Годовой. Ветераны глава 7

                Годовой (глава 7)


                ВЕТЕРАНЫ.

Мы благодарны отцу Трофиму за его мирскую проповедь, - Главный раздробил увлёкшуюся тишину, он сказал: - товарищи, давайте всё же двигать собрание в направлении, которое оно должно иметь. Осталось выслушать ещё двух-трёх выдвиженцев и пора определяться с правильным решением выбора.
- Давно пора! – проревело собрание, утомлённое совсем необычным вниманием к обыкновенной земле.
Учитель Абдалов, несогласно поднимал руку, смотрел наверх главного стола, снова  кричал торопливому Главному:
 - Верно, сказал священник, про нужду в старых людях, давайте их истинное слово - событиям прошлого, и сегодняшней действительности отдадим, история идёт от былой памяти народа, она самый строгий его учитель. 
- История будет потом, Пётр Иванович, Вы тоже строгий учитель, а у нас текущее время движется, пусть народ по записи идёт.
- Живая мысль старого человека, впечатляет больше всякой вашей записи, тут настоящее присутствие прошлого находится, оно будущее лучше видит.
- Вам же сказали, найдите другое место в другое время, учитель Абдалов, мы ваши коммунистические бредни в школе усваивали, сполна всякого наслышались… - с высоты президиума важничал Сегурчи, он в высоту потолка задрал устремлённый нос – Маразм какой-то ещё, выживших из ума не хватало выслушивать. Лично у меня такого времени нет.
Сегурчи увёл голову, впалую темень глаз оставил президиуму и залу: обязывал всех совершенно с ним соглашаться. Исподлобья, Главного осуждал, что продолжает намеренно заволакивать главный вопрос.
 - Вот что друзья, - Главный, принялся вести собрание всего зала без пререканий, без обычных для него ссылок и примечаний, он потребовал от колхозников иметь сосредоточенное, содержательное  стремление для правильного выбора; особо обратился к отсутствующим, даже пониженным голосом заговорил: 
-  Иногда товарищи, прежде чем пойти дальше, следует остановиться. Подобно как крестьянин не может устраниться от колыхания созревшего колоса на колхозной ниве, и должен забыв про сон войти в страду, так и в шумной ниве народного шатания, человек обязан требовать от себя - бурлением соображения, уловить шёпот созревших изменений.  Необходимо осязанием вобрать в ум и глотку, порыв далёкого дуновения, глотнуть беспрерывно извивающиеся перемены жизни. Изменения следует усваивать подобно земле, вытягивающей корни из сердцевины брошенного зерна.
Главный, путано выдавливал затравленные временем мысли видно, упражнялся понятиями давно выученными, образованностью решил победить всех.
- Товарищи,  агрономический и животноводческий отбор, совмещённая человеческая жизнь, - всё имеет природный кругооборот постоянного накопления целесообразности в развитии каждого продвижения вверх, желание правильно разобраться в житейской обстановке настоящего, рассматриваемого течения – это сущность заложенная природой, идущего издалека озарения.  Это не мода дня, тут собирательная сила труда.
Главный погладил пальцами глаза, сосредотачивался на начатом, на каких-то забытых понятиях решил упереться.
Многие колхозники, вслед за Главным тоже провели по лицу рукой, всмотрелись: Он ли это? Что-то прежде не слышали от него неясных выражений, запутанных незвучной речью, всем показывалось, что в отличие от Сегурчи, он перестал торопиться. Задумчиво говорил:
- Зрелый взгляд на события, умение в них разобраться - явление таланта и наличие совести, что не зависит от степени учёности. 
Если в душе человека не горит мелодия вечности, как бы ни старалась школа музыки, игра выученного дипломанта будет звучать скучнее, чем у одарённого уличного сопелочника. Но я хотел сказать об ином, - Главный, осмотрел стены, которые имели какое-то значение, и особенно тех, кто был ограничен кирпичной кладкой этих стен. – На этом месте, где мы сейчас находимся, когда-то стояла церковь, я говорю о храмовом сооружении, а не о его молельном назначений, иначе, все видят, что теперь на каждой улице стоит свой молитвенный дом. Этот православный храм воздвигался ещё не обустроенным селом. Он – копия одной из чудесных киевских церквей, которая украшала село с любого места округи. Когда Хрущ принялся бороться с культурой культа, и глупо продолжил ленинскую моду – валять церкви, к нам приехали тягачи и бульдозеры, Пятак не раз рассказывал о своей причастности к крайнему упадку тех дней. Местные деятели послушно подписали составленное постановление, ударили печатью села, нашлись тут же охотники цеплять троса за кресты но, ни один человек не сказал разрушителям веры, – нет! Все, потупив глаза, молча, презрели труд людей когда-то возобновивших жизнь в земле - с давним прахом своих предков. Вышло самое страшное, население за прошедшие века растеряло в своей массе сопротивляющееся начало. Раболепие - стало нормой поведения наших людей. Каждый дорожит только личным спокойствием. Потерянная совесть преодолела гнев небесный. Страх перед преступной властью – вместил первичное содержание времени. Придумали законности, что бы стереть совесть. 
А ведь на год раньше, недалеко от нас, - к женскому монастырю, что стоит возле Болградской Александровки, тоже пригнали тягачи, ночью…
И тогда все монахини, а их было не много, вышли у наружных стен обители, и сказали: - Размозжите нас, затем делайте то на что подвигнул вас сатана. 
Трое суток урчала техника, грелась недовольством партсекретарей: вторые менялись первыми секретарями, - все они посменно переваривали сытую пищу из своих закрытых буфетов – пенились злобою бессилия. Малое количество монахинь некому было заменить; взявшись за руки, забыв про сон и воду, они не сдвинулись с места. Безумствующие громилы дрогнули от силы беспартийного духа, развернулись, и пропали.
Где сегодня парторги, их четырнадцатимиллионная паства?!
Исчезли, растворились в призрачности своего обмана.
Монастырь и сейчас сияет посреди степи, возвышением куполов потрясает воображения. 
Смелость украшает память!  Трусость памяти не имеет.
Кто защитил свои храмы – обновляет их. Нам нечего обновлять.
Когда на нас сегодня хотят двинуть комбайны и трактора затмевающего запада, многие думают, что к нам катят совершенство, многие готовы с восторгом, накинуть цепь на кресты своей кабалы. Но пройдёт время неразберихи, силы зла лишатся возможности паразитировать на чужом созидательном труде, чем тогда будет наша уснувшая воля?
Главный замолчал, прислушался к дыханию зала.
- Нас не было, когда церковь ещё была, - прокричал пискливо, хваткий мужичёк Фуков, и ещё кто-то скрипом тоже покорёжил тишину сомнения.
