Глава 2

Пятница, 1 октября 1999 года
Джон по обыкновению пришел в дом Тренеттонов пешком, проделав путь в пару километров от ближайшей остановки трамвая. Смотритель долго не отзывался на звонок и открыл дверь Уильямсу, только убедившись лишний раз, что собака заперта в загоне. Джону тут же взвалили на руки пузатые пакеты с едой и напитками, которые он незамедлительно потащил внутрь дома. Стол в кухне был выдвинут на середину комнаты, а вокруг него были расставлены стулья – около десяти. Пока Джон рылся в пакетах, вынимая на свет то нарезку сыра, то сетку с грейпфрутами, мистер Тренеттон уже поднял над головой две бутылки красного и одну белого вина и со стуком поставил их посреди стола.
В гостиной, как успел заметить Джон, был убран диван. Вместо него поставили большой музыкальный центр напротив камина. Над входом в комнату покачивалась узорчатая лента цвета садового плюща, на которой крупными золочеными буквами было написано: «Добро пожаловать домой!»
Горячие блюда готовились за пределами дома, в продолговатом кирпичном здании, открытом с торца и служившем как бы кухней. В летнее время, как понимал Джон, можно было собираться там для обеда. Тренеттон заторопился туда спеша отдать какие-то указания по приготовлению пищи. Он прохаживался от одного повара к другому, советовал или принимался сам с забавной важностью поворачивать мясо на вертеле – одним словом, больше мешал, чем приносил пользы. Он вышел из дома через парадную дверь и спустился по небольшой широкой лестнице, обрамленной цветочными клумбами, откуда и попал на кухню. Уильямс же не мог воспользоваться этой дверью, не рискуя навлечь на себя неодобрение хозяев; он, как и смотритель и названные сегодня швейцары, повара, лакеи, входил внутрь дома через боковую дверь, предназначавшуюся для прислуги, хотя внешне обе двери мало чем отличались друг от друга. Это ограничение соблюдалось неукоснительно, несмотря на то расположение, которое усердно выказывал Джону мистер Тренеттон.
Дом Тренеттонов вообще интересно выглядел. Он был высоким зданием из двух этажей с очень, даже чрезмерно, просторными комнатами. Вокруг дома тянулась дорожка из сероватого камня от ворот и въезда во двор до пресловутой лестницы. Она делила участок надвое – одна его часть, где располагался сам дом, была более ухоженной – дорожки на ней были подметены, кусты аккуратно пострижены, а у заднего фасада дома дощатая терраса нависала над маленьким прудом, куда так никогда и не запустили рыбу. Другая же часть, начинавшаяся от кухни под открытым небом, являла собой подлинно уголок дикой природы. Здесь земля под ногами была черной, из нее поднимались деревья и сорная трава, с которой без особого рвения и без особого успеха пытался бороться старик смотритель. Единственным существом, которому определенно нравилась эта часть двора, был Чижик. Он нередко проводил время вне загона, тщательно обнюхивая весь участок в поисках диких мышей. В дальнем углу двора часть земли была залита цементом – там, по словам смотрителя, собирались в будущем устроить беседку. Пока же скромным украшением домашнего леса был лишь сетчатый гамак, натянутый между двумя деревьями.
Джон забрался по стремянке к вершине окна и закреплял на гардинах нарядные шторы. В этот момент со второго этажа спустилась миссис Тренеттон, уже облаченная в кремовое платье с закрытыми плечами. На локтях она несла накидку из меха неизвестного животного.
 - Ты! – окрикнула она Джона. – Подойди-ка сюда!
Джон проворно соскочил на пол. Вокруг полноватой шеи дамы обвилось ожерелье – слишком блестящее, чтобы быть настоящей ценностью.
 - Мой муж, - протянула миссис Тренеттон, - считает, что тебе необходимо остаться с нами на праздник. Лично я не вижу в этом необходимости. Но если уж тебе предоставляется такая возможность, потрудись хотя бы выглядеть прилично. Твой внешний вид просто кошмарен.
Джон прикинул. В джинсах и клетчатой рубашке он действительно не гармонировал с окружавшей обстановкой.
 - Иди за мной, - миссис Тренеттон прошла в боковую комнату, которую Джон про себя окрестил «платяным шкафом», сняла с вешалки пиджак с крупными белыми пуговицами и протянула Уильямсу. – Надевай.
 - Но он же женский! – запротестовал Джон.
 - Даже так он всяко лучше твоего тряпья. Ну если тебе не нравится, ступай к Митчеллу и пусть он подыщет тебе что-нибудь. И будь любезен сменить свои мокасины хотя бы на уличные ботинки. Носить туфли я от тебя и не требую.
 - Простите, а кто такой Митчелл?
 - Это наш смотритель, дубина.
Джон невольно согласился с замечанием, пожалев, что до сих пор не удосужился узнать имя старика.
 - Откуда ты родом? – не успокаивалась миссис Тренеттон.
 - Из Орданиса.
 - Надо же. А я уж думала, что ты провалился к нам из какой-нибудь рыбацкой деревни.
Джон уже уяснил все необходимое и счел за благо ретироваться.
 - Посмотрим, что из этого тебе подойдет, - Митчелл приподнимал одну вешалку с одеждой за другой, мысленно представляя, как будут вещи выглядеть на Джоне. – Эта? Да, пожалуй, эта.
Предложенная рубашка оказалась немного коротка Джону, не закрывая узких запястий с ярко различимыми порами. Впрочем, брюки доставляли ему еще большие неудобства; Уильямс постоянно просовывал пальцы между поясом и кожей, стараясь хоть немного ослабить резинку брюк, немилосердно трущую ему бока. Все-таки в последний раз Джон надевал брюки на выпускной бал в колледже, и тогда они были не в пример удобнее.
 - Ботинки оставь те же, что на тебе сейчас, - посоветовал смотритель. – Там на тебя особо никто смотреть никто не будет. И не робей сильно перед хозяйкой – ее голос громок, но она мало что решает.
 - А кого мне стоит опасаться? – Джон улыбнулся, но внутри он был абсолютно серьезен, задавая вопрос.
Митчелл и сам собрался; вопрос Уильямса, вроде бы небрежный, заставил его насторожиться. Мальчишка пообнюхался, и от него запахло угрозой. Старик посмотрел на бледные волосы Уильямса, его поминутно шмыгавший нос, два передних зуба, поблескивавшие в темноте вечно приоткрытого рта, и у него в голове мелькнула мысль: «Совершенный хорек, ах, как же он похож на хорька!»
 - Опасайся собаки, - сказал он. – Не ходи на улицу, если она отвязана.
Старик умело перевел разговор в шутку; Джон не мог не признать этого. В другой ситуации он, может быть, и попробовал бы зайти на цель еще раз, не сейчас, так где-нибудь через полчаса. Но здесь со двора залаял пес, один за другим глухо загудели моторы, и сам мистер Тренеттон, в своем лоснящемся пиджаке похожий на кота из мультфильма про Чипа и Дейла, выплыл в прихожую навстречу приехавшим друзьям, если только у него в принципе были друзья. Джон не без доли сожаления отполз в сторону и встал у обувной полки.
Гостей было немного – всего лишь пять человек. Четверо из них были семейными парами возраста четы Тренеттонов, то есть лет сорока. Двое, черноволосый худой мужчина с выступающим носом и полноватая женщина с кудрявыми рыжими волосами, улыбались натянуто и явно неуютно себя чувствовали. Похоже, это были родители Джуди. Была еще одна семейная пара, муж и жена, между которыми сновал коротконогий мальчуган, сжимавший в руке ярко-красный игрушечный самолет.
В гостиной зажглась люстра под потолком, и из колонок полилась негромкая деликатная музыка. Миссис Тренеттон с дамами сидела на углу стола и смотрела фотографии на ноутбуке. Барти с мужчинами подливали вина в бокалы, которые тут же опорожнялись. Ребенок увлеченно щелкал приставкой; дочерей Тренеттонов пока не было видно. На Джона, попивавшего в углу минералку, совсем не обращали внимания.
Отвлеченный назойливым жужжанием мобильника, Уильямс вышел из гостиной.
 - Уильямс? – рыкнул из трубки Доусон. – Ну как там у тебя дела?
 - Обвыкаюсь в террариуме.
 - Террариум? – хохотнул начальник. – Отлично сказано, Джон! В самую точку проблемы. Я не сильно тебя отвлек?
 - Нет, мистер Доусон. У меня появились в голове некоторые мысли, и я обязательно вам о них расскажу…
 - Не по телефону, Джон. Сегодня о делах ни слова, тем более внутри, как ты говоришь, террариума. Приезжай завтра на баскетбольную площадку в двух кварталах от автомойки. Знаешь, где это?
Джон подтвердил.
 - Вот и славно, - сказал Доусон. – Там и поговорим. Ты, кстати, хорошо играешь?
 - Не особо, сэр.
 - Не суть важно. Просто хороший способ провести время. До завтра, Джон, и постарайся не опоздать. Жду тебя там в три часа.
 - До завтра, мистер Доусон.
Закончив разговор, Джон хотел было вернуться в гостиную, когда чуть не столкнулся с Тренеттоном, выходившим из уборной. Барти уже был не особо трезвым; его речь становилась спутанной, слова растянутыми, лысина на голове начинала краснеть.
