Верхний предел одиночества

Пролог. 17 ноября 2007 года
   
   - Прости.
   Со старого клена уже успели осыпаться все листья. Только один, самый упорный, продолжал цепляться за ветку, не желая лететь к земле, к простому гранитному памятнику, основание которого давно укрывали иссохшие тела его собратьев. Лист крутился на темно-коричневой ножке, но девушка, сидевшая на скамейке под деревом, не замечала его - она смотрела на памятник, на фотографию, и по щеке ее скатывалась одинокая крупная слеза.
   - Прости... - она говорила очень тихо, и только по движению губ ее подруга, миловидная шатенка, застывшая за оградой, могла разбирать слова. - Я не хотела, я ведь не хотела... Ну почему, за что все вот так...
   Человек с фотографии взирал на нее приветливо и спокойно. Ноябрь выдался тихий, теплый и сухой, прозрачный, как маленькое холодное стеклышко, и мир вокруг был опустевшим, широким и ясным - все закончилось именно так, как было предопределено, и девушка на скамейке никак не могла переиграть финал, да и никто бы не смог.
   - Прости... - она всхлипнула, отерла слезу и вдруг воскликнула хорошо поставленным голосом бывшей джазовой певицы: - Un vaum? Un vaum ghalao theea? Un vaum, Heeho?
   Хорошо одетый молодой человек, стоявший по другую сторону ствола, подошел, присел рядом и, обняв девушку за плечи, что-то зашептал на ухо. Девушка слушала его, потом кивнула и встала. Выйдя за ограду, она молча взяла подругу за руку, и девушки побрели к выходу с кладбища. Их спутник шел за ними, метрах в двух сзади.
   Лист таки оторвался от ветки и упал вниз.
   
  Глава Первая. ЛИЗА. Март 2006 года.
   А в ней сошлись змея и волк,
   И между ними то любовь, а то измена.
   А.Васильев
   Шура редко видел сны. Если говорить до конца откровенно, он их боялся - с тех самых пор, когда в детстве ему приснился полуразложившийся мертвец, который вылез из шкафа и схватил его за руку. Теперь Шура был взрослый и о приснившемся мертвеце давным-давно забыл, однако сновидений не любил, и если их таки видел, то весь день потом ходил смурной и путал последовательность шагов даже в простейшем основном ходе ча-ча-ча.
   Сон, явившийся Шуре накануне первой весенней субботы, был поначалу исключительно мерзостным. Вроде бы поначалу шагал куда-то Шура по болотцу, проваливаясь по щиколотку чуть ли не при каждом шаге, тянулись мимо березки, кривенькие и чахлые, красными брызгами разбегалась клюква, но собирать ее не хотелось: Шура почему-то знал, что ему нельзя даже наклоняться к этим кислым ягодкам. И еще он знал, что из-за деревьев за ним следят незримые соглядатаи, а где-то впереди - ждут.
   И так он все шел и шел, пытаясь во сне как-то даже трактовать свой сон - это наверно с работой будут проблемы - а потом откуда-то сзади его позвали.
   - Шура... - еле слышно прошелестел девичий голос. - Шура, помоги...
   Он обернулся и увидел девушку, красивее которой, наверно, не встречал нигде, девушку затягивало болото, и Шура видел только ее руки, плечи и небрежно завязанную грязной тряпицей голову. Из девушкиного носа стекала кровь и, относимая в сторону незримой силой, сворачивалась в те самые ягоды, которые Шуре не велено было собирать.
   - Помоги... - шептала девушка. - Шура...
   Шура кинулся к ней, и тотчас же за спиной закружили, загоготали, завизжали звериными, пьяными голосами, принялись щипать, царапать, колотить по голове и по загривку; Шура упал в грязь, кислую липкую жижицу, и у него мелькнула мысль, что он не сможет вытащить девушку.
   Она, кажется, все поняла и уже не говорила: просто смотрела на него огромными каре-зелеными глазами; тогда Шура выпростал из грязи руку и протянул к ней, ни на что уже не надеясь. Едва только тонкие холодные пальцы девушки стиснули его запястье, как грянул гром, и Шура проснулся.
   Часы на столе показывали половину седьмого утра. Была суббота; Шуру ждали две скучных пары в университете, потом библиотека с курсовой, а вечером студия танцев при дворце спорта, где он вел стандарт и латину. Вариантов было два: забить на учебу (черт с ней, с экономикой, все равно ее старый маразматик ведет, который отсутствующих не отмечает) и спать дальше, надеясь, что подобная дрянь больше не приснится и вообще ничего не приснится или же выбираться из-под одеяла в сонное мартовское утро и тащиться на другой конец города, чтобы зевать до обеда, играя с кем-нибудь на последнем ряду лектория в морской бой. Шуру конечно же соблазнял первый вариант.
   Неизвестно, сколько еще он бы размышлял, но дверь открылась, и в комнату всунулась голова матери.
   - Шура, вставай, - сказала она. - Тебе в институт пора.
   - Ага, - ответил Шура, сладко потянулся и, выбравшись из-под одеяла, поплелся в ванную. Зеркало над раковиной отразило высоченного молодого человека, светловолосого, кучерявого и худого просто до невероятности - его бывшая партнерша по танцам, которая так и не стала партнершей в делах сердечных, говорила, что он, должно быть, двухмерный или не ест никогда и ничего. Шура некоторое время уныло себя рассматривал, внутренне боясь обнаружить царапины и ссадины на спине - лупили его во сне так, что жутко представить - однако и спина и задница были без повреждений; Шура вздохнул и принялся чистить зубы.
   Наверно, она все-таки утонула, подумалось ему. Щетка резко пошла не в ту сторону; Шура фыркнул от боли в десне и сплюнул в раковину красным. Клюква, вспомнил он. Клюква...
   Ему было немного не по себе, словно неприятный сон никак не хотел кончаться. А ведь это жуткая смерть... вниз, вниз, вниз; тепленькая гадкая водица во рту и в носу, попадает в легкие, и выбраться невозможно, болото никогда не шутит. Она утонула...
   - Тьфу ты! - воскликнул Шура вслух. - Никто не утонул, ничего не случилось. Это все сон. Просто. Глупый. Сон.
   Она ведь не была сном, промолвил внутренний голос. Она была на самом деле, и ты ее не спас. Вот все, что случилось, хочешь ты того или не хочешь, это как тот твой сон о мертвеце: ты знал, что спал, и тем не менее, он взял тебя за руку, и ты не забыл прикосновение к запястью.
   Мать твою, подумал Шура, сегодня точно не мой день. Но есть и от этого средства.
   Он взял с полочки кусок мыла и стал намыливать руки. Если верить поговорке, то лучшая девчонка - правая ручонка, и актуальности не меняет даже тот факт, что он левша.
   - Похоже, натанцую сегодня черт-те что, - произнес Шура и принялся за дело.
   
   ***
   Под вечер пошел снег. Не простой мартовский снежок, который знает, что растает первым - настоящая метель, непроницаемо, убийственно равнодушная. Маршрутки вязли в белой пелене, трамваи не ходили, и Шура опоздал во дворец спорта на двадцать минут.
   Тем не менее, его ждали; народ, недавно собранный в группу и рвавшийся постичь премудрости бальных танцев, не торопился расходиться. Две пары повторяли разученное на предыдущем занятии - медленный вальс, правые и левые квадраты с поворотами, остальные о чем-то балагурили, рассевшись прямо на полу и едва не лопаясь со смеху. Шура не стал переодеваться: снял свитер и переобулся - время было дорого.
   - Ребят, сегодня без разминки, сразу берем стандарт...
   Он показывал задержанную и открытую перемены и не понимал, что за странное ощущение его тревожит: казалось, что кто-то положил на позвоночник ледяной мокрый палец и держит не убирая. За окном бесновалась метель, и Шуре чудилось, что оттуда, из мятущейся завесы, на него смотрят, внимательно и пытливо, словно выжидают, выбирая удобный момент для нападения.
   Все из-за сна, подумал Шура и тут увидел ее.
   Она стояла за партнера в паре с невысокой симпатичной девчушкой-первокурсницей, которую звали, кажется, Мадина. Чувства Шуры можно было сравнить разве что со втыканием раскаленной иглы прямо в сердце: девушка из его сна, живая и здоровая, была рядом - можно протянуть руку и дотронуться до ее длинных огненно-рыжих волос, которые во сне его, мокрые и темные, стелились по буро-зеленым кочкам, словно змеи.
   Засмотревшись, Шура не сразу понял, что девушка задала ему вопрос и ждет ответа, причем уже довольно давно.
   - Что, простите? - переспросил он. Девушка усмехнулась.
   - Я спросила, что такое "спин". Ты показывал на прошлом занятии, а меня не было.
   - Ну да, спин, - сказал Шура и резво выкрутил фигуру. - Вот. Попробуйте!
   Девушка воспроизвела движение - конечно, не идеально, однако для первого раза неплохо. Шура улыбнулся. Отчего-то он чувствовал радость и удовольствие, словно у него получилось-таки сделать что-то важное. Незнакомка смотрела на него в упор, и ее глаза Шура запомнил навсегда: острые ресницы, темно-серый ободок и мазки зеленого по радужке.
   - Ты на всех девушек так смотришь, или мне просто повезло?
   Шура ощутил, что краснеет. По поводу покраснения ему не было равных: чуть что на щеках появлялись крупные алые пятна, словно кто-то щедро мазал румянами; по этой незатейливой причине общие знакомые за глаза именовали Шуру "красным молодцем".
   - Значит, повезло, - подытожила девушка и отошла к партнерше.
   
   ***
   Ее звали Лиза; выходя из зала, Шура столкнулся с нею нос к носу и покраснел снова. Лиза уже успела переодеться в легкую дутую курточку, джинсы и ботинки, за плечом ее болталась сумка, а на пальце девушка крутила простенькую спортивную шапочку.
   - Ой, - выдохнул Шура. - Не задел?
   - Смотря чем, - когда Лиза улыбалась, на ее щеках появлялись тени кокетливых ямочек, однако ничего кокетливого в этом не было, даже наоборот: Шуре казалось, что она не по-женски сурова, а сердце ее оковано льдом. - Дверью - нет. А бальными танцами - очень даже.
   Они неспешно спустились по лестнице; в коридоре Лиза долго надевала перед зеркалом свою шапку, надвигая ее то на левую, то на правую бровь. Шура ее не ждал, нет, конечно; он старательно читал рекламный плакат по поводу концерта Сергея Пенкина.
   - Нравится? - голос Лизы звучал с ноткой сожаления. Шура обернулся к ней и ответил:
   - Пенкин? Так... я вообще музыку не очень люблю.
   Брови Лизы взлетели так, что чуть не сдвинули шапку.
   - Не любишь музыку?
   - Нет, - сказал Шура, открывая перед девушкой дверь. Метель хлестнула белой многохвостой плеткой, потянула к себе, тщась оторвать, закружить и зашвырнуть неведомо куда; Лиза поскользнулась на ступеньках и взяла Шуру под руку - так они и пошли в сторону автобусной остановки. - Хотя музыки полный комп. Я ее слушаю только в том плане, подходит ли песня к занятию. Стандарт, латина, все в этом духе.
   - Я однажды видела, как под Бутусова танцевали танго, - сказала Лиза. Имя Бутусова очень мало говорило Шуре, однако он не стал проявлять музыкально-культурологической безграмотности и кивнул:
   - Да, это вполне вероятно.
   - Слушай, а какая мелодия у тебя на мобильнике?
   Вопрос, что называется, поставил Шуру в тупик. Он понятия не имел, что именно там пищит при звонке, и ответил наугад:
   - Вальс цветов.
   - О, - глубокомысленно произнесла Лиза, поправляя выбившуюся из-под шапки прядь. - Значит, полное бескультурье в личном окружении. Ты где учишься?
   - На матфаке, - сказал Шура. - Не смейся, но поступил только со второго раза.
   Они подошли к ярко-алому спортивному автомобилю, который среди этого мятущегося, абсолютно зимнего вечера казался неестественным, как страница из порножурнала в учебнике математики, и Шура задумался о том, как машина поедет через снежную кашу со своей-то подвеской. Лиза, удивив Шуру буквально до отпада челюсти, вынула из кармана ключи.
   - Подвезти?
   И не дожидаясь ответа, распахнула перед ним дверцу.
   Машину ей подарил на день рождения отец, которого в сознательной жизни Лиза не встречала. Во всей этой автороскоши Шура сам себе казался мухой, угодившей в сметану; впрочем, Лиза с ее котомкой, шапкой и видавшими виды ботинками тоже была чужой в подобном элементе сладкой жизни. Музыкальный центр, повинуясь команде хозяйки, завел "Богемную рапсодию" Queen, которых Шура более-менее знал, в основном, потому, что однокурсница, получив хорошие новости или положительную оценку, имела привычку орать с рязанско-тульским акцентом "We are the champions, my friend!!!", совершенно не стесняясь окружающих.
   - Под это вряд ли можно танцевать, - заметила Лиза, выворачивая из переулка на проспект.
   - Смотря что. Всегда есть варианты.
   На обочине Шура увидел бригаду машинного доения в лице инспекторов ГИБДД, но к его удивлению, они даже не взглянули в сторону шикарного автомобиля, почти превышающего скорость.
   - Почему ты на матфак пошел?
   - Компьютеры люблю. Математика всегда хорошо шла. А по русскому я ЕГЭ завалил.
   Лиза понимающе улыбнулась.
   - Я в этом году одному дурику достала подлинные варианты. Он и с ними не сдал. А чего ты в культуру не подался?
   Шура вздохнул. "Богемную рапсодию" сменило что-то рОковое; некоторое время он вслушивался в предложение переписать свою жизнь на чистые страницы, а потом ответил:
   - Во-первых, я не профессионал. Во-вторых, надо думать вперед: максимум протанцую еще лет десять, а потом..., - он уставился за стекло, где по-прежнему отплясывала метель. Лиза кивнула, словно по большому счету и не нуждалась в его объяснениях, а только хотела подтверждения своим догадкам по поводу.
   - Какой серьезный юноша, - промолвила она, сворачивая на родную Шурину улицу. - Неполная семья, хорошее воспитание и ответственность за свои поступки. Ты слишком взрослый для своих восемнадцати.
   - Откуда ты знаешь, что у меня неполная семья? - удивился Шура. Конечно, ему говорили, что парней, воспитанных мамой, видно за версту, но тем не менее...
   - Вижу, - губы Лизы раздвинулись в улыбке, но ничего веселого в этой улыбке не было - так, дань вежливости. - Твой дом.
   В самом деле, автомобиль стоял прямо у Шуриного подъезда. Лиза порылась в сумке и скормила музыкальному центру диск без опознавательных знаков - в салон ворвался регги. Мысли Шуры прыгали, словно встревоженные белки по веткам: спросить номер ее телефона? Пригласить в гости? Поцеловать? Или рассказать, что в его сегодняшнем сне она тонула в болоте, и он так и не сумел ее вызволить?
   - Я не маменькин сынок, - ляпнул он в конце концов. - Не думай.
   - Я не думаю, - ответила Лиза. - Спокойной ночи.
   
   ***
   - Ты влюбился, - сказала мама. Она имела обыкновение задавать вопросы с утвердительной интонацией; Шура порой ненавидел эту привычку.
   - Тимка не звонил? - поинтересовался он, вскрыв пакет молока и сделав приличный глоток. Мама оперлась о косяк кухонной двери и смотрела на Шуру мягко, но испытующе.
   - И кто она?
   - Мам, - сказал Шура. - Я не влюбился. Вот честно-пречестно.
   Она поджала губы.
   - Мне ты мог бы сказать. Я тебе все-таки не чужой человек, Шура. И я прекрасно вижу, что ты не в себе. Еще от тебя пахнет дешевыми духами, а в окно я видела, как ты выходил из машины, которая не по карману порядочным людям.
   Духами от него не пахло; Шура знал, что это был холостой выстрел и, тем не менее, покраснел, будто мама застала его за чем-то непристойным. Других улик ей не требовалось, мама удовлетворенно качнула головой.
   - Я так и думала. Так и думала, - вымолвила она с такими интонациями, словно Шура, по меньшей мере, продавал наркотики второклассникам, и это таки вскрылось.
   - Мам. Это Танюшка Абрамова с потока, на остановке меня подобрала...
   - Я всегда знала, что в один прекрасный день ты свяжешься с одной из тех девок, что морочат головы приличным парням, - продолжала она, вовсе его не слушая. Ей и не надо было его слушать, если маме вдруг хотелось скандала. Шура становился декорацией. - Танюшка, не Танюшка... неужели ты надеешься, что будешь у нее первым? Что она будет тебе верна?
   - Мам...
   - ...и, разумеется, она подсунет тебе чужого ребенка. Тебе тогда придется забыть об институте, в который с таким трудом... - мама провела ладонью по глазам. - Перейдешь на заочное, это вообще не образование... а танцы твои...
   - Мам, ну послушай...
   - Боже мой, ты же еще так молод! - теперь мама почти рыдала. - Жизнь только начинается, а ты уже решил все угробить! Вот так запросто швырнуть к ногам какой-то проститутки, - она громко шмыгнула носом и продолжала уже абсолютно спокойно: - Я понимаю: ты влюблен и меня не слышишь. Но я тебя очень прошу: подумай, пожалуйста, обо мне. Я не настолько здорова, чтобы так волноваться.
   Она деланным нервическим жестом распахнула холодильник и вынула корвалол, резко выколотила в рюмку несколько капель и выпила, даже не разбавив. Шура неожиданно обнаружил, что его трясет. Вот просто натурально колотит гневная лихорадка; он сжал пальцами виски и тихо произнес:
   - Мам, не надо так.
   - Что?! - ее истерика автоматически взлетела на несколько пунктов; Шура все никак не мог к этому привыкнуть. - Ты проводишь время с дешевыми шалавами, подстилками торгашей, и еще говоришь, как я должна себя вести?! Может быть, ты собираешься привести ее и сюда, в этот дом? Да, сынок, ты еще прикажешь мне ее уважать, ценить и лелеять?! Да?
   Шура подумал, что нужно уходить, иначе у него лопнет голова от всех этих артистических нервов и надуманных жестов второсортной мыльной оперы, до которых его мать была большая охотница. Он отставил в сторону пакет молока, не заметив, что смял его, и на пол закапала белая струйка, он не мог больше...
   - Ты куда это собрался? - мать, сурово поджав губы и уперев руки в бока, кинулась за ним в прихожую. - К этой дряни?
   - Мам, успокойся, - пробормотал Шура, завязывая шнурки на ботинках. В висках гремело; он сдернул с вешалки куртку и шарф, в который мама тотчас же вцепилась:
   - Не пущу! К этой проститутке - не пущу!
   - Мама, да нет у меня никого! - рявкнул Шура; он никогда не повышал голоса на маму и сейчас даже не осознал, что же все-таки произошло, и почему мама влепила ему пощечину.
   - Ты как с матерью разговариваешь, гаденыш?! И не смей отворачива...
   Шура выскочил в подъезд, и остаток фразы оборвала захлопнувшаяся дверь. Он чуть ли не кубарем скатился с лестницы и вылетел из подъезда в метель и ночь; щека горела как от прикосновения утюга. Шура не знал, куда идет через весь этот снег и не замечал, что по щекам скатываются слезы; в конце концов, он привалился к фонарному столбу и сел в сугроб, захлебываясь от совершенно женских рыданий. Ну почему, почему, почему...
   Когда снег из-под колес подъехавшего автомобиля хлестнул его по рукам и груди, то он даже не удивился. Поднялся, открыл дверь и сел.
   
   ***
   Странно, однако чем дальше уезжал от дома красный автомобиль, тем спокойнее у Шуры становилось на душе, будто ссора с мамой вычищалась из его памяти и вообще случилась не с ним. Он утонул в мягком кресле-ковше, вытянув ноги к печке, и ни о чем не думал. В динамиках мурлыкал Мумий Тролль и почему-то почти не раздражал.
   - Как ты узнала, что я выйду? - спросил Шура.
   Улыбка Лизы казалась ему нарисованной в воздухе, улыбкой Чеширского кота. Вернее, кошки.
   - Ты не вышел. Ты выбежал, - уточнила Лиза.
   - Как ты узнала?
   - Это важно?
   Шура рассмеялся.
   - Нет, - впервые за весь день ему было спокойно и легко. Если бы ему сейчас сказали, что он поругался с мамой, что повысил на нее голос и получил пощечину, а потом ушел из дома, то он бы попросту не поверил - слишком все это не вязалось с покоем, воцарившимся в нем. - Куда мы едем?
   - Это важно?
   - Важно, - ответил он и снова рассмеялся: - Нет. Неважно. Послушай, чем это пахнет? Трава?
   - Ты куришь траву?
   Шура погрозил ей пальцем.
   - Это не-хо-ро-шо, девушка. Курить траву очень нехорошо.
   - Но ты, тем не менее, курил ее, - сказала Лиза и уточнила: - Пару раз, не больше. Мама не узнала.
   Он кивнул.
   - Чем это пахнет?
   - Пачули.
   Автомобиль свернул в проулок, пугнув зазевавшегося прохожего. Лагутенко сменила группа "Ленинград", передававшая привет Морриконе.
   - Пачули, - повторил Шура. - Странное название. Послушай, если ты все про меня знаешь, то зачем задаешь вопросы?
   Еще один проулок - и Шура увидел клуб под странным названием "Двери в небо". У входа припаркованы были несколько недешевых машин, и стильный молодой человек говорил по телефону, не выпуская изо рта тонкой сигареты.
   - Мне нравится задавать вопросы, - сказала Лиза. - Вот недурное заведение. Как зайдешь, так спроси Ольгу Лазареву, передашь ей привет от меня - она тебя устроит.
   - Спросить Ольгу Лазареву, - повторил Шура. - Передать от тебя привет. Как ты все-таки узнала, что я выйду?
   Несколько долгих минут Лиза смотрела ему в глаза пристально и грустно, а потом спросила:
   - Это важно?
   И Шура тоже несколько минут смотрел ей в глаза, прежде чем ответить:
   - Нет. Неважно.
   
  Глава 2. ЧЕЛОВЕК НА ЛУНЕ.
  Я в таком же положении,
  Как человек на Луне,
  И поэтому, и поэтому
  Он улыбается мне.
  Мы друг друга,
  Мы друг друга
  Понимаем вполне:
  Я и человек на Луне.
  Nautilus Pompilius
   
   Шура провел ночь в приват-рум клуба. Получив привет от Лизы, Ольга Лазарева ласково ему улыбнулась и проводила в уютную комнатку, все убранство которой составляли ковер на полу, подушки, лампа и стереосистема. Шура от нечего делать сунул в дисковод пластинку Nautilus'a - только потому, что понравилась обложка - потом поужинал чаем и блинами, которые принесла пухленькая девчушка в сари и улегся на ковер. В помещении было тепло, так что замерзнуть он не боялся; завораживающий голос певца создавал атмосферу сказочного покоя, и Шура расслабился и успокоился окончательно - можно было размышлять.
   Для начала мама. Благодаря Лизе шататься по улицам ему не пришлось, но, тем не менее, завтра придется вернуться домой - никто не запретит надеяться, что мама к тому времени успокоится и перекипит, но у этой надежды слабенькие крылышки. Она всегда выходила из себя, стоило только ему заговорить с девушкой, и тирады из ее уст выходили соответствующие: свяжешься с проституткой, вляпаешься, испортишь себе жизнь и далее по тексту. Как и все мальчики из неполных семей, Шура обожал маму и пытался не расстраивать ее, однако не мог не признавать, что в последнее время она действует ему на нервы с всегдашними своими истериками и ценными указаниями из оперы "что такое хорошо и что такое плохо". И теперь Шура в красках представил, как она завтра его встретит. Возможно, и на порог не пустит.
   В коридоре послышались шаги; приятный мужской голос ворковал: "К сожалению, мы закрываемся. Завтра с шести утра, милости просим". Шура подумал, что сейчас его отсюда выпрут, однако шаги быстро стихли, а в комнату всунулась голова пухленькой девушки.
   - Как отдыхается? - спросила она.
   - Неплохо, - ответил Шура. Миловидное девичье личико расплылось в улыбке.
   - Мы гасим свет через десять минут. Принести вам свечу?
   - Принесите, - кивнул Шура, и девушка скрылась за дверью. Будет романтический вечер, подумал он, только без девушек, вина и интима.
   Впрочем, вино как раз входило в программу: вместе с красной пузатой свечой, от которой отчетливо пахло вишней, пухленькая девушка принесла бутылку совиньона, бокал и шоколадку со словами:
   - Это подарок: вы наш гость. Приятного вечера.
   - Я в раю, - ответил Шура. - Спасибо.
   - Если желаете, то можете пройти к предсказательнице: прием начнется через полчаса, вторая дверь налево.
   Шура кивнул.
   - Я в это не верю.
   - Приятного вечера, - повторила девушка и выпорхнула за дверь с неожиданной для ее комплекции грацией. Шура хмыкнул: гадалка, надо же, и налил себе вина. Совиньон оказался недорогим, но весьма недурным; Шура пил и думал, что может сидеть в одиночестве, наслаждаться спиртным, и никто ничего ему не скажет - прекрасно: делать то, что сам считаешь нужным...
   Вскоре лампа мигнула и погасла; в полной темноте Шура щелкнул зажигалкой, и огонек свечи сделал комнату еще меньше и уютней. Он налил еще и, смакуя вино, вспомнил, как давным-давно, еще в детстве, ходил в гости к соседским ребятам, Мише и Алине, и они так же зажигали свечку и рассказывали в полумраке сказки и страшилки, пока с работы не приходили родители. Потом отец ушел - не к кому-то (возможно, было бы проще, если бы он ушел к кому-то), а вообще - и Шура с мамой переехал.
   Интересно, где сейчас Миша и Алина? Узнал бы он их, встретив на улице, или прошел бы мимо, не разглядев в незнакомцах тех, с кем играл в детстве? Интересно, узнал бы он отца? Или это уже не имеет смысла?
   Когда свеча прогорела на треть, а бутылка опустела наполовину, дверь снова открылась, и в комнату проскользнула Лиза собственной персоной, одетая почему-то в восточные, шитые золотом шаровары, почти не видимый топик и шлепанцы с загнутыми носами. Шура облизнулся чуть ли не в открытую: если на занятии она была обряжена в мешковатую футболку и рэпперские портки, то сейчас ничто не скрывало достоинств ее фигурки. Правда, грудь маловата, но с другой стороны, форма прекрасная, а вот задница выше всех похвал...
   - Вижу, вечер проводишь прекрасно, - заметила Лиза, усаживаясь на ковер по-турецки. - Фу, жадина, мне почти не оставил, - она взяла бутылку и посмотрела сквозь стекло на Шуру.
   - Я ж не знал, что ты придешь, - сказал он, разведя руками. - Классный костюмчик.
   Лиза поклонилась ему, сложив руки, как японка.
   - Аригато.
   - А что ты здесь делаешь? - поинтересовался Шура. - И в таком необычном виде...
   Лиза хмыкнула.
   - Ты еще не видел меня в необычном виде. А вообще я здесь работаю, - небрежным жестом она вынула из воздуха колоду карт Таро, ловко перетасовала их одной рукой, и карты исчезли, как показалось Шуре, под оберткой от шоколада. Он поднял пеструю бумажку и, разумеется, ничего не обнаружил.
   - Ты шулер! - радостно воскликнул он. Лиза подперла щеку ладонью и посмотрела на Шуру с комичной усталостью.
   - Вот с чем сравнивают мое прекрасное искусство предвидения и пророчества - с тем, что я мухлюю в карты. Как вам не стыдно, юноша!
   - Так это к тебе меня приглашали... - протянул Шура.
   - Конечно. Больше здесь никто не ворожит.
   Шура плеснул вина в бокал, протянул Лизе. Она приняла его с легким поклоном, однако пить не стала. Мягкий свет делал ее лицо странно переменчивым и тени плавно текли по нему.
   - Значит, ты пророчица, - произнес Шура почему-то с мамиными интонациями. Лиза кивнула.
   - Значит.
   - Хороший доход?
   - На чупа-чупсы хватает.
   - Люди любят, когда их обманывают, - глубокомысленно изрек Шура; он редко пил и потому ему немного требовалось, чтобы захмелеть. - Ты обманываешь, а они радуются. Платят... А ты потом придешь в студию танца и будешь платить мне.
   - Круговорот купюр в природе, - заметила Лиза и пригубила вино мелким птичьим глотком.
   - Круговорот... - повторил Шура. - Хотя врешь ты не всегда. Сегодня, например, ты знала, что я поссорюсь с мамой.
   Лиза утвердительно качнула головой.
   - Вот откуда ты это знала?
   Жест девушки был легок и неуловим; на ковер перед Шурой легла карта. Он поднял ее и некоторое время молча рассматривал костлявого всадника на белом тощем жеребце, что ехал по полю битвы.
   - Увидела во сне, - сказала Лиза, отставила бокал и села поудобнее, подложив под острый локоть одну из подушек. Шура печально покачал головой и сообщил:
   - А я почти не вижу снов. А если и вижу, то кошмары... Слушай! - воскликнул он. - Что сейчас делает моя мама?
   Лиза задумчиво сощурилась. Шура ни к селу ни к городу подумал, что свеча скоро погаснет, и они останутся в темноте - почему-то эта мысль заставила его поежиться, словно от холода.
   - Твоя мама в полном порядке. Думает, что ты побежал к дешевой девке, но вернешься как миленький. Она выпила корвалол и сейчас уже спит.
   - Знаешь, для этого не надо быть гадалкой, - промолвил Шура. Ты попал в водоворот, заметил ему внутренний голос, и тебя несет в самый центр событий. Еще утром ты не знал эту девушку, и вот теперь она в твоей жизни, она сидит рядом и говорит с тобою так, словно знает тебя лет сотню - это по меньшей мере. А тени скользят по ее коже, и ты очень хочешь узнать, какова она на ощупь...
   - Говорят, у ведьмы и ветра не спрашивают совета: оба скажут в ответ - что да, то и нет, - сказала Лиза, и Шуре послышалась издевка в ее голосе, будто она смеялась над ним, говоря: что, купился?
   - А я не верю в предсказания, - проронил он. Лиза взяла бокал и залпом осушила его, словно на что-то решалась.
   - Во что же ты веришь, пьяный мальчик без снов?
   Шура посмотрел ей в глаза, но ничего не увидел: под веками и острыми ресницами клубилась тьма.
   - Не знаю, - простодушно ответил он. - Правда, не знаю.
   
   ***
   - Итак, батафога.
   Он стоял перед зеркалом, словно матадор перед зрителями; его ученики сгрудились чуть поодаль, пристально глядя на него. Пауза казалась вечной, потом Шура вошел в движение и ритм и сам стал движением и ритмом: стационар - виск с поворотом - самба-ход и батафога. Он любил самбу, конечно, не так, как танцы европейской программы, но любил: в учебе его тренер делал упор на стандарт, и латину Шуре пришлось осваивать чуть ли не в одиночку.
   - А колени выпрямляем, - сказал он и обернулся к студийцам, хотя прекрасно видел их в зеркале. - Пробуйте.
   И они попробовали. Шура смотрел и думал о том, как из куколок вылупляются бабочки.
   - Наверно, это похоже на фильм ужасов, - обронила Лиза; ей, казалось, было безразлично, получается у нее движение или нет, Шура вообще не мог понять, зачем при таком подходе она посещает студию танца. Танцевать и оставаться равнодушной к тому, что танцуешь - ну уж нет, такого быть не должно.
   - Нет, конечно, - сказал Шура и отчего-то снова покраснел. От Лизы пахло потом и зеленым чаем, запах был настолько необычным и странным, что у Шуры кружилась голова, и хотелось, чтобы Лиза не отходила подольше.
   - Ты знаешь, как это должно быть, - усмехнулась Лиза. - И видишь, как прекрасный замысел искажается.
   - Ну и что?
   Лиза пожала плечами, поражаясь, должно быть, на отсутствие у тренера тонкости чувств.
   - Мне было бы грустно, - ответила она. - По крайней мере.
   И отошла, даже не оглянувшись. В последнее время она часто смотрела на Шуру как на пустое место, и он не мог понять, что же не так и куда девалась та энергия, которая словно бы наполняла Лизу изнутри. Ему иногда хотелось спросить напрямую, что происходит, но Лиза молниеносно исчезала после занятий, и Шура видел только уезжающую красную машину.
   - Ладно, - сказал он нарочито резко, пытаясь скрыть смущение. - Батафога.
   А после занятия, когда Шура переодевался в преподавательской, его взяла в оборот администратор. Ирина, невысокая шустрая блондинка, успевала абсолютно все: работать во дворце спорта не только администратором, но и тренером по киропрактике, получать высшее образование на дневном, между прочим, отделении физкультурного факультета местного педа, зависать в клубах с подругами и быть в курсе городских сплетен.
   Начала она сразу с нужного места:
   - Саш, ты заметил, что у Лизы проблемы?
   Еще бы он не заметил, ходит как в воду опущенная. Шура кивнул и сказал:
   - Смурная она какая-то...
   Ирина кивнула. Одной рукой она пересчитывала деньги, собранные со студийцев, другой приводила в порядок взлохмаченные после тренировки волосы; не женщина, а Юлий Цезарь, подумал Шура.
   - Помочь ей не хочешь? - предложила она и, когда вопросительно на нее уставился, объяснила: - У нее недавно брата убили, слышал?
   Тут, как говорится, и сел печник. Шура так и застыл с ботинком в руке.
   - Убили?
   - Он доктор был, - сказала Ирина. - Привезли наркомана по вызову, а у того галлюцинации, ну что-то по типу того... В общем, он ее брата ударил ножом в сердце. Спасти не успели.
   Шуре почудилось, что кто-то треснул его по голове чем-то тяжелым. Лиза... Теперь он переодевался на автопилоте; Ирина смотрела на него с терпеливым ожиданием.
   - Поговорил бы ты с ней, - устало предложила она и протянула клочок бумаги с цепочкой нацарапанных карандашом цифр. - Она совсем одна осталась.
   Шура понятия не имел, что скажет, когда Лиза возьмет трубку. Банальности? Что жизнь продолжается? Что, страдая и мучаясь, ничего не изменишь и не исправишь? А если она боится именно этих слов, если ей не нужно утешение...
   - Слушаю, - голос был далеким и усталым, словно говорила не девушка, Шурина ровесница, а очень старая, несчастная женщина, пережившая всех друзей и забывшая юность.
   - Лиза? - на всякий случай уточнил Шура.
   - Лиза, - вздохнула трубка. - Что случилось, Шур?
   За окнами треВанал вечер и шел первый в этом году дождь. Оконное стекло покрывали потеки воды; Шура представил, как Лиза идет одна через эту серую хмарь, и у него сжало за грудиной.
   - Ты еще не уехала?
   - Я внизу, - ответила трубка после небольшой паузы. Шура сделал глубокий вдох и сказал:
   - Тогда подожди меня. Давай поговорим.
   ***
   Она жила на окраине, в облезлой хрущевке. На всем доме стояла печать заброшенности, ненужности и одиночества, хотя в подъезде был порядок и даже горшки с цветами; входя за Лизой в тесный коридор ее квартирки, Шура мысленно матерился. Хороший мальчик, блин. Всегда делает то, что ему говорят: Ирина сказала - он понесся выполнять. Ну зачем это ему, зачем это Лизе? К чему ей слушать утешения абсолютно ей не интересного молодого человека?
   Отдача, сказал внутренний голос. Зачем ей было везти тебя в клуб и слушать всю ночь пьяные излияния, о которых ты сейчас даже не помнишь? Отдача, только и всего, мир крутится по Ньютону.
   Заткнись, посоветовал Шура, нанизывая куртку на серебристый крючок.
   Ей плохо, проронил внутренний голос. Ей очень плохо. Помни об этом.
   - Тут у меня не прибрано, - отозвалась Лиза из комнаты. - Так что не обращай внимания. В принципе, можешь даже не разуваться.
   Шура промычал на это что-то невнятное и стянул ботинки. Квартира была двухкомнатной и хорошо отремонтированной, только все эти дорогие обои, неплохой линолеум и натяжные потолки почему-то не смотрелись так, как нужно. Наверное, потому, решил Шура, что тут хлама немерено. В основном, конечно, место занимали книги: хотя родители Шуры были филологами, да и сам он любил читать, но все равно - столько книг в одной квартире ему ни разу не приходилось видеть. Старые и новые, тонкие и толстые, аккуратно составленные на полки и расположившиеся стопками по углам - Шура уловил пару заглавий, Ein gerichtzhandel switcen Belial hellishen Verweser, als Kleger einen Tail, und Jesus Christo himmlishen Gott antwurter и Cautio Criminalis и, как выражалась его соседка, видя мужа трезвым, тихо обалдел. Свободное от книг место отводилось под письменный стол с неновым компьютером и допотопным принтером, узенький диванчик, накрытый стильным синим пледом с оранжевыми разводами, и домашний кинотеатр; Шура подумал и присел на край дивана.
   - Кофе будешь? - крикнула Лиза уже с кухни.
   - Лучше не надо, - откликнулся Шура. - Я его не очень...
   - И правильно, - сказала Лиза, занося в комнату поднос с чайником и чашками. - С моего кофе двое суток не заснешь.
   Она пристроила поднос рядом с Шурой и извлекла из-за дивана пакет дорогого печенья. Интересно, где она пельмени прячет, подумал Шура и пожалел, что не додумался купить чего-нибудь съестного в магазинчике при дворце спорта.
   - Угощайся, - предложила Лиза, надрывая пакет. - Извини, еды больше нет. Я тут редко бываю.
   - Спасибо, - смущенно сказал Шура, откусив от печенья крошечный кусочек. - А у тебя тут... - он замялся, подбирая слова, - очень интересно.
   Лиза усмехнулась. Отпила чаю; кстати, чашки были явно недешевыми - красивые и хрупкие, они как-то легко вписывались в атмосферу этой захламленной квартиры.
   - Сказал бы лучше, что у меня тут срач, вежливый юноша.
   - Это все твои книги? - спросил Шура. - Ты читаешь по-немецки?
   - Читаю, - ответила Лиза. - Не свободно, конечно, так, со словарем и по догадке.
   Шура подумал, что, по большому счету, ничего о ней не знает. Где она учится, сколько ей лет, почему в комнате нет ни одной фотографии, хотя девчонки обожают увешивать стены снимками...
   - Мне Ирина рассказала о твоем брате, - брякнул он.
   