- Зато вы есть в настоящем! - Главный усилил решительные звуки, - Ни один человек не может иметь истинное спокойствие и быть довольным в стремительном вращении Земли, если не видит постоянства пути вокруг Солнца, красоту - поливаемую его лучами. 
Он снова задумался, стоит ли и дальше знаниями предварять очередного специалиста, вот-вот выдаст - ещё непривычное, но уже смотрел в текущее, обычным образом Главный объявил: - Следующий кто изложит свою систему явлений, наш первый послеколхозный единоличник села, бывший руководитель развалившейся обсерваторий – астроном Симон Ерибакан.
Пока Ерибакан шёл к трибуне, определённо несогласный Сегурчи развернулся боком к столу, для себя, и тех, кто от скуки приуныл, крикнул: - Главный в курятнике - страусов хочет найти. Ищет кресты церкви в высоте космоса,  смотрю тут одни: старики, попы, лавочники, …, кого он ещё нам предложит?..
Сегурчи больше не вставал со стула, когда спорил; совсем устал, запутался, решительно всему возмущался сидя.

Плотный, в хорошем костюме, первый фермер села Ерибакан, медленно растягивал пиджак, встал у трибуны и какое-то время замысловато сосредотачивался, потянул рукава, затем принялся своё виденье объяснять:
- В чём-то с Главным можно согласиться, даже можно его дополнить, - судя по замешательству выдвинутых  губ, соглашался он по-своему. -  Бывшие, всегда хотят быть с прошлым в будущее. Для определения направлений, в случае, который, мы переживаем, важно уяснить суть нашего поиска в бездне неудач. Почему всё оказалось бестолково, когда во всём ищем суть значения. Тратим непомерную, вызванную несуразицей силу, в которой отсутствует наполнение образа наблюдения вселенской жизни; никто толком не знает её истину. Вселенная это необъятный простор для вымысла. Тут только пол века прошло, со времени возникновения колхоза, и мы не можем разобраться, где истина, а нам с такой уверенностью рассказывают о миллионах световых лет, что в Ригу хочется поехать…
 Да!.. Везде несём рвение праздного воодушевления, в котором не находим торжество подъёма, не ощущаем бесполезность пышного излишества, к которому многие стремятся. Я бы конечно мог описать Начало, - оно логично и прекрасно по своей головокружительности.
- Только не это! – уважаемый астроном.
- Хорошо. Но надо всегда смотреть выше, тогда идущие к нам познания воздадут искомое. Главное мысль! Вот сказал поэт:
       Дивлюсь я на небо и думку гадаю
       Чому я не сокол чому не летаю…
   И пожалуйста, через сто лет сокол Гагарин уже в космосе…
     Я никогда не забуду предзнаменования, что исходили от известной слепой прорицательницы.
Когда я ездил в селении своих недалёких предков, решился увидеть истину её возможности, с трудом этого добился. Невероятно!
Зная, что часто езжу в командировки по миру, она предупредила меня, чтобы на изломе тысячелетий не ездил в Междуречье или Верхние Балканы.
- Я вижу пылающие листы священного писания, - говорила она, - огонь, огонь, огонь…, вой самолётов, разрывающиеся бомбы. Малая кучка остывших людей объявила себя держателем всего людского ума. Ложь царствует над миром. На прародине всех народов, плавиться письменная память человечества…
В храме выставленной старины, плачут забытые века, их предметное наличие растаскивается, уворовывается чуждым злонамеренным духом.
Её тёмные глаза, плакали сухими слезами. Она говорила, что видит как проваливается гробница Давида, как рассыпается смертный одр Александра. Дунай покраснеет от алчности потусторонней - Кровожадной Империй. Снова по всему Востоку разнесётся ужас Соединённого Всепожирающего ордена. До вас доберутся!.. Но Бог, - упразднит царство тех, кто пришёл творить зло, - увидит, сколь они ничтожны. Истоки ариев - спасут мир. Держитесь России!..
 Я до сих пор не могу понять, что она хотела сказать, но меня тогда впервые охватил ужас, дрожь стояла в ногах.
 - Всё! – сказал Главный, - прибыли!..  Нас тоже охватывает дрожь от бессмыслицы, которую вы тут льёте. Мне казалось, Ерибакан, - Вы собранный человек…
- Я поддержал обзор Главного, но мне есть что сказать и, по сути.
- Про суть Вашего хождения к вещалке, расскажите потом, а
у нас есть ещё один фермер, - отставной полковник Пекич…
- Товарищ Главный это только вступление.
 - Нет! Это конец выступления! У нас не бесконечность во времени, наше время земное, оно ограничено порядком собрания.
 …И преждевременно кого-то поддерживать без надлежащего довода, - тоже неразумно.
Значит, Радослав Степанович, - Главный обратился к сидящему в первом ряду возле учителя Абдалова, отставному полковнику Пекичу, - постарайтесь говорить вещи земельные, без планетарных наполнений, а то выгода урожаю, - как от Луны тепло. У нас Весна вот, вот зашевелится, пора воодушевлениями наполняться.
Главный решил: для пользы собравшихся, вести разговор жёстче, пресекать неразбериху периода. Мысленно для себя, он  расставлял старые удобные кадры, в новом колхозном устройстве.

Подтянутый, с широкими плечами для пылящихся пагонов, высокорослый усач, военный пенсионер – земледелец Пекич, ловко поднялся, а не спешил. Он ухватил вытянутыми руками трибуну, при желании мог бы швырнуть её на стол президиума, накрытый полинявшим, наследственным красным сукном.   
Тут мускульная сила, растерявшая возможности отбора в долгом пути человеческого совершенства, усмирила скрытые пресмыкающиеся страсти, отдельных любителей - всегда организовывать чужой труд.
- Товарищи, - обратился ко всем без исключения отставник, видно, он давно привык держать речь с трибуны, собранно всё выговаривал, -  в совокупности сегодняшних почвенных обстоятельств самым главным является наше правильное понимание системы развития сельхозпроизводства. Развитие основного и вспомогательного направления растительной культуры на полях посева в нашей местности должно иметь востребованные соотношения.
Моё виденье, я считаю, что на 50 гектарах, которые первоначально выделяли всем желающим, наиболее доходным будет возделывание винограда, его переработка для конечного, продаваемого в розницу продукта. Как правильно говорил последний генералиссимус: - Каждый физически утомлённый человек, должен иметь возможность употребить за ужином два стакана чистого, качественно выработанного, подвального вина.
- Это мало! – крикнул обделённый Будяра, и было слышно, как одобрительный  смех прокатился по всем рядам колхозников.
