Мадам Обате едет в Уганду

   Когда мы были на младших курсах, преподаватели советовали слушать, как защищаются наши старшие, и мы, мелкие, дружно ходили на защиты дипломов, создавая там «группы поддержки» и теплую атмосферу. А создавать ее было нужно, потому что битвы на защитах шли нешуточные. Сражались две кафедры, наша и математическая. Одна во главе с Академиком А., наша, вторая во главе с Профессором Т – их. Математики утверждали, что машина принимает коды только на латыни, наши же все формулы были принципиально записаны русскими буквами, например:
 
Себ.т – Себ.ф = Пр.
На математическом языке это записывалось:
Сt – Cf = P

Академик А. хмурился, видя вывешенные ватманские листы с АВС-шрифтом и c пристрастием и строгостью прокурора спрашивал, какой смысл в них зашифрован. И требовал здесь же на доске перевести их на русский язык, что вызывало краску на щеках начинавшего путаться в буквах дипломника, массу дополнительных вопросов и «удочку» в диплом как результат. 

   Кафедра Математики теснилась вокруг Профессора Т., внешне похожего на гордого гривастого льва (однажды он сказал, что раньше к ногам таких девушек, как мы, бросали состояния, а теперь учат их АСУ). Итак, математики пытались защитить несчастного (ную), объясняя, что в век информации (так называли они прошлый, двадцатый век) достаточно ссылок на русскоязычные формулы, которые не обязательно помнить наизусть.
   Академик А. принимал оскорбленный вид, потому что его «Формула Критерия» из трех этажей и множества символов использовалась не однажды и не только в отличных дипломных работах, но цитировалась во множестве горнопромышленных журналов, наших и международных, и посягать на нее означало дерзко задевать честь автора. И каждый раз, как у сторонников разбивания яйца с тупого конца, так и острого, битвы не заканчивались ничьей победой, но были они горячи и кровопролитны!

   А бедные дипломники, попадая в жернова научных боев, только поворачивались в разные стороны, не зная, кого слушать. И тут пригождались мы, сочувствующая братия, занимавшая последние места в аудитории. В нашу сторону обращались отчаянные взоры утопающих, непременно получая твердую помощь и поддержку. Мы уже своим присутствием демонстрировали  «но пасаран» и «мы с вами». Одновременно накапливали мы, желторотые, бесценный опыт дипломного боя без правил.

   Был однажды совершенно непредсказуемый казус, когда преподавательница политической экономии, случайно, видно, оказавшаяся на защите одной из геологический групп, соскучивши слушать про ордовики, силуры, дайки и штокверки, заметила одной из дипломных соискательниц, что карта у той уж очень нехороша. Нельзя ли было ее покрасить поярче, вон как у прежде выступавших ребят? Научно и наглядно одновременно.
На несмелое возражение обескураженной дипломницы, что «это же карбон…», преподаватель политэкономии, ничтоже сумняшеся,  возразила: «Ну и что, что карбон? У других тоже он, но карты какие яркие!».
   Здесь уже на парты упали от смеха представители всех кафедр, а смущенная заблудившаяся преподавательница так и осталась в неведении, чем вызвана такая неделикатная и неадекватная реакция. 

   На этот раз всеобщее веселое изумление вызвало имя дипломницы, которое торжественно было объявлено секретарем комиссии: Мадам Обате! Научный руководитель профессор Л.П. К*дзе.

Мадам Обате величественно вплыла в аудиторию, при ближайшем рассмотрении неожиданно инициировавшись студенткой Абросимовой. Пока по столам шел шепоток разочарования («мадам»! и Абросимова), на задних партах переглянулись, улыбнулись и вспомнили!

   Год назад на нашем четвертом общежитском этаже появилась девица Абросимова Клавдия. Поселили ее с младшим курсом, то есть с первым, после какого-то скандала-драки с двумя вьетнамскими девушками, которые были ей по пояс, тихими и незаметными. Если бы с ними подрался кто-то из нас, советских граждан, то на другой день (можно и к бабке не ходить) вылетел бы из института «без права на».