   ***
   - ... а он был - солнышко. Знаешь, когда я в детстве бесилась, он подходил ко мне, закатывал рукав и говорил: на, кусай. Однажды я так вцепилась, что у него кровь брызнула.
   Чашки давно были задвинуты под диван; голова Лизы покоилась у Шуры на коленях, он гладил ее по встрепанным волосам, а она беззвучно плакала, и шурины джинсы украшены были влажными пятнами ее слез.
   - До сих пор помню вкус его крови. Знаешь... я всегда была уверена, что если упаду, то он поймает.
   Невидимые часы отбивали время; Шура слышал цокот стрелок и думал о том, что на улице уже ночь, и мама волнуется, но вставать и уходить ему почему-то не хотелось. Эта странная квартира на городской окраине, эта плачущая девушка... Шуре мнилось, что весь его мир собран сейчас в одну-единственную точку, и за ее пределами ничего и никого больше не существует.
   - Даже как-то дико думать, что он больше не придет... Не дернет меня за волосы...так здоровался, представляешь? Его больше нет, а что есть? Пневма улетает, сома умирает, сарк остается... Шура, ты в Бога веруешь?
   - Наверно, да.
   Лиза тихо, совершенно по-детски всхлипнула. Только сейчас Шура заметил, что ее плечи дрожат, словно в ознобе.
   - А что если Его нет, и потом ничего не будет? - спросила Лиза и сама себе ответила: - Нехорошие мысли. Дурные мысли.
   Шура поймал себя на том, что она ни разу не назвала брата по имени, словно, уйдя за некую грань, он утратил это право.
   - А самое странное... Я тут подумала: вот, умер такой хороший человек, а в мире ничего не изменилось. Все как обычно: земля крутится, люди друг друга душат - все как всегда. Никому нет дела...
   Никому нет дела, повторил Шура. Подло это или хорошо, или никак... Скорее всего, никак - если реагировать на каждую мелочь, то ни на что прочее не останется времени.
   Смерть хорошего человека - мелочь? хмыкнул внутренний голос.
   - И знаешь что еще, - промолвила Лиза. - Ты мало говоришь и даже не пытаешься меня пожалеть. Думаю, это правильно.
   
   ***
   Домой он шел пешком.
   Часы в мобильнике ехидно известили его о том, что уже половина второго ночи; Шура брел по безлюдному проспекту и думал так себе, ни о чем. В ручьях плескались неоновые огни реклам, изредка проносились машины, а дома казались огромными спящими животными. Глядя на немногие светящиеся окна, Шура думал о том, что где-то там, за его спиной, в ветхом доме, в заставленной старыми книгами комнате, Лиза сидит одна.
   Он не мог о ней не думать. Мысли, словно привязанные, возвращались в заваленную ненужным барахлом квартиру, к одинокой несчастной девушке, которая будто бы отказалась от мысли жить и встречать весну, девушке, которая искала смерть, потому что не желала больше продолжать представление. Книги, музыка, бальные танцы - все, что у нее осталось, но что Шура знал о ней, чтобы она такой металлической занозой застряла в его памяти? Если б не Ирина, он вообще бы ни о чем не знал и провел этот вечер дома. Мама, наверно, волнуется...
   После тогдашнего его ухода мама несколько дней говорила с ним сквозь зубы, а потом вдруг перестала обращать на него внимание вообще. Не спрашивала, куда он идет и во сколько вернется, кто звонил и о чем говорили. Шура шел, спрятав руки в карманы куртки, и по большому счету, ему было все равно, каково там маме. То самое, о чем говорила Лиза: мир меняется, а всем это безразлично. Хоть трава не расти.
   Лиза...
   Витрина торгового центра изображала морское дно; в окружении раковин и подводных растений сидела одетая на большие деньги русалка. Ее лицо, подсвеченное зеленым, было всепонимающим и грустным. За соседним стеклом красовался месяц, верхом на котором расположился молодой человек в пончо; Шура постоял у витрины, разглядывая русалку; неужели тогда, в его сне, Лиза действительно утонула, и все, что он делал сегодня - исключительно ради того, чтобы убедить себя в обратном, в том, что она находится среди живых, а не в том вонючем болоте? Лиза; ее имя звучало подобно серебряному колокольчику на золотистой нитке: мое сердце разорвется, произнеся его.
   Ладно. Домой. Завтра все будет проще, постепенно она утешится, и ее боль уснет, превратившись в память. Вот только будет ли для нее завтра и когда будет - этого Шура не знал. И еще он не знал, что за странное чувство впилось в него мелкими острыми коготками и держит, ни за что не желая отпускать.
   А любовь это клетка, я опять загнан в угол, как беспомощный раненый зверь, вдруг процитировал Шура и остановился, не понимая, почему вдруг подумал так. Кругом истекала капелью теплая мартовская ночь, умытые дождем звезды влажно сияли в бархатном небе, улица была абсолютно пуста и тиха, лишь где-то вдали страстно завывали коты и еле слышно скулил ветер в проводах, и до дома было еще пять остановок пешком. А в самом Шуре был натянут каждый нерв, словно струны на невидимые колки, и он готов был зазвучать.
  Глава 3. Я ВЕДЬМА, И ЛЮБИТЬ МЕНЯ ОПАСНО.
   Я не нарочно.
   Просто совпало.
   Я разгадала
   Знак "бесконечность".
   Земфира
   Они встретились снова через два дня: Шура, сидевший в недорогой забегаловке с чашкой кофе, увидел, как напротив кафешки остановился знакомый красный автомобиль. Со стороны пассажира открылась дверь, а у Шуры открылся рот, потому что из автомобиля выбрался не кто иной как его однокурсник Ванечка Крамер.
   Этот Ванечка был такой типус, что просто вызов логике и разуму. При росте метр пятьдесят шесть он обладал самолюбием Эйфелевой башни; говаривали еще, что когда Господь раздавал ум, Ванечка ломился за неописуемым нахальством. Он был танцор класса С, не выигравший при том ни одного чемпионата; он был прелестно невоспитанным подростком; он был невероятно амбициозен и столь же невероятно закомплексован; он чуть что кидался драться, и не было такой буквы алфавита, на которую Ванечка не знал бы матерных слов. Он вел кружок бальных танцев в школе, но, когда родители обнаружили, что вместе с венским вальсом и квикстепом дети приносят из кружка неприличные выражения в немереном количестве, его карьера в качестве преподавателя была завершена. Шура и Ваня взаимно ненавидели друг друга, и теперь, увидев этого очаровательного наглеца выходящим из машины Лизы, Шура испытал страстное желание отлупить его как следует.
   В кафешке было устройство для оплаты сотовой связи; войдя, Ванечка, выгреб из кармана кучу мятых сторублевок и пятисоток и принялся скармливать их черной прорези в автомате. Шура раскрыл рот вторично: деньги у Вани не задерживались в принципе, и не раз видели, как он клянчит у сокурсниц рубль на пирожок или катит домой на роликах за неимением средств для цивилизованного проезда. Было во всем этом что-то крайне странное, и Шура решил разобраться. В прошлый раз, когда он разбирался с Ваней, это кончилось тем, что мелкий нахал в прыжке укусил его за нос и чуть не сломал ребро, но Шуру никогда не останавливали мелочи.
   Пополнив счет и забрав у автомата чек, Ванечка подался на выход, но Шура вовремя успел придержать его за плечо.
   - Привет, Воробушек, как жизнь? - спросил он. Воробушком, а также Зубастым Воробушком (за неправильный прикус) Ваню звали все, вплоть до декана факультета, и Ваня бесился. Вот и сейчас он обернулся в высшей степени обиженный и готовый смывать обиды кровью и соплями.
   - Привет, Шпала, - фантазия у него, надо отдать должное, была замечательная: Шура за свой рост удостоился ста пятидесяти различных эпитетов. - Жизнь отлично, не то, что у некоторых.
   - Ты, я вижу, при деньгах нынче.
   - Работать попробуй, - посоветовал Ванечка; яду в его голосе хватило бы на целый серпентарий. - Весьма способствует, знаешь ли.
   Шура начал тихо злиться. Это где же этот мелкотравчатый так работает, и при чем тут его поездки на Лизиной машине?
   - Ну так отдал бы должок-то, - предложил Шура. - Помнишь, полтинник у меня брал, завкафедрой на венок? А он и не умер. Даже не собирался.
   Ванечка картинно вздохнул, вытащил из карманов две пригоршни крупных купюр и с язвительной печалью заметил:
   - Сам видишь, мелких нет.
   - Смотри не разроняй, - хмуро порекомендовал Шура. - А то еще от расстройства лопнешь.
   - Это я лопну?
   - Это ты лопнешь.
   - Тебе чё надо вообще, ты, длиннобудылый.
   Охранник, неподвижно сидевший у кассы, угрожающе шевельнул плечами, собираясь вмешаться, но остальные посетители кафе в массе своей улыбались: это и в самом деле было забавное зрелище - парни с разницей полметра в росте намереваются драться.
   - Это тебе чего от Лизы надо? - грозно осведомился Шура и взял Ваню за воротник курточки. - Что за дела?
   - А ты ей что, муж? - окрысился Ваня.
   - Ты, что ли, муж?
   - Что у вас за дела?
   - А тебя это с какого места е...т? - вскричал Ваня. Охранник встал со стула и направился к ссорящимся, как вдруг в кафе раздался еще один голос:
   - Ванька! Вот ты где, а я уж думала, что тебя в унитаз затянуло или вон в ту штуковину засосало. Только за смертью посылать, честное слово!
   В дверях стояла красивая ухоженная девушка в легком пальто цвета слоновой кости, мини, открывавшей стройные ноги и сапожках на каблуках, в которой Шура не сразу опознал Лизу: слишком уж не вязалась эта гламурная штучка с той Лизой, которая два дня назад рассказывала ему о своем брате. Ванечка вывернулся из Шуриной руки, едва не отодрав воротник куртки, и подбежал к красотке, словно намеревался спрятаться за ее спиной. В эту минуту он настолько был похож на малыша, который несется к маме, чтобы она защитила его от старших ребят, что Шура рассмеялся.
   - Привет, Лиз. На танцы придешь?
   - Если успею, - ответила Лиза и дала Ванечке шлепка по попе. - Иди в машину, я сейчас.
   На шлепок Ваня совершенно не обиделся, выбежал из кафе и уже на улице показал Шуре язык.
   - У нас сегодня дел по горло, - сказала Лиза. - Я постараюсь, но не обещаю. А что ты такой, словно тебя обидел кто?
   Шура и сам не знал, что сказать. Она и этот гном не по отдельности, а "мы"... Наверно, из-за этого у него сейчас такое странное чувство, которое он никак не может выразить словами. Тоска? Зависть? Обида?
   - Да так... - ответил он как можно безразличней. - Мы с Воробьем поспорили...
   Лиза обернулась: на улице Ванечка был занят тем, что исключительно ради собственного удовольствия переходил вброд лужу, которую стоило форсировать на понтоне, причем переходил не абы как, а лок-степом. Продававшие неподалеку цветы бабульки что-то ему покрикивали, Ваня так же бодро отгавкивался матом.
   - Это его Воробьем зовут? Никогда бы не подумала..., - она улыбнулась и ласково похлопала Шуру по руке. - Ну, мне пора. Ты на всякий случай не жди.
   - Пока... - промолвил Шура. Выйдя из кафе, Лиза извлекла Ванечку из лужи, усадила в машину, и вскоре спорткар смешался с потоком автомобилей. Шура вернулся за свой столик, отпил давно уже остывший кофе и почему-то едва не расплакался.
   
   ***
   На занятие Лиза пришла минута в минуту, и Шура опять ее не узнал. Где вы, рэпперские портки, майка с ехидно-ироничным "Thanks God I'm not a Boy" и стоптанные кроссовки, в которых пехом пройден не один километр? - на Лизе был очень дорогой спортивный костюм и немецкие бальные туфли. Шура ощутил мгновенный и болезненный укол в висок: это была совсем другая девушка, ничего общего с той, которую он почти знал, и эта новая Лиза нравилась ему гораздо меньше. Гламурная штамповка, каких тысячи, все мысли которой только о том, чтобы не сломать ноготок.
   Разве она тебе нравилась? зудел внутренний голос. Почему ты сам не свой - вы друг другу просто тренер и ученик, ничего больше. Носит она настоящий Nike или не носит, катает она на машине Ванечку или не катает - какое тебе дело? Разве это важно?
   Шура не знал, что ему ответить, кроме "Почему именно Ванечка-то?". Танцевали танго; он не хотел показывать движений, считая, что студийцам еще рано браться за достаточно трудный танец, однако девчонки упрашивали его чуть ли не на коленях, и в итоге Шура сдался, чтобы теперь показывать плетение и испытывать усталость и печаль - не от танго, вовсе нет. Ему казалось, что если бы все окружающие, вся эта бурная весна и грязный город вдруг провалились бы под землю, то он ни минуты не сожалел бы об этом.
   Да что с тобой такое, вопрошал внутренний голос. Шура молчал, показывал движения, терпеливо поправлял ошибки, даже улыбался, хотя на самом деле ему хотелось закричать или умереть.
   При чем здесь Лиза.
   Ни при чем, думал Шура. Любовь это когда хорошим людям плохо. Кто это сказал?
   Разве ты любишь?
   Отстань, пожалуйста.
   В преподавательской Ирина долго и пристально рассматривала Шуру, демонстративно молчала, словно хотела, чтоб он заговорил сам, и, в конце концов, когда он переоделся и собрал вещи, не вытерпела:
   - Ты это видел, видел?
   - Что я видел, - устало осведомился Шура.
   - Лизу. Ну ты вообще молодец, она с тобой поговорила и прямо расцвела, - Ирина сделала паузу и добавила: - А я и не замечала, что она такая красавица.
   - Мне пора, - сказал Шура.
   На этот раз алый спорткар стоял прямо у входа во дворец спорта. Рядом с машиной красовался Ванечка, отчаянно гордясь и задирая нос. Шура устало вздохнул и подошел к нему.
   - Воробей, ты чё? - спросил он, невольно цитируя старый анекдот. Ваня запыхтел, словно средних размеров паровоз.
   - Ничё.
   - Ну и все, - сказал Шура и врезал ему по носу. Ваня заорал, громче, чем ледокол "Ленин" в полярном тумане, а Шура влепил ему еще и сам удивился, насколько легко это получилось.
   - Ну и все, - повторил он и пошел прочь. За его спиной Ванечка захлебывался в нецензурщине и кровавых соплях, а Шура не мог объяснить даже самому себе, за что он вздул Воробушка, который сегодня, в общем-то, ничего плохого ему не сделал. Зачем?
   - Зачем?
   Лиза спросила тихо, но Шура услышал и обернулся. Она стояла рядом с подранком, который уже просто ревел, и смотрела на Шуру в упор, а взгляд ее был прежним - хлестким и взрывоопасным.
   - Зачем? - повторил Шура. - Да откуда я знаю, зачем...
   И он пошел было дальше, но тут Лиза заговорила, и Шура остановился снова.
   - Александр, ходи опасно. Сегодня в твоем подъезде на тебя нападут трое наркоманов, ударят обрезком трубы и отберут рюкзак. Мой тебе совет: до девяти погуляй где-нибудь, не нарывайся. В девять они уйдут.
   Шура оглянулся. Ванечка смотрел на него и злорадно ухмылялся: вот, мол, понял? Кровь придавала его физиономии совершенно неописуемое выражение. Лиза взирала с таким равнодушием, что Шура поежился.
   - Ходи опасно, - посоветовала она.
   
   ***
   Разумеется, он не поверил ни единому ее слову.
   Если бы за всякое предупреждение типа "Бог тебя накажет" Шура получал хотя бы по рублю, то давно бы купил себе дом в теплых краях и проводил время исключительно за чесанием пяток и пролистыванием "Плейбоя". Он начистил Воробью морду, или что там у птиц на месте лица, Лиза ему пригрозила, ну и все. Никаких обкуренных наркоманов, тем более что у него исключительно респектабельный подъезд на кодовом замке.
   И только закрыв за собой дверь подъезда, Шура понял, что Лиза таки была права.
   На площадке между первым и вторым этажом сгрудились абсолютно невменяемого вида малолетки, причем одного из них Шура вроде бы знал - пацан, кажется, жил в соседнем дворе и выгуливал ротвейлера, больше похожего на танк, чем на собаку. Каким-то краешком сознания Шура заметил, что цепляется к мелочам: ротвейлер, прорванный рукав куртки одного из шпанюков, их здоровенные ботинки, которые Ванечка, кстати, именовал говнодавами... подростки сидели вполне спокойно, один вообще спал, и Шура решил пройти потихоньку, тем более, родная дверь - вот она. И Лиза ошибется.
   Он почти прошел, когда один из них схватил его за ногу и резко дернул.
   Шура не удержал равновесия и свалился на лестницу, стукнувшись носом о ступеньку. Боль была такой, что на глаза слезы навернулись; Шура взвыл и тотчас же получил удар по голове чем-то тяжелым. Подъезд качнулся и растворился в серой пелене; последним, что Шура запомнил, были руки, сдирающие с его плеча рюкзак.
   Лиза не ошиблась, подумал он и потерял сознание окончательно.
   ... - сотрясения нет, гражданочка. Только оглушили...
   ... - развелось быдла, не пройти нормальным людям...
   Шура кое-как открыл глаза. Мама сидела рядом, держа его за руку, а носатый мужчина в белом халате закрывал чемоданчик с инструментами; Лиза не ошиблась.
   - Как дела, браток? - спросил носатый.
   Шура пощупал языком зубы: вроде бы целы и не качаются, но дотрагиваться все равно неприятно. Почему так бок-то болит?
   - Кажется, ничего, - произнес Шура. - А что такое...
   Носатый рассмеялся, обнажив крупные разлапистые зубы.
   - Повезло тебе, что мы к твоей соседке по вызову приехали. Пугнули этих... А то бы забили тебя, я таких знаю. Что в сумке-то было?
   Шура закрыл глаза. Туфли, еще совсем почти новые, футболка, брюки - ерунда, в общем-то. Набор дисков и бумажник - вот что по-настоящему жалко.
   Лиза не ошиблась.
   Интересно, если бы он не побил сегодня Ваньку, напали бы на него гопники или нет?
   ***
   При дворце спорта недавно открылся кабинет иглоукалывания и восточной терапии. Там-то Шура и обнаружил Лизу.
   Она лежала на высокой кушетке, слушая музыку для релаксации; меланхоличный доктор-кореец неспешно утыкивал ее спину длинными иглами. В кабинете пахло травами. Видимо, из-за этого запаха злость Шуры моментально увеличилась в размерах раза этак в два.
   - Выйдите, молодой человек, - спокойно порекомендовал доктор, когда Шура открыл дверь с пинка и ввалился в кабинет. Шура ощутил пульсацию боли в шишке, оставленной на затылке наркоманами в память о приятном свидании, и решил, что его отсюда выведут только с нарядом милиции.
   - Как ты это сделала? - спросил он. Лиза устало вздохнула.
   - Андрей Анатольевич, на юношу нервы напали, - объяснила она. - Вы бы нас оставили, от греха, минут на десять.
   - Тебе виднее, - с той же невозмутимостью сказал доктор и удалился, вынув из кармана пачку шоколадных сигарилл. Шура выдернул из-под стола врача табуретку и сел так, чтобы быть с Лизой носом к носу.
   - Так как ты это сделала? Друзей подговорила, чтоб мне за Воробья звездюлей навешали?
   Лиза демонстративно отвернулась и принялась разглядывать плакаты на стенах. Тогда Шура взял ее за волосы и развернул к себе.
   - Я сейчас все эти иголки молотком заколочу, - пообещал он. - Говори давай, как ты это сделала, не зли.
   - А почему ты не послушался? - вопросом на вопрос ответила Лиза. - Они бы ушли ровно в девять, - она сделала паузу и с достойным Вани ядом добавила: - Попа бы сейчас не болела.
   - То есть это все-таки твоих рук дело!
   - Саша, ты ведешь себя неадекватно.
   - Да, неадекватно! Меня избили и ограбили по твоей наводке, а ты еще ждешь от меня хороших манер?
   Лиза приподнялась на локтях и посмотрела ему в глаза. Под этим взглядом Шура покраснел и разжал руку. К пальцам прилипло несколько огненных волосков; он машинально их стряхнул.
   - Извини. Я просто... - он потер лицо ладонями, сжал виски. - Я правда не в себе. Ты сказала, что... Как, откуда?
   - Много украли? - сочувствующе спросила Лиза. Шура шмыгнул носом.
   - Диски жалко...
   Холодные пальцы скользнули по его голове, нащупали шишку; Шура понял, что еще чуть-чуть, и он расплачется. И ещё ему не хотелось, чтоб она убирала руку.
   - Больно?
   Он закивал. Пальцы пробежались по шишке и вдруг нажали так, что Шура охнул. Но боль прошла сразу. Действительно прошла, словно и не было никакой шишки.
   - Ладно, Шур. Поверишь, не поверишь - дело твое. Я ведьма. Квалификация - провидчество. Так что еще утром я знала, что ты поколотишь Ваню, а потом вздуют уже тебя. Не потому, что я хочу или не хочу этого, а потому что все работает по закону сохранения энергии и вещества. Ты физику учишь, должен понимать.
   Шура закрыл глаза. Она ведьма. Квалификация - провидчество. Что ж, это все объясняет, но разве ведьмы бывают? Ведьмы, пророчества, как статьи в желтой прессе: "Мою соседку изнасиловал инопланетянин"...
   Но ведь она на самом деле знала. А в тот вечер ждала, когда он выйдет, поругавшись с мамой - и снова не ошиблась.
   Это важно?
   Нет. Неважно.
   С минуту они сидели молча, потом Лиза убрала руку, и Шура внезапно ощутил прилив такого острого и неожиданного одиночества, какого никогда не испытывал раньше.
   - Я люблю тебя, - произнес он, и сказать это было не труднее, чем ударить Воробья. - Это тоже входит в твои возможности?
   Это важно?
   - Нет, - ответила Лиза. - Это единственное, что я не могу.
   Вернувшись с перекура, Андрей Анатольевич открыл дверь кабинета, но отчего-то заходить не стал, а наоборот, затворил ее снова и перевернул табличку с надписью "Добро пожаловать" обратной стороной - "Извините, закрыто".
   
   ***
   Домой Шура шел, пошатываясь, словно после хорошей выпивки. У него кружилась голова, и он не совсем понимал, куда идет - но ему было хорошо. По-настоящему хорошо. Куртку он так и не озаботился застегнуть, и весенний ветер приятно остужал сквозь свитер разгоряченную грудь.
   Он чувствовал себя бабочкой, которая долетела-таки до огня и теперь полыхает в нем, не сгорая. Колдовское пламя... ведьма она, или не ведьма - какая разница? Шура был с девушкой всего один раз и сейчас не мог представить даже ее лица, настолько был тогда пьян, но сегодняшний час с Лизой отпечатался в его памяти во всех деталях, словно цвета, запах и звуки обострились в окружающем мире до последней степени, чтобы затем рассыпаться - ярким песком, мозаикой, дробленым мазком. Шура помнил дух какой-то медицинской книги, которую они безжалостно смяли, запах Лизиной кожи - чай, она пахла зеленым чаем! - и аромат увядающей розы, устилающей лепестками подоконник. Шура помнил свое прерывистое сбивчивое дыхание и хриплый шепот Лизы ему на ухо: тхор туми а фала форам, тхор туми а сунг, и неожиданно резкий телефонный звонок, услышав который, он стал двигаться быстрее, но Лиза прошептала: "Не спеши", и он послушно замедлил ритм. Его пальцы помнили мягкую текучесть ее волос и тепло кожи, и форму некрасивой глубокой вмятины под левой грудью. И каждая клеточка его тела запомнила тот болезненно острый и сладостный миг, когда он кончил, и Лиза, обняв его за шею, едва слышно вымолвила: Спасибо.
   У подъезда Шура сел на лавочку. Похлопал по карманам в поисках сигарет и вспомнил, что не курит. Рассмеялся. Лиза... черт возьми, да! Да, Лиза, всегда да - на все вопросы...
   Они были. Прочее в ту минуту казалось Шуре потрясающе неважным, словно самое главное с ним уже произошло. Весна, красивая девушка и волшебство, разлитое в воздухе...
   Я ведьма, и любить меня опасно, сказала Лиза напоследок. Что-то постоянно кололо Шуру под ключицей; он запустил руку под свитер и извлек иголку - одну из тех, которыми была утыкана Лиза.
   - Я попробую, - ответил он ей. - Попробую.
  Глава 4. ЛИЗА В ДЕЛЕ.
   Нет. Нет. Нет. Нет -
   Все, что я слышал
   От твоего сердца.
   И. Лагутенко
   До вечернего занятия он считал часы.
   День казался бесконечным. Стрелки на циферблате в лектории уснули, и Шура успевал вспомнить все матерные слова из Ванечкиного репертуара в их адрес прежде, чем минутная с неохотным "цок" покидала свое место и лениво перемещалась на соседнее деление. Лектор за кафедрой говорил так, словно язык у него во рту едва ворочался; Шурина голова становилась все тяжелее с каждой минутой, а впереди было еще три пары плюс большая перемена. Он попробовал было кидать в Ванечку жеваной бумагой, благо наглый Воробушек сидел в лектории всего на два ряда ниже, однако это его нисколько не развлекло, а разобиженный вусмерть Ваня прислал ему записку с абсолютно нецензурным советом засунуть эти бумажки в одно место и пообещал пожаловаться Лизе.
   "Что у вас за дела?" - написал Шура.
   "Отвянь, верзила", - был ответ. Шура бросил в Воробушка еще одним бумажным катышком и получил рекомендации относительно того, куда бы ему надо сходить, с подробным описанием дороги, выданные злобным шепотом через плечо. Окружающие захохотали, лектор постучал по кафедре ручкой, призывая к порядку, и все происшествие уложилось ровно в полторы минуты. Шура вздохнул, начал было списывать с доски формулы, но так стало еще скучнее; он отложил ручку и набрал Лизе sms-ку.
   "Как дела?"
   Сообщение было доставлено через три секунды; они показались Шуре вечностью. Интересно, где сейчас Лиза? Шура оторвал клочок от последней страницы тетради и написал записку Ванечке.
   "Слушай, а где Лиза работает помимо Дверей в небо?"
   Ванечка сокрушенно покачал головой и нацарапал ответ:
   "Отъе...ись, дылда, я лекцию пишу".
   "Птичка моя, где она работает помимо Дверей в небо?"
   За птичку Шура получил такой джентльменский набор, какой бесповоротно убедил его в том, что Ванечкино место на филфаке, а не на математическом. Шура проверил телефон - от Лизы ответа не было - и со вздохом уронил голову на тетрадь. Лиза-Лиза-Лиза...ты где?
   Мобильник молчал.
   Ведьма, подумал он. Ну, ведьма, блин.
   Телефон ожил через четыре минуты, когда Шура почти уже выцарапал на столешнице тривиальное "Танец - это вертикальное выражение горизонтального желания". Открывая сообщение, Шура обнаружил, что у него дрожат руки.
   "Нормально. Как сам?"
   Пожалуйста - такое ожидание ради трех слов. Ей что, совсем нет до него дела? Постель еще не повод для знакомства?
   "Сижу на лекции и дико по тебе скучаю", - написал он и отправил сообщение. Ванечка внизу давно уже забыл про лекцию и развил кипучую деятельность по sms-переписке с незнакомым респондентом. Шура подумал: а что если он общается с Лизой, и ему стало грустно.
   "Не скучай", - ответила Лиза. В мелких буквах Шуре привиделось равнодушие.
   "Может, встретимся днем? - предложил он. - Приеду, куда скажешь".
   "Прости, некогда. Увидимся вечером".
   Шура убрал телефон в карман и откинулся на спинку скамейки, закрыв глаза. Уйти, что ли, с остальных лекций, все равно сегодня учеба по боку, все мысли об одном... На улице была весна, грело доброе оранжевое солнце и текли ручьи - можно прогуляться вниз по проспекту, глядя, как тает снег и влюбленные парочки целуются на каждом углу; вполне вероятно, он увидит припаркованный где-нибудь у делового центра алый спорткар и дождется, когда Лиза пойдет на бизнес-ланч в ближайшее кафе.
   "Воробушек, я ж не отстану. Где она работает?"
   Ответ пришел через семь минут: Ванечка исписал кругом целый лист. В основном, это был рассказ о Шуриной родословной, происхождении и моральном облике, и вдобавок о том, что он (Ванечка) с ним (Шурой) сделает, если его хоть раз еще назовут Воробьем. Однако среди всего этого словесного бесчинства Шура обнаружил-таки искомое: частный клуб "Город", организатор шоу-программ с пометкой в скобках "с восьми до трех". Шура сложил листок, спрятал в задний карман джинсов и шикнул - когда Ванечка обернулся, Шура послал ему воздушный поцелуй, на что нахальный Воробей продемонстрировал средний палец правой руки с аккуратно наманикюренным ногтем.
   Из лектория Шура выбежал первым, едва не сбив с ног преподавателя, и помчался в раздевалку. Куртку он надел на ходу. На улице царила весна, солнце прыгало по лужам, дробясь и разливаясь золотыми ручьями; Шура шагал и мурлыкал какой-то мотивчик без слов - ему было легко и спокойно, он ощущал себя невесомым и готов был взлететь к пушистым серо-голубым облакам. Прохожие улыбались стройному высокому парню, который беззаботно пританцовывал по оттаявшему асфальту; Шура чувствовал, что его жизнь меняется и что это безусловно хорошо.
   На входе в клуб его остановил охранник. Шура объяснил, к кому идет, и ему рассказали, что госпожа Голицынская на планерке, и ее можно подождать возле стойки с рекламками. Шура послушно встал там, где ему указали; время снова потекло медленно, как густой мед, откуда-то издалека доносилась музыка - Шура ждал.
   Лиза появилась словно бы ниоткуда - изящная девушка в аккуратном пиджачке мужского покроя и модной юбке, которая выставляла ее ноги в изящных туфельках на всеобщее обозрение. Завитые волосы были подхвачены темной заколкой, а в руках Лиза несла целую стопку бумаг. Шуру она, разумеется, заметила только тогда, когда он заступил ей дорогу.
   - Привет.
   Лиза взглянула на него очень красноречиво.
   - А ты как здесь? - осведомилась она.
   - Ваньку пытал, - признался Шура. - Я с лекций ушел, очень хотелось тебя увидеть...
   Лиза улыбнулась, но, несмотря на всю доброжелательность этой улыбки, Шура понял, что здесь и сейчас он абсолютно некстати. У нее свои дела и заботы, у нее своя жизнь, в которую он, по большому счету, вписывается только как тренер в студии танцев.
   - Я скучал, - произнес он. - Честно.
   Ее улыбка стала шире; Лиза протянула руку и погладила его по щеке. На Лизином запястье трепетала голубая жилка; Шуре захотелось прикоснуться к ней губами и сосчитать пульс.
   - Ты придешь вечером?
   Улыбка не то чтобы исчезла совсем, но как-то померкла, что ли. Н-да, юноша, трахнули тебя один раз, а хлопот на целый месяц, ядовито подметил внутренний голос, и Шура сник окончательно.
   - Не хочешь меня больше видеть... - вздохнул он, на что Лиза расхохоталась так, что едва не разроняла свои бумаги. Краем глаза Шура увидел, что охранник смотрит на нее с интересом и изумлением, словно никогда не видел, как она смеется.
   - Шур, ну я же ведьма, - произнесла Лиза.
   - ...и любить тебя опасно, - закончил ее фразу Шура.
   - Но тем не менее...
   - ...я попробую, - перебил Шура. - Даже если ты против, я все равно попробую.
   Тогда она перестала смеяться - сразу, словно отключила кнопку смеха - а потом приподнялась и поцеловала его. Шура ощутил, как болезненно стукнуло и остановилось сердце, а Лиза оторвалась от его губ и сказала:
   - На всякий случай не жди.
   И пошла по своим делам, звонко цокая каблучками. Шура стоял и смотрел ей вслед, оглушенный и не до конца понимающий, что происходит и где находится; Лиза уходила в глубины клуба так, словно погружалась в морские пучины, а он должен был стоять и смотреть ей вслед, хотя на самом деле Шуре хотелось сгрести ее в охапку и овладеть ею прямо на полу.
   Печальный, он вышел на улицу, но тем не менее, его печаль была светла - этакая горчинка, которая придает вкусу весеннего дня особую прелесть. Шура постоял немного возле входа в клуб, размышляя, куда бы пойти (будь здесь Воробушек, он подсказал бы маршрут) и решил зайти в недорогую кофейню неподалеку перекусить.
   И он почти ушел, но что-то заставило его обернуться, и Шура увидел в конце улицы знакомую фигурку. Он подождал и убедился в том, что это действительно Ванечка, который скачет по лужам как раз к клубу. К Лизе, подумал Шура и решил дождаться выхода несносного Воробья, чтобы еще раз побеседовать по-свойски.
   Ждать пришлось недолго: Ванечка вышел на улицу ровно через десять минут. Лиза в легком пальто нараспашку держала его под руку, и выглядели они как двое абсолютно счастливых влюбленных, во всяком случае Ванечка смотрел на Лизу примерно так же, как обжора смотрит на шоколадный торт. Значит, для этого недомерка она всегда свободна, а для него, Шуры, занята по уши? Что это за работа у них такая?
   На стоянке такси была одна-единственная машина. Мысленно Шура пересчитал все наличность, понял, что до конца недели ему придется ходить пешком, и решительно открыл дверцу.
   - Куда? - меланхолично осведомился пузатый водитель.
   - Вон ту машину видите? За ней.
   Такси вырулило со стоянки на проспект. Судя по всему, Лиза и Воробей ехали за город. Спорткар вскоре свернул сначала на одну тихую улочку, затем на другую, миновал частный сектор, а потом выехал на шоссе. Позади осталась Долина бедных с роскошными домами городских чиновников, загородный оптовый мегамаркет и единственное действующее в городе кладбище. Куда они едут, недоумевал Шура, потрахаться в чистом поле? За городом была еще совсем зима; когда машина остановилась, и Лиза вышла на обочину, Шура заметил, что она переобулась в теплые высокие сапоги. Ванечка в своих гламурных кедиках сразу же утонул в сугробе и принялся капризничать по этому поводу.
   Шура расплатился с водителем за ближайшим поворотом и пошел в сторону города, стараясь держаться возле деревьев чахлой посадки, чтобы не попасться на глаза Воробью и Лизе. Снегу возле деревьев по счастью почти не было - хотя бы в этом Шуре везло.
   Сладкая парочка пребывала отнюдь не в одиночестве - компанию им составляли двое мужчин весьма и весьма солидного вида, чей серебристый джип притулился на обочине рядом с машиной Лизы. Шура подошел поближе, не опасаясь теперь, что его заметят - все были заняты.
   Лиза сняла пальто и пиджак, оставшись в легкой блузке с коротким рукавом и юбке (ангина обеспечена, подумал Шура). Ваня шустро подобрал вещи и уволок в машину, а потом вернулся и взял Лизу за руки. Ничего дружеского или от любви в этом жесте не было - одна работа, и Воробей словно бы переступал через себя. Совершенно неподвижно они простояли несколько долгих минут, а потом Лиза запела.
   Первым порывом Шуры было заткнуть уши. Голос, тяжелым набатом поднимавшийся над полем, не мог принадлежать Лизе - он был похож вовсе не на человеческий голос, а на то низкое гудение, которое слышно возле опор электропередач. И тем не менее, это была песня: Шуре казалось, что он различает слова - гневные, яростные, несущие боль и отмщение. Его замутило. Казалось, что кто-то принялся растягивать его мышцы и скручивать суставы, которые задрожали и задвигались в своих вязких гнездах. Не выдержав, Шура рухнул на колени, и звук оборвался.
   Шура нашел в себе силы поднять голову и посмотреть. Одного из солидных мужчин бурно рвало, второй шатался, как пьяный, и зажимал уши, но Ваня и Лиза стояли как вкопанные, будто ничего и не произошло, хотя лицо Лизы было окровавлено. Шура выпрямился. В затылке запульсировала боль, но он смог удержаться от падения. И в это время появился ветер.
   В посадке не шевельнулась ни единая ветка. Вихрь кружил возле Лизы и Вани, поднимал дыбом их волосы и едва не сбивал с ног. Юбку Лизы вскинуло буйствующим колоколом; Шура разглядел под тонкими колготками изящное черное белье. Ветер усиливался. Видно было, что еще немного, и не разжимающую рук пару оторвет от земли. И когда Шура не вытерпел и кинулся к ним - поймать, удержать! - ветер внезапно стих.
   Лиза осела в сугроб. Ваня плюхнулся рядом и принялся оттирать ее губы от крови, другой рукой поправляя юбку. Все было кончено. Солидные мужчины осторожно подошли к ворожее, и даже издали видно было, что они весьма и весьма поражены. Один из них протянул Ванечке пухлый конверт, а другой осторожно поднял Лизу на руки и понес в машину. Ваня поплелся за ними, вытаскивая из конверта тысячные купюры - по всей вероятности, свою долю.
   Шура подошел к ним только после того, как джип уехал. Лиза устроена была на пассажирском сиденье, и Воробей пытался пристегнуть ее ремнем безопасности.
   - Это и есть ваша работа? - спросил Шура. Ваня бросил на него свирепый взгляд из-под пушистых ресниц (Шура почему-то заметил себе, что у Вани совсем девичьи ресницы, да и щетина еще не начала расти) и кивнул.
   - У тебя валидола случайно нет?
   - Нет, - ответил Шура и склонился к Лизе, которая заметно осунулась и побледнела до синевы. - Что с ней?
   - Отдача, - буркнул Ваня и занял место водителя, не собираясь ничего больше объяснять. - Садись уж, раз ты здесь.
   Лиза пришла в себя только после того, как они въехали в город. Она глубоко вздохнула и провела ладонью по лбу, потом обернулась, посмотрела на Шуру и понимающе кивнула, словно была уверена в том, что он окажется на заднем сиденье машины.
   - Ты как? - спросил Ванечка с тихой заботой в голосе. Шура едва рот не открыл от удивления: Воробей ни разу не был замечен в заботе о ком-то, кроме себя любимого. Лиза мягко усмехнулась.
   - Терпимо. Деньги взял?
   - Как договаривались. Я пересчитал.
   Она протянула руку и вынула из бардачка пластинку каких-то таблеток. Не глядя, выдавила на ладонь белый кругляш, отправила в рот.
   - Сколько времени?
   Ваня посмотрел на часы.
   - Пол-второго только. Домой?
   Откуда-то снизу Лиза извлекла сумочку, вынула пудреницу и стала прихорашиваться. Шура смотрел на нее и тихо кипятился: сколько можно вести себя так, словно его тут в помине нет.
   - Не хочу.
   - В клуб? - предложил Воробушек. Лиза отрицательно покачала головой и резко закрыла пудреницу.
   - Хотя ладно, давай домой. На четвертую пару еще успеешь.
   - На фиг она мне вперлась, - проворчал Ваня. - Кстати, мне новые ботинки надо покупать...
   - Сколько? - осведомилась Лиза равнодушно.
   - Восемь, - нагло ответил Ванечка. Шура аж присвистнул: не иначе, с золотыми шнурками обувка. Лиза с неудовольствием покосилась в его сторону и, достав из бардачка заветный конверт, протянула Воробушку еще три тысячи.
   - Танцуй, милый.
   - Не называй меня милым, - буркнул Ваня. - Мне это не нравится.
   - Милый-милый-милый-милый.
   Если Воробушек и обиделся, то несильно. Шура поймал себя на том, что завидует ему: он Лизин друг и помощник, он важен... А то, что было вчера - только вчера! - в кабинете иглоукалывания... так, мелочи жизни, физиология, простое проведение времени.
   Того, что конверт с деньгами, небрежно брошенный Лизой через плечо, плюхнется ему на колени, Шура совершенно не ожидал.
   - Тебе ведь тоже нужны туфли, - промолвила Лиза. - И диски.
   Теперь была уже очередь Ванечки изумляться - он натурально раскрыл рот, и Лиза с неудовольствием посоветовала ему не пялиться на Черникова, аки на белого медведя в пустыне, а смотреть на дорогу. Ваня отвернулся, но по всему видно было, что он поражен в самый центр своего птичьего сердца.
   - Я не возьму, - сказал Шура, и Ванечка таки не выдержал: оглянулся и сказал ему дурака.
   - Возьмешь, - спокойно сказала Лиза. - Купишь нормальную одежду взамен того тряпья, что сейчас носишь.
   