Пекич молча, переждал раскат оголенных зубов и шутливый шелест губ; продолжил так же ответственно, не стал отвлекаться, утверждал серьёзно:
- Виноградарство - это отраслевой резерв нашего прорыва на все рынки мира. Общеизвестно, когда в конце прошлого века виноградники сияющей Европы были опустошены: филлоксерой, милдью, и оидиумом; особенно пострадала алкогольная Франция, - основной производитель вина, - на три десятилетия откат затянулся, прелестная оказалась выбитой из арены винного товарооборота.
Именно тогда бессарабские вина получили положенное, равностоящее признание. Более того, по качеству наши вина превосходили французские.      
 - Ещё бы!..  Сравнили…
Докладчик не придал значения замечаниям, он уверенно перечислял:
- Нужная среднегодовая температура, благоприятное сочетание тепла и прохлады, чистота воздуха, соответствующая влажность ветра, подходящая почва, - вот те, не имеющие мировых аналогов, совершенные показатели необходимые для отрасли в целом. Что не маловажно, наше виноделие может дать: востребованные, исконные для отрасли направления, соответствующие чистым, безвредным условиям производства вина, и возделыванию виноградников без химической доработки, которая как  известно, отрицательно сказывается на качестве конечного продукта.
После восстановления виноградных плантаций французы, что бы вернуть себе действенное преимущество на винном рынке, накануне первой мировой войны совершили бактериологическую диверсию в полях бессарабских виноградников, заразили их упомянутыми, неизвестными тогда у нас вирусами.  Тут есть люди, которые помнят, находили разбросанные под кустами бутылочки из-под, - паразитирующих грибков и тли.  Ошеломлённая внезапным воздействием лоза - высохла. Раствор бардовской жидкости долгое время агентами подрывной операций держался в тайне. Прошло сто лет а волна того преступного вредительства всё ещё отзывается в нашей  невосприимчивости намеренного зла. Но, общеизвестно: когда крестьянин злится – степь пылится. Нашими виноградарями в прошлом пришлось, удалось вывести и приспособить немало сортов устойчивых к болезням лозы, что позволяет нам, несмотря на меньшую урожайность, получать преимущество качества для конечного более дорогостоящего продукта.  Перед виноградарями Бессарабии стоит задача сделать обход продвинутых марок, проникнуть вглубь сути необходимого назначения отрасли.  Не секрет, что бессарабское вино: без побочных признаков даёт ценные лечебные действия, разумеется, при правильной дозе.
- А что доза?! - снова разволновал весь колхозный народ Будяра - У меня, если не плещется в животе ведро вина, считай, нет дозы, - действия, тоже ни какого.
 Возгласы колхозников согласные с доводами Будяры, выдавили у серьёзного Пекича скомканную улыбку. 
 - Товарищи - подытожил он, - эта свободная ниша в мировой отрасли виноделия, золотая чаша нашего вида на будущее, это то, на чём нам следует сосредоточиться.         
Собрание дружно зааплодировало. Согласились серьёзно. Все колхозники: расслабляющее единомыслие обнаружили.
- Верно!.. Правильно!..
- Именно так! – хрипел басом Ванчо Нягулов, - Пусть Радослав забирает колхоз, голосуем и разбежались. Понятно, что без вина колхозу не бывать, ничего толкового без вина не выйдет.
 - Без сомнения за Радо бьёмся! – поддерживал Нягулова, - Будяра.
Сегурчи, слушавший выступление с настороженным вниманием,  приподнялся и показал рукой, что бы толпа заглохла – он вспотевшей ладонью всех в пол ужимал:
- Фермер отчасти прав, но не ему решать, на это есть Евросоюз. Только с его согласия мы имеем право, развивать названную отрасль. Культивировать виноградарство без химий и генной инженерии сегодня невозможно. Мы, наша фирма, конечно, обеспечим винодельческое производство всем необходимым, но только для крупных хозяйств, а мелкие понятно не выдержат, они нам не интересны, не тот производственный размах и нужные притяжения для валюты. Для этого бесспорно потребуются большие инвестиции от единой Европы. Даже такая, технически самодостаточная страна как Германия не обошлась в своё время без инвестиций, вспомните известный план Маршалла, который позволил вытянуть страну из болота.
- Да! В этом, я полностью вижу болотное подобие, разделяю не случайность сказанного, возможности действительно выныривают из болота. В Бременских болотах были утоплены контейнеры с золотом, - награбленного в пространстве СССР. Без него трудно пришлось бы Германий.   
- Бред, брехня, я работаю с Германией, ничего подобного не слышал, не желаю впутываться в солдафонские россказни. 
- Жорж Макарович! Вижу, вы испугались определяющего направления нашего сельхозпроизводства.
Ставлю всех в известность, крупные обрабатывающие землю компании  – несут однозначный вред здоровью людей, их продукция не имеет ничего общего с нашими интересами, они целенаправленно  травят все органы человеческого тела. Вопросом обеспечения питания обязаны заниматься только семейные, и конкурирующие в показаниях качества, другие мелкие хозяйства. Один из выступавших правильно говорил об этом. Планета должна избавиться от чудовища, угнетающего мыслящее пищеварение, от монстра, плодящего жиреющих уродов в новой эре.  Инвестиций на земле, - западня, уловка, придуманная производителями денежной бумаги, для закабаления неумелых измотанных собственными неурядицами народов. Запомните! Купля – продажа земли, операция незаконная,  богоборческая. Не человек создал землю, она его породила…
Это главное направление основного удара против сил зла, управляющих миром.
- Полковник, или фермер! – не знаю, кто больше, но вижу что не тот и не другой, когда про инвестиции говорят деды - они со светом прощаются, вы не хуже, тоже пора списывать несостоявшегося в жизни. Дилетантам не место в серьёзном человеческом проекте, - заключил Сегурчи. 
- А что?..,  до последней антиалкогольной компаний, мы каждый год своими силами расширяли и обновляли до 300 гектаров насаждений. Никто нам копейки не давал, - выдавила цифры из прошлого, часто моргающая невразумительными веками, агроном многолетних культур Анна  Шидер, она несогласною смотрела на Пекича, ей казалось; она даже знает, что Сегурчи тоже следует воспринимать, как прижившийся с западом привой.    
- Я сказал про истину вещей которые существуют независимо от того кто, и что о них думает, - Пекич настоял на неизменность своего видения в поле трудовых сражений. – Внедрение капитала с задачей выкачивать сырьё, природные богатства, принуждение человеческой силы к дешёвой продаже своего труда, в этом суть всех вложений, конечное  намерение узаконенного грабежа, хотя грабители усиленно пытаются рядить всё это в модную униформу равенства возможностей. Возможности, конечно, всегда есть, равенства – нет!
Пекич замолчал, даже как-то неумело руками повёл в сторону Сегурчи, дал всем понять: коротко подрезанная лоза - много ягод уродит, короткий же умом человек  - от одной истины бежит.   