 - О, Джон! – Барти зацепил Уильямса за плечо и потащил рядом с собой. – Идем к нам, не надо прятаться. Сегодня праздник и в твою честь.
За время, что Джон сидел в углу или говорил по телефону, гости успели, что называется, дойти до нужной кондиции. Мистер Арсоу стоял, опираясь на стул и покачиваясь на ставших вдруг нетвердыми ногах. Второй гость бесцельно вертел в руках бокал, смотря сквозь него на чашку с салатом. Удивительно, что ни миссис Тренеттон, ни кто-либо еще из женщин не выказывал совершенно никакого возмущения от увиденного. Похоже, такие вечеринки в доме Тренеттонов давно вошли в норму.
 - Друзья, вот и наш неоцененный герой! – объявил Барти. – Ему мы обязаны тем, что у нас появился повод собраться. И пока одна наша виновница торжества никак не закончит прихорашиваться, давайте поздравим того, кто сейчас с нами.
Мистеру Арсоу явно не хотелось пожимать Джону руку. Помедлив, он все-таки сделал так. Пожатие выдалось отрывистым и неприятным – навряд ли Арсоу желал кому-то смерти, но вне всякого сомнения, он предпочел бы, чтобы в той аварии погибла Вики, а Джуди осталась бы жива. И поэтому Джон как свидетель автокатастрофы вызывал у него лишь раздражение и боль.
Барти чересчур много выпил, чтобы раздумывать о таких вещах. Впрочем, в тот вечер ему вообще не хотелось думать.
 - У Тома своя компания  по производству вина, - рассказывал он. – Все, что мы пьем сейчас, взято из его запасов. И вино, надо сказать, отменное. Попробуй-ка.
Джон с плохо скрываемой иронией смотрел, как вырастают на столе все новые и новые бутылки. По правде сказать, ему совсем не нравилось вино как таковое, но тем не менее, он выпил и похвалил, отметив необычный вкус.
 - Жаль, что ты производишь вино, а не бензин, - посетовал второй мужчина. – Приходится заправляться каждый день. Деньги улетают как в трубу.
 - На Западе с этим делом обстоит вроде бы попроще, - заметил Барти.
 - Там поднимается Макрин, - усмехнулся гость. – Железная хватка и звериное чутье.
Джон не имел ни малейшего понятия, кто такой Макрин. Разговор плавно зашел в области, где он был полным профаном. Уильямс изобразил на лице редкостную заинтересованность и приготовился слушать дальше, плохо представляя, к чему это вообще приведет. Отвлек его стук женских туфель по ступеням лестницы.
Сестры Тренеттон наконец спустились к столу. Мэри ворвалась в гостиную лесным пожаром, исходившим от пурпурного платья и волос, обрызганных лаком и приобретшим рыжеватый блеск. Виктория же надела платье белого цвета, отчего стала очень похожа на мать. На ее шее был завязан элегантным бантом платок того же цвета. Это был потрясающий дуэт плоти и души, крика и размышления, двух ипостасей женщины.
 - Вики! Вики! – мальчик спрыгнул со стула и, путаясь в ногах, побежал к девушке, которая тут же стиснула его в объятиях.
 - Вам следовало бы почаще смотреть на часы, - осуждающе сказала миссис Тренеттон.
 - Прости, мама, - Мэри присела в реверансе. – Я куда-то задевала ту заколку, которую ты подарила Вики на день рождения. Мы перевернули все вверх дном, и вот сестренка снова в твоем подарке. Правда, теперь в комнате жуткий кавардак.
Мистер Тренеттон легонько подтолкнул Джона:
 - Ну, подойди к ней. Поздоровайся.
Джону пришлось немного подождать, пока девушка повернется, и тогда он сказал:
 - Рад видеть вас в добром здравии, мисс Тренеттон.
Вики взглянула на него. На какой-то момент в ее глазах мелькнуло что-то вроде замешательства. Но как всякая Тренеттон, она хорошо держала лицо, поэтому быстро совладала со своим удивлением.
 - Очень приятно встретить вас здесь, Джон.
 - Уильямс, Вики, - поправила ее мать. – Его фамилия Уильямс.
 - Я предлагаю нам всем немного потанцевать, - сказал Барти. – Возможность есть, желание, подозреваю, тоже. Вики пусть потанцует в паре с Джоном. А Мэри…
 - А я бы с удовольствием потанцевала с Гарри, - улыбнулась Мэри, имея в виду ребенка. – Ты ведь не откажешь мне, правда ведь, Гарри?
Мальчик вытянул руки; даже так он едва доставал Мэри до локтей. Жены и мужья собрались в пары. Вики оттащила Джона подальше от лестницы. В центре круга, образованного приготовившимися к танцу парами, оказались супруги Тренеттон.
 - Вы хорошо танцуете? – требовательно спросила Вики.
 - Отвратительно, - признался Джон.
 - Будем исправлять. В принципе, все очень просто. Танцуем на три счета, то есть «раз-два-три», «раз-два-три» и так постоянно. Первый шаг вы делаете на меня с правой ноги и начинаем кружиться. Вот и все искусство. Главное, постарайтесь не наступать мне на ноги, - Вики засмеялась. – Самой бы упомнить.
Барти щелкнул пультом, и из колонок заиграла музыка. Джон непроизвольно дернулся вперед.
 - С правой ноги, Джон! – воскликнула Мэри.
Уильямс поправился и первое время двигался зажато, следя только за движениями Вики. Однако вскоре он поднял голову, полностью втянувшись в ритм; чувство такта было присуще ему от рождения. Джон уже сам прокручивал у себя в голове «раз-два-три», и пара кружилась все быстрее. Вики была определенно восхищена такой самоотдачей со стороны партнера и постоянно вносила в танец какие-то новые движения, на которые Джон старался реагировать адекватно по мере возможностей. Увлекшись танцем, Вики не заметила подошедшую сзади сестру и со всего размаху налетела на нее, отчего с ноги Мэри слетела туфля и откатилась в сторону. Вики же чуть не упала на пол; Джон успел ее подхватить.
Этот маленький инцидент здорово позабавил присутствующих. Виктория поспешила извиниться перед сестрой, после чего они поцеловали друг друга в щеку в знак примирения. Мальчик принес Мэри потерянную туфлю, за что также удостоился поцелуя.
Бросив взгляд на часы, Джон счел, что пора бы и честь знать. Он принялся прощаться с хозяевами и гостями; на предложение мистера Тренеттона заночевать ответил вежливым отказом. Вики слегка обняла его – Уильямс при этом предпочел оставить руки за спиной. Получив от Тренеттона разрешение погулять завтра на воле, Джон ушел переодеться в боковую комнату, где наконец обрел возможность размять плечи, затекшие в чересчур тесной рубашке.
Миссис Тренеттон смерила его, высунувшегося обратно в коридор, недовольным взглядом. Расчеты Джона не оправдались – несмотря на его безропотность, у него было мало шансов понравиться хозяйке. Она не могла понять и признаться себе, что именно ее так раздражало в Джоне Уильямсе. Скорее всего, она чувствовала, что в парне откровенно много фальши, и расстраивалась, что кроме нее это никому не заметно. На мужа она давно махнула рукой, но вот то, что простой мойщик полов быстро расположил к себе обеих ее дочерей, а Мэри и вовсе глаз с него не сводила, было по-настоящему тяжелым ударом для ее сердца.
Мэри догнала Джона, когда он уже снимал куртку с вешалки.
 - Должна признать, вы неплохо танцуете, мистер Уильямс. Хотя со шваброй у вас получается управляться все-таки лучше.
 - Все оттого, что она покорнее.
 - Надеюсь, мы в скором времени станем очень хорошими друзьями.
 - Конечно, - ответил Джон, - если только вы имеете в виду именно дружбу.
 - Все начинается с дружбы, - Мэри придвинулась, быстро и неуловимо поцеловала Джона и вернулась к гостям.
Джон не был в восторге от произошедшего, памятуя об обстоятельствах, при которых он оказался в доме Тренеттонов. Но подумав, он решил, что все не так уж плохо. Если за жену Тренеттона не получилось зацепиться, хорошо бы подружиться хотя бы с его дочерями. А когда они догадаются, будет, должно быть, уже слишком поздно, чтобы что-то менять.
Выйдя на улицу, Джон поежился. По вечерам было уже довольно холодно, и изо рта Уильямса шел пар. Он пожал на прощание руку смотрителю; Митчелл закрыл за ним ворота, и в завершение картины глухо залаял волкодав, провожая в путь своего недруга.
***
Доусон, как и было уговорено, ждал его на площадке около автомойки в три часа дня. Он с большим трудом втиснул свое грузное тело в красную спортивную куртку. В руках начальник держал мяч для баскетбола, едва выдерживавший давление мощных пальцев Доусона.
 - Привет, Джон, - крикнул начальник. – Давай-ка снимай куртку и приступим.
Джон стянул ветровку, положив ее рядом с оградой площадки. Здесь можно вспомнить о занятном наблюдении, сделанном им несколько дней назад. Царапины, оставшиеся у него на руке от когтей пса, затянулись на следующий же день, хотя специально Джон их не обрабатывал. Особого значения Джон этому не придал, сославшись на незначительный характер раны, и в дальнейшем редко вспоминал об этом. Хотя по-хорошему, ему бы следовало причислить этот момент к полосе необъяснимых вещей, случившихся с ним до этого. Тем не менее, совсем скоро в жизни Джона Уильямса произошло еще несколько событий, игнорировать которые уже не было возможности; поэтому вполне понятно и вполне простительно, что история со следами собачьих когтей быстро стерлась у него из памяти.