   ***
   На тренировку она опять пришла минута в минуту. Шура демонстративно не смотрел в ее сторону, разглядывая те диски, что принес из дома, и размышляя, чего Лизе стоит беззаботно болтать с девчонками из группы, шутить и хохотать над их шутками и быть душой компании после сегодняшней работы - ведь ей было не просто физически плохо, ей было ужасно, он же сам видел... Что взять на занятии сегодня: румбу или медленный вальс, чтобы ей было попроще?
   Девчонки рассмеялись на очередную Лизину шутку. Шура видел ее в зеркале: Лиза была прекрасно одета, мило и со вкусом накрашена, и только бледность выдавала тот факт, что ей сегодня пришлось потрудиться. А если все списать на слишком яркое освещение, то она выглядит превосходно.
   Я не возьму.
   Гусары с женщин денег не берут?
   Шура оставил конверт на заднем сиденье машины, тем не менее, он неким хитроумным образом проник в его рюкзачишко. В конверте оказалась дикая сумма в тридцать две тысячи; Шура был натурально шокирован - неудивительно, что Ванечка приоделся и держится таким паном, с подобными-то заработками немудрено задирать нос. Конечно, Шура принес конверт в студию - брать так много денег казалось ему морально недопустимым, впрочем, он не взял бы от Лизы даже червонца, даже в долг - не так был воспитан.
   Что ж, пускай будет румба.
   Где-то в середине занятия Шура заметил, что Лизе как-то не по себе, что ли. Пару раз она отходила проверить телефон на предмет сообщений, о чем-то шепталась с Мадиной, с которой крепко сдружилась за последнюю неделю - казалось, что она крепко напугана, что уже случилось или вот-вот произойдет что-то страшное. Ее напряжение передалось сначала Мадине, потом остальной группе: девчонки путались в простейших шагах, ребята спотыкались из-за этого и принимались материться. Шура не вытерпел и впервые за все занятия с этой группой объявил перерыв.
   Ребята вышли покурить, девчонки разошлись по кучкам сплетничать, Мадина выбежала в коридор - ответить на телефонный звонок, а Лиза села на скамеечку и уткнулась лицом в ладони. Шура вынул конверт и подошел к ней.
   - Держи. Мне не надо.
   Лиза подняла голову и посмотрела на него устало и измученно. В ее глазах сверкали влажные блестки.
   - Не надо, - повторил Шура. - Такое ощущение, что ты от меня откупаешься.
   Она вздохнула. Взяла конверт, открыла и закрыла, даже не заглянув внутрь.
   - Шур, какой ты глупенький.
   - Возможно. Что с тобой?
   Лиза шмыгнула носом и отерла глаза.
   - Пока ничего. Слушай, ты в Бога... ах, да, я уже спрашивала.
   - Да, спрашивала.
   - Тогда, - вздохнула Лиза, - помолись за меня завтра...
   
   ***
   А если ей больно?
   А если у нее снова проблемы?
   Ночной город тихо спал. Шура шел по задворкам спального района, темно было, хоть глаз выколи, и пару раз он едва не шлепнулся в лужу. Шура не знал, что за сила вытащила его из дому (поругался, снова поругался с мамой!) и поволокла через весь город к Лизе.
   Она выглядела обреченной. Шура боялся одного: что не успеет. Что придет, а ему никто не откроет, и три окна во двор на втором этаже будут черными и незрячими. Что сегодня Лиза попрощалась с ним. И Шура спешил, срезая углы, выбирая короткий путь через подворотни и минуя редкие стайки пьяных подростков без страха.
   Вся Лизина квартира была ярко освещена. Дом давно погрузился в сон, лишь ее окна горели в тревожной мартовской ночи золотыми маяками. Шура ускорил шаг, размышляя о том, что же он ей скажет, когда она откроет.
   Дверь подъезда была заперта. Шура вынул мобильник и набрал Лизин номер. Гудки были томительно длинными и густыми; после пятого Шуре стало казаться, что Лизы нет в квартире, и телефон надрывается один в совершенно пустых комнатах.
   - Ты знаешь, сколько времени? - услышав ее недовольный голос, Шура вздохнул с облегчением.
   - Знаю. Подойди к окну.
   Спустя несколько минут в окне кухни появился Лизин силуэт. Шура помахал ему, и Лиза в трубке спросила:
   - Что ты тут делаешь?
   - Открой, - посоветовал Шура.
   Лиза отошла от окна, чтобы вернуться и выбросить в форточку связку ключей. Самый большой и зубастый подошел к входной двери, второй, как догадался Шура, был от квартиры.
   - Что ты тут делаешь? - повторила она, когда Шура вошел в коридор. Он положил ключ на подзеркальник и взял Лизу за плечи - так, как брал, когда показывал правильный виск в самбе.
   - Я тебя одну не оставлю.
   Лиза хмуро и недовольно посмотрела на него, а потом вдруг уткнулась ему в грудь и разрыдалась, словно несчастный измученный ребенок. Шура обнял ее так крепко, что потом не сразу сумел разжать руки. Она обливалась слезами, а он гладил ее по волосам и говорил, что... Впоследствии Шура так и не смог вспомнить, что же все-таки сказал ей: вроде бы что-то о том, что никому не позволит ее обидеть, что она может не притворяться сильной женщиной и принять помощь, что он любит ее... да-да, нечто в этом роде все мужчины говорят своим женщинам, и Шура еще не знал, что станет одним из немногих мужчин, которые смогли выполнить подобное обещание.
   Наконец, Лиза успокоилась и достаточно сердито, словно ей было неловко за проявление слабоволия, произнесла:
   - Шур, ты меня совсем зажал.
   Освободившись, она отерла слезы и прошла в комнату. Шура послушно поплелся за ней, и увидел, что в квартире царит полный разгром, словно после обыска: книги, ранее разложенные в аккуратные стопки, теперь громоздились кучами, и листы их были смяты, на столе, поверх клавиатуры лежало темное, расшитое бисером платье, которое безжалостно приминали ботинки со шнуровкой, в самом центре ковра красовался чемоданчик нараспашку, и из него бессовестно высовывались кружевной комбидресс, журнал "Вопросы психологии" с лихо заломленной страницей и пакет венских вафель. Совершенно не к месту Шура вспомнил, что однажды Ванечка объелся как раз такими вафлями, и его едва не стошнило прямо на декана.
   - Что случилось? - спросил он. Лиза поддернула ногой крышку и захлопнула чемодан.
   - Я уезжаю.
   Раньше Шура считал выражение "обухом по голове" обычной метафорой, но теперь, после того, что сказала Лиза, понял: нет, это не метафора...
   - Куда? - тихо спросил он.
   - В Москву.
   Шура опустился на диван. Вот и все. Надо бы, конечно, спросить, когда электричка, предложить проводить и попросить, чтобы она не забывала писать ему письма под Новый год. Ну вот и все... ну почему настолько быстро...
   - Надолго? - осведомился он едва слышно, отчаянно боясь услышать ответ "навсегда". Лиза дернула плечом.
   - Не знаю. Если все нормально пройдет, то дня на два, не больше.
   - А если не нормально?
   Она улыбнулась ему грустно и мудро, и от этой улыбки у Шуры что-то сжалось в животе.
   - Тогда не вернусь. Похороны за счет коллектива.
   И видно было, что Лиза не шутит.
   - Ты поэтому попросила за тебя помолиться?
   - Поэтому.
   Она подошла к нему и молча обняла - было в этом жесте что-то такое, от чего Шура едва не вскрикнул. Лиза пахла зеленым чаем, болью и страхом, она рассказывала свою историю быстро и четко, словно это был доклад военного старшему по званию, и после того, как Лиза замолчала, Шура смог произнести только одно:
   - Я поеду с тобой.
   Он ожидал, что Лиза станет отказываться, но она согласно качнула головой и отошла, нервно похрустывая пальцами. Часы на кухне пробили три.
   - Мне нужно поспать пару часов, - сказала Лиза: не ему, просто реплика в пустоту. - Разбуди меня в половине шестого...
   Шура кивнул. Лиза вздохнула и вышла из комнаты. Вскоре Шура услышал, как в спальне зашуршала одежда и скрипнула кровать. В половине шестого... Он поставил будильник в мобильном телефоне на пять пятнадцать и свернулся калачиком на диване.
   Сон не шел.
   Елизавета Анатольевна Голицынская, ведьма первого посвящения... Насколько Шура понял из ее рассказа, это было что-то вроде степени кандидата наук: по мелочи ворожить могут многие, а вот иметь доступ к хорошей литературе по профессии, наставника и высокий личный уровень - это дано не каждому. Вчера Лиза получила предложение, от которого невозможно отказаться: ей объявили о возможности прохождения второго посвящения, после которого Лиза стала бы уже знающим магом - аналогично доктору наук. Тут бы только радоваться, однако Лиза была напугана не на шутку.
   Это дико тяжелое дело, Шур. Я после первого-то думала, что не отойду... год болела. После второго посвящения сорок процентов новичков умирает.
   Лиз, тебе страшно?
   Бред какой-то... Словно читаешь третьесортный триллер, написанный семиклассником с неторопливым развитием. Ведьмы, знающие маги - бабкины сказки. И, тем не менее, это правда: он имеет дело с настоящим реликтом человечества.
   В соседней комнате Лиза вздохнула и что-то проговорила во сне. Завтра... нет, уже сегодня ее ждет обряд, которому подвергали подобных ей еще до пришествия Христа и который не всякий может вытерпеть. Шура никогда не боялся признаваться себе в чем-то и сейчас не побоялся признать, что ему жутко. Не то, что бы он испугался по-настоящему, нет: просто слегка подташнивает, как после долгого просмотра ужастиков - монстр видится в каждой тени. Неужели она действительно может погибнуть?
   Выживает сильнейший, заметил внутренний голос. В среде таких, как она, естественный отбор, пожалуй, будет пожестче.
   Что, если он потеряет Лизу?
   С этой мыслью Шура и уснул, а проснувшись от мелодии будильника, не сразу понял, где находится, и почему у него так затекли ноги. При сером свете нового дня его ночные страхи показались нелепыми и наивными страхами ребенка.
   - Потеряю... - проворчал он. - Еще чего.
   И пошел будить Лизу.
  ГЛАВА 5. ПОСВЯЩЕНИЕ.
   И прежней болью я болею снова...
   У.Шекспир
   В Москву они приехали в одиннадцать утра. Электричка выплеснула их на вокзале, и мегаполис тотчас же попытался закрутить приезжих и по возможности забросить куда-нибудь подальше. Лиза запрокинула голову к низкому серому небу, моросящему холодным дождем и некоторое время стояла неподвижно, словно прислушивалась к чему-то. Шура ждал, разглядывая идущих по перрону людей с баулами и узлами: некрасивые серые лица, усталость, привычная спешка... Наконец, Лиза опустила голову и печально призналась:
   - Я их не слышу. Совсем.
   - Тех, кто тебя ждет? - предположил Шура.
   - Да. Мне надо быть на точке ровно в полдень, а я их не слышу. И не найду места...
   Она едва не расплакалась, а Шура чуть было не выругался по матери.
   - Они что, с ума сошли? Поди туда, не знаю, куда?
   - Это еще одно испытание, - пояснила Лиза. - Я должна их услышать и понять, в каком направлении двигаться.
   - Сдурели, - буркнул Шура. Додумались, как испытывать: Москва все-таки не деревня Дуево-Кукуево. Но тут Лиза еще раз вскинула голову и резко втянула воздух, как собака, берущая след, и Шура понял: теперь она знает, куда идти.
   Следом за Лизой Шура втиснулся в вагон метро. Московская толчея в чем-то была и хороша: он почти перестал думать о том, что предстоит Лизе, точнее сказать, перестал нервничать по этому поводу. Все сразу стало как-то просто и бездумно - сейчас он, в общем-то, и не верил в то, что бывают на свете ведьмы и темные колдовские обряды. Это было выдумкой взбалмошной эксцентричной девчонки, а правда... правда была совершенно незатейлива: раздобыть немного денег, купить еды и заняться сексом с тем, кто наименее противен. У этой правды был привкус теплого сала, облепленного хлебными крошками.
   Шуру замутило. По счастью, они вышли из метро и сели в маршрутное такси. Ветерок в приоткрытое окошко приятно обдувал раскрасневшееся лицо; Лиза молчала, доверчиво привалившись к плечу Шуры и завладев его правой рукой - так ребенок сжимает ладонь взрослого, ища в ней поддержки, и Шура думал, что мог бы вот так ехать хоть на край света. Однако вскоре они высадились возле университета Дружбы народов, в пеструю и разноязыкую студенческую толпу и нырнули в подземный переход.
   Их путь закончился в холле одного из многоэтажных корпусов общежития. Лиза молча посмотрела Шуре в глаза, словно хотела попрощаться и не могла, а потом отпустила его руку и шагнула к лифту. Шура подался было за ней, но она остановила его коротким нет, и двери сомкнулись, разъединив их. Мимо Шуры прошли две негритянки с экзотическими прическами, одна из них обернулась и послала Шуре белозубую улыбку, на которую он, впрочем, обратил мало внимания. Что же теперь, вот так стоять и ждать, чтобы дождаться... чего?
   Впоследствии Шура не смог объяснить, что произошло потом и как он понял, где именно находится Лиза. Странная тяжелая сила потянула его к себе сквозь стены и этажи; Шура шагнул вперед и нажал кнопку вызова лифта.
   Подъем казался бесконечным. Шура поймал себя на знакомой нервной внимательности к деталям: у маленькой китаянки в руках была стопка тетрадей и свежий выпуск "Гламура", полноватый флегматичный араб сосредоточенно изучал незримый простому глазу заусенец, вьетнамец и парень с абсолютно славянской внешностью деловито обсуждали на английском перспективы Интернет-журналистики, и пальцы у парня были расцарапаны. Шура прислонился к стене и закрыл глаза. Властная сила тянула его вперед и вверх, безжалостно и почти грубо, Шура поддался этому напору и ощутил, как его буквально уносит куда-то.
   Он не помнил, как выбрался на крышу. Москва была перед ним, как на протянутой ладони, открытая и беззащитная, внизу белел университет, недаром прозванный Крестом, и люди на улицах казались черными точками. Потом Шура увидел Лизу и сразу забыл обо всем.
   Лиза стояла, уронив голову на грудь и раскинув руки - было в ее фигуре что-то хрупкое и ранимое, то, что можно смять, как фантик, как пластилинового человечка. Ее окружали пятеро, трое мужчин и две женщины, холеные, источающие дух огромных денег и огромной мощи. Они же ее раздавят, в ужасе подумал Шура и слепо шагнул вперед - должно быть, так шагнул на амбразуру его прадед: ни о чем не думая, движимый одним желанием: закрыть. Собой. Просто потому, что больше нечем.
   Один из мужчин, лысеющий и горбоносый, небрежно махнул рукой, и Шуру отшвырнуло. С подобной легкостью стряхивают крошки со скатерти; на какое-то мгновение у Шуры потемнело в глазах, но усилием воли он отогнал беспамятство.
   - Елизавета Голицынская, ведьма первого посвящения, мы позволяем вам пройти обряд допуска на новый уровень, - тихо сказала молодая женщина в сером пальто. - Да поможет вам тот, в кого вы верите, и пусть будет так, как решено судьбой.
   Лиза кивнула в знак согласия. Обернись, просил Шура, но она еще ниже опустила голову, словно не хотела никого видеть. Вполне возможно, она и не видела того, что происходило дальше, но уж Шура-то смотрел во все глаза и вскрикнул от изумления, когда из ладоней пятерых вырвались светящиеся нестерпимо белым пламенем арканы и, упав на Лизу, опоясали ее. Она хрипло вздохнула, будто ей не хватало воздуха, а пятеро сделали несколько шагов назад, и десять огненных петель натянулись и зазвенели.
   Лиза закричала. Так кричат раненые животные, когда борьба бесполезна, и им нет больше дела ни до чего, кроме своей смерти. Пятеро снова отступили, и Шура заметил, что петли темнеют, теряя белизну и как будто наливаясь красным, как если бы вдруг стали сосудами, по которым побежала Лизина кровь. Лиза вскрикнула еще раз и содрогнулась от боли, а петли завибрировали и побагровели. Шура услышал знакомый низкий гул и свалился во мрак.
   Шуру несло неведомо куда по холодным темным волнам, и перед его глазами появлялись картинки. Вот двое детей, мальчик лет пяти с совсем еще крошечной девочкой: это была старая черно-белая фотография с надрывами и заломами. Девочка держала в пухлом кулачке конфету в форме рыбы и собиралась засунуть ее в рот, девочка была смутно знакома...
   - Помоги ей, - сурово сказал мальчик. - Помоги, слышишь?
   - Да, я помогу, - пролепетал Шура, и мальчик побледнел и истаял, превратившись в Ванечку на цветном потертом снимке - испуганного лопоухого пацаненка в обтерханном свитере, который напряженно смотрел в объектив и боялся моргать.
   - Ты хорошо танцуешь, - сказал Ванечка.
   - Ты тоже, - промолвил Шура, и Воробушек, которого подбодрила похвала, легко и красиво станцевал на черных волнах медленный вальс - так красиво, как никогда не танцевал наяву.
   - Держи ее, - посоветовал Ванечка и рассыпался сигаретным пеплом. На следующей, полароидной фотографии была мама, усталая и суровая.
   - Ты таки вляпался, - сказала она. - Я всегда знала, что ты вляпаешься в подобную историю. Шалавы до добра не доводят.
   - Я ее люблю, мама, - произнес Шура, и от этих слов ему стало спокойно и светло, словно в темный мир проник одинокий осенний луч, широкий и ясный. Мама оскалилась на него и зашипела чуть ли не по-змеиному.
   - Я ее люблю, - повторил Шура, и мать исчезла. Ее место заняла Ирина, однако совершенно не та, которую Шура знал - администратор постарела, по меньшей мере, лет на сотню, превратившись в уродливое подобие красивой сильной женщины.
   - Напрасно, - прошамкала она. - Все напрасно. Ты не смог ей помочь, а я так на тебя надеялась. Мы все на тебя надеялись.
   - Но что я должен сделать? - спросил Шура, и темный поток вынес его на крышу общежития, где обряд достиг своей кульминации. Светящиеся канаты вскинули Лизу на два метра вверх, и она билась в воздухе, словно вынутая из воды ундина. Горбоносый мужчина, оттолкнувший Шуру, сидел сейчас на козырьке, прижав руки к груди так, будто пытался что-то извлечь из своего тела; его товарищи теперь стояли в круге. Лизу нещадно швыряло из стороны в сторону, ударяло о незримые стены - по ее лицу стекала кровь, капая на крышу: Шура подумал, что сейчас эти капли превратятся в клюкву из его сна.
   Игра в волейбол живым человеком вместо мяча, подумал Шура и шагнул вперед - сейчас никто не подумал остановить его, и, сделав этот шаг, Шура услышал:
   Помоги.
   Голос Лизы звучал, казалось, ниоткуда - или, может быть, это город, распятый под ногами, воззвал к нему.
   Что я должен делать, спросил Шура, и город - или, может быть, это была Лиза, истерзанная и умирающая - потянул его к себе.
   Шура шел, будто сквозь толщу воды. Воздух внезапно стал вязким и густым, он застревал, не проходя в легкие, и Шура подумал: каково же сейчас Лизе... Мысль о ней заставила его двигаться, и, ведомый неизвестной властной силой, он подошел к четверым в круге и крепко схватил за локти одну из женщин. Она вздрогнула, но не оттолкнула его; Шуру снова повело на внимание к деталям - он видел каждый каштановый волосок в ее замысловатой прическе, чувствовал сладковатый запах духов, и нервный трепет женщины передался и ему.
   А потом вдруг все кончилось. Светящиеся канаты истаяли в весеннем воздухе, и Лизу швырнуло вниз, на крышу. Круг распался; мужчины полезли в карманы за сигаретами, сидящий на козырьке вынул пузырек с нитроглицерином, а женщина с каштановыми волосами дернула плечом, и Шура разжал руки. Лиза лежала неподвижно, подобно сломанной кукле, и Шура отчего-то не мог заставить себя подойти к ней - как если бы девушка, распростертая на крыше, не имела никакого отношения к той, которую он любил. Один из мужчин вытащил из внутреннего кармана пиджака шприц и ампулы и присел рядом с Лизой, не жалея дорогих брюк. Простые движения, простые реплики... собравшиеся на крыше совсем не были похожи на властных волшебников - так, менеджеры среднего звена, бизнесмены средней руки, которым пришла в голову блажь провести не самое важное заседание на крыше студенческого общежития.
   На него никто не смотрел.
   Мужчина со шприцем похлопал Лизу по щекам, и Шура увидел, что она стала дышать глубже. Тут временное оцепенение отпустило его, и Шура кинулся к Лизе. Лицо в крови, все еще без сознания, но она жива, жива и будет жить.
   Шура не сразу понял, что в руку ему вложили немаркированную коробку с ампулами. Слова "...обряд пройден... да будет милостива к вам судьба... в рядах знающих магов второго посвящения..." он слышал как через подушку: ветер играл с Лизиными волосами, по ее лицу проплывали тени, а кровь под носом и на подбородке почти засохла. Лиза была жива, и это казалось важнее существования мира.
   - Молодой человек.
   Шура обернулся. Женщина с каштановыми волосами стояла рядом, сунув руки в карманы тонкой дубленки. В ее серых глазах плескалась усталость.
   - Поднимайте ее, - сказала женщина, - будем выводить.
   С крыши на последний этаж они спустились без свидетелей, зато в лифте и холле им не удалось избежать изумленных взглядов: забавная это была компания - молодой человек, судя по всему, бедный студент и холеная красавица в одежде из дорогих бутиков, которые полувели-полунесли девчонку с окровавленным лицом, которая почти не подавала признаков жизни. Кто-то за спиной с акцентом предложил вызывать милицию; у Лизы снова потекла кровь из носа, и женщина стала стирать ее дорогим шелковым платком. На улице Шура поднял Лизу на руки и сказал:
   - Спасибо вам.
   Женщина пожала плечами.
   - Да не стоит. Лови такси, и уматывайте отсюда, тот хачик ментов вызвал.
   - Спасибо, - повторил Шура. Женщина улыбнулась и неторопливо пошла в противоположную сторону.
   Таксист сразу сказал, что пьяных не берет, но Шура швырнул на переднее сиденье подаренный Лизой конверт с деньгами, и таксист резко изменил мнение, согласившись ехать даже в другой город. Шура аккуратно устроил Лизу в машине, сел рядом, и автомобиль поехал прочь.
   Все было кончено. Они возвращались домой, и от осознания этого на сердце Шуры стало легче. За стеклами такси пролетала весенняя Москва, она сейчас была почти красивой, и Шура тихо улыбался. Все кончено, через пару часов они будут дома, а Лиза одержала победу. Все кончено...
   С этой мыслью он и уснул и вновь увидел сон. Вроде бы шел Шура по грязной улочке, с крыш ветхих маленьких домиков капало, и где-то в низком сером небе кричали невидимые птицы - тоскливо было, хоть топиться иди. Но Шура брел себе и брел по снегу и мелким лужицам, надеясь, что когда-нибудь да выйдет в центр города, ведь не может быть, чтоб весь город состоял из таких вот дряхлых домишек с заколоченными окнами, и уж конечно в городе есть и другие звуки, кроме далекого неопределенно-зловещего шелеста и пощелкивания...
   - Это звугги, - донеслось откуда-то из-за плеча. - Контролеры этого места, насколько я понимаю. В принципе не опасны, но лучше все-таки не подпускать их близко.
   Обернувшись, Шура увидел чуть поодаль того самого пятилетнего мальчика с черно-белой фотографии. Мальчик стоял прямо на вершине сугроба, но почему-то не проваливался.
   - Ты старался, - сказал мальчик.
   - Да, - сказал Шура. - Я старался. Почему ты не идешь домой?
   Мальчик улыбнулся странной взрослой улыбкой, которая на удивление не шла к его круглому добродушному лицу.
   - Я уже дома, - сказал он. - А ты пока в гостях.
   Шура пожал плечами. Было боязно стоять на пустынной улице в компании со странным ребенком, который не отбрасывал тени и не проваливался в сугроб.
   - Не понимаю, кто ты, - нахмурился мальчик. - Ты похож на меня, но ты не можешь быть таким, как я. Кто ты?
   - Я Александр Черников, - сказал Шура и увидел, что мальчика больше нет, а на сугробе вместо него стоит высокий и крепкий юноша с расцарапанным лицом, одетый в дырявый свитер и потертые джинсы. Его босые ноги казались неестественно белыми.
   - Что говорит о тебе твое имя? - спросил юноша. - Что изменится, если назвать тебя иначе?
   - Не знаю, - ответил Шура. - Зачем ты об этом спрашиваешь? Где мы?
   Юноша усмехнулся и спустился с сугроба. Вдвоем они побрели вдоль по улице; Шура отчетливо видел свою тень, будто обведенную карандашом, но у его спутника тени не было. Ужас - самый настоящий, тошнотворный, помрачающий зрение - стал подниматься откуда-то из потаенных глубин его сути.
   - Мы в стране мертвых, видишь ли, - произнес юноша. - Ты мог бы и сам догадаться, видишь, сколько тут домов?
   Шура огляделся. Убогие домишки тянулись до самого горизонта, где в сиреневом дымном мареве что-то тяжко ворочалось и глухо всхрапывало.
   - Я умер? - хрипло спросил он. Слова упали в снег, и их тотчас же затянуло пеплом. Юноша отрицательно покачал головой.
   - Пока еще нет. Я - да, - в подтверждение своих слов он растянул дыру на свитере, и Шура увидел глубокую рану в его груди. Две капли крови вспухли из багровой щели и прокатились по ребрам, и юноша опустил руку. - Но ты похож на меня, и я не могу сказать, что бы это значило.
   - Похож? - спросил Шура. - Чем похож?
   - Ты оторван от земли, - сказал юноша. - Но при этом отбрасываешь тень. Ты похож на меня, но я мертв, а ты живой. Поэтому я и спрашиваю, кто ты.
   Шура редко видел сны и сейчас очень хотел проснуться - даже глаза потер, но это не помогло. Юноша раздвинул губы в тонкой улыбке.
   - Это ад? - спросил Шура.
   - Это страна мертвых.
   Дома становились все старше и дряхлее, а под ногами исчез всякий намек на тропинку - теперь Шура и его спутник шагали по вязкому рыхлому снегу.
   - Я Александр Черников, - сказал Шура. - Я студент и тренер в студии бальных танцев. Мне восемнадцать лет, я люблю одну девушку и не знаю, что еще сказать тебе.
   - Это не ответ на мой вопрос, - покачал головой юноша и отступил на шаг. - Но мне было бы интересно узнать его... - и тут голос мертвого попутчика изменился, и он хрипло пророкотал: - Приехали, начальник!
   Шура открыл глаза: такси стояло возле Лизиного дома.
   