- Хорошо. Мы приняли к сведению ваши заявления Родослав Степанович, терпеливо выслушали, поддержку народа даже имеете, нет повода обвинять собрание, что Вам не дали равную возможность, - Главный говорил любезно, руками распрямлял мятую переданную записку, во всём загадочность выискивал.
- У меня вопрос? – монтёр Дурадажи воспользовался отвлечением ведущего собрания, обращался он напрямую к Пекичу.
 - Вопросы потом! - возразил ведущий.
- Что значит – потом, я хочу знать, кого мы думаем, председателем иметь?      
Похоже, Главный сдержал желание самому указать на сомнение выбора, записка отвлекала, озадачивала его чем-то…
- Давай Виктор кратко, по сути колхозного мероприятия.
 - Родослав, ты человек военный, мне никто чётко не может разъяснить, я давно собираюсь у кого-то выведать. Она конечно уже пронеслась, но недавно была. Без неё я вопроса не имел бы.
Что такое перестройка?
Зал наполнился колкими выкриками и диким хохотом. Дурадажи был серьёзен до ужаса. На всех как, на первобытных смотрел. Видел только себя и Пекича.
- Вот когда в армии срочную служил, построимся как то неправильно, командир роты - ты был ротным, знаешь - говорит: перестройка. Мы расходимся, и снова строимся, уже по аринширу, не запутаешься.
Кум мой, снёс крышу дома, поднял стены на два пальца, перекрыл, – тоже перестройка. Очевидная!  А, что такое перестройка, у этого несостоявшегося комбайнёра с Америкой на лбу, я не понял.   
- Виктор! Прекращай дурачиться, базикать умеешь – знаем.
- Как прекращать, когда у меня предметная неясность. Вот он 6 - лет, 6 - месяцев, 6 – декад…
- И шесть недель, - подхватил однозвучное ударение одной цифры Главный, - ты не можешь перестроить установку зерносушилки в хранилище! Довольно хохмачить!
 - Вопрос содержательный, я отвечу, - сказал Пекич, - спецслужбы Запада, Пентогон, особенно ЦРУ…
 - Всё! – Раздражённый Главный, отрезал голосом и рукой пустоту слов. – Уважаемый полковник, Вы перепутали место выступления. Нас не волнует какое-то ЦРУ, - нас волнует наш колхоз!
- Всё же, я требую услышать память людей развивавших колхозную действительность - Пётр Иванович, атаковал снизу собрания, на своём настаивал. - И Радослава тоже имейте терпение дослушать, уловите ход мировых событий, меньше вопросов будет.
 - Пусть говорит, - крикнул за всех Будяра, - только терпение наше вином надо обмыть, с Радо, - магарыч положен будет.
 - У меня другое предложение, - Главный скользил отвлечённой памятью текущие события, - кажется, тут по соседству, в Фрунзовке, вы собирались открывать музей маршалу Тимошенко, - вот настоящее поле для восторга вашим военным делом.
 - Дело заслуженное: Министр обороны во время войны, командовал фронтом, - достойный человек. Гордиться земляком  - можно.
 - Товарищ Пекич, поверьте, если бы Вы были маршалом, мы бы Вам даже памятник установили, и тоже гордились бы, а так - некем восторгаться. 
- Главный околесицу снова закрутил, а мозги для культурных событий даны, я требую равного уважения ко всем людям, особенно к пожилым, тут какая то непорядочность начинается. – Пётр Иванович размахивал укороченной без указки рукой, своего беспрерывно добивался.   
Ведущий собрания возражать собрался, но долго молчавший Нетков примирительно постучал карандашом по графину с водой:
- Всё же истина окажется разносторонней, если мы услышим годы молодости людей изможденных единоличной неопределённостью, пусть расскажут про царапины на своём сердце. Когда услышим опыт жизненной борозды через угломер тех обстоятельств, мы сможем узреть минувшее, всегда перекликающееся с особенностью настоящего, возможно, тогда станем чуть прозорливее. Превозмогая тяжесть остывающих лет, люди пришли сказать нужное для нашей предстоящей пользы. Давайте будем нести доброжелательность к годам человеческого предела.
В подходящих словах Николая Михайловича, Абдалов уловил согласную надобность всем услышать живое слово прошлого, не мешкая, он выхватил микрофон, и поднёс к заросшему сплошной сединой, живому столетию.
Пекич незаметно сошёл вниз, сел на место в первом ряду, стал наблюдать, как дед Стефан Стойков оттягивал белую голову от микрофона. Он поглядывал на чёрную баклушу, вроде шишечку видел на спинке своей деревянной кровати, одну из четырёх, что охраняли трухлявое завершение перебранной жизни.
- Говори сюда Стефан Петрович, - пояснял Абдалов, удерживая перед тусклыми глазами махровую черноту микрофона.
 - Сюда?.. – дед Стефан стукнул сухим пальцем по микрофону, недоверчиво хихикнул.
 - Расскажи, как колхоз собирали после воины…
 - Колхоз?.. Аха. Сперва румынец был и немец тоже, немца я хорошо знаю, когда они уходили, попался один Гербель, я такого знакомца знал когда плен нёс, это далеко, он кирху ихнию не воспринимал, я тоже не ходил, на праздники он меня звал петь песни, русские пел, болгарские тоже, язык наш не знал, а разбирался что песня поёт, выпивали с ним по стопочке, - хороший человек…
Жена моего племянника, - фрау Вера, - тоже немка волжская, когда гостят, я с ней только по немецки говорю, тоже поём одну песню немецкую, она знает и я знаю, невестка Петровица, всегда недовольная: - Зачем кервишся, говори как человек…, тёмная женщина: - оно нигде не было, ничего не видело; я две войны ходил, из Самары в Японию завезли весь наш полк, давно отслужил, потом ничуть ли Франция стояла возле нас, с корабля видел, где должен быть англиец, там я тоже был…
- Дед Стефан, про колхоз расскажи, как начинали, что сразу делали?..
- Как начинали…, вызвали меня в управу, начальство спрашивает:
- Зачем немцев у себя задержал, угощал, пил с ними. Знают. Они ночь одну спали, этот молодой Гербель, по ганноверски говорил, край тот хорошо знаю, он мне инструмент всякий из сундука машины выкинул. В сельсовете, Хозяин России, чубук курит, я его видел в Чистополе, - митинг там поднимал, Красная Армия тогда силу думала иметь большую, набиралась только, хотела всех победить.  Сельсовет говорит: что тоже митинг хочет делать, надо держать слово как большевики умеют, по грамотному сказать.