   Абросимова не только осталась, но поселилась на место девчонки, переведенной куда-то на нижний, неудобный этаж. С первого же дня вселения прославившейся скандалистки, к нам стали прибегать и горько жаловаться ее новые соседки.       
   Сначала она перегородила комнату простыней, завесив ею, как пологом, свое спальное место и тумбочку. Потом затянула марлей половину окна, чтобы отметить, что эта половина принадлежит лично ей. Неделю она складывала и перекладывала вещи под своей кроватью, ела за ширмой, там же и спала. И мыла с дегтярным мылом пятачок вокруг своего застолбленного простынями места.

   Однажды вечером капитально угнездившуюся в комнате Клаву навестил ее бойфренд-жених Том из Уганды. Войдя и определив на глаз огороженную территорию Абросимовой, улегся на спальное место Клавы, выставив к голове Гали, нашей несчастной и слегка одуревшей от такой наглости однокурсницы, нежно-фиолетовые пятки.
На другой вечер Галочка пошла с чайником на кухню, где не горел свет, и, наливая воду, чуть не упала в обморок, увидев сверкнувшие во тьме белоснежные Томовы зубы.
Неприятности на этом не закончились. Том и Клава просто породнились на недовольстве Советским Союзом, который они ругали вдоль и поперек с утра до ночи.

- Зачем ты мажешь на руках их (имелся в виду советский) крема? – пренебрежительно кривился Том, - может стать облезать.
- Да, надо бы выбросить, но осталось совсем немного.
- И чемодан французского духов у тебя под спальным жильем, - зачем прорыскать их неприятное?

Но по привычной крестьянской прижимистости Клава приканчивала добро, не имея решимости выбросить полупустую склянку.

   Наконец их брачный союз был зарегистрирован в Угандийском посольстве, и вот тут-то произошло событие, которое встряхнуло течение нашей неспешной общажной жизни.
   
   К Абросимовой приехали мама и старшая сестра. Это потом выяснилось, что они из какой-то далекой российской глубинки, что мама то ли баптистка, то ли еще кто, точно так никогда и не стало известно.
Только однажды вечером в длинном коридоре нашего этажа раздался леденящий душу вопль. После этого, как в настоящем детективном романе, простучали быстрые шаги, наша дверь стремительно открылась…Мы, как говорится, замерли…

Здесь делаем театральную паузу и тянем, тянем ее…пока вы заинтригованно ждете, дорогой читатель.

Ну вот. На пороге стояла наша черноглазая Галочка и жалобным голосом просила сердечных капель. Никаких таких капель в те годы у нас не водилось по причине железобетонного здоровья, потому мы могли предложить только чаю или камбалы в томатном соусе из банки. Она от всего отказалась и объяснила, что капли вообще-то нужны не ей, а маме Абросимовой, которая впервые в своей жизни увидела живого черта, оказавшегося ее зятем. Мы были беспечные и легкомысленные девчонки. Мы чуть не захлебнулись тогда от смеха. В  конце концов и Галя покатилась со смеху вместе с нами.

   И вот эта мадам Обате-Абросимова проплыла мимо нас на защиту. Говорили, она настояла, чтобы диплом ей выдан был по иностранному образцу. Не помню совершенно ее защиты, помню только, что еще в Союзе она родила шоколадненького ребенка, ожидая, когда муж Том закончит институт. После этого будто бы они уехали в Уганду. А через год там совершился военный переворот. Мы ее от души жалели, потом забыли…

   Заглянув, по написании рассказа, в недра интернета, чтобы немного прояснить ситуацию с датой военного переворота в Уганде, я неожиданно обнаружила, что самого кровавого современного диктатора мира звали…Обате из Уганды! Проливший реки крови, приходивший на заседания с отрубленной человеческой головой подмышкой, подозреваемый в людоедстве диктатор.

Так вот чьей невесткой, возможно, стала наша глупая Абросимова, так презиравшая страну, в которой родилась…

Тесен мир. Удивительны связи и переплетения событий в нем...