Доусон пару раз ударил мячом о землю, после чего с неожиданной быстротой бросил его в корзину. Мяч достиг наибольшей высоты, пошел по нисходящей прямо и вонзился точно в центр кольца.
 - Теперь ты! – пригласил начальник.
Джон поднял мяч, стоя на довольно большом расстоянии от кольца. Он переложил его в левую руку и бросил, будто камень, размахнувшись в меру своих сил. К его немалому удивлению, мяч угодил в щит, но в кольцо не нырнул, отскочив вместо этого в сторону, где его подхватил Доусон.
 - Мистер Доусон, - начал Уильямс.
 - Да? – отозвался начальник.
 - Я не очень хорошо понимаю свою задачу. Быть может, вы мне объясните, кто в этом доме, что называется, правит бал?
 - Кто правит бал? – Доусон раскрутил мяч на пальце и снова забросил его в корзину. – Да я понятия не имею, Джон. Мы с Барти совсем прекратили общаться после того случая. Ну понятно, что сам он является главой чисто номинально. Без царя в голове семейка. Если ты решил подружиться с его дочками, то оно, может, и правильно. А вообще-то я плачу тебе не для того, чтобы самому ломать голову. Это твоя работа, Джон, тебе ее и исполнять. Или ты предпочитаешь снова начищать машины?
Джон смолчал. Ему нравилась его работа, но жить у Тренеттонов было не в пример легче, сколь бы разнообразными не казались его обязанности. Наконец-то исчез раздражающий зуд в руках, обеспокоенных литрами мылящего, в которых они пребывали неделями. Да и никто у Тренеттонов не надзирал за работой Джона так пристально, как это делал Доусон. Барти смотрел снисходительно, его жена – неодобрительно, дочери – когда заинтересованно, когда и вовсе восхищенно. Никого из них особо не волновало, как работает Джон и чем он занимает себя в свободное время. Тем не менее, пол в доме был всегда вымыт, дверные ручки блестели, машина Барти радовала глаз начищенными фарами. Уильямс делал все, чтобы хозяева его не выгнали.
В рискованную игру ввязался Джон Уильямс. Чем больше он бывал у Тренеттонов, тем яснее понимал, что ему не хочется портить жизнь хоть кому-то из этих людей, пусть даже это была бы жена Барти. Соскочить еще можно было, пока Доусон не выплатил ему первый раз, а он это уже сделал и теперь, что естественно, требовал отработки. Приходилось выбирать, а это всегда самое сложное.
 - Молчишь, Джон? Ну и правильно. Дельце, что я тебе дал, не слишком пристойно выглядит, но это и доверие. Большое доверие. Я никому другому из своих инвалидов такое не поручил бы, а видишь, поручил именно тебе. Не торопись меня разочаровывать, Джон. Упасть в чьих-то глазах легко, подняться – почти невозможно.
«Дело дрянь».
 - Так что думай, Джон. И когда будешь думать, не забывай, кто именно тебе платит. Лови! – начальник бросил Джону мяч. Тот отскочил от земли и больно стукнул Уильямса по зубам.
 - Забивай! – скомандовал Доусон.
Джон рванулся вперед, стараясь заскочить Доусону за спину. Начальника не обмануло его не самое ловкое движение; он просто шагнул вбок и встретил Джона выставленным животом. Уильямс столкнулся с ним, как со стеной, и оказался на земле.
 - Может быть, я ошибся в тебе, Уильямс? – протянул Доусон. – Может быть, ты и не такой ловкий?
Нельзя было, чтобы начальник засомневался. Отвернувшись от колючего взгляда Доусона, Джон подхватил мяч, развернулся, увидел, что Доусон снова двинулся к нему, и ничком бросился на землю. Ручища начальника зачерпнула воздух над головой Уильямса. Плечо заныло, но это были уже его проблемы. Уильямс сжался в комок и резко оттолкнулся от земли.
Джон сощурил глаза, куда полез холодный октябрьский воздух. Под собой он заметил кольцо, оказавшееся отчего-то на уровне его колен, и с нескрываемым облегчением вколотил в него мяч. Мяч стукнулся о землю, а через секунду туда спрыгнул и сам Джон.
 - Не стоит аплодисментов, - он не смог удержаться от насмешки.
Но после того, как Джон увидел лицо Доусона, его улыбка быстро исчезла. Начальник выглядел так, будто проглотил железный прут.
 - Что с вами, мистер Доусон? – спросил Джон.
Доусон не ответил. Место, откуда Уильямс начал свой прыжок, находилось прямо за ним. Может быть, его уже начало подводить зрение, но при взгляде на Уильямса в тот момент Доусону показалось, будто тело парня потеряло свои четкие очертания и стало не более чем невнятной смесью воздуха и пыли. Эта смесь просвистела у него над головой, чтобы у самого кольца опуститься на землю снова в идее Джона Уильямса. А от кольца до того места, где стоял Доусон, было никак не меньше пяти-шести метров!
Доусон понимал, что это невозможно; но случившееся указывало на то, что только что мальчишка летал, и летал с большим искусством.
Джон и сам понял, чему так поразился начальник. Понял, и ему стало страшно. Уильямс схватил свою куртку и быстро зашагал прочь. Доусон не стал его останавливать.
 - Прекрасный прыжок, сэр!
Джон рывком развернулся. К его радости, это оказался всего лишь длинношеий подросток лет тринадцати.
Джон присел с ним рядом:
 - Да. Так уж получилось. Не говори об этом никому, ладно? А потом я научу тебя играть так же.
Мальчик радостно закивал. Джон потрепал его за ухом и поспешил убраться с этого места.
Теперь уже мало кто мог усомниться, что с Джоном Уильямсом происходила какая-то явная чертовщина.
Это случилось уже в субботу, 2 октября 1999 года.
Четверг, 14 октября 1999 года
Джон после упомянутого происшествия на несколько дней закрылся дома и совсем не выходил на улицу. На звонки по телефону и в дверь он не отвечал, старался не подходить к окнам. Это было похоже, пожалуй, на поступки нашкодившего ребенка и уж точно не было действиями сильного человека. Хотя Джон боялся не окружающего мира, он боялся самого себя. Но вечно дрожать от страха никому не понравится, и Уильямсу это быстро надоело. Поэтому в какой-то день он как ни в чем не бывало снова появился у Тренеттонов, безропотно воспринял угрозы хозяйки не выдать ему плату за месяц и сразу же принялся за работу. Его прежняя открытость почти исчезла – он куда меньше интересовался рассказами Митчелла и не откликался на шутки сестер в свой адрес. Уильям по обычаю автомойки не жалел порошка и мылящего, и кожа у него на руках снова стала краснеть и трескаться.
Проявившаяся замкнутость Джона сильно обеспокоила девушек, особенно Мэри, которой, как и любой девушке, хотелось нормального человеческого общения, в котором Джон был гораздо более искусен, чем в обмене дежурными любезностями. Ей казалось, что прежнего Уильямса, пусть и не самого ловкого, но зато живого и глубоко ей симпатичного, будто подменили. Зато миссис Тренеттон таким переменам только порадовалась. Образ нелюдимого Джона нравился ей куда больше.
Уходить Джон тоже стал раньше, сразу после того, как заканчивал все необходимые дела. Тогда он освободился совсем уж рано, около трех часов. День 14 октября выдался пусть и прохладным, но очень солнечным. Джон в тот раз не пошел сразу же к трамваю, а направился дальше за дом Тренеттонов, где начинался высокий сосновый лес. По дороге мало кто ездил, и Уильямс зашагал почти по ее середине. Деревья в лесу были широко отставлены друг от друга, благодаря чему взгляд легко проникал в глубь леса. Спустившись с дороги по небольшому пригорку, Джон пошел по хорошо заметной дорожке. В низинах между деревьями тут и там попадались скопления воды и жидкой грязи, которые Джон старательно обходил. Дорожка, богатая выступавшими корнями деревьев, шла между ними почти без изгибов. Она подходила к оврагу в глубине леса, спускалась в него и продолжалась уже на другой стороне.
Джон остановился на склоне. Невысокая подмороженная трава завилась у его ног. Прохладный воздух поднимался из оврага, сгустки тумана клубились в нем. Овраг был живым, он дышал, и тихий голос зашептал Джону: «Давай, прыгни в меня. Как тогда на площадке. Используй данную тебе силу». Уильямсу и самому хотелось этого; он быстро оглянулся по сторонам, присел, и его ноги оторвались от земли.
Чуда не произошло – Джон какое-то время держался в воздухе, но не дольше, чем любой нормальный человек. После этого он резко пошел вниз, неловко взмахнул руками, зарылся коленями в землю, перевалился на бок и скатился на дно, благо овраг был неглубоким.
Джон не мог понять, что произошло, чем так сильно отличалась обстановка сейчас и тогда на площадке. Почему же тогда у него получилось? Встав на ноги и отряхнув с колен налипшие листья, он решил для себя, что если еще когда-нибудь с ним произойдет что-то в этом роде, он отправится прямиком к врачу и скажет: «Заберите меня в дурку, потому что я сумасшедший».