 Я сказал, германца говорю, хорошо знаю, он без войны человек неплохой, а вот когда война - неважным становится. Их снова поставили с  Россией сражение держать. Всему митингу сельсоветскому объявляю: Англиицы, говорю, люди хитрые, уворовывать любят, к ним просто так на катере не попадёшь, везде себя ставят. Воровство очень плохая привычка, не надо её иметь, в колхозе все научились воровать: и зерно, и кавуны, и виноград…   раньше такого не было. Я немца лучше знаю, он народ работящий, но как-то… без войны жить не может. Но товарищ Сталин как закурил трубку, говорю, немец испугался дыма победы, и убежал обратно домой, - в Германию. Выкурил их всех. Я там был, немца хорошо…
- Пётр Иванович! Пусть следующий говорит.
 - Следующий! Следующий?.. Садись дед  Стефан. Следующий – будет Челак, скажи ты Павел Николаевич за колхоз, как организовывался, какие мероприятия проводились…
Хорошо выбритый, наголо стриженный круглоголовый старик, в котором задержалась прочность от былого выживания, приподнялся, шатнулся и снова сел. Как то распереживался он за устойчивость собрания, стоном укорил излишество своего старого желания ещё постоять за незабываемую коллективную привычку.
- Да этот старик в 46 году ястребком по селу ходил, уже голод подбирался, а он гонял нас малолетних; на чердаках, в подвалах выуживал, - на трудовой фронт силой отправлял. Они, ястребки эти, круглосуточные облавы устраивали, думает, забылись преступления режима.
Упрёк Жоры Сегурчи, дед Павел выслушал, приставив ладонь к уху, и тут же прокурлыкал старческим мелким смехом, его стёртые зубы виноватым перекосом ощерились.
 - Что делать хлопцы, надо же было вас от наступающей беды, подальше отослать, на путь прямой вас вывести. Вот людьми большими стали, теперь начальники…
Э, Гошу Сегурчиева мы легко отправили, сразу, а вот с племянником моим хлопот набрались, раз поймали его, так он тут же убежал. У Генинколева Илия, прятался. Мы выведали, но попробуй, ткнись к этому бай Илия, прибить может, задушит, его все обходили, - битый человек, опасность носил. Вы его не помните наверно, он меня старше намного. Если кто попадал к нему в подвал, пока не напоит, не выпустит, выбраться по желанию невозможно, у него предназначенная для тумаков палка в подвале имелась: по рукам…, по ногам… Пей – залейся, сам тоже пил, - умел носить. Он  в том подвале бочек десять – двенадцать наполнял каждый год. Хозяйство большое держал, наследников не имел. Как увидит, что человек на ногах больше не держится – выгонял, на уличную пыль валяться, что бы всё село видело: - Генинколев Илия его напоил!  Помню, когда Россия вернулась первый раз в сороковом году, радость стояла несказанная…
- Для вас, если не Вайсал, уже и Россия… - пробурчал Гоша…
 - А?..  - дед Павел снова оттопырил ухо в высоту сцены.
 - Нее,.. он уже был старик, такой как я сейчас, наверное. Идёт по улице, я догнал его, у меня всегда уважение к нему было. Когда женился, нас завели в церковь венчать; вдруг он, - прямо к образам без волнения движется, вроде в алтарь собрался, попа подвинул, чуть с ног не сбил его, достаёт рубли, - тогда это большие деньги, настоящие, - кладёт моей булке в руку, и на всю высоту храма кричит: - Вот тебе невеста рубли, купи себе шаль, что бы всё село знало, - Генин! Колев! Илиияя! - тебе его, на венчание подарил!  М… да…
- Дед Павел, - …когда в сороковом Советская власть пришла, и этот Илия…
 - Илиия?.. Какой Илия?
 - Генинколев.
 - Ааа… а, - жалуется мне, вот говорит Павлуша, тут баба одна живёт, - вдовица, тоже без детей; он, как и я уже вдовец был. Хочу бабу эту к себе прибрать, говорит, как раз от неё иду; дело такое, говорит, мне уже баловства не надо, осквернения не нужны; так, что бы было с кем пошептаться. Или, говорит, бывает, закашляюсь ночью, боюсь во сне задавиться без воздуха, надо чтобы было кому меня на бок развернуть, по спине постучать…
Я, вот тоже сейчас, есть там одна, намного моложе меня, получу пенсию, - выпьем немного, она все новости расскажет, я же никуда не хожу… 
Невестка с сыном недовольные, гонят её; бурчат: - правнуков устыдился бы…, а что?..  Я им на конфеты из пенсий…
 - Павел Николаевич, про колхоз объясняйте, как народ Советы встречал.
 - Даа..а, встречал, огоггоу… народу много было, с первой войны столько людей у сельского дома, не собиралось, как на встречу с Владыкой пришли, - женщины возле церкви стоят, семечки лущат, своё проговаривают.  Мужчины пожилые, - старую Россию вспоминают, ждут прежней справедливости, и возврата утерянных вольностей…
Тут выходит Генин Илия, он в сельсовет силой забрался, орал, …а вышел тихим, не узнать, вроде даже и не он, его окружили все, спрашивают: - Как там Россия? Что Россия говорит!?
Он постоял, помолчал, а потом стонущим переживанием сообщает:
- Э,,,эээ!.. Это…, уже не та Россия!..
Управление, наметили они намного лучшее, чем при палочной власти валахов, а валахов для того к Чёрному морю погнали, что бы нашу Добруджу и Бессарабию ухватить, народ наш разделить, перерезать, украли на время у нас Причерноморье.  Те, за мелочь провины, - добивали людей, обнищал народ от их брехливости, и уворовывания постоянного. Поначалу Советы, нашим местным голодранцам, давали широко властвовать, затем партийных, наслали нам.  По разному было, какая-то такая путаница закралась, как и сейчас, не поймёшь, слышу радио, телевизор кричат: - Геть, геть…, что это такое, не знаю, но видно дела плохи. Я можно сказать из двора и не выходил, а ко мне уже пятое государство приходит. Больше всего мне нравился, конечно, Брежнев, он мой годок, тоже с шестого года, человек воевал, и добрым был, люди добро неправильно понимают, распоясываются. Тот, Самый Первый, тоже сторону народа держал, Бессарабию нам вернул, начальство судил, без упразднения вины, сильно строго. Брат, сват, - не смотрел; начальство, которое теперь поставлено, завидуют прозорливости, потому что сами никудышные, а страх ещё имеют, боятся его тени…   
- Пётр Иванович! - Главный перебил витиеватые стенания старика, его давние устарелые рассуждения, - это не серьёзно, такое впечатление, что времени у нас уйма, целую вечность имеем, вроде в преисподней сидим.
- А что ты хотел, люди выработали состояние с восприятием восторга, теперь всё ихнее, разрушить задумали, прибрать собрались, слушайте о низком с высоты времени.
 - Я как раз намерен сохранить собранное, а Вы, тоже несите стремление разместиться в пределах намеченного уяснения дела. 