  ГЛАВА 6. ДВОЕ И ТРЕТИЙ.
   Но теченье несло нас уже вдвоем,
   И вода отражалась в лице твоем...
   И. Кормильцев
   Дальше все пошло тихо и как-то аккуратно, что ли.
   Пропустив два занятия, Лиза, похудевшая и очень смирная, вернулась в студию танцев: все движения она выполняла подчеркнуто четко, как автомат, не шутила и вообще говорила очень мало.
   - Привет, - роняла она, входя в зал.
   - До свиданья, - это в конце занятия. Все. Два слова. С Мадиной она, конечно, общалась больше: девушки вместе приезжали и уезжали, а по слухам, нередко "зажигали" в одном из дорогих клубов. Но на занятиях - два слова. Конечно, Шура пробовал заговорить с ней, но Лиза отделывалась кивками или вообще притворялась, что не замечает его. Так, бухтит что-то над ухом... мало ли. Ее телефон коварно находился вне зоны действия сети; после семнадцатого раза Шура перестал его набирать. Окна в квартире были по вечерам черны и мертвы; после третьего вечера Шура перестал приходить.
   В начале апреля Шура не вытерпел и зажучил Ванечку в мужском туалете, где пригрозил искупать его в писсуаре, если он не расскажет, что происходит с Лизой. Ванечка вырывался, матерился, а потом вдруг заплакал, как дитя и рассказал, что Лиза по ходу дела с ума сошла, потому что разогнала его, Ванечку, на пинках - по той простой причине, что он (тут Воробушек заревел еще горше) нашел девушку для занятия интимом на нейтральной территории и таки смог развязаться со своей невинностью. А Лиза ему - пинчища. Натурального. Вот что он такого сделал? Почему всем можно, а ему нельзя? Про можно и нельзя Ваня рассуждал бы еще долго, но тут Шура снова пригрозил ему малоприятным купанием, и тот вернулся в тему. Так вот, после поездки в Москву Лиза какое-то время лежала в больнице с подозрением на инсульт, а потом выписалась и дала Ване пинчища, потому что он времени даром не терял. И теперь денег нет, работы нет, и счастья нет, и по его, Ваниному, мнению, во всем виноват лично Черников, который и возил Лизу в столицу нашей родины.
   Шура понял, что здесь ему толку не добиться, подумал и решил не ходить кривыми дорожками и все узнать из первых рук - он отправился к Мадине.
   Мадина была студентка экономического факультета, краса и гордость потока и уже лауреат премии "Молодой экономист". Декан натурально уверял, что когда-нибудь эта зеленоглазая девчушка с каштановыми волосами и недюжинной хваткой будет возглавлять РАО ЕЭС России или что-то в этом роде - потенциал есть. Пока же Мадина танцевала в паре с Лизой, стряпала на уровне президентского повара, писала стихи и спала четыре часа в сутки, черпая бодрость из неизвестных резервов. Она жила напротив парка, на последнем этаже девятиэтажки в съемной квартире; стоя в лифте, Шура думал, как объяснит свой визит.
   Он не надумал ничего. Ехавший с ним подчеркнуто опрятно одетый мужчина - Шура пару раз видел его фотографии в газетах, но фамилию с точностью припомнить не мог: не то Кашин, не то Каширин - смотрел на него почти с сочувствием. Вот у журналистов не бывает проблем с тем, чтобы что-то сказать, подумал Шура и решил действовать экспромтом.
   Вместо звонка рядом с дверью красовался моток проволоки. Шура не сдержал усмешки и постучал. Ногой. Сначала никто не отзывался, потом из глубин квартиры смутно донеслось открой, а то я не..., и дверь отворилась. Сначала Шура подумал, что это солнце брызнуло ему в лицо, окутав мягким золотым светом - где-то далеко пели птицы, и была весна...
   - Привет, - промолвил Шура. - Лиза... Не прогоняй меня, пожалуйста. Давай поговорим.
   
   ***
   В городе снег давным-давно растаял, но в парке зима еще держалась, не уступая позиций. Однако старая-престарая сцена на массовом поле, несколько лет как заброшенная и забытая, наполовину уже рассыпавшаяся, успела высохнуть. Добираться до нее пришлось по глубокой грязище; забираясь на сцену по проржавевшей лестнице, Шура едва не подвернул ногу. Лиза сняла заляпанные грязью ботинки и поставила их в стороне, оставшись в пижонских белых носках. Солнышко пригревало; Шура расстегнул куртку и сел на край расстеленного Лизой толстого пледа в сине-зеленую клетку.
   - Иногда мы сюда приходили с братом, - сказала Лиза. Это была ее первая настоящая фраза за все эти дни, обращенная к нему; Шура понял, что отвык от ее голоса. - Это место почти все забыли.
   Шура огляделся. Кругом были только деревья, кусты и бурая земля с зелеными щеточками молодой травы. Ни бутылок, ни пакетиков от чипсов - город остался где-то далеко, чуть ли не в другом измерении: мир стал первобытным, перворожденным, созданным только что и специально для них. Доски настила пахли легко и грустно, до Шуры доносилось журчание ручьев, и он чувствовал покой тихого одиночества, когда никуда не нужно спешить, и все уже решено.
   - Не прогоняй меня, - устало повторил он. Лиза мягко улыбнулась.
   - Не прогоню. Я поняла, что это безнадежно.
   Ее пальцы были мягкими и горячими. Варево иероглифов на ладони Шура даже и не пробовал разобрать. Наверно, она хорошо ворожит и прекрасно видит будущее, наверно, она стала совсем другой, и он ее совершенно не знает, однако пока можно держать ее за руку, ничего не ждать и ни о чем не думать.
   - Воробей сказал, ты в больнице лежала...
   - Было.
   - Как ты сейчас?
   - Терпимо.
   Отрывочный хэмингуэевский диалог. Короткие рубленые фразы. Лиза рядом, и ее рука пахнет зеленым чаем. Шура не мог понять, что же с ним происходит - разве это наваждение, эта горячка, это стечение всей вселенной в одну точку - неужели это и есть любовь? Или просто их общее одиночество достигло своего верхнего предела, чтобы, в итоге, вырваться наружу? Что же это такое, в конце концов, есть ли имя у этого чувства, что сжало горло и не дает дышать...
   - Послушай, - сказал Шура, он понимал, что будет говорить не то и не так, как нужно, однако молчать было еще тяжелее. - Почему... Почему ты была такая?
   - Какая?
   - Чужая.
   Несколько долгих минут Лиза молчала, и Шура боялся, что сейчас она встанет и навсегда уйдет из его жизни, даже не обернувшись. Синица, еще по-зимнему круглая и нахальная, смотрела на него с ветки черными блестящими бисеринками глупых глаз.
   - Я думала, что смогу от тебя отвыкнуть, - вымолвила Лиза наконец. - Надеялась, что все это кончится, не начавшись, по большому счету...
   Синица склонила головку набок. Шура представил их ее глазами: пара двуногих на странном сооружении из мертвого дерева, и у них совсем нет крошек. По лицу двуногой стекает вода, словно она тает, но вот крошек нет, и это самый большой недостаток... Глупая синица, глупые люди...
   - Я думала, что это не любовь, - продолжала Лиза. - Оказалось, это именно она.
   Синица покинула ветку и улетела к обитаемым аллеям парка, где можно подкормиться. Шура слушал и понимал, что не сможет ничего сказать - горло перехватило и стиснуло жесткой лапой. Их теперь двое. Двое... А мир такой огромный, и в этой непостижимой величине они сумели найти свою нишу - неужели?
   - Я не хотела... - Лиза плакала: без всхлипов - просто по щекам стекали слезы, капали на сцену и на Шурину руку. - Не хотела, чтоб ты тащился за мной, как... Помнишь, как Мадинка таскает шарф, что он по полу за ней плетется - я не хотела, чтобы так. Надеялась, что все обойдется, что я тебя отпугну всем этим...
   - Не получилось, - промолвил Шура.
   - Не получилось, - откликнулась Лиза. Южный ветер гнал по небу легкие белые облака с фиолетовыми разводами на брюшках, парк казался нарисованным - нарочито яркая картинка в детской книжке; кругом царила и правила ясная и чистая весна, и Шура самому себе казался чистым и открытым.
   Он сел поудобнее и обнял Лизу. Она не сопротивлялась, словно решила смириться и принять все таким, какое оно есть. Бессмысленно бороться с судьбой, даже если ты ведьма второго посвящения, даже если...
   Так они и сидели на заброшенной сцене в самом дальнем уголке парка, а кругом кипела весна, и природа, не ведавшая покоя, тянула их к новому лету.
   
   ***
   Вызов на ковер к декану прямо с лекции застал Шуру врасплох. Декан матфака, толстый и меланхоличный Геворг Ашотович Гамрян, самый лучший из армян, как говорили о нем на факультете, практически на все смотрел сквозь пальцы; открывая дверь деканата, Шура терялся в догадках по поводу этого вызова.
   Гамрян говорил по телефону. Повинуясь его короткому жесту, Шура присел на краешек стула. Секретарь, веселая и разбитная Анюта, озорно ему подмигнула: мол, не дрейфь, студент, где наша не пропадала.
   - Ну что, Черников, - сказал Гамрян, закончив телефонный разговор, - будем вас исключать.
   Шура просто сел. Хотя и так сидел.
   - За что? - только и смог вымолвить он. Декан очень выразительно усмехнулся.
   - За прогулы, Александр. Общим числом шестьдесят академических часов.
   Шура посчитал. Действительно, набежало... Вроде бы и немного пропустил со всей этой историей с Лизой, а вот поди ж ты... Староста Наташка, толстомясая девчонка откуда-то с дальних хуторов области, невзлюбила его с первого сентября - за то, что Шура не обратил на нее внимания, как на девушку: это для чести сельской красавицы оказалось непереносимой обидой. Разумеется, в журнале посещаемости она недрогнувшей рукой выставляла ему все прогулы. Вот черт, что ж делать-то теперь?
   - Блин... - тихо выдохнул Шура. - А варианты есть?
   Декан поиграл изящной золотистой ручкой с кокетливым рубинчиком на зажиме.
   - Не надо только мне врать про вашу больную маму. Рассказывайте ситуацию.
   - Влюбился, - произнес Шура, решив, что обманывать декана дохлый номер - о проницательности Гамряна ходили легенды. Была ли тут колоссальная интуиция, или жизненный опыт - неизвестно, однако отливать пули в этом случае не стоило. - Влюбился я, Геворг Ашотович. Сам не свой хожу.
   - И ходите, судя по всему, мимо института, - декан усмехнулся в пушистые усы. Шура сокрушенно кивнул.
   - Мимо...
   - А девушка что? - поинтересовался Гамрян, который, помимо репутации прозорливца, имел еще и репутацию дамского угодника. - Отвечает взаимностью?
   Шура покраснел.
   - Отвечает...
   - Весна, - глубокомысленно прокомментировал Гамрян. - Гормоны бьют, в основном, по голове. Вы как думаете сессию сдавать при подобных раскладах?
   Шура повел плечами.
   - Я все пропущенные лекции переписал...
   - Переписал, - скривился Гамрян. - А лабораторные? А практика? - он сделал паузу и спросил: - Девушка-то с нашего факультета?
   - Н-нет, она ни с какого факультета... - промямлил Шура. А ведь и вправду, где же она учится, если вообще учится?
   - Как зовут?
   - Лиза Голицынская, - произнес Шура. И тут декан его здорово удивил, потому что странно улыбнулся и сказал:
   - Что ж вы сразу не сказали, Саша? Вопрос снят, можете быть свободны.
   Шура сел вторично. Хотя по-прежнему сидел.
   - А... вы разве меня не исключаете?
   Гамрян развел руками.
   - Конечно, нет. Раз тут такие люди... Идите. Елизавете Анатольевне привет.
   Шура встал и пошел к выходу. В дверях Гамрян его окликнул:
   - Кстати, увидите этого Крамера, передайте, чтоб зашел. У него прогулов побольше вашего наберется.
   Шура кивнул.
   - Он с Лизой работал. Оттуда и прогулы.
   Декан вопросительно заломил правую бровь.
   - Кем работал, фамилиаром?
   - Не знаю...
   - Ладно, идите.
   Шура вышел в коридор и начал спускаться по лестнице, задумчиво хлопая ладонью по перилам. Какой тесный город, все друг друга знают, оказывают важные услуги и имеют связи. Как связан Гамрян с Лизой? И ведь связан, иначе бы не отпустил Шуру вот так запросто, едва услышав ее имя. Какой тесный город...
   Уже на улице Шура достал мобильник, автоматически заметил, что пора класть его на подзарядку и выбрал в телефонной книжке номер Лизы.
   - Тебе привет от Геворга Ашотовича, - сказал он, когда услышал ее голос. - Большой и горячий.
   Лиза усмехнулась.
   - Ему тоже. Если тебя не затруднит.
   Двое студентов-индусов, учившихся на химико-биологическом, остановились рядом с Шурой покурить. Вот смешно получится, если они тоже знакомы с Лизой, подумал Шура и спросил:
   - Откуда вы друг друга знаете? Если не секрет.
   - Не секрет, - беззаботно ответила Лиза. - Гамрян - знающий маг второго посвящения. Самый крутой в области. А ты что подумал?
   Что ты была его любовницей, подумал Шура и ответил:
   - Да так, грешным делом...
   - Головой надо думать, - иронично, однако беззлобно посоветовала Лиза. - А не грешным делом. Ладно, в студии увидимся.
   И в трубке раздались гудки. Некоторое время Шура рассматривал мобильник с одной только мыслью в голове: декан их факультета знающий маг. Вот откуда его прозорливость... все всегда оказывается так просто. А вздумай Шура рассказать об этом хоть кому-нибудь? Быстро ли его повезут в дурдом?
   В институтские ворота вошел Ваня. Прежде самоуверенный и нахальный, теперь он стал каким-то тусклым и пришибленным; Шура вспомнил Воробушка, привидевшегося ему во время посвящения Лизы и ощутил внезапную острую жалость.
   - Тебя Гамрян вызывает, - сказал он, когда Ваня подошел поближе. - Исключать за прогулы будет.
   Воробушек тоскливо посмотрел на Шуру и вздохнул:
   - Ну и пусть. Мне все равно.
   Шура обалдел в третий раз за последние полчаса.
   - С ума сошел? - поинтересовался он.
   - Тебе-то что? - бесцветным голосом осведомился Ваня. - Иди давай к своей ведьме, удачи вам.
   Шура вспомнил: детская фотография, бедно одетый мальчик напряженно смотрит в объектив. Весь гонор и вся великолепная наглость Воробья исчезли в неизвестном направлении - сейчас перед Шурой стоял совершенно несчастный второклассник, которого не любили учителя и били старшие школьники. Я ж его тоже лупил, подумал Шура, и его жалость сменил стыд.
   - Вань, ты что? - ошарашенно спросил Шура. - Какое "все равно", в армию улетишь ведь...
   Ваня шмыгнул носом и отвернулся.
   - Вот когда она тебя использует и выкинет, тебе тоже будет все равно, армия или что, - дрожащим голосом ответил он, и Шуру накрыло: депрессия, мрак, искушение бритвы на венах - такое сильное, что не дает дышать. - Валяй, думай, что ты ей нужен. А на самом деле...
   Он провел ладонью по глазам и пошел к дверям университета. А ведь вполне возможно, подумал Шура, и перед глазами вспыхнуло: раковина в кровавых потеках, неумело искромсанная рука, нож для резки бумаг на кафеле... Она ведьма, и любить ее опасно; что ж получается, Воробей любил? И получил от ворот поворот?
   В лужах прыгали солнечные зайчики. Точно такие же, как и на лезвии.
   
   ***
   На занятие Лиза не пришла. Сбросила сообщение о том, что будет весь вечер в клубе и пожелала успехов - Шура мысленно матернулся и с досады выбрал для занятия ча-ча-ча, танец, который стойко не любила вся группа. Пусть будет плохо всем, не только ему.
   Валяй, думай, что ты ей нужен. А на самом деле...
   Что? Шура стоял у станка, смотрел на танцующих - основной ход, раскрытие, поворот, бегущая дорожка тасовались, как карты в колоде - что, Ваня? Слишком много странных загадок, слишком много тьмы и боли, все это слишком, но без Лизы он уже не сможет. Любовь? Разве мы любим воду, которую пьем?
   Удачи вам, откликнулся Ваня из его памяти. А ведь он общался с Лизой больше Шуры, значит ему сейчас больнее. Каково это - потерять ее? Понимать, что не нужен ей? Шуре вдруг стало холодно, хотя в зале царила тропическая жара. Возможно ли: бросить все, уйти первым, не вернуться - почувствует ли она хоть что-то? Студийцы танцевали где-то вне его понимания, удивляясь тому, что тренер постоянно смотрит куда-то мимо них; Ирина проскользнула в дверь, наградив Шуру изумленным взглядом - он не думал ни о ком.
   После занятия Шура подумал и пошел в "Город", благо идти было всего два квартала, а апрельский вечер выдался на редкость теплым и ласковым. Шура брел по дороге, закинув за спину новый рюкзак, и размышлял так себе, ни о чем - точнее, о том, что скоро увидит Лизу.
   В "Городе" Шура ни разу не был (если не считать тогдашней встречи с Лизой в предбаннике), и клуб ему понравился, хотя он не слишком любил ранний накал танцевальных сессий. Сейчас же вечер только начался, на танцполе крутились самые заядлые клабберы, и ди-джей не спешил заводить публику, ставя что-то очень незатейливое - под такое танцевать и не особо хочется. Шура узнал у охранника, где можно найти госпожу Голицынскую и прошел на второй уровень, в VIP-зал. Здесь было очень уютно, за столиками уже расположились посетители, и сновала бесшумная и ненавязчивая обслуга - Лиза сидела на диванчике в углу: в полумраке Шура не увидел ее, но понял каким-то шестым чувством, что она там.
   На какое-то мгновение его захлестнуло. VIP-зал стал широким и светлым - бальным, откуда-то издалека донеслось пение птиц и удивительная музыка. Эйфория, подумал Шура. Словно умирал от жажды в жаркий день, а тебе дали холодной воды. Он пошел через зал по прямой, словно его вели на тонкой металлической нити, понимая, что скучал - банально и просто.
   Лиза ела виноград, отрывая крупные ягоды от кисти. На диване рядом лежал Ваня, пристроив голову на ее коленях; Шура увидел, что его левая рука забинтована до локтя. Неужели Лиза боялась этого - Шуру, который будет плестись за ней и кромсать непослушные скользкие вены тупым ножом в вонючем сортире.
   - А, Дылда заявился... - протянул Ванечка, и Шура понял, что тот пьян, а возможно и под кайфом. - Давай, присоединяйся. К нашей. Милой. Компании. Ведьма Лиза и ее мужчины.
   - Заткнись, - равнодушно посоветовала Лиза. - Мужчина...
   Шура сел напротив. Ванечка недовольно зыркнул на него странно блестящими глазами, но ничего больше не сказал.
   - Воробей-то наш хотел с собой покончить, - сообщила Лиза с такими интонациями, словно речь шла о том, что Воробей собрался купить пачку чая. - Хорошо еще охраннику по нужде приспичило, а то бы... Не дай Бог, конечно.
   На его месте мог бы быть ты, ожил внутренний голос. Пришел бы в клуб пораньше, когда еще никого особо нет, зашел бы в сортир и стал препарировать солнечных зайчиков от запястья до локтя. И думал бы о том, что она обязательно увидит тебя, когда санитары будут выносить тебя вперед ногами и может быть, пожалеет... Ванечка трус по большому счету, а ты бы успел, успел. Составил бы потом компанию тому парню - страна мертвых не самое плохое место, если вдуматься.
   Шура зажмурился.
   - Как прошло занятие? - поинтересовалась Лиза. Шура вдруг почувствовал, что дико устал, будто весь день разгружал уголь, причем без лопаты, а прямо горстями.
   - Ча-ча-ча, - ответил он. - Ты не любишь.
   И понял, что последняя его реплика почти не имеет отношения к танцу.
   - Это ты учишь чаче? - подал голос Ваня. - Бли-ин, Лиза, это цирк... Он же тормоз, куда ему...
   - Зато ты, как я поняла, не в меру шустрый, - нахмурилась Лиза. - Рука болит?
   - Немножко...
   - По голове б тебе надавать за такие дела да руку жалко отбить.
   Ди-джей наконец поставил музыку поживее. Шура взглянул Лизе в глаза и подумал, что ей тяжело. Невыносимо тяжело. Она как будто волокла на себе весь сегодняшний день, всю его боль и радость. Шура не удивился бы появлению на ее руке стигматов, похожих на Ванины порезы - связь со всем миром обязывает, знаете ли.
   - Как ты? - спросил Шура. На несколько секунд Лиза закрыла глаза.
   - Не очень, Шура. Еще этот вот... птенец. Удумал.
   - Я не птенец, - сразу же откликнулся Ванечка, и Шуре почему-то захотелось как следует дать ему по заднице.
   - Ты зачем вены резал, дурик? - осведомился он. Ваня фыркнул.
   - Шел бы ты знаешь, куда? Тормоз, блин. Два метра против ветра.
   Лиза вынула из кармана пачку тонких сигарет и закурила. Шура почему-то знал, что будет дальше: они посидят так еще минут десять, а потом Лиза отвезет Воробушка домой и сдаст на руки родителям, которые будут ругать ее ведьмой и шлюхой, доводящей приличных мальчиков до суицида. А приличный мальчик Ваня будет держать ее за руку и радоваться тому, что она рядом, думая: ну и ладно, ну и пусть, зато она не прогоняет.
   Лиза смотрела на него в упор. Шура не мог понять ее взгляда.
   - Знаешь, у тебя не читается судьба, - промолвила она. - Никогда такого не видела.
   - В каком смысле? - не понял Шура.
   - Я ж говорил, он тормоз, - сонно отозвался Ванечка. Лиза таки шлепнула его по сидячему месту.
   - Нет четкой картины, - ответила она. - Мешанина образов, которые я не могу истолковать. Некоторые просто по логике вещей не могут принадлежать тебе.
   - Это опасно? - озадаченно спросил Шура.
   Лиза вздохнула и задавила сигарету в пепельнице.
   - Это незнакомо.
   
  Глава 7. РАЗБРОД.
   Решение расстаться с Лизой не далось Шуре легко.
   Он сначала просто боялся. Боялся всего, что крутилось вокруг нее, боялся самой Лизы, боялся... Шура никак не мог объяснить свой страх, однако при появлении Лизы его охватывала настоящая паника. К тому же Ваня, который ходил на лекции подчеркнуто аккуратно, заметил ему в записке на сигаретной пачке:
   "Бежал бы ты, Дылда, подальше. По-хорошему рекомендую".
   Шура спрятал пачку на дно рюкзака.
   В середине апреля он уволился из дворца спорта. Официальным обоснованием было наступление сессии и травма колена, справку о которой за сотню ему выписал вечно пьяный институтский врач. Студийцы устроили Шуре торжественные проводы, притащив на последнее занятие положенное количество бутербродов, вина и пластиковых стаканчиков; Лиза не пришла, и Шура невольно этому обрадовался. Ему не хотелось с ней видеться - чувствовать одновременно страх и желание, которые терзали его на тряпки. Девчонки печально улыбались, говорили много хороших слов о том, какой он, Шура, замечательный человек и тренер. Напоследок он станцевал с каждой медленный вальс, бутылки, огрызки и стаканчики были убраны в пакет, и Шура покинул дворец спорта.
   Он надеялся, что дальше будет проще, и не знал, насколько ошибался. Он думал, что, удалив Лизин номер из записной книжки телефона, избавляется от причудливо нереального прошлого, и не знал, что самое интересное и страшное ждет его впереди. Шура вернулся к учебе, сосредоточенно посещал лекции и лабораторки, усиленно конспектировал пропущенное и даже умудрился поучаствовать в студенческой научной конференции, чем заслужил легкое недоумение окружающих.
   Сразу после майских праздников его снова вызвали к декану. Сейчас Шура не знал за собой никаких грехов, тетради с лекциями спокойно лежали в рюкзаке, а статью про логарифмы Бенгаузена взяли в университетский сборник, однако Гамрян посмотрел на незадачливого студента по меньшей мере так, будто Шура замышлял взорвать детский сад во славу аллаха. Секретарша и доцент Будилин, которые собирались послушать, в чем дело, были безжалостно выставлены за дверь.
   - Что случилось? - спросил Шура, не понимая уже совершенно ничего. Гамрян откинулся в кресле и гневно фыркнул в усы.
   - Почти ничего, - сказал он. - Кроме того, что Голицынскую вчера хотели убить.
   Шура почувствовал, как под ним дрогнул пол. Голицынскую хотели убить... Хоровод мыслей закружился в голове: убить Лизу... он вовремя ушел... Лизу хотели убить... Лизу... его Лизу...
   - Кто...? - спросил он и сам удивился тому, как жалко прозвучал его голос. Гамрян смотрел сквозь него.
   - Я хотел спросить об этом у вас, Черников.
   Бах! услышал Шура, перед глазами мелькнул знакомый серый занавес, и Шура провалился во тьму. Впрочем, его беспамятство было недолгим: декан вылил ему в лицо стакан воды, и Шура встрепенулся.
   - Вы думаете... - начал он, - что это сделал... я?
   Гамрян с неудовольствием поморщился.
   - И что она с вами возилась? - процедил он. - Не мужчина, а нервическая барышня... Ничего подобного я не думаю. Вы, судя по всему, и хлеб порезать не можете, не то что...
   Шура вытер лицо ладонью и взглянул на декана. Хитрый и пронырливый управленец с замашками опытного ловеласа исчез неведомо куда - перед Шурой был матерый маг, от одного взгляда которого стекла схватывало инеем. Шура ощутил, что его внутренности превращаются в кусочки льда.
   - Я знаю, кто вы, - прошептал он. Слова вырывались помимо его воли. - Кто вы на самом деле. Она сказала.
   Гамрян на это не отреагировал никак, словно Шура вообще молчал.
   - Сейчас вы расскажете мне все, что узнали о Лизиных делах. Абсолютно все. Поведение, привычки, способ бросания иглы, знакомые во всех возможных кругах. С Крамером я уже беседовал, но он, по-моему, не совсем адекватен. Итак, я слушаю.
   - Кто это сделал? - спросил Шура. - Где Лиза?
   Гамрян вздохнул и вынул из малахитового портсигара тонкую дорогую сигарету.
   - В больнице Лиза, - ответил он устало. - С микроинсультом. Если тебя интересуют подробности, то вчера вечером в нее бросили иголку, которая должна была ее убить.
   На какое-то время Шура перестал быть собой. Такое с ним бывало и раньше в минуты кризисов, например тогда, когда отец уходил от них с мамой. Сейчас же он настолько перепугался за Лизу, что воздух стал колким и хрустящим - Шура поперхнулся и всхлипнул, чувствуя, как из носа потекла теплая струйка крови. Окружающий его мир стал далеким и зыбким, Шура видел все будто бы со стороны, с невероятной брезгливостью понимая, что это тело, сгусток плоти, костлявый и уродливый, имеет к нему какое-то отношение. И откуда-то издали надвигался иной мир, где абсолютно все было настолько чуждым привычной человеческой логике, что Шура испугался еще больше, понимая, что может не выбраться...
   Он не понял, как пришел в себя. Гамрян смотрел на него примерно так, как будет смотреть рыбак на акулу, клюнувшую на ничтожного червячка в загнивающем пруду.
   - Что это было? - поинтересовался декан.
   - Что такое иголка? - спросил Шура и не услышал себя. Он слепо нашарил в кармане платок и начал стирать подсыхающую кровь.
   - Плотный сгусток особой энергии, который используется такими, как мы, для нанесения особо чувствительных ударов, - голос декана прозвучал будто бы из-за стены, и Шура испугался, что проваливается снова, однако же обошлось. - Выглядит как обыкновенная сосулька. Лизу вчера пробили именно такой иголочкой, и теперь я хочу выяснить, кто именно это сделал.
   - Я не знаю... - прошептал Шура. Гамрян посмотрел на него уже с явной неприязнью и сказал:
   - Это "я не знаю" Крамер повторил мне сегодня сорок пять раз. Саша..., - промолвил Гамрян, снова переходя на "вы": - Неужели она вам настолько безразлична, что вы способны только мямлить, словно недоразвитый идиот?
   - Она мне далеко не безразлична, - произнес Шура, чувствуя, как в нем поднимается злость, - но я не могу вам ничего рассказать. Лиза никогда не посвящала меня в свои дела.
   - Но тем не менее вы сопровождали ее в Москву на второе посвящение и даже вмешались в ход обряда, - сказал декан. - Или это была коллективная галлюцинация особо одаренных людей? В протоколе указано, что некий молодой человек неопределяемой эмотивной матрицы присутствовал при обряде посвящения, едва не сорвав его, а потом молниеносно исчез, прихватив с собой знающего мага Голицынскую. И вы говорите, что не в курсе?
   Шура закрыл глаза, физически ощущая тяжесть свалившейся на него информации. Слишком, все это слишком; интересно, если бы он не убежал от Лизы, не оставил ее почти месяц назад, не вычеркнул из своей жизни, удалось бы ему защитить ее хоть как-то?
   - Позвольте мне предположить то, что предположила госпожа Самсонова - та, которую вы схватили во время обряда, - начал Гамрян. - Вы - доверенное лицо Елизаветы Анатольевны, она держит вас в курсе своих дел и связей и именно с вами нужно общаться тому, кто хочет выяснить правду о госпоже Голицынской. Вполне возможно, что вы знаете того, у кого появился мотив для расправы. Теперь скажите, прав я или нет.
   - Ничего я вам не скажу, - рассердился Шура. - Потому что на самом деле ничего не знаю. Потому что мне страшно, черт бы вас побрал. А если вам так надо меня пытать, берите и читайте мои мысли! Умеете, наверно...
   Выпалив все это декану в лицо, Шура вдруг обмяк, словно из него выпустили воздух, и силы его полностью ушли в никуда - в возможность исключения, потому что говорить с деканом факультета в таком тоне довольно-таки опасно. Однако Гамрян, вопреки Шуриным ожиданиям, не стал раздувать конфликт по типу "на кого гавкаешь, салага?!" Он просто вынул новую сигарету и спокойно произнес:
   - Ваши мысли, Александр, невозможно прочитать. Чьи угодно, только не ваши - уж не знаю, почему. Никто не собирается вас пытать и мучить... а если я стараюсь вывести на чистую воду того, кто попробовал убить одного из нас, моего хорошего товарища и вашу любимую, кстати, женщину, то это все-таки повод мне помочь, - он сделал глубокую паузу и добавил: - Вы не находите?
   - Я не знаю, - выдохнул Шура, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Лиза лежала где-то при смерти, а он не успел, не захотел, струсил... Предал ее, если говорить до конца точно и откровенно - потому что она надеялась на него и, возможно, звала на помощь, когда серо-голубая ледяная игла входила в ее грудь на два пальца ниже левой ключицы. Гамрян молчал и виделся Шуре размытым сквозь влажную пелену. - Я... испугался ее, понимаете? Она была чересчур...
   - Опасная? - подсказал Гамрян. - Необычная?
   - Наверно... - предательская слеза выкатилась через нижнее веко и потекла по щеке. - Если она умрет, я... - Шура всхлипнул, сухая когтистая лапа перехватила его горло, но он все же сумел вымолвить: - Я тоже не смогу жить.
   - Думаете, вы один? - грустно произнес Гамрян.
   - Ничего я не думаю, - выдохнул Шура. - Ничего я не знаю.
   Гамрян уселся в кресле поудобнее.
   - Тогда вот вам еще одна теория - лично моя. Вы были доверенным лицом Голицынской, ее фамилиаром и любовником - уже, как говорится, до кучи. Потому что постороннему человеку она не стала бы рассказывать правды о себе, это совершенно точно. Потом - как я предполагаю - произошло нечто, из-за чего ваши отношения завершились. И вы решили отомстить ей, но не своими руками, а с помощью, опять же, постороннего человека. Чтобы оказаться не при делах, вы расстались с ней за месяц до запланированной акции, причем ушли сами, а не она прогнала вас. Скажите мне, Александр, кто был человек, бросивший иголку - пока можно что-то исправить...
   И тут Шура перестал осознавать себя, перестал понимать, что вообще происходит - разум его заволокло кровавым туманом, потому что мудрый Гамрян был прав, и все могло выйти именно так, как он говорит, потому что Шура ушел слишком вовремя... И он просто выпрямился, так резко, что уронил стул, сказал, что видел в гробу все и всех, добавил абсолютную нецензурщину - такую, что у Гамряна натурально отвисла челюсть - и вышел в коридор, с грохотом захлопнув за собой дверь. Анюта, которая пыталась подслушивать, шарахнулась от него, словно от зачумленного; Шура сбежал по лестнице, выскочил в вестибюль и, оттолкнув какого-то заморыша, вырвался из института, абсолютно не зная, что делать и куда идти. Туман в голове не рассеивался, Шура шел, не разбирая дороги, ведомый тем первобытным чувством, которое не позволяет падать, а в висках стучало только: Лиза. Лиза. Лиза.
   Он не помнил, да и не понял, как оказался в зачуханной медсанчасти на окраине города, не знал, как подошел к стеклянным дверям палаты на восемь человек... Лиза лежала на койке возле окна, и Шура не сразу узнал ее в бледной исхудавшей женщине, не имевшей ничего общего с Лизой из его памяти. Он вообще опознал ее по Ване Воробушку, сидевшему на соседней койке и в лицах читавшего "Вождя краснокожих". Соседки по палате, в основном тетки хорошо за сорок, дружно хохотали.
   Шура привалился к стене. Стеклянные двери были той гранью, которую он не мог пересечь, пусть даже эта грань существовала только в его воображении. Он словно бы превратился в вампира, что не имеет права войти в комнату без приглашения - он сам отказался от этого права, испугавшись того, что привычная жизнь чересчур быстро слетела с накатанной колеи. И теперь Лиза лежит на койке под серым больничным одеялом, а он, Шура, не будет с нею, не прочитает ей книжку... Ваня вскинул голову и посмотрел, как показалось Шуре, чуть ли не ему в глаза, а потом, закрыл книжку, что-то тихо сказал Лизе и почти выбежал в коридор.
   - Дылда, сукин сын..., - прошипел Воробушек, схватив Шуру за рукав и натурально оттащив от палаты метра на три по коридору. - Ты какого ... приперся? Тебе чего надо, паскудина ты долговязая?
   - Не ори, - мрачно посоветовал Шура. - Как она?
   Ваня выпустил его рукав, а потом нашарил в кармане смятую сигаретную пачку и буркнул:
   - Пошли выйдем.
   На больничном крыльце он закурил и сказал:
   - Плохо она. Совсем плохо, - Воробушек затягивался нервно и глубоко, по-женски; Шура заметил, что его пальцы дрожат. - Гамрян меня спрашивал, кто бы это мог быть, а что я знаю?
   - Он и меня спрашивал, - вздохнул Шура.
   - Вот ты, кстати, можешь быть в курсе, - Ваня сломал-таки сигарету и полез за новой. - Она с тобой ближе общалась.
   - А с тобой она работала, - вставил Шура. Ваня кивнул, не собираясь отрицать очевидное.
   - Однако меня она не любила.
   Шуру во всем этом что-то настораживало. Ваня слишком изменился - оставшись прежним, слегка диким и вспыльчивым пареньком в вечном подростковом возрасте, он приобрел какую-то внутреннюю уверенность и жесткость, которая не лезла в глаза, но которую Шура ощущал очень четко.
   - Расскажи, что вообще произошло, - попросил Шура. - А то Гамрян что-то нес про какие-то иголки... Ничего не понимаю.
   Ваня презрительно фыркнул, мол, чего от тебя ждать, однако же снизошел до объяснения.
   - Иголка - это такая мерзость для дистанционного убийства. Ее бросают, и человек в течение нескольких дней умирает... от естественных причин.
   - Ну и вытащить ее, - предложил Шура. Ваня приподнялся на цыпочках и постучал ему кулаком по лбу.
   - О ты, блин, умный. Надо думать, Гамрян уже все вытащил. Но последствия-то остаются, неважно вообще, есть иголка в теле или нет. И поэтому у Лизы на самом деле проблемы. У тебя, кстати, тоже.
   - Ты чего несешь, Воробей? - нахмурился Шура.
   - А чем докажешь, что это сделал не ты? - съязвил Ваня. - На иголке не написано, кто ее автор. А ты как-то очень вовремя от всего отстранился...
   - Сейчас в зубы дам, - не вытерпел Шура. Подозрения какого-то Вани Крамера были для него совершенно невыносимы.
   - Вот-вот, - хмыкнул Ваня. - Это тоже чего-то подтверждает.
   - Сам же мне записку написал, чтоб я уходил.
   Ваня индиффирентно дернул плечом.
   - Ну и что? Я же не знал, что такое случится.
   - Гады вы, - сказал Шура. - Что врач говорит?
   Ваня выкинул окурок в урну и сплюнул на траву, свесившись через перила.
   - Такая молодая, а уже инсульт, чего...
   - Я к ней зайду, - сказал Шура, на что Ваня скрутил ему шиш и сунул под нос.
   - А вот это хрен тебе. Ей волноваться нельзя.
   - То есть не пустишь?
   - Не пущу.
   Шура удивился вторично: истеричный подросток исчез бесследно, сейчас перед ним стоял хмурый молодой человек, прямая иллюстрация к выражению "только через мой труп" - и было ясно, что он действительно костьми ляжет, но Шуру к Лизе не пустит. Рыцарь, защищающий слабых и несчастных от дракона.
   - Ладно, - сказал Шура. - Привет передавай.
   - Непременно, - ухмыльнулся Ваня. - Иди давай... дылда.
   Шура взглянул на него: маленький, тощий и неприметный, с торчащими ушами и неправильным прикусом, в старенькой футболке и тертых джинсах... что же в нем такое было, что Лиза доверяла ему и вернула к себе, прогнав однажды, ведь не глупый же шантаж с попыткой самоубийства. Лиза была недосягаема, и это было целиком его собственных, Шуриных рук дело. Он вздохнул.
   - Пока.
   Ваня хмыкнул и показал ему исцарапанный кулак.
   - Даже не суйся, понял?
   - Понял, - ответил Шура и побрел по дорожке к выходу с больничной территории. Ему очень хотелось обернуться, более того - вернуться, войти в палату на первом этаже и, оттолкнув Ваню, обнять Лизу, словно все осталось по-прежнему.
   Он не обернулся.
   