Приложив немного усилий – ноги скользили по склону – Джон выбрался наверх. Совсем рядом оказалась река и лужайка на ее берегу – до нее оставалось два или три ряда деревьев. Рядом с рекой, низко свесив голову, стояла лошадь в белых пятнах. Джон, слегка опасаясь – а вдруг укусит? – все же подошел к лошади и оглянулся в поисках ее владельца; лошадь явно была чей-то собственностью.
 - Джон, Джон! – послышался окрик. К нему бежала Виктория Тренеттон, одетая в жокейский костюм, который необычайно шел ей. Вики запыхалась; похоже, ей пришлось изрядно побегать.
 - Я так рада видеть вас, Джон, вы даже себе не представляете! Понимаете, родители отпустили нас с сестрой покататься верхом, здесь недалеко есть ферма. Мы разминулись, договорились встретиться у церкви. Я спустилась, а эта лошадь оказалась норовистым животным, она убежала от меня! Какое счастье, Джон, что вы ее нашли!
Вики умело устроилась в седле.
 - Вы упали? – спросила она, показав на запачканные джинсы Уильямса.
 - Да, согласился он. – Я упал. Ноги поехали по грязи. Если вы не против, я пойду.
 - Нет, Джон! – запротестовала Вики. – С моей стороны было бы невежливо прогонять вас. Я настаиваю, чтобы вы побыли со мной. Это меня очень обрадует. Я поеду медленно, чтобы вы не отставали.
 - Ну как пожелаете.
Вики аккуратно направила лошадь вдоль по дорожке. За рекой коттеджный поселок возобновлялся, улица, идущая от моста, была вымощена булыжным камнем. Викторию сильно задело то, что она никак не могла поймать взгляд Джона: его глаза все время блуждали, останавливаясь то на домах, то на машинах и воротах, но неизменно проносились мимо девушки.
 - Что с вами случилось, Джон? – крикнула она. – Неужели вы пришли к нам в дом только потому, что вам негде было помахать тряпкой?
Уильямс поднял голову. Его взгляд обжег лицо Вики; она успела уже пожалеть о своей несдержанности.
 - Нет, - сказал он. – Я пришел за ответами.
 - Какими? – Вики отчаянно хотела отвернуться от Джона, хотела и не могла.
 - Ты ехала со мной и Джуди в тот день, - Джон отбросил приличия. – Скажи, что случилось, когда в нас врезался грузовик? Как я выжил?
 - Да, - кивнула Вики. – Ты должен был спросить об этом. Но я не помню, Джон. Я увидела грузовик, и он полностью завладел мной. На тебя я не обратила внимания.
Взгляд Джона стал еще злее. Виктория спешилась и взяла его за руки, чтобы хоть как-то усмирить его.
 - Что это? – спросил Уильямс, кивком указав на бант на ее шее.
Вики с гримасой сняла бант. На ее шее изогнутой лентой протянулась узкая зеленая полоса, разрезавшая нежную кожу надвое, как нить сумасшедшего хирурга.
 - Он уродует меня, - пожаловалась она. – Я стала некрасивой.
Джон смягчился, видя ее грусть.
 - Не думай об этом, - сказал он. – Когда-нибудь, очень скоро мы обязательно узнаем, что с нами произошло. Пусть и не сегодня.
Вики с благодарностью приняла его поддержку, уткнувшись носом в плечо Уильямса. Джон погладил ее по голове, запустив руку в волосы девушки. От него вдруг повеяло спокойным могуществом, пока еще дремавшим внутри. Лошадь за спиной Вики беспокойно всхрапнула и рысью стала отдаляться от них.
 - Моя лошадь опять убегает, Джон, - пробормотала Вики, не обнаруживая, впрочем, ни малейшего желания бросаться за ней вдогонку.
 - Да и черт с ней, - прошипел Уильямс. – Пусть себе бежит.
Невдалеке показалась еще одна наездница. Мэри Тренеттон встревожилась отсутствием сестры и направилась на ее поиски, не став дальше ждать у близлежащей церкви.
Завидев бежавшую лошадь, Мэри приподнялась в седле и легким свистом позвала животное к себе. Лошадь подчинилась. Потрепав ее по холке, Мэри взглянула вперед, и на ее губах заиграла улыбка. Да, Мэри была искренне счастлива, пусть даже в тот день на булыжной улице рядом с рекой Джон Уильямс целовал не ее.
Суббота, 16 октября 1999 года
В автобусе Джон задремал, прислонившись головой к стеклу. Ярко-оранжевое солнце, пересеченное облаками, уже скрылось за многоэтажками. В воздухе пахло недавно прошедшим дождем; этот запах тянулся из приоткрытой форточки автобуса. Уильямс, по своему обыкновению, открыл глаза перед самой своей остановкой, успел проверить все вещи и спокойно вышел наружу. Небо находилось в кратком моменте середины – солнце уходило, а звезды еще не появились; в этом небе кричала какая-то птица. Ветка акации стегнула Джона по плечу, когда он повернул голову.
 - Уильямс! Эй, Уильямс! – услышал он.
Широко размахивая руками, к Джону торопился Дик Криштен, его товарищ по автомойке.
 - Здорово, Джон.
Джон пожал ему руку. Сзади послышались осторожные шаги, слишком осторожные, чтобы быть случайностью. Уильямс инстинктивно бросил взгляд назад, и тут же Дик, выпустив его руку, отскочил и с нескрываемой злостью ударил его ногой в живот.
Джон не ожидал удара и не успел его заблокировать. Пропустив удар, он подскочил на месте, судорожно выдохнув от боли, и здесь его крепко схватили сзади с обеих сторон, вывернув руки. Плечо куртки затрещало по швам.
 - У тебя, похоже, хорошие отношения с Доусоном, да, Уильямс? – спросил Дик. – Ты не появляешься на работе, и тем не менее Доусон продолжает тебе платить, и немало. Впрочем, он всегда любил хорошеньких мальчиков. Одного не понимаю, что он нашел в тебе, хорек сопливый?
Боль от лопаток переползла в позвоночник. Дик ухватил Джона за горло:
 - Ты не думал, как Доусон выплачивает по тысяче долларов? Он урезал зарплату мне, и нам всем урезал! – Криштен размахнулся и двинул Джону по зубам.
Дышать сразу стало тяжелее. Уильямс сдержался, чтобы не упасть на колени. На песчаную землю перед ним закапала кровь. Его кровь.
Дик, недобро ухмыляясь, вытащил из-за пояса перцовый баллончик и поднес его к лицу Уильямса.
 - Заткни ему рот, Стен, - скомандовал он. – Сейчас эта тварь заверещит, как крыса, угодившая в капкан.
Половину лица Уильямса тут же закрыла сильная рука в кожаной перчатке. Внимание Джона неожиданно приковала крышка люка за спиной у Криштена. С ней происходило что-то странное.
Эта крышка дрогнула, поднялась в воздух и закачалась в нем. Затем, определившись с направлением, она накренилась, понеслась к Дику и со страшной силой врезалась ему в ногу. Дик повалился набок; едкая струя из баллончика брызнула вместо лица Уильямса в сторону отпрянувшего Стена. Криштен, сидя на земле, беззвучно разевал рот – у него даже сил кричать не осталось. Похоже, у него была сломана щиколотка. Крышка люка встала на ребро и широким краем ударила Дика по голове, отчего он опрокинулся навзничь и так остался лежать.
Один из нападавших продолжал тупо цепляться за руку Уильямса. Джон сжал кулак, одновременно переведя взгляд на противника. Того отбросило в сторону и несколько метров волочило по земле, переворачивая так и этак. Вопль изо рта парня наверняка услышали на соседней улице.
Последним из врагов остался тот самый Стен. Но он явно не собирался драться. Его крупное тело будто съежилось, могучие кулаки бессильно поникли, а изо рта доносился лишь жалкий лепет оправдания:
 - Пощади! Я не хотел нападать на тебя. Это была идея Дика!
Сложно было понять, что сделал Джон – то ли рассмеялся, то ли закашлял:
 - Я тебе верю. Беги! – он ткнул пальцем в сторону.
Стен, не веря, что его отпускают, обошел Джона, по-крабьи пятясь, и только потом пустился наутек. У Джона вдруг началось покалывание в обеих руках, они стали терять очертания и превращаться в струи пара. Скоро уже весь Уильямс превратился в сгусток ветра, который кинулся в неограниченный полет по улицам Орданиса.
Лица у Джона как такового не осталось – уши, глаза и нос стали частью единого потока. Однако он великолепно видел и ощущал все происходившее с ним. Уильямс поднялся высоко над уличными фонарями и застыл в воздухе; затем по-прежнему в виде смерча он понесся над землей, пролетая мимо метавшихся по ней автомобилей.
Джон подлетел к одному из фонарей; из глубины вихря высунулись две руки, которые с большой ловкостью втащили все тело на вершину столба. Уильямс снова принял жесткий телесный облик, застыв в позе роденовского «Мыслителя». Тут внутри фонаря что-то ухнуло, он со скрежетом сложился пополам и стал заваливаться. Джон с воплем негодования отскочил к стене дома, а через пару секунд он стоял уже на крыше.
