- Этот человек похитил Марию, - без колебаний заявил молодой цыган  и  схватившись за
голову закачал ею из стороны в сторону, причитая.
Сержант положил ему руку на плечо, пытаясь успокоить.
- Прошу пока посидеть в коридоре, - сказал он цыгану, - надо подписать несколько документов.
Склонив в безнадежности голову, Даил покинул кабинет.
-Ну вот, - только и сказал Томпсон.
-Берите ордер на арест и выезжайте, сержант.


                -

Сотни репортеров съехались освещать события произошедшие в городе. Мнения в прессе
высказывались совершенно противоречивые. От людоедских склонностях профессора  до
неизбежности жертв во имя прогресса науки. Оппоненты в науке грызлись с пеной у рта.
Суд был открытым. Профессор с достоинством держал себя  среди любопытных обывателей,
невозмутимых полицейских и чопорных блюстителей  законопорядка.
Спокойно отвечал на вопросы, уверовав  в своей безнаказанности, так как действовал по его
мнению  во имя науки.
Профессор  сделавший имя ещё  в  эсэсовских лабораториях, имел определенный склад ума
и был уверен, что после этого судебного фарса, он преспокойно отправится к себе домой,
где его ждали не менее интересные  исследования.
- Обвиняемый Гофман, почему вы выбрали для своих опытов  цыганку, - судья внимательно
рассматривал  стопку  бумаг, лежащих перед ним, успевая, однако, и наблюдать  за
происходящим в зале.
- У этих  конокрадов  легче украсть женщину.
Легкий возмущенный гул пронесся по рядам сидящих в зале суда.
- У вас не получился опыт, в результате которого последовала смерть женщин?
- Почему же не получился!? Все прошло отлично. Я доволен результатом.
  Обоюдное  перемещение не совпало на какую-то долю секунды. И цыганка задохнулась
  в  N – пространстве.  Надо кое-что доработать, - деловито подытожил  свою речь
профессор, осматривая окружающих, ожидая бурных аплодисментов.
- Вряд ли в ближайшее время вам это удастся, - проворчал прокурор.
Профессор не понимающе  посмотрел  на  него.  Прокурор продолжил, задав вопрос:
- Где была цыганка до начала так называемого «опыта».
- В предпространственной  камере.
- Вы знали Монику Фогель.
- Нет. А кто это?
- Вторая женщина, пострадавшая в результате вашего чудовищного опыта.
- Знать всех подопытных не входит в мои обязанности.
- Да у вас нацистские замашки, - процедил сквозь зубы прокурор.
Профессор проигнорировал едкое замечание обвинителя и не обратил внимание на очередной
возмущенный гул  в  судебном зале.
Я регулировал пространственный спектр, пока туда не попала  эта фрау по объему и весу,
которая была индитична цыганки.
Дальнейшие разработки учитывают постройку параллельной пространственной камеры.
Пока же я действовал наобум, ища замену своей пациентки, - по залу вновь пронесся ропот.
Судья  поднятием ладони пресек шум.
- Продолжайте подсудимый.
- Я все сказал.
- Что вы предприняли, когда убедились что опыт не удался?- прокурор взял слово.
- Опыт удался, господин судья, вы плохо меня слушаете.
- Я спрашиваю, - невозмутимо продолжал прокурор, - что вы сделали с трупом цыганки, когда
  убедились, что она мертва?
- Это был не труп цыганки, - Гофман торжествующе огляделся, - я увидал лицо незнакомой
  женщины. Это была победа.
- Что вы сделали с трупом незнакомой женщины, то есть  с трупом госпожи Фогель?
- Выехал за город и избавился от него.
- То есть выкинули в кювет?
- Как изволите понимать.
- После опытов вы посылали кого-нибудь в дом госпожи Фогель?
- Я уже сказал, что понятия не имел где она жила.
- Чьи же отпечатки пальцев были обнаружены на ручках дверей господ Фогелей?
Адвокат Гофмана взял слово и заявил, что на это обстоятельство поможет пролить свет
заявление сержанта Томпсона.
Судья попросил допросить свидетеля  Томпсона.
Сержант появился перед правосудием  и поклялся говорить правду и ничего кроме правды.
- Вы что-то знаете  об обладателе отпечатков пальцев  на дверных ручках в доме Фогелей,
которые по предварительной экспертизе не принадлежат ни одному из домочадцев этого
особняка?
- Да. Отпечатки  принадлежат комиссару Клюге.
Зал вновь загудел. Судья от неожиданности привстал и грозно проговорил  так, что мурашки
забегали по спине  не  робкого сержанта.
- Вы можете доказать свои обвинения?
- Да, - Томпсон прошел к столу и положил перед судьёй бумаги, - вот независимая экспертиза.
Пока судья знакомился с содержимым  бумаги, лицо комиссара, который тоже находился в
зале суда, серело и вскоре стало бело как мел.
-Господин Клюге, как вы можете объяснить свое присутствие  в доме Фогеля в день
 смерти фрау?
Клюге встал, но объяснить ничего не смог. Все было неожиданно, и комиссар не мог ожидать
такого поворота дел.
- Дело господина Клюге  назначить в отдельное производство, а пока взять его под стражу.
Что и было исполнено. Проходя  мимо сержанта комиссар процедил сквозь зубы:
- А вы действительно американец, Томпсон.


                -


Даил запрягал лошадей, старик только, что попоил  их  перед дальней дорогой   прохладной
водицей из старого ведра.
Старая цыганка, обняв двух внуков, бессмысленно глядела на призрачный город, виднеющий
в утренней дымке  за широкой рекой.
Призрачной и чужой.
Две старые повозки стронулись с места и скрепя не смазанными колесами скрылись в клубах
дорожной пыли.
И лишь только комиссар Томпсон,  стоя у дороги неподалеку от своего лимузина, провожая
в дальний путь осиротевший табор.
Быть может этим вечным странникам он обязан своим почти неожиданным повышением.
А еще говорят, что встреча с цыганами не приносит удачу.