   ***
   Шура знал, где Лиза хранит запасные ключи - в ее подъезде были горшки с цветами, в том числе с роскошным фикусом, и, если разворошить землю в горшке, то можно было добыть искомое - ключ от входной двери. Вечером Шура решил-таки совершить то, что на официальном языке именуется незаконным проникновением в жилище: честно говоря, он и сам не знал, зачем это ему нужно, и что он собирается найти.
   В подъезд он вошел вечером, пристроившись следом за девчушкой, которая возвращалась с прогулки с пекинесом. Девчушка вошла в квартиру на первом этаже, Шура поднялся выше. С легким ужасом он сунул пальцы в цветочный горшок, боясь, что ключа там не обнаружится, однако он был там. Это взлом, не преминул встрять внутренний голос, однако Шура не обратил на него внимания и вставил ключ в замочную скважину.
   Дверь открылась легко.
   Шура вошел в темный коридор, и на какое-то мгновение его накрыло: весенняя ночь, рыдающая девушка, я никогда и никому не дам тебя в обиду... Он постоял, не двигаясь, словно привыкал к жилищу, а затем прошел в комнату.
   Здесь был полный беспорядок - такой, какой остается после того, как человека забирают в больницу. Вещи собирали второпях, отбрасывая ненужное прямо на пол, какие-то бумаги валялись на диване - видимо, кто-то искал среди них паспорт и полис, а вот эту табуретку свалили просто впопыхах и не стали поднимать. В сумерках вещи были расплывчатыми и, казалось, двигались, пытаясь занять новые места. Шура протянул руку и включил свет. Полный и абсолютный раздрай, словно в этой квартире никогда не делали уборку. Вздохнув, Шура отправился в спальню Лизы.
   Он был там лишь однажды, в предрассветной мгле, когда зашел разбудить Лизу, отправлявшуюся на второе посвящение. Стоя на пороге спальни, Шура вдруг отчетливо увидел спящую девушку, которая лежала на постели поверх покрывала, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в сгиб руки, будто отворачиваясь от окружающего мира. Шура тогда склонился над ней и коснулся влажного теплого плеча, и Лиза, даже не шевельнувшись, спросила совершенно бодрым голосом: пора? В то утро Шура не успел рассмотреть спальню как следует и сейчас видел, что это маленькая, чуть ли не тесная комнатка, скромная и уютная. Он подошел к столу - наверно, именно за ним и сидела Лиза в тот момент, когда ее настигла иголка: книги и листы бумаги были сдвинуты и чуть не падали на пол. Шура увидел снова: Лиза хватается за пробитую грудь, судорожным движением отталкивая от себя книгу и этот толстый журнал, будто пытаясь дать доступ воздуху, потом соскальзывает со стула и буквально растекается на ковре. Именно в таком состоянии и обнаружил ее Ваня, пришедший в гости буквально через десять минут, он ее и спас, вызвав скорую и довезя до больницы, а она пыталась что-то сказать ему и врачам, но мысли и слова ее путались.
   Шура поправил книги и положил белые листки, исписанные красивым ровным почерком, аккуратнее. Она готовилась к экзамену? Журнал "Вопросы психологии", потертый талмуд с истрепанными закладками... Шура раскрыл его в том месте, где лежала тонкая деревянная пластинка с иероглифами и прочел:
   "Даэраной называют человека, склонного к повышенной внушаемости и психологической восприимчивости. Название происходит от арабского daeranah - пустое зеркало: некоторые суры Корана называют подобное существо человеком без свойств, который якобы не способен физически испытывать чувства и эмоции. Он отражает чувства и эмоции окружающих людей, считая их своими собственными".
   Абзац был жирно отчеркнут оранжевым маркером.
   Шура перевернул страницу. Не то чтобы тема заинтересовала его сама по себе - он просто хотел узнать, чем занималась Лиза, прежде чем упала от удара.
   "Как правило, это хорошо воспитанный, интеллигентный человек. Отсутствие личных чувств и эмоций окружающие принимают за умение владеть собой в любых обстоятельствах".
   Три восклицательных знака на полях.
   "Антуан Мерсье предлагает несколько остроумных способов распознания даэраны. К примеру, у него надо спросить о любимой мелодии, и даэрана затруднится с ответом, поскольку не имеет собственных пристрастий".
   Рядом с текстом почерком Лизы было написано:
   "Не любит музыку. Музыка только обеспечение танца".
   Тут Шуру, что называется, пробрало. Он вспомнил разговор с Лизой о музыке; какая мелодия у тебя на мобильнике? - не смог ответить, не помнил, ему было безразлично. Шура вытащил телефон и надавил кнопку с изображением ноты. Мелодия называлась Raindrop Sonata и была загружена в качестве звонка еще на фабрике - простенький легкий би-боп, который Шура даже не задумался сменить на что-то другое.
   "Наука не может объяснить реальное существование подобного человека, тем не менее, в психологии есть такой термин, как "синдром даэраны", то есть некритическая и абсолютная подверженность внешним влияниям: моде, политической и религиозной пропаганде и т.д.".
   На этом параграф заканчивался. Шура отложил книгу и придвинул к себе "Вопросы психологии", открытый посредине. Статья, которую читала Лиза, называлась "Синдром даэраны в сфере влияния масс-медиа".
   "...мнение представителей PR-групп путем умного внушения принимается потребителем за свое собственное. Стоит популярной телеведущей заявить, что марка Garbage это модно и стильно, то вещи с таким лейблом сразу же начинают расходиться, как горячие пирожки, хотя в вопросе качества они с большим отрывом уступают самой дешевой китайской продукции. Мы можем назвать синдром даэраны побочным продуктом рекламы, однако..."
   Шура не стал читать дальше. Захлопнул журнал, оттолкнул от себя, словно омерзительное насекомое. Совершенно незачем вникать в то, что не имеет к нему никакого отношения, мало ли что там напридумывали теоретики для оправдания своих теорий. Ну да, он равнодушен к музыке, и что?
   Шура вскинул голову и обнаружил, что за окнами уже ночь - темная бархатная ночь поздней весны, вызревающей в лето. Среди кустов казавшейся призрачной цветущей сирени заходился трелями соловей. Шура видел свое отражение в оконном стекле: хмурый юноша отчего-то сбит с толку, однако пытается взять себя в руки. Разве он не чувствует? Разве он не ощущает всем сердцем томную прелесть этой ночи? Разве у него не шевелятся волосы на затылке, когда он вспоминает о том, как занимался любовью с Лизой? Или все его чувства и ощущения, все его эмоции - только отражение движений чужих душ?
   Ему показалось, что он задыхается, погружаясь в невидимую зловонную и давящую пучину. Опустив взгляд к исписанным листам бумаги на столе, Шура прочел:
   "Александр Александрович Черников. Родился 4 января 1988 года в Ярославле. Студент факультета механики, математики и информатики Турьевского Государственного Института Педагогики и Психологии им. Л.С.Выготского, гр. 1-в. Адрес: город Турьевск, ул. Капитана Громова, дом 118 квартира 29. Серия и номер паспорта: 70 97 009106. Группа крови А+".
   Шура услышал, как его сердце стукнуло и на пару секунд остановилось. Читать дальше он смог только через несколько минут - когда сумел-таки взять себя в руки и принять идею того, что Лиза собирала на него досье.
   "Сфера интересов: математика и информатика, бальные танцы (бывший руководитель бально-спортивного направления в студии "Стиль"). Семья: мать, Черникова Ольга Дмитриевна, 1956 г.р.; отец, Черников Александр Максимович, 1959 г.р. - разведены с 1997 года".
   Дальше пошла совершенная галиматья, место которой было скорее в фантастическом романе, чем в документах подобного рода.
   "Натальная карта: составление затруднительно по неизвестным причинам. Анализ родословной по методу Курмангалиева: способностей-В у родственников до седьмого колена не зарегистрировано даже в латентном состоянии. Прочтение судьбы: не читается, отражается большей частью персональная судьба гадателя и факты, которые принадлежат иным людям".
   Он хотел сказать банальное Лиза, как ты могла, но не сумел вымолвить ни слова. Некоторое время Шура сидел неподвижно, глядя на свое отражение в оконном стекле и слушая соловья, а потом раскрыл книгу с закладками в самом начале, разложил перед собой листы бумаги и принялся за чтение.
   
   
   ГЛАВА 8. ЭЛЬДАР.
   Шура проснулся ранним утром и в первую блаженную минуту бодрствования думал: как же хорошо. Потом реальность навалилась на него тяжелой пуховой подушкой, и Шура вспомнил, что уснул прямо за столом в квартире Лизы, что она собирала на него досье, выкопав такие детали, каких Шура и сам о себе не знал, и что, возможно, он не просто человек, а реликт и мутант без чувств - даэрана.
   Потом он понял, что чуть ниже затылка в его голову упирается пистолет, и проснулся окончательно.
   - Так-так-так... - врастяжку проговорил мужской голос. - И кого же это мы видим?
   От банальной сериальности происходящего Шура едва не рассмеялся. "Так-так-так, и кого же это мы видим? Один из этих pajeros братьев Санчес вскрыл кабинет Босса и додумался уснуть прямо там...". Но на самом деле ему было страшно. Очень страшно. Хрен вам, а не даэрана, подумал Шура, страх - мой. Я обычный человек.
   Дуло пистолета опустилось чуть ниже.
   - Ну надо же, сам Александр Черников, - вальяжно произнес голос. - Просто изумительно! Вставайте, дорогой мой, утро на дворе.
   Пистолет убрали, и Шура обернулся. Позади стоял высокий сухощавый блондин хорошо за тридцать, одетый в видавшую виды мятую рубаху, тертые джинсы и новенькие щегольские ботинки. В руке он держал пистолет, рассматривая его с таким озадаченным видом, словно не мог понять, как эта штука к нему попала.
   - Так-так-так, - насмешливо повторил мужчина. - И что же это вы тут делаете? Искали цацки и заснули?
   Придурок, подумал Шура и спросил:
   - Вы кто?
   - Я? - переспросил мужчина и поднял глаза к потолку. - Я - Эльдар. Сосед. Поливаю цветы в отсутствие хозяйки.
   - Что же табуретку не подняли? - хмуро поинтересовался Шура. Эльдар ухмыльнулся, и Шуре стало еще страшнее.
   - Договора не было, мой милый. Только цветочки. И вот я захожу и вижу еще один цветок, который был настолько беззаботен, что включил свет почти во всех комнатах, да и дверь входную не закрыл. Как поступим?
   Он вскинул руку так, что дуло пистолета стало смотреть Шуре в переносицу. Шура почувствовал, как по спине стекает капля пота; а ведь этот Эльдар спустит курок... Однако чокнутый сосед, выдержав зловещую паузу, лучезарно улыбнулся и убрал оружие - Шура не сдержал выдох облегчения.
   - Идите на кухню, мой хороший, - пригласил Эльдар. - Обсудим нынешнее течение дел.
   Шура подчинился.
   На кухне царил образцовый порядок, чему Шура отчего-то не удивился. Эльдар поставил чайник, снял с полки кружки с нарисованными потешными животными и бросил туда заварочные пакетики и пилюли сахарозаменителя, все время мурлыкая что-то джазовое себе под нос. Шура следил за его манипуляциями, прикидывая, как бы удрать - общение с вооруженным психопатом не доставляло ему радости. Наконец Эльдар разлил кипяток по кружкам и спросил:
   - Что хочет в данной ситуации Гамрян?
   - Узнать, кто организовал покушение, - коротко ответил Шура. Тому, что полоумный сосед знает про Гамряна и вообще в курсе всей ситуации, он даже удивляться не захотел. Эльдар кивнул, словно прекрасно знал об этом раньше, и широким жестом указал на табурет.
   - Вы присаживайтесь, Саша. Нам предстоит долгая беседа, - когда Шура сел за стол, Эльдар продолжал: - Что хотите в этой ситуации вы и ваш товарищ, Крамер?
   - Узнать, кто организовал покушение, - повторил Шура. Эльдар удивленно вскинул белесые брови.
   - А вам это зачем?
   Шура нахмурился.
   - Послушайте, если вы намекаете...
   - Я никогда и ни на что не намекаю, - перебил его Эльдар. - Я всегда говорю в открытую. Вот вам правда Эльдара Поплавского: вы ушли от Лизы, не желая больше иметь с ней никаких дел. Значит, вас ни с какой стороны не касается то, что с ней происходит. Так?
   Шура молчал, разглядывая васильки на клеенчатой скатерти.
   - Так? - спросил Эльдар, и в его голосе звякнул металл.
   - Так, - кивнул Шура.
   - Тем не менее, вы ходили к ней в больницу и сейчас вы находитесь в ее квартире, в которую проникли совершенно незаконно. Значит, с какой-то стороны вас все-таки касается происходящее. Я прав?
   Шура не ответил, и Эльдар сказал:
   - Я прав. Как всегда. И то, с какой стороны вас касается вся эта история, мы сейчас и выясним.
   - Со мной в последнее время все что-то выясняют, - пробормотал Шура. Эльдар криво улыбнулся.
   - Интересный вы человек, Саша, вот и выясняют. Необычный человек. Не совсем человек. Совсем не человек.
   - Вы псих, - мрачно промолвил Шура. Эльдар скривился.
   - Я это уже слышал. Много раз, - он позвякал ложечкой в кружке, отпил глоток чая и довольно улыбнулся. - Начнем с того, что у вас неопределяемая эмоциональная матрица и не поддающийся опознанию психотип. Вероятно, из этого следует нечитаемость судьбы - так предположила Лиза с самого начала. Случай, разумеется, не самый распространенный, однако же и не редкость. Лично меня во всей этой ситуации насторожило вот что. Вспомните, пожалуйста, что вы почувствовали, когда разговаривали с Крамером - перед тем, как он порезал вены.
   - Мрак, - коротко ответил Шура. - Депрессию. Безысходность.
   - Правильно, - кивнул Эльдар. - Вены вам покромсать не захотелось, с ним-то на пару? Малыш ведь тогда неделю сидел на антидепрессантах, типичный, кстати скажем, суицидник... Но мало ли таких, как он, на свете, правда?
   Шура кивнул.
   - А потом Лиза рассказала мне, как подобрала вас после скандала с мамой и привезла в этот пафосный кабак, "Двери в небо". Сначала, у подъезда, вы были почти невменяемы, в истерике, слезах и соплях. Но вот что интересно: чем дальше вы отъезжали от дома, тем спокойнее становились. Буквально за пять минут ваше состояние изменилось на диаметрально противоположное. Интересно, правда?
   - Вы хотите сказать, что я - даэрана? - поинтересовался Шура. Эльдар всплеснул руками.
   - Господи, как приятно иметь дело с умными людьми с почти высшим образованием! Сами читают, сами делают выводы... Конечно, Сашенька, вы типичный даэрана, насколько я могу судить: пустое зеркало, чистый разум, человек без чувств. Отражаете чужие эмоции, живете по социальным установкам, нормам и правилам, а также схемам, которые берете в наблюдениях за людьми.
   Шура закрыл глаза.
   - Когда вы меня хотели застрелить, я чуть в штаны не навалил, - открыто признался он. - А вы в тот момент были абсолютно спокойны. Не укладывается в вашу теорию, - он сделал паузу и язвительно добавил: - Правда?
   - А вы не путайте эмоции и инстинкты, - невозмутимо откликнулся Эльдар. - Жить хотят все. Трахаться хотят все. Кушать хотят все. Даэраны в том числе. Так что поздравляю - вы даэрана.
   Шура сжал виски так, что в глазах потемнело. Не испытывать чувств. Не понимать истинного значения эмоций. Быть логичным и правильным, быть живым компьютером, анализируя варианты поведения и отбирая среди них лучший - безошибочный. Любить, дорожить, ненавидеть - не самому, просто отражая чужую любовь, тоску, ненависть...
   - Нет уж. Она мне предсказала, что меня гопники побьют. И где же нечитаемая судьба, по-вашему?
   Эльдар усмехнулся. Шуру кольнуло легким морозцем.
   - А она смотрела не вас, а одного из тех малолеток. Сын ее товарища, она приглядывала за ним.
   Шуре захотелось закричать. Однако он промолчал, преувеличенно внимательно рассматривая чашку с чаем. Эльдар ждал, невозмутимо уставившись на Шуру.
   - Кто бросил иголку в Лизу? - наконец спросил Шура. - Вы в курсе?
   - Я в курсе всего, - хладнокровно произнес Эльдар. - Такой уж я человек. Иголку бросил наш коллега, который узнал о существовании такого реликта, как вы, и поспешил затеять передел собственности.
   Все из-за меня, подумал Шура. Если бы не я, Лиза была бы сейчас здорова... Всегда все всем порчу. Он вздохнул и спросил:
   - Кто он?
   Эльдар усмехнулся.
   - А уже никто, - и он выложил на стол пистолет. Шура похолодел снова.
   - Крайние меры? - выдавил он. Эльдар презрительно дернул плечом.
   - Вы слишком мелодраматичны, мой дорогой... Ну, крайние меры, и что такое? Теперь, во всяком случае, никто не знает о том, кто вы такой, и что искала Лиза в библиотеках. Кроме меня, разумеется.
   Сказать, что Шуре было не по себе - значит сказать слишком мало. Он с трудом сдерживал желание сорваться с места и убежать, куда глаза глядят. Опасался Шура только одного: что выстрел в спину прервет его побег в самом начале.
   - Зачем я был ему нужен? - выдавил Шура. Эльдар посмотрел на него, словно на полного идиота - наверно, так же сам Шура смотрел на Эльдара.
   - Но вы же читали ее книги. Разве непонятно, зачем нужен магу даэрана?
   Огромный аккумулятор энергии, вспомнил Шура одну из записей Лизы. Проводник силы, возможность сделать колоссальный объем работы без отдачи.
   - Батарейка, - прошептал он. Эльдар пожал плечами.
   - Ну... почти. Если упрощать.
   - Я не даэрана, - тихо и твердо сказал Шура. - Я самый обычный человек. Я чувствую, что бы вы ни говорили по этому поводу, - он вдруг понял, что его губы дрожат. - Я человек, хотите вы того или нет.
   Эльдар посмотрел на него с усталой печалью.
   - Поразительно, Саша, - вымолвил он. - Поразительно, как вы цепляетесь за то, о чем не имеете ни малейшего представления. Чувствуете? Что вы чувствуете? Вам плохо потому, что ситуация того требует. И хорошо по той же самой причине. Вы чистый разум, Саша, эмоции вам не нужны. Вы прекрасно обошлись без них, уходя от Лизы.
   - Неправда, - тихо вымолвил Шура. - Это не вам решать.
   Эльдар презрительно фыркнул.
   - Ну конечно, вам-то оно виднее. Только вспомните, пожалуйста, еще одно имя.
   Шура поднял голову и посмотрел на Эльдара в упор, заметив, что глаза у него, вопреки стереотипу блондинистой внешности, темно-карие.
   - Какое имя? - проронил Шура.
   - Лариса Воробьева, - устало промолвил Эльдар.
   
   ***
   Парк был пуст, в парке по понедельникам проводили санитарный день, и по дорожкам не ходили гуляющие, на спортплощадке не играли в теннис и в баскетбол, а уж здесь, у пруда, среди зарослей, тем более никого не было: ни влюбленных, ни собак, выгуливающих владельцев.
   Шура упал в траву, как подрубленный, и долго лежал неподвижно: как поваленное дерево, как сломанная кукла, как марионетка, у которой безжалостным ударом острых ножниц отстригли ниточки.
   Почему компьютеры иногда выходят из строя без ясной причины? Понимает ли ноутбук, чем отличается от владельца? Снятся ли андроидам механические овцы?
   У внутреннего голоса были слегка сумасшедшие интонации Эльдара.
   Конечно, Шура помнил Ларису. Она училась на три класса младше, и они были влюблены друг в друга просто по уши. У них, разумеется, до интима не дошло: Ларисины родители узнали о "взрослом" ухажере дочери и встали на дыбы. Срочно найдена была столичная дальняя родня, и Ларису перевели от греха подальше в дорогой московский лицей с углубленным изучением естественных наук.
   Что самое интересное: на другой день после расставания вы к ней остыли. Даже не написали, хотя и обещали. Она уехала, и вы не смогли отражать ее чувства. Разве не так?
   Почему, спросил Шура. За что. Почему я должен страдать так. Что я сделал плохого, чтобы так мучиться.
   Страдать не совсем по твоей части. Ты думаешь, что страдаешь - оцени разницу.
   Мне действительно больно. Очень больно.
   Это просто вирус, усмехнулся внутренний голос. Сбой, который позволяет понять разницу между daeranah и homo. Не больше.
   Шура открыл глаза.
   День склонялся к вечеру - изумительному, уже совсем летнему вечеру, тихому и теплому. Ветер играл с жучками в догонялки среди высоких травяных стеблей, ласточки танцевали венский вальс на синем паркете неба, и в пруду весело плескалась рыба. В незатейливом и простом мире все было согласовано и идеально подогнано друг к другу, всему нашлось место - и людям, и магам. Шура был абсолютно один в этом вечере и в этом мире, совершенно один на земле - и именно от этого воистину космического одиночества ему захотелось плакать.
   Почему, устало подумал он. Почему я. Разве это честно...
   А с чего ты взял, что в этом мире вообще существует такая вещь, как честность? Тем более, для тебя?
   Где-то далеко были люди. Лариса, уже старшеклассница, которая наверняка забыла свою провинциальную любовь. Многомудрый Гамрян, ломавший голову над мотивом расправы с Лизой. Лиза, лежащая на больничной койке, выздоравливающая после удара. Ваня, ее верный порученец, сохранивший расположение и дружбу. Все они были связаны множеством невидимых нитей, всех их держали узы - родства, товарищества, сути. А он, Шура, был одинок - потому что на всем белом свете не нашлось существа, подобного ему.
   - Я последний, - выговорил он вслух. - Я последний даэрана, реликт природы и вывих мироздания.
   Примерно то же самое сказал ему на прощание Эльдар. Реликт. Очень дорогой реликт. А что обычно случается из-за подобных действительно бесценных диковинок?
   Шура сел.
   "За два года до кончины Пророка семеро могущественных магов Каира начали междоусобицу из-за существа, называемого даэрана. Это существо суть могучий талисман, дающий знающему магу необыкновенную силу и власть. Но любому искушенному в магическом ремесле надлежит помнить: даэрана приносит в сообщество магов раздор и хаос. Даэрана есть великий соблазн, противостоять коему почти невозможно, поскольку это создание увеличивает силы мага, преломляя естественные токи энергий на пользу своего владыки. Однако следует помнить, что из каирских магов не уцелел ни один: мудрецы погубили друг друга..."
   Этот текст был написан на клочке бумаги, который Шура взял в руки перед тем, как уснуть. Он прочел его с трудом: дореволюционная орфография под утро казалась натуральной китайской грамотой. Ровные строчки, набросанные изящным мелким почерком, словно бы вспыхнули перед глазами Шуры, и он почувствовал, как его пробирает холод.
   Война.
   Собирая информацию, Лиза перелопатила множество источников, и интерес к теме наверняка был замечен кем-то, кто сумел сложить два и три и понять, что даэрана - отнюдь не психологический термин, не миф, а реальность. Пусть Эльдар успел "применить крайние меры" (Шура поежился), так это вовсе не значит, что покушавшийся на Лизу - одиночка, вполне возможно, что придут и другие; кстати, неизвестен интерес самого Эльдара в этом деле...
   Шура съежился, обхватил плечи ладонями. Захотелось вдруг стать маленьким и хрупким, спрятаться куда-нибудь под одеяло, в темноту, тепло и тишь, как в детстве, когда он болел ангиной, лежал в кровати, а мама готовила ему чай с малиновым вареньем и читала сказки, сидя рядом... Нет уж, дорогой мой, хмыкнул наступающий вечер - война на носу, и прятать голову в песок не самая лучшая идея.
   Что же делать, подумал Шура устало и опустошенно. Что же мне делать?
   Потом он почувствовал, что больше не один и обернулся. Под деревом неподалеку стоял немолодой уже мужчина с артистическим холеным лицом и в очень дорогом костюме, рассматривал Шуру с нескрываемым интересом. Было в нем что-то такое, что напомнило Шуре Гамряна; Шура отвернулся и стал смотреть на пруд. Через некоторое время холеный подошел и сел в траву рядом, не жалея брюк.
   - Здравствуйте, Саша, - его голос был гулким и хорошо поставленным; точно актер, подумал Шура.
   - Здравствуйте.
   Помолчали.
   - Прекрасное место, - сказал мужчина. - Курю, знаете ли, по две пачки в день, а тут даже курить не хочется... Вам уже все рассказали, не так ли?
   - О чем? - выдавил Шура.
   - О вашей сути.
   Шура кивнул. Холеный вынул-таки из кармана пиджака портсигар и вытащил темно-коричневую сигариллу.
   - Вы курите? Угощайтесь.
   Шура отрицательно покачал головой, и холеный захлопнул портсигар и щелкнул зажигалкой. Сладковатый шоколадный дым лизнул Шуре ноздри.
   - Как вы? - спросил холеный. Шура резко вскинул голову и обжегся о холодный взгляд льдисто-голубых глаз.
   - О чем вы? - осведомился он.
   - О том, что вам сейчас невероятно тяжело. Кстати, совсем забыл: Максим Пономарев, знающий маг. Вы в курсе нашей классификации?
   Шура кивнул. Маги, ведьмы, классификации... как хорошо было бы никогда с этим не сталкиваться, быть обычным студентом, вести кружок танцев. Воспоминание о жизни до-Лизы кольнуло так, что он поморщился и машинально потер грудь слева.
   - Больно? - заботливо спросил Пономарев, и было в этом что-то такое, отчего Шура вдруг понял: вот оно, то ощущение, которое он пытался найти: сидишь рядом с отцом и можешь поговорить с ним обо всем... Почему я такой, папа?
   - Мой сын погиб два года назад, - тускло откликнулся Пономарев. - Покончил с собой. Он был вашим ровесником.
   Отражение чувств того, кто находится рядом, мелькнуло в голове. Погасло. Он слишком устал, чтобы думать, чувствовать, бороться... оставалось просто сидеть на берегу пруда и слушать, как неспешно бредет мимо лето.
   - Вы знаете, что произошло с Голицынской?
   Шура вздохнул.
   - Ее пытались убить из-за меня.
   Пономарев усмехнулся. Жестко. Нехорошо.
   - Хотите ей помочь?
   
  ГЛАВА 9. ДАЭРАНА.
   Потолок был очень высоко и постоянно кружился, плавал и исчезал в белой влажной пелене, чтобы вернуться и почти вдавить...
   Встать.
   Тело не слушалось, тело было чужим и странно вялым, словно все мышцы вдруг превратились в растрепанные шерстяные нити. Встать...
   Он смог только шевельнуть пальцами левой руки. Все. Боль пришла сразу же - спрыгнула с потолка, впилась ледяными иглами в грудь, принялась крутить и сжимать: это была ласка, но невыносимо тяжелая и злая.
   Лиза...
   - Он умирает, - донеслось из белой пелены. Это я, со странным безразличием подумал Шура. Это я умираю.
   - Где мы ошиблись?
   - Да нигде, он слаб оказался.
   Это обо мне...
   - Да, это о тебе.
   Женщина - высокая, черноволосая, ослепительно красивая - склонилась над ним, провела прохладной ладонью по лицу: боль заворчала и откатилась в сторону. Не ушла совсем - но отпустила.
   - Ты умираешь, Шура. Запечатление прошло, но ты его не вынес.
   Запечатление? Что это?
   Он вспомнил.
   Небо темнеет: солнце по-прежнему в зените, но само небо становится темно-фиолетовым и беззвездным. Солнце пылает белым раскаленным шаром, брызжет в глаза острыми злыми лучами. Шура поднимает руку, пытаясь заслониться от разъедающего света, и тогда Пономарев ударяет его наотмашь нестерпимо сияющей серебряной плетью.
   -- Thor tumi niim cea loo foram...
   Слова звучат низко и гулко: Шура падает на колени в грязно-рыжий песок, чувствуя, как его вытягивает из тела. Обугленными тряпочками слетают на землю стрижи, вода в пруду чернеет, и обваренные рыбы всплывают белыми брюшками вверх: в их выкатившихся глазах - ужас.
   -- Naarme nihor smi dharana cea loo foram...
   Шуру поднимает в воздух и швыряет вниз: он видит себя со стороны: скорчившееся тело, опутанное сияющими нитями; он видит Пономарева, который сжимает в руке плеть и лупцует его, Шуру. Грохочет гром...
   - Nieh tshur naere nihor thin ngalame cea loo foram...
   Больно. Невыразимо.
   Женщина мягко гладит его по щеке.
   - Потерпи. Еще немного.
   Я окажусь в стране мертвых? Там, с братом Лизы? Лиза...
   - Ты хотел ей помочь?
   Боль встрепенулась, стиснула горло. Помочь... помочь Лизе...
   - Он обманул тебя, Шура. Запечатленный даэрана никому не может помочь, кроме своего ведущего. А ты не знал и купился на это. Когда стало ясно, что ты даэрана...
   Нет, молчи. Пожалуйста...
   - ... он просто сыграл на том, что было для тебя важно. Крайне важно.
   У боли были хрусткие ледяные пальцы - она проникла в грудь, сжала сердце. Шура завыл, изогнулся, рухнул в белое; ладонь женщины легла на его лоб.
   - Еще немного, Шура. Скоро.
   - Все, отходит.
   - Жаль, конечно. Таких больше не будет. Упустили парня.
   - Не судьба. Говорят, он танцевал хорошо.
   Это меня упустили. Это я танцевал хорошо.
   Тьма.
   
   ***
   Шура окончательно пришел в себя сразу же после того, как непоседливый солнечный зайчик прыгнул на его щеку. Открыв глаза, Шура обнаружил, что лежит в постели в незнакомой комнате, которая показалась ему чем-то средним между гостиничным номером и больничной палатой - чисто, аккуратно и необитаемо, что ли.
   Комната была пуста.
   Шура попробовал поднять руку, и у него это почти получилось - во всяком случае, пальцы дрогнули, сжались и разжались. Тотчас же руку от запястья до кисти пронизало болью - как ударом тока.
   Что со мной, подумал Шура и вспомнил: белая боль, темноволосая женщина, ты умираешь... Небо темнеет...
   Я все-таки не умер, подумал Шура; мысль была вялой и неприятной, словно позавчерашняя вареная макаронина - словно принадлежала не ему. Шура попытался повернуть голову к окну - и повернул: за окном была осень, солнечный октябрьский? день: золото берез плавилось в голубом.
   Эк меня хватило, так же лениво подумал Шура. Мелькнуло: запечатление, упустили парня, танцевал хорошо... Думать не хотелось; Шура закрыл глаза.
   - Для начала: вы обладаете потрясающими возможностями. Лиза сможет забыть обо всех своих бедах, и ни одна живая душа не посмеет ее тронуть - если вы примете себя таким, какой вы есть и начнете развиваться.
   Пономарев докуривал уже третью сигарету; Шуре казалось, что время застыло.
   - Почему вы все это делаете? - спросил он. - Почему хотите ей помочь?
   Пономарев усмехнулся - печально, горько.
   - Потому что она Голицынская - только по матери.
   Шура аж икнул. Помолчали.
   - Вы подарили ей хорошую машину, - выдавил, наконец, Шура. Пономарев задавил окурок о подошву ботинка и полез в карман за портсигаром.
   И он тебя обманул, отозвалась темноволосая красавица. Настоящий отец Лизы сейчас в столице, и ему не до дочери - держит за задницу прокуратура...
   Шура почувствовал прикосновение к руке. Рядом обнаружилась немолодая дородная женщина в белом халате; увидев, что Шура смотрит на нее, она улыбнулась и спросила:
   - Проснулся? Как себя чувствуешь?
   - Не знаю, - проговорил Шура; голос будто бы слежался в горле и казался чужим.
   - Сожми мои пальцы, - предложила женщина. - Так сильно, как только сможешь.
   Шура не смог - рука чуть-чуть оторвалась от простыни и безвольно упала. Женщина понимающе качнула головой.
   - Ну, отдыхай, - сказала она. - Спи.
   - Где я? - спросил Шура. Женщина улыбнулась, и в ее взгляде мелькнула тень, которой Шура не понял.
   - В больнице, - просто ответила она. - В больнице для своих.
   Шура поморщился.
   - Какой... Какой сегодня день?
   - Четвертое октября, - промолвила женщина. - Ну спи, спи.
   И она вышла.
   Тебя обманули, продолжала темноволосая. Он получил твое согласие - потому что любовь тоже сила, которую нельзя игнорировать.
   Лиза...
   Он вспомнил: девушка в восточном наряде... девушка перед зеркалом в танцзале...девушка в его руках...Лиза.
   Я изменился? Я стал другим, сгорел на берегу, умер во время запечатления? Я уже не я?
   Лиза...
   Он звал ее из темноты.
   Она не откликнулась.
   