Против воли Джона его тело решительно направилось к краю крыши, одним прыжком преодолело бордюр и понеслось к основанию здания, промахивая один этаж за другим. Тем не менее, Джон перевоплотился в вихрь раньше, чем дотронулся до земли, и направился в сторону поселка, где жили Тренеттоны.
Тогда из-за угла налетел запоздалый трамвай, идущий полным ходом и уже не собиравший пассажиров. Увернуться от него Джон уже не успевал, и потому он пролетел прямо сквозь транспорт. Мельком Уильямс разглядел ошалевшее лицо вожатого, на глазах у которого только что разлетелись вдребезги два боковых стекла. После удара Джон сменил направление полета, и в скором времени в поле зрения появился его дом.
Уильямс пожелал остановиться. Его тело стало наливаться кровью; кости, мышцы и кожа проявлялись друг за другом. Но снаружи продолжали с ледяным свистом носиться клочья дыма и пыли; они не позволяли ему встать на ноги. Уильямс почувствовал, что вновь с головой погружается в эту смесь, будто в горячую ванну.
 - Слушайся меня! – закричал Джон.
Вихрь, впервые получив прямое указание своего властелина, подчинился с величайшей готовностью. Он немедленно распался на части; Джон выбросился из него, с непривычки упал, пребольно треснувшись пальцами об асфальт. Чей-то голос из окна наверху сказал с насмешкой: «Гляди-ка, Уильямс напился».
Джон открыл дверь подъезда своим ключом, перепрыгивая через ступень, добрался до своей квартиры. Не разуваясь, он прошмыгнул в ванную и уставился на свое отражение в зеркале. К его большому облегчению, на лице не оказалось никаких признаков инфернальности или близкого помешательства. Джон выдохнул, пытаясь приободрить себя.
«Может, ничего и не было?»
Ну нет, это позиция страуса. Вот и кровоподтек на месте, куда его ударил Дик. Да и самому Дику неплохо досталось. И одежда до сих пор дымится после свистопляски по улицам.
Джон вышел из ванной на кухню. Из шкафа он достал бутылку закупоренного коньяка, купленного им на деньги Доусона. Вообще-то Джон берег этот коньяк для какого-нибудь исключительного случая, но сейчас, похоже, именно этот случай и был. Уильямс открыл нижний шкаф в поисках стакана, и тут задача приготовила ему последнее видение, от которого мысли Джона совершенно перестали действовать адекватно.
У задней стенки шкафа сидела обыкновенная тряпичная кукла; когда Джону было лет девять, сестра устраивала для него домашний театр как раз с такими куклами. Ухватив игрушку за ноги, Уильямс вытащил ее из шкафа. Это была совсем небольшая куколка размером чуть больше его ладони. Волосы цвета каштана и одежда очень напоминали…
 - Вики?
Уже догадываясь, что увидит, Джон задрал кукле голову. Так и оказалось. Поперек ее шеи тянулась зеленая нить. «Ну и что? – едко осведомился голос в голове у Джона. – Так и будешь отрицать очевидное?» Уильямс снял трубку домашнего телефона и набрал номер Тренеттонов.
 - Слушаю, - с запозданием откликнулся Митчелл.
 - Митчелл! – выкрикнул Джон. – Это Джон Уильямс. Прошу вас, не кладите трубку! Мне нужно спросить у вас об очень важной вещи.
 - Да уж наверняка важной, если ты звонишь мне в половине двенадцатого, - усмехнулся смотритель. – Что случилось, Джон?
 - Скажите, - Уильямс старался тщательно подобрать слова, - вы помните, когда мисс Виктория пришла в сознание?
 - На память не вспомню. Но подожди, у меня это было записано, - слышно было, как Митчелл встает, выдвигает ящики, долго шелестит страницами блокнота. – Ну да, вот оно. Это было 21 сентября, Джон.
А когда у него была Кристина? Джон напряг память. Правильно, все в тот же вторник 21 сентября.
 - А что случилось, Джон? Алло!
Джон аккуратно положил трубку на стол. Он отошел к окну и уперся лбом в холодное стекло, смерив взглядом улицу. За окном спал Орданис. Окна домов гасли и снова зажигались, гул автомобилей напоминал дыхание. Джон был живой частью этого города, клеткой в его организме.
Получается, тогда он не убил Вики, а спас ее. Заштопал в буквальном смысле слова.
Все происходящее с ним – совсем даже не бред сумасшедшего. Эта кукла – тому доказательство. Джон действительно перемещал предметы, не прикасаясь к ним. Летал по небу. Остался жив в автокатастрофе.
Уильямс покосился на замолчавшую трубку телефона. Может, все-таки стоит  показаться врачу?
 «Нет, Джон! Никуда не звони и не советуйся ни с кем. Это твой дар, так и думай своей головой!»
Джон вытащил из органайзера листок для записей, взял ручку и с нажимом вывел на нем: «Джон Стенли Уильямс». Напротив поставил тире и знак вопроса. Оставил листок на столе в комнате и вернулся на кухню, остановившись напротив раковины.
 - Ну ладно, - сказал он самому себе. – Если уж я поднял в воздух крышку люка, то сдвинуть с места вот эту подставку для ножей для меня должно быть совсем просто.
Джон выбросил вперед правую руку, растопырив пальцы. Он изо всех сил уперся ногами в пол, вытянул руку так, будто хотел вывернуть ее из сустава к чертовой матери; в висках заломило от напряжения. Усилий, прилагаемых Джоном, хватило бы, чтобы сдвинуть с места целый вагон. Но легкая подставка из пластмассы не шевельнулась ни на сантиметр.
Джон опустил руку, начиная злиться. Почему же опять не получается? Он повернулся спиной и отдал команду уже рассеянным пучком, не закладываясь на результат. Сзади раздалось мерное позвякивание. Джон оглянулся – подставка качалась в воздухе в метре перед ним.
От удивления Джон открыл глаза шире обычного; сигнал, который шел от него  к подставке, оказался перекрытым. Ножи с вилками разлетелись по углам. Выругавшись сквозь зубы, Джон небрежным взмахом отправил их на место и снова поставил стойку рядом с раковиной.
Уильямс ткнул пальцем в саму раковину. Кран моментально повернулся, и из него мощным потоком забила вода.
 - Однако! – удовлетворенно ухмыльнулся Уильямс.
Джон остановил воду, встал на подоконник, распахнул окно. В квартиру ворвался уличный шум, загнанный холодным воздухом. Джон отвернул голову, морщась от ветра, подавил желание снова закрыть окно. Он бросил на комнату прощальный взгляд и, сильно толкнувшись ногами. Вывалился наружу. Земля понеслась ему навстречу.
 - Три. Два. Один, - отсчитывал Уильямс. – Ну, давай! – крикнул он, когда до земли оставалась пара мгновений. В животе что-то сильно дернуло, от него во все стороны стала расползаться пустота. Вместо тела снова образовалась серебристая пыль, сдавленная ветром, и эта пыль понеслась по кругу вдоль двора. Описав круг возле первых этажей домов, Джон поднимался на вторые и так шаг за шагом полз у небу.
 - Да! – завопил Уильямс. – Выше небес, дальше света! И со всеми чертями и ангелами в одном котле!
Он проявился на другом конце двора на уровне шестого этажа, повиснув в воздухе под прямым углом к стене и касаясь ее только ногами. Засунув руки в карманы и насвистывая себе под нос, Джон направился вверх по стене как по асфальту. Этаже на восьмом ссорилась семейная пара; несмотря на поздний час, в голосах не замечалось и тени усталости. В окне рядом вдруг зажегся свет. Джон прервал свою прогулку, без малейшего колебания прыгнув вниз. Снова в виде вихря Уильямс влетел в свое окно, захлопнув за собой обе створки. В этот раз он пожелал проявиться помедленнее и не без удовольствия наблюдал, как прорисовывается в зеркале его фигура. Лицо сначала было сероватым, как прогоревший уголь. Потом оно стало наливаться цветом, ясно обозначился рот, клочья тумана, налипшие в глазницах, оформились в белки глаз. Налицо проявились видимые признаки дыхания. Последними образовались волосы, они долго еще смешивались со струями дыма, выпадая из него целыми прядями.
Джон вынул из шкафа уже не стакан, а целую чашку, налил на ее донышко коньяка и выпил. Вспомнив о давнишнем листке, он зачеркнул на нем знак вопроса и написал напротив тире: «Волшебник».
 - Нужно все как следует обдумать, - сказал он. – Взвесить, сунуть нос в каждый угол, найти возможные пределы. Хорошо бы выяснить, как далеко заходят мои способности. И да, будет лучше пока не распространяться об этом. Скажем так, отложить до востребования…
Стрелки часов ушли за полночь; наступило воскресение.
Утром этого воскресения Майк Доусон, протирая глаза, вышел со своей автомойки. Беспокоил его Джон Уильямс, чего там скрывать. Парень около месяца уже обретался у Тренеттонов, но так до сих пор не сказал и не сделал ничего путного. Зато деньги Уильямс принимал исправно, и такое положение дел его, судя по всему, устраивало. Да и эти его парения в воздухе были совсем не к добру. В общем, Джон решил, что пора отзывать Джона от греха подальше, и пусть он вкалывает на мойке как прежде, и требования к нему хорошо бы взвинтить, покуда парень не наделал глупостей. Тем более, что с утра звонили из больницы и сказали, что Дик Криштен ухитрился непонятно где заработать сотрясение мозга, травму челюсти и перелом ноги. Теперь намного проще его уволить, чем ждать, пока он поправится, а искать еще одного работника совершенно не хочется.