Абдалов, тут же поднял настроение бывших коллективных руководителей, которые говоренными словами подтвердили: как тяжело было лично трудовое,  в общее переплавить, сделать тёмное прошлое светлым будущим.
Ещё он поднял 93 летнего бондаря и колесника – деда Василия Томева, который твёрдо продолжал сохранять привычку ремесленного начала. Он вязал из созревших сеяных вётел широкие добротные веники, и продавал их за денежную мелочь. Когда вырабатывал все снопы вётел, начинал клепать остатком физической возможности  овальные акациевые лейки, очень востребованные для удобства виноделия; несоразмерные по товарной добротности с легковесной магазинной пластмассой,  его изделия стоили меньше магазинных. Такая очередь образовалась, мастеру: сто лет не хватит.
Говорил старый мастер глухо, но разобрать можно, особенно при желании уловить предшествующий опыт, заметить интерес в нагромождении ушедших дней.
Жора продолжал шептать смешное, лазил носом во взъерошенную причёску бухгалтерши, её содрогающиеся груди с хохотом воспринимали всё предстоящее. Деятельная кучка несозревших людей из середины зала, обсуждала спелое желание выдвинуть исключительно  своего голову. А комсомольская молодёжь брюзжала, выискивая существенные недостатки у оглупевших партийных заправил, установившихся в управлении - благодаря, существующему отбору худшей потребности. 
Дед Василий, виновато разглядывал новых людей, не знал, нужна ли его сохранившаяся память разрозненному миру. Начал с маловажного.
- Отец мой был малоземельным, не как его фамилия, чтобы не рвать бедный надел, определился оставить всё младшему брату, а меня в тринадцать лет отдал на учёбу: усваивать дроваделанье. Учился я на колесника, бондаря, столяра, ещё подсобную кузнечную работу делал. Хозяин куда меня отдали, в основном повозки мастерил, от начала и до конца. Как сделаем новую повозку, на досках по уровню горизонта устанавливаем; заказчик кантаром должен её тронуть с места; до пяти килограмм усилия пружины, - лёгким ходом считается. Наши каруцы, с меньшим показанием сдвиг начинали.
Первый год, я больше батрачил, нас сразу 6 учеников было, хозяин двоих оставил: меня, и ещё одного молдовца. Остальных, почти полгода тянул, толк вытягивал, один липован хорошую надежду давал, но покуривал, мастер дым табака не переносил…
За первый год учёбы отец четыре мерки зерна дал, положено десять. Второй год – я на полном содержании хозяина сидел. В третий он мне одежду верхнюю и нижнюю купил, обул - одел полностью, до этого я в обносках ходил. В пятый год плату имел за работу, самостоятельно детали вытёсывал, мастера - полноценно подменял. Под восемнадцать лет готовым специалистом вышел, мог ремеслом себя содержать, вернулся домой, и женился сразу, Калинке шестнадцать  было, она пристала мне. Семьдесят лет протянулись, как ровная весенняя борозда, я от неё слова повышенного не знал. Мама моя беспрерывно ею восторгалась, говорила: - Ты Вася, сердцу моему сладость бесконечную нашёл… Труд и обыкновенную простоту дней, перелистывали наши годы. За три первых, мы себе дом построили, - сразу помещение для работы сделал, потом остальное. Обычное наблюдение за тишиной, прилежный труд, уважение покладистых мыслей, порядок в текущих делах, - почему то находят зависть у, слабых правдой.  Время жизни выявляет порой и печали…
Но работа всегда улучшает самочувствие, имел заказы, заработком, - землю покупал.  Когда пришли Советы, им показалось - много наработал, держал всё своё: инвентарь, скот тягловый; ничего ни у кого не просил. Такое время, было, считалось человек с землёю – осмотрительный хозяин. Летом на ниве, зимой в мастерской… Поставленные последней властью их партийные люди отказывались ценить личный труд. Когда голод случился, у меня много зерна забрали. В колхоз записываться не спешил. Сперва просили, затем пробовали заставлять, пугали, но я тянул. Думал – отстанут, раз мне от них ничего не надо. Зашёл как-то один гайдамака из района: ходит, везде заглядывает; видно, что бездельник.
 - Ого … у, - у тебя того излишек, живности вволю содержишь, лишнего накопил достаточно, заметно что хорошо… о, питаешься! Живёшь зажиточно – кулак!  С ним, наши трутни ходят, - несколько человек. Мирон Полизов мне шепнул: - Вася, говорит, не упирайся, записывайся в колхоз, своё отстаивать бесполезно, - худшее придумают. Его безземельного привлекли в актив, ходил с ними как бедняк. Но какой он бедняк, ещё со старой России принялся прогуливать наследство, 60 десятин имел, - навечно продавал. Мирон, человек грамотный, газеты всякие умел читать, он и до этого мне говорил, мы с ним в приятельских отношениях были.
 - Не покупай Вася эту землю, она надолго у тебя не задержится. Есть деньги, лучше золото копи, как наши хазары делают. У самого всегда позванивало. Продаст две десятины, половину рублей - алтынами начеканит, на остальные, весь год, в корчме отсиживается. Лошади хорошие держал, - бричка, сани с металлической полосой в полозьях: я делал их, - из ясеня и тутовника; придуманные узоры в бортах навырезал. Он охоту любил, катался, гулял – времени много имел. В страду, село пустое -  петух не пропоёт, собака не залает, он один в корчме сидит, чтобы не скучать, Ивана Челана, - до коммунизма он батрачил, - с повозки снимает; платил на день в корчме - как за два на ниве.
Как то Мирон на бричке встречает меня, - волами на гарман жито везу арбой, - он удивляется:
- Таких волов как у тебя нигде нет, рогами небесное новолуние несут, словно два серых близнеца – ангела, снизошли. Я их ещё бычками себе отобрал, Герги Картунов скопил.
 - Пётр Иванович, что это такое?!.
 - Про колхоз. Василий Иванович, расскажи, как в колхоз зачислили.
 - Этот районный партиец пугает меня:
 - Что это ты Томев колхоза сторонишься. В Сибирь, к своим дядькам захотел, быстро отправим. 
 - Два брата отца. Их, ещё Ганчо со Стефаной, в сороковом подняли. Говорю: думать буду, с женой посоветуюсь…
 А он: - Поздно думать, совет тебе даю железный, только один, - пишись в колхоз.
 И Мирон, тоже отвёл меня в сторону, настаивает: - Не противься, они надолго, не отстанут, добьются своего, заставят.
Пошёл в контору, писать я умел, дал заявление в « Золотой колос», последний из четырёх, - самый бедный колхоз. Вернулся домой, а тут уже вовсю хозяйничают: волов выводят, коней, каруцу забирают, сани, арбу, - всё подряд, и инструмент мой грузят.