   ***
   Шуру выписали из больницы только в начале марта. Пономарев принес ему одежду - от белья до пальто, все дорогое и качественное. Одевшись, Шура посмотрел в зеркало и не узнал себя - девятнадцатилетнего пацана - в суровом молодом мужчине, в потемневших кудрях которого завивалась ранняя седина. Он постарел: по углам губ залегли глубокие складки, изменился взгляд и глаза изменили цвет с голубого на карий - бывалый битый волк глядел на Шуру из зеркальной глубины. Это не я, подумал Шура. Это не могу быть я. Это ты, ответило отражение, слегка ему кивнув.
   Все считали его мертвым.
   По официальным данным Шура теплым летним днем наткнулся в парке на компанию наркоманов. Они долго и жестоко его били, и жирную и окончательную точку в истории Александра Черникова поставил удар заточкой в печень. На Заключьевском кладбище всякий желающий мог увидеть его могилу и памятник - впрочем, желающих вряд ли нашлось бы очень много.
   Лиза меня уже оплакала, подумал Шура и удивился безразличности тона своей мысли. Александр Черников был мертв; седеющего молодого мужчину звали Артур Ключевский, 1980 года рождения, образование высшее филологическое, кандидат филологических наук, холост, не судим, танцор класса А (стандарт+латина). Выслушав все это от Пономарева, Шура изумленно вскинул брови: не сказать, чтобы он был против подобной биографии, просто не ожидал, особенно категорию А. Потом Пономарев сообщил, где живет господин Ключевский, и Шура изумился вторично: оказалось, что он жил в элитном доме на Советском проспекте у парка, и в квартире было три комнаты плюс кабинет.
   Мелочи, Саша... то есть, Артур, сказал Пономарев. Совершенные мелочи.
   Квартира ему понравилась. Пару дней Шура привыкал и осматривался: отличный ремонт, качественная бытовая техника, домашний кинотеатр - глядя на огромный экран телевизора, Шура вспоминал: комната Лизы, такой же телевизор, множество книг, запах зеленого чая, Лиза... Он стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу: внизу плавилась ранняя весна, вскипали ручьи, дробилось солнце в лужах, танцевало. Лиза была где-то в этом городе и в этой весне, Лиза давно забыла о нем, Лиза больше не принадлежала его жизни...Шура стоял у окна и сам не понимал, что плачет. Социальная модель, по которой надо испытывать подобные ощущения, ясна до невероятности, думал Шура, но неужели модель настолько велика и серьезна, что ее невозможно ощутить, и кажется, будто плачешь, скучаешь, тоскуешь - сам.
   Потом он понял, что обязательно должен увидеть Лизу.
   Хотя бы для того, чтобы понять, насколько изменился.
   "Город" закрылся - на его месте строили торговый центр. Шура вздохнул и побрел вниз по проспекту, вспоминая, как однажды, таким же солнечным днем шел к Лизе, и в нем пела весна. Сколько времени прошло с того дня - год, век? Прохожие оглядывались на статного высокого мужчину в дорогом пальто; Шура ловил обрывки их мыслей, и складка меж его бровей становилась глубже, хотя мысли были очень даже позитивными. Он казался самому себе инородным телом в этой весне и в этом городе: все - вместе, потому что очень многое соединяет казалось бы самых разных людей, он - один: идеальный компьютер с набором лучших программ, и никто даже не заметит разницы, наоборот, его будут любить - он найдет и отразит в каждом нечто нужное и важное, он зеркало, в которое так приятно заглянуть. И если бы даже...
   Они столкнулись возле роскошного супермаркета: Шура задумался настолько, что не заметил, как почти сбил с ног девушку в легкой дубленке. И он не сразу понял, почему румянец с ее щек стекает, уступая место полуобморочной бледности.
   - Шура...
   Из порвавшегося пакета разбегались апельсины - словно планеты, утратившие орбиты. Банка кофе разбилась об асфальт...
   - Шура, ты..?
   Он придержал Лизу под руку, иначе она бы точно сползла вниз без сознания. Она изменилась; Шура не мог сказать в чем именно, но изменилась, она осталась прежней, и даже запах зеленого чая никуда не улетучился.
   - Нет, - улыбнулся он. - Нет, вы ошиблись.
   Прямо на его глазах, среди проспекта, в толчее машин и людей, в объятиях весны Лиза тонула в зловонном болоте, и он, Шура, не мог ее вытащить.
   - Вы ошиблись, - повторил Шура. - Меня зовут Артур.
   И сам удивился тому, как легко получилось назваться чужим именем. Или же Шура Черников действительно нелепо погиб летом, и Артур Ключевский, столкнувшийся с красивой девушкой у супермаркета, не имел к нему никакого отношения?
   Ему захотелось закричать. Не в первый раз.
   - Артур... - грустным эхом откликнулась Лиза. - Простите, пожалуйста... я обозналась.
   Ты ошиблась, солдатка. Это бывает.
   Шура отпустил ее руку, и та упала безвольной плетью. Лиза жадно вглядывалась в его лицо, понимая, что обозналась, обозналась, обозналась. Темно-зеленые глаза заволакивало влажным.
   - Разрешите, я куплю вам кофе, - предложил Шура.
   
   ***
   - Он погиб.
   Лиза неторопливо размешивала сахар в чашке хорошего чая. Кафе, в которое Шура привел ее, было тихим и маленьким, а негромкая музыка - вполне приличной.
   - Так по-дурацки... наткнулся в парке на каких-то урок. А закурить у него не было.
   Шура понимающе кивнул. Лиза отложила ложку, отпила несколько глотков, промокнула салфеткой аккуратно накрашенные губы.
   - Мне жаль, - выдавил Шура. - Вы его любили...
   Лиза улыбнулась уголками губ.
   - Да. Любила, - она грустно усмехнулась: - Знаете, когда я вас сегодня увидела, то подумала, что сплю.
   - Я не хотел вас разбудить, - сказал Шура, и Лиза улыбнулась - уже по-настоящему.
   - Спасибо вам, Артур. Мне кажется, вы очень... - она замялась, подбирая подходящее слово, - надежный.
   Шура покачал головой.
   - Ну, это не про меня... Я немного раздолбай.
   Лиза пожала плечами.
   - А создаете впечатление солидного мужчины.
   - Стараюсь, - сказал Шура, и они рассмеялись вдвоем.
   
   ***
   Это оказалось очень легко - вернуться, не возвращаясь.
   ***
   - Это нетрудно, - сказал Пономарев. - Ты не должен делать ничего особенного, просто стой и не шевелись.
   Шура кивнул. Пономарев носком ботинка наметил для него точку в снегу, и Шура послушно встал туда, куда указано. Пономарев критически посмотрел на него и посоветовал:
   - Пальто можешь снять - тут будет жарко.
   Шура подчинился - пальто упало в ноздреватый снег. Пономарев отступил на несколько шагов, вскинул руки красивым непринужденным жестом:
   - Сосредоточься. Вон та точка над холмом - бери два пальца влево от посадки. Передавать будем туда.
   Лиза была мягкой и податливой, словно воск, и Шура думал, что может сейчас вылепить из нее все, что угодно. Он целовал ее, пытаясь не вспоминать, не размышлять, не ловить ее чувства...
   Потом она вдруг отстранилась от него, даже оттолкнула.
   - Ты очень на него похож, Артур..., - промолвила она. - Я не могу... Это слишком... пока.
   Шура придержал ее за плечи, спокойно и властно. Лиза смотрела на него так, что Шура понимал: она вот-вот расплачется.
   - Неважно, - произнес он внезапно севшим голосом. - Неважно. Давай просто будем.
   И нашел ее губы.
   - Артур, ты уснул там?
   Шура встрепенулся и посмотрел в указанную точку. Там уже клубился бледно-сиреневый туман - собиралась энергия, чтобы, пройдя через нервные узлы даэраны, увеличиться во много раз и приобрести направленность: обрушиться на человека, которого сегодня заказали Пономареву.
   Стало действительно жарко. Шура опустил голову и увидел, как тает снег, разбегаясь из-под его ног быстрыми мутными ручейками. Пономарев запел; Шура разбирал слова и понимал, что заказанному будет худо. Очень худо.
   В затылке закололо. Шура знал, что если обернется, то увидит, как от пальцев Пономарева струятся алые нити, входящие в голову. Но Шура не обернулся. Здесь все сделается без его участия, надо только не упускать точку...
   Из носа потекла кровь, сорвалась в талый снег.
   Ее чувства были истинным фейерверком - страсть, горечь, желание, боль и снова желание; Шура качался в них как на волнах бурного моря, то вверх, то вниз. Лиза была невероятно послушна и тиха, она подчинилась его ритму, и, скользя губами по ее коже, Шура думал: дурак. Дурак и трус, вот кто я.
   - Артур, не спать! - рявкнул Пономарев из-за спины. - Держи точку, сейчас поток пойдет!
   И поток действительно пошел.
   Поначалу это было похоже на опьянение. Шуру качнуло; он устоял, а головокружение усилилось, и в носу закололо. Кровь полилась сильнее.
   - Молодец, - услышал Шура. - Только взгляд не отводи.
   И тогда Шуру ударило, да так, что он свалился в снег, однако точку не упустил, держа ее сквозь накативший серо-голубой туман, и поэтому увидел, как из его груди вырвался поток оранжевого света и устремился к холму.
   - Держи... Еще немного.
   Шура не шевелился. Постепенно оранжевый свет, горячий и насыщенный, почти неземной, начал угасать, и Шура услышал низкое завораживающее гудение, в котором постепенно разобрал слова:
   - Thin thor thalame relalf nuch diihor ngame...
   Но постепенно гудение стихло, и мир приобрел знакомую четкость. Ощущение опьянения ушло; Шура выпрямился и обернулся. Пономарев, живой и здоровый, надевал в рукава пальто и выглядел абсолютно удовлетворенным. Шура машинально вытер нос и поднялся; поначалу его повело, но он устоял, и Пономарев даже, кажется, ничего не заметил.
   - Молодец, - довольно произнес Пономарев. - Деньги переведу тебе к вечеру. Сойдет?
   - Сойдет, конечно, - кивнул Шура. Мелькнула мысль позвонить Лизе и пригласить ее куда-нибудь, например, на концерт мажорной джазовой группы с вычурным названием. Или в гламурный суши-бар, раз уж он решил играть роль серьезного человека со средствами. Пономарев пристально посмотрел на него и поинтересовался:
   - Нашел подругу?
   Шура покраснел, разозлился из-за этого и побагровел еще сильнее.
   - Нашел, - произнес он таким тоном, который ясно давал понять, что разговор окончен, однако от Пономарева нелегко было отделаться. Он пристально посмотрел на Шуру и внезапно побледнел.
   - Поплавская?! - звенящим шепотом промолвил он.
   
  ГЛАВА 10. ДЕЛОВОЙ СОЮЗ.
   Лиза узнала о смерти Шуры от заплаканной Марины, которой, в свою очередь, эту новость сообщила Ирина, администратор студии танцев. Первым ощущением была пустота: ну умер и умер, Шура и Шура... - этим Лиза неприятно удивила Марину. Спустя два часа ее начало трясти; Лиза забилась в дешевый круглосуточный кабак, где в полном одиночестве попыталась напиться до остекленения, чего за нею не водилось никогда, даже после гибели брата, но паленая водка оставила голову удивительно ясной; Лиза смотрела в окно, на ночной проспект и с каждой минутой понимала все четче: Шуры больше нет, они никогда не увидятся даже случайно. Из кабака ее забрал мрачный и испуганный Ваня, и Лиза не могла идти - Воробушку пришлось ее тащить считай что волоком, а она молчала, молчала, молчала, а глаза были сухими и злыми. Потом что-то словно сдвинулось в ее голове, и у Лизы началась дикая истерика, которая закончилась тем, что Ваня едва не утопил свою подругу в ванной с холодной водой, потому что у него самого нервы были на пределе, и он слабо понимал, что делает. Наутро Марина пошла на похороны, а Лизу Ваня не отпустил, хотя она собралась, выглядела вполне адекватно и говорила без слез и срывов - Воробушек проявил не виданный у него ранее ум и догадался, что истерика еще не закончена. Так оно и вышло; через пару дней Гамрян зашел в гости и предположил, что надо бы позвать доктора - Лиза пребывала в полном трансе, отвечая на вопросы только после пятого их повторения. А потом у Лизы был месяц на антидепрессантах, попытка самоубийства и внезапная драка с Воробьем, которая чуть было не переросла в такой же внезапный секс.
   Потом была осень.
   Потом Лиза поняла, что заболела.
   Первым звоночком стала невозможность предсказывать отдаленное будущее, в чем Лиза раньше не знала затруднений. Она не верила в то, что такие вещи проходят сами по себе и обратилась за помощью к Гамряну, который и обнаружил у Лизы редчайшую магическую болезнь - утечку, во время которой начинают резко таять жизненные силы: организм в таком случае напоминает сосуд, в котором образуется щель, и вода понемногу вытекает, пока сосуд не становится пустым. К удивлению Гамряна Лиза восприняла новость о своей болезни достаточно спокойно, сказав, что уже устала переживать и мучиться.
   К Рождеству она перестала быть магом - способности вытекли из нее, как вода из кувшина с трещинкой. Разумеется, старые связи остались, да и товарищи никуда не делись, однако Лизе было очень одиноко и тоскливо. Ваня предлагал танцевать - она вежливо отказывалась; Мадина пыталась вытаскивать на вечеринки и праздники, Гамрян предлагал работу на факультете - ответ был таким же, что и в случае с танцами. Никто не знал, чего ожидать, и состояние Лизы, в целом очень ровное и спокойное, не нравилось никому - слишком уж оно напоминало затишье перед бурей. И никто не мог ожидать того, что Лиза тихо и без лишней помпезности выйдет замуж за Эльдара Поплавского, своего старого знакомого и заодно знающего мага второго посвящения, имевшего малоприятную репутацию типа с сумасшедшинкой - это мягко говоря: в кругу магов Эльдар считался подлинным психом, чуть ли не оборотнем, который плохо себя контролирует и которого допустили до второго посвящения только после вмешательства влиятельной европейской группы магов. Некоторое время окружающие были в шоке от подобного союза, а Гамрян натурально рвал и метал, прекрасно понимая, что подобные союзы никого до добра не доводят - на Эльдара ему было, что называется, наплевать с высокого дерева, его беспокоила судьба Лизы. Но однажды его собственная жена, типичная женщина гор и совсем не ведьма, тихо сказала ему:
   - Геворг, оставь их. Девочке сейчас очень нужна опора, пусть и такая странная.
   Гамрян открыл было рот, чтобы сказать тривиальное: молчи, женщина, опираться надо на того, у кого хотя бы крыша не едет, но внезапно ощутил, что его Софья права, и рот закрыл. Необычную парочку оставили в покое, и все пошло почти по-прежнему. Лиза увлеклась живописью и японской каллиграфией, вместе с Мадиной ходила по клубам и дорогим кафе, а в компании Ванечки на каток, и бездельничала, благо накопленные ею за карьеру ведьмы деньги позволяли не работать по меньшей мере лет сорок, и это еще если не продавать коллекцию бриллиантов восемнадцатого века. А Эльдар трудился: брак с госпожой Голицынской, которая еще пока была на виду и на слуху, позволил ему подняться из фактического парии к вершинам магической деятельности. Ему стали доверять, его авторитет рос, тем более, что информация о припадках, которым якобы был подвержен господин Поплавский с ранней юности, не подтверждалась, и имиджу сильного мага, уверенного бизнесмена и прекрасного мужа ничто не мешало - при этом никого не интересовало то, что Эльдар живет в семи километрах от супруги и видится с нею хорошо если раз в неделю. Конечно, он был бы не против сделать свой брак настоящим, а не фиктивным, тем более, что некоторые из особо важных клиентов намекали, что пора бы обзаводиться наследником, однако свое мнение по данному вопросу Лиза высказала предельно жестко: если Эльдар попробует предъявить свои права на супругу, то она на следующий же день с ним разведется, причем скандал будет такой, что всем чертям в аду станет тошно. Эльдар в способностях женушки не сомневался, нарываться не стал и домогательства прекратил...
   
   ***
   - Молодец, - подытожил Пономарев свой рассказ о Лизе. - Как ты умудрился-то?
   - Как-как... - Шура не особо хотел распространяться. - Через пятак...
   Пономарев нехорошо прищурился. Так смотрят перед тем, как нажать на курок, так смотрел Эльдар Поплавский далеким летним утром...
   - Ты что-то сказал? - осведомился Пономарев. Шура покачал головой. Пономарев упер руки в бока, помолчал, потом полез за сигариллами.
   - Молодец, - повторил он. - Давно?
   - Сами смотрите, - произнес Шура и развел руки, дескать, нате берите. Пономарев хмыкнул.
   - Твои мысли хрен прочитаешь... Я предположил то, чего больше всего боялся. Давно?
   - Две недели, - ответил Шура. Этот допрос начинал его утомлять - хотелось отдохнуть после обряда, уехать к Лизе и остаться у нее. - Всего две недели.
   - Она тебя узнала? - Пономарев вытащил сигариллу из держателя, сломал, достал вторую.
   - Я убедил ее в том, что она обозналась, - процедил Шура. Пономарев скептически усмехнулся.
   - Еще бы ты ее не убедил. Она теперь пустышка...
   - Не надо так говорить, - хмуро посоветовал Шура. Пономарев сощурился, выпустил струйку дыма в низкое серое небо.
   - Ладно, пошли.
   В город они приехали через час. Всю дорогу Пономарев молчал, периодически хмурясь и кусая губы, а Шура с разговорами не навязывался, глядя на бегущие за окном поля и чахлые посадки и думая так себе, ни о чем - или, может быть, о том, что между ним и остальными людьми теперь всегда, словно толстое стекло, будет стоять подлинное равнодушное спокойствие его истинной сути, которого он раньше не замечал или принимал за хорошую выдержку - последствие качественного воспитания.
   Пономарев высадил Шуру в центре неподалеку от филармонии и уехал размышлять о том, чем может обернуться встреча запечатленного даэраны и опустошенной ведьмы. Шура постоял немного, разглядывая афишу группы ХЛюП - Хорошим Людям Плохо, а потом побрел в сторону дома. Нет, пожалуй на Лизу у него сегодня сил не хватит - хотелось упасть в кровать и ни о чем не думать.
   И, разумеется, Шура не заметил, как из стоявшей неподалеку машины представительского класса вышел мужчина в старом сером плаще и быстрым шагом двинулся за ним.
   - Александр Александрович!
   Шуре стоило значительного усилия не обернуться на зов. Я теперь Артур, подумал он, не замедляя шага, хотя голос показался ему знакомым. Вскоре его вежливо, но крепко ухватили за рукав.
   - Александр Александрович, душенька, что же вы не отзываетесь?
   Это был Эльдар собственной персоной. Выглядел он, конечно, не очень: впалые щеки, странно блестящие глаза и трехдневная щетина придавали ему известное сходство с больным или нищим; впрочем, Шура понял, что вся эта внешняя шелуха не более чем камуфляж для выездной работы. Цепкий взгляд Эльдара впился в Шуру, и тот подумал, что разоблачен окончательно.
   - Вы ошиблись, - промолвил Шура, тщетно пытаясь отгородиться: ему чудилось, что мягкие пальцы ощупывают его, узнавая правду. Не надо, подумал Шура, не надо: я Артур, а Шура убит, я Артур, Артур, Артур... - чужое имя он повторял, словно заклинание, и взгляд Эльдара постепенно смягчился, пусть и самую малость.
   - Что ж, это бывает, - улыбнулся Эльдар, и эта улыбка в сочетании с колким взглядом очень не понравилась Шуре. - Вы очень похожи на одного моего товарища.
   - Да? - протянул Шура, решив косить под дурачка.
   - Очень, - кивнул Эльдар и отпустил его рукав. - Знаете, случаются такие совпадения иногда.
   - Да, бывает, - промолвил Шура. Эльдар снова кивнул и отступил на шаг.
   - Тогда извините, и до свидания. В следующий раз буду внимательнее, - он отсалютовал Шуре и пошел своей дорогой. Некоторое время Шура смотрел ему вслед, понимая, что попадает в неприятности, которые очень плохо кончатся либо для него, либо для Эльдара.
   Захотелось закурить. Впервые после школы - он попробовал курить в выпускном классе после того, как получил первую за школьную жизнь двойку по физике. Захотелось спрятаться от грядущих проблем, пересидеть где-нибудь спешащие к нему беды, захотелось повернуть все обратно, не купиться на предложение Пономарева и остаться самим собой - живым Шурой Черниковым - решив окончательно и бесповоротно, что все рассуждения о даэране только выдумка и бред.
   Дома он упал на кровать прямо в пальто и ботинках, закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Обряд не прошел даром: Шура ощущал, как гудят виски, и ему казалось, что сердце сейчас разорвется. Надо бы спросить Пономарева, как с этим справляться, должно ведь что-то быть... Шура вспомнил Лизу после обряда - тогда по ней ударила отдача, и она долго не могла прийти в себя. Куда девалась отдача у Пономарева, пришла на него, Шуру?
   Размышлять дальше он не стал. Не открывая глаз, протянул руку и взял со столика телефон - номер Лизы можно было набрать нажатием одной кнопки. Техника хорошая штука: в памяти всплыл телефон, который стоял у Шуры дома - совершенно дикий аппарат чуть ли не шестидесятых годов, и диск у него всегда заедало.
   - Вы позвонили Елизавете Поплавской. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудка...
   Я встретил твоего мужа, и он меня узнал, подумал Шура, а вслух сказал:
   - Лиза, это Артур. Если свободен вечер, то у меня есть билеты на ХЛюП.
   Он хотел было добавить, что ни за что не отдаст Лизу ее придурошному супругу, но, разумеется, не добавил.
   
   ***
   На концерт они чуть не опоздали, попавшись на закуску к не в меру борзому гаишнику, однако в целом вечер прошел хорошо, и, неторопливо бредя по залитой неоновым светом реклам улице после расставания с Лизой, Шура уже не думал о встрече с Эльдаром. Мало ли... у него полно знакомых в этом городе, и натыкаться на них можно постоянно. К примеру, можно наткнуться на маму... а ведь он почти не вспоминал о ней с самого лета, да и теперь мысли о маме отдаются запыленным равнодушием, словно она была для него чужим человеком, соседом, с которым только здоровались и о котором не хотели узнавать подробностей.
   Шура почувствовал легкий дискомфорт - будто бы облачко закрыло солнце среди ясного дня.
   Ну и что?
   Ты стал другим, сказала ему улица, перемигиваясь огнями светофоров. Запечатление не привязало тебя к Пономареву, оно всего лишь пробудило твою подлинную суть - равнодушие и спокойствие: в твоем случае это самый крепкий концентрат, Essence Absolue, никто на свете не может быть настолько спокойным и настолько равнодушным.
   Это неправда, подумал Шура и сам себе же и ответил: правда.
   Он остановился у перекрестка и долго смотрел вверх, туда, где наливалась золотом полная луна. Подумал, что раньше испытывал бы настоящий водоворот эмоций при виде полной луны - зрелище действительно было впечатляющим. Сейчас Шура был невозмутимым и безмятежным, и не было рядом тех, чьи чувства он мог бы отразить... Он стоял и смотрел; деревья, фонари, дома застыли перед ним неподвижно, словно симфонический оркестр в ожидании первого движения дирижера, и Шура не знал, что теперь ему делать.
   
   ***
   Лиза не принадлежала Шуре. Конечно, их роман был в самом разгаре, они встречались чуть ли не каждый день и прекрасно проводили время, однако Шура не мог не воспринимать тонкую пленку отчуждения, отделявшую его от Лизы - пленка была не толще волоса, но Шура чувствовал ее и понимал: не мое. Она не со мной. Не сказать, чтобы его это обижало или задевало, но он все-таки ощущал легкий дискомфорт. И дело было даже не в пухлом обручальном кольце из белого золота с россыпью бриллиантов - Шура и сам не знал, что ему мешает.
   И это внутреннее неудобство, некая заноза, что ли, изрядно поранило Шуру в чудесный апрельский день, когда он увидел из окна автобуса Лизу, неспешно идущую по улице под руку с неизвестным худеньким юношей, почти мальчиком. Автобус медленно двигался в пробке, и Шура получил прекрасную возможность рассмотреть парочку - Лиза выглядела безмятежной и довольной, а ее спутник - влюбленным на всю голову. Он что-то ей рассказывал, энергично жестикулируя свободной рукой, а Лиза улыбалась, периодически вставляя некие комментарии, после которых юноша просто заливался смехом. Он был хорош собой и очень мил; Лиза казалась счастливой, а Шура вдруг захотел выскочить на ближайшей остановке и приложить этого хлюпика физиономией об асфальт - да посильнее, до кровавых соплей. Желание было настолько сильным, что Шура едва сумел его подавить.
   Однако на остановке он все-таки вышел и почти побежал вниз по улице - по Кировской шли сотни людей, гуляющих и веселых, весенних, но Шура видел только одну пару, бредущую навстречу. Теперь говорила Лиза, в ее глазах плясали хорошо знакомые Шуре лукавые бесенята, а молодой человек улыбался... Это социальная матрица, говорил внутренний голос, на самом деле ты не ревнуешь, на самом деле ты не чувствуешь ничего - Шура не слушал, и вот Лиза увидела его и что-то сказала своему спутнику.
   - Привет, Лиза, - произнес Шура, когда пара подошла к нему.
   - Привет, - улыбнулась Лиза. - Знакомься, это Данила, мой товарищ.
   Данила расплылся в улыбке и протянул Шуре руку, которую тот без всякого удовольствия пожал.
   - Артур Ключевский, - представился Шура, отметив про себя, что называться чужим именем с каждым разом становится все легче. - Гуляете?
   - Гуляем, - ответил Данила. - Отличный день, правда?
   - Отличный, отличный... - пробормотал Шура. Было в этом Даниле что-то такое, от чего ему расхотелось ругаться. - Лиза, наш вечер в силе?
   Лиза вопросительно изогнула бровь, а Данила посмотрел на нее так, словно увидел впервые, и от этого его миловидное лицо стало совсем детским.
   - А разве мы куда-то собирались? - невинно осведомилась Лиза.
   - А ты забыла? - вопросом на вопрос ответил Шура. - Сегодня открытие выставки Саблина, мы собирались пойти.
   Лиза нахмурилась, припоминая, а Данила вдруг изумленно и испуганно уставился на Шуру - так можно было бы смотреть на ожившего мертвеца или оборотня. Шура уже собирался спросить у него, в чем дело, как вдруг у Лизы зазвонил сотовый, и, когда она приняла звонок, мужской голос истерически заорал на всю улицу:
   - Елизавета Анатольевна! Приедьте скорее, у хозяина приступ...
   Лиза побледнела. Ух, как она побледнела - Шура видел ее такой всего один раз - в тот весенний день, когда они столкнулись на улице, и она его узнала.
   - Он полдома разнес, мы с Сергеичем в подсобке сидим..., - у говорившего был натуральный припадок. - Приедьте быстрее, ему ж наверно опять...
   - Еду, - сурово проронила Лиза и отключила телефон. Посмотрела на Шуру, помолчала с минуту, а потом сказала: - Знаешь... На выставку лучше завтра...
   Шура только собрался ответить, а она уже садилась в такси, оставив на тротуаре обоих своих спутников. Данила помахал ей, а когда такси скрылось в потоке других машин, повернулся к Шуре и произнес:
   - А вас ведь зовут не Артур... Вы, - он закусил губу и выпалил: - Саша?
   
   ***
   - На самом деле это совсем не трудно, - Данила скосил глаза к переносице, а потом развел их в разные стороны. - Нетрудно для меня... остальным не по себе от этого. А вас очень хорошо прикрывают. Совсем почти не видно, что вы Саша, а не Артур.
   Они сидели в той самой кофейне, куда Шура привел Лизу после встречи у супермаркета. Данила пил кофе, Шура к своему чаю даже не притронулся.
   Данила был природным целителем; не так давно, восполняя пробелы в Шуриной эрудиции, Пономарев довольно подробно рассказал и о целителях тоже - людях колоссального магического потенциала, рядом с которыми гаснут и физические хвори, и душевные страдания. Такой вот Данила - молоденький, ясноглазый, с какими-то детскими завитками светлых волос возле ушей - был для истощенной Лизы истинным подарком судьбы; разумеется, Шура сразу же перестал ревновать, задвинув матрицу куда подальше. Целитель оказался его ровесником - сам же Шура чувствовал себя старше, и даже не потому, что старше был Артур Ключевский.
   Хотя Данила не прошел даже первого посвящения, это не мешало ему с легкостью необыкновенной разбираться во множестве ходов, схем и интриг турьевских магов. Как бы между прочим он посоветовал Шуре не попадаться на глаза Гамряну, который тоже может увидеть, что его студент жив-здоров, да и Эльдар Поплавский тоже не поверил в то, что обознался. Услыхав это, Шура с трудом подавил желание убежать подальше от этого хлипкого провидца, но Данила вдруг посмотрел на него так, что Шура понял: все в порядке, дергаться не надо, и очень хорошо, что есть такой человек, который знает о нем правду и будет при этом держать язык за зубами.
   - Как Лиза? - спросил он. Данила нахмурился.
   - Как маг - ноль. Вытекла. Я, конечно, делаю, что могу, но из нее сейчас даже знахарки не восстановить. Как человек тоже не очень, но все-таки получше.
   - Как это случилось-то? - спросил Шура.
   
   ***
   Крупный заказ поступил к Лизе от анонимного заказчика, и она недолго раздумывала, браться или не браться за дело. Мадина отговаривала ее, считая, что секретность к добру не приводит, но Лиза хотела как-то отвлечься от тягостных мыслей о погибшем Шуре и согласилась.
   Она выехала на точку в пять часов утра; в то же время Данила вскочил как ошпаренный, кое-как оделся и тоже помчался за город. Он не знал, что происходит и куда его тянет чья-то незримая воля, но торопился, боясь опоздать. Когда на обочине он увидел припаркованный красный спорткар, то понял, что именно здесь надо остановиться и бежать в лес по узенькой, еле заметной тропочке.
   А Лиза тем временем стояла на небольшой светлой полянке, сплетая сеть заговоров. И, разумеется, она не поняла, как и почему твердая минуту назад земля стала превращаться в трясину. Лизу утягивало в болото; она бросала к деревьям светящиеся петли, пытаясь выкарабкаться, но стволы отступали от нее, и петли обреченно рассыпались мутными каплями. Но за минуту до того, как в легкие Лизы ворвалась тухлая, пахнущая ржавчиной вода, Данила ухватил ее за руку и вырвал к воздуху и свету.
   Она приняла его за другого. Некоторое время Лиза, перепуганная и не совсем понимающая, что происходит, говорила: Шура, слава Богу, я знала... Потом она пришла в себя, всмотрелась в своего спасителя, и ее лицо стало бледным и опустошенным, словно она видела на редкость реальный хороший сон, который внезапно прервался, выбросив ее в серую тоскливую явь. Данила помог ей встать и повел к машине; с этого дня началась и утечка Лизы, и ее дружба с Данилой.
   - Я никогда так не бегал. Боялся, что опоздаю. Теперь-то, конечно, понимаю, что не опоздал бы: им нужна была только утечка, а не смерть...
   - Им? - спросил Шура. - Кому "им"?
   Данила помолчал, потом заговорил, очень старательно подбирая слова:
   - Я думаю, что это твой ведущий. Он мог просчитать возможность вашей эмоциональной связи после запечатления. При желании Лиза вполне могла бы оборвать пуповину. А перестав быть ведьмой, она утратила эту возможность, даже если бы вы встретились, то ничего особенного не произошло.
   - Понятно, - кивнул Шура. - Но Пономарев один, это все-таки не "они".
   Данила сделал паузу и добавил:
   - Пономарев не один. У него есть ты.
   - Ты это...! - вспыхнул Шура. - Ты думай, вообще-то, что говоришь! Я ее пальцем не тронул, понял?! Калхант, блин...
   - Ты-то не тронул, - проронил Данила. - Ты в это время в больнице был, чуть ли не в коме. А Пономарев этим воспользовался: будь ты в разуме, стал бы ему в этом помогать?
   - Не стал бы, - выдохнул Шура. - Да я... как бы я мог..., - он вскинул голову и посмотрел Даниле в глаза: - Что делать-то будем со всем этим?
   Данила допил кофе и перевернул чашку на блюдечко. Темная жидкость растеклась по фарфору.
   - Я знаю, как спасти ее, - произнес Данила и отодвинул чашку.
   