На улице Доусон с удивлением обнаружил рядом со шлагбаумом незнакомый старенький «фольксваген». На взгляд Доусона, он был выпущен лет пять назад или около того. Здоровяк наклонился сказать водителю, что сегодня мойка не работает и дожидаться здесь нечего. Тот с готовностью опустил стекло.
 - Мистер Доусон? – спросил водитель. Совершенно непримечательное лицо, взгляду не за что уцепиться.
На вопрос, что ему надо, водитель привычным жестом раскрыл перед Доусоном удостоверение, вынутое из внутреннего кармана пиджака. При взгляде вовнутрь Доусон, казалось, еще больше прибавил в весе, голос предательски сел. Он автоматически потянулся пожать руку водителю, но быстро одернул себя.
 - Может, пройдем внутрь? – попросил Доусон. Ответом послужил короткий кивок, после чего Майк подбежал к шлагбауму, вручную поднял его, и «фольксваген» въехал на автомойку.
Водитель вышел из машины, поправляя узкий светло-серый пиджак:
 - Я должен поговорить с вами, мистер Доусон, об одном из ваших подчиненных, Джоне Уильямсе.
 - Он что-то натворил, - утвердительно сказал Доусон.
 - Поэтому мне и надо поговорить с вами, то мы очень не хотим, чтобы Уильямс что-то натворил. На вашем месте я бы тоже этим заинтересовался, мистер Доусон.
Доусон кивнул с видом полнейшего непонимания. Впрочем, в глазах у него загорелся хорошо знакомый Джону хитрый огонек.
 - Идемте, мистер Доусон, - пригласил неизвестный. – Нам предстоит очень интересный разговор.
Посетитель зашел в каморку Доусона следом за хозяином и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Пятница, 22 октября 1999 года
Итак, несколько последующих дней Джон Уильямс посвятил детальному изучению дара.
Первое его проявление было совершенно очевидно – Джон мог двигать предметы, напрямую не прикасаясь к ним. Вопрос стоял о размерах предметов и их составе. В дальнейшем это не стало играть особой роли – на команды, идущие от Уильямса, с равным успехом откликались камень, входная дверь, книжные страницы или мусорная корзина у подъезда. Где-то к исходу среды Джон выучился не сопровождать свою мысль движением руки, что, конечно, было хорошим приобретением. Можно было даже переместить несколько вещей за раз. Апофеозом деятельности Джона на этом поприще стал момент, когда он за секунду развернул мощный грузовик с прицепом, поставленный на заправке, мимо которой он проходил, когда шел к Тренеттонам.
Удовлетворившись в какой-то мере ходом своих действий, Джон переключился на не столь материальные объекты. Выяснилось, что посредством лишь небольшого напряжения он может заморозить воду, налитую в ведро или видоизменить ее форму; здесь все-таки приходилось пускать в ход руки. Воздух и вовсе слушался волшебника как хорошая собака – Джон без труда сооружал вокруг себя целые небольшие смерчи, глухо верещавшие и всасывавшие пыль с пола или асфальта.
А вот огонь Уильямсу подчиняться отказывался. Джон мог ударом воздушной плети легко перебить металлическую ограду, а потом так же ее собрать. Но что касалось огня, так здесь желания колдуна не хватало даже на то, чтобы поджечь свернутую в ком газету. Больших усилий Джону стоило хотя бы раздуть уже горевший костер, приходилось звать на помощь целые потоки воздуха. Ну а чтобы извергнуть огонь самому – о таком даже речи не шло. Дар поставил своему хозяину первое ограничение.
Это все были настолько очевидные проявления дара, что на них можно было не акцентировать внимания. Тем не менее, Джон с упорством и везением, которые восхитили бы самого Локи, нашел из дара несколько лазеек в, казалось бы, никак не совместимые с ним области.
Началось с того, что Митчелл попросил  Джона помочь перетаскать железные листы для временной кровли сарая. Уильямс, чтобы не пугать старика и не вызывать вопросов, потащил их по старинке, в руках, и  неудачно порезал кожу на ладони краем листа. Присев на краю дорожки, Джон полез в карман за носовым платком, чтобы обмотать рану. Но достать платок он не успел – от поврежденной руки начало идти легкое потрескивание, после чего слои кожи стали наползать друг на друга. Руку как будто окутало дымом, и на месте раны осталась лишь белая полоса, быстро слившаяся по цвету со всей ладонью. Джон сжал в руку кулак, повертел ею в разные стороны – никаких неприятных ощущений не возникло.
Джон, отлучившись на несколько минут, зашел за угол дома. Там была одна небольшая комната, обычно закрытая. Барти планировал ее в расчете на приезд гостей, которые на деле бывали у Тренеттонов довольно редко. Окно ее, затемненное широкими шторами, выходило на берег пруда, куда домочадцы почти не заглядывали. Джон знал об этом и без всякой осторожности воспользовался оконным стеклом в качестве зеркала, внимательно осмотрев в нем свое лицо. У нижней губы уже черным цветом отливал кровоподтек, оставшийся после удара Дика Криштена. Джон прикрыл глаза, снова почувствовав жжение. Когда же он опять посмотрел в стекло, то не обнаружил уже никаких ушибов. Схожим образом Уильямс залечил себе кожу на обеих руках, сильно потрепанную хлоркой.
Лечение ран, на взгляд Джона, тоже по сути своей было перемещением – здоровых тканей и структур на место поврежденных. Вообще, как он рассчитал, с помощью дара можно было залатать и более тяжелые повреждения вплоть до серьезных ран и переломов. Проверять это на практике Уильямс не стал. А случай с Вики позволял предположить, что дар работает не только по отношению к самому Уильямсу, но и с окружающими людьми.
В этот день, что интересно, Джон нашел еще одну лазейку. На улице он встретил миссис Тренеттон, вежливо поздоровался и хотел проскользнуть мимо, но хозяйка остановила его.
 - Митчелл сказал, ты порезал руку, - поджав губы, осведомилась она. – Надеюсь, ты не станешь из-за этого отпрашиваться к врачу?
 - О нет, что вы, - Джон показал ей руку, для виду обмотанную платком. – Беспокоиться не о чем.
Он в свойственной себе манере уперся взглядом в лицо хозяйки, пытаясь угадать, о чем она думает. Тут Уильямс услышал ее голос: «Господи, до чего же он несуразен! Одевается как последний нищий, на голове пучок соломы. Вечно грызет ногти или ковыряет в носу, воображая, что никто этого не замечает. Отталкивающий человек. Будь моя воля, я и не подумала бы пустить его дальше прихожей».
Речь была совершенно обычной для миссис Тренеттон, но она при этом совсем не двигала губами.
 - Что-что? – переспросил Джон.
 - Я ничего не говорила, - холодно заметила миссис Тренеттон. – Можешь продолжать работать.
И сразу же ее голос затараторил следом: «Ага, конечно, пойдет он работать, держи карман шире! Возится только для виду, а на деле знай только глазами по сторонам стреляет! Ходит, как кот, вокруг дома, все вынюхивает что-то. Нет, на месте Барти я бы привязала собаку рядом с дверью, чтобы он и носа внутрь показать не смел!»
Джон покорно взял грабли и принялся сметать листья, нападавшие на дорогу. Ему вспомнилось, как чуть раньше он услышал голос Митчелла, стоя рядом со смотрителем: «Зачем ты здесь, Джон? Глупо же так попусту тратить время. А все-таки я где-то уже видел тебя, или кого-то, очень похожего на тебя. Может быть, даже не в этом городе».
«Это что получается? – спросил у себя Джон. – Я умею читать мысли?» И сам себе дал утвердительный ответ.
Было настойчивым искушением сбегать наверх и послушать, о чем думают сестры. Но явно подняться на второй этаж Уильямсу не дала бы хозяйка, а мотаться туда в виде смерча он посчитал неоправданным риском.
Летать Уильямс ничуть не забросил и достиг здесь значительных успехов. Он легко менял телесную и нематериальную природу местами, с почти доведенным до автоматизма переходом между ними. Излюбленным развлечение для Джона стали ночные полеты над Орданисом, когда он зависал над крышей какого-нибудь дома, падал на нее, пробегал всю ее длину в человеческом обличье и стремглав бросался вниз, чтобы где-то на середине полета плавно перетечь в воздушный поток и направиться к следующему зданию.
А о манере одеваться Джону выговаривала еще Кристина во время их недавней встречи.
 - Ты стал слишком предсказуемым, братец, - говорила она. – У тебя одна одежда и в пир, и в мир. Зная тебя всего неделю, уже можно предсказать, в какой одежде ты выйдешь на улицу, что будешь делать в свободное время и даже на какой автобус сядешь. Не пора ли тебе поменяться, хоть немного? Убери эти длинные пряди, они тебе не идут. Начни носить пиджак, в нем любом парень выглядит представительно. И пожалуйста, Джон, если уж ты заправляешь рубашку в джинсы, надевай вместе с ними ремень. Потому что видеть, как ты вечно поддергиваешь штаны… Уж прости, но на это неприятно смотреть.