 - Зачем вам, спрашиваю, инструмент? Он сам работать не умеет…  Бездельники подсмеиваются: - А ты на что, тебе он дома ни к чему в колхозе, - для всех работать будешь.   
Вот на верху, слышу, внук Демьяна  Дадиверина сидит, - дед его сильный хозяин был, и человек работящий, весёлый. Он был: с детьми - ребёнок, со стариками – старик.  После урезания земли, по закону министра Дуки, ему сто десятин оставили, один не мог осилить всю работу. Лошади его, одно загляденье, кобылы подобраны парами по масти, и жеребца породистого имел в хозяйстве.
А был в селе, такой бандит и вор: Гаврилов Тодор - звался. Корчму держал в подвале.  Колбасницу имел, - уворованным скотом кишки начинял, обеспечивался краденым постоянно. Большое начальство подкупал.
Как то ещё в годах молодецких, ехал я на базар в Кубей - утром рано, ещё темень не ушла. Меня одиначка обогнала быстрая, и укатила с раскатом, в даль пропала.
Проехал Кашли, дремотно подъезжаю к меже Кубейской, ещё утро не рассвело, едва брезжит. Меня, высокий возница, с гневными усами останавливает; глаза выпуклые, светят уверенностью наглой, - Гаврилов Тодор?! Я немного сдрейфил, человек он опасный, с ним встречу лучше не иметь, избегать предпочтительно.
Помоги мне, говорит, юнак дело сладить. Он рундук одиначки вытягивает, до земли наклоняет. Коня отстегнул с кобылок, постромками цепляет за ноги заваленного буйвола; теперь я понял, что за хлопок услышал в тиши предрассвета.  Быки сельские общинными были, всегда без присмотра паслись, вольно по полям весь год бродили.
 Конь его сноровку в таком деле имел, наученный воровству, быка затянул в рундук старательно, я почти не помогал, шутка ли, тонна веса легла в повозку. Мне Тодор говорит: - Смотри никому не рассказывай, иначе плохо будет, языка лишишься; приходи ко мне в корчму – почерпаю. 
Я желания не имел, жутко гневного человека видеть, из-за страха остановился; мне производителя: кормящего сельское стадо - жалко, красивая сила в племенных быках сидела, гордое содержание тоннажем несли, они в туманной серости утра - землю живою делали. Второй бык, что остался живым, выглядел сиротливо, не спешил в утренних сумерках двигаться дальше, ноги вкопанными в траве утопали, он дуновения ветра нюхал. 
…Как то в корчме Тодор с Демьяном Дадивериным повздорили. Тодор говорит: - Раз ты такой гордый, кобылы твой аж в Трансильвании пастись будут.
 Завидовал честной удаче. Демьян был человеком простым, он восприятием совести вора призирал, знал способности коварные его. Конюшни на ночь замками запирал, лошади его в букаях закованными паслись. Тодор выискивал случай угнать лошадей, но неуспешными были тёмные потуги его злого сердца. Тогда, от ярости за пустые попытки враждебного намерения, проник в конюшню через крышу, настил чердака разобрал, всем коням уши с самого корня отрезал, сделал коней похожими на мокрых мышей, хотел, чтобы Демьян с позором хозяйство водил, мне даже сейчас жутко вспоминать тот страшный грех, ту опаскудиную красоту видеть.
Демьян ночью вывел поруганных лошадей у скотомогильника, и из ружья всех перестрелял, не захотел злорадству потыкать; ходил выдержанным, но в душе печаль носил.       
Вскоре в одно утро, слышим – Гаврилов Тодор на перекрёстке большой дороги убитым лежит, волчьи дроби в голове его застряли. Четыре дня лежал, циновкою накрытый, с презрением коченел, разлагаться начал.  Откуда-то приехала его сестра; что бы смрад по селу не носился, возле кладбища, в буерак закопала его.
…Когда поднимали многоземельных, на верх-севера, Демьян до места ссылки не доехал, говорят, повздорил с конвоем. Его уморили. Такие люди нужны на своём месте, надо было их бригадирами ставить, председательство давать, тогда дело колхозное лучше бы содержалось.  Не знаю как в других местах, но у нас на начальство сразу отобрали худших: из самых ленивых, из неспособных -   управление властью образовали.   
- Дед Василий!?.
- Уважаемый Абдалов?..
 - Чшш…, тихо, - Нетков, двумя руками одновременно, указал Главному и Сегурчи. Попросил их не мешать старому человеку своё медленное слово иметь, нести вспоминания собравшимся.   
 - В сельсовете, Ганчо был поставлен управлять, а Улинтирову Стефанию возвысили  до самой Москвы, депутаткой сделали, неузнаваемой оттуда вернулась, с самим Хозяином  разговаривала…
Она и Ганчо, что придумали, выискали презренное. Вызывают в сельсовет запасливого, крепкого селянина, Ганчо говорит: - Сегодня вечером мы со Стефанкой ужинать у тебя будем, приготовься надлежаще. Чтобы жена твоя в печи поросёнка с булгуром испекла, можно с индюком, - только крупным, баницу, тоже пусть испечёт, чтобы на заливку яйца со сметаной не жалела. Ещё три четыре цыплёнка жирных, пусть сварит, - мы с собой заберём. Ты бочку полную пробьёшь, наточишь вино отстоявшееся, с искрами, я знаю, у тебя вина хорошие выходят.  Потом… ещё баклагу наполнишь.
 Когда будем въезжать, чтобы приодетыми нас встречали, ворота откроешь, и сразу коня примешь; как кумовьям руки нам поцелуете и для хорошего настроения каждому в ладонь по два алтына.  Иначе сам знаешь, всё на наше усмотрение, - за кулака пойдёшь, не будет золота, жди воронка… Вот так власть местная, сельсоветская начиналась. Правда, недолго стояла, - может год…
Глупый руководитель - беда народа.
Машина закрытая приехала ночью, прямо с очередной вечеринки забрали их. Больше никто не видел, - ни Ганчо, ни Стефанию.
После, слышал: их дети, особенно зятья, подавали прошение - что пострадали родители ни за что; таки добились, вроде бы честное имя им вернули, в своей забытой памяти возродили воображаемое.
Затем селом управлял Прокоп Павлович Бузажи, - человек зрелого народного склада, это было видно по его желанию держать сторону правильной простоты, что удавалось его положению - он равенством старался улаживать. Но бездельники сильны желанием выгодно властвовать. Он устал от них…
- Мы тоже заметно устали от долгой речи, - подхватил Главный. – Как видите Пётр Иванович, наше колхозное собрание не короче  высказанного Вашими знаниями, - древнеарийского сельского схода.