  Глава 11. НИКТО ИЗ НИОТКУДА.
   Спустя несколько дней после разговора с Данилой Шуру остановили на улице два лощеных типа в штатском, которых он сразу мысленно назвал Толстым и Тонким. Шура спешил на встречу с Пономаревым и остановился с явным неудовольствием.
   - Господин Ключевский? - спросил Толстый и, получив от Шуры утвердительное "Ну", продолжал: - Господин Поплавский приглашает вас в гости, прямо сейчас.
   - Простите, но я тороплюсь, - ответил Шура, и тут Тонкий сделал неуловимое движение левой рукой, и Шура задохнулся от невыразимой острой боли в боку.
   - Вам плохо, господин Ключевский? - делано удивился Толстый, поддержав Шуру под локоть. - Давайте проедем к господину Поплавскому, он вам обязательно поможет. Пойдемте, осторожней здесь...
   Шуру аккуратно загрузили в неприметную темно-зеленую "девятку", и машина быстро покатила по проспекту. Боль никуда не девалась, периодически наплывая еще сильнее, Шура тихо поскуливал, пытаясь сообразить, что же теперь делать. Разумеется, Эльдар узнал его, разумеется, он хочет узнать все детали и подробности, разумеется...
   Толстый улыбнулся, щелкнул пальцами, и Шура провалился во тьму.
   Сознание возвращалось постепенно. Сперва Шура услышал чьи-то голоса, потом стал различать слова: Да, дорогая, все в порядке... Нет, если не хочешь, я не приеду... Хорошо...; затем тот же голос жестко произнес:
   - Незачем было так его давить. Время уходит.
   - Пришлось, Эльдар Сергеевич...
   Эльдар... Шура окончательно пришел в себя, но глаза открывать не спешил. Судя по всему, он в загородном доме, о котором как-то раз рассказывала Лиза - до Шуры долетал запах цветущих абрикосов, а Лиза говорила, что дом в целом ужасный, но за абрикосовый сад она согласна терпеть даже присутствие супруга.
   - Ладно, идите, - властно проронил Эльдар. - Позову.
   Шаги; хлопнула дверь. Снова шаги: это Эльдар подошел ближе. Шура почувствовал запах дорогого одеколона и элитных сигарет.
   - Сашенька, - позвал Эльдар и несильно шлепнул Шуру по щеке. - Сашенька, просыпайтесь...
   Еще шлепок. Шура приоткрыл глаза: Эльдар, в оранжевой футболке и зеленых слаксах, склонился над ним.
   - Просыпайтесь, - повторил Эльдар и улыбнулся. - Надо поговорить по душам, душенька моя.
   - Я не Саша... - промолвил Шура. - Артур... Ключевский.
   - Да-да, конечно, - Эльдар кивнул и отошел чуть в сторону. - Если вам угодно, можете назваться хоть Карамзиным, хоть Костомаровым. Да хоть Путиным! - воскликнул он. - Кем пожелаете... Но на мои вопросы вы так или иначе, но ответите правдиво.
   - Какие вопросы? - спросил Шура, провел ладонью по лицу. - Где я вообще?
   Он увидел, что сидит в мягком кресле в огромной, богато обставленной гостиной - напротив на стене висел большой портрет: Лиза в дорогом платье, с замысловатой прической и в бриллиантах на высокой шее и Эльдар в роскошном костюме, покровительственно положивший руку на ее обнаженное плечо. Эльдар заметил, что Шура рассматривает портрет, и неприятно ухмыльнулся.
   - Вы у меня в гостях, Сашенька, здесь нам никто не помешает. А разговор нам предстоит долгий, подробный... Сразу оговорюсь: если вы будете говорить правду, то покинете мой дом в добром здравии, ну а если нет..., - он выразительно посмотрел на Шуру, и тот понял: Эльдар действительно сумасшедший и шутить не собирается. - По частям, я так думаю, все-таки хуже. Хотя - это дело вкуса.
   - По частям? - переспросил Шура. Руки не связаны - если бы еще не так кружилась голова, то можно было бы сосредоточиться и нанести удар: для начала просто оглушить, а там видно будет.
   - Целиком лучше, - серьезно произнес Эльдар, - впрочем, мне это безразлично. Итак, первый вопрос: где ты был все это время и почему решил вернуться именно сейчас?
   - Нигде я не был, - ответил Шура. - Я всю жизнь в Турьевске прожил.
   - Да-да, - Эльдар отошел к бару, плеснул в низенький стакан минералки. - Советский проспект, пять, двести десять. Квартира записана на Ключевскую Анну Константиновну. Она вам - кто?
   - Сестра, - коротко ответил Шура. Заболтать его, отвлечь, сосредоточиться - и ударить. Если бы еще не так болела голова...
   - Ну пусть сестра, - Эльдар отпил воды, покрутил стакан в ладонях. - Впрочем, она вас вряд ли узнает. Так я повторяю свой вопрос, Саша: где ты был, мой хороший, и зачем вернулся сейчас?
   Зазвонил телефон на низеньком столике. Эльдар виновато улыбнулся: мол, вот такая незадача, извини - и поднял трубку.
   - Да, дорогая.
   Лиза. Шура закусил губу, пытаясь сфокусировать зрение на ауру Эльдара. Лиза.
   - Я всегда рад тебя слышать. И видеть, - Эльдар улыбнулся - тепло, по-семейному: ему очень не хватало Лизы, понял Шура. Очень. Да, она приезжает к нему, когда у него случается один из припадков, но вот вне их - знать не желает.
   - Да я ему говорил, что дело безнадежное. Даже соваться не хочется. Что, очень просит?
   Это была не аура - броня. Сверкающий монолит окружал Эльдара, переливаясь голубым и зеленым: пробить такой нечего и пытаться. Но вот если отыскать ту точку, которая есть в любой, даже самой крепкой броне....
   - Хорошо. Ты придешь? - Эльдар закрыл глаза, выслушивая ответ. - Тогда до вечера. Да. Пока. Хорошо.
   Он опустил трубку на рычаг и некоторое время стоял молча, не открывая глаз. Шура увидел в его ауре оранжевые искры - тоска. Тяжелая и давящая.
   - Это моя жена, - наконец, произнес Эльдар. - Вы ведь с ней знакомы, не правда ли?
   - Не знаю, - пожал плечами Шура, вспомнив совет из давно прочитанного шпионского детектива: на допросе либо рассказывать все, либо все отрицать. - Откуда мне знать?
   - И тем не менее, вчера вы ходили с ней на выставку этого бумагомарателя Саблина, а утром вышли из ее квартиры в самом чудесном расположении духа, - Эльдар повернулся к Шуре и улыбнулся. Очень нехорошо улыбнулся; Шура поежился. - Видите, я в курсе.
   - Я не знал, что она ваша жена, - промолвил Шура. - Я не знал, что она вообще замужем. Она не говорила.
   Эльдар скривился, будто увидел таракана в тарелке с фондю.
   - Да ерунда все это, Саша. Мелочи жизни. Ты бы лучше все мне рассказал по-честному и пошел домой.
   - Не называйте меня Сашей, - нахмурился Шура. - Я Артур. И вы явно принимаете меня за кого-то другого.
   - Сашенька, эту ерунду вы можете впаривать моей супруге, - сказал Эльдар, и в его голосе брякнули некрасивые нотки безумия. - Как ведьма она кончилась и не отличает фон знающего мага от фона столба. Но вот мне врать не надо. Я очень не люблю, когда мне врут.
   - Вы о чем? - воскликнул Шура. - Какие ведьмы, какие маги? Что за бред?
   И тогда Эльдар его ударил. Жест его руки был изящен и красив - а Шуру отбросило вместе с креслом и ударило о стену. Головная боль накатила с новой силой, выбираясь из-под кресла, Шура думал только о том, как бы сумасшедший маг не швырнул в него иголку - очень заковыристой может быть дрянь.
   - Ревность мучит? - предположил Шура насмешливо и с долей сочувствия. Комната крутанулась перед его глазами, и он едва не свалился на ковер. Эльдар криво усмехнулся.
   - Мне безразлично, Саша, спит она с тобой или нет, - сияние вокруг брони помутнело: нет, ему не безразлично. Ему вовсе не безразлично. - А то, что ты вдруг выпрыгнул киндер-сюрпризом из ниоткуда, мне далеко не безразлично. И эти странные нити в твоей ауре мне совсем не нравятся.
   - Вы псих, - сообщил Шура. Эльдар согласно кивнул.
   - Ты мне это уже говорил, мой хороший. Я бы все-таки с большим интересом послушал ответы на мои вопросы. А что я псих, так то не новость. У меня и справка есть.
   - Ревнуете, - улыбнулся Шура. Он чувствовал Эльдаров безумный азарт, заставлявший кровь вскипать пузырьками жуткого восторга, а волосы - подниматься на голове жесткими иглами. Это было потрясающее ощущение, истинный водоворот, неотвратимый и безжалостный, в котором хотелось утонуть. Шуру просто распирало от возбуждения, он понимал, что его джинсы вот-вот лопнут... а потом все внезапно закончилось, стекло мутной болотной водой, оставив только покалывание в кончиках пальцев.
   - Ну и ревную, - спокойно согласился Эльдар. - Я же все-таки муж ее, мужчина... А у нее, видите ли, старая любовь не ржавеет. Вроде в феврале дело сдвинулось с мертвой точки-то... Но тут господин Черников решил вернуться! В ее жизнь, душу и постель..., - Эльдар сделал паузу, подошел к окну и несколько минут разглядывал линялую синицу, деловито копошившуюся на ветке. - Но дело даже не в этом, - продолжал он, не оборачиваясь к Шуре. - Меня очень тревожат неожиданные возвращения сами по себе... тем более, когда возвращается даэрана с весьма необычными изменениями в ауре. Итак, начнем сначала: ты не Артур Ключевский, ты Шура Черников. Верно?
   - Верно, - кивнул Шура. Он вроде бы нащупал что-то в броне Эльдара... вроде бы... - Все верно.
   - Умница, - одобрил Эльдар. - Рад видеть тебя воскресшим. Действительно рад. Но умер ты летом, а сейчас весна. Где ты был?
   - Болел, - коротко ответил Шура. Эльдар покачал головой.
   - Да, это бывает. Но вот что еще меня волнует - ты был объявлен мертвым и вернулся под другой фамилией и с другой внешностью. Повзрослел и постарел, скорее даже постарел, чем повзрослел... Расскажи мне, пожалуйста, хорошо и честно: кто тебе помогал и был с тобой все это время. Как так вышло, что ты уходил обычным человеком... ну, не совсем обычным, но все же... а вернулся вполне определенным магом? Да что там, вполне определенным магом, посвящение можно присваивать автоматически....
   Шура зажмурился. Потер лицо ладонями, пытаясь сосредоточиться. В броне Эльдара все-таки была щель, не точка, а именно щель - маленькая, с волосок, практически не заметная. Заставить его слушать, неотрывно...
   - Я не помню, - признался Шура. - Ничего не помню. Врача, который меня лечил... Медсестер, которые ставили капельницы... Не помню, понимаю, что должен бы, но не помню, - добавил он виновато.
   - Это бывает, - кивнул Эльдар и снова направился к бару. - Пить хочешь?
   Вода была умопомрачительно холодной, даже зубы заломило. Шура пил и думал, что, похоже, сейчас расскажет Эльдару все. А после этого убьет.
   От таких мыслей ему становилось легче.
   - И когда ты начал помнить? - спросил Эльдар, опустившись на низенькую банкетку. - Ты садись, в ногах правды нет.
   Шура послушно сел на белый кожаный пуфик.
   - Итак?
   - Помню день выписки, как посмотрел на себя в зеркало и не узнал, - сказал Шура. - Из больницы меня забрал Максим Пономарев.
   Эльдар вопросительно изогнул бровь - он и в самом деле удивился.
   - Пономарев? Точно?
   - Он вел себя так, как будто я ничего не помню, - продолжал Шура. - Сразу стал называть меня Артуром и отвез на квартиру. Я притворился, что и правда ничего не соображаю.
   - Зачем? - поинтересовался Эльдар. Щель в броне стала шире - еще немного и можно бить. Шура стал дышать глубже, собирая энергию.
   - Если честно, то не знаю. Правда, не знаю - решил, что так будет лучше.
   - Ну да, ну да, - рассеянно проговорил Эльдар, погруженный уже в свои мысли. - Что говорил тебе Пономарев?
   - Много. В основном, о том, что я могу быть его помощником, денег поднять побольше. Я узнал, что произошло с Лизой, что она вышла за вас замуж, что она больше не ведьма, - Шура шмыгнул носом, но тут же подумал, что переигрывает. - Ну... Максим говорил еще, что будет меня тренировать, но попозже, по его словам я еще сил не набрал.
   Эльдар слушал, периодически вскидывая взгляд на Шуру, а щель, на которую смотрел Шура, теперь вполне подходила для нанесения удара. Он вспомнил, как в таких случаях вел себя Пономарев, сконцентрировался на щели, ощутив ее как часть себя, и вбросил в нее на выдохе сгусток энергии.
   Эльдар охнул и схватился за грудь. Его взгляд был непонимающим и несчастным - он действительно не допускал мысли, что кто-то сможет найти в нем слабое место.
   - Что... - прошептал маг, и Шура ударил снова. Теперь он видел, как обнажились энергетические узлы в груди и на лбу - Эльдар был совершенно открыт, беззащитен и все понял.
   - Больно? - спросил Шура. Он видел свое отражение в глазах умирающего Эльдара и не узнавал себя в строгой суровой фигуре, которой частичка заемного безумия придавала какое-то странное, мучительное очарование.
   - Лиза... - прошептал Эльдар. - Не трогай Лизу...
   - Клянусь, что не трону, - ответил Шура и одним ударом невероятной силы разорвал узлы Эльдара - маг захрипел и свалился на пол. На мгновение пришла тьма, но Шура устоял - его только слегка качнуло. Когда темное облако развеялось, он посмотрел на окружающий мир по-другому. Шура не смог объяснить, что именно изменилось, но перемена была, и он ее ощущал. Шура вздохнул и подошел к Эльдару.
   Это было совершенно не интересное мертвое тело. Пневма улетает, сома умирает, только сарк остается, вспомнил Шура Стивена Кинга, которого однажды процитировала Лиза, и направился к выходу, понимая, что смерть Эльдара сделала его на шаг дальше от Лизы и себя прежнего.
   Почему-то ему не было грустно, хотя Шура ожидал именно грусти.
   Он вышел во двор и глубоко вдохнул запах цветущих абрикосов. Двор был пуст, только у ворот на пульте охраны сидел молодой человек кубастой фактуры. Шура немного постоял, щурясь на весеннее солнце, а потом побрел к воротам, лениво размышляя о том, что первое убийство должно бы все-таки заставить его сердце биться быстрее. А так - не более чем раздавить таракана. Хлоп - и дело сделано.
   Охранник посмотрел на него исподлобья, видимо, все-таки не ожидал, что Шура выйдет из дома на своих ногах. Шура широко ему улыбнулся и мысленно дотронулся до висков - взгляд молодого человека сразу стал влажным и немного глуповатым, как у фанатика на религиозном молении. Он нажал на кнопку, и створки ворот расползлись в разные стороны.
   - До свидания, - сказал Шура. - Кстати, вам скоро придется искать другую работу.
   - Э-э? - бездумно вымолвил охранник; казалось, еще немного, и по его подбородку потечет слюна.
   - Совершенно точно. Елизавета Анатольевна вряд ли будет здесь жить, - с улыбкой предположил Шура. Охранник радостно закивал; Шура вдруг подумал, что надо бы вернуться в дом и разобраться с Толстым и Тонким.
   - Да, надо, - сказал он вслух и бросил охраннику: - Закрой ворота.
   Створки послушно поползли назад. Шура развернулся и пошел к дому.
   
   
  Глава 11. ЗЕРКАЛО.
   Вернувшись домой, Шура первым делом принялся сооружать зеркало.
   На кухне он взял глубокую миску, налил в нее три пузырька чернил (продавщица в канцелярском отделе торгового центра, помнится, взглянула на него с удивлением - чернила редко кто покупает: студенты давно рисуют чертежи в Autocad'е, а на инженера, предпочитающего работать по старинке, Шура не был похож) и уставился в миску, пытаясь сосредоточиться на образе мертвого Эльдара.
   Постепенно он вошел в транс, и блестящая чернильная поверхность расширилась, превратившись в экран, на котором Шура увидел зал в морге, три стола с телами Эльдара, Толстого и Тонкого. Вскрытие было закончено, лысый старичок-патологоанатом заполнял документы, и выражение его лица было испуганным.
   - ...иаль...юче..., - донеслось из зеркала. Официальное заключение, догадался Шура и нагнулся ниже.
   - Официальное заключение - обширный инсульт, - говорил старичок. - А неофициальное - смерть в результате раздробления энергетических каналов. Представляешь?
   Шура увидел Гамряна. Декан постарел, стал полнее и угрюмей; сейчас он выглядел, мягко говоря, ошарашенным, и сигарета, которую Гамрян крутил в пальцах, уже рассыпала на пол табак - но, похоже, это заметил только Шура.
   - Я это представляю только по книгам, - промолвил Гамрян. - Сорок третий год, поединок Соловьевой и Краузе.
   - Тевтон... - кивнул патологоанатом. - Но тогда она выдавила ему только один узел, - старик постучал себя по переносице. - А тут раздавлены все узлы и у всех. Я даже не представляю, кто сделал это и смог самостоятельно уйти. Потеря сил просто колоссальная.
   Сигарета таки разорвалась: Гамрян посмотрел на ее остатки с искренним изумлением и полез в карман за сигаретной пачкой.
   - Чисто теоретически, - сказал Гамрян, - если бы я попробовал выдавить хотя бы один узел, то неделю провалялся бы мешком. А этот, - он покосился в сторону тел на столах, - убил троих магов, в том числе Оборотня, знаменитого не меньше Тевтона, и ушел, не оставив следов.
   - Им можно гордиться в какой-то степени, - произнес старичок. Гамрян взглянул на него исподлобья.
   - Еще бы узнать, кто это! - воскликнул он. - Системы видеонаблюдения вышли из строя, охранник на воротах стал форменным идиотом, и его невозможно просмотреть. Честно тебе скажу: мне страшно.
   Шура ощутил что-то вроде насмешливой гордости и поймал себя на мысли о том, что обязательно пойдет в библиотеку Пономарева и узнает подробности о поединке Соловьевой и Тевтона. Впрочем, понятно уже, что для отважной женщины такое сражение вряд ли могло закончиться чем-то хорошим.
   - Я даже не представляю, как объявлять об этом, - продолжал Гамрян. - Оборотень убит! Сам Поплавский! Да ведь сразу такая паника начнется...
   - Да уж, - кивнул старичок. - Если он сумел убить Эльдара, то для него нет ничего невозможного. В принципе.
   - И даже воскрешать мертвых, если они хорошие люди, - произнес Гамрян и наконец-таки закурил. - Вот что делать с такой силой?
   Шура усмехнулся. Интересно... А говорят, что подслушивать нехорошо; Пономарев не рассказывал о том, что для даэраны нет ничего невозможного. Наверно, боялся, что тогда Шура попытается разорвать путы.
   То, что Эльдар окрестил странными вплетениями в ауре, было как тем, что французский философ и маг Антуан Мерсье назвал путами - энергетическими нитями, которые пронизывают даэрану, прикрепляя его к ведущему неразрывно и навсегда. В принципе, кто запретит попробовать их разо...
   Вспышка головной боли была такой, что Шура отшатнулся от стола и едва не перевернул зеркало. Вот оно что, нельзя даже помыслить о неподчинении ведущему... Шура зашипел, уткнулся лбом в стену и какое-то время стоял неподвижно, глубоко дыша и пытаясь успокоить горячечное биение в висках. Все хорошо, все в порядке, Пономарев его самый близкий друг и наставник, он будет слушаться и повиноваться...
   Постепенно дышать стало легче. Шура смог оторваться от стены, обнаружил, что весь покрыт отвратительным липким потом и поковылял к столу. Снова отлаживать зеркало... а руки дрожат, и пол как-то крутится, что ли...Шура уперся ладонями в стол: успокоиться. Взять себя в руки, ничего страшного не произошло, все в порядке... А зеркало надо бы отладить на Гамряна - Эльдар плыл по течению и выплыл на стол в морге, взять с него больше нечего. А вот послушать декана не помешает.
   Зеркало обнаружило Гамряна в кабинете старичка-патологоанатома; декан курил, сидя на низеньком табурете. Чуть поодаль, на стуле, расположилась заплаканная Лиза - у Шуры сжалось сердце: ей было больно, она горевала, и, видя ее скорбь, Шура ощущал себя натуральной сволочью.
   - Не убивайся так, - донесся до Шуры голос Гамряна. - Тут все свои.
   Лиза вскинула голову и словно хлестнула Гамряна взглядом покрасневших глаз.
   - Геворг, у меня мужа убили, - сказала она, - если ты еще не заметил.
   Гамрян осекся.
   - Прости.
   - Прощаю.
   В поле зрения Шуры возник патологоанатом - он вошел в кабинет с электрическим чайником и пачкой печенья. Словно повинуясь незримому приказу, Гамрян встал с табурета и отошел в сторону.
   - На пол не стряхивать, - произнес патологоанатом. - У меня тут прислуги нету.
   Лиза вынула из кармана упаковку каких-то таблеток, вытряхнула пластинку с лекарствами и протянула пустую коробку Гамряну.
   - Кто мог это сделать? - каким-то надтреснутым голосом осведомилась она. Патологоанатом пожал плечами и извлек из ящика стола чайные чашки самого затрапезного вида. Шура подумал, что использовать как пепельницу можно было бы любую из них, однако же в чашки отправились сперва чайные пакетики, потом кипяток из чайника, а уже затем - пилюли сахарозаменителя.
   - Давай прикинем с нами, - сказал старичок, передавая чашки Лизе и Гамряну. - Самый сильный и опытный маг в области - это Геворг. Однако, раз уж на то пошло, у него есть алиби.
   - Был в институте на лекции, - доложил Гамрян, отпил чаю и поморщился. - Слушай, Валентин Сергеевич, ты в этих чашках отраву крысиную разводишь, что ли...
   Лиза усмехнулась.
   - Судя по тому, что я увидела, Эльдара попросту размазали по стенке, - сказала она и, выдавив из пластинки таблетку, отправила ее в рот.
   - Мне нравятся твои метафоры, - сказал Валентин Сергеевич. - Можно и так сказать. Он даже не успел ничего предпринять; если быть точным, то убийца все проделал за полторы секунды.
   Полторы секунды? - чуть было не вскрикнул Шура. Ему казалось, что все заняло не менее трех минут; вот оно, личностное время и субъективное восприятие событий...
   - Гастролеры? - предположила Лиза. - У Эльдара были какие-то трудности с московскими. Он рассказывал, что...
   По ее щекам снова покатились слезы; неужели при всем своем букете добродетелей он был ей все-таки дорог? - подумал Шура, и ему стало грустно. Некоторое время Гамрян и патологоанатом смущенно молчали.
   - Деньги не поделили, - предположил Гамрян, когда Лиза успокоилась. - Он это и мне говорил. Но, во-первых, даже если это московские, то их тут должно быть минимум четверо. А во-вторых, нет никакой информации о том, что группа знающих магов приехала в Турьевск.
   Ну да, подумал Шура мрачно, регистрация у них должна быть по любому, даже если они на полчаса заехали. Даже если проездом были. Все фиксируется.
   - Местный? - спросила Лиза. - Но кто? Если это не ты, не Хикмет, не Аннушка, то кто тогда?
   Вернувшийся мертвец, сумрачно подумал Шура. Гамрян пожал плечами.
   - Возможно, это был спонтанный прорыв поля. Он ничего не говорил тебе об эксперименте? По типу того, который проводил Пономарев.
   Теперь Шура весь обратился в слух и даже дышал чуть ли не через раз. Валентин Сергеевич налил еще кипятка в свою чашку и промолвил:
   - Это ты о том, как он пробовал выйти в Параллель?
   Гамрян кивнул.
   - Пробовал... Изобретатель х...в; прости, Лиз. Что тогда было - резкий скачок псионики и раскрепощение подсознания у всех в радиусе трех километров...
   Лицо Лизы словно окаменело. Она сидела напряженная, словно натянутая струна; даже через зеркало Шура чувствовал ее как туго скрученную золотую пружину.
   - Четыре изнасилования. Восемь случаев хулиганства. Твой парень погиб, - перечислил Гамрян. - Выброс негатива колоссальный. Вдруг Эльдар решил прокрутить что-то такое в личном порядке?
   Ее погибший парень - это я, подумал Шура, а Лиза сказала:
   - Мне он об этом не рассказывал. Возможно да, хотел что-то такое устроить, но это теперь не выяснишь. Хотя для выхода в Параллель даже он был недостаточным психом, - Лиза вздохнула и добавила: - Но знаете, в принципе, то, что я знаю о Параллели, вполне вписывается в произошедшее.
   Гамрян вытащил новую сигарету.
   - Тогда мое предварительное заключение будет таким: смерть Эльдара Поплавского, он же Оборотень, наступила в результате несанкционированных и опасных экспериментов по проверке существования параллельной реальности. Предположительно, во время эксперимента не справился с ходом энергетических полей. Его помощники, Дмитрий "Кубар" Тунков и Альберт "Аля" Кашенцев, ведьмаки первого посвящения, погибли, пытаясь закрыть прорыв реальности. Знахарь Михаил Гулайтис, сотрудник службы охраны, находится в критическом состоянии. Все?
   Шура хмыкнул. Знахарь на воротах - серьезно Эльдар обустроил свой быт.
   - Вроде бы все, - сказала Лиза. - Пономарев нам в принципе помог. Наши отвлекутся на этот эксперимент с Параллелью, а мы спокойно попробуем найти того, кто это сделал, - она вдруг нахмурилась и сжала пальцами виски. - Черт возьми... Такое чувство, словно за мной кто-то наблюдает.
   Тут Шура моргнул, и кабинет патологоанатома исчез. Перед ним снова была обычная миска с чернилами; Шура мельком подумал, что это, должно быть, со стороны выглядит очень забавно: сидит молодой угрюмый мужик у стола и пялится в чернила, словно там показывают порнуху. Он посидел еще немного, думая просто так, ни о чем, а потом поднялся и пошел выливать чернила и мыть миску.
   Чернила затягивало в сливное отверстие. Шура зачарованно смотрел на темно-синее водяное облако; в висках еще пульсировала боль наказания за ненужные мысли, но уже привычно - так, легкий дискомфорт, не боль. А многомудрый Гамрян будет искать убийцу Оборотня и рано или поздно, хотя бы методом исключения, перебирая всех турьевских магов и их окружение, доберется и до Шуры. Он выключил воду, поставил миску на полку и снова сел за стол.
   Эльдар вел дневник, и сейчас Шура явственно видел перед собой толстую тетрадь в твердой обложке, раскрытую почти в самом конце, и страницу, исписанную угловатым почерком с наклоном влево. Вполне можно читать: "Я ощущаю резкие изменения магического поля Турьевска. На моей памяти такое было только один раз: когда Лиза потеряла способности. Сейчас это говорит об одном: в городе появился очень сильный маг."
   Зазвонил мобильник в кармане.
   - Артур, это я, - сказала Лиза. Вопреки ожиданиям Шуры ее голос не дрожал.
   - Привет, - произнес Шура. - Как ты?
   - У меня несколько часов назад убили мужа, - промолвила Лиза. - Артур... Можно мне приехать?
   
   ***
   Ночь тихо скользила по квартире. Луна со стыдливой кокетливостью заглядывала в окно сквозь легкую французскую штору, словно боялась, что ее не хотят видеть, на кухне едва слышно цокали часы, и было ясно: весна бродит по дому на цыпочках. Лежавшая рядом с Шурой Лиза дышала глубоко и размеренно, а сам Шура висел в блаженном состоянии полуяви-полудремы, когда ни о чем не думается, вроде бы и спать не хочется, но и не засыпать нельзя, и словно качаешься на тихих теплых волнах - то вверх, то вниз.
   Шура расслабился настолько, что когда Лиза вдруг позвала его:
   - Саша..., - он негромко откликнулся:
   - Что, родная?
   И тут же все очарование весенней ночи испарилось: Шура понял, что Лиза не спит, что она позвала его по имени, и что он, Артур Ключевский, отозвался на абсолютно чужое имя, а это уже был настоящий провал.
   Шура сел. Надо было что-то сказать, что-то сделать, но он и понятия не имел, что и как. Тонкая прохладная рука легла на его плечо.
   - Саша, - повторила Лиза.
   - Ты все знаешь, - выдавил Шура. - Ты все знаешь.
   - Да, - промолвила Лиза. - Ты запечатлен?
   Она знала все, и это тоже. Она наверняка уже давно обо всем догадалась, а значит можно только предполагать, с какими самоощущениями она пришла сегодня к человеку, который убил ее мужа.
   - Ты все знаешь, - только и смог повторить Шура. Лиза всхлипнула и уткнулась горячим лбом в его спину. Ей тоже хотелось многое сказать и о многом спросить, однако она молчала, и Шура чувствовал, как тот синий лед, который вырос между ними за все время их странных встреч, становится толще с каждой секундой, а тишина - глуше и плотнее, и когда на полу зазвякал Лизин мобильник, Шура ощутил невольное облегчение.
   Рука соскользнула с плеча. Мне это снится, подумал Шура. Мне это всего лишь снится, и завтра утром все будет не так.
   - Алло.
   Гамрян говорил так громко, что Шура мог прекрасно его слышать. Вдобавок, в его речи звучал отчетливый кавказский акцент, прорывавшийся в минуты крайнего волнения.
   - Ты знаешь, что Черников жив?
   Лиза шевельнулась, усаживаясь удобнее. Шура боялся обернуться. Луна за окном остывала застенчивым кремовым цветком, запутавшимся в ветвях сухого дерева.
   - Он не может быть жив, Геворг, - сказала Лиза совершенно спокойно, однако Шуру словно током дернуло от этого спокойствия. - Он погиб летом.
   - Он не погиб летом, - произнес Гамрян. - Я все понял, Лиза! Черников жив, и именно благодаря ему так усилился в последнее время Пономарев.
   - А я ничего не понимаю, - промолвила Лиза, и Шура явственно ощутил, как от нее повеяло холодом. - При чем здесь Пономарев?
   Некоторое время Гамрян молчал, а потом заговорил:
   - Послушай, Лиза, мне самому казалось, что я с ума сошел. Твои тогдашние догадки по поводу даэраны - ну ведь бред натуральный! А потом я подумал: ведь так вот вдруг мага может усилить только даэрана и допустил, что Черников жив.
   Шура встал с постели и подошел к окну - не мог больше сидеть рядом с Лизой, не мог и все. Голос Гамряна сразу же отдалился, превратившись в практически неразличимое взволнованное бормотание. Луна смущенно ему подмигнула; час назад уснул весь город, еще через час он начнет просыпаться, но пока в домах ни огонька, а весенние улицы тихи и пустынны, и весь город кажется декорациями готического спектакля.
   - Это невозможно, - услышал он Лизу. - Я видела его мертвым.
   Город спал. Никто не видел дивной и звездной апрельской ночи, а Шура был настолько напряжен, что не мог оценить всю ее красоту. Зашелестело одеяло - Лиза села, вздохнула.
   - Геворг, сейчас три часа ночи. Давай встретимся завтра часов в десять утра, я хоть что-то буду соображать. Ага?
   Видимо, Гамрян согласился, потому что Шура услышал нежный электронный писк выключаемого телефона, а затем - шаги. Лиза приблизилась и встала рядом.
   - Он догадался, - сказал Шура. Лиза кивнула.
   - Не думал, что так быстро, - промолвил он. Лиза не сказала ничего, и так они и стояли рядом, и Шуре казалось, что апрельская ночь наполнена серебряным снегом и звоном невидимых фарфоровых колокольчиков.
   
  ***
   
   Утром они уехали из города.
   
   Шура запомнил это утро как очень долгий и нудный кошмар, из которого невозможно выбраться. Лиза собрала вещи буквально за полчаса, затем вызвонила Данилу, который примчался, невероятно испуганный, но с видом человека, морально готового при надобности кинуться под танк с гранатой. У него на плече болтался рюкзак, в коем явно были паек и смена белья на три дня. Лиза легко подхватила свою сумку, бросила Шуре "Мы уезжаем" и быстрым шагом направилась к выходу. Через десять минут они втроем уже выезжали на проспект, а через час - на Южную трассу.
   
   Когда Турьевск остался позади, Шуре стало нехорошо. Сначала это было похоже на легкое отравление: его начало мутить, а голова слегка поплыла. В зеркале он увидел свою посеревшую физиономию и успел подумать: эх, что-то не то... Потом Шуру словно охватило множество тугих нитей и стало тянуть назад, в сторону города.
   
   - Стой, - велела Лиза, и, когда Данила послушно остановился у обочины, перебралась на заднее сиденье и взяла Шуру за руку. - Тебе плохо?
   
   Шура попробовал ей улыбнуться, и еще одна нить перехлестнула горло и принялась затягиваться. Он захрипел и схватился за шею. Перед глазами поплыли алые круги, и сквозь шум в ушах Шура услышал встревоженный голос Лизы:
   
   - Быстрее, Данька. Его тянет ведущий.
   
   Машина сорвалась с места, и нити тотчас же натянулись сильнее. Шуре подумалось, что его либо задушит, либо выдернет из машины и поволочет по дороге обратно в Турьевск. Они с Пономаревым неразделимы, их обоих пронизывают тысячи нитей, и никакими силами невозможно эти нити разорвать... Шура корчился на сиденье, подвывая от боли, мир плавился, закручиваясь винтом и впиваясь в виски, и во рту почему-то был вкус крови, а челюсти стискивали что-то тугое и горячее...
   
   - Дань, быстрее...
   
   Машина свернула с шоссе и понеслась по проселочной дороге, подпрыгивая на ухабах. Лиза держала голову Шуры и прикосновение ее пальцев к затылку было единственным, что он мог воспринимать сквозь пульсирующий поток боли. Когда алая пелена перед глазами становилась тоньше, то Шура мог видеть, что едут они уже не среди полей, а по лесу, и дорога идет среди толстых темных деревьев, которые весна едва затронула зеленой плесенью свежей листвы.
   
   Мир людей и страну мертвых здесь разделяла пленка реальности не толще волоса. Вдоль дороги тянулись ряды призрачных заколоченных домов, и от Шуры не утаились тени, которые мчались за автомобилем. Тени, тени, тени... они клубились и дрожали, то становясь гуще и зернистей, словно изображения на старой фотографии, то почти рассеиваясь в воздухе. К боли добавился ужас, а когда Шура услышал знакомое щелканье и угрожающий шелест хвостов звуггов, то его пробил отвратительный ледяной пот.
   
   Но вскоре лес для Шуры исчез - его место занял залитый ярким солнцем летний луг, жаркий июльский полдень, разнотравье. Запах цветущих растений мягко дурманил голову. В травах играли двое детей, мальчик лет шести и совсем еще маленькая девочка, их русые макушки то исчезали среди пижмы и ромашек, то возникали снова - дети ловили жуков и играли с пчелами. Шуре хотелось остаться на этом лугу с этими детьми, но кругом снова был лес, и деревья склонялись над дорогой, будто рассматривали машину, что-то скреблось в крышу, словно пыталось вытащить пассажиров, и дышать становилось...
   
   Нити затянулись еще туже, и под их тонкий звон Шура утонул во мраке. Что-то с легким хлопаньем лопалось в его голове, но он уже не слышал этих тихих призрачных звуков.
   
   Но он не умер. Спустя несколько минут автомобиль таки смог прорвать незримую завесу, и Лиза увидела край леса, а за ним - зеленые холмы, маленькое и почти идеально круглое озеро: осколок неба, синее донышко изумрудной чашки, а чуть поодаль, на одном из холмов - маленький домик в окружении низеньких цветущих вишен, и весь этот кусочек весны был залит настолько ярким и беззаботным солнцем, что на мгновение Лиза зажмурилась. Машина выехала из-за деревьев, и что-то сомкнулось за ней плотной непроницаемой завесой, но в природе этой завесы Лиза не могла сейчас разобраться. Данила облегченно вздохнул и устало опустился на руль.
   
   - Все живы? - спросил он едва слышно. Лиза кивнула, а тут и Шура шевельнулся и задышал глубже, чувствуя, как спеленавшие его путы растекаются серым туманом. Некоторое время он просто дышал свежим весенним воздухом с привкусом вишневого цвета, а затем открыл глаза и посмотрел на Лизу. Она была рядом, она пахла страхом, кровью и болью, и Шура невероятно отчетливо понимал, что любит ее - по матрице ли, по инстинктам или еще как - неважно: просто любит, как умеет...
   