Они виделись в кафе недалеко от дома Кристины. Сестра прибежала на встречу довольно взбудораженная, едва прикоснулась к выбранному кофе и сидела как на иголках.
 - Что-то случилось, Крис?
Из сестры сразу выплеснулся наружу поток жалоб о том, что ее будущий муж, кажется, совсем ее не понимает, все идет не так, как ей того хочется, и она далеко уже не уверена, что эта свадьба вообще нужна.
 - Я уже не знаю, куда повернуться, - рассказывала она. – Музыка попадается сплошь какая-то уродская, найти нормальный ресторан, по-моему, вообще невозможно. И он еще вечно все откладывает до последнего. Такое чувство, что мне одной это надо. Ну а он когда начнет шевелиться? Мужик он, в конце концов, или кто?
Пока Кристина выпускала пар, Джон, откровенно зевая, смотрел в потолок. Изредка только он останавливал сестру, чтобы она не кричала слишком громко. Когда же Кристина, исчерпав свое возмущение, пошла по второму кругу, Джон мягко ее перебил.
 - Ты правильно говоришь, Крис, - сказал он. – Тебе эта свадьба действительно нужна больше. Смотри. Допустим, ты сейчас шлешь все к черту. Хорошо. Только сейчас тебе двадцать восемь, а через два года будет тридцатник. В свои тридцать лет наша мать была уже замужем, родила тебя, а еще через год появился на свет я. То есть она была хорошо устроена. Теперь ты – ну дойдешь до своих тридцати незамужней, превратишься уже в перестарка, и навряд ли кто-то возьмет тебя замуж. Идти на принцип, чтобы самой себе жизнь поломать? Ну не знаю, по-моему, глупо. Ты потеряла много времени, Крис, это, по-хорошему, твой последний шанс. Или будет как в поговорке: «Я стою у ресторана…»
 - Замуж поздно, сдохнуть рано, - закончила Кристина.
Сказано было жестоко, не поспоришь. Только Джон не со зла так сказал, а со всей прямотой и открытостью, на которую в общении с женщиной способен только близкий человек, и Кристина это понимала.
 - Да, быстро ты поставил меня на место, братец, - сестра одобрительно похлопала Уильямса по руке. – И прав ведь, чертенок. Я, наверное, совершенная дура.
 - Не дура, просто излишне эмоционально реагируешь на трудности.
 - А, ну то есть истеричка.
Джон, смеясь, отмахнулся от нее. Его забавляла извечная манера женщин чернить самих себя.
Кристина, неловко повернувшись, столкнула локтем чашку с кофе, которая стала заваливаться прямо на нее. Джон среагировал почти рефлекторно, быстро вытянув вперед два пальца. Чашка тут же отползла на середину стола, плотно встав на донышко. Затем туда же обрушилась и жидкость, также перенесенная Уильямсом по воздуху. Кофе слегка выплеснулся на скатерть, но на одежду Кристины не попала ни одна капля.
Сестра облокотилась на стол и устремила долгий взгляд в лицо Джона. Уильямс вздохнул. Вообще он не собирался пока рассказывать ей о своем даре, но отступать уже было некуда.
 - Да, я умею такое делать, - сказал он. – Началось все с того, что месяц назад я попал в аварию по дороге на Кретонский парк…
Когда он договорил, сестра быстро оглянулась по сторонам:
 - Слава Богу, нас, кажется, никто не слышал. Джон, ты вообще в своем уме? Ты ведь мог убить того парня! О чем ты вообще думал?
 - Не забывай, - напомнил Джон, - что эти люди первыми на меня напали.
 - Неважно! – отрезала Кристина. – Имей снисхождение. У тебя огромная сила, мы все против тебя как лилипуты против Гулливера, но это не значит, что ты имеешь право растоптать нас. Умерь свой пыл, Джонни, и давай-ка уезжай от этих – как ты сказал? – Тренеттонов. Я же предупреждала, что Доусон захочет тебя использовать!
 - От меня ты чего хочешь?
 - Дай мне руку, - Кристина крепко сжала ладонь брата. – А теперь пообещай мне, что ты никогда, слышишь, никогда не будешь использовать свой дар против других людей.
 - Если только они не заставят меня.
 - Пообещай мне, Джон.
Уильямс высвободил руку:
 - Это мой дар, Кристина, и я буду решать, как его использовать. Могу пообещать, что не стану нападать первым. Но если кому-то взбредет в голову меня задушить, я не стану самолично затягивать петлю у себя на шее. И я буду драться.
 - Понятно, - сказала Кристина. – Я вижу, общение с Доусоном пошло тебе на пользу. Не думала, Джон, что ты когда-нибудь станешь из-за денег следить за другими людьми. Интересно, сколько Доусон должен заплатить тебе, чтобы ты настучал на меня?
 - Не перегибай, - начал Джон, но сестра оборвала его:
 - Довольно. Я услышала достаточно, братец. Дай мне знать, когда тебе разонравится играть по чужим правилам. Тогда и поговорим.
Уильямсу захотелось воздействовать уже на нее, остановить сестру с помощью своей силы, заставить выслушать его. Но он сдержался. Джон хорошо знал свою сестру и почти не сомневался, что сегодняшний их разлад может быть преодолен ничуть не сложнее, чем ссоры в детстве за очередь выносить мусор. Однако Джон не мог не признать, что Кристина была абсолютно права – одно дело летать по воздуху или развлекаться безобидными шалостями вроде перемещения чашки по столу, и совсем другое – чуть не проломить человеку череп ударом железной крышки. Быть волшебником оказалось непростым делом, куда более трудным, чем думал Джон вначале.
«Но ведь это мой дар, Кристина, - говорил про себя Уильямс, оправдываясь перед сестрой.  – Я не могу избавиться от него, мы стали нераздельны. Или тебе придется придти на похороны своего брата. По-другому он не уйдет»
Очевидно, что Джон выбрал дар и продолжил изучать его. Утром в пятницу, отняв после умывания полотенце от лица, он заметил занятные перемены в своей внешности. Правый глаз отчего-то стал цвета молодой травы, а над ним повисла прядь угольно-черных волос, придавших Уильямсу ноток жгучего брюнета.
Джон решил проверить, как далеко это может зайти, и уже сознательно дал своему телу команду к изменению. Он быстро перевоплотился в Пьера Ришара, чье творчество Уильямс обожал, более того, в этом обличье у него даже одежда сменилась на присущие киношному образу светлые брюки и пиджак. Уильямс сменил еще две-три личины, оставшись в высшей степени удовлетворенным. Вернув свое истинное лицо, Джон сделал волосы немного короче, пригладил их, чтобы не топорщились в разные стороны. Затем Джон дал еще команду, совсем небольшое усилие. В челюстях хрустнуло, во рту начало саднить, как после заморозки, но команда стоила того – глупая щель между зубами наконец исчезла.
Пиджак и брюки Джон оставил себе и вышел за порог дома на встречу с Доусоном. В кармане невесть откуда образовался довольно плотный бумажник, и Уильямс расправил плечи, взгляд у него стал гораздо наглее обычного, а походка раскованнее. В новом костюме и с облагороженным лицом Джон и вправду похорошел. Встречные женщины нередко оборачивались ему вслед, одна даже проводила парня одобрительным окриком.
Доусон сидел в своем кресле, по обыкновения разместив живот между ногами. На носу у него, несмотря на октябрь, красовались огромные солнцезащитные очки, чудо как потешно смотревшиеся на общем фоне раздутого лица начальника. Джон учтиво поблагодарил за приглашение и сел напротив, успев разглядеть заголовок в лежавшей на столе газете: «Макрин подминает под себя весь Запад».
 - Знаешь, Джон, - хмыкнул начальник, - в этом костюме ты стал похож на человека.
 - А до этого?
 - До этого ты эволюционировал.
Уильямс вежливо улыбнулся.
 - Но знаешь, - продолжил Доусон, - я решил, что нет смысла и дальше мариновать тебя у Тренеттона. Тем более что тут еще Криштен сломался. Возвращайся-ка ты ко мне на работу, ми заживем как прежде. А то без тебя все из рук вон плохо идет. Хороший ты парень, Джон, и не дело совать тебя в мышеловку.
«Очень благородно, мистер Доусон. Возможно, я даже поверил бы, если бы узнал вас только вчера».
 - А как же Тренеттон?
 - Забудь, - отмахнулся Доусон. – Нельзя же носить обиду вечно. Пускай гуляет.
С этого момента Джон уже не сомневался, что начальник ему лжет. Доусон мог разозлиться на человека и за меньшую провинность. Понятия «великодушие» для него не существовало, и он никогда не упустил бы случай поквитаться с обидчиками. Тем более что в случае с Тренеттоном действительно было на что сердиться.
 - Как же ваши деньги, мистер Доусон? – спросил Уильямс. – Вы ведь заплатили мне.
 - Ничего страшного, Джон. Оставь их себе. Считай это моим подарком – у твоей сестры же скоро свадьба, так?
Это было слишком великодушно для Доусона, больше того, что он себе позволял сделать. Джон откинулся на спинку стула, небрежно сцепил руки и постарался заглянуть в глаза Доусона, пытаясь угадать, что скрывает начальник за очками. Доусон беспокойно заерзал и прикрыл глаза рукой, старательно отворачиваясь от Джона.