 Дед Василий растерянно ужал своё состояние, он не понял, что сказал ведущий, но уловил провинность своего долгого наличия на земле, стеснительной улыбкой извинился назначенной участи и, упираясь на трость, сполз в скамейку, опустил утомлённые                прошлыми годами уставшие мышцы и смиренную голову.
 Бухгалтерша продолжала беспрерывно улыбаться громкому журчанию Сегурчи, временами смущённо поглядывала по сторонам, опасалась, что громкий шёпот, может проникнуть в чужие уши, из всего собрания она одна сидела с желанием восторгаться глупости дня. 
Жора тоже отвлёкся от далёкой темы, ему встревавший в предпринимательские дела учитель, не давал покоя.
- Зачем всё-таки Вы притащили этих стариков, у них же мозги отсохли, гонят нам бред из своего непризнанного времени, что за польза от их прошлой виновности, давайте уже закругляйтесь, пора руководство новое назначать. У нас своё намеренье.
 - У меня намеренье тебя прогнать отсюда. Шарлатан! – Абдалов выпрыгнул с места, вытянул руку, указывая на выход зала. -  Вон из собрания! Негодяй.   
Нетков понял, что пора вмешиваться. Он вежливыми словами обозначил замечание: 
- У вас Жорж Миронович, должна быть, особенная заинтересованность в воспоминаниях деда Василия Томева, человек имеет личную доброжелательную память о ваших предках, вы как-то отстранились. Опять же с позиций других товарищей, возможно, Ваши рассуждения тоже бредовые, но мы собрались, что бы всех выслушать. Пусть каждый выскажется, тогда мы, возможно, услышим, чего нам не хватает; порой из противоречий получается истина, необязательно  железным путём двигаться вперёд. Умейте вытянуть обнажившееся прошлое - в настоящем пробравшееся. Я думаю, нужно дать ветеранам - им положенное в сегодняшнем дне.
 - Да! Правильно! – подтвердил Абдалов, - дадим слово Кассиопее Григорьевне, из всех ветеранов она одна женщина, пришедшая на собрание. 
Обширная баба Кассиопея тут же запела моложавым простодушным голосом:
 - Ааа… ооохх… айя, айя… Я и не знала, что колхос делить собрались. Мне Петка Ученый говорит: - Приходи, буля Кассиопея на собрание слово скажи, не то, колхос без тебя разделят.
Ох, охх… Никакая деления, никакая сартификат. Колхос, колхос, и триста раз колхос. Большой Союз – большой народ. Как мы, бедные, с бедой заходили, голод был. Мы с отцом на подводе, объезжали и Молдова, и Унгария, и Польша… Продавали, меняли вещи из сундука. Шляхта брала охотно за хлеб, им наше зерно навезли. Они любят выгоду делать. Я была молоденькая, красивая; один пан упрашивал отца меня в служанки оставить. Отцу цену давал. Мне сытая жизня отдавал. Потом, отец сердито хлестал коня, - а я, коконом сидела, и вся даль широкою была. Ай, как шляхта красоту любит…
Было время, когда мы с мужем на Донбасс сидели, - трудовой фронт был. Ааа…ах, мы там хорошая жизня имели. Шахтёры деньги под землю подбирали. Муж пойдёт рано, шахту запустит, и после целый день с начальством водится. К нам любили приходить в гости. Я вкусно умела накрывать, - носилась молодой, расторопная была. Наша бессарабская приготовления, - всем веселия даёт. Тоже поляк один был: высокий, красивый, инженером начальствовал, мужу должность дал. Он мне, - файна, - говорил. Я тоже знаю разныя польские говорения, как сказала одно нахальное слово, он сильно разхохотался, ухаживания умел делать… Отец у меня строгий был, теперь там – муж, вот тоже…
Хааа!.. Мы хорошо тогда жили, - на деньгах спали.
 - Про колхоз тоже скажите.
  - Про колхос, что хочу сказать: единоличная земля, это работа день и ночь, беднота постоянная; голый урожай - ненадёжная жизня.  А коммунизма – решения хорошие. Шахтёры – шесть часов в глубине земли, и выходные, и праздники все есть. Зарплата большая, - что хочешь, покупай.
Все знают: каждый год первое апреля – цена меньше, и меньше. Это Москва зарплату делает больше. У меня платья всякие были, на мода: крепдешин, креп-жоржет… Ооо!.. Мы с мужем как пойдём на кино, все мужчины на меня смотрят… и кино им не так надо. Всё хорошо было, пока Хозяин был. Он умер, Другие - шахтёрам плохое настроения сделали, аварии делали, урезания деньги делали. Мы домой вернулись с прошлым сбережением. Привезли много всего. Дом купили, всё на дом купили. Накопления хорошие издержали. И тогда колхос пошёл, дом хозяйством развился, робота везде ждала.
 Ох, охх, ох…, бедный мой отец, если бы он знал что колхос разрушения добудется, он не сидел бы столько лет сторожем, не охранял бы склад: химия и удобрения.  Склад недалеко от нашего дома стоит. Бывало, тятю вечером зайдёт к нам, посидеть, поужинает, выпьет ракийки, и опять на склад, жалуется: собаки всю ночь спокоя не дают, лают, народ будный, не спит – ток рядом…
Мои внучки, даже малолетние – тоже в колхос работают, домой уже что-то приносят, пустыми не возвращаются; не хотение их гонит, а нужда дня. И что тут делить...
- Спасибо баба Кассиопея, - сказал Главный, смотря в сторону представителя района, подчёркнуто показывал ему своё терпеливое умение быть вежливым с ветеранами колхоза, - очень интересно, мы тоже разделяем вашу тревогу, хотим найти такое управление хозяйством, чтобы ваши внучки и правнучки, как и Вы в молодости, - тоже спали на деньгах…
Собрание надоевшими хлопками согласилось с текущими соображениями главного проводника, оно отовсюду вышибало ужасно несерьёзные сомнения в пригодности его самого, установить нужный севооборот на ниве общего труда. 
- Хватит водить быка - за хвост и рога… - проорал Будяра,  остальные тоже поддержали его усталыми воплями и криками; кто-то, дёргая ногами, принялся стонать, бил кулаками в колени, ударял живот, зубами скрипел от избытка терпения, кричал: - Ганчо, Сафронова Ганчо на вас не хватает!..
 Главный, шуму собравшихся, давал ночной отбой; призвал не определившихся колхозников, до восстановления завтрашнего нового дня, спать без пустых волнений; ещё сильно хлопнул по папкам уставшими мять бумагу ладонями, и сделал нескрываемый вид, - что зевоту давнюю тоже едва удерживает.
А тот обезумевший всё стонал, безобразно дёргался, своё выкрикивал: - Ганчо хочу, Ганчо Сафронов нам нужен!..