   - Данил, там в бардачке пластырь, - промолвила Лиза, - дай, пожалуйста...
   
   Шура опустил глаза и увидел, что на правой руке Лизы наливаются черно-красные синяки от укусов и кое-где сочится кровь. Данила вынул пластырь, Лиза протянула ему руку, и он принялся обрабатывать раны.
   
   - Человечий укус хуже собачьего, - проговорил он, косясь в сторону Шуры. - Тут, по-хорошему, надо бы пару швов наложить...
   
   - Я не бешеный, - буркнул Шура и осторожно коснулся колена Лизы. - Прости.
   
   - Ничего, - ответила она, стараясь не смотреть в его сторону. Данила открыл дверь и выбрался из машины, постоял немного и сел прямо в траву.
   
   - Приехали, - промолвил он. - Конечная.
  ГЛАВА 13. БЕГЛЕЦЫ.
   
   Мобильники здесь не работали, даже хваленый Шурин "Апфилл", который, по заверениям Пономарева, никогда не бывает вне зоны доступа. Ключи от дома обнаружились у Данилы - по тому, как уверенно он открыл дверь и вошел внутрь, Шура понял, что целитель бывал здесь раньше и не раз.
   
   - Прошу в гости, - позвал он, и Лиза прошла в дом, а Шура поплелся за ней. Ему все еще было нехорошо - казалось, что каждая мышца в теле нашпигована иголками. А в доме было светло и тихо, и, вопреки ожиданиям, не пахло той гниловатой сыростью, которая есть во всех необитаемых домах. Впрочем, этот дом не создавал впечатления необитаемого - здесь почти не было пыли, дорожки на полу оказались выметенными, а изящные занавески на окнах - чистыми, и даже ходики на стене весело стучали, показывая точное время. Лиза прошла в одну из комнат и сказала оттуда:
   
   - Я буду здесь, а вы соседнюю занимайте.
   
   - Хорошо, - послушно отозвался Данила и пошел по коридору, волоча прямо по полу свою немудреную поклажу. Шура чувствовал, что провидцу очень плохо физически, но не знал, как и чем ему можно помочь.
   
   В отведенной им комнате помимо очень хорошей мебели оказался даже телевизор - "Горизонт" 1985 года выпуска. Пока Данила пытался открыть окно, Шура нажал на кнопку включения - телевизор не работал, и это почему-то показалось Шуре забавным.
   
   - Из развлечений только книги, - Данила кивнул в сторону стеллажа Ikea, под завязку забитого разноцветными томиками в мягких переплетах. Шура подошел поближе - сплошная фантастика и ужасы - и не сдержал усмешки.
   
   - Антон очень любил такие книжки, - сказал Данила. - Ну, тот маг, который жил здесь раньше. Читал и откровенно глумился. Знаешь, я был у него еще пацаном... так вот, представь: сидит в кресле такой старенький-старенький дедушка, читает Головачева и в голос хохочет. Я тогда очень удивился.
   
   - А где сейчас Антон? - спросил Шура. Данила улыбнулся - светло, грустно и как-то беззащитно.
   
   - Умер он. Зимой, два года назад. Ему тогда за девяносто было...
   
   Шура промолчал. В открытое окно дул ветер, пропитанный ароматом вишен; Шуре подумалось: хорошо, что здесь нет абрикосов... и подумалось еще, что вчера, только вчера! - он убил человека. Почему ему не больно, не горько, не стыдно, в конце концов, почему ему никак - тускло и скучно, как в комнате с давно не мытыми окнами. Или он действительно перестал быть Шурой и превратился окончательно в Артура?
   
   - Ребята...
   
   Он обернулся. На пороге стояла Лиза и смотрела так... Шура не понял, как именно, но подумал, что примерно так смотрит тяжело раненый на врача, который должен сделать ему операцию.
   
   - Что, Лиз? - спросил Данила. Она помолчала и выпалила:
   
   - Пойдемте. Надо бы начинать.
   
   
   
   ***
   
   Отец ушел, когда Шуре было восемь. Он ушел не к кому-то - просто собрал вещи, потрепал Шуру по макушке и, сказав: "Держись, парень, а то она и тебя укатает", закрыл за собой дверь. Мама тогда не проронила ни слезинки, она вообще почему-то не плакала, а вот Шура лег на кровать, свернулся калачиком и зарыдал так, что у него случились судороги. Потом с ним работал психолог, и Шура практически забыл и уход отца, и его почти равнодушный жест, и свои слезы, а тут...
   
   Они вышли из дома и устроились на холме. Данила начертил каким-то ржавым ножом круг и Лиза встала в центре. Шура хотел было взять ее за руку, но не взял.
   
   Мама говорила с соседкой на кухне, когда предполагалось, что Шура спит, и он услышал многое: и то, что обожаемый отец был полным ничтожеством и идиотом, и то, что он наплевал на жену и предал сына - а Шура обнимал потертого плюшевого медведя, которого отец подарил ему на день рождения и беззвучно плакал, пока спазм не пережимал горло, и он не начинал задыхаться.
   
   Данила перекачивал энергию, конечно, не так чисто, как Пономарев, однако очень хорошо и технично для своего возраста и уровня. Лиза стояла абсолютно неподвижно и лишь один раз тихо сказала:
   
   - Жжет...
   
   Данила сразу же перестроил рамку, и Шура поморщился: на какое-то время темно-синий поток энергии стал колючим, оцарапал ладони и горло.
   
   Почему ему было настолько плохо тогда? Чье поведение он послушно отражал - неужели одноклассницы Лерки, что сидела с ним за одной партой, Лерки, которую тогда бросила мама, и у Лерки случались нервные припадки прямо на уроках - тогда за ней приходила бабушка и забирала ее домой, а Шура провожал зареванную, шмыгающую носом девчушку до раздевалки и помогал ей надеть старенькое пальтишко, и бабушка смотрела на него внимательно и понимающе. Да, наверно, Лерка...
   
   Шура стоял и смотрел, как Лизу опутывает золотистая пряжа, которую протягивал через него Данила. У них получится, должно получиться - Лиза снова станет собой, Лиза снова будет...
   
   Данила не удержал рамку, и поток искривился. Шура смог его кое-как выправить, но на ногах не устоял, и упал на колени в молодую траву. Где-то вдали остался круг, Данила, Лиза, пребывавшая в чем-то вроде транса - Шура не видел и не слышал...
   
   В стране мертвых тоже была весна. Шура обнаружил себя на лужайке в маленьком тихом березнячке. Все кругом было залито теплым и ласковым солнцем, и Шура вдруг подумал: не так уж это и плохо - быть здесь. Он огляделся и обнаружил чуть поодаль брата Лизы - тот сидел на поваленном стволе дерева в компании...
   
   Шура нервно сглотнул. Рядом с братом Лизы расположился его двойник - кучерявый юноша в серой футболке с неразличимым от множества стирок рисунком, черных джинсах и стоптанных кроссовках. Шура узнал эту одежду - он всегда так ходил гулять с соседской собакой, когда еще учился в школе... неужели у вещей тоже есть страна мертвых? Двойник вытянул ноги и запрокинул голову, подставив лицо солнечным лучам - на окаменевшего от изумления Шуру он даже не взглянул.
   
   - Не обращайте внимания, Артур, - подал голос брат Лизы. - Это мой приятель, Черников. Хороший, в принципе, парень, но с ним случилась беда не так давно.
   
   - Мелочи, - откликнулся двойник, и его голос оказался совершенно незнакомым, не голосом Александра Черникова. - Наткнулся на наркоманов в парке...
   
   - Нам обоим с этим повезло, - сказал брат Лизы. - Наткнулись на наркоманов, нас наткнули... Не обращайте внимания, Артур, я сам не знаю, с чего это он сегодня такой говорливый.
   
   Шура молчал - онемевший и беспомощный, он просто не знал, что теперь делать и как быть. Его прошлое сидело неподалеку - все то, чего он лишился при запечатлении и чего еще не осознал до конца. Он мог бы подойти - к самому себе? - и постараться понять, что все-таки произошло, и кто именно остался жить, а кто погиб на берегу пруда однажды вечером... Он мог бы... но двойник вдруг встал и побрел своей дорогой - через несколько мгновений он скрылся за деревьями.
   
   - Он гуляет сам по себе, - прокомментировал брат Лизы. - Однажды его просто заберут звугги...
   
   У Шуры по спине пробежал холодок. Брат Лизы смотрел на него пристально, однако равнодушно, словно его интересовал не Шура, а что-то другое.
   
   - Что вы хотите делать с Лизой? - спросил он. - Этот мальчик... что он задумал?
   
   Шура помотал головой, пытаясь сосредоточиться, и вдруг увидел, что брата Лизы зовут Кирилл, что он был самым настоящим некромантом - магом, способным управлять мертвыми - и что именно поэтому его и убили, подослав обколотого подростка, вооруженного заточкой, в больницу, когда Кирилл, врач-терапевт, был на дежурстве - таково было решение группы магов, в которую, по счастью, не входил Гамрян... а вот Пономарев, похоже, был... Точно, был.
   
   Кирилл едва заметно кивнул, словно соглашался с полученной Шурой информацией.
   
   - Так что же задумал целитель? - продолжал он. - Нарастить новую ауру и укрепить каркас? Или запаять щель? Чем вы там сейчас занимаетесь?
   
   - Все правильно, - кивнул Шура. - Наращиваем и укрепляем.
   
   - Хорошо, - Кирилл обернулся и некоторое время смотрел в ту сторону, куда удалился Шурин двойник, прислушиваясь к чему-то, что не слышал Шура. - Только будьте готовы к тому, что вас ищут, и времени вам отпущено очень мало.
   
   - Понятно... - промолвил Шура. Кирилл встал и, сунув руки в карманы видавших виды брюк, добавил:
   
   - А Эльдара убивать не стоило, Артур. Он, конечно, был псих, я от этого их брака тоже не в восторге, но убивать не стоило. Он не успел вам навредить, - Кирилл вынул из кармана большую серебряную монету на шнурке, покрутил в пальцах и спрятал обратно. - Если встретитесь с ним здесь, то попробуйте притвориться этим малахольным Черниковым... Хотя какой из вас, на фиг, Черников...
   
   Он вздохнул и побрел туда, куда отправился двойник.
   
   
   
   ***
   
   Вечер выдался теплым, но каким-то по-осеннему прозрачным. Шура ушел прогуляться, оставив спящую после ритуала Лизу на попечение Данилы, который мучился от головной боли и мечтал об анальгине. Говорить с ним не хотелось - вообще не хотелось говорить, делать что-то... Он ушел к озеру и сел на прогретые за день мостки. Запах воды, теплого дерева, растущей травы слегка кружил голову, словно хороший коктейль; Шура смотрел, как сползает за лес солнце, как среди темных стволов начинает клубиться туман - нехороший, неправильный какой-то туман, который, впрочем, не мог пробиться за черту, установленную когда-то старым колдуном. В доме зажегся свет - отсюда, с мостков, Шура видел тихую золотую искру, и ему было легко и немного грустно.
   
   Чью грусть ты отражаешь? спросил внутренний голос и не получил ответа на свой вопрос. Шура смотрел на лес, на воду, слушал, как бродит вокруг весна, чувствовал, насколько одинок - невероятно, космически одинок... Где-то совсем рядом были люди, его женщина (твоя ли? не замедлил встрять внутренний голос), его друг (друг ли?)... а ему казалось, что вернулся вечер в парке почти что год назад, когда он принял решение, и все изменилось окончательно и бесповоротно... Где-то бесновался Пономарев, пытаясь отыскать свою драгоценную пропажу, где-то Ваня и Мадина искали Лизу по всем знакомым, где-то ждал похорон Эльдар - вчера, только вчера он был жив, а сегодня... Шура смотрел в воду, но видел только клубящийся водоворот чернил, черные паутинные нити, которые извивались перед ним, заслоняя зрение и сбивая дыхание. Тихий огонек дома, тепло идущей весны, спокойствие вечера - все это осталось позади, а в мире Шуры осталось только чернильное облако и запах гари.
   
   Впрочем, выход из этой ситуации как раз был, и Шура удивился, как не додумался до него раньше. Конечно, это было гадко, больно и мерзко, но это был лучший вариант из всех возможных - снова стать собой, понимая, что Лиза и Данила справятся и без него. В конце концов, кем он стал? Стоит ли о нем жалеть вообще?
   
   Он поднял голову, с усилием оторвав взгляд от воды, и увидел Эльдара. Тот стоял совсем рядом, и Шура, пожалуй, осекся бы, называя его мертвецом - абсолютно живой, со знакомым нервным блеском в глазах, наглый, красивый и энергичный, именно такой, каким Шура увидел его впервые.
   
   - Здравствуйте, Сашенька, - ласково промолвил Эльдар.
   
   - Здравствуйте, - ответил Шура.
   
   - Плохо вам? - осведомился Эльдар и на мгновение преобразился: Шура понял, что муж Лизы действительно мертв: коротенькая тень у его ног съежилась и исчезла.
   
   - Плохо, - кивнул Шура. Эльдар вздохнул и сел рядом - старое иссохшее дерево мостков даже не скрипнуло.
   
   - Бедный мальчик, - сказал он. - Я не держу на вас зла, мой хороший.
   
   - Спасибо, - сказал Шура. Эльдар усмехнулся и похлопал его по руке - ладонь мертвеца оказалась сухой и прохладной.
   
   - А все потому, что мама не научила вас одной простой вещи: никогда нельзя принимать решения с ходу, тем более, такие важные решения. Например, убить трех магов и знахаря. Или вернуться из мертвых к женщине, которая вас узнала сразу же. Или пройти запечатление...
   
   - Он сказал..., - Шура закусил губу, пытаясь удержать слезы. - Он сказал, что я смогу помочь Лизе...
   
   - Да знаю я, что он сказал, - ухмыльнулся Эльдар. - На что еще можно поймать такого прекраснодушного мальчика - конечно, на россказни о счастье для всех и практически даром и байки о чести и долге. Это, князь, голубчик, старые бредни, а нынче свет поумнел, и все это вздор... Зачем надо было принимать скоропалительные решения по такому сложному и трудному вопросу? Не посоветовавшись, не узнав себя лучше, книг не почитав, в конце концов...
   
   - Он сказал, что я смогу помочь Лизе, - повторил Шура. Эльдар кивнул.
   
   - Помог?
   
   Шура повел плечом.
   
   - Не знаю... правда не знаю.
   
   Помолчали. Солнце окончательно уползло за зубчатую кромку леса, и туман среди деревьев приобрел нехороший зеленоватый оттенок. Эльдар проследил за взглядом Шуры и произнес:
   
   - Здесь такое бывает, Саша... Не бойся.
   
   - Я и не боюсь, - пробормотал Шура; казалось, туман ощупывает границу прохладными влажными лапками, и из леса доносятся разочарованные стоны его невидимых обитателей.
   
   - Сейчас я все обдумал, - сказал Шура. Эльдар смотрел на него мягко и испытующе. - Мне понятно, что ситуацию можно изменить только одним способом, и это будет правильно. Лиза... Ну, она справится, Данила ей поможет, ей многие помогут - Гамрян, Ванька... И у нее больше не будет проблем из-за меня, никаких, - он нахмурился, понимая, что незачем все же рассказывать об этом мертвецу, которого он сам и убил. - В общем, я принял решение, - отрезал Шура и уставился на воду - там уже отражался месяц и первые звезды.
   
   - А ты уверен, что это решение не приняли за тебя? - поинтересовался Эльдар. - Что это именно твои мысли и выводы?
   
   - Чьи ж еще-то? - нахмурился Шура. Эльдар усмехнулся и встал - мостки под его ногами не дрогнули.
   
   - Тебе виднее, конечно, - сказал он. Сквозь его тело Шура теперь мог видеть озеро и холмы. - Но прежде, чем действовать, подумай еще об одной вещи: почему я решил простить тебя?
   
   - Подумаю, - пообещал Шура. Эльдар кивнул ему и спрыгнул с мостков на воду.
   
   - Умничка, - проговорил он и пошел по воде на середину озера. Шура смотрел ему вслед: Эльдар становился тоньше и прозрачней, пока не растворился окончательно. Над озерной гладью поднялась легкая струйка пара, и со стороны леса донесся вопль: так, должно быть, кричат души грешников в аду на сковородах...
   
   Для меня ада не будет, устало подумал Шура. И рая тоже. Corpus sine spiritum cadaver est, так что надо просто вернуть все вещи в исходное положение.
   
   Он устроился на мостках поудобнее, протянул руку и сорвал молодую зеленую травинку, росшую у самого берега. Она упоительно пахла жизнью, каждая ее клеточка призывала: жить, жить, жить! - и на какое-то мгновение Шура услышал этот гордый, сладостный зов. Потом он произнес несколько слов из выданного Пономаревым арсенала, и травинка умерла в его пальцах, но зато приобрела ледяную остроту и твердость лезвия. Шура помедлил и коротким резким взмахом располосовал правое запястье.
   
   Кровь выступила неохотно, словно его тело не желало умирать и боролось за жизнь. Жизнь, жизнь! - пела мертвая травинка в пальцах; Шура поморщился и прочертил на запястье еще три полосы, а затем лег на мостки и опустил руку к воде.
   
   Кровь падала лениво, как густой тягучий сироп.
   
   "Что такое спин? Ты показывал на прошлом занятии, а меня не было".
   
   Шура смотрел в небо - звезды были крупными и лохматыми, будто белые осенние цветы. Они казались возбуждающе пряными на вкус и пахли зеленым чаем.
   
   "Шур, ну я же ведьма"
   
   "...и любить тебя опасно"
   
   "Но тем не менее..."
   
   "...я попробую. Даже если ты против, я все равно попробую".
   
   Он слышал эхо от падения капель в воду - тихое, печальное эхо.
   
   "Головой надо думать. А не грешным делом".
   
   Лиза... Кого я отражаю сейчас? Ваню?
   
   "Головой надо думать..."
   
   - Бедный глупый мальчик... - на лоб Шуры легла рука мертвеца. - Ну подумай сам: ты не убийца. Ты орудие убийства. Тебе приказали убрать меня - и ты убрал. Тебе приказали замести следы - и ты замел. А теперь тебе велели умереть, потому что ты осмелился ослушаться - и вот ты послушно умираешь...
   
   И Шуру словно окатило ведром холодной воды - так, что он сразу вобрал в себя весь окружающий мир: и огражденный от внешних воздействий и проникновений уголок старого колдуна, и хищный туман в лесу, и Эльдара рядом, и ползающих неподалеку звуггов, и Лизу в доме, и себя, и боль в распоротой руке, и возможность на краткий миг, на доли секунды - все? уже все... - чувствовать и понимать самому.
   
   Тогда Шура вскочил и заковылял прочь от озера. Пару раз он спотыкался и падал, когда боль становилась совсем уже невыносимой, но все равно поднимался и двигался дальше, и ночь кричала: жить, жить, жить! - и пахла травой и его кровью.
   
   Данила сидел на крыльце; красивый фонарик освещал страницы книги, лежавшей у него на коленях. Шура вывалился из темноты, как партизан из леса, и от неожиданности Данила даже ойкнул.
   
   - Саш, ты чего такой, ты где был... - начал он и тут увидел его разрезанную кровоточащую руку и осекся. Глаза его стали большими и круглыми, словно у девчонки, увидевшей мышь.
   
   - Пластырь дай, - сказал Шура, уставившись в землю и понимая, что не сможет сейчас взглянуть Даниле в лицо. - Я порезался.
   
   Данила не шевелился. Шура затылком ощущал его испуганный непонимающий взгляд.
   
   - Порезался я, - устало повторил он. - Порезался...
   ГЛАВА 14. САМ ПО СЕБЕ.
   
   Проснувшись утром, Шура некоторое время не мог понять, где находится, и почему вместо уже привычного запаха дома старого колдуна он чувствует запах своей мажорной квартиры. Потом он открыл глаза и вспомнил, что вчера вечером они вернулись в Турьевск, и что все закончилось хорошо.
   
   - Смотри, - сказал Данила. - Смотри, что она делает...
   
   Лиза сидела на траве, держа сложенную лодочкой ладонь перед собой - над ладонью парила пустая сигаретная пачка. Повинуясь взгляду Лизы, она то поднималась выше, то опускалась, и воздух вокруг нее сиял золотым.
   
   - Получается! - прошептал Данила и сжал Шурину руку. - Сань, у нас получается...
   
   Шура встал с кровати и отправился в душ. Стоя под тугими струйками горячей воды, он думал о том, что история почти завершена.
   
   - Я не совсем та, кем была.
   
   Лиза смотрела на озеро, и теплый ветер перебирал ее волосы, огненно-рыжие в свете заходящего солнца. Шура стоял рядом и понимал: он не может сейчас дотронуться до нее, он не может...
   
   - Все будет хорошо, - только и сумел сказать он. Лиза обернулась к нему и сжала его правое запястье - мягко, по-дружески.
   
   - Спасибо тебе...
   
   Из еды в холодильнике обнаружилась пачка китайской лапши и банка зеленого горошка. Шура хмыкнул: первым делом сходить в магазин и купить чего-нибудь съестного... А потом... Что потом? Его миссия закончена, и что делать дальше - кто знает? Двигаться, дышать, как-то жить - с какой целью?
   
   - Это возможно, Саша.
   
   Они с Данилой сидели на кухне и вроде бы пили чай, хотя чашки стояли на столе нетронутыми. Лиза сидела в комнате с книгой из коллекции покойного хозяина дома и вряд ли слышала их разговор.
   
   - У вас с Лизой очень глубокая эмоциональная связь, - продолжал между тем Данила. - Больше, чем любовь... Даже не знаю, как назвать. Такое сильное духовное родство...
   
   - Ну? - Шура таки отпил чай и отставил чашку на подоконник.
   
   - Она вполне может разорвать твое запечатление с Пономаревым, - Данила тоже отодвинул чашку, освобождая на столе место для манипуляций. - Вас соединяет множество энергетических нитей, так вот по-моему она способна их разорвать. Все сразу. Я не говорю, что будет легко... Но ты сам подумай - это же лучше, чем жить так, как ты живешь...
   
   Что ему теперь делать? Пойти погулять? Съездить к Лизе? Чем ему заниматься теперь, когда самое главное дело завершено? Несмотря на диплом, он неуч, а состряпанный Пономаревым класс А в танцах сейчас абсолютно не важен. Да, наверно, стоит признать: жизнь Александра Черникова закончилась прошлым летом, а жизнь Артура Ключевского не имеет смысла...
   
   - Откуда такая хандра? - спросил Шура вслух, взвешивая на ладони банку с кукурузой. Банка, разумеется, не подала признаков жизни, зато внезапно разразился звонком сотовый. "Пономарев", - прочел Шура надпись на экране и нажал клавишу ответа.
   
   - Как съездил? - осведомился Пономарев, не удосуживаясь поприветствовать своего даэрану.
   
   - Нормально, - пробормотал Шура. Пономарев ухмыльнулся, и Шура вдруг увидел его так явственно, как если бы ведущий сидел прямо перед ним: спокойного, гладко выбритого, в дорогом костюме и с любимой шоколадной сигариллой в пальцах. - Нормально съездил.
   
   - Молодец, - ответил Пономарев. - Завтракай и выезжай ко мне в двенадцать. Есть работа.
   
   
   
   ***
   
   На точку они выехали в час дня. Шура смотрел в окно и молчал, Пономарев демонстративно не заговаривал с ним, слушая радио; Шура думал о том, что будет говорить, когда ведущий спросит у него напрямую, где тот был и чем занимался.
   
   - Я его боюсь, - признался Шура. - Честно, боюсь.
   
   - Это понятно, - кивнул Данила. - И вполне нормально, так что не стесняйся. Насколько я понял, он просто монстр гремучий... Самого Оборотня завалил...
   
   - Моими руками, - напомнил Шура.
   
   - Ну так ведь завалил, - сказал Данила.
   
   Точка встречи располагалась на лугу в сорока километрах от Турьевска. Пономарев выбрался из машины и сладко потянулся. Полез в карман за портсигаром. Шура сидел, не решаясь пошевелиться - что-то подсказывало ему, что ничем хорошим этот заказ не кончится. Но что-то еще в нем, что было сильнее страха и возможной боли, мягко и настойчиво твердило: так надо, так надо.
   
   - Шура...
   
   Ее кожа пахла зеленым чаем - запах смешивался с ароматом свежей весенней травы, и Шура понимал, что земля уходит из-под ног. В вишневом саду исходил томными трелями соловей, и каждый вдох был как аккорд.
   
   - Лиза...
   
   - Что сидим, Артур? - услышал он голос Пономарева с незнакомыми доселе нотками. - Выходи, клиент идет.
   
   Шура вышел из машины, встал рядом с Пономаревым и только потом обернулся в ту сторону, откуда шел клиент. Это была молодая женщина в длинном желтом платье с алыми цветами, ветер беззастенчиво трепал ее рыжие волосы. Она отпустила такси примерно в пол-километре отсюда и теперь брела, наслаждаясь теплом и солнцем, брела к своей смерти... На мгновение Шура перестал дышать.
   
   - Все, Артур, - услышал он голос Пономарева. - Когда я скажу, начнешь передавать энергию. Чем быстрее закончим, тем лучше.
   
   Тем временем Лиза подошла совсем близко.
   
   - Добрый день, - коротко кивнула она Пономареву. - О чем вы хотели поговорить?
   
   Пономарев улыбнулся ей светло и широко - но почему-то Шуру обдало январским холодом от этой улыбки. Лиза, не верь ему, не слушай его, - хотел было сказать Шура, но голос куда-то исчез, сгинул... Казалось, ясный день поздней весны заволакивает тучами, и воздух становится горьким...
   
   - Все о том же, Елизавета Анатольевна, - ласково промолвил он. - Не кажется ли вам, что вы лезете немного не в свое дело?
   
   Лиза пожала плечами.
   
   - Это в чем же?
   
   - Хотя бы в том, что забираете неизвестно куда моего помощника и компаньона, - ответил Пономарев. Губы Лизы искривились в презрительной усмешке.
   
   - Вашему помощнику и компаньону грозил европейский трибунал за убийство моего мужа, - проронила она холодно и впервые за время встречи посмотрела на Шуру - и он не понял ее взгляда. - Так что я вам оказала услугу, можно сказать...
   
   - Мы скажем по-другому, - произнес Пономарев и взял Шуру за плечо. - Вы, Елизавета Поплавская, использовали сильнейший магический артефакт, не принадлежащий вам по праву, для восстановления своих способностей и не известили о том его непосредственного владельца (он говорит обо мне? - подумал Шура. - Обо мне, и так, будто я вещь...), что приравнивается к прямому браконьерству на основании меморандума Кромвеля. Соответственно я как владелец этого артефакта имею право на...
   
   - Нет, - выдохнула Лиза, и Шура понял: она не ожидала подобного развития событий. - Если вы хотите казнить меня, то ничего не получится. Максимум, что возможно - дуэль. Но без него, - и она указала на Шуру.
   
   Рука Пономарева на плече сжалась. Неужели она не понимает, подумал Шура, что ей не выстоять... Он не пойдет на дуэль, ему нужен не честный поединок за право владения "сильнейшим магическим артефактом" - ему нужна только ее гибель, потому что Пономарев давным-давно понял, какова может быть его потеря.
   
   Лиза, уходи... Уходи, глупая, ты еще успеешь...
   
   Голос Пономарева он услышал из такой непостижимой дали, что не сразу понял, что ведущий обращается к нему, и что воля его парализована сиянием давно знакомого ему кнута.
   
   - Давай, Артур. Точка на два пальца влево от ее виска.
   
   Лиза не шевельнулась. Беги же! беги! - заходился от крика внутренний голос - Лиза не двигалась, не строила защиты, вообще ничего не делала... Шура смотрел на нее и не мог, не мог...
   
   Это все из-за нее, Артур, говорил Пономарев. Именно из-за нее ты стал тем, кто ты есть сейчас - убийца, смертельное оружие, на тебя охотятся, и жизнь твоя висит на волоске из-за этой женщины. Если бы не она, ты был бы обычным студентом и ни с какой стороны не влез бы в эту магическую кашу, никогда. Это она.
   
   Гнев, обида и ярость. Пономарев не мог ему врать, Пономарев говорил чистую правду, и Шура ему верил - а как было не верить? Лиза стояла перед ним, восстановленная ведьма, которая однажды ворвалась в его тихую жизнь и разрушила ее легко, походя. Это она сделала его таким, только она... вот только тот мальчишка, который однажды показывал Лизе, что такое спин, никак не мог признать очевидное.
   
   - Ни волоска... - прошептал Шура и сам не понял, что сказал. Боль и горечь запечатленного даэраны стучали в его висках, срывая дыхание, вот только... Девушка в рэпперских портках танцует вальс, неумело, но старательно. Девушка в восточном наряде улыбается ему в приват-рум дорогого клуба. Эта самая девушка, из-за которой время сейчас остановилось.
   
   - Артур, это она, - сказал Пономарев вслух. - Это она во всем виновата.
   
   - Да, я знаю, - ответил Артур, - она... Именно она...
   
   - Нет, - произнес Шура. - Ни за что. Не буду.
   
   Пономарев ударил его по спине своим серебристым кнутом, и Шура едва удержал вскрик.
   
   - Это ведь тоже из-за нее, - сочувствующе промолвил Пономарев. - Послушай, разве ты не устал от этого?
   
   - Очень, - ответил Артур и шагнул к Лизе. Она не шевельнулась, хотя вполне могла бы сейчас выстроить защиту и не пропустить к себе даэрану, хотя, разумеется, защиты хватило бы ненадолго. Ненависть, ненависть, ненависть...он сейчас ненавидел ее, эти длинные, растрепанные ветром волосы, эти спокойные зеленые глаза, эти острые игольчатые ресницы и родинку на левой ключице - нет!
   
   Рамка, которую моделировал Пономарев сложными ломкими движениями, разрушилась, и Шуре не было нужды в том, чтобы обернуться и посмотреть: он отлично знал, что Пономарев в недоумении.
   
   Что? Что ты сказал, сопляк?
   
   - Нет, - повторил Шура, и ему сразу стало как-то легче, что ли, хотя на плечи сразу же словно навалили огромный мешок камней - неподчинение ведущему по-прежнему каралось. - Нет, я не буду.
   
   - Будешь, Артур, - почти ласково сказал Пономарев, и тут же посторонняя сила вскинула Шурины руки и развела в стороны, формуя жест для нанесения удара. Кончики пальцев начало колоть - Пономарев аккумулировал энергию, чтобы швырнуть в Лизу. Ну почему же она сама ничего не делает, вот просто стоит и смотрит на него...
   
   - Fngar niam haunnat sin methor... - проговорил Пономарев, и Шура тут же услышал голос Данилы:
   
   - Отойдите от нее, оба!
   
   Даэрана и ведущий обернулись. На обочине стоял битый Лизин спорткар, а в нескольких метрах от точки встречи - Данила и Ваня, причем у Вани в руках был пистолет - маленький, дамский, под стать владельцу. Ведь и не заметили, как они подобрались... А в машине еще и Мадина, уже вызывает скорую помощь...
   
   - Сказано вам - отойдите! - повторил Данила. - Оба, быстро!
   
   И тут время дрогнуло и понеслось с невероятной быстротой, а Пономарев сделал свою главную ошибку.
   
   - Пошел вон, - небрежно проронил он и махнул рукой. Данилу вскинуло в воздух и отбросило в сторону; он упал в траву и застыл в скрюченной, неестественной позе, не шевелясь. Лиза тихо вскрикнула, а Шура почувствовал, что чужая воля не так уж и сильно на него давит - Пономарев отвлекся на незваных гостей, и выстраиваемая им рамка развалилась окончательно.
   
   Ваня посмотрел в сторону Данилы, и Шура увидел, как у Воробья затряслись губы. Он отчаянно трусил, он был смелым только в команде, но, несмотря на эту трусость, не отступал.
   
   - Ну? - спросил Пономарев. - Тебе тоже не терпится?
   
   - Ванька, беги, - прошептала Лиза, но Воробей не услышал ее шепота и тонким, срывающимся, каким-то совершенно детским голоском вскрикнул:
   
   - Руки опусти, ты!
   
   Пономарев на этом моменте малость оторопел. В его практике еще не бывало случая, чтобы на него орал какой-то сопляк-недоросток с полными штанами неприятных предчувствий.
   
   - Давай вали отсюда, - почти ласково посоветовал Пономарев. Ваня покосился на Данилу - а Данила умирал, Шура явственно видел, как от лежащего в траве тела растекается серебристыми ручейками энергия жизни - и неожиданным тоном маршала Жукова на плацу рявкнул:
   
   - Руки, б%я, кому говорю!
   
   Пономарев усмехнулся и сказал Шуре:
   
   - Видишь, это тоже по ее вине, - а затем замахнулся на Ваню своим кнутом.
   
   И Ваня выстрелил. Не тратя слов на очередное предупреждение, он просто нажал на курок - точно и однозначно с перепугу.
   
   Шура не понял, что происходит, и почему время застыло снова. Кнут вывалился из безвольно разжавшейся руки Пономарева, а сам он замер с натурально отпавшей от изумления челюстью. Ваня смотрел на пистолет с подлинным ужасом, словно не понимал, как это штука попала к нему и что он только что сотворил. Где-то далеко-далеко вскрикнула Лиза, а Шура только и успел подумать, что сегодня явно не его день и рухнул в траву, чувствуя во рту кровь.
   
   Боль была такой, что на мгновение весь мир исчез, затянутый алым, сжался в пульсирующую точку невыразимого словами мучения. Но потом багровая пелена разошлась, и Шура увидел легкомысленное летнее небо, распахнутый купол синего зонта с нарисованными кучеряшками облаков.
   
   На него нахлынул покой, подобного которому Шура не испытывал раньше, и это чувство было настолько красивым, настолько завершенным, настолько его собственным, что ему захотелось плакать от облегчения. Артур Ключевский исчез, он снова был собой, спокойным и беззаботным пареньком, танцующим румбу на оттаявшем весеннем асфальте... Где-то Ваня трясся в истерике, содрогаясь от рыданий, где-то Пономарев выстраивал дрожащими руками новую рамку, силясь спасти бесценное существо, умирающее перед ним - все это было неважно, кроме...
   
   - Лиза... - прохрипел Шура. Имя вздулось на его губах кровавым пузырем, лопнуло, протекло алой лаковой струйкой по подбородку, но Шура не заметил этого, он не чувствовал теперь боли в простреленном легком, повторяя ее имя, словно молитву: - Лиза...
   
   - Я здесь, Шура, - услышал он ее голос, и на его лоб и щеку, одна за другой, упали две теплые капли. - Я здесь.
   
   Его накрыло снова: абсолютный и чистый покой, хотя Ваня, Пономарев, Лиза - все они испытывали подлинный водоворот эмоций, но теперь Шура мог отделить чужое от своего окончательно: он был озером, чью ровную гладь не тревожили волны, это было так хорошо, что он заплакал снова, но не понял что плачет.
   
   Со стороны города донеслось завывание сирены. Ехала "скорая".