 «Он знает, что я умею читать мысли, - как огнем ожгло Уильямса. – Потому и нацепил очки. Надо узнать, кто рассказал ему об этом. Сейчас же».
 - Допустим, - сказал он вслух, - что я вернусь на автомойку. Но разрешите мне бывать у Тренеттонов хотя бы в свободное время. По-моему, это ничуть не угрожает вашим интересам.
 - Не советовал бы, Джон.
 - Почему, мистер Доусон? Или вы чего-то боитесь?
 - Боюсь? – натянуто усмехнулся начальник. – Да с чего ты взял?
 - Быть может, вы больше не доверяете мне?
 - Доверяю, конечно, если вот так говорю с тобой.
 - Тогда в чем дело?
 - Думаю, что Барти может дурно на тебя повлиять. Не встречал еще человека, которому общение с ним пошло бы на пользу. Даже его жена не была раньше такой уж «аристократкой», это она под Барти подстроилась. Хотелось бы, чтобы ты сохранил свои лучшие качества, а Барти может кого угодно испортить. И давай уже закончим этот разговор, - Доусон взялся за ручку двери, распахнул ее и оперся на косяк. Тут дверь захлопнулась с глухим чвакающим звуком, едва не выбив Доусону все пальцы на руке.
 - Наш разговор закончится тогда, когда я этого захочу, мистер Доусон, - Уильямс повернулся лицом к начальнику.
Доусон занес руку над головой. Навряд ли он действительно хотел ударить Уильямса; похоже, начальник себя не контролировал. Джон, однако же, размышлял недолго и воздушным потоком подрубил, как косой, Доусона по ногам сзади. Начальник упал, тяжело взмахнув руками. Для пущего эффекта можно было еще повиснуть в воздухе над столом, но Джон рассудил, что Доусон и без того достаточно напуган.
 - На помощь! – заорал Доусон, но Джон уже успел выставить звуковой барьер.
Начальник и сам понял, что оказался в патовой ситуации. Очки перелетели с его носа в вытянутую руку Уильямса, который положил их на стол. На лице Доусона, несмотря на прохладный день, мелким бисером проступил пот.
 - Пожалуйста, - попросил он, - только не лезь в мою голову.
 - Не заставите – не полезу, - заметил Джон.
Доусон по-прежнему сидел на полу, с опаской косясь на своего работника.
 - Прошу вас, поднимайтесь, - разрешил Джон. – Извините за этот инцидент. Я постараюсь больше не повторять такого, если вы не будете меня провоцировать, - Джон пошарил рукой по стенке шкафа, нащупал флягу с бренди и ловко бросил ее Доусону. – Вот, выпейте. Вам станет лучше.
Начальник припал к фляге и, довольно крякнув, утер рот. Лицо его стало немного бодрее. Он предложил выпить Уильямсу, но тот отказался.
 - А теперь давайте поговорим, - предложил Джон. – Кто сказал вам, что я умею читать мысли?
Молчание. Доусон, по-видимому, понимал, что отпираться бессмысленно, но и отвечать он не горел желанием. Джон подался вперед и слегка зацепил мысли начальника. Проникать в сознание других людей не составляло ему труда, Уильямс делал это быстро и незаметно, но тут он так проехался по мыслям Доусона, чтобы тот это заметил и ощутил. Эффект был соответствующим – Доусон вскрикнул и схватился обеими руками за голову.
 - Внешнее проникновение в память, - предупредил Джон, - может быть очень болезненным и может привести к плачевным последствиям. Может быть, вы все-таки будете достаточно благоразумны, чтобы не губить себя понапрасну? Я задал вам вопрос и жду ответа. Не станете говорить, я узнаю его сам, но в этом случае я не уверен, что ваш мозг останется невредим.
 - Хорошо, - кивнул начальник. – Я попробую тебе объяснить.
 - Да уж постарайтесь.
 - Видишь ли, - сказал Доусон, - везде и всегда существуют такие организации, которые учитывают и отлавливают людей, ведущих себя не так, как это принято. Простейший пример – наша полиция. Она, как ты понимаешь, имеет дело с простыми людьми, у которых не хватает мозгов, чтобы придумать себе занятие, укладывающееся в рамки закона. А есть такая организация, не помню, как она точно называется, так что назовем ее Контора. И вот эта Контора вплотную занимается мутантами.
Джон внимательно слушал, сохраняя параллельно контакт с мыслями Доусона. Пока тот говорил правду.
 - Сейчас много разных игр вышло, - продолжил начальник, - и у нас мутанты стали восприниматься как полуголые твари, которые сидят по своим подвалам, носятся по ним и сжирают все, что только встретится на пути. А на самом деле обычный мутант выглядит как нормальный среднестатистический человек, хорошо одевается и не чужд законам этикета. Только этот человек может, скажем, летать, превращаться в животных или извергать огонь. Затем Контора и существует, чтобы среди нормальных людей выискивать мутантов. Их обычно немного, ничуть не больше чем левшей; если на тысячу человек приходится около шестидесяти мутантов, это уже более чем достаточно.
 - По-вашему, я мутант? – спросил Джон.
 - Это с их точки зрения ты мутант. И надо сказать, после увиденного я с ними вполне согласен.
 - Как обычные люди относятся к таким, как я?
 - Вас не то чтобы боятся, но не хотят создавать прямой конфликт. Каждый мутант, по сути, сам по себе – мощнейшее оружие. Если я понимаю правильно, мутантов стараются не трогать, если только те сами не полезут в драку.
 - Такие случаи бывали?
Доусон развел руками:
 - Откуда мне знать?
 - Почему Контора не вышла на контакт непосредственно со мной?
 - А зачем им выдавать себя?
 - А что такого? – протянул Джон, - есть в доме у Тренеттонов, с чем Контора не желает моей встречи?
 - Не знаю, - пожал плечами Доусон.
Фляга в его руке разлетелась на куски, залив ему лицо и руки каплями бренди.
 - Да я правда не знаю! – взвыл начальник.
Джон уравновесил стул на двух ножках и принялся насвистывать, глядя в потолок.
 - И правда, шел бы ты от них, Джон, - взмолился Доусон. – Не дразни гусей, ничего хорошего из этого не выйдет. Повезло еще, что никто в Конторе не стал сопоставлять тебя и историю с Диком. Ты ведь его так отделал, верно?
Джон невнимательно кивнул.
 - Мистер Доусон, - спросил он, - а вы лично знаете других мутантов, кроме меня?
Начальник сразу сел поглубже в свое кресло и с преувеличенным вниманием стал изучать газету.
 - Только того, кто приезжал ко мне недавно по поводу тебя, - ответил он. – Больше не приходилось встречать.
Будь Джон повнимательнее, он, конечно, уловил бы фальшь в словах Доусона. Но его мысли в тот момент были заняты другим.
Мотивы Доусона ему были вполне понятны – здорово иметь под боком оружие невообразимой силы. Только, похоже, начальник запамятовал, что у мощного оружия и отдача соответствующая.
По-хорошему, много умеющий мутант – или волшебник, зовите как хотите – мог воспринимать остальной целый мир как бабочку на ладони. Можно отпустить ее, можно раздавить, в зависимости от настроения. Но это была довольно большая бабочка, даже огромная, с челюстями в пол-туловища, и этими челюстями она могла легко перемолоть Джона.
Бросать вызов человечеству Уильямс и в мыслях не собирался. Для себя он принял решение, согласившись с Доусоном.
У Джона остался еще вопрос, который он и задал:
 - Мистер Доусон, а кто такой Макрин?
 - Новый человек в нашем обществе, - сказал Доусон. – Умен и со своими принципами. У него под началом уже почти вся бензиновая армия Запада. Не хотел бы я встать у такого на пути.
Джон кивнул. Характеристика Макрина вполне соответствовала общей ситуации.
Выйдя из кабинета начальника, Уильямс принюхался, безошибочно нашел среди всех улиц и домов нужного человека и направился туда. Дик Криштен сидел на скамейке в больничном саду и морщился. Его беспокоили тупые боли в сломанной ноге.
Джон сел с ним рядом. Дик повернул голову, хотел вскрикнуть, но после злополучной прошлой встречи с Уильямсом он не смог этого сделать и только замычал.
 - Заткнись, - все же прошипел Уильямс.
Он быстро хлопнул Дика по больной ноге. Тот сгорбился от боли, но почти тут же его лицо посветлело. Он осторожно наступил на ногу, покрутил ею в разные стороны – конечность слушалась, как раньше.
Джон, не дав Криштену времени опомниться, ткнул пальцем уже в его лицо. Хруст сдвигаемых костей вызвал у Дика сдавленный крик, однако при этом его челюсть, разбитая некогда мощным ударом колдуна, встала на место.
 - Уильямс?
 - Все в порядке, Дик?
Криштен с готовностью закивал.
 - Давай мне руку, быстро!
 - Ой-йо! – только и смог произнести Дик, когда они пролетели сквозь ограду. Разглядев на улицах закуток потише, Джон опустился туда и выпустил ладонь Дика.
 - Расскажешь об этом хоть кому-то, - предупредил он, - я оторву тебе голову. В прямом смысле слова. Ты меня знаешь.
Утром следующего дня Джон Уильямс вернулся на автомойку и с прежним рвением принялся за дело. Объяснять Тренеттонам такое свое решение он не стал.